Дар страха: Как распознавать опасность и правильно на нее реагировать де Беккер Гэвин
Казалось бы, звезда тенниса могла надеяться на то, что приставленные к ней телохранители будут профессионалами, прошедшими надлежащую подготовку и имеющими опыт. Она могла ожидать, что они хотя бы обговорят возможные угрозы и свои действия, если до них дойдет.
Но ничего этого не случилось, а ее менеджер не сказал ей, что люди, приставленные охранять ее жизнь, на самом деле — неквалифицированные совместители. Это выяснилось, когда Гюнтер Пархе воткнул нож ей в спину и занес руку, чтобы повторить удар.
Второго телохранителя звали Генрих, и его заявление тоже начинается с неправильных слов: «Моя основная работа — грузчик в гамбургском порту. Я подрабатываю охранником на теннисных турнирах. На этом турнире моя работа состояла в сопровождении и охране Моники Селеш».
Странно, но оба охранника доложили, что обратили внимание на Гюнтера Пархе до того, как он набросился на Монику Селеш. Генрих описал это довольно точно:
«Назовите это шестым чувством или как вам угодно, я не могу объяснить это, но я заметил этого парня. Что-то подсказало мне, что с ним не все в порядке. Вместо того чтобы спокойно ходить, он качался из стороны в сторону. Я не могу объяснить это более подробно. У меня просто появилось неприятное чувство, когда я его увидел. Я уже говорил, что более подробно объяснить не могу».
Несмотря на то что интуиция подсказывала ему, что этот человек представляет собой потенциальную угрозу, его основной посыл — «я не могу объяснить».
Вместо того чтобы проинформировать кого-нибудь о своих опасениях, Генрих решил поставить стаканчик с кофе (который держал в руке, несмотря на то что охранял самую скандальную фигуру мирового тенниса) и подойти ближе. Зачем — я не знаю, и он тоже не знает. Естественно, не успел он сделать и несколько шагов, как нападение началось и закончилось.
Наверное, несправедливо критиковать Генриха и Манфреда за то, что они не знали, как себя вести. Но именно об этом я вынужден поговорить.
В то время как Селеш восстанавливалась после ножевого ранения, высокопоставленные чиновники из мира тенниса начали распространять мысль о том, что подобные нападения предотвратить нельзя. Промоутер Джерри Даймонд, например, заявил в интервью СММ, что поиск оружия с помощью металлодетекторов не имеет смысла на теннисных турнирах: «Когда вы работаете в закрытом помещении, где у вас есть стены, потолок и крыша, да, все это возможно. Но металлодетектор не остановит никого, кто решительно настроен пронести что-то».
Его заявление о том, что проверка на наличие оружия не сработает на теннисе, потому что у корта нет стен и потолка, лишено всякого смысла. Когда я его услышал, то был возмущен тем, что кто-то с такой неоправданной уверенностью бросается словами. Несмотря на то что мистер Даймонд затем назвал проверку зрителей на наличие оружия «смехотворной», сам он на протяжении всей своей карьеры мог проверять каждого зрителя на наличие предмета, значительно уступающего оружию по размеру: крошечного кусочка бумаги — билета, который он ему продал.
Вероятно, он не знает и того, что на большинстве телевизионных шоу всех зрителей проверяют металлодетектором. Зачем? Затем, что если это не будет сделано, какой-нибудь вооруженный человек, намеревающийся нанести ущерб телезвезде, может купить билет и оказаться в опасной близости от своей жертвы, совсем как Роберт Пардо, когда он явился на шоу Ребекки Шеффер, спрятав нож, или Пархе на турнире Citizen Tournament. Когда вы проверяете зрителей, вы не должны волноваться о том, что у людей в головах: главное — выяснить, что у них в сумках и в карманах.
Проверка на наличие оружия хороша для судов, авиакомпаний, телевизионных шоу, ратуш, концертов, школ, даже для Суперкубка (хотя там нет потолка!), а какой-то бизнесмен говорит нам, что на теннисном турнире она не сработает. Конечно, думать так, как мистер Даймонд, удобно, потому что если нападения предотвратить невозможно, то он и его промоутеры и не обязаны пытаться их предотвратить.
Другой чиновник от тенниса на вопрос журналистов о слабостях системы безопасности в профессиональном теннисе сказал, что, поскольку турниры проводятся по всему миру, меры предосторожности не могут быть стандартизированы. Правда ли это? Во всем мире существует требование, что теннисный мяч должен подпрыгивать на высоту от 135 до 147 см, будучи брошенным с высоты 2,5 м. Во всем мире существует требование, что размер корта должен составлять ровно 23,8 м в длину и 8,2 м в ширину. Длина зоны подачи (расстояние от сетки до линии) должна составлять 6,4 м. Я считаю, что это и есть стандартизация. А они спрашивают, как можно организовать проверку удостоверений личности и контрольно-пропускную систему во всех этих странах? Да просто надо взять на себя труд сделать это.
После нападения на Селеш Совет женского тенниса опубликовал заявление об усилении мер безопасности, но не потребовал от промоутеров предпринять два очевидных шага: использовать металлодетекторы для проверки зрителей и установить пластмассовые заграждения для зрителей (как в хоккее). Вносить незначительные совершенствования системы безопасности, в том числе и в частной жизни, иногда хуже, чем не делать вообще ничего, потому что эти меры внушают ложное ощущение спокойствия и убеждают людей в том, что об их безопасности заботятся, хотя этого на самом деле не происходит. Плохо организованная система безопасности вводит в заблуждение всех... кроме злоумышленника.
Когда люди слышат о человеке, который преследует какую- нибудь знаменитость, они, как правило, думают, что речь пойдет о тех, кого добавят в список к Чепмену, Хинкли и еще тем немногим, кого они помнят. На самом деле всех их добавляют в намного более длинный список. Моя фирма работала над более чем двадцатью тысячами случаев, и только четверть процента из них получили огласку. Некоторые мои клиенты получали целых десять тысяч писем в неделю, иные из которых в соответствии с критериями нашего отдела оценки угроз и управления (Threat Assessment and Management, TAM) подлежали подробному изучению. Угрозы смерти, сталкинг, экстравагантные просьбы, назойливое преследование давно превратились в повседневность Соединенных Штатов. Благодаря нашей работе мы сталкиваемся с той частью нашей культуры, в существование которой большинство людей не верит. Тем не менее она существует, но не на виду, под поверхностью. Ниже следует краткий список дел, с которым мы работали в течение двух лет:
• Женщина написала клиенту более шести тысяч писем с угрозой смерти, потому что он женился «не на том человеке».
• Мужчина прислал нашему клиенту дохлого койота, которого он убил, «потому что он был такой же красивый, как вы».
• Мужчина посылал по несколько писем в день актрисе, с которой надеялся завязать романтические отношения. Шесть раз в неделю он проходил пешком несколько километров до ближайшей почты, чтобы узнать, не пришел ли ответ. За восемь лет он прислал актрисе более двенадцати тысяч писем, к одному из которых была приложена фотография с подписью «Вы видите на этой фотографии пистолет?». Когда он пришел в ее дом, мы его уже ждали.
• Мужчина, который болезненно жаждал известности, сбрил себе одну бровь и половину бороды, обрил половину головы, после чего ездил по стране, преследуя знаменитого актера. Приехав в родной город актера, мужчина сразу пошел в магазин спорттоваров, где приценивался к винтовке и прицелу. Его арестовали вечером накануне важного выступления нашего клиента. Когда я беседовал с ним, он сказал мне, что «кто бы ни убил Цезаря, он становится великим человеком».
• Мужчина отправил знаменитой певице фотографию сердца, пронзенного ножом. Через шесть месяцев он был у ворот ее дома, чтобы «спеть ей последнюю песенку».
Кроме того, есть люди, совершившие тяжкие преступления под влиянием бредовых иллюзий, связанных с публичными фигурами:
• Мужчина напал на девочку-подростка с ножом, потому что принял ее за знаменитую модель, на которой он был зациклен.
• Девочка-подросток убила своих родителей и сказала, что сделать это ей приказала некая кинозвезда.
• В одном из случаев, который получил широкую известность, мужчина по имени Ральф Но страдал от бредовых иллюзий, связанных с четырьмя известными женщинами — все они были клиентками моей фирмы. Сначала он сконцентрировался на одной из них, которую считал воплощением зла. Он убил собаку и прислал ее зубы одной из моих клиенток. Потом он проехал по всему миру в общей сложности более сорока тысяч километров, разыскивая ее (он знал, где живет «воплощение», но туда не поехал). Однажды он присутствовал на ее концерте, не подозревая, что все места вокруг заняты сотрудниками ТАМ. Мы изучили возможность его ареста или госпитализации, но он регулярно ходил на работу и никогда не нарушал закон. Он работал в ветеринарной клинике, поэтому даже убийство собаки не являлось преступлением. Мы внимательно наблюдали за ним каждый день в течение трех лет, после чего он вернулся в родительский дом. Я предупредил его отца, что, изучив некоторые из его шестисот писем, мы пришли к выводу о том, что он может представлять опасность для кого-то из членов семьи. Через несколько месяцев он убил топором восьмилетнего сводного брата. Мальчик не давал ему смотреть по телевизору что-то важное: сигнал о моем клиенте, который, как он чувствовал, был послан ему. (Несмотря на то что Но признался в совершении убийства, он был оправдан на основании юридической формальности. Каждые несколько месяцев он обращается в суд с ходатайством об освобождении из психиатрической больницы, и мы снова являемся свидетельствовать против него.)
Принимая во внимание количество случаев, проанализированных нашим отделом оценки угрозы и управления, виртуальным конвейером безумия и опасности, я увидел необходимость контакта между «защитником» и преследователем, потому что только в этом случае может быть обеспечена максимальная точность прогнозов. Члены моей команды, занятые оценкой угроз, готовят по каждому случаю досье. С определенного момента мы начали классифицировать людей, действия которых мы оценивали, по ряду критериев. В итоге мы разработали уникальную классификацию, частью которой я поделился с вами в этой книге. Например, людей, которые считают, что они Мессия, капитан Кирк (персонаж телесериала «Звездный путь» (Star Trek)) или Мэрилин Монро, мы относим к категории DEL-ID (от delusions of identity — потеря самоидентичности на почве бредовой иллюзии). Те, кто считает, что женаты на нашей клиентке (или замужем за нашим клиентом), относятся к категории SPOUSE-DEL (от spousal delusion — бредовая иллюзия на почве супружества). Те, кто считает, что их действиями управляет бог, голоса или какой-нибудь прибор, встроенный в мозг, входят у нас в категорию OUTCON (аббревиатура от outside control — внешнее управление).
Сначала я беспокоился о том, что такой жаргон может дегуманизировать наши оценки и лишить их индивидуальности, но, по мере того как мы знакомились со все растущим количеством преследователей, узнавали об их жизни все больше, понимали их мучения и трагедии их семей, моя тревога улеглась. Никуда не денешься от глубокой связи с людьми, чьи жизни состоят из частых встреч с полицией, госпитализации, бесконечного бегства от выдуманных врагов, воображаемого предательства со стороны близких, беспокойства, которое заставляет их перемещаться в другие города, чтобы ощутить беспокойство и там, и снова куда-то ехать, и — одиночество, безысходное одиночество.
Конечно, мы не сможем уйти от человеческого аспекта нашей аналитической работы. Мы не сможем забыть молодого человека, который сбежал из психиатрической лечебницы, отправил письмо далекой знаменитости, которую «любил», и покончил с собой. Мы не сможем забыть тех, кто убил других и каким-то образом вовлек в совершенные ими преступления известных людей. И главное, мы не вправе забывать тех, кто может нанести ущерб нашим клиентам.
В своем стремлении к вниманию и в поисках себя большинство убийц идут, по словам Парка Дитца, «к людям, у которых наибольший запас индивидуальности — к знаменитостям». Убийцы знают, что, когда в Америке кто-нибудь убивает или пытается убить известного человека, это превращается в самое грандиозное событие для всех СМИ. В нескольких десятках сантиметров друг от друга будут тесниться телекорреспонденты и съемочные команды, и все они обязательно назовут преступление «бессмысленным актом».
Но для преступника убийство совсем не бессмысленно, эти репортеры являются частью того, что придает ему смысл. Миллионы долларов расходуются на то, чтобы запечатлеть на видео каждый шаг президента, идущего к машине или из машины или вертолета, и это тоже имеет смысл. Некоторые называют это «наблюдением за убийством». Видимо, организации, делающие выпуски новостей для электронных СМИ, пришли к выводу, что затраты на бригады репортеров, машины со спутниковыми тарелками, оборудование и использованная видеопленка стоят кадров, которые они получат, если кто-нибудь начнет стрелять. Таким образом, телевидение и убийца инвестируют в одно и то же преступление, и как минимум раз в несколько лет они вместе получают с этого прибыль.
Помните Артура Бремера, который сначала хотел убить президента Никсона, но со временем переключился на кандидата в президенты Джорджа Уоллеса? Он оценивал свой замысел в терминах, которые заставили бы гордиться Нильсена[11]. В своем дневнике (который он намеревался опубликовать, когда станет знаменитым) Бремер переживал о рейтингах: «Если во Вьетнаме начнется что-нибудь важное, мое нападение не займет более трех минут в теленовостях».
Эти бессмысленные акты вполне закономерны.
14. Экстремальные опасности
Безопасность мы ищем только в себе. Собственной дланью добудем в борьбе.
Уильям Вордсворт
Мы все в своей жизни сталкивались с людьми, поведение которых внушало тревогу или даже могло представлять какую-то опасность. Но, как вы уже убедились, на жизненном пути разного рода знаменитостей их ждут в буквальном смысле сотни людей, встреча с которыми совершенно нежелательна. Я не говорю о поклонниках — я говорю о тех людях, которые чувствуют, что Господь приказал им нанести знаменитости вред, о тех, кто уверен, что им суждено вступить в брак с той или иной звездной личностью, о тех, кто убежден, что медийную фигуру держат в заложниках и т.д. и т.п. На этих случаях полезно учиться каждому из нас. Сейчас я хочу рассказать вам о случае, который продемонстрирует, как справляться даже с самыми экстремальными опасностями.
В этой книге мы говорили об одержимости, угрозах смерти, сталкинге, психических болезнях, жестоком обращении с детьми, массовых убийствах и детях, которые убивают своих родителей. Но есть одно дело, в котором удивительным образом перемешались все эти элементы. Его можно назвать своеобразным виртуальным «залом славы» жестокости и насилия в Соединенных Штатах Америки.
Примерно в четыре часа пополудни 20 июля 1983 г. я приехал в один из отелей Лос-Анджелеса на встречу с клиентом, который заканчивал свое публичное выступление. Я шел через вестибюль, когда меня подозвал один из сотрудников отдела обеспечения безопасности моей компании, которые были приставлены к клиенту. Он сообщил мне о важном вызове по радиотелефону из нашего офиса, на который он предложил ответить из одной из наших машин. Они, как обычно, стояли у входа, водители сидели за рулем, готовые к «незапланированному отъезду» (мы придумали этот эвфемизм для обозначения чрезвычайных ситуаций).
Я выслушал сообщение, которое показалось мне очень тревожным и кардинально изменило мои планы на этот день и на тридцать последующих. Звучало оно следующим образом: «Полиция обнаружила пять трупов жестоко убитых людей в округе Дженнингс, штат Луизиана. Главный подозреваемый — Майкл Перри».
Я не в первый раз услышал это имя. Майкл Перри был одним из нескольких тысяч душевнобольных преследователей, чье поведение анализировали эксперты моей фирмы, но мы считали его одним из очень немногих, кто представляет особую опасность. Звонок по радиотелефону был адресован мне лично, потому что знаменитость, которую навязчиво преследовал одержимый Перри, была не только моей постоянной клиенткой, но и близкой подругой.
В обычной жизни эта женщина являлась всемирно известной певицей и киноактрисой. Бригада моих сотрудников охраняла ее дом уже почти целый год. Телохранители присматривали за ее домом круглые сутки, во-первых, из-за того, что, по нашим прогнозам, Перри мог туда нагрянуть, и, во-вторых, из-за угрозы появления еще одного смертельно опасного сталкера (Ральфа Но). По радио шел обмен сообщениями между офисом и охранниками, сидящими в доме моей клиентки в Малибу. Кто-то из сотрудников отдела оценки угроз (ТАМ) уже разговаривал с местными полицейскими. Также было запланировано совещание в местном отделении ФБР.
Тревожные сообщения, имеющие отношение к разного рода знаменитостям, — дело вполне обычное. Но, как правило, чем больше вы узнаете о ситуации, тем менее серьезной она оказывается. В случае с Майклом Перри все обстояло с точностью до наоборот. Пока сотрудник ТАМ еще раз изучал наше досье на Перри, другой собирал информацию, которую ему сообщала полиция округа Дженнингс в Луизиане.
Чтобы изолировать клиентов от рутины, связанной с проблемами обеспечения безопасности, я предпочитаю не сообщать им о каких-либо конкретных случаях до тех пор, пока не произойдет что-то, требующее от них каких-то действий. В деле Перри наступила именно такая стадия. Вот что я собирался сообщить моей клиентке: Перри был одержим встречей с ней уже два года. Он являлся опытным специалистом по выживанию в экстремальных ситуациях и несколько раз приезжал в Лос-Анджелес, чтобы преследовать ее. Родители Перри были среди убитых, найденных в Луизиане, и из их дома исчезли крупнокалиберная винтовка и два пистолета. У Перри было более чем достаточно времени, чтобы добраться до Лос-Анджелеса. Недавно он сказал психиатру, что моя клиентка — «зло, и ее надо убить».
Но, едва я собрался позвонить клиентке, поступила информация об еще одной детали, которая изменила все. Узнав о нескольких словах, написанных Перри на клочке бумаге, найденном на месте преступления, я сделал нечто такое, что я никогда не делал до этого и не делал с тех пор, даже когда моим клиентам угрожала очень серьезная опасность. Я позвонил клиентке и попросил ее собрать вещи на несколько дней, потому что я заеду к ней и увезу ее в гостиницу. С учетом того, что я знал, я понимал, что мы не сможем обеспечить ей надлежащую защиту в ее доме даже при наличии бригады телохранителей.
К тому моменту, когда я подъехал к кварталу, где располагался ее дом, полиция уже перекрыла улицу, а над головой оглушительно рокотал двигатель вертолета шерифа. Через несколько минут я уже отвечал на вопросы взволнованной клиентки, которая сидела в моей машине. Непосредственно за нами ехал автомобиль прикрытия. В гостинице нас встретили еще два сотрудника. Мы зашли через погрузочную площадку и поднялись на служебном лифте. В номере по соседству с номером-люкс моей клиентки был оборудован командный пункт.
Тем временем два сотрудника моей фирмы летели из Лос-Анджелеса в Луизиану. Ко времени их прибытия на место преступления следующим утром тела были уже убраны, но фотографии давали возможность увидеть самые ужасные детали: Перри выстрелами из дробовика выбил своим родителям глаза. В этом же доме он застрелил племянника-младенца, после чего ворвался в соседний дом и убил там еще двух человек.
В гостиной дома его родителей мы увидели, что он несколько раз выстрелил из дробовика в нагреватель. Загадку этого разбитого прибора мы разгадали на следующий день. Также на следующий день мы поняли, почему Перри стрелял своим жертвам в глаза. Но в тот момент мы не смотрели на эти детали, потому что искали единственный листок бумаги. Рядом с местом, где были обнаружены тела, валялся буклет в форме подушечки — рекламный подарок от местной химчистки. На первой странице буклета были написаны фамилии. Одни из них были зачеркнуты, затем написаны снова, другие были соединены линиями с другими фамилиями, третьи обведены кружком, четвертые подчеркнуты, некоторые написаны в столбик, какие-то разделены по группам по три-четыре в каждой. Имена и линии свидетельствовали о желании Перри сократить количество людей, которых он собирался убить, до десяти. Некоторые из них жили в Луизиане, один — в Техасе, один — в Вашингтоне и одна — в Малибу (та, о ком я более всего беспокоился). Никто из них не подозревал, что они стали участниками «отборочного конкурса врагов Майкла Перри», никто из них не знал, что он, сидя в крошечном потрепанном домике в Луизиане рядом с телами застреленных им родственников, спокойно и тщательно решал, кому из них суждено жить, а кому — умереть.
Рядом с именами тех, кого Перри уже убил, он написал слово sky (небо). Имена тех, кого он решил не включать в число десяти жертв, были зачеркнуты. Среди имен тех, кого он оставил в списке, значилось имя моей клиентки. Теперь мне надо было найти Майкла Перри.
Его список не только заставил нас ехать в сырую заболоченную часть Луизианы. Мне пришлось плотно заняться историей жизни Перри. Я хорошо изучил его семью и жителей округа Дженнингс, я познакомился с его больной шизофренией сестрой, с доктором, которому он рассказал о плане убивать людей «группами по десять человек», со следователем, который прислал нам через Fed Ex гипсовые отливки следов обуви Перри с места преступления, с соседским мальчишкой, который рассказал нам, как Перри обезглавил его собаку, с библиотекарем, который давал Перри книги по выживанию в экстремальных ситуациях, из-за чего нам было трудно его найти. Скоро я знал Майкла Перри лучше, чем любой другой человек за всю его жизнь.
Пока одни мои сотрудники приступили ко второму дню работы в Луизиане, другие спешно перевезли клиентку из гостиницы в дом, который мы сняли за пределами штата. Другие объекты преследования Перри находились в Калифорнии, Неваде, Техасе, Вашингтоне, Нью-Йорке и даже в Африке. Все три следователя из отдела шерифа округа Дженнингс работали по делу Майкла Перри, я добавил к ним еще четырнадцать сотрудников моей фирмы.
Грейс и Честер Перри давно предсказали, что их сын когда- нибудь убьет их. Когда он приезжал в город, мать запиралась в доме и не пускала его внутрь, если рядом не было отца. Они всегда прятали свое оружие, платили Перри деньги, чтобы он сразу уехал, спали спокойно, пока он был в отъезде в Калифорнии (он разыскивал мою клиентку). Точно неизвестно, когда он настолько рассердился, что решил убить родителей. Возможно, это случилось, когда ему было семь лет. По его словам, тогда мать толкнула его на настенный нагреватель. Собственно, обезображивающие (и, как он считал, постыдные) шрамы от ожогов на ногах каждый день напоминали ему об этом происшествии. Выстрелы из дробовика в нагреватель стали слишком поздней и слишком слабой местью, взлелеянной за двадцать с лишним лет.
Пока Майкл Перри рос, его соседи уже отказывались понимать, почему он совершает такие странные поступки. Например, ему нравилось, чтобы его называли по прозвищу Краб, но потом он нанял адвоката, чтобы поменять имя на Eye (глаз). Окружающие думали, что это его очередная блажь, но в каждом его поступке был смысл. Майкл Перри был не единственным шестилетним мальчиком, отец которого приходил домой с работы и расспрашивал сына о его проступках, например о езде на велосипеде по улицам. Однако он был единственным мальчиком, отец которого знал все подробности каждого его проступка. Отец Перри был так сверхъестественно осведомлен, потому что соседка согласилась наблюдать за мальчиком со своего крыльца и докладывала Честеру обо всем, что видела.
Отец сказал Майклу: «Когда я ухожу на работу, я оставляю свои глаза дома». Перри потратил двадцать восемь лет, пытаясь укрыться от этих всевидящих глаз. Он даже символически пытался стать Глазом. Потом, 19 июля 1983 г., он закрыл глаза своего отца навсегда.
Дом семьи Перри был построен на сваях высотой 31 см, поэтому ребенок мог вполне предсказуемо бояться того, что было под домом — ведь многие боятся заглядывать под кровать. Но, в отличие от большинства таких детей, страхи Перри не были такими смешными. Они переросли в стойкую бредовую иллюзию о том, что из пространства под полом выходят мертвецы.
Но почему при наличии таких странных патологий дома мозг Перри переключился на знаменитую женщину, которая жила в 2000 км от него? Почему он верил в то, что обретет покой, если убьет ее? Я узнал об этом достаточно быстро.
В списке Перри была еще одна известная женщина: Сандра Дэй О'Коннор, которую только что назначили членом Верховного суда Соединенных Штатов. Почему она привлекла внимание Перри? «Потому что никакая женщина не может быть по положению выше мужчины», — объяснил он потом.
Он привык к сильным женщинам; его, как и почти всех детей, растила самая сильная женщина в мире: его мать. Но он чувствовал, что она злоупотребляла своей силой, и вызванный этим ощущением гнев сжирал его. Несмотря на то что ожоги от удара о нагреватель давно зажили, Перри бинтовал ноги эластичными бинтами и никогда не снимал повязки на людях. Вернувшись из одной из своих поездок в Малибу, он так сильно избил мать, что его арестовали и отправили в психиатрическую лечебницу. Он быстро сбежал оттуда и вернулся домой. Помощники шерифа нашли его там, но мать не позволила забрать его. Они настаивали, но она сопротивлялась и добилась своего. Когда они в следующий раз придут в дом Перри, эта сильная и властная женщина будет мертва.
Уже на следующий день после убийства социолог Уолт Рислер, ведущий специалист в области прогнозирования актов насилия и жестокости, состоявший в штате нашей фирмы в должности консультанта более десяти лет, отправился в Луизиану. Там он поговорил с членами семьи, ознакомился с записями Перри и изучил другие данные. Рислер обнаружил, что место преступления богато «плодородной почвой» для расшифровки безумия, а в этом он был настоящим экспертом. В плетеной корзинке в гостиной Перри хранил странный набор предметов: распятие, подушечку, три семейные фотографии, лежавшие лицевой стороной вниз, настенную тарелку с изображением девы Марии и керамического краба. Это был храм, значение которого было известно только Майклу Перри до тех пор, пока Рислер не начал складывать куски пазла.
У нас были все основания предположить, что Перри находился в одном из трех мест или где-то между ними: по-прежнему в Луизиане, преследуя кого-то из жертв из своего списка, в Вашингтоне, преследуя Сандру Дэй О'Коннор, или в Малибу, вероятно, скрываясь где-нибудь в обширных зарослях дикой растительности, раскинувшихся за домой моей клиентки. Было несложно предсказать, что он может действовать жестоко. Мы сделали такой прогноз еще до убийств. Но оставались трудные вопросы, которые требовали ответа: как он поступит, встретившись со своими жертвами, и насколько хватит его терпения.
Однажды поздно вечером, когда я сидел в своем офисе и сотый раз изучал материалы дела, мне на глаза вдруг попало сообщение о том, что в библиотеке округа Дженнингс отсутствует книга охотника-следопыта Тома Брауна. Мы знали, что Перри однажды брал другую книгу Брауна, которая называлась «Поиск» (The Search). Использовал ли Перри информацию из этих книг, чтобы избежать обнаружения, пока скрывался в холмах за домом моей клиентки? Мог ли он прятаться в нескольких метрах от тропы, когда мы проходили мимо него? Я понял, кому надо задать эти вопросы.
Том Браун написал более десятка книг по следопытству и пребыванию в дикой природе, и его ранее уже привлекали к поискам разных опасных людей. Он не очень хотел снова участвовать в чем-то подобном, но в результате часовых телефонных переговоров я убедил упрямого охотника прилететь в Лос-Анджелес и помочь нам найти Майкла Перри. Я встретил его в аэропорту. Это был поджарый человек, своим спокойным серьезным видом напоминавший Клинта Иствуда. Пока я вез его к ожидавшему нас вертолету, он задавал мне вопросы о Перри: какую еду он предпочитает? Ест ли он мясо? Курит ли он? Расскажите мне о его обуви. Какую одежду он носит? Расскажите, какие у него волосы.
Вскоре после прибытия в Лос-Анджелес Браун был высоко над Малибу, в холмах, окружавших дом моей клиентки. Он искал малейшие следы Перри. Пожарные, которым показали фотографии Перри, рассказали нам о самодельном лагере, в котором они видели его несколько месяцев назад. Том облетел этот район, отметив места, которые сотрудники моей фирмы потом обследовали пешком или на лошадях. Когда он занимался поисками на земле, его сопровождали мои вооруженные сотрудники. За несколько дней, которые они провели вместе, он научил их некоторым вещам, которые хорошо известны следопытам. Браун оказался абсолютным чудом. Он мог рассказать, где человек ходил, спал или просто отдыхал. Его интуиция воспринимала малозаметные, а иногда даже странные сигналы: помятую траву, сдвинутую гальку, следы в пыли и другие детали, мимо которых большинство людей пройдет, не обратив внимания.
Браун сказал мне: «Когда кто-то передвигает что-нибудь у вас дома, вы это замечаете. Когда кто-нибудь передвигает что-нибудь в лесу, это замечаю я».
Один из сотрудников нес в рюкзаке гипсовый отпечаток следа, оставленного в грязи рядом с домом, где произошло убийство. Браун время от времени просил вынуть его и прикладывал к каким-то неровностям и впадинам, которые он замечал в пыли.
Однажды в полдень, после того как я завез Брауна в гостиницу, чтобы он немного передохнул, мне сообщили по радио о том, что один из жителей Малибу, чей дом расположен примерно в двух километрах от дома моей клиентки, рассказал о странном человеке, который постучал к нему в дверь и задавал вопросы о «волшебной кинозвезде». Потом он ушел пешком в сторону холма. Я поспешил в дом клиентки, понимая, что должен появиться там раньше того, кто идет пешком. Когда я прибыл туда, к двоим сотрудникам фирмы уже присоединились несколько помощников шерифа. Мы прождали около получаса. Затем послышался лай собак, которые бежали вверх по склону холма.
Все последовали за собаками, и скоро мы увидели мужчину, который ползком пробирался среди кустов. Несколько помощников шерифа начали обходить его, а сверху спускался полицейский вертолет. После короткой схватки незваного гостя повалили на землю и надели на него наручники. Я спешно поднялся на холм, чтобы сказать помощникам шерифа, кто этот человек. Я надеялся, что поиски Майкла Перри закончились. Его подняли и посадили на пыльную землю лицом ко мне. Я сразу его узнал — но это был не Майкл Перри. Это был Уоррен П., еще один психический больной сталкер, с которым мы разговаривали несколько лет назад и слышали о нем время от времени. Он был снедаем любовью и надеялся жениться на моей клиентке.
За Уорреном, безусловно, надо было присматривать, но он не замышлял ничего дурного. Он был, скорее, трагической фигурой, но не опасным человеком. Несчастный потратил годы усилий и проехал тысячи километров пока, наконец, не добрался до Мекки своих романтических заблуждений. К несчастью для него, он выбрал для визита самый худший полдень. Когда его вели к машине одного из помощников шерифа, он, не переставая, повторял: « Я понятия не имел, что здесь такая плотная система безопасности».
В тот же день вечером трое сотрудников осматривали окрестности вокруг земельного участка моей клиентки, используя приемы, которым их научил Том Браун, и обнаружили подозрительную тропу. Они вызвали меня туда и направили лучи своих фонарей параллельно земле, показывая какие-то отпечатки в пыли. Признаться, я не увидел то, что видели они, но мы все вместе пошли по тропе через овраг и углубились в темные заросли. Мы вели себя тихо, с одной стороны, надеясь найти Перри, но одновременно надеясь, что его там, впереди, не будет. Вскоре мы увидели сооружение, похожее на хижину из кусков древесины и веток. Мы приблизились к нему, но внутри никого не было.
Внутри мы обнаружили доказательство того, что хижина действительно служила укрытием человеку, который преследовал мою клиентку: среди разбросанной грязной одежды мы нашли обложку одного из ее альбомов. В хижине также валялись вилка, несколько спичек и орудие для охоты, напоминающее бола — веревку с привязанными на концах камнями. Когда мы ползком выбрались из хижины, то сквозь расчищенный от кустов просвет увидели кусок дороги, по которой моя клиентка каждый день ездила домой и из дома. Если в хижине жил Майкл Перри, то, скорее всего, он вел наблюдение с этой точки.
Прошло совсем немного времени, и мы услышали, как кто-то пробирается в нашу сторону через мелколесье. Мы затаили дыхание и увидели в свете Луны приближающегося мужчину. На его голове виднелась нечесаная копна темных волос. Я подумал, что волос у мужчины больше, чем могло вырасти у Майкла Перри за то время, пока он находился на свободе. На мужчине была корона, сделанная из веток и листьев. Окруженный со всех сторон, он закричал: «Я король, я король!» — но на него надели наручники. Это оказался не Перри, а еще один психически больной преследователь. Он поселился здесь, чтобы охранять свою «королеву» — мою клиентку.
(Существование этих двоих душевнобольных мужчин, оказавшихся в орбите дела Перри, служит хорошим примером того, насколько опасной может быть жизнь известных людей. В следующий раз, когда вы прочитаете в каким-нибудь таблоиде заметку о том, что очередную звезду преследует очередной «сумасшедший поклонник», то поймете, насколько глупа эта шумиха. Вы можете выбрать любую звезду в любой день, и эта заметка будет правдивой. Новостью это сообщение считается только из-за того, что таблоиду нужен яркий заголовок.)
Мы могли натолкнуться на Майкла Перри в Малибу в любую секунду. С той же вероятностью его могли обнаружить Уолт Рислер и его коллега в камышах на болотистых берегах ручьев в округе Дженнингс. Какой-нибудь везучий (или, если не будет осторожным, невезучий) полицейский мог увидеть Перри, мчащимся на отцовском «Олдсмобиле» по автостраде, а охрана в здании Верховного суда могла обнаружить, как он слоняется по залам этого исторического здания в поисках Сандры Дэй О'Коннор.
Уолт Рислер, глубоко погрузившийся в пучину бредовых иллюзий Перри, пришел к заключению, что его Содомом и Гоморрой будут Вашингтон и Малибу. Обдумав все, что ему известно об этом деле, Рислер предположил, что Перри направляется в столицу, чтобы убить судью О'Коннор. Выслушав его мнение, я позвонил опытному вашингтонскому следователю по имени Том Килкаллен и сообщил ему о деле и о предположении Рислера. Килкаллен был творчески мыслящим человеком и сразу связался с некоторыми влиятельными людьми.
Мы продолжали активно работать в Малибу и ежедневно опрашивали людей, которые могли видеть Перри. Мы попросили владельцев местных магазинов сообщать нам, если кто-нибудь будет интересоваться моей клиенткой, о том же мы договорились в библиотеке Малибу. В библиотеку мы обратились потому, что проверка телефонных счетов Грейс и Честера Перри показала, что их сын звонил оттуда несколько раз за счет вызываемого абонента во время одного из своих визитов в Калифорнию. Другой звонок, который мы проверяли по телефонным счетам семьи Перри, оказался более пугающим. Шесть месяцев назад в одной из заметок местной газетенки упоминалось о частых визитах моей клиентки в один магазин в Беверли-Хиллз. Так вот, проверка телефонных счетов показала, что Перри звонил родителям из телефонной будки, расположенной рядом с этим магазином. Мы имели дело с очень способным сталкером.
Чтобы узнать, как много Перри становится известно об охоте на него, я просматривал газетные статьи на эту тему. Изучение материалов газеты USA Today в эти недели было особенно интересным, потому что мне попадались заголовки вроде «Подозреваемый в пяти убийствах...», и это был не Перри; «Массовый убийца по-прежнему на свободе...», и это был не Перри; «Мужчина, разыскиваемый за убийство семьи.», и это был не Перри. Только в Америке.
В течение одиннадцати дней бригады детективов в разных частях страны искали человека, который ненавидел, когда на него смотрят. Это продолжалось до 31 июля, когда выяснилось, что прогноз Рислера оказался верным. В полицию Вашингтона позвонили из захолустной гостиницы: один клиент якобы украл радиоприемник у другого клиента. В гостиницу был направлен полицейский с задачей допросить обоих чудаков, которые задирали друг друга. Он пришел к выводу, что ничего незаконного не произошло. Мелкий конфликт уже считался исчерпанным. Полицейскому оставалось проделать рутинную процедуру — проверить обоих мужчин на наличие выданного ордера на арест. Он попросил их подождать секунду, пока ему по рации не сообщат результаты проверки по компьютеру. Так незначительная проблема превратилась в самый важный момент в карьере полицейского, потому что перед ним спокойно стоял массовый убийца Майкл Перри.
Через час мне позвонил детектив Килкаллен и предложил поговорить с Перри, который уже сидел в камере предварительного заключения. Вот так. Сталкер-убийца, о котором я думал каждую секунду в течение этих почти двух недель, ждал меня на том конце провода, готовый поболтать.
С самым разыскиваемым убийцей страны мне пришлось разговаривать без подготовки. Мы знали, что он подходил к дому моей клиентки, поэтому я сначала спросил его об этом. Он лгал без колебаний, как уверенный в себе, ушлый мошенник.
Перри: Я не думаю, что когда-нибудь подходил к ее дому, сэр. Я так не думаю. Я действительно там не был.
Гэвин де Беккер: Правда?
Перри: Именно. Я действительно там не был.
Гэвин де Беккер: Вы вообще когда-нибудь были в Калифорнии?
Перри: Ну, я просто ездил купаться на пляжах и немного ходил в походы.
После этого, даже не дожидаясь моих вопросов, он рассказал мне, почему моя клиентка соответствует его критериям для убийства.
Перри: Когда она играла в том фильме и когда бы она не повернулась, у нее было другое лицо. Она была похожа на мою мать в 1961 г., лицо, как у моей матери. Это было в 1961 г., моя мать вошла в комнату, а я встал задолго до всех остальных. И моя мать вошла, и у нее было такое неприятное лицо, и я посмотрел на него, а она повернула голову и потерла плечо. И то лицо в том фильме напомнило мне о 1961 г. И это все разрушило.
Наверное, он вспоминал день, когда произошла неприятность с нагревателем, он врезался в его память так же, как и в его кожу. Потом он быстро сменил тему и снова отказался признавать, что был в доме моей клиентки. У всех преступников есть общая черта — они стараются не давать информацию, которая кому-то нужна, часто именно потому, что она нужна. А потом он вдруг прекратил врать и точно описал вход в дом моей клиентки.
Перри: Знаете, у них там есть такая маленькая штука, как в кино под открытым небом [переговорное устройство на воротах]. И красный огонек [элемент программы обеспечения безопасности]. И у меня сложилось впечатление, что дом может иметь подземное убежище, довольно большое. Я позвонил в звонок, и там была камера снаружи и все остальное. Та девушка не обратила на меня внимания, да и я не обратил внимания на нее. Я просто сказал: «Это не тот дом», — понимаете, из уважения, что это был такой старинный дом. Это очень сильное чувство, очень сильное.
Перри замолчал. Когда он снова заговорил, то речь зашла о природе одержимости вообще. В незатейливом стиле он описал суть своего опыта так точно, что профессиональный психиатр мог бы ему позавидовать.
Перри: Я не хочу говорить об этом. Это проникло мне в мозг. Она словно подкралась, и ничто, ничто другое не занимало все мои мысли так, как она. И сегодня, понимаете, даже сегодня, даже сегодня, даже сегодня...
Он снова замолчал, я спокойно ждал, когда он опять заговорит.
Перри: В ее программе на HBO[12] я увидел, что у нее изменился цвет глаз. Ее глаза стали совсем другого цвета.
Гэвин де Беккер: Как это выглядело?
Перри: Мне это совсем не понравилось. Понимаете, девчонка, наверное, ведьма. Она может как-нибудь навредить мне, если услышит, что я говорю такое. Я говорю о том, что видел. Это похоже на мою мать. Я не хочу связываться с этим, потому что я чувствую облегчение, как только забываю об этом. Я обдумал тот факт, что она — кинозвезда и давать ее адрес в журнале — неправильно. Так что я бы, наверное, испугался девчонки, если бы встретил ее. Понятно, я не знаю, как это выглядело бы. Я знаю, что ситуация сложная. Я провел много ночей, думая об этом.
Гэвин де Беккер: Что было бы, если бы вы увидели ее дома?
Перри: Я никогда этого не делал, кроме того, у нее друг. Но знаете, она спрашивала обо мне, и я спрашивал о ней, но я не хочу уж слишком совать нос в чужие дела. Я сейчас под арестом, я просто хочу, чтобы вы это знали. Они позвонили мне домой в Луизиану, там случилось какое-то происшествие, кража или вроде того, я тут не виноват.
Перри снова замолк. Было понятно, что человек, который пытался изгнать одного из своих демонов, выстрелив в лицо своей матери, все еще не освободился от них.
Гэвин де Беккер: Вам не нравится все это, верно?
Перри: Нет, не нравится. Самое плохое случилось, когда она повернулась, а у нее было это безобразное лицо. Оно полностью отличалось от того, что было раньше. Я считаю, что это катастрофа, что она была похожа на нее. Понимаете, это было ужасно, и я выключил телевизор и ушел. Я не хочу говорить об этом, потому что это и так заняло слишком много времени. Я сказал: «Это уж слишком». Это заняло слишком много моего времени, и я больше этого не хочу.
Его голос затих, и он повесил трубку. Я сидел за столом, не веря сам себе. Дело, которым последние дни занимались едва ли не все сотрудники моей компании, закончилось, причем не полицейской засадой, перестрелкой или операцией спецподразделения, а телефонным разговором. Человек, которого я пытался узнать и понять всеми доступными мне средствами, совершенно открыто рассказал мне, почему он преследовал мою клиентку и хотел убить ее. Я зашел в офис отдела оценки угроз и управления, сотрудники которого работали по этому делу, и сказал: «Я только что говорил по телефону с Перри». Сначала они меня не поняли, но вопрос был слишком серьезен, чтобы шутить.
Следующим утром я вылетел в округ Колумбия, чтобы подробно ознакомиться с делом и получить всю информацию, которая могла бы помочь обвинению. Поскольку следующим этапом нашей работы стало оказание помощи обвинению, которое должно было добиться обвинения Перри, я находился в постоянном контакте с прокурором округа Дженнингс. Он встретил меня в Вашингтоне.
Когда я прилетел, Килкаллен сообщил мне, что обнаружен автомобиль Перри, и сейчас он находится на ближайшей штрафстоянке. Мы вместе отправились туда, чтобы осмотреть его и оценить возможные доказательства.
Зеленый «Олдсмобил» Честера Перри после долгой поездки был весь покрыт пылью. Полицейский посмотрел через окно на переднее сиденье и слегка отпрянул. «Оно покрыто кровью», — сказал он. Действительно, к матерчатой обивке сиденья прилипла темная кашицеобразная жидкость. Когда мы открыли дверь, я увидел на полу арбузные косточки. На сиденье была не кровь, а арбузный сок. Чтобы не останавливаться и не тратить время на еду где-нибудь по пути, Перри купил арбуз и ел его, держа правой рукой, пока мчался по шоссе в направлении округа Колумбия.
В Вашингтоне он решил остановиться в маленькой дешевой гостинице Annex, расположенной примерно в двух километрах от здания Верховного суда. Приехав туда, мы увидели, на что он потратил почти все свои деньги. Перри превратил номер 136 в поразивший нас музей информационного века, музей поп-арта, в котором смешались жестокость, безумие и телевидение. В своем тесном номер Перри установил девять телевизоров. Все они были включены в сеть, на экране у каждого мы видели рябь от помех. На одном экране Перри написал красным фломастером слова «Мое тело». На экранах нескольких телевизоров он нарисовал огромные глаза. На боковой стенке корпуса еще одного из телевизоров Перри размашисто написал имя моей клиентки.
Детектив из Луизианы Ирвин Трэйхен, который возглавлял расследование убийств, совершенных Перри, прилетел в Вашингтон, чтобы отвезти его в родной штат, где должен был состояться суд. Задержанных часто перевозили обычными коммерческими авиарейсами или на самолетах компании Con Air — под этим ироничным названием скрывался воздушный флот Службы федеральных маршалов. Однако Трэйхен и его напарник решили везти Перри обратно в Луизиану на автомобиле. Необычное трио ехало по тем же автострадам, по которым Перри приехал в Вашингтон. Они останавливались в мотелях и спали по очереди, охраняя Перри, который вообще не смыкал глаз. Ближе к концу двухдневной поездки Перри попросил их передать мне сообщение. Оно касалось моей клиентки: «Лучше не спускайте с нее глаз круглые сутки».
Перри тогда же сказал детективам, что если его дело дойдет до рассмотрения в Верховном суде и, конкретно, судьей Сандрой Дэй О'Коннор, то «у меня не будет шанса, потому что это — женщина». (Его дело в конечном счете дошло до рассмотрения в Верховном суде.)
Вскоре после возвращения Перри в Луизиану мы договорились, чтобы Уолт Рислер объяснился с ним по поводу его зловещих предупреждений относительно моей клиентки. Возбужденный Перри сказал ему: «Передай ей, чтобы она держалась подальше от Греции, приятель. Это все, что я хочу тебе сказать. Я плохо себя чувствую, ужасно плохо. У меня голова забита блевотиной».
Чтобы не дать разговору закончиться так быстро, Рислер заговорил на любимую тему Перри — о телевидении. Перри ответил: «Парень, оно давно превратилось в полную задницу. Я не знаю, что это значит. С некоторых пор единственное, что можно было делать — это смотреть каналы, которые ничего не показывают. Я мог читать их и понимать больше, чем там, где идут какие-то программы».
После этого Перри попросил своего адвоката выйти, чтобы иметь возможность поговорить с Рислером наедине. Он взял его руки в свои и сказал, что если не выйдет из тюрьмы, то неприятностей не оберешься. Если его казнят, то это вызовет взрыв атомной ракеты, спрятанной в болоте недалеко от города. «Поэтому ты понимаешь, вытащить меня отсюда важно для всех. Я просто пытаюсь спасти жизни людей».
Перри встал, давая понять, что беседа окончена: «О, парень, моя голова забита блевотиной. Ты же видишь, что у меня с головой полная задница, правда, это же видно по моим мыслям?»
Перри не симулировал безумие — он действительно сошел с ума.
Когда я вернулся в Лос-Анджелес, меня ожидало любезное письмо от судьи О'Коннор, которая благодарила за помощь и выражала сожаление по поводу того, что «в этой стране есть люди, которые представляют большую опасность для окружающих из-за своего серьезного психического расстройства».
Через несколько лет, после того как Верховный суд одобрил разработанную мной программу MOSAIC, я встретился с судьей О'Коннор в ее офисе. Майкл Перри, которого к тому времени судили за убийство пятерых человек и приговорили к смерти, вернулся в ее жизнь довольно интересным способом. Сотрудники тюремной администрации попросили врачей дать Перри медикамент, который помог бы осознать, что будет происходить в день его казни. Врачи отказались на том основании, что, поскольку лекарство собираются давать только для того, чтобы убить Перри, это противоречит интересам их пациента. Дело дошло до рассмотрения в Верховном суде, и судьи вынесли один из самых справедливых вердиктов в истории, в соответствии с которым убийцу, который преследовал одного из них, нельзя вынуждать принимать медикамент только для того, чтобы его можно было казнить. Благодаря этому постановлению Майкл Перри до сих пор жив.
Дело Перри продемонстрировало, что мотивом даже самого громкого преступления являются сугубо личные проблемы. Хотя вероятность того, что вы никогда не попадете в список целей какого-нибудь массового убийцы, чрезвычайно высока, я рассказал о деле, которое поможет вам лучше понять природу насилия и постичь правду о сенсационных историях в выпусках новостей. В репортажах по телевидению показывают только одну сторону события, не рассказывая о деталях, о которых вы только что прочитали, и просто сеют ничем не мотивированный страх. Люди же в этом совсем не нуждаются.
15. Дар страха
Страхи развиваются в нас, а мы можем, если захотим, избавиться от них.
Карл А. Меннингер
Известно множество причин, вызывающих в определенных ситуациях страх перед людьми. Вопрос в том, когда наступает такая ситуация. Слишком много людей всегда испытывают состояние настороженности, их интуиция неправильно информирует их о том, что действительно представляет опасность. Так не должно быть. Когда вы правильно воспринимаете точные сигналы интуиции и анализируете их, не отвергая (т.е. понимаете, что возможен как благоприятный, так и неблагоприятный исход), то вам не нужно все время быть настороже, ведь вы знаете, что правильно оцените сигнал, который заслуживает вашего внимания. Страх заслужит ваше доверие, когда вы перестанете бояться впустую. Когда вы принимаете сигнал выживания как существенную весть и быстро анализируете ситуацию, страх сразу исчезает. Таким образом, доверие к интуиции — это прямая противоположность жизни в страхе. На самом деле роль страха в вашей жизни уменьшается по мере того, как тело и дух привыкают к тихим «китайским колокольчикам», и вам больше не понадобятся клаксоны.
Настоящий страх — очень краткий сигнал, простой слуга интуиции. Но, несмотря на то что все признают разрушительность длительного, бессмысленного страха, миллионы предпочитают жить в нем. Наверное, эти люди забыли или никогда не знали о том, что страх не похож на печаль или радость и другие чувства, каждое из которых можно переживать долго. И страх — не то же самое, что состояние беспокойства. Настоящий страх — это сигнал выживания, который звучит только в присутствии опасности. Но ничем не мотивированный страх обрел над нами власть, какой он не имеет ни над одним созданием на земле. В своем «Отрицании смерти» (The Denial of Death) Эрнест Беккер объясняет, что «животные, для того чтобы выжить, должны быть защищены реакцией страха». Некоторые дарвинисты считают, что первые люди, которые испытывали больший страх, имели больше шансов выжить. Результатом, говорит Беккер, стало «появление человека, каким мы его знаем: это гипернервное животное, которое все время придумывает причины для волнения там, где их нет». Так быть не должно.
Я опять убедился в этом во время недавней поездки на Фиджи. Там во всей стране опасностей меньше, чем на некоторых перекрестках в Лос-Анджелесе. Это было на мирном и гостеприимном острове Вануа Леву. Однажды утром я отправился на пешую прогулку вдоль главной дороги. С обеих сторон вдоль нее рос низкий папоротник. Время от времени я слышал звук мотора грузовика, который заглушал легкий шелест океанских волн слева от меня. Возвращаясь на плантацию, где я жил, я на ходу закрыл глаза. Даже не задумываясь, я оставался с закрытыми глазами, потому что интуитивно чувствовал, что идти так прямо по середине дороги совершенно безопасно. Когда я проанализировал это странное ощущение, я пришел к выводу, что оно было совершенно точным: на острове не было опасных животных и полностью отсутствовала преступность; если бы я отклонился в сторону, то почувствовал бы под ногами высокий папоротник; звук мотора приближающейся машины я бы услышал заранее и успел бы открыть глаза. К моему удивлению, я прошел более полутора километров с закрытыми глазами, прежде чем мимо меня проехала машина. Я верил в то, что мои чувства и интуиция достаточно бдительны.
Когда речь идет о сигналах выживания, то к тому моменту, когда мы только пытаемся разобраться, что происходит, наш мозг уже успевает проделать всю работу. В сущности, мы достигаем финишной черты и ловко выигрываем гонку еще до выстрела стартового пистолета, если только слушаем без полемики.
Вернемся к той прогулке с закрытыми глазами на Фиджи. А можно так пройти по большому американскому городу? Недавно я оказался в лифте с пожилой женщиной, которая спускалась в подземный гараж после работы. Между ее пальцев торчали ключи, которые она собиралась в случае необходимости использовать как оружие (что также было проявлением страха). Она испугалась, когда я вошел в лифт. Точно так же она, скорее всего, боится всех мужчин, с которыми сталкивается, когда считает себя уязвимой.
Я понимаю ее страх, и мне грустно оттого, что миллионы людей часто чувствуют его. Проблема, однако, заключается в том, что если человек боится всех и всегда, то он не воспримет сигнал тогда, когда это действительно необходимо. Мужчина, который зашел в лифт на другом этаже (и, следовательно, не преследует ее), не оказывает ей ненужное внимание, нажимает в лифте кнопку не того этажа, который ей нужен, нормально одет, спокоен, стоит на достаточном расстоянии, не нанесет ей вреда, не подав какой-нибудь сигнал. Бояться его — пустая трата эмоций. Не придумывайте себе лишние страхи.
Я настоятельно рекомендую быть осторожными и принимать меры предосторожности, но многие уверены — и нас даже учат этому, — что для того, чтобы оставаться в безопасности, мы должны все время проявлять максимальную бдительность. В действительности это, как правило, снижает вероятность правильного восприятия опасности и, таким образом, снижает безопасность. Тревожно оглядываться по сторонам и думать, что «кто-нибудь может выпрыгнуть из-за этогозабора», «наверное, кто-то спрятался в тоймашине», — значит подменять восприятие фактически происходящего образами того, что могло бы произойти. Мы более восприимчивы к любому сигналу, когда не фокусируемся на ожидании конкретного сигнала.
Вы, наверное, думаете, что когда небольшое животное беспорядочно мечется по полю, оно чем-то напугано, даже если нет никакой опасности. На самом деле, этот бег с прыжками из стороны в сторону — мера предосторожности, а не реакция на сигнал страха. Меры предосторожности конструктивны, а постоянное пребывание в состоянии страха — деструктивно. Оно может привести к панике, а паника сама по себе обычно более опасна, чем результат, которого мы с ужасом ожидаем. Альпинисты и любители плавания в океане на длинные дистанции скажут вам, что убивают не горы или вода — убивает паника.
Мег — женщина, которая каждый день работает с душевнобольными, склонными к насилию. Она редко чувствует страх во время работы. Но она сказала мне, что панически боится каждый вечер, когда идет от своей машины до квартиры. Когда я высказываю парадоксальное на ее взгляд предположение, что безопаснее будет расслабиться, пока она идет к квартире, Мег фыркает: «Это смешно. Если я расслаблюсь, меня, наверное, убьют». Она настаивает, что в любую секунду должна быть готова встретить опасность. Возможные события, объясняю я ей, — это плод воображения. Безопасность только повышается, если адекватно оценивать происходящее вокруг — то, что происходит, а не то, что может произойти.
Но Мег упорствует: нет, ее ежевечерний страх спасет ей жизнь. Хотя она решительно защищает «ценность» своего ужаса, я знаю, что она хочет от него освободиться.
Гэвин де Беккер: Когда вы начинаете чувствовать страх?
Мег: Когда я паркую машину.
Гэвин де Беккер: И это происходит каждый вечер?
Мег: Да, и тогда если слышу какой-нибудь шум или что-нибудь еще, то мне становится в десять раз хуже. Поэтому я всегда должна быть сверхбдительной. Живя в Лос-Анджелесе, я должна быть настороже постоянно.
(Обратите внимание на упоминание Лос-Анджелеса — это сателлит.)
Я объясняю ей, что если она каждый вечер боится до смерти, намеренно фокусируется на том, что может случиться, то пропустит сигнал, который поступит в случае, который действительно потребует ее внимания. В принципе, когда есть ощущение страха, мы оглядываемся, стараемся понять, что происходит. Если мы ищем какую-то конкретную ожидаемую опасность, то, скорее всего, не заметим неожиданную опасность. Я призываю ее расслабиться и внимательно наблюдать за тем, что творится вокруг, вместо того, чтобы фокусироваться на воображаемом.
Я знаю, что Мег нервничает и что это какой-то сигнал, но в данном случае это не сигнал об опасности. Я спрашиваю ее о том, с какими опасностями она сталкивается, каждый вечер, идя от машины домой.
Мег: Ну что за глупый вопрос вы задаете? Я думаю, опасностей тут полным-полно. Лос-Анджелес — очень опасный город, это не то место, которое я выбрала бы для жизни.
Гэвин де Беккер: Но ведь вы выбрали его.
Мег: Нет, я связана работой. Я вынуждена жить здесь, и это опасно, здесь людей постоянно убивают, я это знаю, поэтому я боюсь, когда иду к квартире, я действительно ужасно себя чувствую!
Гэвин де Беккер: Конечно, все что угодно может случиться с каждым когда угодно. Но вы же прошли этим путем больше тысячи раз, и ничего не произошло. Может быть, тот ужас, который вы испытываете, — это признак чего-то другого, а не опасности? Как вы обычно общаетесь сама с собой?
Взволнованная Мег говорит, что не понимает вопрос и не хочет больше его обсуждать, но она обдумает его за ночь. Когда она звонит мне завтра в середине дня, она не только понимает мой вопрос о том, как она общается сама с собой, но знает ответ. Она согласна с тем, что ее интуиция действительно подсказывает ей что-то, и это что-то не неизбежная опасность. Интуиция подсказывает, что Мег не хочет оставаться в Лос-Анджелесе и на своей работе. Вечерняя прогулка от машины до квартиры — то пространство, где ее внутренний голос может звучать максимально громко.
Каждый день я по работе сталкиваюсь с людьми, которые испуганы, нервничают или просто волнуются. Моя первейшая обязанность — разобраться, что с ними происходит. Если причина их страха реальна, то мне нужно найти и собрать необходимую информацию, которая, возможно, будет иметь значение для обеспечения их безопасности.
Существует два важных правила относительно страха. Если вы их примете, то сможете лучше использовать страх, уменьшить частоту его появления и в буквальном смысле трансформировать ваш жизненный опыт. Я знаю, что требую от вас слишком много, но «не бойтесь» обдумать их непредвзято.
Правило 1. Сам факт того, что вы чего-то боитесь, является доказательством того, что этого не случилось
Страх мобилизует мощные ресурсы, которые выдают нам прогноз того, что может произойти. Это именно то событие, которого мы боимся, которое может произойти, но не происходит в данный момент. Проиллюстрировать это можно на до смешного простом примере: когда вы стоите недалеко от края высокой скалы, вы можете бояться подойти слишком близко к нему. Если вы стоите на самом краю, то больше не боитесь подойти слишком близко. Теперь вы боитесь упасть. Известный своим черным юмором писатель Эдвард Гори в небольшом стихотворении объясняет нам, что если мы падаем, то уже не боимся упасть — мы боимся приземляться:
Летя на землю из окошка,
Самоубийца сожалела
И молвила себе: «Ах, крошка!
О, если б вечно я летела!»
Панику — величайшего врага выживания, можно представить как неуправляемый калейдоскоп страхов. С ней можно справиться, если придерживаться второго правила.
Правило 2. На самом деле вы боитесь не того, о чем думаете, а чего-то другого, связанного с этим страхом
Вспомните что-нибудь, перед чем вы испытывали сильный страх, и разберитесь в возможных ситуациях и последствиях. Настоящий страх проявляется либо в присутствии опасности, либо связан с болью или смертью. Когда мы получаем сигнал страха, наша интуиция уже установила и проверила много контактов. Чтобы среагировать правильно, запомните все связи и следуйте за ними к их важнейшему пункту назначения, если они ведут туда. Когда вы сосредотачиваетесь только на одной связи, допустим, на страхе перед человеком, который идет в вашу сторону по темной улице, вместо того, чтобы испытывать страх перед тем, что кто-то изобьет или ограбит вас на темной улице, то этот страх бесполезен. Он бесполезен именно из-за того, что к нам приближаются многие, но мало кто из них может нанести нам ущерб.
Исследования показали, что в иерархии страхов страх смерти находится очень близко к страху перед публичным выступлением. Почему же человек ощущает сильный, прямо-таки животный страх перед публичным выступлением, которое, казалось бы, не имеет никакого отношения к смерти? Как раз из-за того, что между ними можно установить связь. Те, кто боятся выступать перед публикой, на самом деле боятся потери собственной идентичности из-за неудачного выступления, а это, в свою очередь, коренится в свойственной человеку потребности выживать. Для социальных животных, от муравьев до антилоп, собственная идентичность является пропуском в общность себе подобных, что, в свою очередь, является ключом к выживанию. Если детеныш теряет идентичность как дитя своих родителей, то возможным результатом этого будет их отказ от него. Для ребенка это равносильно смерти. Для взрослого, потерявшего идентичность члена племени, общины или культуры, вероятным исходом будет изгнание и смерть.
Поэтому страх выйти на трибуну и обратиться к пяти сотням человек на ежегодной конференции профессионалов в вашей области знаний — это не просто боязнь опозориться. Это боязнь показаться некомпетентным, что связано со страхом потерять работу, дом, семью, возможность приносить пользу обществу. Это связано со страхом потерять смысл существования или, если коротко, потерять свою идентичность и свою жизнь. Облегчить этот страх можно, если установить связь немотивированного страха с предполагаемым ужасным исходом. Прежде чем связать публичное выступление со смертью, нам предстоит длинное и невероятное путешествие.
Примените два этих правила к страху перед тем, что в вашу гостиную может ворваться грабитель. Во-первых, само наличие страха можно интерпретировать как хорошую новость, потому что оно подтверждает — внушающего ужас результата на данный момент не было. В жизни полно опасностей, которые настигают нас без предупреждения, поэтому мы можем только сказать: «Благодарю тебя, Господи, за сигнал, в соответствии с которым я могу действовать». Однако намного чаще мы предпочитаем сначала этот сигнал не воспринимать, пытаясь понять, сможем ли как-то обойтись.
Помните, страх говорит вам: что-то может произойти. Если это действительно происходит, мы перестаем бояться и начинаем реагировать, справляться с бедой или капитулировать или же мы начинаем бояться следующего исхода, который, как мы предсказали, может наступить. Если грабитель вломился в нашу гостиную, мы больше не боимся этого, мы боимся уже того, что может произойти дальше. Чего бы мы ни страшились, речь идет о том, что еще не произошло.
Давайте в наших исследованиях феномена страха спустимся на ступеньку ниже: в 1960-х гг. было проведено исследование с целью выявить слово, которое оказывает на человека самое сильное психологическое воздействие. Исследователи тестировали реакцию на слова «паук», «змея», «смерть», «изнасилование», «инцест», «убийство». Самую сильную реакцию вызвало слово «акула». Но почему акулы, с которыми человеческие существа сталкиваются так редко, вызывают в нас такой страх?
Причина в кажущейся случайности их нападения. Мы боимся, потому что акула нападает без предупреждения, потому что огромное создание может появиться бесшумно и бесстрастно «отделить душу от тела». Для акулы мы — никто, не более, чем мясо, а для человеческого существа потеря идентичности сама по себе равносильна смерти. Жан-Мишель Кусто в своей книге «Большая белая акула» (Great White Shark) называет акулу «самым страшным животным на Земле», хотя, конечно, есть животное намного более опасное.
Ученые восхищаются приспособленностью большой белой акулы к предопределенному ей природой образу жизни, ее скоростью, жестокой силой, остротой ощущений и решительностью. Но человек — это хищник, который обладает намного более впечатляющими способностями. Акуле не присущи сообразительность, хитрость, лукавство, ловкость, лицемерие. У акулы нет нашей звериной жестокости, потому что человек может творить такие мерзости по отношению к другому человеку, о которых акула не может даже помыслить. Это знание сидит у нас глубоко в подсознании, поэтому непроизвольный страх перед другим человеком выглядит вполне естественно.
Так же как и в случае с акулой, наибольшие опасения мы испытываем перед непредсказуемостью и случайностью проявления человеческой жестокости и насилия. Но вы уже знаете, что они редко проявляются случайно и без предупреждения. По общему мнению, опасность, исходящая от человека, — более сложное явление по сравнению с опасностью, какую представляет собой акула. Ведь все, что вам нужно знать о том, как уберечься от акул, сводится к четырем словам: не купайтесь в океане. Все, что вам нужно знать о том, как спастись от людей, находится внутри вас. Эти знания подкрепляются вашим жизненным опытом (и, я надеюсь, они теперь лучше организованы благодаря этой книге).
Мы можем время от времени заглядывать в кинотеатр и там баловаться придуманными страхами перед невероятными опасностями. Страх перед реальными людьми, который может оказаться благом, мы зачастую игнорируем. Но поскольку мы каждый день сталкиваемся с самым опасным животным на Земле, понимание принципа страха может существенно улучшить нашу жизнь.
Люди используют слово «страх» достаточно бессистемно. Чтобы понять, как он соотносится с паникой, волнением и тревогой, вспомните о подавляющем страхе, который охватил Келли, когда она поняла, что насильник намерен убить ее. Описывая свое пребывание в страшной ситуации, люди говорят: «Я окаменел». Но, если отбросить ситуации, когда замереть на месте — это часть стратегии, то надо подчеркнуть, что настоящий страх не парализует. Он придает энергию. Родни Фокс узнал об этом, когда столкнулся с источником самого сильного страха: «Я вдруг почувствовал, что двигаюсь в воде быстрее, чем когда бы то ни было раньше. Затем я понял, что меня тянет вниз акула, схватившая меня за грудь». Мощный хищник тянул его под воду, но под действием еще более мощной силы Родни ощупывал голову и морду акулы, ища ее глаза. Он нажал большими пальцами на единственные мягкие точки, которые нашел. Акула сразу отпустила его, но Родни крепко держался за нее, чтобы не дать ей возможности атаковать снова. После показавшегося вечностью погружения в бездну, он отшвырнул акулу и устремился к поверхности сквозь красное облако, расплывающееся в толще воды.
Страх закачивал кровь в руки и ноги Родни и заставлял его делать то, что он никогда бы не сделал сам. Он никогда бы не решился сражаться с большой белой акулой, но поскольку страх не позволил ему задуматься, он выжил.
Родни, который как безумный сражался с акулой, и Келли, не дыша пробиравшуюся к выходу из квартиры, подпитывала энергия из одного и того же источника: настоящего страха. Воспользуйтесь моментом, чтобы понять, как сильно он отличается от волнения, тревоги и паники. Самое сильное волнение не заставит вас сражаться с акулой или бесшумно убегать от потенциального убийцы.
Недавно меня попросили выступить перед группой сотрудников одной корпорации с лекцией на тему безопасности, но, как это часто бывает, лекция превратилась в дискуссию о страхе. Прежде чем я начал, несколько человек сказали мне: «Поговорите, пожалуйста, с Селией, она с нетерпением ждет эту встречу уже несколько недель». Оказалось, что Селия очень хочет рассказать мне о том, что за ней следят. Ее коллеги уже много чего слышали на эту тему. Когда человек приходит ко мне из страха (перед незнакомцем, коллегой, супругом, фанатом), то я, в первую очередь, всегда пытаюсь определить, действительно ли он испытывает страх, а не волнение или фобию. Это довольно просто сделать, потому что, как я указывал выше, настоящий страх появляется в присутствии опасности и всегда связан с болью или смертью.
Чтобы понять, действительно ли Селия реагирует на сигнал страха (который не является добровольным) или волнуется (что происходит добровольно), я спросил ее, боится ли она, что за ней следят, в данный момент, прямо в комнате, в которой мы сидим.
Она засмеялась. «Нет, конечно, нет. Я боюсь этого, когда иду одна поздно вечером от офиса до машины. Я ставлю машину на большой запирающейся парковке, и моя машина остается там последней, потому что я работаю допоздна. Парковка тогда уже пуста, и на ней стоит мертвая тишина». Она не назвала ни одного признака настоящей опасности, следовательно, ее ужас представлял собой не сигнал страха, а волнение, которое позволяют себе только человеческие существа.
Чтобы заставить Селию рассказать о страхе, я попросил ее пояснить, что именно пугает ее, когда она говорит, что за ней следят. «Меня пугает не то, что за мной следят. Я боюсь, что меня схватят. Я боюсь, что кто-нибудь схватит меня сзади и затащит в машину. Со мной можно сделать все, что угодно, потому что я прихожу на стоянку последней». Она несколько раз «запускала» сателлит насчет работы допоздна.
Волноваться или нет, каждый решает сам, поэтому люди волнуются, если им это в каком-то смысле на пользу. Волнение из-за выступлений на публике послужит в качестве оправдания для отказа от подобных мероприятий или для оправдания неудачи («потому что мне было так страшно»). Но каким образом волнение Селии могло ей помочь? Люди всегда расскажут, в чем действительно заключается проблема, и Селия уже это сделала.
Я спросил, почему она не может уходить с работы раньше. Ее ответ был таким: «Если бы я так поступала, все подумали бы, что я ленивая». Таким образом, Селия переживала насчет потери своей идентичности сотрудницы, которая всегда работает допоздна и уходит последней. Ее частые рассказы об опасности и страхе гарантировали быстрый перевод любого разговора на тему ее работы допоздна. Вот таким образом волнение сослужило ей службу.
Мудрые слова Франклина Делано Рузвельта: «Единственная вещь, которую мы должны бояться, — это сам страх» — можно немного перефразировать: «Нечего бояться до тех пор, пока вы не почувствуете страх». У волнения, настороженности, тревоги, озабоченности есть цель, и они все же не страх. Поэтому каждый раз, когда нет оснований связывать ужасный исход, которого вы опасаетесь, с болью или смертью и вы не получили сигнал об угрозе, не следует путать свои переживания со страхом. Наверное, это какая-то проблема, которую надо попробовать понять и решить, но волнение в этом плохой помощник. Скорее, оно будет отвлекать вас от поиска решения.
Известный синоним глагола «беспокоиться» — «изводить себя», т.е. буквально «сводить себя на нет», «изничтожать». Чтобы не позволять беспокойству играть важную роль в нашей жизни, мы должны понять, что это такое на самом деле.
Беспокойство — это страх, который мы создаем сами. Оно не аутентично. Если вы решили беспокоиться о чем-то, беспокойтесь, но знайте, что это ваш собственный выбор. Чаще всего мы беспокоимся, потому что это дает нам некую вторичную компенсацию. Тут существует много вариантов, ниже мы приведем несколько самых популярных:
• Беспокойство — это способ избегать перемен; когда мы беспокоимся, мы ничего не делаем, чтобы решить проблему.
• Беспокойство — это способ избежать признания собственного бессилия в каком-то деле, потому что оно создает иллюзию того, что мы что-то делаем. (Молитва также создает впечатление, будто мы что-то делаем, и даже самые убежденные агностики согласятся с тем, что молитва более продуктивна по сравнению с беспокойством.)
• Беспокойство — это навязчивый способ поддерживать связь с другими людьми, суть которого состоит в идее, будто беспокоиться о ком-то — значит любить. Обратная сторона этого утверждения — если не беспокоишься, значит, не любишь. Но многие люди расскажут вам, что беспокойство о них — плохая замена любви или влюбленности.
• Беспокойство — это защита от разочарований в будущем. Например, написав важный тест, студент может беспокоиться о том, не провалил ли он его. Если он может почувствовать опыт провала сейчас, отрепетировать его, так сказать, с помощью беспокойства по этому поводу, то перенесет сам провал (если он произойдет) легче. Но тут мы наблюдаем интересный выбор: поскольку в данный момент студент все равно не может ничего поделать, как будет лучше: провести два дня в беспокойстве и затем узнать, что тест он провалил, или провести два дня, не беспокоясь, и узнать о проваленном тесте? И главное: хочет ли студент узнать, что тест сдан успешно, а он провел два дня, беспокоясь без всякой причины?
Дэниел Гоулман в своей книге «Эмоциональный интеллект» приходит к выводу, что беспокойство — это своего рода «магический амулет», который, по мнению некоторых, отводит опасность. Эти люди считают, что беспокойство о чем-либо не даст этому случиться. Гоулман правильно отмечает, что вероятность большей части того, о чем эти люди беспокоятся, заведомо низка, потому что мы склонны предпринимать какие-то действия только в отношении событий, которые, по нашему мнению, могут произойти. Это значит, что очень часто сам факт нашего беспокойства о чем-либо является индикатором того, что это событие не произойдет!
Отношения между настоящим страхом и беспокойством аналогичны отношениям между болью и страданием. Боль и страх необходимы и являются важнейшими компонентами жизни человека. Страдание и беспокойство разрушительны и бесполезны. (Вспомните — великие гуманитарии работали для того, чтобы прекратить страдания, но не боль.)
Я десятки лет наблюдал за проявлениями беспокойства во всех его видах и пришел к выводу о том, что оно вредит больше, чем помогает. Оно не дает четко мыслить, приводит к пустой трате времени и укорачивает жизнь. Когда вы беспокоитесь о чем-либо, задайте себе вопрос: «Как это может мне помочь?» — и, скорее всего, вы поймете, что цена беспокойства намного больше цены перемен. Есть три цели, к которым надо стремиться, чтобы меньше зависеть от страха, но принимать его дар. Достигнуть их нелегко, но попытаться стоит:
1. Когда вы чувствуете страх, то слушайте.
2. Когда вы не чувствуете страх, то не создавайте его.
3. Если вы чувствуете, что сами придумываете причину для беспокойства, подумайте, зачем вы это делаете.
Подобно тому как некоторые люди склонны всегда предсказывать самое худшее, есть много тех, кто не склонен соглашаться с мыслью, что они могут подвергаться опасности. Часто это бывает вызвано ложной верой в то, что, называя возможный риск, мы каким-то образом провоцируем или «накликаем» его. Такой образ мышления может привести к следующему выводу: если мы не видим опасность или не принимаем ее, то ничего не случится. Только человеческие существа могут прямо смотреть на какое-то явление, находить всю информацию, необходимую для точного прогноза, может быть, даже сразу делать точный прогноз, а затем напрочь его отвергать.
Одним из моих клиентов является корпорация, в чьей нью-йоркской штаб-квартире внедрена превосходная программа обеспечения безопасности. Все двери, ведущие в помещения, где находятся офисы, всегда заперты. Чтобы пройти в любое помещение, сотрудники должны провести специальной магнитной картой над специальной пластиной. Такие пластины расположены рядом с каждой входной дверью. Президент фирмы попросил меня поговорить с сотрудницей по имени Арлен, которая настойчиво отказывалась носить свою карту доступа. Она утверждала, что карты внушают людям страх, потому что наводят на мысли о необходимости следить за безопасностью (назовем это боязнью страха). Да, соглашалась она, из-за того, что многие сотрудники работают по ночам, обеспечивать безопасность необходимо, но карточки и запертые двери нужно заменить на охранника в вестибюле, потому что «карточки делают офис похожим на военный лагерь, а это пугает людей».
Пытаясь установить связь между ее страхом перед карточками с болью или смертью, я спросил Арлен о том, что именно внушает людям страх. «Карточки увеличивают опасность, — объяснила она, — потому что их наличие говорит о том, что здесь есть что-то, что стоит взять».
Может ли быть так, спросил я, что карточки на самом деле способствуют уменьшению страха, потому что их использование означает, что посторонние не смогут проникнуть в офисы? «Нет, — сказала она, — сотрудники так не думают. Лучше не напоминать им о риске». Арлен объяснила, что металлодетекторы в аэропортах только навевают мысли об угонах самолетов, а не разубеждают людей в их возможности. Защищенная от воровства упаковка багажа не добавляет комфорта, а увеличивает опасения и, подчеркнула Арлен, «она просто приглашает попробовать что-нибудь украсть».
Дождавшись, когда она закончит свою лекцию о человеческих слабостях и о том, почему карты пугают людей, я спросил ее, согласна ли она с тем, что незапертые двери в офис могут представлять опасность для сотрудников компании. «Конечно, согласна. На моей прошлой работе на меня напали, когда я задержалась допоздна. Двери не были заперты, и парень просто зашел внутрь. Во всем здании не было никого — так что не говорите мне об опасности!»
Рассказав эту историю, Арлен раскрыла причину своей боязни карт доступа. Кроме того, она раскрыла суть своей философии борьбы со страхом: «Не говорите мне об опасности». Потом, после того как я расспросил ее о том, как она обеспечивает безопасность в квартире, в метро, в магазине, на свидании, она согласилась пользоваться карточками.
Время от времени мы реагируем на страхи, которые оказываются мнимыми, другой раз мы пропускаем настоящий страх, а иногда оказываемся где-то посередине, как это случилось с врачом по имени Билл Маккенна.
«Моя жена Линда была в командировке, поэтому я повез девочек в ресторан поужинать. Домой мы вернулись поздно, я удостоверился, что они заснули, и сам улегся в постель. Уже засыпая, я услышал внизу шум, который по какой-то причине меня напугал. Он был не громкий, и я даже точно не помню, на что он был похож. Поэтому я встал с кровати и пошел вниз, чтобы убедиться в том, что все в порядке. Я быстро обошел первый этаж и вернулся в кровать. Через полчаса я услышал звук, он был такой тихий, что до сих пор не понимаю, как он разбудил меня. Он напоминал чье-то дыхание. Я включил свет и увидел этого парня — он стоял посередине комнаты с моим пистолетом в руке и проигрывателем для компакт-дисков подмышкой».
Если задача Билла во время его похода по первому этажу заключалась в том, чтобы «убедиться, что все в порядке», как он ее обозначил, то он ее успешно решил. Если же она заключалась в том, чтобы среагировать на сигнал выживания — принять дар страха, — то он ее провалил. Если бы он, услышав этот шум на первом этаже, осознанно связал страх, который он ощутил, с возможным опасным исходом, как уже сделала его интуиция, то тогда он бы понял, что ставки очень высоки, и тогда, может быть, он ходил бы на первом этажу с целью найти источник опасности, а не для того, чтобы не найти ничего.
Если бы Билл отнесся к своему страху с уважением, то обнаружил бы взломщика раньше, чем тот нашел его пистолет. Если бы он сказал: «Раз я чувствую страх, то понимаю, что у него есть какая-то причина, так в чем она состоит?» — он смог бы вспомнить то, о чем уже было известно его интуиции и о чем он потом рассказал мне: когда он вернулся домой, в гостиной горел свет, кошка каким-то образом оказалась на улице и ждала на крыльце, рядом с подъездной дорожкой стояла необычная старая машина и ее двигатель постукивал, остывая, и т.д. и т.п. Следовательно, с учетом всех указанных фактов, этот нелогичный в других обстоятельствах шум не мог не вызывать страх.
Злоумышленник держал на мушке Билла Маккенну и его дочерей (четырех и пяти лет) больше часа. Мужчина разрешил девочкам сесть на пол в спальне родителей и смотреть на видео мультфильм «Красавица и чудовище». Он сказал Биллу, что ему нужно время, чтобы принять, как он выразился, «самое трудное решение в моей жизни» и спросил: «У тебя когда-нибудь была по-настоящему трудная проблема?» Билл кивнул в ответ.
Билл рассказал мне, что был настороже все время, пока этот человек не ушел, но совсем не боялся. «Когда кто-то держит тебя на мушке, бояться уже поздно. Я сосредоточился на более важных вещах — мне надо было сделать так, чтобы девочки вели себя спокойно, поэтому я показывал им, что все в порядке, и старался не раздражать этого парня. Так что мой страх пришел и ушел, а через некоторое время ушел и грабитель».
То, что Билл не боялся грабителя, как и то, что он испугался, услышав шум, имеет свои причины. Во-первых, взломщик не принес пистолет с собой, то есть он с самого начала не собирался убивать. Во-вторых, его целью была мелкая кража, свидетельством чего является проигрыватель для компакт-дисков, который он взял. Ну и наконец, он проявил сознательность, когда сказал, что обдумывает «самое трудное решение» своей жизни. Человек, который хочет убить, не станет делиться с предполагаемой жертвой своими мыслями о плохом и хорошем. Наоборот, он бы унижал своих жертв и держал их на расстоянии и уж точно не посвящал в свои размышления.
Взломщик не только спокойно ушел, но и оставил проигрыватель. Кроме того, он сделал семье Билла Маккенны еще одно одолжение: забрал с собой пистолет, чтобы он не достался какому-нибудь более опасному преступнику (Билл так и не купил ничего взамен). Билл разрешил дочкам досмотреть фильм, после чего уложил их спать. Они до сих пор помнят ту ночь, когда к ним пришел «полицейский с пистолетом», и для них эта история не стала тяжелым воспоминанием. Они не почувствовали страха в Билле, потому что, как он сказал мне, он сам не ощущал его.
Настоящий страх объективен, а мы — нет, и это совершенно ясно. Мег боялась, что ее убьют, Селия — что за ней следят даже тогда, когда никого рядом не было. Арлен боялась карточки с кодом доступа, хотя карточка обеспечивала ее безопасность. Билл не испугался взломщика, хотя тот находился в его спальне с пистолетом. Все это доказывает, как я уже отмечал выше, что мы выбираем странные способы оценки риска. Из-за курения ежедневно умирает больше народа, чем от удара молнии за десятилетие, но есть люди, которые успокаивают свой страх получить удар молнии во время грозы, куря сигарету. Это не логично, но логика и тревога редко сочетаются друг с другом.
Недавно я познакомился с мужем и женой средних лет из Флориды, которые только что получили разрешение на скрытое ношение короткоствольного оружия. Муж объяснил мне, зачем им это нужно: «Потому что если какой-нибудь парень войдет в ресторан и начнет стрелять, как это случилось в ресторане Luby's в Техасе[13], то я хочу иметь возможность спасти людей».
Конечно, он мог бы иметь при себе великое множество вещей, которые с большей вероятностью пригодились бы ему для спасения жизней в ресторане. Например, инъекция адреналина помогает при анафилактическом шоке (смертельно опасная аллергическая реакция на определенные продукты). Он мог бы иметь при себе маленькую острую трубочку, чтобы сделать экстренную трахеотомию человеку, который подавился и задыхается. Когда я спросил его, есть ли у него с собой хотя бы один из перечисленных предметов, он сказал: «Я бы никогда не смог воткнуть что-либо человеку в горло!» Но думал, что смог бы всадить в человека кусок свинца.
Если судить по данным статистики, то муж и жена скорее будут стрелять друг в друга, чем в преступника. Но причина тревоги этого человека — не страх смерти. Если бы дело было в этом, он, наверное, скинул бы лишних двадцать килограммов, чтобы спастись от инфаркта. Его тревога вызвана страхом перед людьми и верой в то, что он не может предугадать проявление насилия.Тревога, в отличие от страха, всегда вызвана неуверенностью.
Проще говоря, причина тревоги — это прогнозы, в точности которых вы не уверены. Если вы прогнозируете, что вас уволят с работы, и при этом вы уверены в правильности прогноза, то вы не тревожитесь из-за предстоящего увольнения. Скорее всего, вас тревожат вещи, которые вы не можете точно предсказать, например последствия потери работы. Прогнозы, в точности которых вы полностью уверены, дают вам возможность реагировать как угодно — испытывать грусть, готовиться к чему-то, принимать это. Повышение качества прогнозов ослабляет тревогу, потому что ваша уверенность усиливается. Это стоит делать, потому что выражение «меня душит тревога» очень точно передает то, что с нами делается.
Наши представления — плодородная почва, на которой могут вырастать сорняки беспокойства и тревоги. Когда мы предполагаем, что воображаемый результат предопределен, то вступаем в конфликт с тем, что Пруст называл неумолимым законом «Вообразить можно только то, что отсутствует». Другими словами, то, что вы себе представляете — равно как и то, чего вы боитесь, — не происходит.
Донна — двадцатидевятилетний кинорежиссер из Нью-Йорка, которая смело бросила свою работу и уехала на машине в Лос-Анджелес, надеясь снимать там выдающиеся документальные ленты. Благодаря своему энтузиазму она договорилась о встрече со знаменитым кинодеятелем. Примерно в пятнадцати километрах от места встречи старая машина Донны решила, что дальше ее не повезет, и остановилась прямо посреди улицы. Донна сразу связала свое опоздание с самым плохим исходом: «Я пропущу встречу, а они не согласятся ее перенести. Если заставлять ждать таких людей, как они, то шансы сделать карьеру равны нулю, и тогда я не смогу платить арендную плату за квартиру, меня из нее вышвырнут, и я сяду на пособие» и т.д. и т.п. Поскольку такой тип объединения образов создает пошаговой сценарий, псевдопрогноз кажется логичным, но на самом деле он является имитацией логики и глупейшим творческим заданием.
Проезжавшая мимо машина замедлила ход, сидящие в ней мужчина и женщина посмотрели на Донну, и мужчина спросил, не нужна ли ей помощь. Донна жестом показала, чтобы они проезжали. Находясь в состоянии стресса, она выскочила из машины и побежала по улице в поисках станции техобслуживания, дополняя по пути историю своего неминуемого краха новыми главами. Она заметила, что та машина едет за ней, но продолжала бежать. Найдя телефонную будку, она позвонила в офис руководителя студии и объяснила, что опаздывает. Как она и предполагала, ей сказали, что встречу перенести нельзя. Карьера, которую она рисовала в своем воображении, закончилась в этой телефонной будке.
Донна села на пол и начала плакать. К будке медленно подъехала та самая машина. Несмотря на то что эти люди преследовали ее, она их не боялась. Мужчина остался сидеть в машине, а женщина вышла и, постучав по стеклу, сказала: «Это ты?» Сквозь слезы Донна узнала Дженет, подругу, с которой они вместе снимали квартиру, когда учились в колледже.