Конец Смуты Оченков Иван

– Конечно, устроил, – не остался в долгу стоявший на бочках гаврош, – чего бы ему не устроить, когда он знается с нечистой силой? Или вы думаете, его просто так царем московиты выбрали?

Какое-то время я с изумлением слушал их перепалку, но, к счастью, мальчишка вскоре отвлекся на новое событие.

– Принцесса ступила на шведскую землю!

– Эй, парень, она одна? – не вытерпел я.

– Как это одна? – изумился он. – Конечно, с ней свита и охрана.

– Чтобы тебя чума взяла, мелкий мерзавец, я тебя спрашиваю – с ней ли маленький принц?

– Так бы сразу и сказали, ваша милость, да, одна из женщин – видать, кормилица – держит на руках ребенка. Верно, это маленький Карл Густав.

– Благодарю, – отозвался я и кинул гаврошу монетку.

– И вам спасибо, ваша милость, – прокричал тут же попробовавший ее на зуб мальчишка, – сразу видно, что у вас хорошие деньги, не то что у этого герцога-странника.

В другой раз я бы не спустил подобной дерзости, но сейчас мне было не до того. Странное лихорадочное чувство овладело мной. Здесь, совсем рядом со мной – жена и маленький сын, которого я еще ни разу не видел. Да плевать я хотел на пересуды уличных мальчишек! Я должен как можно скорее увидеть их, и вся королевская гвардия не сможет мне в этом помешать!

Тем временем показались кареты в окружении всадников, которые бросились оттеснять толпу, давая им проезд. Три золотые короны на дверцах и попонах лошадей не оставляли сомнений в их принадлежности. Вскоре кареты благополучно добрались до пристани, и высокородные пассажиры принялись занимать в них места. Когда все разместились, форейторы принялись щелкать своими бичами, разворачивая экипажи, а конные драбанты приготовились снова расчищать им путь. Наконец все было готово к движению, но обнаружилось, что путь каретам преграждает одинокий всадник.

– Сударь, – сурово закричал командир драбантов, – извольте дать дорогу шведской принцессе!

– С охотой, мой друг, – тут же отозвался я, – но прежде научитесь правильно произносить ее титул.

– По-вашему, я неправильно произношу титул ее высочества?

– Разумеется, вы назвали ее шведской принцессой, а правильно надо говорить – русская царица!

Швед удивленно посмотрел на меня, потом его взгляд скользнул на коня и задержался на вальтрапе синего цвета с тремя золотыми коронами. И конь, и сбруя принадлежали королевским конюшням и были присланы мне по приказу Густава Адольфа для торжественного проезда к дворцу Трех корон, после которого я «позабыл» их вернуть.

– Ваше королевское высочество? – узнал меня наконец командир драбантов.

– И царское величество!

– Прошу прощения, ваше величество, но что вы здесь делаете?

– Жену с сыном встречаю.

Тем временем задержка привлекла внимание высокородных пассажиров, и канцлер велел адъютанту узнать, в чем дело. Тот кинулся к начальнику стражи, начальник стражи, в свою очередь – к командиру драбантов, и вскоре все трое несколько озадаченно стояли передо мной. Первым вышел из ступора командир драбантов. Он посторонился и, эффектно отсалютовав шпагой, во все горло закричал: «Дорогу царю Московскому!»

Услышав, кто именно преградил путь кортежу, зеваки как по команде замолкли и уставились на меня. Я же, тронув конские бока шпорами, двинулся вперед, пытаясь на ходу догадаться, в какой именно карете находится Катарина. Между тем зрители стали понемногу выходить из ступора. Первым очнулся какой-то пожилой моряк в помятой шляпе:

– Да здравствует герцог Мекленбургский! Слава победителю датчан!

Несколько человек его поддержали, и я, обернувшись, помахал рукой своим сторонникам. Впрочем, их было не так много. Большинство же безмолвствовало, глядя на меня с отстраненным любопытством, а некоторые и вовсе со страхом. Тут из первой кареты выглянул сам Аксель Оксеншерна и, удивленно покачав головой, кивнул на следующий экипаж.

Буквально выпрыгнув из седла, я подбежал к нему и рывком открыл дверцу.

– Ну, здравствуй… – неожиданно хриплым голосом проговорил я.

Из кареты на меня немного удивленно смотрела суровая шведская принцесса. За ней виднелись слегка испуганные женщины, очевидно, камеристка и кормилица, но я не обратил на них ни малейшего внимания, во все глаза глядя на Катарину.

– Добрый день, ваше царское величество, – ровным голосом отвечала она, – очень мило, что вы нашли время встретить нас.

– Ваш возможный приезд, моя царица, – единственная причина, по которой я до сих пор в Стокгольме, – попытался не уступить в учтивости я. – Вы не хотите выйти ко мне?

Кивнув, Катарина встала и попыталась выйти, но это было довольно трудно сделать в длинном платье, тем более что я не догадался опустить специальную ступеньку, а форейтор еще не понял, что происходит. Недолго думая я подхватил принцессу за талию и аккуратно спустил на землю. Наши глаза оказались друг против друга, мои руки продолжали держать ее, и я не смог удержаться, чтобы не поцеловать ее. Губы ее, сперва плотно сжатые, поддались, и мы, не обращая внимания на окружающих, принялись целоваться. Наконец, минуту или две спустя, нам удалось остановиться, и Катарина, тяжело дыша, пробормотала:

– Боже, на нас все смотрят…

– Пусть завидуют.

– Вы сумасшедший!

– Да, я сошел с ума за время нашей разлуки. И мое душевное здоровье не вернется, пока я не увижу плод нашей любви – нашего сына!

Какой женщине не приятно слышать, что ее любят и что она сводит своего мужчину с ума? Катарина не была исключением, и глаза ее засветились от счастья. Повинуясь приказу, кормилица подала мне сына, и я подхватил его на руки. Видя незнакомого человека, годовалый бутуз попытался вывернуться и, когда это не получилось, открыл рот и принялся плакать. Не обращая на это внимания, я жадно разглядывал своего сына.

– Иоганн, вы напугали его, – мягко проговорила принцесса, – будет лучше, если вы вернете его Анне.

Дальнейшие события я помню не слишком хорошо. В памяти мелькают какие-то разрозненные отрывки. Вот я отдаю сына кормилице, вот подсаживаю не ожидавшую такого поворота принцессу на своего коня и, вскочив следом в седло, даю ему шенкелей. Вот мы быстро скачем по улицам в направлении дворца Трех корон. Вот Густав Адольф и вдовствующая королева Кристина удивленно пытаются понять, откуда мы взялись. Вот мы наконец-то оказываемся в нашей спальне наедине…

Утром я, как обычно, просыпаюсь ни свет ни заря. Катарина посапывает рядом, доверчиво прижавшись к моей груди. Кажется, что не было нашей разлуки, полной походов, битв и прочих опасностей. Не было земского собора, выборов царя, осады Смоленска, взятия Риги. А были только я, она и наш маленький сын. Робкое утреннее солнце пытается пробиться сквозь тяжелые шторы на высоких стрельчатых окнах. Стараясь не потревожить жену, я тихонько высвобождаюсь из ее объятий, но она тут же просыпается:

– Иоганн, вы куда?

– Я хочу увидеть нашего малыша. Не понимаю, как я мог столько времени быть вдали от вас с ним.

– Он, наверное, спит, они с Анной должны ночевать в соседней комнате.

– Должны?

– Боже, я ужасная мать! Встреча с вами настолько выбила меня из колеи, что я не знаю толком, где мой сын.

– Вы чудесная мать, Катарина, а еще прекрасная жена. Нежная, трепетная и страстная. И если мы и увлеклись немного нашей встречей, то виновата в этом исключительно наша разлука. Надеюсь, впрочем, что она последняя.

– Я тоже на это надеюсь, мне надо многое рассказать вам о том, как обстоят дела в нашем княжестве.

– Непременно, у нас вся жизнь впереди, в течение которой мы будем растить наших детей, управлять нашими землями и народами. Основывать города, отправлять в далекие страны корабли и посольства. А хотите, я построю для вас прекрасный дворец?

– В Москве нет дворца?

– Есть, конечно, он не похож на этот, но все равно очень красив и непременно понравится вам.

– Когда мы отправимся?

– Ну, я полагаю, сначала мы позавтракаем, а затем можно двигаться в путь.

– Боже мой, Иоганн, вы все тот же несносный шутник!

– Я не шучу, Катя, я действительно бросил бы все и немедленно отправился на Русь.

– Как вы меня назвали?

– Так звучит твое имя по-русски. Катя, Катюша, Екатерина. Привыкай.

– Скажи, мне нужно будет сменить веру?

– Скорее всего, да! Пусть тебя это не тревожит. Православные такие же христиане, как и лютеране. Может быть, даже в чем-то лучше.

Мы еще долго разговаривали, пока кто-то из прислуги не набрался храбрости и не заглянул тихонько в спальню. За дверью немедленно раздался крик: «Их высочества проснулись!» Затем послышалась какая-то суета, раздался топот ног и, наконец, к нам пожаловала толпа камеристок, служанок, камердинеров и еще бог знает кого. Спальню немедленно перегородили ширмами, превратив большую и светлую комнату во множество маленьких закутков. С одной стороны женская часть прислуги вертелась вокруг Катарины, с другой – королевские камердинеры пытались одеть меня, очевидно позаимствовав некую часть королевского гардероба. Увы, из этой затеи ничего не вышло, поскольку я был на голову выше своего венценосного родственника и несколько шире в плечах. Так что костюм остался прежним, и лишь свежий кружевной воротник придал ему немного торжественности.

– Иоганн, а где ваши слуги? – поинтересовалась принцесса, которой, очевидно, успевали доложить о происходящем.

– Вы же знаете, душа моя, что я неприхотлив, как спартанец.

– Да, но вы теперь русский царь, и вам просто необходима свита.

– Мои русские спутники большей частью отправились выполнять различные поручения. Остальных я надеюсь вам представить в самое ближайшее время.

– Они достаточно высокого рода?

– Скажу просто: мой нынешний телохранитель был одним из претендентов на престол. Причем с довольно большими шансами на победу.

– И вы сделали его телохранителем?

– Это называется «рында». Почетная охрана во время торжественных приемов. Ими могут быть только самые знатные юноши в царстве.

Вскоре «таинство» моего одевания было закончено. Куафер честно попытался выполнить свой долг и завить мне волосы, но, встретив мой взгляд, стушевался и решил, что я и без того выгляжу бесподобно.

– Моя царица, – воскликнул я, оглядев себя в довольно мутном и неровном зеркале, – я готов!

– Ваше величество, – последовал немедленный ответ, – это совершенно невозможно, мы только начали!

– Не буду мешать вам, мадам. С вашего позволения, я займусь делами. Если мне не изменяет память, я видел в вашей свите господина фон Радлова. Было бы любопытно узнать о новостях из нашего герцогства.

– Когда только вы успели его заметить, ваше величество! Впрочем, вы правы, ваш канцлер счел своим долгом сопроводить меня. Кстати, если он будет жаловаться на уменьшение доходов – знайте, это сущая ерунда!

– Вот как, а что, он пытался?

– Разумеется, впрочем, как и наша тетушка, герцогиня София. Хотя, полагаю, это у нее старческое. В основном же наши дела столь превосходны, что желать лучшего – все равно что роптать на божье провидение!

– Ну хоть где-то дела идут хорошо… – тихонько вздохнул я и вышел из спальни.

Господин фон Радлов в очередной раз подтвердил свою репутацию незаменимого человека. Прекрасно одетый и благоухающий парфюмом, он ожидал меня с такой неподдельной радостью на лице, будто готовился к этому всю ночь. Разразившись пышным приветствием, в котором выразил переполнявшее его счастье лицезреть мою особу и необычайную гордость моими победами, канцлер выразил готовность служить мне.

– Рад вас видеть, друг мой, – отвечал я на его славословия, – насколько я понимаю, дела в герцогстве идут неплохо?

– Совершенно справедливо, – с готовностью согласился он, – я готов немедленно представить вашему королевскому высочеству, простите, царскому величеству подробнейший отчет.

– Можно без «простите», барон. От того, что я стал русским царем, я не перестал быть вашим герцогом. Кстати, как подданные восприняли мое избрание на престол?

– Сказать по правде, ваше величество, о ваших невероятных подвигах и великих победах приходило столько известий, что…

– В них не сразу верили?

– Скорее, к ним привыкли. Так что ваша коронация в Москве не выглядела чем-то из ряда вон выходящим.

– Понятно; теперь главный вопрос: как умер мой кузен?

– Как настоящий христианин!

– Значит, лучше, чем жил. Однако меня интересует, скорее, отчего он покинул наш мир?

– В жизни и смерти волен лишь Господь.

– Вне всякого сомнения, вы правы, однако у Господа Бога частенько случаются помощники. Судя по вашей уклончивости, в этом случае так и было.

– Вовсе нет, государь, ваш кузен герцог жил в последнее время весьма уединенно и почти никого не принимал. В делах княжества он также не участвовал, единственное его занятие состояло в посещении могилы герцогини Маргариты Елизаветы и их родившегося мертвым ребенка.

– Вы хотите сказать, что мой кузен умер от тоски?

– Я этого не говорил, – тут же пошел на попятную канцлер, – разумеется, он тосковал по безвременно ушедшей супруге, но…

– Но не чрезмерно – я правильно вас понимаю?

– Именно так. У него был хороший аппетит, он много читал, а тех немногих, кого он удостаивал аудиенцией, принимал весьма приветливо. Ничего не предвещало столь печального конца, но кто мы такие, чтобы судить о воле Всевышнего!

– Иными словами, вы не знаете, как умер мой кузен?

– Увы! Могу лишь сказать, что рядом с ним в последнее время не было чужих. И проведенное расследование со всей определенностью исключило возможность отравления либо какого-то другого злого умысла.

– Все страньше и страньше. Так вы говорите, что было проведено расследование?

– Разумеется, но ничего заслуживающего внимания не было обнаружено.

– Понятно, ну что же, так – значит, так. Есть что-нибудь еще, что мне необходимо знать?

– Полагаю, нет, впрочем, если у вашего величества возникнут вопросы, я всегда готов на них ответить.

– Хорошо, но у меня буду к вам кое-какие поручения.

– Всегда к услугам вашего величества, – очередной раз поклонился фон Радлов.

– К сожалению, у меня сейчас нет возможности заниматься делами герцогства лично, однако это не означает, что мне нет дела до моей родины. В мирный договор, заключенный между мной и его шведским величеством королем Густавом Адольфом, включен пункт о правах и преимуществах мекленбургских коммерсантов в балтийской торговле. Я полагаю, что участие в комерческих делах с Русским царством, а в перспективе – с Персией и Индией благотворно скажется на экономике как Ростока, так и всего герцогства в целом.

– Вне всякого сомнения, государь.

– Доведите до сведения всех заинтересованных лиц, что я обещаю свое покровительство и защиту всем пожелавшим торговать в нашем царстве. Кроме того, как вам, вероятно, известно, у меня имеется определенный дефицит специалистов в некоторых областях знаний. Медиков, инженеров, горных мастеров и многих других. Так что мои подданные, обладающие нужными познаниями, могут рассчитывать, что их способностям найдется применение. Я бы даже сказал, хорошо оплачиваемое применение.

– Весьма важное замечание, государь, но боюсь, что у нас нет горных мастеров, хотя прочие специалисты, несомненно, найдутся.

– Ничего страшного; как говорят мои новые подданные, будет день – будет и пища. Начнем с малого, в Ростоке необходимо найти место под русскую факторию. Дом, несколько складов – для начала, я полагаю, хватит. Если дела пойдут хорошо, ее возможно будет расширить. Кроме того, в самом скором времени я начну присылать и молодых людей для учебы в местном университете.

– Ваш посланник, господин Рюмме, говорил, что вы, ваше величество, намереваетесь открыть университет в Москве.

– Одно другому не мешает, барон.

– Да, но он говорил о необходимости послать учителей для этого учебного заведения.

– Я думаю, среди закончивших обучение студентов найдется несколько человек, пригодных для подобной миссии. Они составят костяк преподавателей, затем к ним присоединятся отучившиеся в Ростоке русские.

– Понимаю, государь, а как много студентов вы собираетесь прислать?

– Для начала – человек пять.

– Для начала?

– Разумеется, это будет не разовая акция. Русские студенты будут учиться на постоянной основе, по крайней мере до той поры, пока подобное образование не станет доступным в Москве.

– Позволено ли мне будет спросить, кто оплатит их обучение?

– Угадайте!

– Как будет угодно вашему величеству.

Вскоре нашу плодотворную беседу прервали приглашением посетить королевский завтрак. Собственно, пригласили только меня, поскольку предполагался узкий семейный круг. Кивнув на прощанье поклонившемуся фон Радлову, я вышел из комнаты.

«Узкий семейный круг» меня несколько удивил. Как оказалось, помимо Густава Адольфа и вдовствующей королевы в нашу с Катариной семью входят еще и канцлер Оксеншерна, а также епископ Глюк. Сказать, что это меня удивило – все равно что не сказать ничего. Причем если старину Акселя ожидать следовало, то постная физиономия Глюка меня не на шутку раздражала. Сам завтрак прошел, впрочем, достаточно мирно. Вознеся хвалу Господу за ниспосланный нам хлеб насущный, присутствующие дружно заработали челюстями, воздавая должное мастерству королевских поваров.

– У вас завидный аппетит, Иоганн, – одобрительно заметила моя венценосная теща, когда мы утолили первый голод.

– Я солдат, матушка, – наклонил в ответ голову, – а солдаты всегда голодны.

– Чертовски хорошо сказано! – воскликнул Густав Адольф, и тут же немного сконфузился, вспомнив, что поминать черта в присутствии епископа не стоит даже королю.

Впрочем, вцепившийся зубами в кусок ветчины преподобный Глюк не обратил на его слова ни малейшего внимания. Между тем Катарина, очевидно стремясь перевести разговор на другую тему, спросила меня:

– Как прошел ваш разговор с фон Радловом?

– Замечательно, – охотно отозвался я, – лучше и быть не может.

– Вот как? – немного удивленно отозвался Аксель с другой стороны стола. – О чем же он вам поведал?

– О процветании моего герцогства, разумеется.

– Что же, в этом он не погрешил против истины, дела в Мекленбурге и впрямь идут неплохо.

– Так, значит, вам не понадобился тот военный контингент, который вы прихватили с собой?

– Это была всего лишь разумная предосторожность, особенно учитывая обстоятельства смерти вашего кузена.

– Обстоятельства смерти? Фон Радлов пытался уверить меня в том, что смерть эта была совершенно естественной.

– Ваш кузен был благочестивым христианином, – постным голосом проговорил справившийся наконец с ветчиной Глюк, – я молился за него.

– Милосердие к католикам делает вам честь, святой отец, – тут же отозвался я, – немногие слуги господни могут похвастаться подобным снисхождениям к этим еретикам.

– Католикам… – чуть не поперхнулся епископ, – еретикам?..

– Вы не знали, что мой кузен – католик?

– Э-э…

– Так что вы думаете о смерти моего кузена? Интересно было бы узнать ваше мнение, Аксель.

– Я прибыл слишком поздно, чтобы проводить расследование, – дипломатично отозвался Оксеншерна, – кстати, я слышал, что покойный герцог собирался отринуть папизм.

– Вероятно, католики узнали об этом и убили бедного герцога, – снова вылез Глюк.

– Во всяком случае, показать народу вашего сына – наследника, – продолжал Аксель, не обращая внимания на епископа, – оказалось очень кстати.

– Наследника, принадлежащего к истинной церкви, – не унимался Глюк.

– Что вы имеете в виду?

– Ваше величество, – как можно почтительнее проговорил Оксеншерна, – его преподобие в чем-то прав. Конечно, большинство ваших подданных привыкли к вашей экстравагантности, однако далеко не все положительно восприняли перемену веры. Не подумайте, что я вас осуждаю, совсем напротив, я полагаю ее правильной и своевременной, но прошу: по крайней мере, пока не настаивайте на переходе в православие вашей жены и наследника.

Настроение присутствующих стремительно портилось, но моя теща попыталась исправить ситуацию.

– Мне кажется, не стоит говорить за столом о покойниках и религиозных делах, – ледяным голосом проговорила она, укоризненно оглядев всех присутствующих.

– Вне всякого сомнения, матушка, – тут же поддержал я ее, однако епископа, стремящегося во что бы ни стало вклиниться в разговор, это не остановило.

– Простите, ваше величество, но вопрос религии очень важен, и необходимо разрешить его как можно скорее!

– На самом деле нет никакого отдельного религиозного вопроса, – отчетливо проговорил я, постепенно повышая голос, – есть вопрос сохранения нашей власти в Москве. Все очень просто: никакого другого царя, кроме православного, русские не потерпят! Это не обсуждается! Если Генрих Четвертый сказал, что Париж стоит мессы, то я готов, в свою очередь, заявить, что Москва стоит молебна! И если мой сын не будет православным, стало быть, он не будет царевичем и впоследствии не сможет стать царем.

– Но вы могли бы способствовать распространению истинной веры среди диких московитов, – не унимался Глюк.

– Эти, как вы выразились, дикие московиты задолго до шведов отказались признать верховенство папы римского и ввели у себя богослужение на своем языке, не говоря уж о том, что христианство на Руси приняли тоже раньше вас. Но я не собираюсь вести теологические диспуты, а уж с вами – так в особенности! В своем княжестве я ввел свободу вероисповедания для своих подданных, полагаю, она распространяется и на членов моей семьи.

– Может быть, тебе следовало ввести такие же законы и в Москве? – спросил молчавший до сих пор Густав Адольф.

– Не думаю, что это возможно сейчас, максимум что я могу, это разрешить открывать протестантские кирхи в местах проживания иностранцев. И это уже сделано, но в остальном я должен быть не менее православным, нежели патриарх Константинопольский.

– Мы понимаем это, брат мой, – с сочувствием проговорил Густав Адольф, – но ведь терять Мекленбург тоже не следует, а ведь ты и твой сын – последние Никлотичи.

– Все это надо хорошенько обдумать, – подала наконец голос Катарина, – чтобы принять наилучшее решение из возможных.

– Обдумать, конечно, необходимо, но у нас не так много времени. Густав, когда ты отправишься в Ригу?

– Я рассчитывал отправиться завтра, но возвращение Акселя и Катарины…

– Не стоит откладывать эту экспедицию, ваше величество, – встрепенулся канцлер, – такие города, как Рига, на дороге не валяются!

– Что же, решено, откладывать не будем. Иоганн, ты с нами?

– Я хотел отправиться с вами лично, но теперь не знаю. Тащить жену и сына в осажденный город – не слишком хорошая затея, а расстаться с ними сейчас выше моих сил.

– Ты думаешь, Рига уже осаждена?

– У меня нет оснований считать Гонсевского идиотом. Вряд ли он сумел набрать армию, достаточную для штурма, но уж блокировать город он всяко сумел.

– И что мы предпримем?

– Я могу послать с тобой письмо с одним из моих людей. Скажем, с Романовым, фон Гершов и Вельяминов его знают…

– Этого будет достаточно? Все же мы не игрушками меняемся.

– Если это необходимо, то поезжайте, – мягко проговорила Катарина, как видно польщенная моими словами, – конечно, наша разлука затянулась, но вряд ли неделя-другая будет иметь большое значение.

– Вы просто ангел, моя царица, – только и оставалось сказать мне.

Наконец начавший меня тяготить разговор прекратился. Поблагодарив за угощение, мы с Катариной откланялись и отправились в ее покои. Кормилица принесла нам маленького Карла Густава, сразу протянувшего руки к матери, опасливо косясь на меня при этом. Это было так забавно, что я невольно засмеялся.

– Не смейтесь, Иоганн, вы его пугаете, – попеняла мне Катарина, впрочем и сама не сдержавшая улыбки.

Малыш тем временем забрался к ней на колени и, почувствовав себя в безопасности, показал мне язык.

– Ну, главному тебя научили, – улыбнулся я на это.

– О чем вы? – удивилась принцесса.

– О безусловном почитании родителей.

– Иоганн, что вы такое говорите? Наш сын еще очень мал! Не смейте сердиться на него!

– Сердиться? Вот уж не думал. Как можно сердиться на этого меленького ангелочка?

«Ангелочек» тем временем убедился, что его не станут забирать от матери, и принялся теребить бант на ее рукаве, прилагая все возможные усилия, чтобы его оторвать. Все это было так забавно, что я снова не смог удержаться от улыбки.

Увы, злодейка-судьба не дала времени, чтобы мой маленький сын хоть немного привык ко мне и перестал дичиться. Хотя я и договорился с Густавом, что проведу немного времени с семьей и догоню его в Риге, ничего из этой затеи не вышло. Впрочем, обо всем по порядку. На следующий день Стокгольм провожал своего короля, отправлявшегося присоединять к своему королевству вольный город Ригу. Горожане, принарядившись по такому случаю в праздничную одежду, толпились в порту и махали руками своему сюзерену, время от времени разражаясь радостными криками. Похоже, подданные искренне любили своего молодого короля, благо он до сих пор не успел их осчастливить повышением налогов. К скачущему рядом с их обожаемым монархом королевскому зятю, герцогу и царю, они относились несколько прохладнее, но он все-таки был мужем их любимой принцессы, героем войны с датчанами и вообще неплохим парнем. Так что ему, то есть мне, тоже иной раз кричали здравицы. Правда, мне пару раз послышались крики: «…проклятый колдун!», – но я не придал этому значения.

Перед тем как сесть в шлюпку, Густав Адольф повернулся ко мне и спросил:

– Значит, ты все-таки задержишься?

– Ненадолго, дружище, будь уверен – я скоро догоню твои тяжелые транспорты с войсками. Впрочем, если что, с тобой мои приставы и все необходимые документы.

– Куда отправятся твои войска после того, как я займу Ригу? Если хочешь, эти транспорты доставят твою армию в Нарву или любой другой порт, по твоему усмотрению.

– Спасибо, брат мой, но у меня почти одна конница. Ее неудобно перевозить морем, да и в чистом поле мне мало кто страшен. Впрочем, как говорят мои русские подданные – там видно будет: возможно, я и воспользуюсь твоей любезностью.

Пока мы разговаривали, я снял с себя нарядный плащ и перевернул его изнанкой наружу. Парадная шляпа с короной на тулье перекочевала в ларец на руках позеленевшего в предчувствии предстоящего путешествия Миши Романова. Обняв на прощанье своего незадачливого рынду, я завернулся в плащ и двинулся прочь. Во дворце Трех корон меня ждала семья, которой я слишком долго был лишен. Побуду немного с Катариной и сыном, а завтра, самое позднее – послезавтра, двинусь вслед за Густавом Адольфом. Тем паче что недавно пришедшей в Стокгольм «Святой Агнессе» надо принять кое-какой груз. Причем королю нет необходимости знать, что именно я гружу и где все это взял.

Петерсен ждал меня в портовом трактире, в том самом, где я когда-то познакомился с капитаном наемников Гротте.

– Я вижу, корона не изменила ваших привычек, ваше величество, – флегматично поприветствовал меня мой шкипер, когда я присел за его стол.

– Горбатого могила исправит, – отозвался я в том же духе. – Что с грузом?

– Все, что закупил ваш бывший боцман, в полном порядке и совершенной исправности.

– Отлично, а тому, что прислал Юхансон, места хоть хватило?

– Об этом нужно было думать до того, как его купили, – пожал плечами норвежец.

– Не ворчи, старый морской волк, – засмеялся я, – ну так как, не потонем?

– Дурацкая шутка, ваше величество, такие вещи в воле божьей, но, полагаю, все будет хорошо.

– Что бы я без тебя делал…

– Не знаю, наверное, сделали бы шкипером своего Карла Рюмме…

– Постой, ты что, завидуешь?

– Было бы чему.

– Не стоит, дружище, даю тебе слово, что еще сделаю тебя адмиралом своего флота!

– Сначала вам стоит завести флот.

– Дай срок, Ян, дай срок. Все у нас будет – и флот, и армия, и Персия с Индией. Хочешь побывать в Персии?

– Говорят, в тех краях страшная жара и добрые христиане мрут как мухи от лихорадки.

– Случается и такое, однако те, кто возвращаются, как правило, становятся очень богаты. Петерсен, у тебя есть семья?

– У настоящего моряка семья – его экипаж… – вздохнул норвежец, – а зачем вам?

– Ну как зачем – если ты станешь моим адмиралом, то твоя жена должна будет стать придворной дамой у моей Катарины.

– Ну, если у вашего величества недостаток в придворных дамах, – улыбнулся во весь рот шкипер, – то я, пожалуй, подумаю о женитьбе.

– Подумай, дружище, обязательно подумай.