Главная
де Беккер Гэвин
Дар страха: Как распознавать опасность и правильно на нее реагировать
Читать онлайн бесплатно

Дар страха: Как распознавать опасность и правильно на нее реагировать де Беккер Гэвин

Переводчик Михаил Витебский

Редактор Любовь Сумм

Руководитель проекта И. Серёгина

Корректоры М. Савина, Е. Чудинова

Компьютерная верстка А. Фоминов

Дизайнер обложки Ю. Буга

Все права защищены. Произведение предназначено исключительно для частного использования. Никакая часть электронного экземпляра данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для публичного или коллективного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. За нарушение авторских прав законодательством предусмотрена выплата компенсации правообладателя в размере до 5 млн. рублей (ст. 49 ЗОАП), а также уголовная ответственность в виде лишения свободы на срок до 6 лет (ст. 146 УК РФ).

* * *

Двум людям, которые научили меня мужеству и доброте: моим сестрам Кристи и Мелиссе. А также моей матери, дедушке и отцу
Примечание: Мужчины всех возрастов во всех частях света более жестоки по сравнению с женщинами. По этой причине язык моей книги более мужской. Когда речь заходит о насилии, женщины могут с гордостью отказаться от понимания такого языка, потому что по крайней мере здесь то, что корректно политически, будет некорректно статистически.
Гэвин де Беккер

1. Рядом с опасностью

Превыше всего – отказаться быть жертвой.
Маргарет Этвуд

Скорее всего, он следил за ней какое-то время. Мы в этом не уверены, но нам точно известно, что она была не первой его жертвой. В тот день, намереваясь сделать все покупки за один раз, Келли переоценила свои силы. Сражаясь с тяжелыми сумками, она пыталась оправдать свое решение тем, что если бы она купила то, что ей нужно, за две поездки, то ей пришлось бы идти домой пешком после наступления темноты, а она слишком заботилась о своей безопасности, чтобы так поступать. Поднявшись по ступенькам короткой лестницы к входу в многоквартирный дом, она увидела, что дверь (опять) не заперта. Это соседи, подумала она. Хотя их легкомыслие раздражало ее, сейчас она была даже рада: не придется копаться в поисках ключей.

Она закрыла дверь и нажимала на нее до тех пор, пока не услышала щелчок. Она уверена, что заперла дверь, и это означает, что он уже находился в подъезде.

Затем нужно было подняться на четыре лестничных пролета, которые она хотела преодолеть за один раз. Перед третьей площадкой один из пакетов не выдержал, разорвался, и на пол посыпались банки с кошачьей едой. Они катились вниз по лестнице, как бы играя, будто стремясь убежать от нее. Банка, которая катилась первой, замерла перед вторым этажом, и Келли увидела, как она буквально повернула за угол, набрала скорость и опять словно злонамеренно запрыгала вниз по ступенькам следующего пролета, скрывшись из вида.

«Я поймал ее! Сейчас принесу наверх», – крикнул кто-то. Голос Келли не понравился. С самого начала она почувствовала в нем что-то не то. Но вслед за голосом появился дружелюбный молодой человек: он поднимался по лестнице, собирая по пути банки.

Он сказал: «Позвольте подать вам руку».

«Нет-нет, спасибо, все в порядке».

«Что-то не похоже, что у вас все в порядке. На какой этаж вы поднимались?».

Она замялась, перед тем как ответить. «На четвертый, но у меня действительно все в порядке».

Он как будто не слышал, что она говорила, и уже стоял перед ней, прижимая собранные банки одной рукой к груди. «Я тоже шел на четвертый, – сказал он. – Опаздываю – не по своей вине, просто часы сломались, – так что не будем задерживаться. И дайте-ка мне это». Свободной рукой он потянул один из тяжелых пакетов, которые она держала. Она опять повторила: «Нет, правда, спасибо, но я справлюсь».

Держась за ручку пакета, он сказал: «Знаете, не надо быть слишком гордой».

Какое-то мгновение Келли не отпускала пакет, а потом отпустила. Это кажущееся незначительным взаимодействие между доброжелательным незнакомцем и адресатом его предупредительности послужило сигналом и ему, и ей: она готова доверять ему. Пакет перешел из-под ее контроля под его контроль, и одновременно чужой воле подчинилась она сама.

«Нам лучше поторопиться, – сказал он, поднимаясь по лестнице впереди Келли. – У нас там наверху голодная кошка».

Даже несмотря на то что в тот момент он, казалось, хотел помочь, и ничего более, она все равно опасалась его, хотя, как она думала, безосновательно. Он был дружелюбен и галантен, и ей стало стыдно за свои подозрения. Она не хотела быть человеком, который не доверяет никому. И так они подошли к дверям ее квартиры.

«Вы знаете, что кошка может жить без еды три недели? – спросил он. – Вот как я выяснил: я однажды пообещал кормить кошку моего приятеля, пока его не будет в городе, и забыл».

Келли отперла дверь в свою квартиру.

«Здесь я возьму свои сумки», – сказала она, надеясь, что он отдаст ей покупки, выслушает благодарности и пойдет своей дорогой. Но он сказал: «О нет, я не для того шел так далеко, что позволить вам еще раз разбросать кошачью еду». Она по-прежнему колебалась, пускать ли его в квартиру, и он понимающе засмеялся: «Ну, мы же можем оставить дверь открытой, как делают леди в старых фильмах. Я просто занесу все это и уйду. Обещаю».

Она впустила его в квартиру, но он не сдержал обещания.

* * *

Сейчас, рассказывая мне об изнасиловании и трехчасовых мучениях, которые ей пришлось пережить, Келли то и дело прерывается и тихо плачет. Она уже знает, что этот человек убил одну из своих жертв, зарезал ее.

Все это время, пока мы сидим друг напротив друга в скверике рядом с моим офисом, Келли держит меня за руки. Ей двадцать семь лет. До изнасилования она работала социальным педагогом для детей с нарушениями развития, но уже длительное время не работает. Тот молодой человек приятной наружности заставил ее три часа страдать в собственной квартире и еще три месяца являлся ей в мучительных воспоминаниях. Она потеряла уверенность в себе, чувство собственного достоинства до сих пор не восстановилось.

Келли предстоит понять: когда она прислушалась к одному слабому сигналу о выживании, это спасло ее жизнь. А до того она пренебрегла множеством других сигналов и подвергла себя огромному риску. Она смотрит на меня сквозь слезы и говорит, что хочет разобраться в стратегии своего мучителя. Она хочет, чтобы я рассказал, как интуиция спасла ей жизнь. Но она расскажет мне об этом сама.

«Это было уже после того, как он поднес пистолет к моей голове, после того, как он меня изнасиловал. После всего этого. Он встал с кровати, оделся, закрыл окно. Он посмотрел на часы, а потом вроде бы заторопился».

«Мне надо кое-куда. Эй, не смотри так испуганно. Я обещаю, что не сделаю тебе ничего плохого». Келли точно знала, что он лжет. Она знала, что он хочет убить ее, и, хотя это трудно представить, впервые с того момента, когда все это началось, она почувствовала жуткий страх.

Он махнул в ее сторону пистолетом и произнес: «Не двигайся и ничего не делай. Я пойду на кухню попью чего-нибудь, а потом уйду. Честное слово. А ты оставайся там, где сидишь». У него не было особых причин волноваться, что Келли не подчинится его приказам, потому что с того момента, как она отдала ему пакет, и до сих пор она полностью находилась под его контролем. «Ты же знаешь, что я не пошевелюсь», – заверила она его.

Но в ту секунду, когда он вышел из комнаты, Келли вскочила и пошла за ним, стащив с кровати простыню. «Я следовала за ним, как привидение, и он ничего не заметил. Мы вместе вышли в холл. В какой-то момент он остановился, и я остановилась тоже. Он посмотрел на мою стереоустановку, из которой лилась какая-то музыка, и сделал звук громче. После этого он двинулся в сторону кухни. Я повернулась и прошла через гостиную».

Идя к входной двери, Келли слышала, как он выдвигает ящики и оставляет их открытыми. Она прошла через площадку в квартиру напротив (дверь в которую, как она почему-то угадала, не была заперта). Поднеся палец к губам, она сделала удивленным соседям знак сохранять тишину и захлопнула дверь.

«Я знала: если останусь в комнате, он вернется из кухни и убьет меня. Но я не знаю, почему была так уверена в этом».

«Знаете», – настаиваю я.

Она вздыхает и опять начинает говорить: «Он встал, оделся, закрыл окно и посмотрел на часы. Он обещал не делать мне ничего плохого, но ведь никто не требовал с него обещаний. Затем он вышел в кухню, как будто бы попить, но я слышала, как он выдвигал там ящики. Конечно, он искал там нож, я это поняла заранее». Она делает паузу: «Я думаю, он искал нож, потому что от выстрела было бы слишком много шума».

«Почему вы решили, что он избегал шума?» – уточняю я.

«Не знаю, – она надолго замолкает, глядя мимо меня и вспоминая человека в спальне. – О… Я знаю, я поняла, поняла. Чтоб не было шума, вот почему он закрыл окно. И тогда я догадалась».

Поскольку он был одет и вроде бы собирался уходить, у него не было причин закрывать окно. Этот слабый сигнал предупредил Келли, а страх дал ей мужество встать и без колебаний следовать за мужчиной, который намеревался убить ее. По ее словам, страх был абсолютным, он вытеснил все остальные чувства. Словно внутри ожило животное, которое и двигало ее ногами. «Я не имела к этому никакого отношения, – объяснила она. – Меня словно вели по этому коридору».

То, что она испытала, было настоящим страхом – не тот, когда человека просто напугают, или при просмотре ужастика, или перед публичным выступлением. Этот страх был ее мощным союзником, который говорил: «Делай, как я велю». Иногда такой страх приказывает притвориться мертвым или не дышать, в других случаях – бежать, громко кричать или драться. Келли же он сказал: «Просто веди себя тихо и не сомневайся во мне, и я выведу тебя отсюда».

Келли рассказала мне, что она снова почувствовала уверенность в себе, когда поняла, что действовала в соответствии с этим сигналом и спасла себе жизнь. Она сказала, что устала от обвинений со стороны и самообвинений: как, мол, она пустила этого человека в свою квартиру. Она сказала также, что в результате наших с ней встреч она усвоила достаточно для того, чтобы никогда в будущем не оказаться жертвой.

«Возможно, даже хорошо, что так получилось, – размышляет она. – Самое интересное, что теперь, обладая такой информацией, я увереннее хожу по улицам, чем раньше. Но все же должен быть более щадящий способ получить такой урок».

И тут мне пришла в голову мысль. То, что спасло жизнь Келли, может спасти ваши жизни. Ее мужество, старание прислушиваться к своей интуиции, решимость осмыслить произошедшее и навсегда освободиться от недопустимого страха и есть тот урок, которым необходимо поделиться не только с жертвами, но и с теми, чьи несчастья можно предотвратить. Я хочу, чтобы эта книга помогла вам не стать жертвой.

Меня называют экспертом из-за того, что я имею опыт борьбы с насилием, прогнозировал поведение «стрелков», навязчивых преследователей, потенциальных убийц, отвергнутых бойфрендов, бывших мужей, уволенных работников и многих других. Из этого я усвоил много уроков, но моя основная предпосылка в этой книге заключается в том, что вы так же являетесь экспертами и можете прогнозировать агрессивное поведение. Как и любое живое существо, вы можете чувствовать опасность. Вы обладаете даром, великолепным внутренним стражем, который готов предупредить вас об опасности и помочь выйти из рискованных ситуаций.

Важные уроки безопасности я получал на протяжении многих лет, задавая людям, пережившим насилие, один вопрос: «Могли ли вы предвидеть, что это произойдет?» Чаще всего они говорят: «Нет, все случилось внезапно», – но если я помолчу, если я подожду пару секунд, то поступает новая информация: «Когда я впервые увидела этого парня, то почувствовала себя неуютно…», или «Теперь, когда я думаю об этом, я понимаю, что насторожилась, когда он приблизился», или «Теперь я вспоминаю, что в тот день видела эту машину раньше».

Конечно, если они понимают это сейчас, то знали об этом и тогда. Мы все видим эти сигналы, потому что они представляют собой универсальный код агрессии. В следующих главах книги вы найдете некоторые советы по взлому этого кода, но главный ключ уже находится в вас самих.

* * *

На самом деле вздымающиеся вверх и вновь рушащиеся волны в океане не движутся, скорее сквозь них движется энергия. В том же смысле энергия насилия движет нашей культурой. Кто-то воспринимает это как неприятный, но легкий бриз, который можно перенести спокойно. На других насилие обрушивается подобно урагану. Но оно касается всех – абсолютно всех. Насилие – это неотъемлемое свойство Америки, более того, это общая черта рода человеческого. Оно окружает нас и находится внутри нас. Как самая мощная нация в истории мы, если можно так выразиться, забрались на вершину всемирной пищевой цепочки. Не имея более никаких врагов или каких-то хищников, представляющих для нас серьезную опасность, мы обнаружили лишь одного хищника – самих себя.

Чтобы отмести сомнения на этот счет, примите во внимание, что только за последние два года от огнестрельных ранений погибло больше американцев, чем за всю Вьетнамскую войну. Во всей Японии при населении 120 млн человек количество погибших от огнестрельных ран молодых мужчин за год равно количеству убитых в Нью-Йорке за один горячий уик-энд. Количество вооруженных ограблений у нас в сто раз больше, чем в Японии. В какой-то степени это можно объяснить тем, что в нашей стране количество единиц стрелкового оружия превышает численность взрослого населения, и каждый день на рынок поступает 20 000 единиц стрелкового оружия. Нельзя оценивать перспективы вашей безопасности в Америке, не учитывая следующих цифр: к этому времени завтра (т. е. ровно через сутки) огнестрельные ранения получат более 400 американцев и еще 1100 человек, подобно Келли, станут жертвами преступлений с применением огнестрельного оружия. В течение часа будут изнасилованы еще 75 женщин, как была изнасилована Келли.

Ни привилегии, ни слава не помогут отгородиться от насилия. За последние 35 лет в Америке было совершено больше нападений на публичных персон, чем за 185 предшествующих лет. Обычные граждане могут столкнуться с насилием на рабочем месте. Убийство уже является главной причиной смерти женщин на работе. Двадцать лет назад мысль о том, что кто-то откроет беспорядочную стрельбу на работе, казалась нелепой, а сейчас мы слышим об этом в новостях почти каждую неделю. Страх, который руководитель испытывает перед своими коллегами, стал популярной темой на заседаниях советов директоров.

В то время как мы с готовностью осуждаем нарушения прав человека в любом государстве на планете, именно у нас, в цивилизованной Америке, уровень смертности в результате убийств в десять раз превышает этот показатель в любом другом государстве Запада, мы, цивилизованные американцы, убиваем женщин и детей со все более пугающей частотой. Если, не дай бог, огромный заполненный пассажирами до отказа лайнер упадет где-нибудь в горах и все погибнут и даже если это будет случаться каждый месяц, то количество погибших все равно не сравняется с количеством женщин, убитых за год мужьями и бойфрендами.

Все мы наблюдали, как спасатели выносили тела погибших с места взрыва в Оклахома-Сити, и в конце той недели мы, к своему ужасу, узнали, что в результате погибло девятнадцать детей. Теперь вы знаете, что за ту же неделю от рук собственных родителей погибли семьдесят детей, как за любую другую неделю, – и большинству из них было меньше пяти лет. Четырем миллионам детей повезло больше – они всего лишь подверглись физическому насилию. И это был вполне обычный год.

Такая статистика мешает вникнуть в трагедию, которая стоит за каждым преступлением, потому что большее впечатление производит не реальность, а цифры. А вот так будет понятнее: вы лично знаете женщину, которую избили, и вы, вероятно, замечали предупреждающие сигналы. Она или ее муж работают с вами, живут неподалеку, удивляют вас спортивными достижениями, отпускают лекарство в аптеке или консультируют по налогам. Однако вам, возможно, неизвестно, что женщины попадают в приемные покои больниц из-за травм, нанесенных мужьями или бойфрендами, намного чаще, чем из-за травм, вызванных автомобильными авариями, ограблениями или изнасилованиями вместе взятыми.

Нашей системе уголовного правосудия часто не хватает правосудия, но еще чаще ей не хватает разума. Например, сейчас около трех тысяч человек в Америке приговорены к смертной казни, это намного больше, чем в любой момент мировой истории. Но чаще всего в качестве причины смерти таких заключенных указываются «естественные причины». Происходит это потому, что мы казним менее 2 % приговоренных к смерти. Получается, что им безопаснее жить в камере смертников, чем в каком-нибудь американском городе.

Я здесь обсуждаю проблему смертной казни не для того, чтобы агитировать за нее, а лишь потому, что наша позиция по ней поднимает важнейший для этой книги вопрос: насколько серьезно мы настроены бороться с преступностью и насилием? Зачастую кажется, что мы к этому не готовы. Вот с чем мы смирились: если подсчитать, сколько могли прожить жертвы, то получается, что ежегодно американцы-убийцы крадут у нас почти миллион лет человеческих жизней.

Я привел здесь данные о частоте различных насильственных действий, потому что вы должны твердо усвоить: существует по меньшей мере минимальная возможность того, что в какой-то момент вы сами или кто-то вам близкий окажется их жертвой. Это необходимо усвоить, чтобы вовремя осознать опасность, когда она наступит. Такое понимание уравновешивает нашу склонность отрицать и закрывать глаза, мощного и хитрого врага успешных прогнозов. Даже прочитав эту статистику насильственных смертей, некоторые читатели будут, как и раньше, отрицать для себя возможность оказаться в подобной ситуации: «Конечно, кругом полно насилия, но оно происходит в центре города», «Да, многих женщин избивают, но я сейчас не состою в отношениях», «Насилие – это проблема более молодых или более пожилых», «Вы рискуете только тогда, когда ходите по улицам ночью», «Люди сами виноваты» и т. д. и т. п. Американцы – великие специалисты по отрицанию. Песню, которую они исполняют хором, можно было бы назвать «Такие Вещи В Этом Квартале Не Случаются».

Отрицание имеет любопытный и коварный побочный эффект. Отрицающие пытаются купить себе спокойствие духа, закрывая глаза на проблему, и шок в случае, если они все же подвергнутся нападению, будет гораздо сильнее, чем у тех, кто допускает его возможность. Отрицание подобно схеме «экономь сейчас – плати потом», контракту, целиком написанному мелким шрифтом, потому что в конечном итоге отрицающий знает правду на определенном уровне, и это ведет к состоянию постоянной, хотя и слабой тревоги. От нее страдают миллионы людей, а отрицание мешает им предпринять какие-нибудь меры, которые могли бы уменьшить риски (и волнение).

Если бы мы изучили любое другое живое существо и нашли у него такой же уровень внутривидового насилия, как у людей, мы были бы потрясены. Мы бы расценили это как извращение законов природы, но мы бы это не отрицали.

У того, кто стоит на железнодорожных путях, есть единственный способ избежать гибели под поездом: согласиться увидеть поезд и спрогнозировать, что он не остановится. Но вместо того, чтобы улучшать технологии прогнозирования, Америка совершенствует технологии конфликта: винтовки, тюрьмы, группы быстрого реагирования, занятия карате, баллончики с перцем, электрошоковые пистолеты, газовые баллончики. Сейчас, более чем когда-либо, нам нужны самые точные прогнозы. Просто подумайте, как мы живем: нас обыскивают перед посадкой в самолет, при входе в здание муниципалитета или мэрии, перед съемкой телепередачи или перед выступлением президента. Правительственные здания окружены баррикадами, а мы продираемся через «защищенную упаковку», чтобы принять пару таблеток аспирина. Все это вызвано действиями менее десятка опасных мужчин, которые привлекают к себе внимание, запугивая нас. Какая еще группа людей в американской истории после тех, кто написал конституцию, может похвастаться, что так сильно влияет на нашу повседневную жизнь? Ну а поскольку страх играет такую роль, то стоит приложить усилия, чтобы разобраться, когда он является даром, а когда – бедствием.

Мы живем в обществе, в котором один человек, вооруженный винтовкой и наглостью, может пустить под откос демократическое право выбирать лидеров самого мощного государства в истории. Насилие является гарантированным пропуском к славе, и одинокий человек с манией величия и револьвером стал иконой нашей культуры. При этом мало что было сделано для того, чтобы узнать об этом человеке больше, особенно если учесть его (а иногда ее) влияние на наши жизни.

Многие считают, что нам не нужно больше знать о насилии, поскольку этим будет заниматься полиция, этим будут заниматься органы юстиции, этим будут заниматься эксперты. Несмотря на то что это касается всех нас и у каждого из нас есть какие-то знания, способные помочь решить проблему, мы оставили этот важнейший вопрос на откуп людям, которые говорят нам, что проявления насилия спрогнозировать нельзя, что риск – это игра случая и что беспокойство – неотъемлемый элемент жизни.

Ни одна из этих общепринятых точек зрения не является истинно верной.

* * *

Всю жизнь каждый из нас должен будет делать важные поведенческие прогнозы самостоятельно, без помощи экспертов. Из огромного количества окружающих нас людей мы будем выбирать кандидатов на участие в нашей жизни – в качестве начальников, подчиненных, советников, партнеров по бизнесу, друзей, любовников, супругов.

Независимо от того, каким путем – легким или трудным – вы пришли к пониманию этой истины, она неизменно заключается в том, что ваша безопасность – это ваше дело. Ни полиция, ни правительство, ни промышленность, ни управдом, ни охранное агентство за нее ответственности не несут. Мы слишком часто выбираем самый легкий путь и полагаемся на ту или иную институцию, даже не проверяя, заслуживает ли она доверия. Когда мы каждое утро выпускаем на улицу детей, мы предполагаем, что школа примет на себя ответственность за их безопасность. Однако в главе 12 вы увидите, что это не всегда верно. Мы доверяем телохранителям – а ведь вам известно, что из этой среды вышли серийные убийцы «Сын Сэма» и «Душитель из Хиллсайда», убийца Джона Леннона, а также столько насильников и поджигателей, что у вас не хватит времени прочитать о них. Заслуживает ли индустрия безопасности вашей уверенности? Заслуживает ли ее правительство? У нас есть Министерство юстиции, но было бы целесообразнее иметь Министерство профилактики насилия, потому именно в нем мы нуждаемся, и это нас беспокоит. Юстиция – это здорово, но безопасность – это вопрос выживания.

Точно так же как мы надеемся на правительство и экспертов, мы надеемся на технологии, предназначенные для решения наших проблем. Но вы вскоре увидите, что ваш личный метод решения проблемы насилия основан не на технологиях. Он основан на более серьезном ресурсе, который всегда с вами, внутри вас. Этот ресурс называется интуицией.

Возможно, вам трудно оценить этот ресурс, потому что мы, рассудительные жители Запада, поглядываем на интуицию с презрением. Ее часто называют эмоциональной, неразумной или необъяснимой. Мужья укоряют жен «женской логикой» и не воспринимают ее всерьез. Если женщина использует интуицию, чтобы объяснить сделанный ею выбор или тревогу, от которой она не может избавиться, мужчина закатывает глаза и отмахивается от ее слов. Как правило, мы предпочитаем логический, обоснованный, объяснимый и неэмоциональный мыслительный процесс, который приводит к приемлемому результату. Американцы фактически молятся на логику, даже когда она неверна, и отвергают интуицию, даже когда она верна.

Конечно, у мужчин есть своя версия интуиции, не такой легковесной и непоследовательной, каковой они между собой считают женскую интуицию. Их интуиция солидно называется «внутренним чутьем», но это не просто чутье. Это процесс более необычный и в конечном счете более логичный в своей естественности, чем самые фантастические компьютерные расчеты. Это наш самый сложный когнитивный процесс и в то же время самый простой.

Интуиция связывает нас с естественным порядком вещей и нашей природой. Свободная от оков суждений, связанная только с ощущениями, она ведет к предсказаниям, которые нас задним числом изумляют. «Я почему-то знал», – скажем мы о случайной встрече, которую предсказали, или о неожиданном телефонном звонке от далекого друга, или о невероятном повороте в чьем-то поведении, или о насилии, которое мы обошли стороной, или о насилии, которое мы слишком часто ухитрились не обойти. «Я почему-то знал». Как знала Келли, и как можете знать вы.

Семейная пара, которая назначила мне встречу, чтобы поговорить о беспокоящих и угрожающих телефонных звонках, хотела, чтобы я выяснил, кто за этим стоит. Исходя из слов звонящего, было очевидно, что это человек, которого они знают, но кто? Ее бывший муж? Странный парень, которому они как-то сдавали комнату? Сосед, рассерженный тем, что они затеяли стройку? Подрядчик, которого они уволили?

Они думали, что эксперт скажет им, кто это, но на самом деле они сами назовут мне злоумышленника. Это правда, что у меня огромный опыт и я сталкивался с тысячами случаев. Но у них есть опыт их конкретного случая. Вся информация, которая необходима для того, чтобы сделать точный вывод, спрятана внутри моих клиентов, и я попытаюсь вытащить ее наружу. В какой-то момент, обсуждая возможных подозреваемых, женщина обязательно скажет что-то вроде: «Знаете, а ведь есть еще один человек, и у меня нет конкретных причин думать, что это он. Но у меня есть такое ощущение, и мне очень неприятно даже предполагать это, но…» И прямо в этот момент я мог бы отправить их домой и отослать им счет, потому что это и есть тот самый человек. Мы будем следовать интуиции моих клиентов до тех пор, пока я не «найду разгадку тайны». Меня будут хвалить за мастерство, но чаще всего я просто слушаю и помогаю клиентам прислушаться к себе. В начале этих встреч я говорю: «Нет недопустимых теорий, нет людей, которых нельзя обсуждать, нет безосновательных внутренних ощущений». (На самом деле, как вы вскоре убедитесь, как раз «ощущения» обычно бывают небезосновательны.) Когда клиенты спрашивают: «Поступает ли человек, склонный угрожать, так-то и так-то?» – я отвечаю: «Да, иногда это бывает», – и это служит разрешением рассмотреть некую теорию.

Во время беседы с жертвой анонимных угроз я не задаю вопрос «Кто, по-вашему, прислал вам эти угрозы?», потому что большинство жертв не могут представить себе, что кто-то, с кем они знакомы, может так себя вести. Вместо этого я спрашиваю: «Кто мог бы послать их?» – и мы вместе составляем список всех, имеющих такую возможность, независимо от мотива. Затем я прошу клиента распределить возможные мотивы, даже самые дикие и смехотворные, между внесенными в список людьми. Это творческий процесс, в ходе которого на человека ничто не давит: нет обязательства быть точным и справедливым. Именно по этой причине почти в каждом случае одна из воображаемых теорий окажется верной.

Довольно часто самым большим моим вкладом в разгадку тайны становится отказ называть ее тайной. Это, скорее, головоломка, и у нас имеется достаточно фрагментов для того, чтобы разобраться в ней. Я так часто видел эти фрагменты, что могу распознать их быстрее, чем мои клиенты, но моя работа сводится к тому, чтобы уговорить клиентов выложить все части головоломки на стол.

Поскольку мы исследуем фрагменты «пазла» насилия, я продемонстрирую вам их формы и цвета. Поскольку вы и сами обладаете человеческой природой и всю жизнь присматриваетесь к людям, кусочки пазла вам уже знакомы. Кроме того, я надеюсь, что к тому времени, когда мы с вами расстанемся, вы будете знать главное: любой пазл можно разгадать еще до того, как перед вами предстанут все его части.

* * *

Мы говорим, что люди совершают действия «внезапно», «неожиданно», «ни с того, ни с сего». Эти слова и выражения поддерживают широко распространенный миф, будто спрогнозировать поведение человека невозможно. Но для того, чтобы успешно пробраться сквозь утренний поток транспорта, мы делаем удивительно точные и критически важные прогнозы поведения буквально тысяч человек. Мы автоматически расшифровываем слабые, бессознательно передаваемые сигналы: легкий наклон головы незнакомца или задержавшийся на мгновение взгляд человека в трех десятках метров от нас говорит нам о том, что можно проскочить перед носом его двухтонного монстра, не подвергаясь опасности. Мы ожидаем, что все водители будут действовать так же, как действовали бы мы, но все время внимательно выискиваем тех немногих, которые ведут себя не по правилам, – мы прогнозируем их поведение, хотя и можем назвать его непрогнозируемым. Таким образом, мы, передвигаясь намного быстрее тех, кто жил в первом десятилетии ХХ в. (стремительнее они неслись, разве что сорвавшись со скалы), уворачиваемся от гигантских стальных «ракет», фантастически точно оценивая намерения их «пилотов», а затем говорим, что не можем прогнозировать поведение человека.

Мы достаточно успешно предсказываем, как ребенок отреагирует на замечание, как отреагирует свидетель на вопрос, а жюри присяжных – на свидетеля, как потребитель отреагирует на рекламный слоган, а зрители – на драматическую сцену, как жена отреагирует на придирки мужа, а он – на ее, как читатель отреагирует на фразу и т. д. и т. п. Предсказывать проявления насилия проще, чем все вышеперечисленное, но, поскольку мы почему-то считаем, что насилие – это отклонение, творимое особыми людьми, не такими же, как мы, то говорим, что не можем его прогнозировать. Смотря документальный фильм Джейн Гудолл, в котором группа самцов шимпанзе преследует и уничтожает другую группу самцов, мы говорим, что их неспровоцированное нападение объясняется защитой территории или необходимостью регулировать популяцию. С такой же уверенностью мы говорим, что понимаем причины и цели насилия, проявляемого любым созданием на Земле, кроме насилия, творимого нам подобными.

Насилие, которое более всего ужасает нас и которое мы называем «случайным» и «бессмысленным», не является ни тем ни другим. Оно всегда имеет цель и смысл, по крайней мере для преступника. Мы можем не знать его цели или не понимать ее, но она существует, и, до тех пор пока мы считаем акт насилия «бессмысленным», мы не сможем в нем разобраться.

Иногда акт насилия выглядит настолько устрашающе, что мы называем его виновника чудовищем. Но вы увидите вскоре, разобравшись в его человеческих качествах (а он такой же человек, как вы и я), что этот акт насилия можно было предсказать. Хотя мы затронем новые для вас факты и теории, связанные с насилием, вы вскоре убедитесь, что большая часть информации каким-то образом перекликается с вашим собственным опытом. Вы поймете, что даже самые изощренные виды насилия имеют достаточно заметные признаки и предупреждающие сигналы. Вы увидите также, что более обыденные типы насилия, то есть те, которые могут затронуть любого из нас, как вызванное гневом насилие в отношении близких, столь же хорошо распознаваемы, как и проявления любви. (На самом деле насилие имеет намного меньше разновидностей, чем любовь.)

В телевизионных новостях показывают сюжет о мужчине, который застрелил жену на ее рабочем месте. Суд выдал ему постановление, запрещающее приближаться к жене, одновременно со вступлением в силу решения суда о разводе, причем это совпало с его днем рождения. В сюжете говорится о том, что он угрожал жене, о том, что он был уволен. За неделю до убийства он уже приставлял пистолет к голове жены, он преследовал ее. Но, даже сообщив об этих фактах, корреспондент заканчивает сюжет словами: «Официальные лица признают, что никто не мог предположить такое несчастье».

Так происходит из-за нашей веры в неисчерпаемую сложность человека, в миллионы мотивов и разновидностей поведения. Но человек устроен намного проще. Мы хотим думать, будто из-за бесконечного множества возможных сочетаний человеческих существ и эмоций предсказание насилия такое же трудное дело, как выигрыш в лотерее, но это не так. Мы хотим верить в то, что насилие находится за пределами нашего понимания, потому что пока оно остается тайной, мы не считаем себя обязанными избегать, исследовать или предупреждать его. Мы не считаем нужным брать на себя ответственность за неумение читать сигналы, ведь читать вроде было нечего. Мы можем сказать себе, что насилие происходит без предупреждения и обычно по отношению к другим, но благодаря существованию этих удобных мифов страдают жертвы и процветают преступники.

Истина заключается в том, что каждой мысли предшествует восприятие, каждому импульсу предшествует мысль, каждому действию предшествует импульс, и человек – совсем не столь скрытное и загадочное существо, чтобы его поведение нельзя было разложить на алгоритмы. Необходимо найти ответы на первостепенные для сохранения жизни вопросы. Попытается ли человек, который меня беспокоит, нанести мне вред? Впадет ли в ярость сотрудник, которого я должен уволить? Как поступить, если человек отказывается уйти из моей жизни? Как правильнее реагировать на угрозы? Какую опасность представляют собой незнакомцы? Как удостовериться в том, что няня моего ребенка не нанесет ему вред? Как узнать, не опасны для ребенка некоторые его друзья? Не подает ли мой собственный ребенок сигналы, предупреждающие о возможном проявлении насилия в будущем? И наконец, как сделать жизнь тех, кого я люблю, более безопасной?

Даю обязательство: дочитав эту книгу до конца, вы сможете ответить на эти вопросы, и у вас появятся причины поверить в свою уже хорошо развитую способность прогнозировать насилие.

Почему я так уверенно говорю об этом? Потому что сорок лет учился этому у самых квалифицированных учителей.

Когда я позвонил Келли и сказал ей, что решил посвятить год написанию этой книги (на самом деле это заняло два года), я также поблагодарил ее за то, чему она меня научила: я всегда благодарю клиентов. «Не думаю, что вы научились чему-то новому на моем случае, – сказала она, – но какой случай дал вам самый важный урок?»

Несмотря на то что мне было из чего выбирать, я сказал Келли, что не знаю. Но, едва попрощавшись и положив трубку, я понял, что знаю ответ на вопрос. Задумавшись, я будто снова оказался в той комнате.

* * *

Женщина направила пистолет на своего мужа, который стоял, вытянув перед собой руки. Она нервно перехватила рукоятку небольшого полуавтоматического пистолета. «Сейчас я тебя убью», – повторила она едва слышно, почти про себя. Привлекательная стройная женщина тридцати трех лет, одетая в черные слаксы и белую мужскую рубашку. В магазине пистолета находилось восемь патронов.

Я стоял в стороне, в дверном проеме, наблюдая за разворачивающейся сценой. Как множество раз до этого и как это многократно повторится в будущем, я должен был спрогнозировать, произойдет ли убийство, сдержит ли женщина обещание убить мужа. Ставки были высоки, потому что, кроме мужчины, которому угрожала опасность, в доме находились двое маленьких детей.

Я знал, что угрозы такого рода легко высказывать, но труднее осуществить. Как и все угрозы, слова женщины свидетельствовали о том, что она не может влиять на события другим способом и, как все те, кто высказывал угрозы, она должна была наступать или отступить. Она могла удовлетвориться страхом, вызванным ее словами и действиями, могла подержать мужа на мушке и ограничиться этим.

Или она могла нажать на курок.

Силы, которые удерживали эту молодую женщину от убийства, и силы, которые могли толкнуть ее на дальнейшие действия, сражались друг с другом подобно океанским волнам во время шторма. Она то становилась агрессивной, то успокаивалась. В какой-то момент казалось, что насилие берет верх, и она выберет его, в следующую секунду создавалось впечатление, что насилие – последнее, к чему она прибегнет. Однако насилие и есть то последнее, что совершают некоторые люди.

Все это время пистолет был направлен на мужа.

Находясь под прицелом, мужчина не шевелился, он только часто, неглубоко дышал. Он держал руки перед собой, как будто они могли остановить пулю. Я помню, как задумался на миг, больно ли, когда в тебя попадает пуля, но другая часть моего сознания мгновенно вернула меня к работе, которую я должен был выполнять. Я не мог упустить ни одной детали.

Женщина, казалось, расслабилась и опять замолчала.

Несмотря на то что некоторым наблюдателям это могло бы показаться благоприятным признаком, я должен был понять, не являются ли паузы попыткой собраться с силами и подготовиться к убийству. Я обратил внимание на то, что женщина была босая, но решил, что это наблюдение не имеет отношения к стоящей передо мной задаче. Детали – это моментальные снимки, а не портреты, и я должен был быстро решить, что может помочь мне сделать прогноз, а что – нет. Разбросанные в беспорядке бумаги на полу у перевернутого стола, лежащая рядом с телефоном трубка, стакан, разбитый тогда, когда спор еще не зашел чересчур далеко, – все это я оценил и быстро отмел.

Потом я заметил важнейшую деталь, хотя это было всего-навсего движение на полсантиметра. (При прогнозах резкое движение может привлечь наше внимание, но редко играет основную роль.) Сдвиг большого пальца правой руки женщины на пять миллиметров к основанию спускового крючка приблизил ее к убийству сильнее, чем все, что она сказала или могла сказать. На этом месте она начала гневную тираду. Спустя мгновение женщина оттянула спусковой крючок назад, и это, очевидно, придало ей уверенности. Она заговорила короткими рублеными фразами. Она становилась все злее, и могло показаться, что я должен поспешить с прогнозом. На самом деле у меня было много времени, потому что самые лучшие прогнозы используют все имеющееся время. Если процесс эффективен, то он завершается сразу перед чертой, которая разделяет прогнозирование и ретроспективу, чертой между тем, что может произойти, и тем, что только что произошло.

Это похоже на прогноз с высокими ставками – достаточно ли уменьшит водитель едущей впереди машины скорость для того, чтобы его можно было безопасно объехать. Это фантастически сложный процесс, но он всегда завершается точно в нужный момент. В тот день я автоматически применил важнейший инструмент любого прогноза: индикаторы, предшествующие инциденту. Правда, тогда я об этом и не подозревал.

Индикаторы, предшествующие инциденту, – это события, происходящие до того, как случится прогнозируемый инцидент. Когда вы ступаете на нижнюю перекладину раздвижной лестницы, это событие является индикатором, предшествующим инциденту – подъему под крышу, а когда вы ступаете на шестую перекладину, это еще более очевидный индикатор. Поскольку все, что делает человек, происходит дважды – первый раз в уме, второй раз – в реальности, идеи и импульсы являются индикаторами, предшествующими действию. Угрозы женщины убить мужа говорят о наличии идеи, которая может стать первым шагом к результату; то, что она использовала пистолет во время спора, – еще один индикатор, так же как и покупка пистолета несколькими месяцами ранее.

Теперь женщина пятилась от мужа. Со стороны это могло показаться отступлением, но я интуитивно почувствовал, что это – последний индикатор перед тем, как она спустит курок. Поскольку огнестрельное оружие не предназначено для ближнего боя, ее желание несколько увеличить дистанцию до человека, в которого она намеревалась выстрелить, оказалось элементом, завершившим мой прогноз, и я сразу перешел к действиям.

Я тихо отступил в холл через кухню, где подгорел забытый обед, и прошел в небольшую спальню, где спала маленькая девочка. Уже находясь в спальне, я услышал спрогнозированный мной секунду назад выстрел. Я испугался, но не удивился. Но меня очень беспокоила установившаяся вдруг тишина.

Я сначала планировал вынести ребенка из дома, но теперь передумал и велел малышке оставаться в кровати. В свои два года она, вероятно, не понимала всей серьезности ситуации, но мне было десять лет, и я знал о таких вещах все.

* * *

Раньше мне уже приходилось слышать в доме звуки выстрелов: за несколько месяцев до того моя мать случайно выстрелила в меня. Тогда пуля пролетела так близко от моего уха, что я услышал, как она прожужжала в воздухе перед тем, как удариться в стену.

Возвращаясь в гостиную, я почувствовал запах пороха и остановился. Не входя в комнату, я напряженно прислушивался, пытаясь понять, что произошло. Там было слишком тихо.

Я стоял, пытаясь уловить хотя бы звук, как вдруг раздался сильнейший грохот: прозвучало еще несколько выстрелов. Такого я не предсказывал. Я быстро вбежал в столовую.

Мой отчим стоял на коленях, мать склонилась над ним, вроде бы предлагая помощь. Я видел кровь у него на руках и ногах, и, когда он посмотрел на меня, я попытался успокоить его своим бесстрашным видом. Я знал, что с ним, в отличие от меня, никогда ничего подобного прежде не случалось.

Пистолет лежал на полу недалеко от меня, поэтому я наклонился и поднял его за ствол. Он был неприятно горячим на ощупь.

С точки зрения прогнозирования представшая перед моими глазами ситуация казалась сравнительно благоприятной. Моей первой мыслью было схватить пистолет и убежать с ним через заднюю дверь, но из-за нового предсказания я ограничился тем, что спрятал его под подушкой на кушетке. Я пришел к выводу, что мама вместе с этими выстрелами выплеснула большую часть своего запаса злобы и отчаяния. По крайней мере в этот момент она была не только адекватна, но и переключилась на роль заботливой жены, лечащей раны своего мужа, как будто не она их нанесла. Теперь от нее не исходила угроза, и она превратилась в человека, чьим заботам мы могли довериться. Она убедится, что с моим отчимом будет все в порядке, она поговорит с полицией и врачами скорой помощи, она вернет нашу жизнь на круги своя так уверенно, словно в ее силах было затолкнуть патроны обратно в пистолет.

Я пошел проверить, как там моя младшая сестра, которая по-прежнему сидела в своей кроватке и ждала. Я уже знал, что после крупного инцидента наступает период безопасности и покоя, а потому улегся рядом с ней и, хотя не мог полностью отключить прогнозирование, но хотя бы немного опустил перископ, и через некоторое время мы заснули.

К тому моменту, когда через год мы съехали из этого дома, в его стенах и полу застряли девять пуль. Дом по-прежнему существует. Я думаю, что пули существуют тоже.

* * *

Когда Генеральный прокурор США и директор ФБР наградили меня за разработку MOSAIC™ – системы, ныне используемой для оценки угроз членам Верховного суда США, – ни тот, ни другой, разумеется, не догадывались, что эту систему изобрел десятилетний мальчик, но на самом деле это было именно так. Способ, с помощью которого я, будучи ребенком, проанализировал отдельные элементы акта насилия, лег в основу алгоритма самых изощренных систем искусственной интуиции, прогнозирующих сегодня проявления насилия. Мои страхи стали моими учителями.

Меня часто спрашивают о том, как я начал заниматься своей работой. Если рассматривать мою жизнь, словно кино, то ответ можно разбить покадрово: вот мне одиннадцать лет, и я вместе с другими зрителями бегу рядом с лимузином, пытаясь хоть одним глазком взглянуть на Элизабет Тэйлор и Ричарда Бартона, потом переключиться на меня в лимузине, потому что через восемь лет я буду работать на эту знаменитую пару. Вот я смотрю по телевизору инаугурацию президента Кеннеди, а через двадцать лет присутствую на церемонии инаугурации другого президента, а еще через двенадцать лет – еще одного президента. В шоке я смотрю репортаж об убийстве Кеннеди, а в следующем эпизоде вместе с правительством работаю над прогнозированием и предотвращением подобных покушений. Снова в шоке я смотрю репортаж об убийстве сенатора Роберта Кеннеди, а в следующем эпизоде занимаюсь разработкой системы оценки, которая сейчас используется для отслеживания угроз членам сената Соединенных Штатов.

Безуспешная попытка не дать одному из мужей моей матери ударить ее сменяется сценой, в которой я обучаю сотни детективов из полиции Нью-Йорка новым способам оценки домашнего насилия. Посещение матери в изоляторе психиатрической клиники после очередной попытки самоубийства перемежается с поездками по психиатрическим лечебницам в качестве советника губернатора Калифорнии. Ну и самое главное: детство я прожил в страхе, но со временем начал помогать людям управлять страхом.

Естественно, мое детство не было похоже на кино, хотя в нем были сцены погонь, драки, стрельбы, угонов самолетов, смертельного напряжения и самоубийств. Пока я был ребенком, сюжет не имел для меня особого смысла, но потом я его смысл постиг. Оказывается, я проходил курс обучения, и такого рода университеты заканчивали все вы, хотя, надеюсь, на других отделениях. Специализация тут не имеет особого значения, важно лишь, что вы тоже в течение долгого времени познавали людей, тщательно выстраивая теории и стратегии, и потому тоже умеете прогнозировать их возможные действия.

Даже некоторые мои клиенты будут удивлены, узнав то, что узнали вы о моей подготовке в детстве. Впрочем, те, кто попадает в мой офис, удивляются многому, ведь моя фирма очень необычна. Среди клиентов компании Gavin de Becker, Incorporated, федеральные ведомства (включая Службу маршалов США, Совет управляющих Федеральной резервной системы и Центральное разведывательное управление), работники прокуратуры, приюты для женщин, подвергшихся физическому насилию, гигантские корпорации, университеты, телезвезды, телевизионные компании, департаменты полиции, города, штаты, киностудии, известные деятели культуры, религиозные лидеры, выдающиеся спортсмены, политики, певцы и музыканты, кинозвезды и студенты. Среди клиентов есть самые известные и самые незаметные в мире люди.

Мои сотрудники присутствуют на инаугурации президента на одном побережье и на церемониях вручения «Оскара» и «Эмми» – на другом. В один прекрасный день они осторожно пробираются через толпу разгневанных демонстрантов, а на следующий – проникают в подземный гараж в здании федерального суда. Мы ездили по Африке, Европе, Азии, Ближнему Востоку, Южной Америке и островам южной части Тихого океана, изучая проявления насилия в этих местах. Мы летали на реактивных самолетах «Гольфстрим» и воздушных шарах, заполненных горячим воздухом, спускались по Амазонке, ездили в бронированных лимузинах, на слонах и рикшах, задыхались в разъяренных толпах и в объятиях восторженных почитателей. Мы давали показания на заседаниях комиссий сената и проникали на секретные правительственные объекты. Мы проводили совещания сотрудников, плывя глубокой ночью по затерянной в джунглях реке. Одну неделю мы разъезжали в президентском кортеже – и в автобусах для перевозки заключенных на следующей неделе. Мы консультировали людей, бывших целями покушений, и членов семей известных деятелей, погибших в результате покушений, включая вдову президента иностранного государства. Нас преследовали репортеры таблоидов, и мы преследовали их. Нам доводилось находиться по обе стороны камер телепрограммы «60 минут»: прятаться среди операторов во время выпуска, посвященного мошенничеству общенационального масштаба, и отвечать на наводящие вопросы Эда Брэдли об убийстве во время другого выпуска.

К нам обращается правительство, когда какие-то фанатики стреляют в доктора, делающего аборты, или открывают огонь по государственным служащим. Нам звонит Ларри Кинг, когда ему в программу нужен гость, что обсудить вопрос, соответствует ли О. Джей Симпсон профилю убийцы, преследующего собственную жену. С этим же вопросом к нам обращаются обвинители по делу Симпсона. Мы посещаем места преступлений, чтобы проконсультировать перепуганных, чудом оставшихся в живых свидетелей. Иногда это происходит сразу после преступления. Мы консультируем тех, кому угрожают, и сами часто становимся жертвами угроз. Как я уже говорил, у нас необычная фирма, фирма, которая может существовать только в Америке и в общем-то нужна только в Америке.

Все, что связывает упомянутые выше виды деятельности, – это прогноз. Моя фирма занимается прогнозированием поведения человека в одной сфере, чаще всего в области насилия. Но куда чаще мы прогнозируем безопасность. Мы консультируем крупных деятелей культуры и религиозных лидеров по поводу того, как лавировать между излишней ненавистью и излишней любовью. Мы советуем корпорациям и государственным структурам, как управлять служащими, которые могут перейти к насильственным действиям. Мы помогаем знаменитостям, которые становятся объектами преследования со стороны разных лиц, домогающихся внимания, в том числе и потенциальных убийц. Большинство людей не понимают, что вокруг часто упоминаемых в прессе знаменитостей крутятся много безрассудных и опасных сталкеров, и совсем уж мало кто осознает, что навязчивое преследование рядовых граждан приобрело характер эпидемии, каждый год угрожающей сотням тысяч людей.

Представьте себе, среди множества чудес, которыми так богата Америка, можно найти в буквальном смысле склад неприятных и страшных предметов, отправляемых сталкерами объектам их нездоровой страсти: угрозы убийства длиной в несколько тысяч страниц, любовные письма толщиной в телефонный справочник, части тела, дохлые животные, бритвенные лезвия и записки, написанные кровью. Вы можете вообразить, что этот склад представляет собой здание, в котором хранятся более 350 000 угрожающих посланий, многие из которых отправлены психически больными людьми? В этом здании работает значительная часть из моих сорока шести коллег. Там они проливают свет на темные стороны нашей культуры, ежедневно пытаясь углубить наше понимание опасности и помочь людям управлять своим страхом.

Несмотря на то что менее пятидесяти из двадцати тысяч дел, в которых мы участвовали, нашли отражение в выпусках новостей, и большая часть нашей работы умышленно остается непубличной, нас приглашают в большинство важнейших проектов по прогнозированию, которые осуществляют частные лица и целые государства. Чтобы быть лучшими в этом деле, мы превратили интуицию в систему, овладели небольшой частью этого чуда, заставив его работать на нас.

Вы тоже обладаете интуицией и, изучив некоторые из важнейших прогнозов, ставкой в которых была жизнь или смерть, найдете способы обезопасить свою жизнь. После того как мы обсудим, как интуиция работает на вас, а отрицание – против вас, я продемонстрирую, что страх, который мог бы обеспечить безопасность, мы часто направляем не туда, куда следует. Я проанализирую роль угроз в нашей жизни и покажу, как установить разницу между настоящим предупреждением и болтовней. Я помогу вам идентифицировать особые сигналы выживания, которые мы получаем, если кто-то всерьез хочет нанести нам вред.

Поскольку эти сигналы труднее всего обнаружить, когда мы не знаем своего врага, я начну с опасностей, которые исходят от незнакомцев. Этот вид насилия чаще вызывает страх и привлекает внимание, хотя незнакомые люди совершают всего 20 % умышленных убийств. Остальные 80 % убийств совершаются людьми, с которыми мы знакомы, поэтому я сосредоточусь на тех, кого мы увольняем или нанимаем, с кем мы работаем, кому назначаем свидания, с кем заводим семью и разводимся.

Мы поговорим также о крайне малочисленной, но очень влиятельной группе лиц, которые совершают акты насилия, касающиеся нас всех: о серийных убийцах и убивающих ради «пяти минут славы». История о человеке, который не до конца осуществил свой план убить некую знаменитость (но попутно убил пятерых человек), даст вам возможность увидеть такую сторону жизни общества, о которой вы не подозревали.

В главе 15 вы убедитесь, что, если предоставить интуиции точные сведения, сигнал об опасности прозвучит вовремя. Когда вы поверите в этот факт, вы достигнете сравнительной безопасности, и ваша жизнь будет почти свободна от страха.

2. Технология интуиции

Техника нас не спасет. Наших компьютеров, наших приборов, наших машин недостаточно. Мы должны полагаться на нашу интуицию, нашу истинную сущность.
Джон Кэмпбелл

«Я зашел в тот магазинчик купить несколько журналов и почему-то неожиданно… испугался чего-то. Я повернулся и вышел. Я не знаю, что подсказало мне уйти оттуда, но позже в тот же день я узнал о стрельбе».

Летчик гражданской авиации Роберт Томпсон рассказывает мне о том, как он избежал смерти на земле. Я расспрашиваю его подробнее, что он увидел и как реагировал.

«Ничего. Это было просто ощущение, шестое чувство. [Пауза]. Ну, сейчас, когда я думаю об этом, то вспоминаю, что парень за прилавком метнул на меня быстрый взгляд, резко повернул голову в мою сторону на одно мгновение, и вроде бы нормально, что продавец оглядывается на того, кто вошел, но он так пристально смотрел на другого покупателя, и, должно быть, это показалось мне странным. Наверное, я увидел, что он волнуется».

Когда мы не «зашорены», то безоговорочно уважаем интуицию других. Чувствуя, что кто-то другой рядом ощущает опасность, мы настораживаемся. Примерно то же происходит, когда мы видим, как кошка или собака внезапно просыпается и пристально всматривается в темный коридор.

Томсон продолжает: «Я заметил, что продавец сосредоточен на покупателе, одетом в большую тяжелую куртку, и, конечно, сейчас я понимаю, что было очень жарко, так что, вероятно, парень прятал под ней пистолет. Только после того как я увидел в новостях, какую машину ищут, я вспомнил, что заметил двух парней, сидящих в «универсале» с включенным двигателем на парковке. Теперь-то мне все понятно, а тогда я не придал этому никакого значения».

«На самом деле, тогда придали тоже», – сказал я ему. Тут сошлись многие обстоятельства: страх на лице продавца, человек в тяжелой и плотной куртке в жаркий день, парни в машине с включенным двигателем, часто появляющиеся в выпусках новостей репортажи об ограблениях магазинов на бензоколонках, сидевшая в подсознании Томпсона информация о частых визитах полиции в этот магазин, мимо которого он проезжал сотни раз, и несчетное количество других фактов из опыта Томпсона, о которых мы, скорее всего, никогда не узнаем. Так что нет ничего удивительного в том, что он решил уйти из магазина за несколько секунд до прихода туда полицейского, который был застрелен преступником, застигнутым в разгар ограбления.

То, что Роберт Томпсон и многие другие хотели бы пренебрежительно назвать совпадением или «внутренним ощущением», на самом деле является когнитивным процессом, который работает быстрее и совсем не так, как знакомое нам пошаговое мышление, на которое мы так охотно полагаемся. Мы считаем, что осознанное размышление чем-то лучше, хотя по сравнению с медлительной логикой интуиция летает. Человеческий мозг, величайшее творение природы, никогда не работает эффективнее или увлеченнее, чем когда его владелец рискует. В такие моменты интуиция «взлетает» на совершенно другой уровень, на высоту, где ее работу можно без колебаний назвать удивительной, даже сверхъестественной. Интуиция – это путешествие от А до Я без остановки у других букв. Это знание без объяснений.

Люди склонны считать удивительными или сверхъестественными самые примитивные проявления интуиции. Женщина рассказывает простую историю так, будто в ней заключена какая-то мистика: «Я не могла поверить в это. Когда зазвонил телефон, я абсолютно точно знала, что это звонит моя соседка по университетскому общежитию, и это через столько лет». Хотя люди ведут себя так, будто их предсказания насчет того, кто звонит, сверхъестественны, на самом деле все гораздо проще. В данном случае женщина вспомнила о соседке по комнате после сообщений о падении шаттла. Велико ли чудо, если обеим женщинам случилось посмотреть один и тот же выпуск новостей вместе с миллиардами других людей? И так ли удивительно, что обе они в молодости были уверены: кем-кем, а уж космонавтом женщине точно не суждено стать? В то утро при взрыве космического корабля погибла женщина-астронавт, и эти две давние приятельницы невольно вспомнили друг о друге.

Подобные проявления интуиции, поначалу производящие огромное впечатление, часто оказываются достаточно примитивными, особенно если сравнить их с тем, на что способен мозг, когда мы оказываемся в опасности.

В статье для журнала A Natural History of the Senses Диана Аккерман пишет: «Мозг – это хороший рабочий сцены. В то время как мы разыгрываем спектакль, он выполняет свою работу. Когда мы видим некий объект, то пробуждается весь спектр наших чувств, чтобы оценить его. Все лавочники мозга рассматривают его со своей точки зрения, так же как и все служащие, все бухгалтеры, все студенты, все фермеры, все механики». К списку Аккерман мы могли бы добавить солдат и охранников, потому что именно они оценивают контекст, в котором происходят события, целесообразность и значимость буквально всего, что мы чувствуем. Эти солдаты и охранники отделяют просто необычное от существенно необычного. Они оценивают время суток, день недели, громкость звуков, быстроту движения, аромат духов, гладкость поверхности – всю совокупность элементов мозаики в каждый момент времени. Они отбрасывают несущественное и определяют значение важного. Они распознают такие сигналы выживания, которые мы даже (вполне сознательно) не воспринимаем как сигналы.

Я годами расхваливал интуицию как краеугольный камень безопасности, но лишь недавно к своему огромному удивлению узнал, что латинский корень слова «интуиция» (tuere) имеет значение «охранять, защищать». То есть делать именно то, что она (интуиция) сделала для Роберта Томпсона. Потрясенный тем, что он едва не погиб, Роберт потом никак не мог понять, почему интуиция не спасла полицейского, но спасла его. Возможно, так случилось из-за того, что перед полицейским предстала другая сцена. Томпсон видел на парковке только один автомобиль, а полицейский – два. Вероятно, это создавало впечатление, будто в магазине находятся несколько покупателей. Томпсон расценил выражение лица продавца как проявление страха, в то время как полицейский увидел на том же самом лице облегчение, вызванное тем, что он (полицейский) вошел в магазин. Вероятно также то, что опытный полицейский оказался обманутым в своих ожиданиях, как это иногда происходит с экспертами в какой-либо области. Он действовал исходя из точного, но вводящего в заблуждение (в данном случае) посыла – вооруженные ограбления чаще совершаются ночью, чем днем.

Многие эксперты проигрывают менее информированным людям в способности мыслить творчески и в воображении. Они так хорошо знакомы с известными моделями поведения, что могут не распознать или неправильно оценить важность чего-то нового. Процесс применения имеющегося опыта в конечном счете заключается в отсечении не имеющих значения деталей в пользу тех, которые играют важную роль. Мастер дзен Сюнрю Судзуки говорил: «Ум начинающего чист, свободен от привычек опытного человека, он готов соглашаться, сомневаться и открыт всем новым возможностям». Люди, наслаждающиеся так называемым везеньем новичка, доказывают это постоянно.

На интуицию полагаются даже ученые, причем как сознательно, так и непреднамеренно. Проблема заключается в том, что мы уговариваем их не делать этого. Представьте себе, что вы пришли к врачу, специалисту по определенному заболеванию, и он, прежде чем вы успели сесть на стул в смотровой, говорит: «У вас все в порядке, когда будете выходить, заплатите моему секретарю в приемной». По вполне понятным причинам вы можете подумать, что за сделанный интуитивно вывод не стоит платить, хотя этот диагноз в точности совпадет с тем, который тот же врач поставит после того, как изучит вас с помощью сложных аппаратов. Мой друг, врач, должен доказывать пациентам свою научную квалификацию, прежде чем они «услышат» его интуицию: «Я называю это чечеткой. После того как я делаю несколько шагов, пациент говорит: «Отлично, я вижу, что вы умеете танцевать» – и доверяется мне».

Дилетант из магазина при бензоколонке учит нас тому, что интуиция, к которой прислушиваются, более ценна, чем простое знание. Интуиция – это дар, которым обладаем мы все, тогда как умение сохранить знания – это искусство. Нечасто встречается эксперт, использующий в своей работе как оценку, основанную на фактах, так и уважение к собственной интуиции и любопытству. Ведь любопытство в конечном итоге – это реакция на подсказку интуиции: «Там что-то есть». Я всегда прислушиваюсь в своей работе к таким подсказкам, надеясь разблокировать информацию, которую клиенты прячут от самих себя.

Я часто возвращаю разговор к деталям, о которых клиент рассказал, но не обратил на них особого внимания. Я особенно интересуюсь такими деталями, которые не являются обязательными элементами сюжета, которые могут показаться неважными, но тем не менее почему-то были упомянуты. Я называю такие дополнительные детали спутниками, запущенными в космос, которые спустя какое-то время начинают передавать ценную информацию. Я всегда слежу за ними.

Клиентка, рассказывавшая об анонимных угрозах, которые она получала после длительной и тяжелой судебной тяжбы, была совершенно уверена в том, что они исходят от человека, на которого она подала в суд. Однако в ее рассказе содержались кое-какие дополнительные детали: «После того как дело было урегулировано, я узнала, что парень, с которым мы судились, был по-прежнему очень зол, но я была удивлена, что он унизился до того, что стал посылать мне угрозы. Я как-то обсуждала судебное соглашение с Тони – он был стажером у моего адвоката, но больше у него не работает, – так вот, я сказала ему: «Надеюсь, что раз дело закрыто, то и всей истории конец», – и подумала, что так и будет, но после этого стали приходить письма с угрозами».

Где же в этой истории спутник? Я как-то обсуждала судебное соглашение с Тони – он был стажером у моего адвоката, но больше у него не работает… Эти детали о человеке, о котором упомянула клиентка, не являются ключевым элементом в истории, но это упоминание послужило для меня сигналом.

«Расскажите мне о парне, который работал у вашего адвоката».

«А, о Тони? Его уволили, думаю, он стал одной из жертв в этом деле. Он был так добр ко мне. Он проявлял большой интерес к моему делу, но, очевидно, забросил другие свои обязанности. Даже после того как его уволили, он продолжал приходить в суд, чтобы поддержать меня, я это очень ценю. Когда дело было выиграно, мой адвокат устроил вечеринку для всех нас, но Тони не пригласили. Это было печально, потому что он позвонил мне и сказал: "Надеюсь, мы сможем оставаться на связи, хотя разбирательство закончилось". [Пауза]. Вы же не думаете?..»

Затем моя клиентка рассказала о некоторых странных поступках Тони, после этого она обнаружила (точнее говоря, вспомнила), что Тони однажды рассказал ей, как помогал знакомой, которая получала угрозы от экс-бойфренда. Таким образом второстепенный участник истории – кажущаяся незначительной деталь – превратился в подозреваемого, и в конечном счете его вина в рассылке угроз была доказана. В каком-то смысле моя клиентка все это время понимала, что он был самым реальным подозреваемым, но отрицала это, предпочитая обвинять мерзкого противника, а не дружелюбного помощника.

Сколько раз вы говорили себе задним числом: «Я знал, что мне не нужно было делать это»? Это значит, что вы получили сигнал, но не отреагировали на него. И ведь мы уважаем интуицию, но только не свою. Например, люди склонны приписывать сильную интуицию собакам. Мне об этом напомнила совсем недавно подруга, рассказав такую историю: «Джинджер очень плохо восприняла нашего нового подрядчика, она даже зарычала на него. Кажется, будто она чувствует, что ему нельзя доверять. Так что я собираюсь посмотреть предложения от других людей».

«Так оно и есть, – пошутил я над ней. – Собака чувствует, что вам следует нанять другого подрядчика, потому что этот – нечестный».

«Ирония-то заключается в том, – объяснил я, – что Джинджер гораздо сильнее реагирует на ваши сигналы, чем вы реагируете на ее. Джинджер отлично понимает вас, а вы отлично понимаете людей. Джинджер, какой бы умной она не была, ничего не знает о том, как подрядчики делают приписки, насколько честен этот конкретный кандидат, да и в преимуществах подсчета «издержки плюс пятнадцать процентов» по сравнению с фиксированной платой не разбирается, не слыхала о неоднозначной рекомендации, которую вы получили от бывшего клиента этого застройщика, и о чересчур роскошном автомобиле, на котором он приехал, и о быстром, но уклончивом ответе на ваш прямой вопрос». Моя подруга рассмеялась, поняв, что ее Джинджер, чью интуицию она так перехвалила, – заведомо идиотка во всем, что касается перестройки дома. На самом деле она глупее самого глупого человека, ведь она лишена речи (если где-то существуют собаки с интуицией, достаточной для того, чтобы определить, что в данный момент читают их хозяева, я беру все свои слова обратно).

Вопреки тому, что люди думают о собачьей интуиции, ваши интуитивные способности намного сильнее (и если принять во внимание, что вы ежедневно добавляете что-то к уже имеющемуся опыту, то вы сейчас находитесь на пике формы). Джинджер чувствует страх человека и реагирует на него, потому что инстинктивно знает, что испуганный человек (или животное) с большей вероятностью может представлять опасность, но у нее нет ничего, чем в избытке не обладали вы. На самом деле проблема заключается в том, что вы обладаете тем, чего нет у собаки, – здравомыслием. Именно оно встает на пути вашего восприятия и вашей интуиции. Здравомыслие заставляет вас отбрасывать интуицию до тех пор, пока не найдется логическое объяснение, оно осуждает и отвергает эмоции и не прислушивается к ощущениям. Джинджер не отвлекается на альтернативы: какой может быть ситуация, какой была или какой должна быть. Она воспринимает ее такой, какая она есть. Зачастую мы ссылаемся на интуицию собаки, чтобы оправдать решение, которое иначе сочтут, боже упаси, необоснованным.

Вы можете представить себе животное, реагирующее на дар страха так же, как некоторые люди, т. е. с раздражением и пренебрежением, вместо того чтобы прислушаться? Ни одно животное в дикой природе, неожиданно охваченное страхом, не будет тратить умственную энергию на размышления («Это, наверное, пустяки»). Но мы упрекаем себя, если хотя бы на секунду доверимся ощущению, что кто-то идет за нами по кажущейся пустой улице или что чье-то странное поведение опасно. Вместо того чтобы радоваться мощному внутреннему ресурсу, благодаря которому мы можем сами себе помочь, радоваться тому, что наш мозг может по-настоящему работать на нас, а не подшучивать над нами, мы поспешно высмеиваем этот импульс. Мы, в отличие от всех других существ в природе, предпочитаем не изучать и даже просто игнорировать сигналы выживания. Умственную энергию, которую мы используем для поиска объяснений всего на свете, можно было бы с большей пользой применить для оценки среды, переполненной важной информацией.

Люди, пренебрежительно относящиеся к собственной интуиции и долго раздумывающие, ежедневно становятся жертвами насилия и других происшествий. На вопрос, почему мы так часто оказываемся жертвами, ответ очевиден: потому что у нас к этому отличные способности.

Женщина как нельзя лучше играет на руку мужчине, который вот-вот нападет на нее, уговаривая себя: «Он производит впечатление такого приятного человека». Но именно так многие женщины и поступают. Женщина ждет лифт, и, когда его двери открываются, она видит внутри мужчину, вызывающего у нее дурное предчувствие. Обычно она не боится, но сейчас это может вызвано тем, что уже поздно, его размерами, тем, как он смотрит на нее, частотой нападений в квартале, статьей, прочитанной год назад, – не важно чем. Суть в том, что ей страшно. Как она реагирует на сильнейший естественный сигнал выживания? Она подавляет его, говоря себе: «Я не должна так жить, я не должна оскорблять этого парня, позволив дверям закрыться у него перед носом». Когда страх не уходит, она приказывает себе не быть такой глупой и заходит в лифт.

Ну и что глупее: дождаться следующего лифта или оказаться внутри звуконепроницаемой стальной коробки с незнакомцем, которого она боится?

Даже когда наша интуиция говорит прямо и недвусмысленно, даже когда предупреждение понятно, мы продолжаем прислушиваться к мнению окружающих, прежде чем начнем слушать самих себя. Вот история о психиатре, чей пациент рассказал ему: «С недавних пор, когда моя жена ложится спать, я ищу разные поводы, чтобы остаться на первом этаже. Если, когда я захожу в спальню, она еще не спит, то я иду в душ и нахожусь там до тех пор, пока не буду уверен, что она уже заснула. Вы думаете, что я подсознательно стараюсь избежать занятий сексом с моей женой?» Выслушав это, психиатр проницательно спросил: «А что же тут подсознательного?»

Когда жертвы после всего, что случилось, говорят мне, что они «подсознательно» знали, что им угрожает опасность, я могу задать им тот же вопрос: «Что же тут подсознательного?»

Наш странный способ оценивать риски отчасти объясняет, почему мы часто предпочитаем не избегать опасности. Мы почему-то уделяем огромное внимание опасностям, на которые не можем повлиять (авиакатастрофы, аварии на атомных электростанциях), игнорируя риски, находящиеся под нашим контролем (смерть в результате курения, неправильной еды, автокатастроф), даже несмотря на то, что последние намного чаще грозят нам. В великолепной книге доктора Мелвина Коннера о нас и обо мне (и обо всех людях) «Почему выживают безрассудные» (Why the Reckless Survive) автор подчеркивает, что «мы выпиваем, ездим без ремней безопасности, закуриваем еще одну сигарету… и затем отменяем поездку в Европу из-за опасения попасть в теракт, вероятность которого равна одной миллионной». Многие американцы, которые не едут в Египет посмотреть пирамиды из страха быть убитыми, остаются дома, где опасность в двадцать раз выше.

В то время как мы осознанно соглашаемся на какой-то риск, мы протестуем, если подобному риску нас подвергает кто-то другой. Мы как будто говорим, пишет Коннер: «Если я хочу убить себя с помощью курения, то это мое дело, но, если какая-нибудь компания попытается одурачить меня насчет вреда от асбеста или нервно-паралитического газа, я страшно рассержусь». Мы будем терпеть знакомые риски и нервничать из-за непонятных. Захват американского пассажирского самолета в Афинах волнует нас намного больше, чем убийство родителем собственного ребенка, хотя первое происходит редко, а второе – каждый день.

Мы отрицаем опасность, потому что мы так устроены, мы видим то, что хотим видеть. В книге «День, когда изменилась Вселенная» (The Day the Universe Changed) историк Джеймс Бёрк подчеркивает: «Видит именно мозг, а не глаз. Реальность попадает в мозг до того, как она пережита, в противном случае сигналы, которые мы получаем с помощью глаз, не имеют смысла». Эта истина напоминает, как важно, чтобы элементы пазла насилия попали в наш мозг заранее, потому что только при таком условии мы сможем воспринять сигналы выживания.

Конечно, мы достаточно серьезно относимся к этой проблеме и стараемся усвоить сигналы: социологический опрос, проведенный Институтом Харриса, показывает: подавляющее большинство американцев весьма озабочено проблемами преступности и личной безопасности. Если это правда, то мы обязаны задать новые вопросы о насилии и о нас самих. Например, как так вышло, что нам лучше известны причины, по которым мужчина покупает лосьон для бритья определенной марки, чем причины, по которым он покупает пистолет? И почему нас так привлекает, когда сталкер атакует известную персону, что случается раз в два-три года, но не интересует, когда женщину убивает ее муж или бойфренд, а это происходит каждые два часа? Почему в Америке существуют тысячи центров по предотвращению суицидов, но нет ни одного центра по предотвращению убийств?

И почему мы так увлечены ретроспективой (в СМИ то и дело повторяют новости за день, за неделю, за год) и подозрительно относимся к прогнозированию, которое могло бы изменить нашу жизнь к лучшему?

Одна из причин заключается в иллюзии, что нам не нужно развивать собственные способности делать прогнозы, раз можно положиться на экспертов. Кэтрин, молодая женщина двадцати семи лет, задает мне (эксперту) вопрос, над которым должны задуматься почти все женщины в нашем обществе: «Куда мне обратиться, если мужчина, с которым я встречаюсь, становится проблемой? Существует ли перечень предупредительных сигналов потенциального сталкера?»

Вместо прямого ответа на вопрос я прошу ее привести пример того, что она имеет в виду.

«Да вот, — говорит она, — я встречалась с парнем по имени Брайан, который вроде как зациклился на мне и не хотел отпускать, когда я решила положить конец этим отношениям. Мы познакомились на вечеринке у моей подруги, и он, должно быть, попросил у кого-то мой телефон. Пока я добралась до дома, он уже оставил мне три сообщения. Я говорила ему, что не хочу с ним встречаться, но он был так настойчив, что у меня просто не осталось выбора. Сначала он был сверхвнимателен, казалось, что он всегда заранее знал, что я хочу. Это было приятно, но в то же время даже несколько неудобно. Ну, например, я как-то сказала, что мне нужно больше места для книг, и он вдруг привез полки и все детали и собрал стеллаж. Я не смогла сказать «нет». И он часто по-своему интерпретировал все, что бы я ни говорила. Однажды он спросил, пошла бы я с ним на баскетбол, и я сказала: «Может быть». Потом он сказал: «Ты обещала». Кроме того, он рано заговорил о таких серьезных вещах, как совместная жизнь, свадьба и дети. На первом же свидании принялся шутить на эту тему, а потом он уже не шутил. Или когда он предложил установить мне в машину телефон. Я не была уверена, что хочу иметь телефон в машине, но он как-то одолжил у меня машину и установил в ней телефон. Это был подарок, поэтому что я могла сказать? И конечно, он звонил мне всякий раз, когда я была в машине. Причем категорически запрещал мне говорить по этому телефону с моим бывшим бойфрендом. Потом он стал сердиться, если я вообще разговаривала с бывшим. В конце концов, когда я сказала ему, что больше не хочу быть его подружкой, он даже слушать не стал. Настаивал, чтобы мы продолжали встречаться, а когда я отказалась, принудил меня к своего рода отношениям: постоянно звонил, приходил, разговаривал с моими подругами, присылал подарки, приходил ко мне на работу без приглашения. Мы были знакомы всего около месяца, а он вел себя так, будто это самая важная любовная связь в его жизни. Так какие существуют упреждающие сигналы насчет таких парней?»

Конечно, Кэтрин сама ответила на свой вопрос (подробнее о сталкинге такого рода мы поговорим в главе 11). Возможно, мой лучший совет ее не удовлетворил: «Прислушайтесь к себе». Эксперты редко говорят нам, что мы сами уже знаем ответ. Мы хотим получить от них чек-лист, а они хотят получить чек.

Вероятно, лучшими экспертами в важнейших повседневных прогнозах являются полицейские. В силу специфики своей работы на улицах они знают все о насилии и его предупреждающих сигналах, но бесконтрольное отрицание может затмить все знания. Полицейский эксперт по выживанию Майкл Кэнтрелл убеждался в этом многократно.

Кэнтрелл служил рядовым полицейским четвертый год, когда его напарник, которого я буду называть Дэвидом Патриком, рассказал ему, что видел сон, в котором «один из нас получает пулю».

«Ну, так тебе стоит обратить особое внимание на этот сон, — ответил Кэнтрелл, — потому что это буду не я».

Однажды Патрик опять завел разговор на эту тему: «Я уверен, что меня подстрелят». Кэнтрелл уже склонялся к тому, чтобы поверить ему, потому что был свидетелем его небрежного отношения к самозащите и выживанию. Во время одного из дежурств они остановили автомобиль, в котором находились трое мужчин. Хотя водитель был внешне любезен, Кэнтрелл интуитивно почувствовал опасность, потому что двое пассажиров смотрели строго прямо перед собой. Он был встревожен, так как его напарник не думал о возможной угрозе и, стоя рядом с патрульной машиной, кажется, больше думал о том, как раскурить трубку. Кэнтрелл попросил водителя выйти из машины, и, когда тот открыл дверь, он увидел на полу пистолет и крикнул Патрику: «Пистолет!» — но напарник не среагировал.

Тогда все закончилось хорошо, но Кэнтрелл никак не мог отделаться от ощущения, что дурное предчувствие напарника рано или поздно превратится в точное предсказание, и в конце концов поговорил об этом со своим непосредственным начальником. Сержант сказал, что он «перегибает палку». Каждый раз, когда Кэнтрелл пытался заговорить об этом, сержант недовольно отвечал: «Послушай, за все время, что я работаю в департаменте, я ни разу даже не вынимал пистолет, и на моей памяти здесь ни разу не было стрельбы».

Однажды, когда у Кэнтрелла был выходной, Патрик вместе с другими полицейскими присутствовал на инструктаже и слушал ориентировку на двоих мужчин, участвовавших в нескольких вооруженных ограблениях. Через несколько часов Патрик (который патрулировал в одиночку) обнаружил двух мужчин, вид которых соответствовал указанному в ориентировке. Один из них стоял у телефона-автомата, но вроде бы ни с кем не разговаривал. Второй мужчина ходил туда-сюда и заглядывал в окно супермаркета. У Патрика имелись более чем веские причины вызвать поддержку, но, скорее всего, он был озабочен тем, что его не похвалят, если выяснится, что эти люди — не разыскиваемые преступники. Мужчины заметили Патрика и пошли прочь по улице.

Он поехал бок о бок с ними на своей патрульной машине. Не передав сообщение в участок и не запросив помощь, Патрик выскочил из машины и приказал одному из мужчин повернуться для обыска. Даже при том, что Патрик имел все основания для подозрений, даже при том, что он осознавал, что это могут быть те самые разыскиваемые мужчины, он продолжал игнорировать сигналы выживания. Когда он, наконец, обратил внимание на сигнал большой опасности, исходивший от мужчины, находившегося рядом с ним, реагировать было уже слишком поздно. Краем глаза Патрик заметил медленно поднимающийся пистолет, который через секунду выстрелил ему в лицо. Когда Патрик упал, мужчина нажал на курок шесть раз. Второй мужчина тоже достал пистолет и один раз выстрелил Патрику в спину.

После того как преступники убежали, Патрик сумел добраться до рации. Когда Кэнтреллу воспроизвели запись вызова Патрика, он ясно слышал, как булькала кровь во рту полицейского, который, задыхаясь, шептал: «В меня стреляли. В меня стреляли!»

Как ни странно, Патрик выздоровел и вскоре опять приступил к работе в полиции. По-прежнему упрямо отказываясь брать на себя ответственность за собственную безопасность и безрассудство, он позже сказал Кэнтреллу: «Если бы ты был со мной, то этого бы не произошло».

Помните того сержанта, обвинявшего Кэнтрелла в излишней реакции на высказывания Патрика? Его мнение о низком уровне риска в районе базировалось на двух факторах: за всю карьеру он ни разу не вынимал пистолет, и на его памяти никто никогда не стрелял в полицейских из его департамента. Если второй фактор был бы верным предиктором (прогностическим параметром), то случай с Патриком должен был бы изменить мнение сержанта об опасности. Но, видимо, этого не произошло, потому что через несколько месяцев сержанта застрелили в магазине при бензоколонке.

Кэнтрелл оставил работу в правоохранительных органах и ушел в мир бизнеса, но каждую неделю добровольно тратит свое время, рассказывая сотрудникам полиции о даре страха. Он учит их прислушиваться к себе.

Помимо категорического отказа учитывать сигналы интуиции существует еще один способ попасть в беду. Наша интуиция не работает, если она получает неточную информацию. Поскольку мы сами редактируем входящую информацию и решаем, что заслуживает доверия, то важно правильно оценивать наши источники. Я объяснял это во время презентации для нескольких сотен специалистов по оценке угроз в Центральном разведывательном управлении на примере опасности, с которой мы сталкиваемся крайне редко, — я имею в виду нападения кенгуру. Я рассказал слушателям, что в год эти обычно дружелюбные животные убивают около двадцати человек и что перед нападением они всегда демонстрируют определенный набор индикаторов:

1. У них на морде появится нечто вроде широкой и добродушной улыбки (на самом деле они демонстрируют зубы).

2. Они несколько раз непроизвольно проверят сумку, чтобы убедиться в том, что в ней нет детеныша (они никогда не нападают, если в сумке есть детеныш).

3. Они несколько раз оглянутся (потому что всегда убегают после смертоносной атаки).

Подав эти сигналы, они стремительно нападают, жестоко бьют врага и стремительно скачут прочь.

Я попросил двух слушателей встать и повторить эти предупредительные сигналы, и они оба безупречно описали улыбку, проверку сумки на предмет наличия там детеныша и манеру оглядываться, проверяя маршрут для отступления. Наверняка все, кто находился в зале (а теперь и вы), запомнят эти сигналы на всю жизнь. Если вы когда-нибудь, завтра или через несколько десятилетий, столкнетесь нос к носу с кенгуру, эти индикаторы всплывут у вас в мозгу.

Но проблема состоит в том, сказал я слушателям в ЦРУ, что я выдумал эти сигналы. Я сделал это, чтобы продемонстрировать опасность, которая связана с использованием недостоверной или ошибочной информации. На самом деле я ничего не знаю о поведении кенгуру (поэтому, если сумеете, забудьте эти три сигнала или держитесь подальше от агрессивных кенгуру).

В жизни мы постоянно находимся под лавиной «сигналов кенгуру», нарядившихся проверенными фактами, а наша интуиция полагается на наши знания, предлагая нам решить, во что или кому мы поверим. Джеймс Бёрк говорит: «Вы — это то, что вы знаете». Он напоминает, что в XV в. европейцы знали,что все в небе вращается вокруг Земли. Только телескоп Галилея разрушил эту истину.

Сегодня, пишет Бёрк, мы живем в соответствии с другой истиной и, «подобно людям прошлого, отметаем явления, не соответствующие нашим взглядам, как неверные или несовременные. Не хуже наших предков мы знаем истинную правду».

Если говорить о безопасности, то в этой области существует немало «истинных знаний», следование которым подвергает людей большому риску. Например, всегда ли лучшим выходом для женщины, которую преследует бывший муж, будет добиться судебного запрета приближаться к ней? Ведь всем известно, что каждый день мужья, получив такое судебное предписание, убивают бывших жен, и полиция часто находит эту бесполезную бумагу в кошельке или кармане жертвы (подробнее об этом — в главе 10).

Наверное, самое большое заблуждение — теория, будто некоторые люди не обладают интуицией, словно от рождения лишены важнейшего элемента системы выживания.

Синтия — школьная учительница, временно заменяющая отсутствующих коллег. Веселая и симпатичная, совсем не похожая на скучных и усталых подменных учителей, которых многие из нас помнят по своим школьным годам. Однажды за ланчем Синтия пожаловалась мне, что у нее совсем нет интуиции: «Я никогда не вижу сигналы до тех пор, пока не становится слишком поздно; у меня нет внутреннего голоса, которым обладают другие».

И все же, напомнил я ей, несколько раз в неделю она входит в класс, полный шести- или семилетних детей, которых она никогда раньше не видела, и автоматически, не задумываясь, прикидывает их будущее поведение. С удивительной точностью она прогнозирует, кто из тридцати попытается причинить ей максимум хлопот, кто будет призывать других детей вести себя хорошо или плохо, за кем последуют другие дети, какая дисциплинарная стратегия сработает наилучшим образом и т.д. и т.п.

«Это верно, — сказала она, — я должна каждый день предсказывать, что будут делать дети, и я справляюсь с этим, но не могу объяснить, как и почему». Задумавшись на некоторое время, она добавила: «И я не могу предсказать поведение взрослых».

Это интересно, ведь у детей диапазон моделей поведения обычно намного шире, чем у взрослых. Мало кто из взрослых неожиданно бросит что-нибудь через весь класс и начнет неудержимо смеяться. Едва ли взрослая женщина без видимой причины задерет юбку над головой или потянется во время урока через соседнюю парту, чтобы сорвать с недруга очки. И невелика вероятность, что кто-то из взрослых разольет по полу краску и затем размажет ее ногами. Замещающие учителя сталкивались с таким поведением многократно.

В принципе прогнозирование поведения взрослых, принадлежащих одной и той же культуре, настолько простое дело, что мы редко напрягаем ради этого свое сознание. Мы реагируем только на что-то необычное, служащее сигналом: возможно, происходит нечто, достойное прогнозирования. Человек, пять часов сидящий рядом с нами в самолете, совсем не привлекает наше внимание до тех пор, пока мы краем глаза не замечаем, что он читает журнал, который находится у нас в руках. Дело в том, что мы интуитивно постоянно и весьма тщательно оцениваем людей, но они привлекают наше особое внимание только тогда, когда для этого появляется причина. Мы видим все, но большую часть отсеиваем. Таким образом, когда происходит что-то необычное, мы должны обращать на это внимание. Но многие никогда не тренируют «мышцу внимания».

За ланчем я обещал продемонстрировать Синтии пример, как прислушиваться к интуиции. Мы с ней находились в ресторане, который до этого никто из нас не посещал. Официантом у нас был чересчур подобострастный мужчина, как я считал, с ближневосточными корнями.

Я сказал: «Возьмем, например, нашего официанта. Я с ним никогда не встречался и ничего о нем не знаю, но могу сказать вам, что он не просто официант — он, на самом деле, хозяин этого ресторана. Он из Ирана, где его семья успешно занималась ресторанным бизнесом, прежде чем переехать в Америку».

Я не мог ожидать, что хоть слово из сказанного является правдой, поэтому я просто сказал то, что пришло в голову. Я думал, что просто выдумал это. По всей вероятности, я это вспоминал.

Мы с Синтией продолжали беседовать, но одновременно я мысленно рвал на части придуманную теорию, которую только высказал с такой уверенностью. На противоположной стене зала я увидел картину со слоном и подумал: «Он же из Индии, а не из Ирана, и в этом есть смысл, потому что иранец был бы более самоуверенным, чем этот парень. И он определенно не хозяин».

К тому моменту, когда он вернулся к нашему столику в очередной раз, я пришел к выводу, что мои прогнозы были неверны. Но я нехотя спросил его, кто владеет рестораном.

«Я».

Страницы:

Читать бесплатно другие книги:

Великие художники: большая книга мастеров и эпох

Волкова Паола

Книга «Великие художники: большая книга мастеров и эпох» объединяет в себе два заключительных тома с...

Ведьмак. Кровь эльфов

Сапковский Анджей

Мечи Геральта из Ривии по-прежнему остры, а на белом свете не стало меньше чудовищ, пусть далеко не ...

Лера и обратная сторона Земли

Хенох Михаил

Любите динамичные детективы с непредсказуемым сюжетом, пронизанные мистикой и древними тайнами? Хоти...

1917 Марш Империи

Марков-Бабкин Владимир

Итак, "на дворе" октябрь 1917 г. Османская империя разгромлена, Проливы взяты, "возрождена историчес...

Тысячеликий герой

Кэмпбелл Джозеф

С момента своего выхода эта легендарная книга разошлась миллионными тиражами во всем мире. Джозеф Кэ...

Футарк. Третий атт

Измайлова Кира

Вы еще помните Виктора Кина? Да-да, того чудаковатого британского джентльмена со стеклянным глазом, ...