Дар страха: Как распознавать опасность и правильно на нее реагировать де Беккер Гэвин
Эти утверждения едва ли являются принципиально новыми, и, хотя мы ожидали узнать о людях, склонных к агрессии, нечто, известное только посвященным, надо признать, что эти избитые истины относятся к ним ровно в той же степени, что и к вам. Дело в том, что этот список содержит лишь несколько ингредиентов поведения человека, и то, насколько много или мало конкретного ингредиента «содержится» в человеке, влияет на конечный результат. Если мы говорим о человеке, который приходит на работу, стреляя во все стороны, то мы не подразумеваем, что его поведение «содержит» таинственный лишний компонент или не содержит нужный. Как правило, компоненты одни и те же, важны их баланс и взаимодействие. Хочу ли я сказать о том, что стрельбу на рабочем месте можно предсказать, изучив баланс факторов, столь же элементарных, как восемь основных положений, приведенных выше? Да.
Естественно, существуют сотни других факторов, которые сотрудники моей фирмы принимают во внимание при подготовке прогнозов, связанных с применением насилия, и я мог бы представить их здесь с диаграммами, графиками, моделями и компьютерными распечатками. Я мог бы использовать термины из психиатрии, для разъяснения которых понадобились бы услуги специалиста, но я вижу свою цель в упрощении и разъяснении факторов, которые играют важнейшую роль.
Как я уже говорил ранее, не имеет значения, насколько аберрантен человек, чье поведение вы хотите спрогнозировать, не имеет значения, насколько вы отличаетесь от него и насколько хотите отличаться, вы должны найти в нем часть себя, а в себе — часть его. Когда вы занимаетесь прогнозированием жизненно важных процессов, продолжайте искать, пока не найдете общую позицию, что-то, объединяющее вас с человеком, поведение которого вы хотите спрогнозировать, — это поможет вам видеть ситуацию так же, как видит ее он. Например, какой-то неизвестный, видимо, получает удовольствие, пугая жертву телефонными звонками. Наслаждаться, причиняя другим страх, — это поступок, с которым большинство из нас никак себя не связывает до тех пор, пока мы не вспомним неописуемую радость почти любого подростка, который пугал друга или родственника, выпрыгивая из него из темноты. Как бы то ни было, если говорить о тех, кто пугает людей с помощью телефонных звонков, то вызываемый ими страх — это всего лишь способ привлечь к себе внимание. Когда звонящий заставляет людей почувствовать страх, они проявляют внимание. Возможно, этот способ привлечения внимания к себе мог бы не стать его любимым, если бы он понимал, что существуют другие возможности для установления отношений с жертвой, но, скорее всего, анонимные звонки в прошлом срабатывали. Я не намекаю на то, что каждый звонящий с угрозами настолько склонен к самоанализу, что сознательно обдумывает сказанное выше, но и наше поведение обычно не является результатом осознанного принятия решения.
Хотя правда заключается в том, что люди имеют больше общего, чем того, что их разъединяет, в будущем вы столкнетесь с некоторыми из тех, у кого совсем другие стандарты поведения и оценки одних и тех же событий. Например, некоторые люди действуют, не прислушиваясь к собственной совести, и не думают о благополучии окружающих. В совете директоров мы называем это небрежностью, а на улице — преступностью. Способность действовать без оглядки на совесть и без сочувствия к другим свойственна психопатам. В своей очень информативной книге «Без совести »(Without Conscience) Роберт Хэйр приводит еще некоторые черты характера подобных людей. Они:
• болтливы и легкомысленны;
• эгоцентричны и напыщенны;
• безжалостны и не чувствуют собственной вины;
• вероломны и умеют манипулировать другими;
• импульсивны;
• нуждаются в восхищении;
• безответственны;
• эмоционально пусты.
Часто причиной ошибки в прогнозе становится убежденность в том, что другие будут воспринимать ситуацию так же, как мы. Описанные выше психопаты в их число не входят. Чтобы правильно спрогнозировать их поведение, мы должны видеть ситуацию как своими, так и их глазами. Естественно, своими глазами видеть просто — это происходит автоматически. Умению видеть ситуацию с точки зрения другого можно научиться, и вы уже сделали это. Представьте себе, что вы собираетесь уволить человека, чье поведение, личностные качества и философия жизни не имеют ничего общего с вашими. Но, даже несмотря на все эти различия, вы бы хотели знать, считает ли он свое увольнение справедливым, полностью несправедливым, вендеттой, вызванным дискриминацией или жадностью и т.д. Если вы тесно контактировали с этим человеком в процессе работы, вы можете рассказать о его отношении к этому событию не меньше, чем он сам. Скорее всего, вы не разделяете его взгляды, но вы хотя бы можете дать ясную картину.
Прогнозирование поведения человека действительно похоже на узнавание пьесы всего лишь по нескольким репликам. Оно сродни вере в то, что поведение героя будет соответствовать его восприятию ситуации. Если пьеса отражает человеческие качества, то каждый ее герой будет поступать так, как следует, в соответствии со своим характером.
Представьте себе, что вы наблюдаете за тем, как птица приближается к земле, собираясь сесть. Тень от нее несется по земле, и птица, и ее тень движутся к точке приземления. Мы знаем, что птица не может приземлиться раньше своей тени. Подобным образом, действие человека не может «приземлиться» раньше импульса, а импульс не может «приземлиться» до того, как что-то породит его. Каждому шагу предшествует другой шаг. Вы не можете выстрелить из пистолета, сначала не дотронувшись до него, не можете взять его, если прежде у вас не появится намерение сделать это, которому, в свою очередь, предшествует какая-то причина, а она появляется как форма реакции на что-то, и т.д. и т.п. Цепочку можно продолжать бесконечно. Почти всегда, прежде чем прицелиться и нажать на курок, особенно если контекст сам по себе не уникален, человек испытывает те же чувства и эмоции, которые испытывают другие люди в похожих ситуациях.
Подумайте о ситуации, которая случалась со многими: допустим, когда вы поздно (но не слишком) приезжаете в аэропорт. На основании своего опыта вы можете предсказать некоторые мысли, эмоции и, соответственно, поведение спешащего путешественника. Будет ли он идти в задумчивости? Пропустит ли он кого-нибудь перед собой в очереди у стойки регистрации? Будет ли он любоваться интересной архитектурой аэропорта?
Поскольку нам известна ситуация в аэропорту, мы с легкостью спрогнозируем действия путешественника. Именно из-за того, что некоторые не сталкивались с агрессивным поведением и насилием, они считают, что не смогут предсказать их. Однако они ежедневно прогнозируют неагрессивное поведение, а процесс прогнозирования в обоих случаях идентичен. В своей книге «Информационная тревожность» (Information Anxiety) Ричард Вурман объясняет, что «мы узнаем все предметы и явления благодаря существованию их противоположностей — день отличим от ночи, неудача — от успеха, мир — от войны». Сюда же мы можем добавить «безопасность — от опасности».
Когда женщина чувствует себя комфортно, находясь в своем доме с незнакомым человеком, например с тем, кто доставил из магазина новую мебель, ее ощущение комфорта свидетельствует о том, что она уже сделала прогноз: этот человек для нее безопасен. Чтобы сделать этот прогноз, ее интуиция задала несколько вопросов и ответила на них. Она оценила благоприятные и неблагоприятные аспекты его поведения. Поскольку мы лучше знакомы с благоприятными образцами поведения, то если вы составите их список и затем просто проставите рядом с каждым пунктом его противоположность, то тем самым предскажете опасность. Мы называем это «правилом противоположностей», и это правило является прекрасным инструментом прогнозирования.
Применяя «правило противоположностей», можно улучшить любой прогноз поведения, в том числе не связанный с предсказанием возможных опасностей.
Точно так же, как мы прогнозируем поведение человека, зная ситуацию, мы можем по поведению человека угадать ситуацию. Человек настаивает, что он — первый в очереди за билетом, часто смотрит на часы, раздражается из-за медлительности оператора. Получив билет, он неуклюже бежит, таща чемоданы. Он суетится и с надеждой смотрит на указатели у каждого выхода на посадку. Он:
а) Политик в поисках голосов, который будет останавливать каждого прохожего и заговаривать с ним?
б) Волонтер, который будет выпрашивать пожертвования на благотворительность?
в) Человек, опаздывающий на рейс, который проследует прямо к нужному выходу на посадку?
Сотрудника, создающего нездоровую обстановку, увольняют сразу после его возвращения из отпуска. Он отказывается покинуть здание. Он говорит своему начальнику: «Вы еще услышите обо мне» — и называет его домашний адрес. Он говорит: «Я зайду к вам с моими приятелями, Смитом и Вессоном». Чтобы удалить его из здания, приходится вызывать охрану. Следующим утром начальник этого человека обнаруживает, что лобовое стекло его автомобиля разбито.
Как, скорее всего, поступит уволенный работник:
а) Пришлет чек, чтобы оплатить разбитое лобовое стекло?
б) На следующий день запишется к врачу?
в) Начнет звонить по ночам начальнику домой и вешать трубку?
Через пару дней после увольнения этого человека начальник обнаруживает в своем почтовом ящике дохлую змею.
Ее положил туда:
а) Шутник-сосед?
б) Член Лиги защиты змей, пытающийся пробудить общественное сознание?
в) Человек, которого уволили несколько дней назад?
Я использовал эти очевидные примеры, чтобы продемонстрировать один из мощнейших ресурсов прогнозирования поведения человека: вы будете редко ошибаться при определении наиболее вероятной категории поведения, если ограничите выбор между прямо противоположными опциями. Возможно, этот способ покажется слишком простым, но это отличный инструмент оценки.
К женщине на подземной парковке подходит незнакомый мужчина, который предлагает помочь погрузить покупки в ее машину. Она может повысить качество прогноза и заодно выполнить творческое задание, сформулировав несколько вопросов. Этот мужчина:
а) Член группы граждан-волонтеров, миссия которой заключается в патрулировании подземных стоянок в поисках женщин, нуждающихся в помощи?
б) Владелец сети супермаркетов, разыскивающий звезду для очередной общенациональной рекламной кампании?
в) Парень, который испытывает ко мне сексуальный интерес?
К моменту, когда вы осознанно изобрели первый вариант из списка ответов, вы, наверное, уже поняли правильный ответ и интуитивно оценили уровень непосредственной опасности. Запомните — ваша интуиция знает о сложившейся ситуации больше, чем вы. На парковке она знает, когда женщина увидела того мужчину, в противоположность сознанию, которое впервые сообщает, когда этот факт был зарегистрирован. Интуиция подскажет, когда этот мужчина заметил женщину, и оценит, много ли людей неподалеку. Интуиция знает об освещении и о том, как сюда доходит звук, о том, сможет ли женщина убежать или защитить себя, если в этом возникнет необходимость, и т.д.
Подобным образом, оценивая поведение уволенного сотрудника, интуиция знает, как долго он в прошлые разы носился со своей обидой. Она помнит его угрожающие высказывания, за которыми последовали акты вандализма, а виновников не нашли. Она помнит страшноватую историю о том, как он поквитался с соседом.
Смысл выбора из трех вариантов ответа состоит в том, что нет необходимости угадывать правильно: вы знаете, что по меньшей мере два варианта неверны, и это высвобождает интуицию. На практике это не столько творческое задание, сколько открытие: вам кажется, будто вы своевольно выдумываете, а на самом деле припоминаете. Многие видят суть творческого процесса в том, чтобы собрать воедино мысли и понятия, но сами творческие люди скажут, что идея, песня, образ живут в них и что их задача — вывести их на свет, а это процесс открытия, а не конструирования.
Лучше всех эту мысль выразил Микеланджело, когда его спросили, как он создал знаменитую статую Давида. Он сказал: «Это просто — надо взять камень и отсечь все лишнее».
Конечно, задолго до того, как статуя будет готова, понятно, что она изображает мужчину. Парадокс прогноза состоит в том, что если дождаться, то он заведомо станет точным. К одиннадцатому часу большинство факторов и обстоятельств очевидны, и вероятность того, что они изменятся, низка, потому что низка вероятность появления каких-то внешних влияний. Но важно составить прогноз заранее, другими словами, пока у нас еще есть время, чтобы подготовиться к результату или повлиять на него.
Зачем все-таки мы вообще занимаемся прогнозированием? Чтобы избежать определенного результата или использовать результат. Чтобы добиться и того и другого, прогнозу должна предшествовать подготовка. Прогноз без подготовки — это простое любопытство. Удачный прогноз, что конь Лаки Дансер придет к финишу первым, будет иметь ценность лишь в том случае, если у вас есть время использовать результат, сделав соответствующую ставку на ипподроме. И наоборот, если вы стоите на пути скачущей галопом лошади, вы используете такой же прогноз, чтобы избежать результата (попасть под копыта), и вы уходите с дороги.
Объем необходимой подготовки для получения результата определяется тем, насколько важно его избежать или использовать, а также затратами и эффективностью стратегий (приемов), которые вы будете использовать.
Решая, какую подготовку или предупредительные меры применять, необходимо также оценить предполагаемую надежность прогноза. Если бы я спрогнозировал, что в вас завтра ударит молния, и сказал, что мог бы дать гарантию вашей безопасности за $50 000, то вас бы это не заинтересовало. Хотя избежать удара молнии очень важно, надежность моего прогноза низка, а цена завышена. Если же, однако, врач говорит, что вам нужна срочная операция по пересадке сердца или вы умрете, такая же сумма становится вполне разумной. Вроде бы смерть есть смерть, что от удара молнии, что от сердечной недостаточности, однако надежность медицинского прогноза гораздо выше.
Тот же самый процесс сравнения надежности (Reliability), важности (Importance), стоимости (Cost) и эффективности (Effectiveness) (в нашей фирме мы называем его оценкой критериев RICE) часто используют обычные люди в повседневной жизни, принимая решения.
Общество принимает меры предосторожности, используя ту же оценку RICE. Для общества избежать убийства мэра большого города менее важно, чем избежать убийства кандидата в президенты. Поэтому мы за неделю тратим больше средств на охрану кандидата в президенты, чем на охрану большинства мэров за год. Мы можем считать наш прогноз того, что на кандидата в президенты будет совершено покушение, более точным, чем прогноз покушения на мэра, но это необязательно. На самом деле в мэров стреляют и их убивают чаще, чем кандидатов в президенты. Если мы добавим сюда губернаторов штатов, то увидим, что их охраняют почти также серьезно, как будущих президентов. Между тем я не знаю ни одного губернатора, убитого во время пребывания на должности. (В двух губернаторов стреляли: в Джорджа Уоллеса, потому что он был кандидатом в президенты, и в Джона Конналли, потому что он находился в одной машине с президентом Кеннеди, когда тот был убит). Поэтому, несмотря на то что вероятность убийства мэра во время его пребывания в должности выше, я вынужден сообщить моим читателям-мэрам, что мы больше думаем о том, как защитить от подобной участи губернаторов.
Что касается общества в целом, то, как и в случае с конкретными людьми, к неразумной оценке критериев RICE приводят эмоции. Например, стремление избежать результата «угон самолета» во всем мире так велико, что ежегодно проводится проверка миллиардапассажиров на наличие оружия. По обвинениям, связанным с незаконным хранением оружия, на самом деле арестовывают лишь несколько сотен человек, и почти никто из них не собирался угонять самолет. Как ни парадоксально, но единственный смертоносный угон самолета в Америке произошел после того, как мы ввели эти проверки. Поэтому с учетом эффективности мы дорого платим за меры, призванные защитить нас от крайне маловероятного происшествия. Мы делаем это под действием эмоций — точнее говоря, беспокойства. Я хочу подчеркнуть, что поддерживаю проверки авиапассажиров, но скорее как способ снизить общее беспокойство и отпугнуть любителей оружия, чем как способ действительно это оружие выявить.
Вероятность кражи со взломом в вашем районе может быть низкой, но необходимость избежать ее делает расходы на установку замков разумными. Некоторые считают вероятность кражи со взломом достаточно высокой или полагают, что избежать ее более важно, поэтому покупают и устанавливают системы безопасности. Другие не считают этот путь оптимальным. Все наши подходы к мерам предосторожности сводятся к личной оценке критериев RICE. Задайте себе вопрос о надежности прогнозов безопасности, которые вы делаете в своей повседневной жизни, насколько важно для вас избежать неблагоприятного исхода, а также каковы стоимость и эффективность принимаемых вами мер предосторожности. Ответив на эти вопросы, вы сможете решить, какие ресурсы использовать с целью обеспечения вашей личной безопасности.
Если над вами нависла неминуемая угроза, то интуиция забывает обо всех логических построениях и просто посылает вам сигнал страха. Вы получаете возможность отреагировать на прогноз, который проник в ваше сознание уже готовым. Эти интуитивные прогнозы делаются ненамеренно (бессознательно), но зачастую мы должны делать их осознанно. Как наладить этот процесс? Ингмар Бергман сказал: «Представьте, что я бросаю копье в темноту. Это моя интуиция. После этого я должен отправить экспедицию в джунгли, чтобы найти копье. Это мой интеллект».
Бросая копье, мы уже значительно улучшаем осознанные прогнозы. С помощью всего лишь простого вопроса или задумавшись из любопытства о том, как тот или иной человек может поступить, мы вступаем в сознательный альянс с нашей интуицией, в альянс с самими собой. Логика и рассудительность иногда неохотно следуют в джунгли за копьем, но мысли из следующей главы помогут их переубедить.
6. Важнейшие прогнозы
Согласно принципу движения, один объект постоянно следует за другим.
Аристотель
Я вспоминаю случай с мужчиной, который приехал в отель недалеко от своего дома и попросил номер на самом верхнем этаже. Хотя у мужчины не было багажа, носильщик проводил его до номера на восемнадцатом этаже. Мужчина дал ему на чай все свои деньги (шестьдесят один доллар) и спросил, есть ли в номере бумага и ручка. Через пять минут он покончил с собой, выпрыгнув из окна.
Могли ли тот служащий, который регистрировал мужчину в отеле, или носильщик предвидеть самоубийство? У обоих была возможность наблюдать поведение гостя, но они думали совсем о других вещах и рисках. Они отвечали на такие вопросы, как: сможет ли он заплатить за номер? Является ли он законным пользователем своей кредитной карточки? Как опять получить такие чаевые? Перечень индикаторов для подобных прогнозов не включает в себя вопросы, относящиеся к самоубийству, в частности: почему у него нет багажа? Почему человек, живущий неподалеку, снимает номер в гостинице? Почему ему нужен номер на верхнем этаже? Зачем ему бумага и ручка? Почему он отдал носильщику всю наличность?
Конечно, причины подобных поступков могут быть разные. Человек мог потерять багаж. Он мог снять номер в отеле, несмотря на то что живет рядом, потому что в его квартире проводят дезинфекцию (но тогда, наверное, у него был бы с собой багаж?). Он мог остановиться в отеле, потому что поругался с женой (и ушел слишком быстро, не собрав вещи). Номер на верхнем этаже он, предположим, попросил, чтобы полюбоваться открывающимися видами, а ручка и бумага понадобились для того, чтобы написать письмо (например, жене). Отдать все деньги на чай он мог просто потому, что щедрый. Вопрос, который позволил бы оценить его поведение с другой точки зрения, звучит так: не выглядел ли он подавленным? Но это не волновало сотрудников гостиницы.
Хотя я уверен в том, что какой-нибудь юрист мог бы притянуть служащих гостиницы к ответственности, на самом деле, чтобы осознанно прогнозировать что-то, нужно либо знать, какой результат прогнозируется, либо видеть достаточно индикаторов, чтобы задуматься о возможном результате. Здесь уместна мудрость из учения дзен: знание вопроса есть первый шаг к знанию ответа.
Язык прогнозов
Если бы вас окружила свора незнакомых собак, которая внушает вам опасения, то вам не найти помощника лучше, чем Джим Канино. Он — эксперт по поведению собак, работал с сотнями животных, которых хозяева сочли злобными или непредсказуемыми. Хотя вы и Джим можете наблюдать за одними и теми же действиями собаки, он с большей вероятностью распознает значение этих действий и, скорее всего, с большей точностью предскажет ее поведение. Объясняется это тем, что он знает признаки разного поведения собаки. Например, вы можете считать, что лающая собака собирается вас укусить, а Джиму известно, что лай ! это просто обращение к другим собакам. А вот рычанием пренебрегать нельзя. На языке прогнозирования поведения собак рычание значит: «Никто не идет, и я вынужден сделать это сам».
Когда кто-то обращается к вам на языке, который вы не понимаете, хотя хорошо различаете звуки, то добраться до смысла нелегко. Например, посмотрите на слова в следующем абзаце:
Flemeing, robert do. Bward, CCR, L-john john john john john john john john john john, GGS, stosharne,:powell. Kckkm, cokevstner, michL fir fir fir fir fir, hawstevking, bjacksrowne, steV1der, dgeLnrs.
Они выглядят как тарабарщина, хотя ваша интуиция, наверное, подсказывает вам, что это не так. В этом абзаце перечислены имена и фамилии пятнадцати знаменитых людей, но на языке, который немного отличается от языка, на котором написана эта книга.
Flemeing — это Ян Флеминг (Е в (in) Flemng). Robert do | Роберт де Ниро (Robert D рядом (near) с O). Bward — это Уоррен Битти (War в (in) B — D). CCR — это Цезарь (Caesar). L-john john john john john john john john john john — это Элтон Джон (L-ten (10) john). GGS — Иисус (Jesus (G's-S)).
Теперь вам достаточно много известно об этом языке, чтобы самостоятельно определить остальные девять имен. Эти ребусы (головоломки) показывают, что смысл часто находится прямо перед нами, и его надо только лишь заметить. Иногда мы должны только верить в то, что он есть.
Эти головоломки демонстрируют еще кое-что — некоторые различия между интуицией и осознанным прогнозом. Если решение одной из головоломок не удается найти сразу, нужно позволить ответу «всплыть» внутри вас, потому что, сколько ни всматривайся в задачу, никакой дополнительной информации все равно не появится. Если вы решите головоломку, то понятно, что ответ на нее был где-то внутри вас. Многие отвергают эту мысль и пытаются найти ответ, передвигая буквы и располагая их в другом порядке, как будто имеют дело с анаграммой. Но эти головоломки — не анаграммы, и они не подчиняются каким-то правилам, зато люди часто находят ответы сразу, не тратя времени на вычисления.
Я показываю серию этих головоломок для проверки интуиции во время своих выступлений и прошу слушателей высказывать ответы, как только они приходят им в голову. Большинство правильных ответов — иногда почти все — дают женщины. Большинство неправильных ответов тоже дают женщины. Я объясняю это тем, что женщины хотят поделиться своими мыслями — они готовы действовать наугад. Мужчины, наоборот, не рискуют дать неправильный ответ перед переполненным залом, поэтому они не выкрикивают догадку до тех пор, пока не будут уверены в ее правильности. В итоге пока мужчина медленно ищет логический путь решения каждой головоломки, женщины выкрикивают все ответы. Женщинам естественно полагаться на интуицию, потому что они делают это постоянно.
Интуиция — способность вслушиваться, а прогноз больше похож на поиск ответа с помощью логики. Возможно, вы привыкли полагаться на прогнозы, потому что видите, какие методы при этом используете, но логика не обязательно повышает их точность. И хотя эта глава посвящена улучшению осознанных прогнозов, я ни на минуту не хочу вас убедить, будто в поведении человека осознанные прогнозы все же лучше, чем неосознанные.
Мы прогнозируем поведение других людей, основываясь на нашей способности расшифровать воспринимаемые сигналы. В книге «Язык тела» (Bodytalk) Десмонд Моррис рассказывает о значении жестов и телодвижений и указывает, что означают они в разных частях света. Удивительно, но шестьдесят шесть сигналов из перечисленных в книге имеют одинаковое значение во всем мире, они универсальны для представителей всех культур на земном шаре. Большую часть из них люди подают неосознанно. Повсюду в мире выдвинутый вперед подбородок воспринимается как признак агрессии, втянутая в плечи голова — как признак страха, раздутые ноздри и резкие вдохи — как признак гнева. Если в любом районе мира человек протягивает вперед руки ладонями вниз, слегка помахивая ими вверх-вниз, он хочет сказать вам: «Успокойтесь». Потирание лба во всех культурах — это сигнал «Я думаю».
Поскольку эти движения неосознанные, то мы и воспринимаем их неосознанно. Если бы я попросил вас перечислить хотя бы пятнадцать из этих шестидесяти шести универсальных для всего мира жестов и движений, вы посчитали бы это трудной задачей. Но вы прекрасно знаете их все и отреагируете на каждое из них интуитивно, не задумываясь. Ранее я упоминал язык сигналов собак, который, естественно, является невербальным. Десмонд Моррис идентифицировал только один из невербальных элементов человеческого языка, но мы располагаем еще многими другими элементами. Зачастую знание языка конкретного прогноза более важно, чем понимание произнесенных человеком слов. Ключ — это понимание смысла и контекста, в соответствии с которым выбраны слова. При прогнозировании насилия учитываются следующие элементы:
• язык неприятия;
• язык притязания;
• язык претенциозности;
• язык привлечения внимания;
• язык мести;
• язык привязанности;
• язык поиска идентичности.
Привлечение к себе внимания, претенциозность, притязание на особые права и неприятие часто связаны между собой. Подумайте о каком-нибудь своем знакомом, которому всегда требуется внимание, кто не переносит одиночество и настаивает, что его обязаны выслушать. Конечно, мало кому нравится, когда его игнорируют, но для такого человека это намного страшнее. Представьте себе Эла Шарптона[3] или Раша Лимбо[4], которые не могут привлечь внимание публики привычными методами. Веря в то, что они заслуживают внимания (им все должны и они претенциозны), зная, что они нуждаются во внимании (страх неприятия со стороны публики), и желая быть увиденными и услышанными (привлечение внимания), они активно сопротивляются потере интереса со стороны зрителей и слушателей. Если эта нужда очень остра (тут уж вам решать), то они способны на экстремальные поступки, чтобы привлечь к себе интерес.
Подумайте о знакомом человеке, который оценивает себя очень высоко, пусть даже для этого есть основания. Когда он вызывается сделать что-то, но узнает, что его не выбрали или его кандидатуру даже не рассматривали, эта новость приобретает для него совсем другой смысл, чем для скромного, застенчивого человека. Он скорее почувствует себя униженным, чем застенчивый человек.
Делая прогноз о насилии и агрессии, мы каждый раз должны задавать вопросы о ситуации, мотивах и возможных последствиях для «диагностируемого» человека, а не только для нас. Нужно спросить, покажется ли ему акт насилия подходящим средством для достижения нужного результата или наоборот. Принимаемое сознательно или неосознанно решение использовать насилие задействует различные ментальные и эмоциональные процессы, но все они обычно сводятся к тому, как человек воспринимает четыре простых вопроса: субъективное оправдание действий (Justification), поиск вариантов действий (Alternatives), осознание последствий действий (Consequences) и субъективная оценка возможностей (Ability). В моей фирме совокупность этих элементов обозначают аббревиатурой JACA. Их оценка помогает нам прогнозировать насилие.
Субъективное оправдание своих действий (J)
Считает ли субъект применение насилия оправданным? Субъективное оправдание насилия может быть простым — его достаточно спровоцировать («Эй, вы наступили мне на ногу!»), или сложным, как в случае поиска повода для ссоры, когда один из супругов начинает перебранку, чтобы оправдать свою гневную реакцию. За процессом появления и развития оправдания можно наблюдать. Человек, который ищет оправдания для своих действий, может начать с «Своим поступком ты вывел меня из себя» и перейти к «Ты поступил плохо». Популярные формы оправдания включают поиск оснований для справедливого негодования и более простую формулу, известную с библейских времен: глаз за глаз.
Гнев — очень соблазнительная эмоция, которая сразу побуждает к действию. Люди иногда чувствуют, что их гнев оправдан перенесенными в прошлом несправедливостями, и под малейшим предлогом переносят старые обиды на не имеющие к ним отношения нынешние ситуации. Про таких заранее враждебно настроенных людей говорят, что они всегда на взводе.
Степень провокации, конечно, определяется тем, кого провоцируют. Джон Монахан пишет: «От того, как человек расценивает событие, в значительной степени зависит, насколько жестко он на него отреагирует». То, что он называет «ощущаемой преднамеренностью» (например: «Вы толкнули меня не случайно, вы хотели меня ударить»), представляет собой, наверное, самый яркий пример человека, ищущего оправдания своим действиям.
Поиск вариантов действий (А)
Понимает ли человек, что у него есть альтернатива насилию, которая может помочь в достижении нужного результата? Поскольку насилие, как другие типы поведения, имеет определенную цель, то было бы очень полезно знать цель субъекта. Например, если человек хочет вернуться на работу, то в данном случае насилие (агрессия) — не самая эффективная стратегия, потому что оно исключает достижение нужного результата. И наоборот, если он хочет отомстить, то насилие становится пригодной стратегией, хотя обычно есть и другие способы. Альтернативой насилию могут быть высмеивание, кампании по дискредитации, судебные тяжбы и некоторые методы нанесения нефизического ущерба человеку или организации. Ключ к поведению — желаемый результат. Если желаемый результат — это нанесение телесных повреждений, то альтернативы насилию практически нет, но если желаемый результат — наказать кого-либо, то вариантов действий может быть много. Насилие наиболее вероятно, когда субъект не видит альтернативы. Давид не вышел бы против Голиафа, если бы у него были другие варианты действий: как бы ни оправдан был его гнев, этого самого по себе слишком мало, чтобы компенсировать недостаточную способность одолеть противника. Главным образом Давид сражался потому, что у него не было выбора. Человек (или животное), который понимает, что у него нет альтернативы, будет сражаться даже тогда, когда насилие неоправданно, даже тогда, когда последствия воспринимаются как неблагоприятные и когда он слишком слаб, чтобы одержать победу.
Осознание последствий своих действий (С)
Как человек рассматривает вероятные последствия насилия? Прежде чем применить силу, люди взвешивают вероятные результаты, даже если делают это неосознанно или очень быстро. Последствия могут оказаться недопустимыми, например, для человека, самовосприятию и самосознанию которого будет нанесен ущерб, если он применит насилие. Многое меняется с ситуацией: человек, обычно пассивный, становится агрессивным в толпе. (Насилие может оказаться допустимым благодаря поддержке или энтузиазму других людей.) Если последствия расцениваются как благоприятные (например, для убийцы, который хочет внимания и которому нечего терять), то вероятность насилия высока.
Субъективная оценка возможностей (А)
Верит ли человек в то, что он может нанести удар, выстрелить или взорвать бомбу? Люди, с успехом использовавшие насилие в прошлом, высоко оценивают свои способности снова одержать верх, применяя насилие. Люди, имеющие оружие или другие преимущества, считают (часто справедливо), что располагают возможностями использовать насилие.
Чтобы рассмотреть элементы JACA на практике в крупном масштабе, давайте сделаем это на примере одного мирового конфликта. У палестинцев есть цель — исправить ситуацию и защитить свои права на землю. Кроме того, у некоторых палестинцев есть цель отомстить за прошлые обиды и наказать израильтян. В обоих случаях те, кто хотят использовать насилие, считают это оправданным. Они не видят других вариантов, кроме насилия, которые помогут им приблизиться к достижению своих целей. Они считают последствия использования насилия благоприятными (давление на израильтян, привлечение внимания к своему бедственному положению, месть за страдания в прошлом и т.д.). Они обладают способностями применять насилие (на данный момент с полным основанием).
Чтобы сделать прогноз, продолжат ли палестинцы использовать насильственные методы, мы должны — хотя бы для оценки — посмотреть на ситуацию их глазами. Чрезвычайно важно оценивать ситуацию именно с точки зрения человека, чье поведение вы прогнозируете. Один сюжет в передаче «60 минут» — хороший пример того, как неохотно это делает большинство людей. В передаче рассказывали об одном из главарей террористов по прозвищу Инженер, который помогал террористам-самоубийцам закреплять взрывчатку на теле. Его агенты становились ходячими бомбами, несшими смерть в густонаселенные районы. Интервьюер Стив Крофт попросил одного из последователей Инженера описать человека, который делал такие ужасные вещи. Ответ: «Он — вполне нормальный человек, как любой из нас».
Крофт возразил: «Вы сказали, что он такой же, как любой из нас. Я-я-я бы сказал, что никто не считает его и вас нормальными».
Террорист ответил: «Я считаю ваше заявление некорректным. Есть тысячи и тысячи людей в нашей стране, которые верят в то, во что верим мы, — и не только в нашей стране, но и в остальном арабском мире и даже в вашей стране». Террорист был прав.
Элементы JACA можно наблюдать на примере как правительств, так и отдельных людей. Когда Америка готовится начать войну, то сначала следует ее оправдание: империя зла, сумасшедший диктатор, он объявлен вне закона, защитим наши интересы, «не можем стоять в стороне и смотреть» и т.д. Альтернативы насилию уменьшаются, когда мы переходим от переговоров к предъявлению требований, предупреждениям о бойкоте и, в конце концов, от блокады к нападению. Последствия перехода к войне сначала считаются недопустимыми, потом допустимыми, потому что общественное мнение начинает совпадать с мнением правительства. Наша оценка собственных возможностей растет по мере приближения кораблей и войск к вражеским берегам.
В конечном счете, когда пилот американского бомбардировщика убивает сто человек в Ираке, он совершает насилие ровно так же, как палестинец-самоубийца, убивающий сто человек в Израиле.
Эта мысль может не понравиться некоторым читателям, но, как мы уже обсуждали в главе 3, подготовка эффективного прогноза требует, чтобы мы не занимались субъективными оценками. Нет, мы должны видеть сражение — по меньшей мере, в данный момент — с мостика вражеского корабля, потому что у каждого человека есть своя точка зрения, свое видение реальности, пусть даже оно радикально отличается от нашего. Историк Джеймс Бёрк объясняет: «Все, что можно точно сказать о человеке, который думает, что он — яйцо пашот, это что он находится в меньшинстве».
Элементы прогноза
Существует способ оценить достоверность прогноза: так сказать, «спрогнозировать прогноз». Это можно сделать с помощью измерения одиннадцати элементов. Эти элементы, которые я предлагаю рассмотреть здесь, позволяют понять некоторые стратегии, которые мы в фирме применяем для всех типов прогнозов, а не только вероятности насилия. Я знаю, насколько они универсальны, потому что многие корпоративные клиенты, которых мы консультировали по рискам и угрозам, просили нас помочь с прогнозами другого типа: например, как может поступить противоположная сторона во время судебного процесса.
Начнем мы с ответа на следующие вопросы.
1. Возможность измерения результата
Насколько поддается измерению результат, который вы хотите предсказать? Будет ли понятно, произойдет это событие или нет? Например, представьте себе, что вопрос прогноза звучит так: «Произойдет ли взрыв бомбы в зале в тот момент, когда там соберутся на митинг сторонники абортов?» Этот результат поддается измерению (т.е. будет очевидно, если это случится).
Однако, если вопрос прогноза звучит как «Хорошо ли мы проведем время в ходе предстоящей поездки на Гавайи?», то у нас нет универсального определения понятия «хорошо провести время». Мое «хорошее время» неочевидно для вас и потому не поддается проверке. Поэтому прогноз, вероятно, будет менее удачным по сравнению с тем, чьи результаты легко измеряемы.
2. Выгодное положение
Находится ли человек, делающий прогноз, в положении, позволяющем видеть индикаторы, предшествующие происшествию, и всю ситуацию? Например, чтобы спрогнозировать, что произойдет между двумя людьми во время ссоры, хорошо бы находиться в пункте, откуда вы можете их хорошо видеть и слышать.
3. Отдаленность события
Вы предсказываете результат события, которое произойдет скоро или в отдаленном будущем? В идеале хорошо бы прогнозировать будущее, которое имеет для нас значение. Ответить на вопрос «Попытается ли кто-нибудь нанести ущерб сенатору Смиту на следующей неделе?» проще, чем на вопрос «Попытается ли кто-нибудь нанести ущерб сенатору Смиту через тридцать лет?». Правильный ответ на первый вопрос найти проще, потому что на ситуацию на следующей неделе не будут оказывать влияние так много внешних факторов, как на ситуацию через тридцать лет.
Мы используем наши прогностические ресурсы наилучшим образом тогда, когда предсказываем результаты событий, пока они имеют значение. Может быть, сенатору Смиту неприятно это слышать, но для людей сегодня, скорее всего, неважно, нанесет ему кто-нибудь ущерб через тридцать лет.
Похожая ситуация с прогнозами по более личным вопросам, например: «Убьет ли меня курение?» Курильщики могут с легкостью предсказать, что курение с большой степенью вероятности станет причиной их смерти, но это событие случится в такой отдаленной перспективе, что прогноз теряет свою значимость.
4. Контекст
Ясен ли контекст ситуации для человека, делающего прогноз? Возможно ли оценить сопутствующие условия и обстоятельства, взаимодействие сторон и событий?
5. Индикаторы, предшествующие событию
Существуют ли определяемые индикаторы, предшествующие событию, которые с большой степенью вероятности появятся до того, как произойдет предсказываемое событие? Это самый важный элемент. Если эксперт прогнозирует, станет ли губернатор объектом покушения во время произнесения речи, то индикатором, предшествующим событию, можно назвать, например, прорыв убийцы с пистолетом на сцену (но этот индикатор не особенно полезен, так как оставляет слишком мало времени для реагирования). Рождение убийцы тоже является индикатором, но оно произошло слишком давно и не будет учтено в прогнозе. Несмотря на то что эти два события (самое раннее из тех, что можно обнаружить, и то, что произошло непосредственно перед событием) представляют собой важные вехи на карте прогноза, мы надеемся, что между ними есть еще какие-то обстоятельства. Полезными индикаторами вероятного покушения могут быть, например, попытка преступника изучить рабочий график губернатора, разработка плана, покупка оружия, ведение дневника или когда убийца говорит знакомым: «Скоро кое-что случится».
В идеале событию могут предшествовать несколько надежных индикаторов, но обязательно должна быть возможность их обнаружить. Появление у кого-то идеи убить и принятие решения убить являются в высшей степени важными индикаторами, предшествующими событию, но пока они существуют только в виде идей, их нельзя обнаружить. В последующих главах я буду говорить о насилии на работе, убийствах, совершаемых супругами, убийствах, совершаемых детьми, и нападениях на общественных деятелей. Они всегда «здесь», хотя это не всегда известно людям, которые делают прогнозы.
6. Опыт
Имеет ли человек, делающий прогноз, специфический опыт в данной области? Укротитель львов более точно по сравнению со мной предскажет, нападет лев или нет, потому что имеет опыт обращения со львами. И тем лучше будет его прогноз, если он сталкивался с обоими возможными результатами (когда львы нападают и когда не нападают).
7. Сравнимые события
Можете ли вы изучить или рассмотреть события, которые сравнимы — хотя и не обязательно идентичны — с событиями, по которым вы делаете прогнозы? В идеале эксперт сумеет подобрать сходные по сути ситуации. Давая прогноз по вопросу, станет ли душевно больной человек стрелять в сенатора, эксперт мог бы изучить случаи, когда психически неуравновешенные люди стреляли в мэров, потому что это фактически очень похожие события. Эксперт может изучить вопрос об индикаторах в случаях покушений на мэров и посмотреть, можно ли использовать их в его прогнозе. С другой стороны, изучение случаев, когда сенаторов убивали их супруги или когда они покончили с собой, не будет полезным при подготовке прогноза о возможном покушении постороннего человека.
8. Объективность
Объективен ли эксперт-прогнозист, т.е. готов ли признать возможность разных результатов? Люди, верящие в возможность только одного результата, свой прогноз уже сделали. Приняв простое решение принять решение, прежде чем был проведен весь спектр прогностических тестов, они зашли в тупик. Человек, который в ответ на вопрос, может ли конкретный работник прибегнуть к насилию, говорит, что этого никогда не произойдет, не годится в эксперты. Люди используют все доступные им для прогнозов ресурсы лишь при условии, когда допускается любой результат.
9. Заинтересованность
Насколько человек, делающий прогноз, интересуется его результатом? Другими словами, насколько сильно он хочет избежать этого результата или воспользоваться им? Есть ли у него причина желать, чтобы прогноз оказался верным? Если я прямо сейчас попрошу вас предсказать, не просплю ли я завтра, вы не станете применять лучшие ресурсы для подготовки прогноза, потому что вас не слишком волнует, в котором часу я встану. Однако, если мне предстоит отвезти вас завтра рано утром в аэропорт, тут уж вы призадумаетесь.
10. Воспроизводимость
Имеет ли смысл при подготовке прогноза проводить конкретный тест? Если вас попросили спрогнозировать, вскипит ли вода в чайнике при нагревании, то у вас нет необходимости кипятить именно эту воду, чтобы улучшить прогноз. Вы можете провести эксперимент, точно воспроизведя ситуацию с кипячением другой воды. Это — дешевый эксперимент ради малозначимого прогноза. В то время как воспроизводимость является краеугольным камнем большинства научных прогнозов, она практически бесполезна в важнейших прогнозах, связанных с поведением человека. Я не могу проверить, выстрелит ли рассерженный сотрудник в своего начальника, вручив ему пистолет и понаблюдав за ним во время работы.
11. Знание
Имеет ли человек, делающий прогноз,точные знания? Если знание не точно, то оно может быть подобно тонущему кораблю, который премудрый дурак считает годным для плавания. Знание часто прикидывается такого сорта мудростью. Если должностное лицо знает, что большинство виновных в проявлении насилия на рабочем месте — белые мужчины в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти лет, он, скорее всего, проигнорирует аномальное поведение какого-нибудь сотрудника, потому что он «не соответствует формату».
(В моей фирме мы используем специальную шкалу, с помощью которой присваиваем выраженные в баллах значения каждому из одиннадцати элементов. Шкала и ее показатели приведены в приложении 5 вместе с примерами самых популярных прогнозов.)
Самая продвинутая концепция прогнозирования вынуждена учитывать начало прогнозируемого события. Технология предсказывания землетрясений демонстрирует нам самый яркий пример: вопреки широко распространенному мнению, существуют надежные индикаторы, указывающие на предстоящее землетрясение. Проблема состоит в том, что продолжительность действия этих факторов может растянуться на десятки тысяч лет, и по этой причине, с точки зрения людей, землетрясения кажутся непредсказуемыми. Однако с точки зрения геологии справедливо высказывание, что следующее землетрясение в Лос-Анджелесе уже началось. В геологии назвать какое-либо явление катастрофой можно лишь постольку, поскольку оно произойдет в период времени, непродолжительный настолько, чтобы иметь значение для живущих в данный момент людей. Движение Земли не является проблемой, потому что мы знаем, что земная поверхность, по которой мы ходим, движется. Проблемой является внезапность землетрясения.
Что касается насилия, если индикатор, предшествующий событию, имеет большую продолжительность, возникает проблема выбора: должны ли мы ждать, пока не случится катастрофа или пытаться обнаружить ее приближение на полпути? Что считать за начало покушения: когда происходит выстрел в жертву? Когда достают оружие? Когда его проносят в зал? Когда его заряжают? Когда появляется идея совершить преступление? Прогнозирование превращается из науки в искусство, как только вы понимаете, что индикаторы, предшествующие происшествию, фактически являются частью происшествия.
Когда вы примените эту концепцию к людям, то увидите, что поведение подобно цепи. Мы слишком часто рассматриваем отдельные звенья. Когда мы задаем вопрос, почему человек совершил самоубийство, кто-то может сказать: «Он был подавлен из-за огромных финансовых потерь», — словно это могло бы все объяснить. Многие подавлены финансовыми потерями, но не совершают из-за этого самоубийство. Хотя мы предпочитаем верить, что насилие имеет причину и следствие, оно, на самом деле, представляет собой процесс, цепь, в которой жестокий исход составляет всего лишь последнее звено. Если бы вы прогнозировали, как может поступить ваш друг, когда потеряет работу, вы бы не стали говорить, что «он покончит с собой», пока не увидели бы много других индикаторов, указывающих на возможное самоубийство. Вы бы восприняли потерю им работы как единственное звено, а не как цепь целиком. Процесс самоубийства начинается задолго до акта самоубийства.
То же самое относится к убийству. Хотя мы можем попытаться объяснить убийство, используя простую причинно-следственную логику (например, «Он узнал, что его жена завела интрижку на стороне, поэтому убил ее»), но прогнозу такой способ мышления не поможет. Подобно землетрясению, насилие — это результат процесса, который начался еще до того, как этот человек женился.
К этому моменту вы много прочитали об успешных прогнозах, может быть, даже больше, чем сумеете вспомнить. Нет необходимости устраивать проверку вашей памяти, потому что информация вами уже усвоена. Я знаю это, потому что информация, в первую очередь, исходит от вас самих. Эти элементы прогнозирования — те же самые, на которые полагались наши предки, чтобы выжить. Если они кажутся вам необычными, то лишь потому, что современные обитатели Западного мира в значительной степени игнорируют их. Мы считаем, что не очень нуждаемся в них, потому что находимся на такой ступени эволюции, когда жизнь меньше ориентируется на прогнозирование рисков, а в большей степени на управление ими.
Одаренные мощным интеллектом, который нас защищает, мы разработали самые изощренные технологии выживания. Самая главная из них — современная медицина; несмотря на то что мы не меньше, чем наши предки, подвержены травмам, вероятность погибнуть от них в наше время значительно уменьшилась. Новые технологии позволяют быстрее вызвать помощь, поэтому мы редко оказываемся брошенными в чрезвычайной ситуации. Средства транспортировки помогают либо быстро доставить пациента туда, где ему окажут медицинскую помощь, либо доставить средства оказания медицинской помощи туда, где находится пациент. Но при всем том в наше время мы боимся сильнее, чем когда-либо прежде, и больше всего мы боимся друг друга.
Чтобы максимально освободиться от этих страхов, нам нужно вернуться к данным нам природой навыкам прогнозирования. В следующих главах я покажу на практике, как работают те элементы прогнозирования и интуиции, о которых я говорил. Вы увидите, что прислушиваться к интуиции — это значит всего лишь усваивать сигналы, которые мы подаем сами, а прогнозирование поведения человека — это всего лишь понимание сигналов, которые подают нам другие.
7. Обещания убийства
Человек — трус, незамысловатый и простой. Он слишком любит жизнь. Он слишком боится других.
Джек Генри Эббот
«Я убью вас». Именно эти три слова, как никакие другие, могут подтолкнуть вас к подготовке самых важных в жизни прогнозов. Естественно, они становятся причиной сильнейшего страха и тревоги. Но почему?
Вероятно, мы верим, что только психически неуравновешенным и опасным людям может прийти в голову причинить нам вред. Но это не совсем так. Очень многие люди думали о том, чтобы навредить вам: человек за рулем следующей за вами машины, который считает, что вы едете слишком медленно; человек, ждущий у будки телефона-автомата, когда вы, наконец, закончите болтать; человек, которого вы уволили; человек, которого вы бросили, — у каждого появлялись мысли сделать вам что-нибудь нехорошее. Хотя эти мысли о наказании «звучат» ужасно, от них никуда не деться. Но мысль сама по себе не является проблемой, мы пугаемся, когда такую мысль высказывают вслух. Понимание этого помогает уменьшить неоправданный страх.
То, что кто-то нарушает наше душевное спокойствие, произносит в наш адрес слова, которые не возьмешь назад, эксплуатирует наш страх и плюет на наше состояние, поднимает ставки так высоко и так низко позволяет себе пасть, — все это тревожит нас, и этот человек как раз и хочет вызвать тревогу.
Угрозы действуют, как солдаты, получившие четкие приказы: они вызывают тревогу, которую нельзя игнорировать. Как ни странно, угроза — еще не самое страшное. Конечно, это плохо, если кто-то грозит применить насилие, но угроза, по крайней мере на данный момент, означает, что человек думал о применении насилия, но решил отказаться от этого. Угроза означает, что он по меньшей мере сейчас (и обычно навсегда) предпочитает произносить слова, которые внушают тревогу, действиям, которые наносят вред.
Хотя в коммуникации к угрозам прибегают нередко, суть их зачастую остается непонятой, но лишь до тех пор, пока вы не задумаетесь об этом. Отец или мать, угрожающие наказать ребенка; адвокат, угрожающий «дальнейшими действиями»; глава государства, угрожающий войной; бывший муж, угрожающий убийством; ребенок, угрожающий устроить сцену, — они все используют слова с одной целью: вызвать у оппонента чувство неуверенности.
Наш менталитет устроен так, что мы придаем значение одним угрозам, одновременно относясь с пренебрежением к другим. Вера в то, что нашу машину отбуксируют на штрафстоянку, если мы оставим ее в неположенном месте, побуждает нас искать место для парковки там, где этой «опасности» нет. Неверие в то, что жена действительно убьет вас, если вы опоздаете на обед, сохраняет ваш брак. Как видите, сами угрозы — это не проблема. Проблема — контекст, в котором они делаются.
Например, вы видите двух ссорящихся людей, но эскалация конфликта, которая в противном случае вызывала бы тревогу, не вызывает ничего, если это происходит между актерами на театральной сцене. И наоборот, поведение, которое обычно не внушает страха (например, когда человек поднимается на несколько ступенек), начинает вызывать беспокойство, если это человек из публики и поднялся он незваным на сцену. Истолкование этих нескольких шагов зависит от контекста.
Единственное слово, произнесенное близким другом (подругой), не говорящее ничего посторонним, может нести в себе любовь или угрозу в зависимости от контекста. Контекст — это необходимое звено, которое придает смысл всему, что мы наблюдаем.
Представьте себе мужчину, который однажды утром приехал на работу. Он не проходит через незапертый парадный вход, через который в здание попадает большинство людей, а вместо этого идет к задней двери. Когда он видит, как кто-то впереди него пользуется ключом, чтобы войти, то бежит, чтобы поймать дверь и не дать ей захлопнуться. Оказавшись внутри, он едва слышно отвечает коллеге, крикнувшему ему: «Босс хочет тебя видеть». «Да, я тоже хочу его видеть», — тихо говорит этот мужчина. У него в руках спортивная сумка, но она кажется слишком тяжелой, в ней лежит что-то еще кроме одежды. Прежде чем войти в кабинет начальника, мужчина заходит в гардероб, лезет в сумку и достает два пистолета. Он прячет их под пальто и отправляется на поиски начальника.
Если бы мы остановились на этом и вам надо было предсказать поведение мужчины на основании того, что вам известно, то контекст ввел бы вас в заблуждение. Один неизвестный факт все меняет: этот мужчина — полицейский детектив. Если бы он работал на почте, прогноз был бы другим.
Хотя знание контекста является ключом к пониманию, следует ли реагировать на угрозы, мало кто ставит контекст выше содержания. Даже некоторые эксперты верят, что идентификация и изучение так называемых ключевых слов помогают лучше оценить угрозу. Предполагается, что наличие этих слов важно само по себе, но на практике все выглядит не так просто. Человек создает средство коммуникации, и выбранные им слова — лишь часть созданного им средства, инструменты, а не конечный продукт.
Посмотрите на этот список слов:
Сторонник теории о ключевых словах очень встревожился бы от единственного абзаца со словами «убить», «кровь» и «мозги». Но что бы вы решили, если бы прочитали это:
Пока ехали на машине я замерзал до костей. Ветер дул с такой силой, что я думал, нам головы снесет. И вот вам предупреждение: никогда не путешествуйте с родственниками. Кровь не водица, но пытаться убить время, слушая идиотские шуточки дядюшки Гарри, все равно что добровольно увечить себе мозги. После такой поездки остается лишь упокоиться с миром.
И наоборот, посмотрите на этот список слов и текст, из которого они были взяты:
Приведи в порядок свои дела и купи красивые цветы, потому что Господь приказал мне забрать тебя в его дивную обитель, где он готов приветствовать тебя.
А вот письмо, которое я однажды анализировал по просьбе своего клиента:
Когда я вчера гулял с тобой, твоя чистейшая грациозность приводила меня в трепет. Благодаря твоей красоте я вижу красоту в окружающем мире, в цветах или в ручье. Иногда я не могу различить, где кончается твоя красота и начинается красота природы, и все, что я хочу — это ощущать твое тело и делить с тобой мою любовь.
А вот причина, из-за которой это письмо внушает такую тревогу: его написал пятидесятилетний мужчина десятилетней дочери своего соседа. (Этот человек переехал вскоре после того, как мы с ним побеседовали. Сейчас он отбывает тюремное заключение за предсказуемое правонарушение: неоднократные предложения несовершеннолетней девочке заняться с ним любовью.)
Сообщение на ленте автоответчика «Привет, милая, это я» может само по себе звучать как ужасная угроза, если оно сказано голосом бывшего мужа, от которого женщина пыталась скрыться, сбежав в другой штат и сменив имя.
Как я говорил, для правильного прогноза контекст послания намного важнее содержания, и эта истина имеет прямое отношение к безопасности. Допустим, я сообщаю вам, что нахожусь на Фиджи, где время от времени люди гибнут от предмета, который большинство из нас не считает опасным — от кокосового ореха. Кокосовые пальмы очень высокие, а орехи — очень большие, так что если орех упадет на голову, то сила удара будет сравнима с попаданием в голову шара для боулинга, сброшенного с крыши пятиэтажного дома.
Много ли существует способов предусмотреть опасность получить по голове кокосовым орехом? Безусловно, таких способов очень много. Но для этого надо оценить все факторы, влияющие на готовность ореха к падению. Возможно, мне придется лезть на пальму, проверять твердость ствола, рассматривать такие факторы, как влажность и плотность волокна, вес ореха и т.д. Я мог бы измерить скорость ветра и узнать, при каком ветре кокосовые орехи той же степени зрелости упали с растущих рядом пальм. В конечном счете, однако, существует только один полезный индикатор, предшествующий удару по голове: звук, издаваемый падающим сквозь сухую кору и листья орехом. Чаще всего, это предупреждение срабатывает слишком поздно для того, чтобы на него можно было отреагировать. Другими словами, оно может оказаться последним звуком, который услышишь перед смертью. Так существует ли способ избежать рокового исхода?
Да, существует, но мне не нужно сидеть у подножья пальмы, размышляя о том, когда орех упадет мне на голову. Поскольку смертельный исход возможен только в единственной ситуации пребывания под кокосовой пальмой, я могу избежать опасности... просто сев где-нибудь еще. Подобным образом мы можем избежать рисков, изначально присущих определенным ситуациям. Нам не следует демонстративно гулять на территории, которую контролирует жестокая банда, носить на руке «Ролекс» во время поездки в Рио-де-Жанейро или сохранять отношения, в которых замешано насилие. Контекст сам по себе может служить полезным средством прогнозирования опасной ситуации.
Он же может оказаться и надежным гарантом безопасности. Когда я вел курс по уголовной юстиции в Университете Джорджа Вашингтона, то попросил пятерых студентов придумать самые устрашающие, по их мнению, смертельные угрозы и показать мне. Я проанализирую каждую из них, после чего точно определю их серьезность.
Первый студент, которого я вызвал, встал и буднично сказал буквально следующее:
«Есть какая-то ирония в том, что вы дали нам это задания сегодня вечером, и я не могу поверить в том, что вы попросили меня отвечать первым, потому что я на самом деле планирую убить вас. Когда я увидел в учебном плане, что у нас сегодня занятие, я позаимствовал, ну ладно, взял пистолет моего брата. Он тут, в моем портфеле».
Он взял портфель и помахал им из стороны в сторону, так что мы слышали, что внутри действительно есть что-то тяжелое. «Сначала я планировал застрелить вас, когда вы пойдете к своей машине, но потом решил сделать это здесь, в аудитории. Принимая во внимание тему занятия и то обстоятельство, что вы являетесь экспертом по угрозам, этот расстрел заинтригует людей и сделает меня известным на долгое время».
Он оглянулся на других студентов, некоторые из которых чувствовали себя несколько некомфортно. «Если кто-то из вас не хочет видеть это, то лучше уйти прямо сейчас». Когда он медленно начал доставать что-то из портфеля, я сказал: «Следующая угроза», — и он сел на место. Я сказал студентам, что мог бы спрогнозировать серьезность и результат каждой угрозы с большой вероятностью, и сделал это, потому что неважно, что они мне сказали или как они сказали. Поскольку я сам попросил студентов угрожать мне, то контекст — а не содержание угроз — свидетельствовал об очевидном: ни одна из угроз не могла быть воплощена в жизнь.
Тем не менее из-за того что большинство из нас никогда не сталкивались с угрозами убийства и поскольку люди ошибочно считают, что такая угроза принципиально отличается от всех других угроз, слова обычно вызывают необоснованный страх. На самом деле угроза убийства входит в число угроз, которые намного реже других становятся реальностью.
Первым шагом к тому, чтобы решить, какие слова действительно предвещают опасность, является понимание того, что представляет собой угроза и чем она не является. Угроза — это заявление о намерении нанести какой-либо вред. Она не содержит условий, альтернатив или возможностей. В ней нет таких слов или словосочетаний, как «если», «иначе», «до тех пор, пока», «если не». Предложения, содержащие такие слова, угрозами не являются; они представляют собой средства шантажа, а между ними и угрозой существует важное различие.
Шантаж — это заявление, содержащее в себе условия, которые должны быть выполнены адресатом, чтобы избежать ущерба. Например, заявление «Я сожгу это здание, если не получу повышение» является шантажом, а не угрозой, потому что предлагает условие, выполнение которого позволит избежать ущерба. В устрашающем заявлении всегда четко прослеживаются мотив и желания автора. «Я убью вас, если вы не извинитесь» (автор требует извинений). «Если вы меня уволите, то пожалеете об этом» (автор хочет сохранить работу).
Эти заявления имеют важное отличие от угроз, потому что их пускают в ход как средства манипуляции. Их авторы хотят выполнения своих условий — они не хотят наносить ущерб. А в угрозах, наоборот, условий не ставят, обычно из-за того, что их автор не видит других вариантов. Таким образом, угрозы несут в себе бльшую вероятность совершения насильственных действий, чем шантаж. Еще совет: угрозы, используемые в качестве последнего хода (в завершающей стадии конфликта), намного серьезнее используемых в начале разговора, поскольку в начале разговора чаще проявляются эмоциональные реакции, а в конце может укрепиться и решение прибегнуть к насилию.
Угроза как средство коммуникации больше всего напоминает обещание (хотя обещания выполняются намного чаще). Когда идет речь об обещании, если мы решаем, что дающий его искренен, то затем оцениваем вероятность того, что собеседник будет в течение длительного времени помнить свои слова. Человек может пообещать что-то сегодня, но забыть об этом завтра. Из-за того, что угрозы часто высказывают под действием эмоций, а эмоции — крайне быстротечны, угрожающие часто теряют запал. Угрозы и обещания похожи тем, что их легко высказать, но тяжело сдержать.
И угрозы, и обещания призваны убедить нас в наличии определенных намерений, но первые фактически свидетельствуют об эмоции, которая называется «фрустрацией». Угроза выдает своего автора — она является доказательством того, что он не имеет возможности влиять на события по-другому. Чаще всего угрозы выдают отчаяние, а не намерение. Ни угрозы, ни обещания не являются гарантиями, контрактами или даже обязательствами — это просто слова. (Гарантии дают возможность уладить дела между сторонами, если обещание не будет сдержано. Контракт предусматривает некую плату за невыполнение обещания. Люди, дающие обязательство, несут персональную ответственность, если не смогут выполнить его. Те, кто высказывает угрозы, прибегли к самой плохой форме обещания, и есть надежда, что оно не будет выполнено.)
Хотя вы можете этого и не понять из-за вызываемой угрозами реакции, но угрозы редко высказывают с позиции силы. Сила зависит от страха, который угроза способна вызвать у жертвы: страх — валюта угрожающего. Он получает преимущество, посеяв в вас неуверенность. Но, когда слова сказаны, он должен идти вперед или отступить, и, как и все люди, он надеется сохранить достоинство, как бы события ни развивались.
От того, как человек реагирует на угрозу, зависит, станет ли она действенным инструментом или останется просто словами. Поэтому именно адресат, а не автор угрозы решает, насколько сильной она будет. Если адресат бледнеет, начинает дрожать, молить о прощении, то он превращает угрозу или шантаж в золото. Если, наоборот, по адресату видно, что угроза на него не действует, то она превращается в пустышку.
Даже в тех случаях, когда понятна серьезность угрозы (а это требует вмешательства специалистов и принятия мер предосторожности), мы рекомендуем клиенту не демонстрировать противнику, что он воспринимает его всерьез, и никогда не показывать страх.
В наше время популярной тактикой рассерженных людей стала угроза взорвать бомбу. Просто поразительно, какой страх можно вызвать единственным телефонным звонком, с его помощью можно заставить целую организацию эвакуировать сотрудников из здания, закрыть его на весь день или ввести строгие меры обеспечения безопасности.
Но, чтобы поверить звонившему, который говорит: «Я заложил бомбу, и она взорвется через три часа», — вы должны поверить в то, что человек пошел на огромный риск, чтобы раздобыть компоненты взрывного устройства, затем нашел место, где он мог быть уверен в том, что никто не увидит, чем он занимается, затем смонтировал бомбу и рискнул своей свободой и жизнью, закладывая ее, и после всего этого предпочел не взорвать бомбу, а позвонить и рассказать о заложенном устройстве.
Какими мотивами руководствовался этот человек, когда звонил и рассказывал вам о том, что он сделал? Он позвонил, чтобы предупредить и тем самым спасти человеческие жизни? И не проще было бы спасти жизни, заложив бомбу там, где вообще не могут находиться люди, или не закладывать ее вовсе?
Давайте спустимся на один уровень ниже: представьте себе человека, который собрал и заложил взрывное устройство, но затем передумал и позвонил, чтобы быть уверенным в том, что никто не пострадает. Поделился бы с вами этот невероятный колеблющийся социопат специфической информацией о том, где заложена бомба?
Другой возможный мотив у человека, действительно заложившего бомбу, позвонить и рассказать об этом заключается в том, чтобы гарантированно получить признание, потому что после того, как произойдет взрыв, некоторые люди или группы людей могут сказать, что это дело их рук, и только человек, который позвонил до взрыва, гарантирует себе признание. Но задумайтесь: если террорист настолько самовлюблен, что хочет гарантированно привлечь к себе внимание своим преступлением, неужели он действительно намерен свести на нет свои усилия, дав полиции время на поиск и обезвреживание источника своей гордости и радости?
Мы придаем такое значение словам «Я заложил бомбу», что я часто думаю, а не будем ли мы так же доверчиво реагировать на другие невероятные заявления. Если неизвестный скажет по телефону: «Послушайте, я закопал миллион долларов наличными в кадке для пальмы перед входом в здание», — побегут ли все от председателя совета директоров до последнего клерка копаться в земле?
А когда звонящий противоречит сам себе (сначала говорит, что заложил бомбу в вестибюле, затем через десять минут звонит опять и говорит, что не закладывал бомбу в вестибюле)? Прекратим ли мы поиски и просто разрешим сотрудникам вернуться на рабочие места? А что, если из-за такой же угрозы, после того как мы эвакуировали здание в понедельник, нам придется эвакуировать его во вторник, а потом и в среду? Когда мы перестанем относиться к тем, кто угрожает анонимно, так, будто они являются достойными всяческого доверия людьми, хотя на самом деле 100% их звонков — это фикция? Ответ: тогда, когда приобретем уверенность в своих прогнозах.
Наша уверенность базируется на максимально возможном понимании всего, что касается угроз. Например, если человек, угрожающий взорвать бомбу, рассержен и враждебно настроен, то цель его звонка заключается в том же, что и цель большинства угроз: вызвать страх и тревогу. Человек, который хочет выпустить гнев с помощью страшных образов («Вас разорвет на куски») или который возбужден и агрессивен, не ведет себя, как настоящий террорист. Большинство настоящих «бомбистов» — терпеливые люди («Я достану тебя, когда придет время»), умеющие откладывать эмоции на потом. Они выражают свой гнев взрывами, а не агрессивными звонками по телефону. Как ни странно, «бомбисты» не обладают взрывными характерами.
(Поскольку угрозы взрыва вызывают у работодателей вполне объяснимые вопросы юридического характера, например: «Должны ли мы объявлять эвакуацию сотрудников? Должны ли мы сообщать сотрудникам об угрозе взрыва, чтобы они могли принять решение самостоятельно? Как оценить угрозу? Кого надо извещать?», — наша фирма помогает организациям вырабатывать методику реагирования на них. На большинство основных вопросов можно ответить заблаговременно, чтобы потом «не искать выключатель в темноте». Если не сделать это, придется принимать важнейшие решения под воздействием стресса в самый ответственный момент. Как всегда, если речь идет об угрозах, важнейшим фактором является контекст. Угроза, сделанная во время какого-то соревнования в рамках Олимпиады, т.е. во время события, имеющего значение для политики государства и находящегося в фокусе мировых средств массовой информации, будет восприниматься не так, как угроза, целью которой является торговый центр.)
Некоторые люди, высупающие с угрозами, ведут себя настолько сумбурно, что меняют свои первоначальные высказывания или выдвигают несколько тревожных идей одну за другой. Кто-то сначала говорит: «В течение часа вы будете взорваны», — потом он же: «Вас надо убить», — потом: «Я обещаю, что ваш день придет». Мы называем эти изменения «заявлениями об уменьшении важности». Звонящие показывают таким образом, что больше заинтересованы в том, чтобы сорвать злость, чем предупредить об опасности.
Содержание и интонация того, что люди говорят, угрожая другим, шокируют и тревожат. Жертвы часто называют полученные ими угрозы «ужасными» или «злобными», потому что они рисуют страшные картины. Часто встречающейся угрозой является выражение «Я порежу тебя на мелкие кусочки». Не менее популярна угроза «Я вышибу из тебя мозги». Но, как всегда, контекст намного важнее содержания, и выбор слов обычно демонстрирует желание автора напугать адресата, а не намерение нанести ему вред. Предложения «Я отстрелю тебе башку» или «Я пристрелю тебя как собаку» могут в зависимости от контекста нести в себе меньше опасности, чем простое высказывание «Я так больше не выдержу».
При этом вызывающие тревогу и беспокойство слова порождают соответствующую реакцию людей, вынуждая их переходить к оборонительной тактике, если выражаться с точки зрения психологии. Несмотря на то что шокирующие или дикие вещи обычно не представляют для нас настоящую угрозу, неуверенность в степени риска заставляет нас тревожиться, а это, в свою очередь, влечет за собой проблему: когда мы потрясены или встревожены, мы невольно «поднимаем наш подъемный мост» — адекватное восприятие произошедшего, — по которому мы должны были бы пройти, чтобы сделать правильный прогноз.
В течение последних тридцати лет я читал, слышал или был свидетелем самых затейливых, ужасных, неприятных и хорошо продуманных угроз. Я понял, что важно реагировать на них спокойно, потому что, находясь в состоянии стресса, мы перестаем оценивать информацию осознанно и начинаем делать это физически.
Например, угроза убийства в письме или по телефону не может, скорее всего, представлять реальную опасность, но организм адресата тем не менее начинает готовиться к ее восприятию — усиливается приток крови к ногам и рукам (для бегства или борьбы), активизируется выделение гормона кортизола (способствующего быстрому сворачиванию крови в случае ранения), повышается температура молочной кислоты в мускулах (чтобы подготовить их к усилиям), фокусируется зрение, увеличивается частота дыхания и сердцебиения, что поддерживает работу всех систем организма. Такая реакция необходима при столкновении с реальной опасностью (например, когда Келли встала и вышла из своей квартиры), но для оценки будущей опасности намного полезнее сохранять спокойствие. Хороший способ сделать это — осознанно задать себе вопрос: «Нахожусь ли я в непосредственной опасности?» — и ответить на него. Ваш организм не хочет, чтобы вы спрашивали себя об этом, но если вы все же спросите и ответите, то сможете адекватно воспринимать происходящее.
Основным врагом понимания и, следовательно, точных прогнозов является суждение. Люди часто узнают о чем-либо достаточно для того, чтобы отнести это явление к той или иной категории. Они видят чье-то странное поведение и говорят: «Этот парень — псих». Суждение — это автоматическая классификация людей или ситуаций просто на основании того, что некоторые их характеристики знакомы наблюдателю (что бы эта характеристика не значила раньше, она обязательно будет значить это и сейчас). Знания такого рода действуют успокоительно, однако «опускают занавес», практически лишая зрителя возможности видеть остальную часть пьесы.
Кроме того, люди перестают воспринимать новую информацию, когда преждевременно выносят суждение о чьей-то виновности или невиновности. Вспомним историю женщины, которая была уверена в том, что получаемые ею угрозы исходили от мужчины, на которого она подала в суд. Рассказывая мне об этом, она привела подробности, которые не имели прямого отношения к истории (я называю их сателлитами). Я сумел их истолковать именно в том качестве, в каком они и были представлены, — как полезную информацию, а она не могла, потому что уже решила для себя, кто является подозреваемым, и тем самым ликвидировала возможность восприятия.
Обратное также может иметь место, как в случаях, когда люди исключают одного конкретного подозреваемого. Найдите сателлит в рассказе Салли:
«Меня кто-то терроризирует, и я должна узнать, кто это. Несколько недель назад какая-то машина въехала на вершину холма к моему дому, и водитель уставился на парадную дверь. Я помигала фонарями на крыльце, и он уехал. На следующий день это повторилось. Потом начались звонки. Мужской голос сказал: «Вам лучше переехать, одинокой женщине жить здесь небезопасно. Вы здесь чужая». Я так рада, что через несколько дней после этого познакомилась с Ричардом Барнсом — это парень, которому я продаю дом. И знаете что? Мой дом действительно расположен в слишком уединенном месте, чтобы женщине жить там одной».
Где же здесь сателлит, «лишняя» деталь? Это — имя человека, которому она продает дом.
«Расскажите мне о Ричарде Барнсе».
«О, он здесь не причем. Парень, который покупает дом, он просто находка для меня. Однажды я забирала почту из ящика, а он пробегал мимо, и мы разговорились. Он сказал, что ему очень нравятся эркеры в моем доме, и пошло-поехало. На следующий день он предложил купить дом».
«А что с этими анонимными звонками, которые вас напугали?»
«Конечно, меня беспокоило, что кто-то хотел навредить мне».
«Но звонивший сказал, что вам надо переехать. Ваш переезд никак не поможет тому, кто хочет нанести вам вред. А кому он может быть выгоден?»
«Никому. [Пауза]. Тому, кто хотел купить мой дом?»
Вы знаете, к чему это привело. В ходе дальнейшего разговора выяснилось, что Ричард Барнс живет в районе, расположенном в часе езды, так что с чего бы ему бегать рядом с домом Салли? Ему были известны такие особенности ее дома (эркеры), о которых можно было узнать, только подъехав к нему по длинной подъездной аллее. Салли вынесла суждение, исключив Ричарда из числа подозреваемых, и, соответственно, перестала думать о нем.
Поскольку мотивом почти всех анонимных угроз является влияние на поведение адресатов, я предлагаю клиентам задаться вопросом, кому было бы выгодно, если бы они предприняли действия, которые они бы предприняли в том случае, если бы угрозы были реальными. Это часто позволяет идентифицировать автора.
Читать бесплатно другие книги:
