Барабан на шею! Панарин Сергей

Косолаппен почувствовал себя неуютно.

Во-первых, мелькнуло: «Они умеют читать мысли!» Правда, барон тут же успокоил себя: «Скорее всего, стандартная заготовка. Ведь любой, хм, удивится их росту…»

Во-вторых, жутко, когда не знаешь, кто именно с тобой говорит.

В-третьих, голос всадника был холоден, словно вековая льдина: беспристрастный и безличный. У Косолаппена возникло ощущение, что к нему обратилась сама вечность.

– Я не это имел в виду, – то ли впопад, то ли не к месту сказал барон.

– К делу, – предложили, вернее, велели всадники.

– Двое лютых людей. Скорее всего, виртуозные маги. В услужении черт.

– Черт? – В ледяном голосе промелькнул намек на заинтересованность.

Ходили слухи, что к нечисти легендарная четверка относится особенно беспощадно. Косолаппена это вполне устраивало.

– Воистину так, рогатый, мохнатый и вонючий, – и барон подробно описал происшествие в березовой роще.

Маги выслушали не перебивая. Когда рассказ закончился, они долго молчали, затем спросили:

– Они точно назвались Николасом Могучим и Паулем?

– Да.

– Четыре килограмма золота. – Голос назвал цену.

Косолаппен обрадовался: минимальный тариф. Помогли сведения про черта и прощелыг, один из которых выдает себя за мертвого героя. Профессиональный интерес четырех всадников был настолько велик, что материальное вознаграждение отступило на второй план.

– Принеси плату, – отдал распоряжение советнику барон и обратился к гостям. – Я знаю о вашем требовании не разглашать ни существо сделки, ни то, как вы выглядите. Я клянусь все сохранить в тайне. Но мои слуги…

Коротышка в золотом плаще сделал круговой пасс рукой.

Все кроме Косолаппена и всадников повалились на пол.

– Вы… Их убили?! – профальцетил хозяин замка.

– Нет. Они спят. Проснутся, ничего не помня. – Голос развеял страхи барона.

Вернулся советник с золотом. Не успев удивиться, чего это валяются воины и начальник стражи, попал под действие магии. Рухнул без памяти.

Коротышка в серебряном плаще протянул руки к мешку с вознаграждением. Золото медленно взлетело в воздух и плавно спланировало к волшебнику на ладони.

– Мы уже занимаемся твоим делом. До свидания.

Ослы развернулись и поцокали к выходу.

– А как я?..

– Мы обязательно пришлем тебе доказательства выполнения работы. Или вернем плату.

На сей раз в голосе сквозила прохладная ирония.

Позже Косолаппен допросил подданных: и тех, кто был у трона, и тех, кто сторожил или просто находился снаружи. Никто не помнил четырех коротышек на ослах. На основе этих данных барон заключил: «С ума сойти…»

– Сбрендили они, что ли?! – хохотнул прапорщик, наблюдая, как орущие благим матом Гюнтер и Петероника застряли в дверном проеме.

Они настолько синхронно неслись к выходу, что встретились именно на пороге.

Коля боялся разрушений. Он их дождался. Пострадала не только мебель. Дородная хозяйка выдавила косяк, на котором крепилась дверь, вынесла вместе с частью стены.

Наконец, супруги убежали.

– Приступить к обеду! – скомандовал Палваныч, когда вопли окончательно стихли.

– А они? – робко спросил Лавочкин.

– Они идиоты, – Дубовых пожал плечами, – а идиоты голодают.

Жестокий афоризм был достоин полковой стенгазеты «В суровый час досуга».

Солдат решил не уподобляться голодающим, накинулся на цыпленка.

– И, кстати, не забудь, – проворчал прапорщик, – ты лишен сметаны и пива.

Парню оставалось лишь мысленно повторить знакомое всем рядовым заклинание: «Вот гад!» Потом Коля развлек себя рассуждением: «Если идиоты голодают, а я лишен части порции, то я, получается, полудурок?!»

Поев, Палваныч размяк, сослался на утренний недосып и назначил себе внеплановый тихий час. Оставив Лавочкина караулить, стянул с поломанной кровати матрас и одеяло, постелил их на пол у печи и задал неслабого храповца.

Солдат сел на крылечке, прихватив с собой запрещенную кружку пива. Нужно было сочинить план небольшого мятежа.

«Знаешь, Колян, ты неплохой вроде бы парень, – беседовал с собой рядовой. – Веселый такой, смышленый. Но ты не гребец получаешься, а щепка. Вот несет тебя куда-то, бросает на волнах, ты плывешь не спеша по течению… А ведь так нельзя все время-то. Бывают моменты, когда надо упереться и поплыть против. Или в сторону. Или чуть задержаться на месте. А ты пролетаешь мимо таких моментов! Так вот, для начала пора менять правила игры, иначе этот боров задушит тебя своими издевками. Арестовывает на ходу, по воде гоняет, жратвы лишает… В каком уставе такое написано? А может, и написано… Зря ты в „учебке“ не уделял должного внимания главным документам, зря…»

Лавочкин улыбнулся, вспомнив замполита: худой, кожа да кости, мужичок с орлиным взором каждое занятие начинал с классической фразы:

– Устав ты должен был выучить так, чтобы если ночью пыльным мешком из-за угла разбудить, он от зубов отскакивал!

– Мешок? – не выдержал однажды Коля.

– Дурак, – ответил замполит и объявил ему три наряда вне очереди.

Солдат вернулся к раздумьям: «К шутам гороховым все уставы! Мы не в полку. И Болванычу об этом следует напомнить. Шмотки таскает, здорово. Автомат-то не поролоновый. Только низка цена за унижения. Ситуацию необходимо менять…»

Мысль оборвалась. Парень разомлел от жары, пива и созерцания быстрых легких облаков на нестерпимо голубом небе. Как ни обидно признавать, но здесь цвет неба был насыщеннее и чище, чем в нашем мире.

Зато там дом. Подстроившись под ритмичный храп прапорщика, Лавочкин тихо замурлыкал самую главную солдатскую песню:

До приказа было больше года и целая пропасть между мирами.

Коля чуть-чуть пожалел себя и вновь вернулся к мыслям о главном: «Можно просто взбунтоваться и поставить ультиматум. А Болваныч матом… Можно найти знамя, тогда ему нечем будет крыть. Но как захватить инициативу в поиске? Дубовых ведь ни с хрена ее не отдаст. А сбежать? Нетушки, тут он получит полное право по возвращении предать меня трибуналу, и не отмажусь ведь!.. Можно заручиться поддержкой мага. Обязательно мага. Желательно передать-таки письмо Тиллю Всезнайгелю. Он бы сильно выручил. Значит, первое из осуществимого: отыскать любого волшебника и упросить его связаться с моим вальденрайхским другом. Деньги у меня есть, заплачу…»

Через пять домов в глубине улицы началось подозрительное движение. Парень встал, вглядываясь в просвет между ветвей яблонь, росших вдоль забора.

«Тотальная осень, – отметил Лавочкин. – Листья уже чуть желтые. А яблоки-то какие!»

Солдат сфокусировался на движении. Вдалеке собралась кучка людей. Участники сходки прихватили с собой рогатины, косы и дубье. Вряд ли у них намечалась вечеринка. Более вероятно, что Гюнтер и Петероника поднимали соседей на борьбу с нечистью…

– Ага, пора будить великого полководца, – постановил Коля.

Он зашел в дом. Палваныч не храпел, а часто сопел и дергал пальцами рук.

– Оливье, еще оливье… – пробормотал Дубовых. – И селедочки… Ну, вздрогнули.

«Что за гигант мысли! – умилился солдат. – Даже во сне бухать умудряется!»

– Товарищ прапорщик… Товарищ прапорщик… Подъем…

Палваныч не реагировал. Лавочкин крикнул:

– Подъем!

– А? Я! – Вояка подскочил на четвереньки и снова плюхнулся на одеяло.

Поморгал. Зло посмотрел на рядового.

– Если ты разбудил меня без веских причин, то…

– Похоже, нас сейчас придут изгонять. Хозяева позвали подмогу.

– Тогда хватит дурака валять, пора бы и ерундой заняться! – выдал сонный прапорщик.

Звучало парадоксально, но окрыляющее.

Парень вернулся к двери.

– Топают!

– Уболтаем, – пообещал Дубовых.

Селяне мялись напротив крыльца.

Палваныч спокойно, по-чапаевски вышел к народу.

– Вот он! – заверещал Гюнтер. – И малый с ним.

Петероника поддакнула. Толпа ощерилась садово-огородным инвентарем.

– Об чем забота, граждане? На субботник собрались? – громко спросил прапорщик, изо всех сил показывая, что его не пугают косы, вилы и дубье.

– Ты злой дух! – выкрикнул хозяин дома трусливым фальцетом.

– С чего ты взял?

– Ты наколдовал пищу! Она появилась прямо из воздуха. А такое волшебство доступно только нечистым.

– Опаньки, – сник Палваныч. – Аргумент непрошибаемый…

– Разрешите, я, товарищ прапорщик? – шепнул Коля.

– Не возражаю.

Дубовых был рад скинуть на рядового ответственность за ведение неудачно начатых переговоров. Провалится – будет очередной повод для разноса. Преуспеет – ну и хорошо.

Лавочкин выступил вперед:

– Давайте разберемся подробнее, господа!

Крестьяне принялись растерянно озираться, ища затесавшихся между ними господ.

– Достославный и радушный Гюнтер заявляет, дескать, мгновенное возникновение предметов есть результат злой магии. О да, существует такая зависимость! Но касается она мгновенного переноса предмета с одного места на другое. Только вот кто поручится, что еда перенеслась? А если она была невидимой? Великий маг и чародей Пауль лишь снял полог невидимости.

– О! – Гюнтер растерянно тискал в руках дубину.

Селяне зашушукались.

В этом раунде самым интеллектуальным игроком оказалась Петероника.

– Звучит гладко, – раздался ее фирменный хрипящий визг. – Но откуда у меня на столе невидимая пища?

– Ну… я принес! – выкрутился Коля.

– Это… Гюнтер, – пробормотал кто-то из крестьян. – Ты бы перед тем, как паниковать, взвесил бы все спокойно, а?

Люди одобрительно загомонили:

– Да, сосед, хватил ты лишку… Перегнул палку… У страха штаны велики… Пойдем по домам, ребята!..

Жители Швахвайзехаузена двинулись, чтобы ретироваться.

Парень облегченно вздохнул. Похоже, дела налаживались. Ловко он отбрехался от разъяренной толпы!

– Минуточку внимания! – вклинился прапорщик.

Солдат рефлекторно скривил недовольную мину: обычно произносящий эту формулу начинает что-либо активно продавать. Но Палваныч решил воспользоваться стихийным митингом не для торговли.

– Граждане! Мы ищем моего сына. Зовут его…

– Шлюпфриг! – Лавочкин уже привычно пришел на помощь начальнику.

– Вот! – подтвердил «покинутый отец». – Паренек такой совсем юный. Рыжеволосый, остроносый, должен при себе иметь красное знамя с золотыми буквами. Вы его не встречали?

– Нет, друг, извини, не было такого. – Люди качали головами, разводили руками и совершали прочие действия, обозначающие отказ.

– Где ж его черти носят? – Дубовых с досадой стукнул кулаком о ладонь.

Перед Палванычем тотчас материализовался Аршкопф.

– Осмелюсь доложить, товарищ прапорщик, ни я, ни другие черти нигде не носим Шлюпфрига! – пропищал он.

Народ, мягко говоря, напрягся.

– А? Что я говорил? – победно завопил Гюнтер.

Его ликование завязло в тишине. Крестьяне боялись. Они, разумеется, вновь схватились за свое сельскохозяйственное оружие, но драться с чертом не спешили.

– Как не вовремя, – прошипел Лавочкин, мысленно ругая спутника.

– Они вам мешают, товарищ прапорщик? – Бес зыркнул через плечо на людей.

Селяне попятились. Блеск маленьких злых глаз и оскал острых зубов не внушали доверия.

– В целом, да, – ответил Палваныч.

Черт развернулся к деревенским ополченцам, развел черные мохнатые руки в стороны, топнул копытом, щелкнул хвостом.

– Пошли во-о-он!!!

Аршкопф завизжал так, что крестьяне мигом бросились прочь, побросав оружие. Неслись они невероятно быстро, умудряясь при этом зажимать ладонями уши.

Коля и сам с глубоким облегчением припустил бы от чертового писка, жаль, положение обязывало пережить пытку звуком до конца. Прапорщику тоже было тяжко слушать ультразвуковые вопли беса. Но опытному вояке-снабженцу приходилось терпеть и не такое. Когда басил разозленный комбат, лопались стаканы, вскрывалась изоляция на проводах и перегорали лампочки.

По всей деревне испуганно ржали лошади, кудахтали куры и орала прочая живность.

– Молодец, – просипел Палваныч, не слыша собственного голоса. – Объявляю благодарность, а также повышаю с рядового до ефрейтора. Лавочкин, бери пример с Аршкопфа и станешь образцовым солдатом!

Парень ухмыльнулся: «И тут Болваныч ухитрился кинуть камень в мой огород! А черта-то от гордости аж распирает. Тупица… Знал бы он, как в армии относятся к ефрейторам…»

– Если вы закончили с торжественной частью, то пора рвать когти. Местная команда наверняка захочет сыграть матч-реванш, – сказал Коля.

– Отставить, – буркнул Палваныч. – Ефрейтор Аршкопф, доложи, где находится Шрульфиг, или кто он там.

– Не имею чести знать, товарищ прапорщик, – отчеканил черт.

– Расшифруй помалу, – напрягся Дубовых.

Он не любил обломов.

– Простите, но Шлюпфриг вне зоны моей чувствительности, – виновато залепетал рогатый. – Есть несколько десятков мест, куда мое чутье не распространяется. Я не засекаю разыскиваемого. Значит, либо он мертв, либо спрятался.

– Ладно, хрен с ним, – смирился Палваныч. – Хотя лучше уж ему быть живым. Рядовой Лавочкин, запрягай гюнтеровскую повозку. Ефрейтор Аршкопф, вольно.

Черт испарился, прапорщик шмыгнул в лачугу, дабы учинить грабеж, солдат побежал на задний двор исполнять приказ.

Городской парнишка не умел обращаться со сбруей, тем более со столь необычной. Оседлать бы смог (научился в Вальденрайхе), но впрячь… Дубовых, не дождавшись результатов, сделал все сам.

«Поздравляю, Коля, ты стал участником преступления», – хмуро разговаривал с собой Лавочкин, трясясь в телеге рядом с мешками и прихваченным имуществом. Палваныч неплохо разобрался с управлением лошадью, запряженной позади повозки. Идиотский процесс поддавался лишь истинному дуболому.

Встречные крутили пальцем у виска, хихикали. Сначала было неприятно, потом рядовой и прапорщик перестали обращать на насмешки внимание.

– Куда мы едем? – поинтересовался парень, уставший считать деревья.

– К замку Косолаппена. Нам бы сразу туда двинуть!.. Они тут все сплошь тупые, и я готов поспорить, что мы найдем ворюгу именно там.

– Вы настолько в этом уверены?

– Я в его годы сделал бы абсолютно так же.

– А в ваши? Ну, сейчас. Как бы вы поступили на его месте?

– Даже не знаю… – протянул Палваныч.

– Многие лета дают многомудрие, – сострил Коля.

– Чего?

– Да нет, товарищ прапорщик, ничего. Сам голову ломаю, куда он делся.

– Смотри не сломай окончательно, – осклабился Дубовых. – Твоя задача проявлять тактическую смекалку и оперативную находчивость, а стратегический гений планирования падает на плечи командования. Усек?

– Так точно.

– У замка возьмем языка. Допросим о поганце. Если не возвращался, то разузнаем места предполагаемого отступления. Так-то, рядовой. Ты, конечно, неплохо заболтал дурачков деревенских, но заметь: они именно дурачки. А этот, блин, Гюнтер, вовсе чума. Про женщин, которые якобы с корабля, он вообще меня в тупик поставил. Глупо, конечно, он деньги отдал. Нет бы расписку взять!

Палваныч поймал подозрительно-медицинский взгляд Лавочкина.

– Че вылупился? Шучу! – заржал прапорщик.

У солдата от удивления брови под челку заехали. Невероятно: тупой, как угол в сто двадцать градусов, начальник испытывал прилив юмористического вдохновения!

– Лопухи они там все, Николас. Оболванить их было просто, как дважды два четыре. Кстати, сколько это будет? – Дубовых вновь захохотал, только парень не догнал над чем.

Так они и катили, болтая о разном, вспоминая дом, полк, скучая по родным местам наподобие дивана перед телевизором. Речь зашла и о футболе.

– Знаете, Павел Иванович, – сказал солдат, – я разочарован в отечественных игроках. Если Англия – родоначальник футбола, то Россия – смертокончальник.

– Отставить! – вскипел прапорщик. – А Центральный спортивный клуб армии? Сила! Не шурупишь в футболе, так молчи. Хотя нет! Доложи-ка лучше байку-другую для поддержания настроя.

– Байку?.. – Коля напряг память. – Что-то не приходит на ум… А можно сказку?

– Почему бы и нет? – дозволил Палваныч. – Я же ведь тоже в детстве был ребенком. Очень мне в тот период нравилась сказка одна… Как же ее?.. А! «Орехокол»!

– «Щелкунчик», – автоматически поправил Лавочкин. – Я вам лучше другую «доложу». Мне ее принцесса Катринель рассказывала. Итак, «Золушка».

Парень помолчал, настраиваясь максимально доходчиво поведать волшебную историю.

– Это было время, когда людей надували, а они сами лопались от смеха… В тихом, мирном королевстве жила фрау с двумя дочерьми и падчерицей, младшенькой (Золушкой, значит). Гнобили бедняжку в три горла, работой заваливали, общественные нагрузки на нее повесили, – в общем, лютовали, будто «деды» над «духами», только хуже. Считается, что женщины более жестокий контингент. Сами, уродины, по балам шастали, а красавица падчерица горбатилась по хозяйству. Но была у нее фея-крестная. Золушкин батя перед тем, как копыта отбросить, водил знакомство с разными магами, вот и выискалась такая родственница. Девушка росла, росла и вымахала в совершеннолетнюю супермодель. Надоело работать, захотелось на балы. А тут и фея припорхнула-нарисовалась. Говорит: «Крестница, с днем рождения тебя! Ты вела себя образцово-показательно, хоть суши да на доску почета вешай. В подарок я разрешаю тебе загадать три желания. Всего три, но не торопись, подумай головой, а не тем, чем все в твоем возрасте думают…» Золушка долго не притворялась, мол, думаю-думаю. Отвечает: «Ах, крестная фея! Как долго я ждала этого момента! Как я к нему готовилась… У меня единственное желание. Выполни, пожалуйста, все мои мечты». С этими словами девушка вывалила на стол толстенную пачку мелко исписанной бумаги. Крестная чуть свои стрекозьи крылышки не склеила. «Ну, доченька! Губенка у тебя отнюдь не дура…» – изумилась фея…

Прапорщик прервал Колино повествование:

– Смотри-ка! Да это же Пес, мать его за ногу, в башмаках!!!

Впереди беззаботно топал старый знакомец. Мешок за спиной, неизменные боты, весело болтающийся хвост.

Палваныч потер руки в предвкушенье расправы.

– Вот пегая бестия! Сейчас догоним. Объявляю операцию «Ко мне, Муму!». Подкрадываемся, ловим, допрашиваем и топим.