Обрученные холодом Дабо Кристель
«Сделайте то, сделайте это…» В некотором отношении Торн был достойным племянником своей тетки. Офелия обогнула массивный деревянный стол и сдвинула вбок тонкую дверь гардеробной. Там висела только одежда Торна, в высшей степени строгая и, конечно, гигантских размеров. За неимением лучшего девушка выбрала длинный черный плащ.
Глянув мельком назад, она убедилась, что Торн на нее не смотрит и даже сел к ней спиной. Интересно, почему – из вежливости?
Из равнодушия? Или в насмешку?
Офелия сняла ливрею, накинула плащ и удивленно моргнула, увидев отражение в зеркале на внутренней стороне двери. При своем крошечном росте в этом огромном плаще она напоминала маленькую девочку, нарядившуюся во взрослую одежду. Ее лицо выглядело ужасно – обметанные лихорадкой губы, покрасневший нос. Темные кудри падали на лицо, подчеркивая его бледность. Серые очки не скрывали темных кругов под глазами. Офелия выглядела так жалко, что сочла свой приступ стыдливости еще более смехотворным.
Она была настолько измучена долгим стоянием, что, выйдя из гардеробной, сразу же села в кресло. Поскольку оно было сделано под рост Торна, ее ноги не доставали до пола.
– Так я вас слушаю, – повторила девушка.
Торн вынул какой-то листок и пустил его по гладкой столешнице в сторону Офелии.
– Читайте.
Изумленная Офелия засучила слишком длинные рукава плаща и схватила его. Что это, телеграмма?
Господину Торну Интендантство Небограда Полюс
Ни одного сообщения от тебя со дня отъезда ты могла бы ответить на мамины письма она рассержена твоим молчанием и неблагодарностью рассчитываем на Розелину пусть напишет – Агата
Офелия несколько раз перечитала послание, задыхаясь от возмущения.
– Довольно неприятная история, – ровным голосом сказал Торн. – Настоятельницы Анимы совершили тяжкую ошибку, сообщив этот адрес вашим родным. Со мной ни в коем случае нельзя связываться по адресу интендантства, да еще с помощью телеграмм.
Офелия подняла глаза и посмотрела ему в лицо. На этот раз она пришла в ярость: ведь Торн поручился за доставку ее писем на Аниму! По его вине она чувствовала себя забытой родными, в то время как они с ума сходили от беспокойства за нее!
– Где же письма, о которых говорится в телеграмме?! – гневно спросила она. – Вы ни разу не передали мне ни одного из них. Да и отослали ли вы те, которые мы вам доверили?
У нее был такой разъяренный вид, что Торн слегка растерялся.
– Ваши письма на Аниму, к сожалению, пропали, но я тут ни при чем, – пробормотал он.
– Тогда кто же забавляется перехватом нашей корреспонденции?
Торн приподнял и защелкнул крышку часов. Офелию уже начала раздражать эта мания ежесекундно следить за временем.
– Я не знаю, кто это сделал. Но действовал он очень ловко. Контроль за доставкой почты считается одной из функций моего ведомства. Однако, если бы не эта телеграмма, я так никогда и не узнал бы об исчезновении ваших писем.
Офелия отбросила назад прядь, щекотавшую ей нос.
– Вы позволите мне прочесть телеграмму?
Этот вопрос мог бы вызвать недоумение, однако Торн мгновенно понял, что она имеет в виду.
– Телеграмма адресована не мне. Вы не нуждаетесь в моем разрешении.
Офелия удивленно подняла брови: откуда он знает об этике чтецов? Ах да, она же объясняла это в дирижабле, за столом, старшему помощнику капитана! Видимо, Торн, при всем своем внешнем высокомерии, внимательно слушал их.
– Вы были последним, кто держал телеграмму в руках, – объяснила девушка, – а значит, я неизбежно прочту и вас.
Это явно не понравилось Торну. Его палец нервно открывал и защелкивал, снова открывал и защелкивал крышку часов.
– Если вас смущает подлинность телеграммы, могу вас уверить, что печать на ней настоящая, – наконец сказал он.
Глаза Торна как-то странно мерцали в свете керосиновой лампы. Офелии казалось, что при каждом взгляде на нее он пытается проникнуть в ее тайные мысли.
– Надеюсь, вы не сомневаетесь в моей искренности, – добавил он со своим резким акцентом. – Может, вы хотите прочесть именно меня?
Офелия отрицательно покачала головой:
– Вы переоцениваете мои возможности. Чтецы не способны глубоко проникать в психологию людей. Я могу уловить лишь ваше мимолетное настроение – то, что вы увидели, услышали или ощутили, когда взяли в руки какой-нибудь предмет. Уверяю вас, это чисто поверхностное знание.
Аргументация никогда не была сильной стороной Офелии. Крышка часов Торна непрерывно щелкала, будто отсчитывая секунды…
– Здесь кто-то имеет доступ к моей корреспонденции, – вздохнула девушка. – Я больше не могу подвергать себя такому риску.
– Хорошо, я вам позволяю.
Офелия начала расстегивать перчатки. Торн наблюдал за ней со своим обычным высокомерным интересом.
– Вы можете читать абсолютно все?
– Нет, конечно. Люди, животные, растения и необработанные минералы мне недоступны.
Офелия взглянула на Торна поверх очков, но он больше не задал ни одного вопроса. Взявшись за телеграмму рукой без перчатки, она ощутила такой бешеный поток эмоций, что у нее перехватило дыхание. Как она и ожидала, невозмутимое спокойствие Торна было только прикрытием. Он казался незыблемым и холодным, как мрамор, но его мысли сменяли одна другую с такой неимоверной скоростью, что Офелия с трудом могла за ними уследить. Торн размышлял непрерывно и очень быстро. Такого она доселе не встречала ни у одного человека.
Идя от настоящего к прошлому, она вскоре уловила его удивление в тот момент, когда он прочитал телеграмму. Значит, он не солгал: ему действительно была неизвестна судьба украденных писем.
Офелия ушла еще глубже по времени, и телеграмма привела ее от Торна к одному незнакомцу, а от него – к другому. Но это были почтовые работники, занятые мелкими повседневными делами. Им было холодно, у них болели ноги, они мечтали о прибавке к жалованью, но ни один из них не проявил ни малейшего интереса к посланию с адресом интендантства. Офелия остановилась на руках телеграфиста, записавшего по буквам полученные звуковые сигналы.
– А где находится телеграфная станция? – спросила она.
– В Небограде, рядом с ангарами дирижаблей.
– И откуда там получают сигналы?
– Телеграммы с других ковчегов приходят на Северный Ветер, – ответил он. – Это крошечный межсемейный ковчег, принимающий воздушные и почтовые сообщения.
– Я думаю, телеграмма подлинная, – заключила Офелия, надев перчатки. – И еще я думаю, что вы тут ни при чем. Извините, что усомнилась в вас.
Удивленный Торн поднял глаза от бумаг, которые перебирал у себя на столе. К такой любезности он явно не привык: застыл, как статуя, и даже не нашелся с ответом. Светлые волосы, которые он всегда тщательно зачесывал назад, теперь падали ему на лоб, скрывая шрам на брови.
– Но пропажа писем остается загадкой, – добавила Офелия, смущенная его молчанием. – Ясно одно: мое присутствие на Полюсе уже перестало быть тайной. Что вы думаете об этом?
– Мы по-прежнему ничего не знаем о похитителе и его мотивах, – сказал наконец Торн. – И, следовательно, пока не станем менять нашу стратегию. Вам и дальше придется играть роль немого лакея в Лунном Свете, но теперь одна из наших служанок будет изображать вас в замке моей тетушки.
С этими словами он отвинтил стекло лампы и, не спросив разрешения у невесты, сжег телеграмму.
Офелия сняла очки, чтобы помассировать горящие веки. Чтение усугубило ее головную боль. Она коснулась лишь поверхностного слоя мыслей Торна, но от их бешеного темпа ей стало нехорошо. И как он всегда живет в таком напряжении?
– Этот маскарад становится нелепым, – прошептала девушка. – Разве так важно, обнаружат меня здесь до или после свадьбы? Ни то ни другое не избавит меня от семейных раздоров, гнусных оскорблений и интриг. В общем, я думаю, что пора перестать изощряться в хитростях и скрывать мое присутствие. Пусть будет что будет, – заключила она.
И решительным жестом надела очки. При этом ее локоть задел чернильницу, та опрокинулась, и чернила залили лакированную поверхность стола. Торн вскочил и торопливо убрал документы подальше от черной лужи, пока Офелия обшаривала карманы ливреи в поисках носовых платков.
– Извините, пожалуйста, – пробормотала она, вытирая чернила, и тут заметила, что ухитрилась вымазать и рукава плаща Торна. – Я отнесу его в чистку, – пообещала она, сконфуженная вконец.
Торн стоял с бумагами в руках, молча наблюдая за ней. Подняв голову, Офелия с удивлением констатировала, что в его взгляде нет ни намека на гнев. Он казался скорее растерянным и тут же отвел глаза, как будто был виноват больше, чем сама девушка.
– Вы ошибаетесь, – пробормотал он, складывая бумаги в ящик секретера. – После свадьбы наше положение, если все пойдет по плану, коренным образом изменится.
– Почему?
– Вы уже довольно долго живете у Арчибальда и, вероятно, больше узнали об особенностях его семьи.
– Да, о некоторых из них. Мне следует знать еще что-то?
– Вам приходилось слышать о церемонии Дара?
– Нет.
Торн разочарованно покривился: он предпочел бы утвердительный ответ. Стоя у секретера, он начал перебирать бухгалтерские книги, словно избегал смотреть на девушку.
– На каждой свадьбе обязательно присутствует один из членов Паутины, – мрачно объяснил Торн. – Наложением рук он создает между супругами нить, которая позволяет «связать их воедино».
– Что вы хотите этим сказать? – пролепетала Офелия, бросив вытирать стол.
Торн нетерпеливо пожал плечами:
– Что скоро вы станете частью меня, а я – частью вас.
Офелия содрогнулась под длинным черным плащом.
– Я не уверена, что правильно поняла, – прошептала она. – Значит ли это, что я подарю вам часть своих способностей, а вы мне – часть вашей… воинственности?
Торн, уткнувшийся в счетную книгу, откашлялся и пробормотал в ответ:
– По крайней мере, такой брак имеет одно преимущество: он сделает вас сильнее. Чем это плохо? Вы должны быть довольны.
Для Офелии его слова прозвучали насмешкой. Бросив на стол испачканный платок, она подошла к секретеру и рукой в перчатке решительно прикрыла страницу книги, которую изучал Торн. Он пронзил ее своими стальными глазами, но она храбро выдержала его взгляд.
– И когда же вы намеревались рассказать мне о церемонии Дара?
– В свое время, – буркнул он.
Торну явно было не по себе, но Офелию его замешательство разозлило еще сильнее. Он держался как-то непривычно, и это действовало ей на нервы.
– Значит, вы так мало доверяете мне? – продолжала она с возмущением. – А ведь я, по-моему, уже не раз доказала вам свои добрые намерения!
Офелия знала, что ее хриплый голос звучит жалко, однако упрек застал Торна врасплох. От удивления его лицо неожиданно смягчилось.
– Да, я понимаю, вы приложили много усилий, – сказал он.
– Боюсь, одних усилий будет мало, – тихо ответила Офелия. – Я слишком неуклюжа. Не надейтесь, что сможете привить мне воинственные обычаи Драконов.
Но тут девушку одолел кашель, и она убрала руку с книги. Торн долго смотрел на чернильный отпечаток маленькой ладони, оставленный на странице, словно не решаясь заговорить. Потом отрывисто сказал:
– Я научу вас.
Произнося эти три слова, он выглядел таким же смущенным, как Офелия, услышавшая их.
«Нет, – подумала она, – только не это! Он не имеет права…»
Но вслух упрекнула его, пряча глаза:
– Если так, то вы впервые дадите себе труд просветить меня.
Торн совсем растерялся. Он открыл было рот, чтобы ответить, но ему помешал новый телефонный звонок. Торн снял трубку и рявкнул в нее:
– Слушаю!.. В три часа? Хорошо. Да, буду, спокойной ночи.
Пока он клал на место трубку, Офелия еще раз провела уже бесполезным платком по огромному чернильному пятну, впитавшемуся в столешницу.
– Мне пора возвращаться. Я могу воспользоваться зеркалом на двери вашей гардеробной?
Держа под мышкой ливрею, она указала на отодвинутую дверь. Нужно было уходить.
Но в глубине души она знала, что уже слишком поздно.
Подходя к гардеробной, Офелия увидела краем глаза высокую фигуру Торна, который шел за ней следом. Его лицо было мрачно, глаза метали молнии. Ему явно не понравился конец их разговора.
– Вы еще придете? – угрюмо спросил он.
– Почему вы спрашиваете?
Вопрос Офелии прозвучал довольно враждебно. Жених подошел к ней совсем близко и остановился у нее за спиной. В зеркале гардеробной она увидела его отражение. Торн нахмурился так сильно, что шрам у него на брови съехал к переносице.
– Благодаря вашей способности проходить сквозь зеркала вы могли бы держать меня в курсе того, что происходит в Лунном Свете. И потом, – добавил он, понизив голос и внезапно проявив пристальный интерес к своим туфлям, – мне кажется, я… начинаю привыкать к вам…
Он произнес последнюю фразу ровным, бесстрастным тоном бухгалтера, но Офелия, услышав ее, похолодела. Голова у нее пошла кругом, в глазах помутилось.
«Он не имеет права!..»
– Во время приема посетителей я буду запирать гардеробную, – продолжал Торн. – Но когда дверь будет открыта, вы можете спокойно входить сюда в любое время дня и ночи.
Офелия погрузила палец в зеркало, как будто это была густая вода, и вдруг увидела в нем их обоих. Маленькую уроженку Анимы, утонувшую в слишком просторном плаще, неловкую и растерянную. И Дракона – огромного, нервного, с морщинами на лбу от постоянных тяжелых дум.
– Торн, я должна быть с вами откровенной. Думаю, мы совершаем ошибку. Этот брак…
И тут Офелия прикусила язык, осознав всю важность того, что собиралась сказать. «Этот брак – всего лишь хитрая интрига Беренильды. Она использует нас обоих в своих целях, мы не должны участвовать в ее игре». Но девушка не могла высказать все это Торну, пока у нее не было веских доказательств своей правоты.
– Я понимаю, что пути назад нет, – со вздохом сказала она. – Просто будущее, которое вы мне предлагаете, не очень-то меня радует.
Она увидела в зеркале, как Торн стиснул зубы. Он, кого никогда не интересовало чужое мнение, сейчас выглядел униженным.
– Я предсказывал, что вы не перенесете нашу зиму, но вы доказали обратное. Если вы считаете, что я не способен обеспечить вам достойную жизнь, так позвольте и мне, в свою очередь, представить вам убедительные доказательства обратного!
Он говорил сквозь зубы, как будто эти слова требовали от него величайшего усилия. Офелия чувствовала себя совсем потерянной. У нее не было никакого желания отвечать.
Он не имеет права…
– Не могли бы вы послать моим родным телеграмму, чтобы успокоить их? – жалобно пробормотала она.
Зеркало отразило гневную искру, промелькнувшую в глазах Торна. На миг Офелии стало страшно: вдруг он пошлет ее к черту? Но вместо этого он кивнул.
Девушка нырнула в зеркало и приземлилась в своей каморке, на другом конце Небограда. С минуту она постояла неподвижно в холодной темноте, с головы до ног укутанная в плащ жениха. От пережитой сцены ее била дрожь и сильно мутило.
Она ждала от Торна всего что угодно: грубости, презрения, равнодушия. Но только не этого.
Он не имел права… не имел права влюбляться в нее!
Апельсин
Офелия смотрела на свой кусок хлеба с маслом без всякого аппетита. В столовой, вокруг нее, стоял неумолчный гул: слуги пересмеивались и сплетничали, сидя за завтраком. Каждый звук, даже негромкое звяканье ложки о чашку, отдавался болью у нее в голове.
Вот уже несколько дней, с момента возвращения из интендантства, ей не удавалось нормально выспаться. И не оттого, что она была измучена работой. Хотя, помимо прежних обязанностей, у нее появилась еще одна: теперь Мим должен был переворачивать страницы партитуры. Беренильда наконец-то согласилась исполнить партию Изольды в спектакле весенней Оперы и не пропускала ни одной репетиции в музыкальном салоне.
– Я буду обращаться с вами еще строже, – объявила она Офелии, узнав о пропаже писем. – Никто здесь не должен усомниться в том, что вы всего лишь лакей.
Честно говоря, Офелии было это в высшей степени безразлично. Ее заботило только одно – выбросить из головы Торна. Он опустился до того, что обратил чисто деловой проект их брака в любовную историю, примешав к нему свои чувства, и девушка не могла ему этого простить. Она считала, что жених нарушил негласный договор о добрых ровных отношениях, далеких от всяческих страстей, – именно на такое она и рассчитывала. А теперь, по его вине, между ними возникло что-то непонятное, чего не было прежде.
В тот момент, когда Офелия пыталась глотнуть кофе из чашки, кто-то сильно шлепнул ее по спине. Поперхнувшись, она пролила половину на стол. Это был Ренар. Он уселся верхом на скамейку и сунул ей под нос часы:
– А ну, поторопись, малыш! Похоронная церемония вот-вот начнется.
Скончалась госпожа Фрида, пожилая кузина Арчибальда. Ее унес сердечный приступ во время последнего бала, где она очень уж резво танцевала. Сегодня утром ее должны были похоронить в семейном склепе.
– Что с тобой стряслось? Мы совсем перестали общаться! Ты и прежде был не шибко болтлив, но объяснялся взглядами, на пальцах, рисунками, и мы друг друга понимали. А теперь я будто к стенке обращаюсь! Меня это начинает беспокоить!
Офелия удивленно взглянула на Ренара: с каких это пор он так заботится о ней? И вздрогнула, когда на ее хлеб с маслом откуда ни возьмись плюхнулась корзинка с апельсинами.
– Можешь отнести их вместо меня?
Позади нее стояла Гаэль, женщина-механик с черным моноклем в глазнице. Она была, как всегда, одета в просторный комбинезон, черный от сажи.
– Черт подери! – воскликнул Ренар. – Где ты их раздобыла?
Апельсины, как и все другие экзотические фрукты, подавались только знатным господам. Арчибальд владел оранжереей на дальнем ковчеге, который назывался Аркантерра. Офелия знала, что туда можно попасть с помощью Розы Ветров, вмиг преодолев тысячи километров вопреки всем законам географии. Но ключ от оранжереи хранился только у управляющего.
– Это апельсины для Матушки Хильдегард. Насколько мне известно, оранжерея Аркантерры принадлежит и ей тоже, – едко сказала Гаэль.
– Ну, так я и думал, – вздохнул Ренар, почесав щеку под рыжими бакенбардами, – ты их стащила из кладовой монсеньора. Даже не надейся, что я прикоснусь к ворованным фруктам. Проси все, что хочешь, только не это.
– А я ничего у тебя и не прошу, я обращаюсь к новичку.
И Гаэль уставилась на Офелию своим незакрытым глазом, ярко-голубым и сверкающим.
– Сможешь передать их моей хозяйке? Она будет на похоронах старухи, а мне известно, что ты должен там присутствовать. Обещаю, ничего плохого с тобой не случится.
– А почему он должен это делать? – с недовольным видом проворчал Ренар. – Почему не ты сама, черт возьми?
Офелия задавала себе тот же вопрос, но ее соблазняла перспектива увидеть наконец Матушку Хильдегард. Эта женщина была такой же чужеземкой, как сама Офелия, однако сумела стать необходимой всем знатным обитателям Полюса. Создание парящего в высях Небограда, воздушные коридоры для собачьих упряжек, манипуляции с пространством, герметичные комнаты, задумка с песочными часами – куда ни глянь, всюду были ее изобретения.
Офелия вся сжалась, когда Гаэль вплотную, нос к носу, придвинулась к ней, пристально посмотрела в глаза и заговорила так тихо, что девушка едва различала ее голос в общем гаме:
– Почему именно ты? Потому что я постоянно наблюдаю за тобой с самого первого дня твоего появления здесь. Ты чувствуешь себя не в своей тарелке, и на это у тебя есть причины. Знаешь, почему моя хозяйка называет себя Матушкой, а не герцогиней или графиней? Потому что она не желает иметь ничего общего с этими аристократишками. Она – мать таких людей, как ты да я. Отнеси ей эти апельсины, она поймет.
И Гаэль, под изумленным взглядом Офелии, удалилась своей независимой мужской походкой, сунув руки в карманы. «Не в своей тарелке»? Что она имела в виду?
– Нет, лично я ничего не понял! – объявил Ренар, теребя свою огненно-рыжую гриву. – Я эту красотку знаю с младых ногтей, но чувствую, что не пойму ее никогда!
Он испустил мечтательный, почти восхищенный вздох и еще раз помахал часами перед носом Офелии:
– Эй, как бы нам не опоздать. Давай-ка шевелись, пошли скорей!
Церемония похорон госпожи Фриды проходила в часовне Лунного Света, в дальнем конце имения. Офелия переступила порог следом за вереницей вельмож, облаченных в траур. Снаружи часовня выглядела старой, ветхой развалиной, вносившей романтическую нотку в красоту окружающего парка. Внутри, за монументальной дверью, царил странный, почти пугающий полумрак. Каждый шаг по мраморным плитам пола, каждый самый тихий шепоток отдавался гулким эхом под сводами часовни. За высокими витражными окнами хлестал искусственный дождь, сверкали искусственные молнии. Их вспышки на миг освещали изображения на витражах в свинцовых переплетах: волк на цепи, водяной змей, молот, выкованный небесным огнем, лошадь с восемью ногами, лицо, разрезанное пополам светотенью.
Держа под мышкой корзинку с апельсинами, Офелия обвела встревоженным взглядом часовню, забитую вельможами. Как же ей найти среди них Матушку Хильдегард?
– Твой ключ! – приказал жандарм, стоявший у входа.
Офелия вытянула из-за ворота цепочку и показала ключ. К великому ее удивлению, жандарм вручил ей черный зонт. Он оказался таким тяжелым, что у нее даже дыхание перехватило. Жандарм раздавал зонты всем входящим лакеям, и те раскрывали их над головами своих господ, словно защищая от невидимого дождя. Неужели этот обряд – часть траурной церемонии? Офелия даже слегка пожалела членов семьи: верно, нелегко испытывать скорбь в таких нелепых декорациях.
Наконец она разыскала в толпе Беренильду и ее мать. Розелины с ними не было: на церемонии разрешалось присутствовать только лакеям.
– К чему эти апельсины? – спросила ее Беренильда, как всегда прекрасная, в вызывающе роскошном траурном платье. – Разве я их заказывала?
Офелия попыталась объяснить жестами, что ей поручено передать их одному из присутствующих.
– У нас нет времени, – отрезала Беренильда, – церемония вот-вот начнется. Чего ты ждешь, раскрывай зонт!
Офелия торопливо исполнила приказ и тут только увидела, что с каждой спицы зонта свисают массивные хрустальные подвески. Так вот почему он такой тяжелый. Офелия, обремененная корзинкой Гаэль, наверняка выронила бы все на пол, если бы ее в очередной раз не выручила бабушка Торна. Она избавила девушку от части ноши, взяв корзинку с апельсинами, к великому раздражению Беренильды.
– Вы слишком добры к этому мальчишке, мама!
Старуха, вероятно, поняла упрек с полуслова, и ее лицо скривилось в принужденной улыбке:
– Просто я очень люблю полакомиться, дочь моя. Обожаю апельсины!
– Только, ради бога, не притрагивайтесь к этим, – неизвестно, где они валялись. И давайте поторопимся, – продолжала Беренильда, взяв мать под руку, – мне хотелось бы сидеть поближе к алтарю дина.
Офелия воздела зонт как можно выше, чтобы компенсировать свой маленький рост, и пошла за ними следом. Как ни жаль, но Матушке Хильдегард придется подождать свои апельсины. Девушка с трудом протиснулась в толпе под зонтами, напоминавшими странное скопище черных грибов, и подошла к передним скамьям, предназначенным для близких покойной.
В первом ряду сидел Арчибальд в своем дырявом цилиндре, заметном издали. Офелия никогда еще не видела его таким серьезным. Неужели он настолько опечален смертью старой госпожи Фриды? Арчибальд даже немного вырос в ее глазах.
Посол был окружен сестрами, многочисленными тетками и кузинами. Офелия впервые увидела Паутину в полном составе – в Лунном Свете жили далеко не все ее члены. Особенно бросалось в глаза подавляющее число женщин в этой семье. Там же Офелия заметила Ренара. Он стоял в третьем ряду, держа зонт над головой госпожи Клотильды, бабушки Арчибальда. Старушка была туга на ухо. Она направляла свой слуховой рожок в сторону фисгармонии, состроив недовольную мину музыкального критика, хотя за инструментом никто еще не сидел.
Офелия со своим зонтом заняла место позади Беренильды и ее матери, расположившихся в четвертом ряду.
Гроб стоял на виду у всех, в глубине часовни, у подножия огромной статуи гиганта на троне. Офелия с любопытством рассматривала изваяние. Значит, вот он какой, алтарь Одина. Крепко держа зонт обеими руками, чтобы не зазвенели подвески, девушка бросила взгляд на стены часовни. Между витражами высились другие статуи с суровыми лицами и широко раскрытыми глазами. На их воздетых руках покоился свод часовни.
Забытые боги…
Эта часовня воспроизводила церкви прежнего мира, тех древних времен, когда люди верили, что ими управляют всемогущие небесные силы. Офелия видела такие церкви только на гравюрах в старинных книгах. На Аниме все церемонии крещений, свадеб и похорон проходили в так называемом Семейном Доме, в очень скромной обстановке. А здешний люд, судя по всему, предпочитал красочные действа.
Наконец шушуканье на скамьях затихло. Жандармы, выстроенные вдоль стен в почетном карауле, встали по стойке «смирно». По часовне разлились торжественные звуки фисгармонии.
У алтаря Одина появился распорядитель церемонии, почтенный старец в парике, со знаком Паутины на лбу и скорбным лицом. Офелия узнала в нем мужа покойной Фриды, теперь уже вдовца.
– Порвалась нить! – возгласил он дрожащим голосом и, смолкнув, закрыл глаза.
Растроганная Офелия на минуту решила, что он не может подыскать нужные слова, но тут заметила, что все члены Паутины как будто погрузились в раздумья. Пауза сильно затягивалась, и лишь временами ее нарушал кашель или шепот кого-то из присутствующих. Офелии было все труднее держать тяжелый зонт вертикально. Она надеялась, что не слишком обреенила бабушку Торна корзинкой с апельсинами. Старушка поставила ее себе на колени и вцепилась в ручку.
Когда Офелия увидела, что сестры Арчибальда, одинаково охваченные печалью, дружно уткнулись в носовые платки, до нее дошло, что семья вовсе не задумывалась, а церемония не прекращалась. Она шла своим ходом, но без слов. Паутина в них не нуждалась, ведь ее члены были мысленно связаны друг с другом и каждый из них чувствовал ровно то же, что все другие. Офелия перевела взгляд на Арчибальда, сидевшего в первом ряду. Ей был виден его профиль. Сейчас на лице посла не было ни следа обычной нагловатой улыбки. Сегодня, по такому печальному поводу, он даже причесался и гладко выбрил щеки.
Эту семью объединяли таинственные узы, о которых ни Офелия, ни члены других кланов Полюса не имели ни малейшего понятия. Смерть одного из членов Паутины была не только потерей дорогого существа – с ней уходила в небытие частица каждого из них.
Девушка вздрогнула, когда старый вдовец поблагодарил собравшихся и все встали. Лакеи закрыли зонты и повесили их на спинки скамеек.
Офелия сделала то же самое и кивком поблагодарила бабушку Торна, вернувшую ей корзинку. Воспользовавшись тем, что Беренильда пошла выражать соболезнования семье Арчибальда, девушка отправилась на поиски Матушки Хильдегард. Нужно было поторопиться, пока все не вышли из часовни.
– Последний ряд, – шепнул ей на ухо Ренар. – Только не торчи там долго, репутация у старухи довольно-таки скверная.
Увидев пожилую женщину на скамье в заднем ряду, Офелия уверенно определила, что это и есть Матушка Хильдегард. Вот уж действительно древность, да притом еще довольно безобразная. Шапка полуседых волос, темная кожа, безвкусное платье в горошек, сигара в зубах, дерзкая ухмылка – все это составляло резкий контраст с элегантной внешностью окружающих. Маленькие черные глазки, круглые, словно шарики, вдавленные в ее грубое лицо, с иронией и презрением изучали бледные лица аристократов. Люди, встретившись с ней взглядом, отворачивались, а потом вынуждены были подойти, когда она окликала их по имени своим густым хрипловатым голосом с необычным акцентом. Казалось, Матушка Хильдегард получала от этого царственное удовольствие.
– Ну как, месье Ульрик, вы довольны проектом моего маршрута?
Названный господин кивнул, выжал из себя благодарную улыбку и поспешно ретировался.
– Я не забыла о вашем загородном домике, мадам Астрид! – успокоила она даму, которая тщетно пыталась скрыть лицо за веером.
Офелия наблюдала за Матушкой Хильдегард с невольной симпатией. Все эти люди нуждались в услугах знаменитой архитекторши, но стыдились показываться в ее обществе. И чем более явно они давали ей понять, что она здесь нежеланная гостья, тем увереннее она вела себя как хозяйка этих мест и тем громче окликала знакомых вельмож. Жандармы уже было двинулись в ее сторону, но Арчибальд знаком приказал им не вмешиваться. Спокойно пройдя через всю часовню, он наклонился над скамьей в последнем ряду, прижав к груди свой ветхий цилиндр.
– Мадам Хильдегард, вы мешаете траурной церемонии. Не могли бы вы вести себя потише?
Матушка Хильдегард ответила с усмешкой злой колдуньи:
– Ну разве я могу отказать вам в такой услуге, Огюстен?!
– Арчибальд, мадам, Арчибальд!
Матушка Хильдегард хихикнула, глядя вслед отошедшему послу, но все же выполнила его просьбу и перестала наводить панику среди гостей. Офелия сочла этот момент подходящим для вручения апельсинов.
– Чего тебе надо, малец? – спросила Хильдегард.
Офелия поставила корзинку на скамью рядом с ней и нерешительно поклонилась. Возможно, Матушка Хильдегард и не была знатной особой, а ее манеры не отличались учтивостью, но она имела право хотя бы на скромные знаки уважения. «Она мать таких людей, как ты да я», – сказала Гаэль. Как ни глупо, но Офелия вдруг почувствовала, что чего-то ждет от этой встречи. Девушка не понимала, почему Гаэль выбрала для своего странного поручения именно ее. Но она смутно надеялась, что наградой станет какое-нибудь скромное чудо: доброе слово, внимательный взгляд, ободряющий жест, которые наконец помогли бы ей почувствовать себя здесь как дома. Слова Гаэль поразили ее гораздо глубже, чем показалось вначале.
Матушка Хильдегард неторопливо достала из корзинки апельсин. Ее крошечные глазки перебегали от него к Офелии и обратно с живостью, удивительной для ее возраста.
– Тебя прислала моя маленькая чернушка?
Она говорила хриплым гортанным голосом, но Офелия не могла определить, что было тому причиной – иностранный акцент или пристрастие к сигарам.
– Ты что, язык проглотил, малец? Тебя как зовут-то? Ты кому прислуживаешь?
Офелия беспомощным жестом указала на губы, искренне сожалея, что не может ей ответить. Матушка Хильдегард с усмешкой покатала апельсин на широкой сморщенной ладони. Потом оглядела Мима с головы до ног, поманила к себе и шепнула на ухо:
– У тебя такой жалкий вид, что это даже подозрительно. Похоже, тебе есть что скрывать, мой милый. Ладно, так и запишем.
К великому изумлению девушки, она сунула в карман ее ливреи голубые песочные часы – целых три штуки! – и отпустила, шлепнув по заду. Офелия так и не поняла, что, собственно, произошло. Она очнулась лишь в тот миг, когда Ренар схватил ее за плечо и развернул лицом к себе, как флюгер.
– Я все видел! – прошипел он сквозь зубы. – Три голубых за какую-то корзинку с апельсинами! Ты знал, в чем дело? Собрался приберечь рай для себя одного, так, что ли, предатель?!
Он был совершенно неузнаваем. Жадность и зависть погасили все следы доброты в его больших зеленых глазах. Девушка замотала головой, давая ему понять, что она ничего не знала, ничего не поняла, что ей и даром не нужны голубые песочные часы. Но тут их отвлек дикий вопль в глубине часовни:
– Держите убийцу!
Вокруг них началась паника. Знатные дамы с испуганным кудахтаньем повскакивали с мест, а растерянные мужчины столпились возле скамьи в последнем ряду, где лежала Матушка Хильдегард в своем нелепом платье в горошек, с остановившимся взглядом, бледная и застывшая, как труп.
Апельсин, который она еще миг назад держала в руке, скатился на каменный пол. И эта рука вздулась и почернела.
– Вот он! – завизжал кто-то, указывая на Офелию. – Он отравил архитекторшу!
Его крик разнесся тысячей отголосков по всей часовне. «Отравитель!.. Отравитель!.. Отравитель!..» Офелии казалось, что это какой-то кошмарный сон. Она беспомощно озиралась, видя вокруг только указующие на нее пальцы. Лишь на мгновение ее взгляд выхватил из толпы три знакомых лица: искаженное от изумления – Ренара, испуганное – Беренильды и заинтересованное – Арчибальда. Растолкав жандармов, готовых ее схватить, девушка сорвала с рук перчатки, подбежала к корзинке с апельсинами и коснулась пальцами ее ручки. Этот жест, пусть и бессмысленный для окружающих, был единственным ее шансом определить виновника. И в какую-то долю секунды она успела прочитать страшную правду.
А миг спустя на Офелию обрушился град ударов.
Заточение
Лежа на коврике, пропахшем плесенью, Офелия размышляла. Или, по крайней мере, пыталась размышлять. Она не могла как следует разглядеть помещение, в котором находилась: при побоях ей сильно повредили очки. Поправить их было невозможно: руки ей сковали за спиной. Свет проникал в комнату лишь через фрамугу над дверью, вырывая из темноты странные силуэты: сломанные стулья, разорванные картины, чучела животных, неисправные часы. В углу одиноко стояло велосипедное колесо.
Значит, вот эта старая кладовка и есть темница Лунного Света…
Офелия попыталась встать на ноги, но тотчас отказалась от этой мысли. Наручники, стиснувшие запястья, причиняли ей боль. Любое движение причиняло боль. Каждый вздох причинял боль. Вероятно, у нее было сломано ребро – жандармы не пожалели кулаков.
Они простерли свое усердие до того, что конфисковали голубые песочные часы, подаренные Матушкой Хильдегард.
Офелии не давали покоя мысли о тетушке Розелине, которая теперь, наверно, сходила с ума от беспокойства. А Торн? Знает ли он о случившемся? С тех пор как Офелию швырнули на эту прогнившую подстилку, прошло уже несколько часов, а о ней словно все забыли. Никогда еще время не тянулось так мучительно долго.
Читать бесплатно другие книги:
