Обрученные холодом Дабо Кристель
– Начиная с сегодняшнего дня вы будете запирать дверь двойным поворотом ключа, вам ясно? И будете есть только то, что подается за столом. А еще позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы ваша почтенная тетушка умерила свой пыл. Объясните ей, что не слишком-то учтиво оскорблять мадам Беренильду в ее собственном доме.
– Это совет или угроза?
Черный плащ сделал паузу, тяжкую, как свинец.
– Моя тетка – ваш надежнейший союзник, – помолчав, сказал он. – Будьте постоянно под ее надзором, никуда не выходите без ее разрешения и не доверяйте никому, кроме нее.
– «Никому, кроме нее» – это относится и к вам?
Торн презрительно фыркнул, вышел в коридор и захлопнул дверь у Офелии перед носом. Он явно не понимал шуток.
Девушка стала разыскивать свои очки, нашарила их между подушками и, подойдя к окну, протерла стекло рукавом халата. Заря уже окрасила небосвод в бледный сиреневый цвет и начала класть первые розовые мазки на облака. Величественные деревья еще окутывал туман, в котором осенняя листва казалась пепельно-серой; нужно было ждать восхода солнца, чтобы она запылала багрянцем по всему парку.
Но чем дольше Офелия разглядывала чудесный пейзаж, тем больше убеждалась в том, что все это обман зрения, подделка под истинную природу, пусть и прекрасно исполненная.
Она посмотрела вниз. По аллее, между двумя газонами, засаженными фиалками, шагал Торн в своем черном плаще, с чемоданом в руке. Этот молодчик напрочь отбил у нее охоту поспать еще.
Офелия стучала зубами – зола в камине давно уже остыла, и в комнате стоял могильный холод. Сняв ночные перчатки, которые не позволяли ей читать вещи, окружавшие ее в постели, она взяла кувшин и начала умываться над красивым фаянсовым тазиком, стоявшим рядом с трюмо.
«Ну и что дальше?» – спросила она себя, ополаскивая лицо холодной водой. Ей не сиделось на месте. Предостережения Торна скорее заинтриговали, чем напугали ее. Интересно, почему этот человек прилагает столько усилий, чтобы защитить женщину, которая ему совсем не нравится?..
И, кроме того, девушка чувствовала еще что-то неуловимое, что проскользнуло в поведении Беренильды за ужином. Может, это и пустяк, но он не давал ей покоя.
Офелия взглянула в зеркало трюмо на свой покрасневший нос и мокрые ресницы. Неужели ей придется жить под неусыпным надзором? И вдруг девушке пришла в голову спасительная мысль: «Зеркала! Если я хочу быть свободной в передвижениях, нужно обследовать все зеркала в доме!»
Она нашла в стенном шкафу бархатный пеньюар, но домашних туфель нигде не обнаружила и, поморщившись, втиснула ноги в свои ботинки, скукоженные от сырости. Потом открыла дверь и, стараясь ступать бесшумно, пошла по главному коридору второго этажа. Им с теткой предоставили две гостевые комнаты по обе стороны личных покоев Беренильды. Кроме того, здесь было еще шесть незанятых помещений, которые девушка обследовала, одно за другим. Потом, заглянув попутно в бельевую и два туалета, она спустилась по лестнице. На первом этаже слуги в ливреях и горничные в фартучках, несмотря на ранний час, уже начищали перила, стирали пыль с ваз, разводили огонь в каминах. В доме витали запахи воска, горящих дров и кофе.
Слуги учтиво здоровались с Офелией, пока она обходила маленькие гостиные, столовую, бильярдную и музыкальный салон, но явно пришли в замешательство, когда она стала обследовать кухню, прачечную и буфетную.
Офелия старалась отразиться в каждом зеркале, каждом трюмо. Способность летать сквозь зеркала не очень отличалась от чтения, что бы там ни думал ее старый крестный, но была гораздо более загадочной. Любое зеркало запоминает образ, который запечатлелся на его поверхности. По какой-то неведомой причине некоторые чтецы могли прокладывать себе путь между двумя зеркалами, в которых они отражались ранее. Но это не относилось ни к простым стеклам, ни к шероховатым поверхностям, ни к зеркалам, находившимся далеко друг от друга.
Офелия попробовала, хотя и без особой надежды на успех, пролететь в свою детскую спальню на Аниме. Однако зеркало, вместо того чтобы превратиться в текучую материю, осталось под ее пальцами непроницаемо твердым и холодным, как самые обычные зеркала: расстояние между ковчегами было слишком велико. Офелия понимала это и все же почувствовала разочарование.
Поднявшись по черной лестнице, девушка очутилась в заброшенном крыле замка. Здесь мебель в коридорах и передних была покрыта белыми чехлами и все предметы обстановки напоминали спящих призраков. Офелия расчихалась от запаха пыли. Может быть, эти комнаты предназначались другим членам клана, когда они гостили у госпожи Беренильды?
Девушка отворила двустворчатую дверь в глубине галереи, где царил гнилостный запах плесени. Но этот запах не подготовил ее к тому, что она обнаружила внутри. Узорчатые занавеси, широкая кровать с деревянным резным изголовьем, потолок, украшенный фресками… Офелия никогда еще не видела такой роскошной комнаты. Больше всего ее удивило приятное тепло: в камине не было огня, а в галерее, за дверью, стоял ледяной холод. Но ее изумление возросло еще больше, когда она увидела на ковре лошадку-качалку и целую армию оловянных солдатиков.
Это была детская.
Любопытство побудило Офелию войти, чтобы рассмотреть фотографии в рамках, развешанные по стенам. С каждой из них глядела супружеская пара с маленьким ребенком.
– А вы ранняя пташка!
Офелия обернулась: в дверях стояла улыбающаяся Беренильда, свежая и полностью одетая. Ее фигуру облекало просторное атласное платье, волосы были собраны в высокий затейливый шиньон. В руке она держала пяльцы для вышивания.
– Я вас искала, милая малютка. Как вы сюда забрели?
– Кто эти люди, мадам? Члены вашей семьи?
Губы Беренильды приоткрылись в легкой улыбке, показав жемчужные зубки. Она подошла к Офелии и взглянула на фотографии. Теперь, когда они стояли рядом, их разница в росте особенно бросалась в глаза: Беренильда, хотя и не такая высокая, как ее племянник, все же была на голову выше Офелии.
– Ну конечно нет! – ответила она со своим очаровательным акцентом, смеясь от души. – Это бывшие владельцы замка. Уже много лет, как они мертвы.
Офелии показалось странным, что Беренильда унаследовала замок, не будучи в родстве с этими людьми. Она еще раз взглянула на их строгие лица. Глаза были затенены от бровей до нижних век. Что это, макияж? Но фотографии были не настолько четкими, чтобы определить это.
– А… ребенок? – спросила она.
Улыбка Беренильды чуть померкла, став почти грустной.
– Пока этот ребенок жив, комната тоже будет жить. С ней можно делать всё что угодно: зачехлить мебель, вынести ее прочь, наглухо закрыть ставни, – она всегда будет такой, какой вы сейчас ее видите. И так оно наверняка лучше.
Значит, снова обман зрения? Офелия нашла это странным, хотя не особенно удивилась. В конце концов, жители Анимы тоже умели изменять облик своих домов. Она собралась было расспросить, каким образом здесь создают такой оптический эффект и что стало с ребенком, запечатленным на фотографиях, но Беренильда перебила ее, предложив посидеть с ней в креслах, под лампой с розовым абажуром.
– Вы любите вышивать, Офелия?
– О нет, мадам, боюсь, что я слишком неловкая для такого занятия.
Беренильда опустила пяльцы на колени, и ее холеные пальцы, украшенные татуировками, начали спокойно класть стежок за стежком.
– Вчера вы назвали себя «недостойной того, чтобы вами любоваться», сегодня – «неловкой», – промурлыкала она. – Да еще этот тоненький голосок, из-за которого вас трудно расслышать! В конце концов я подумаю, что вам безразлично, оценю ли я ваши достоинства, дорогая моя крошка. Вы либо слишком скромны, либо слишком умелая притворщица.
Несмотря на мягкий уют и красивые драпировки, Офелии было не по себе в этой комнате. Ей казалось, что она вторглась в святилище, где каждая игрушка – от заводной обезьянки до марионеток с вывернутыми конечностями – сурово осуждает ее. Нет ничего мрачнее детской без детей.
– Но я действительно ужасно неловкая, мадам. Когда мне было тринадцать лет, со мной произошел несчастный случай. Я застряла между двумя зеркалами на несколько часов. И с тех пор тело не всегда подчиняется мне.
Красивое лицо Беренильды озарилось улыбкой.
– Какая вы забавная! Вы мне нравитесь.
Офелия, с ее грязными ботинками и всклокоченными волосами, чувствовала себя замарашкой рядом с этой блестящей светской дамой. А та, оставив пяльцы на коленях, с порывистой нежностью сжала руки Офелии, затянутые в перчатки.
– Я понимаю, что вы слегка нервничаете, моя дорогая крошка. Все это так непривычно для вас! Не бойтесь меня, вы можете доверить мне свои переживания, как доверили бы их вашей матушке!
Офелия остереглась признаться Беренильде, что ее мать – последний человек на свете, кому она стала бы поверять свои мысли и страхи. Она не собиралась изливать душу тетушке Торна, ей хотелось другого – получить конкретные ответы на свои вопросы.
Но Беренильда внезапно отдернула руки и извинилась:
– О, простите, я все время забываю, что вы чтица.
Офелия не сразу поняла, что смущает Беренильду.
– Когда я в перчатках, я не могу читать, мадам. Но даже когда я их снимаю, вы можете брать меня за руки без всяких опасений. Я читаю не людей, а только предметы.
– Спасибо, я это учту.
– Ваш племянник сообщил мне, что он работает в интендантстве. А кто же его хозяин?
Глаза Беренильды, сверкающие и прекрасные, как драгоценные камни, изумленно расширились. Ее журчащий смех прозвучал на всю комнату.
– Я что, сказала какую-то глупость? – удивилась Офелия.
– О нет, это всё Торн виноват, – ответила Беренильда, не переставая смеяться. – Узнаю своего племянника: он скупится на слова так же, как на хорошие манеры. Дело в том, что он не «работает в интендантстве», как вы выразились. Он – суперинтендант монсеньора Фарука, главный администратор управления финансов Небограда и всех провинций Полюса.
Очки Офелии приняли бледно-голубой цвет, а Беренильда подкрепила свои слова кивком.
– Именно так, моя дорогая, ваш будущий супруг – самый главный бухгалтер королевства.
Офелии с трудом верилось в это ошеломляющее сообщение. Мрачный, грубый, неотесанный Торн – чиновник высшего ранга?! Это не укладывалось у нее в голове. Но тогда зачем ее, неуклюжую простушку, выбрали в жены для такого знатного человека? Напрашивалась мысль, что этим браком хотели наказать не Офелию, а Торна.
– Я плохо представляю себе мое место в вашем клане, – призналась она. – Чего вы ждете от меня, помимо детей?
– Как это – чего?! – воскликнула Беренильда.
Офелия укрылась за маской бесстрастного, чуть благодушного спокойствия, но в глубине души заинтересовалась этой реакцией. Неужели ее вопрос был таким уж шокирующим?
– На Аниме я заведовала музеем, – объяснила она вполголоса. – Может быть, здесь от меня ждут, чтобы я занималась тем же или чем-то еще в этом роде? Мне бы не хотелось быть вам в тягость, так что вы можете располагать мной…
Больше всего Офелии хотелось добиться независимости. Беренильда задумчиво обвела своим прелестным, прозрачным взглядом книжки с картинками в книжном шкафу.
– Музей?.. Да, я полагаю, это могло бы стать интересным занятием. Здесь, на Полюсе, женщинам живется скучновато, нам не доверяют важных обязанностей, как у вас на Аниме. Но мы подумаем об этом позже, когда ваше положение при дворе станет достаточно прочным. А пока придется вам потерпеть, милое мое дитя…
Если Офелии и не терпелось чего-то достичь, то уж точно не «положения при дворе». Девушка знала о нем лишь по записям Аделаиды: «Мы проводим дни за карточными играми и прогулками в парках», – и такой образ жизни отнюдь не соблазнял ее.
– А как мне достичь этого положения? – спросила она с легкой тревогой. – Я должна буду участвовать в светской жизни и представиться Духу вашей Семьи?
Беренильда снова взялась за вышивание, но ее светлый взгляд слегка омрачился. Офелия поняла, что, сама того не желая, чем-то задела ее.
– Вы увидите монсеньора Фарука только издали, дитя мое. Что же касается светской жизни, то о ней пока рано говорить. Нам придется подождать до конца лета, когда состоится ваша свадьба. Настоятельницы Анимы просили, чтобы мы строго соблюдали сроки помолвки. Это позволит вам с Торном лучше узнать друг друга. И, кроме того, – добавила Беренильда, слегка нахмурившись, – мы таким образом успеем подготовить вас к жизни при дворе.
Офелии было неудобно сидеть в слишком мягких подушках. Она сдвинулась на край кресла и посмотрела на свои заляпанные грязью ботинки, торчавшие из-под подола ночной рубашки.
Ее подозрения подтверждались: Беренильда что-то утаивала от нее. Девушка подняла голову и взглянула в окно. Первые лучи солнца пронзили золотыми стрелами завесу тумана, и по земле протянулись тени деревьев.
– Этот парк… эта комната… – прошептала Офелия. – Неужели все это – обман зрения?
Беренильда продолжала вышивать, спокойная и безмятежная, как горное озеро.
– Да, милая крошка, но я не имею к этому никакого отношения. Драконы не способны создавать иллюзии; это свойственно скорее клану наших врагов.
«Вражеский клан, от которого Беренильда все-таки унаследовала замок и парк, – подумала Офелия. – Может быть, их связывают не такие уж скверные отношения?»
– А в чем заключаются ваши свойства, мадам?
– Какой нескромный вопрос! – притворно возмутилась Беренильда, не отрывая глаз от своих пялец. – Все равно что спросить у женщины о ее возрасте. Мне кажется, вашему нареченному следовало бы обучить вас всему этому…
– Мы оба не слишком разговорчивы, – заметила Офелия, осторожно подбирая слова. – И, кстати, не в обиду будь сказано, я боюсь, что ваш племянник не склонен отдать мне свое сердце.
– Сердце Торна… – усмехнулась Беренильда. – Что это, миф? Необитаемый остров? Иссохший комочек плоти? Скажу вам одно, милое дитя: я никогда не видела, чтобы Торн был кем-то увлечен.
Офелия вспомнила, с каким необычным для него красноречием он говорил ей о своей тетке.
– Торн очень привязан к вам, мадам.
– Это верно, – признала Беренильда. – Я и сама люблю его, как мать. Думаю, он тоже питает ко мне теплые чувства, тем более трогательные, что это ему совершенно несвойственно. Я уже и не надеялась, что он полюбит какую-нибудь женщину. Знаю, он немного сердится на меня за то, что я принудила его жениться… Я вижу, ваши очки часто меняют цвет, – внезапно сказала она, улыбнувшись, – как забавно!
– Просто солнце встает, мадам, и они приспосабливаются к новому освещению…
Офелия взглянула на Беренильду сквозь противный серый цвет, который приняли стекла ее очков, и решила быть чуточку более искренней:
– …А также к моему настроению. По правде говоря, мне кажется, Торн надеялся, что вы подберете ему жену, более похожую на вас. Боюсь, я полная противоположность этому идеалу.
– Вы боитесь или вас это утешает?
Беренильда внимательно следила за выражением лица своей гостьи, словно забавлялась необыкновенно увлекательной игрой.
– Не смущайтесь, Офелия, я не расставляю вам никакой ловушки. Вы думаете, я не понимаю ваших чувств? Вас насильно отдают замуж за человека, которого вы не знаете, который холоден как айсберг. Но я хочу вас успокоить, дитя мое: Торн – человек долга. Я полагаю, он просто-напросто приучил себя к мысли, что никогда не женится. А вы разрушили это убеждение, вот и все.
– Но почему он не хотел жениться? Оказать уважение своему клану, создав семью, – разве это не долг каждого его члена?
И Офелия поправила сползавшие очки, посмеиваясь про себя: уж кому бы говорить такое, только не ей…
– Он не мог этого сделать, – спокойно возразила Беренильда. – Вы ведь не знаете, почему я стала искать ему невесту так далеко от Полюса, не в обиду вам будь сказано.
– Прикажете что-нибудь подать, мадам?
Старый слуга, возникший на пороге комнаты, был явно удивлен тем, что видит свою хозяйку в этом крыле замка. Беренильда небрежно отбросила пяльцы на соседнее кресло.
– Чаю и бисквитов с апельсиновым джемом! Подайте их в малую гостиную, мы уходим отсюда… Так о чем мы говорили, крошка моя? – спросила она, обратив к Офелии ясные лазурные глаза.
– О том, что Торн не мог жениться. Признаюсь, я не совсем понимаю, что мешает мужчине вступить в брак, если таково его желание.
– Дело в том, что он бастард[8].
Офелия замигала, ослепленная солнечным светом, хлынувшим в окна. Значит, Торн – незаконнорожденный?
– Его покойный отец, мой брат, имел глупость полюбить девушку из другого клана, – объяснила Беренильда, – а семья из этого клана, к несчастью, с тех пор попала в немилость.
При этих словах ее гладкое лицо исказила злоба. «Это больше чем презрение, – подумала Офелия, – это жгучая ненависть». Беренильда протянула Офелии свою красивую руку, покрытую татуировкой, чтобы девушка помогла ей встать.
– Торна чуть не изгнали из общества вместе с его развратной матерью, – продолжала она, уже спокойнее. – Мой дражайший брат совершил еще одну глупость – он скончался, не успев официально признать сына, и мне пришлось использовать все свое влияние, чтобы спасти мальчика от бедствий. Как видите, я в этом преуспела.
И Беренильда с грохотом захлопнула створки двери. Ее злобная усмешка уступила место мягкой улыбке, голос опять стал медоточивым.
– Вы не спускаете глаз с татуировок на руках у меня и моей матери. Так знайте же, милая моя Офелия, что это знак клана Драконов – почетный знак, на который Торн никогда не сможет претендовать. И в нашем клане не найдется девушки, которая согласилась бы вступить брак с бастардом, сыном опозоренного отца.
Офелия усиленно размышляла над этими словами. На Аниме тоже могли сурово наказать человека, опорочившего честь Семьи, но предать из-за него проклятию целый клан… Да, Торн был прав: здешние обычаи более чем суровы…
Вдали раздался медный звон стенных часов. Беренильда, погруженная в свои мысли, внезапно встрепенулась:
– Боже мой, я совсем забыла о партии в крокет у графини Ингрид!
Она потрепала Офелию по щеке.
– Я не приглашаю вас присоединиться к нам – вы, наверно, еще не опомнились от долгого путешествия. Выпейте чаю в гостиной, отдохните у себя в спальне и распоряжайтесь лакеями, как вам угодно!
Офелия посмотрела вслед Беренильде, которая торопливо шла в своем шуршащем платье по галерее, заставленной белыми призраками мебели.
Потом задала себе вопрос: а что это такое – лакеи?
Эскапада[9]
«Мама, папа…»
Гусиное перо, начертавшее эти два слова, долго висело в бездействии над листом бумаги. Офелия просто не знала, что писать дальше. Ей не хватало красноречия ни в устных беседах, ни в письмах. Она не умела выражать словами то, что ее глубоко волновало.
Девушка загляделась на языки пламени в камине. Она сидела на меховой шкуре в маленькой гостиной, а низкая скамеечка для ног заменяла ей письменный стол. Трехцветный шарф лениво свернулся кольцами на полу, словно уснувшая змея.
Она опять склонилась над письмом. Ей всегда трудно было общаться с родителями. Мать обладала всесокрушающей энергией, не оставлявшей места ничему, кроме ее собственной персоны. Она говорила, требовала, жестикулировала и не слушала никого, кроме себя. Что до отца, то он давно уже стал тенью своей жены и вяло одобрял все ее действия, не отрывая глаз от пола.
Офелия знала, чт ее матери хотелось прочесть в письме – выражения горячей дочерней благодарности и первые придворные сплетни, которые она потом могла бы разносить по знакомым. Но Офелия не собиралась радовать ее ни тем ни другим. Не будет же она благодарить свою семью за то, что ее сослали на другой конец света, на этот жуткий ковчег… А что касается сплетен, тут ей и вовсе нечего было сказать, и это ее ничуть не заботило.
Она продолжила письмо стандартными вопросами: «Как вы все поживаете? Удалось ли найти кого-нибудь, кто заменил меня в музее? Выходит ли мой крестный хоть изредка из своих архивов? Хорошо ли учатся мои сестрички? С кем Гектор делит теперь спальню?»
Дописывая последние слова, Офелия почувствовала, как у нее сжалось сердце. Она обожала брата, и одна мысль о том, что он будет расти без нее, что она станет ему чужой, леденила ей кровь. Она решила, что вопросов уже достаточно.
Обмакнув перо в чернильницу, девушка тяжело вздохнула. Нужно ли ей написать хоть что-нибудь о своем женихе и об их отношениях? Она понятия не имела, чт он собой представляет на самом деле. Неотесанный грубиян? Важный чиновник? Безжалостный убийца? Человек долга? Бастард, опозоренный своим незаконным рождением? Слишком уж много ипостасей смешалось в одном человеке, и девушка не знала, с какой из них ей скоро придется иметь дело.
«Мы прибыли вчера, путешествие прошло благополучно» – медленно написала она вместо всего этого. Хоть тут ей не пришлось кривить душой, но она умолчала о главном – о предупреждении Торна в дирижабле, об их тайном появлении в замке Беренильды, о распрях между кланами.
А кроме того, была еще дверь в глубине парка, через которую они прошли накануне. Офелия потом вернулась к ней и нашла ее запертой наглухо. Она попросила ключ у слуг, но те ответили, что им всем запрещено его отдавать. Несмотря на учтивое обхождение лакеев и изысканные манеры их госпожи, она чувствовала себя пленницей… и не была уверена, что об этом можно писать родителям.
– Ну вот! – воскликнула тетушка Розелина.
Офелия обернулась. Ее крестная, сидевшая за маленьким секретером, отложила перо на бронзовую подставку и начала складывать три густо исписанных листка.
– Вы уже кончили? – удивленно спросила Офелия.
– Ну еще бы! У меня была целая ночь и целый день, чтобы обдумать свое письмо. Настоятельницы узнают все, что здесь творится, можешь мне поверить.
Офелия задумчиво посмотрела на изящные каминные часы, звонко отсчитывающие секунды. Скоро уже девять вечера, а от Торна и Беренильды никаких известий. За окном стоял мрак, парка не было видно. В темных стеклах, как в зеркале, отражались огни ламп и пламя в камине гостиной.
– Боюсь, ваше письмо никогда не уйдет с Полюса, – тихо сказала девушка.
– Ну что за глупости?! – возмутилась Розелина.
Офелия прижала палец к губам, призывая ее понизить голос. Подойдя к секретеру, она повертела в руках конверт с теткиным письмом.
– Вы же слышали, что сказала мадам Беренильда, – прошептала она. – Нам придется отдать письма Торну. А я не так уж наивна и думаю, чт он их никуда не отошлет, если их содержание нарушит его планы.
Тетушка Розелина резко поднялась со стула и бросила на Офелию пытливый, чуточку удивленный взгляд. В свете лампы ее лицо казалось еще желтее, чем обычно.
– Если я правильно тебя поняла, мы здесь совершенно беззащитны?
Офелия кивнула. Да, в этом она была убеждена. Никто не придет им на помощь, а Настоятельницы не откажутся от принятого решения.
– И тебя это не пугает? – спросила тетушка Розелина, прижмурившись, как старая кошка.
Офелия подула на свои очки и потерла их о рукав.
– Немного пугает, – призналась она. – Особенно то, чего здесь недоговаривают.
Розелина поджала губы, подумала, взяла конверт, решительно разорвала его пополам и снова уселась за секретер.
– Ну хорошо, – вздохнула она, взявшись за перо. – Попробую написать помягче, хотя эти экивоки совсем не в моем духе.
Когда Офелия села перед своей скамеечкой, тетка сухо добавила:
– Я всегда считала, что ты дочь своего отца – ни самолюбия, ни воли. Оказывается, я тебя плохо знала, детка.
Офелия и сама не поняла, почему эти слова согрели ее. И в конце письма она добавила: «Я счастлива, что здесь, со мной, тетушка Розелина».
– Уже ночь на дворе, – объявила тетка, бросив неодобрительный взгляд в окно. – А наших хозяев всё нет как нет! Надеюсь, они о нас не забыли. Бабушка очень мила, но, по-моему, она слегка не в себе.
– Они живут по расписанию двора, – ответила Офелия, пожав плечами.
– Двор! – фыркнула Розелина, яростно царапая пером бумагу. – Слишком красивое слово для здешнего безумного театра, где за кулисами люди режут друг друга. Если уж выбирать, то нам лучше сидеть тут, под крылышком у этих полоумных!
Офелия нахмурилась, поглаживая свой шарф. Она не разделяла мнение тетки. Мысль о том, что она будет лишена свободы передвижения, приводила ее в ужас. Сначала ее посадят в клетку, якобы желая защитить, а потом, в один прекрасный день, клетка превратится в тюрьму. Женщина, запертая в четырех стенах, чье единственное назначение – рожать детей своему супругу… Вот во что они ее превратят, если она сейчас же не возьмет будущее в свои руки.
– Вы тут не скучаете, мои милые?
Офелия и Розелина оторвались от своей корреспонденции. Бабушка Торна отворила двустворчатую дверь так тихо, что они и не слышали, как она вошла. Старуха ужасно напоминала черепаху согбенной спиной, морщинистой шеей, медленными движениями и щербатой улыбкой, разрезавшей ее лицо от уха до уха.
– Нет, спасибо, мадам, – ответила тетушка Розелина, стараясь говорить громко и раздельно. – Вы очень любезны.
– Мне только что звонила дочь, – объявила бабушка. – Она просит у вас извинения, ее задержали. Она вернется завтра утром. – И добавила, сокрушенно покачав головой: – Ох, не нравятся мне все эти светские развлечения! А ей кажется, что она непременно должна в них участвовать. Это очень неразумно…
Офелия уловила беспокойство в ее голосе. Неужели Беренильда тоже подвергается опасности, показываясь при дворе?
– А ваш внук? – спросила она. – Когда он вернется?
По правде говоря, девушка не спешила его увидеть, и ответ порадовал ее:
– Ах, бедное мое дитя, это такой серьезный мальчик! Он весь в делах, непрерывно смотрит на часы, ни минуты не посидит на месте! Едва успевает поесть! Боюсь, что вам всегда придется видеть его только мельком.
– Мы должны отдать ему наши письма, – сказала тетушка Розелина. – И нужно указать нашим родным обратный адрес, на который они могли бы нам писать.
Бабушка так усердно закивала, что Офелия подумала: сейчас она устанет и втянет голову в плечи, как черепаха под панцирь.
Назавтра, уже после полудня, Беренильда вернулась в замок, упала без сил на свою кровать с балдахином и потребовала кофе.
– Ах, эти светские оковы, милая Офелия! – воскликнула она, когда девушка пришла поздороваться с ней. – Вы даже не понимаете, как счастливы, что избавлены от них! Будьте добры, передайте мне вон то зеркало на консоли.
Офелия взяла красивое ручное зеркальце и подала его Беренильде, едва не уронив по дороге. Красавица приподнялась, опершись на подушки, и начала с тревогой рассматривать маленькую, едва заметную морщинку на лбу.
– Мне необходимо как следует отдохнуть, если я не хочу превратиться в развалину.
Слуга подал хозяйке чашку кофе, но та с отвращением оттолкнула ее и устало улыбнулась Офелии и тетушке Розелине.
– Я страшно сожалею, что мне пришлось так долго отсутствовать, – сказала она. – Надеюсь, вы не очень скучали без меня?
Беренильда задала этот вопрос только из вежливости, после чего отпустила их и заперлась в своей спальне, вызвав презрительное фырканье тетушки Розелины.
Последующие дни проходили примерно так же. Офелия совсем не видела жениха, встречала Беренильду в коротких промежутках между ее отсутствиями, обменивалась несколькими вежливыми словами с бабушкой, а остальное время проводила в обществе тетки. Ее жизнь свелась к унылой рутине, состоявшей из одиноких прогулок в парке, безмолвных трапез, чтения долгими вечерами и прочих занятий, помогавших кое-как разгонять скуку. Единственным приятным событием стала, в один из дней, доставка их чемоданов, что несколько утешило тетушку Розелину. А Офелия, со своей стороны, заставляла себя при любых обстоятельствах сохранять на лице выражение покорности. Было важно не вызывать подозрений – особенно когда она слишком долго пропадала в глубине парка.
Однажды вечером она ушла к себе раньше обычного. После того как часы отзвонили четыре раза, Офелия решила, что настал момент размять ноги.
Она надела одно из своих старых немодных платьев с пуговицами до подбородка и накинула сверху черный плащ с просторным капюшоном, скрывшим ее лицо до самых очков. У нее не хватило духа будить свой шарф, который дремал, свернувшись клубком под одеялом. Девушка решительно нырнула в зеркало спальни, выбралась из зеркала вестибюля и с бесконечными предосторожностями отодвинула засов на входной двери.
Снаружи, над парком, сияло фальшивое звездное небо. Офелия пересекла лужайку, стараясь держаться в тени деревьев, прошла по каменному мостику и приблизилась к узкой деревянной двери, отрезвшей владения Беренильды от остального мира.
Опустившись на колени, она приложила ладонь к деревянной створке. К этому моменту девушка готовила дверь во время своих долгих прогулок по парку, день ото дня нашептывая ей ласковые слова, вдыхая в нее жизнь, приучая к себе. Теперь все зависело от благосклонности двери. И Офелия произнесла повелительным шепотом:
– Отворись!
Раздался щелчок. Девушка схватилась за дверную ручку, и дверь, одиноко стоявшая посреди газона, распахнулась. За ней виднелась лестница в несколько ступенек. Офелия прикрыла за собой створку, вошла в тесный дворик со сторожкой и огляделась. Трудно было поверить, что за этой ветхой лачугой скрывается великолепное имение с замком.
Офелия углубилась в лабиринт проулков, окутанных зловонным маревом, сквозь которое с трудом пробивался свет фонарей. Девушка с улыбкой подумала, что впервые за все время, показавшееся ей бесконечным, она вольна идти куда угодно. Это не было бегством – она просто хотела увидеть мир, где ей предстояло жить. Да и чего ей бояться – ведь у нее на лбу не написано, что она невеста Торна!
Офелия шагала по безлюдным полутемным улицам. Здесь было сыро и намного холоднее, чем в парке замка, но она с удовольствием вдыхала этот настоящий – не иллюзорный – воздух. Глядя на запертые двери и слепые фасады квартала, девушка спрашивала себя, уж не скрывают ли и они за своим внешним убожеством замки и сады.
На углу одной из улиц ее остановил странный звук. Позади фонаря, между двумя домами, вибрировал белый стеклянный прямоугольник. Это было окно, настоящее окно. Офелия растворила его, и сильный ветер, откинув назад капюшон, мгновенно залепил ей лицо снегом. Девушка отпрянула, закашлялась и, держась обеими руками за оконную раму, все же выглянула наружу. Посмотрев вниз, она узнала скопище наклонных башенок, головокружительных аркад и зубчатых крепостных стен, опутавших всю поверхноть Небограда. Под ним мерцали ледяные кольца. А еще ниже едва виднелся еловый лес, качавшийся под ветром. Холод был невыносимый. Офелия закрыла тяжелую стеклянную створку, стряхнула снег с плаща и отправилась дальше.
Впереди раздался металлический цокот, и она едва успела спрятаться в темном тупике. В ее сторону шел старик в роскошном наряде, с перстнями на всех пальцах, с жемчужными нитями, вплетенными в бороду. Он опирался на серебряную трость, отмечавшую звонким стуком каждый его шаг. Офелия подумала, что он похож на короля. Его глаза были странно затенены, точь-в-точь как у людей на фотографиях в детской.
Старик прошествовал мимо тупика, куда забилась Офелия, не заметив ее. Он тихо насвистывал на ходу. И тут Офелия поняла, что на его глазах лежит не тень – это была татуировка до самых бровей.
Внезапно Офелию ослепил яркий фейерверк. Тихий свист старика бесследно растворился в громкой карнавальной музыке. Девушку окружила веселая толпа в масках. Она осыпала ей голову пестрым конфетти и исчезла так же внезапно, как возникла. Тем временем старик и его трость медленно удалялись.
Растерянная Офелия отряхнула волосы, не нашла там никакого конфетти и посмотрела вслед старику. Иллюзионист, создатель миражей… Значит, он принадлежит к клану, враждующему с Драконами? Девушка подумала: не разумнее ли вернуться? Но она всегда плохо ориентировалась, и ей не удалось найти обратную дорогу к замку Беренильды. Зловонные, окутанные туманом проулки походили один на другой, как две капли воды.
Офелия спустилась по лестнице, которую раньше не видела, и, поколебавшись, выбрала на развилке одну из двух широких улиц. Она прошла в арку, испускавшую зловоние отбросов, и замедлила шаг, увидев на стене объявления:
ВЫСОКАЯ МОДА
ЗОЛОТЫЕ РУКИ БАРОНА МЕЛЬХИОРА
СОВЕРШАЮТ ЧУДЕСА!
ЛЕЧИМ АСТМУ, РЕВМАТИЗМ, НЕВРОЗ!
«ИЛЛЮЗИОН» ДАМЫ КУНИГУНДЫ
СВЕТОВЫЕ ПАНТОМИМЫ ОПТИЧЕСКОГО ТЕАТРА
Девушка сорвала одно из объявлений, чтобы получше разглядеть его, и тут же оказалась лицом к лицу с собственным отражением. Объявления были прикреплены к зеркальной поверхности! Офелия радостно нырнула в нее.
Чем дальше девушка продвигалась, тем реже ей встречались афиши, зато ее собственное отражение бесконечно множилось.
Это был вход в зеркальный лабиринт. Вот повезло так повезло: с помощью зеркал она сможет попасть в свою спальню!
Офелия безмятежно прохаживалась среди других Офелий, в таких же капюшонах до глаз, чуть растерянно смотревших сквозь очки. Увлекшись этой игрой, она долго блуждала по бесконечным коридорам, как вдруг заметила, что уличная мостовая сменилась красивым навощенным паркетом теплого, «виолончельного» цвета. Еще несколько шагов, и она попала из зеркальной галереи в боковые, совсем уж путаные коридоры. Вскоре к ее отражению добавились чужие, и она очутилась в толпе дам под вуалями, офицеров в блестящих мундирах и еще каких-то людей в шляпах с перьями, пышных париках и фарфоровых масках. Все они самозабвенно кружились в танце, с бокалами шампанского в руках. Потом быстрая музыка сменилась вальсом. Офелия поняла, что попала в самую гущу костюмированного бала.
На девушку внимания никто не обращал, но на всякий случай она зачернила очки. Ее мучила жажда, и, когда мимо проходил лакей, она даже отважилась подхватить у него с подноса бокал шампанского.
Офелия прогуливалась вдоль зеркальных стен, с любопытством глядя на карнавал и готовясь в любой момент пролететь сквозь свое отражение. Она внимательно слушала разговоры окружающих, но очень скоро разочаровалась. Гости болтали о сущих пустяках, не затрагивали никаких серьезных, интересных тем, а некоторые из них говорили с таким причудливым акцентом, что девушка их почти не понимала.
Мир, которым Офелию пугали с момента приезда, на первый взгляд вовсе не казался таким опасным. И хотя она любила покой и тишину, сейчас ей было приятно видеть новые лица, пусть даже в масках. От каждого глотка шампанского у нее приятно пощипывало язык. Ей было весело среди толпы незнакомцев, и по этому удовольствию она могла судить, насколько ее угнетала мрачная атмосфера замка.
– Господин посол! – позвала дама, стоявшая рядом.
Она была одета в роскошное платье с фижмами и обмахивалась перламутровым веером в золотой оправе. Офелия не устояла от искушения рассмотреть подходившего к ней мужчину. А вдруг он потомок той женщины, которую прабабушка Аделаида называла «госпожа посол» и так подробно описывала в своем путевом дневнике? Костюм незнакомца – побитый молью камзол, дырявые митенки, помятый шапокляк[10] – грубо дисгармонировал с праздничными, пестрыми нарядами вокруг. Он был без маски, с открытым лицом, и Офелия, обычно равнодушная к мужской красоте, не могла не признать, что этот человек очень хорош собой. Благородное, довольно молодое лицо с правильными чертами было безукоризненно выбрито, но отличалось чрезмерной бледностью. Ярко-голубые глаза, казалось, отражали лазурь небосвода.
Посол отдал учтивый поклон окликнувшей его даме и, сняв цилиндр, сказал:
– К вашим услугам, мадам Ольга!
Выпрямившись, он искоса взглянул в сторону Офелии, и этот зоркий взгляд проник вглубь ее капюшона, сквозь темные очки. Девушка едва не выронила свой бокал. Но не отвела глаз, не шевельнулась, не отступила назад. Она не должна была делать ничего, что выдало бы в ней незваную гостью.
Однако взгляд посла, небрежно скользнув по ее фигуре, обратился к Ольге, которая кокетливо хлопнула его веером по плечу.
– Я вижу, мой скромный праздник вас не развлекает? Почему вы сидите в углу, как сыч?
– Мне скучно, – бесцеремонно ответил он.
Офелию шокировала его откровенность. Госпожа Ольга рассмеялась, но ее смех прозвучал чуточку фальшиво.
– Ну, разумеется, где уж нам сравниться с приемами в Лунном Свете! Полагаю, что здесь всё слишком «чинно» для вас, не так ли?
И она спрятала лицо за веером так, что остались видны только ее глаза. Взгляд, устремленный на посла, был полон обожания.
– Будьте моим кавалером? – проворковала она. – Я не заставлю вас скучать.
Офелия застыла от удивления. Веки дамы были покрыты той же темной татуировкой, что у старика, который встретился ей на улице. Она взглянула на танцующую толпу. Неужели все эти люди носят такой же отличительный знак?
– Благодарю вас, мадам, но я спешу, – ответил посол с загадочной улыбкой.
– О! – воскликнула дама, крайне заинтригованная. – Неужели вас ждут в другом месте?
Читать бесплатно другие книги:
