Неестественные причины. Записки судмедэксперта: громкие убийства, ужасающие теракты и запутанные дела Шеперд Ричард

29

Одна только мысль о манчестерском Гайде неизменно вызывает у меня прилив теплых чувств. Именно здесь выросла моя мама, здесь жили ее друзья и близкие. Это было место приятных поездок, когда я был маленьким, и моих паломничеств на протяжении всей жизни, потому что именно здесь моя мать была похоронена.

Мне приятно думать о старушках родом из Гайда – моей бабушке, тете, – которые были так непохожи на изолированных от общества, истощенных стариков, чьи тела мне порой доводилось видеть. Они всегда приветствовали меня своим теплом и заботой, вовлекая в свои насыщенные жизни и отчищенные до блеска дома. Сразу же бросалось в глаза, что они были неотъемлемой частью большого сообщества.

В 1998 году мне позвонил солиситор защиты с просьбой провести повторное вскрытие как раз такой старушки из этого самого района. Миссис Кэтлин Гранди была подругой семьи моей матери и училась в одной школе вместе с моей сестрой. Она умерла 24 июня, и 1 июля ее похоронили на одном кладбище с моей матерью.

В августе, однако, была проведена эксгумация, и теперь я стоял над ее телом в морге центральной больницы Тэмсида.

Ей был 81 год, однако ее здоровье было в невероятно хорошем состоянии. Следы борьбы отсутствовали. А в ее артериях, что было необычно для человека ее возраста и даже для следующего поколения, практически не было холестериновых бляшек.

Токсикологический анализ, однако, поведал другую историю. Хотя мне и не удалось найти на ее теле следа от укола, она явно приняла значительную дозу морфина или диаморфина за несколько часов до смерти. Такую причину смерти я и указал: передозировка морфином.

На самом деле она умерла от рук своего семейного врача, которому полностью доверяла, и именно благодаря ее внезапной кончине Гарольда Шипмана наконец разоблачили как серийного убийцу. Он пользовался большим уважением среди своих пациентов, а местные жители, о которых я вспоминаю с таким теплом, говорили о нем с восхищением. Многие называли его милейшим врачом в округе. Особой любовью он пользовался среди стариков, так как охотно приезжал к ним домой на вызов, и когда, проработав в Гайде некоторое время, он открыл свою собственную практику, у него не было отбоя от пациентов, записывавшихся к нему по рекомендациям знакомых.

Подозрения относительно него возникли, когда Кэтлин Гранди внезапно умерла всего через несколько дней после того, как ее завещание, как оказалось, было изменено в его пользу. В качестве причины ее смерти он указал пожилой возраст.

Тут же были открыты другие дела, и последовали новые эксгумации. Я присутствовал на пяти из этих вскрытий. Следующим увиденным мной стало вскрытие 73-летней старушки с очень умеренной формой ишемической болезни сердца и умеренной эмфиземой. У нее не могло быть пневмонии, как указал в ее свидетельстве о смерти Шипман. У нее было, однако, отравление морфином. Следующее тело – та же история. И так было со всеми.

Казалось совершенно невероятным, что семейный доктор мог убить шесть или семь своих пациентов. Впоследствии я написал в письме:

«Крайне важно установить источник морфина, также рассмотреть вероятность его случайного занесения… с учетом задержки между смертью и проведенным вскрытием, а также многочисленных событий и действий, окружавших эти тела, необходимо исключить вероятность случайного занесения препарата… Я бы предложил проконсультироваться с химиком, чтобы узнать, возможно ли загрязнение веществ, используемых при производстве жидкости для бальзамирования, дерева или обивки для гробов, содержащими морфин веществами… Наконец, необходимо изучить и другие возможные связи между телами (бальзамировщики, гробовщики, другие работники).

Разумеется, я считал необходимым изучить все другие возможности не только потому, что был судмедэкспертом, выступающим на стороне защиты Шипмана (да, даже серийным убийцам положена защита в суде), но и потому, что мне, как и всем, попросту не верилось, что врач мог систематически убивать своих пациентов. Несколько лет спустя, когда Шипмана посадили в тюрьму за убийство не менее 15 пациентов, сложно было переварить заключение расследований, которое провел Дэйм Джэйн Смит: оно гласило, что Шипман на протяжении более 20 лет убил 215 человек, и было еще несколько сотен дел, по которым теперь уже было невозможно установить точные факты.

Его мотивы были неясны. Как правило, его жертвы жили одни. Как правило, но не всегда, они были пожилыми. Как правило, но не всегда, они были женского пола. Надежды всех, кто надеялся, что Шипман в итоге раскроет мотивы своих действий – а также, возможно, подтвердит, сколько именно из 494 его погибших пациентов он действительно убил, – рухнули, когда в 2004 году он был найден повесившимся в своей камере.

Гайд изменился для меня после всех этих эксгумаций. Из места, которое я связывал с теплотой семьи моей матери и оживленными старушками, этот городок превратился в место, где от рук серийного убийцы полегли многие старушки, которые доверяли ему уход за собой.

Вернувшись в Лондон после эксгумаций, все еще наполовину не веря в ту небольшую часть преступлений Шипмана, в которых мы тогда его подозревали, я столкнулся с другой неприятной ситуацией: я скрестил мечи с Иэном Уэстом. К моему удивлению, он ушел из больницы Гая. После всех этих лет клятв, что он никогда не остановится, именно так он и сделал. Ходили слухи, что Иэну нездоровится, однако он попросту не мог полностью отказаться от своей работы и заниматься своим садом в Суссексе. Он частенько появлялся в морге и в суде, и когда я вернулся из Манчестера, размышляя над раскрывающейся правдой о Шипмане, оказалось, что нам предстоит выступить в суде на противоположных сторонах по делу о поножовщине.

Наши мнения в корне расходились: лично мы никак не спорили, однако составили категорически противоречащие друг другу отчеты. Его контраргументы, как всегда, были убедительными, хотя мне и показалось уже тогда, что его слова были немного менее убедительными, чем в былые времена.

Центральное место в деле занимали показания обвиняемой по поводу того, как нож вошел в сердце жертвы. Подобные рассказы зачастую весьма изобретательны, и к этому времени, как мне кажется, я уже слышал все возможные оправдания попадания ножа в тело другого человека. Самым распространенным является заявление о том, что «он налетел на нож». Подобные утверждения не всегда так просто доказать или опровергнуть, и чтобы воссоздать обстоятельства нападения, мне нужно как можно больше свидетельских показаний. В данном случае таковых не было. Муж с женой повздорили, это закончилось его смертью, и отталкиваться мы могли лишь от ее слов. Старший следователь даже позвонил мне, чтобы посоветоваться, прежде чем начать ее допрашивать, – такое случалось довольно редко, однако он понимал, что все дело будет строиться на ее точном описании случившегося.

Я сказал:

– Не нужно общих слов, надавите на нее. Нельзя, чтобы она сказала: «Он просто попер на меня!» Это ничего не значит. Пускай она продемонстрирует это, опишет, скажет, кто где стоял, как она держала нож, в какой руке у нее был нож, а также в каком направлении двигался каждый из них. Тогда я смогу доказать или опровергнуть ее историю.

Он сделал в точности, как я его попросил. Дело, однако, оставалось головоломкой.

Разводящаяся пара очень злобно спорила по поводу того, с кем из них должны остаться двое маленьких сыновей. Они были обеспеченными, жили в большом доме, ни в чем не нуждались. Отец отчаянно хотел оставить себе обоих сыновей, и вскоре должны были состояться слушания в семейном суде. Они все еще продолжали жить вместе, хотя мать уже успела снять жилье для себя и детей, и они должны были туда вскоре переехать.

Я УЖЕ СЛЫШАЛ ВСЕ ВОЗМОЖНЫЕ ОПРАВДАНИЯ ПОПАДАНИЯ НОЖА В ТЕЛО ДРУГОГО ЧЕЛОВЕКА. САМЫМ РАСПРОСТРАНЕННЫМ ЯВЛЯЕТСЯ ЗАЯВЛЕНИЕ О ТОМ, ЧТО «ОН НАЛЕТЕЛ НА НОЖ».

В день своей смерти отец отпросился с работы, чтобы провести день с детьми. Мама помахала им на прощание, как вдруг он остановил машину у подъезда к дому и направился в дом, жестом показав матери, чтобы она пошла следом. Решив, будто он что-то забыл, она послушалась. Отец захлопнул за ними дверь и заявил, что хочет, чтобы дети жили с ним. Согласно показаниям его жены, вот какой разговор состоялся дальше.

«Я сказала:

– Но ты ходишь на работу, как ты собираешься ими заниматься?

А он ответил:

– Я уволюсь. Я собираюсь позаботиться о своих детях.

Я сказала:

– Ну уж нет.

Затем женщина описала, как ее муж пришел в бешенство. Она поняла это, когда у него скривило челюсть: такое уже бывало прежде, когда он ее бил. Тем не менее она ясно дала понять, что, несмотря на их образ жизни людей среднего класса, она была тертым калачом, выросшим в неблагополучном районе, и с ранних лет усвоила, что трусость лишь больше провоцирует задир. Так что в прошлый раз она ударила его в ответ, и теперь приготовилась сделать то же самое. Она не смогла объяснить, как пара перебралась из прихожей на кухню.

– Я не успела опомниться, как мы оказались на кухне, и он, как мне показалось, бил меня в живот. Он стал бить меня в живот, как мне казалось, но я посмотрела вниз и увидела, что в руке у него нож.

Я сказала:

– Что ты делаешь, ты меня зарежешь!

И тогда он убрал нож от моего живота и принялся вонзать мне его в шею. Он пытался порезать мне горло. Он пытался порезать мне артерию на горле, чтобы я умерла…

И я сказала ему:

– Ради всего святого, ты пытаешься меня убить, подумай о мальчиках… Не надо, не убивай меня, подумай о мальчиках… Ты можешь забрать мальчиков… Забирай мальчиков, только, пожалуйста, не убивай меня.

Мне и в голову не приходило, что он может схватить другой нож или что-то еще, но потом он принялся меня пинать. Он схватил меня за голову и ударил ею об пол. У меня тут кровоподтек, и еще я сломала зуб. Он все бил и бил меня, а потом он взял кухонный стул и ударил меня стулом, и я решила: Боже мой, он не остановится, пока я не умру.

Со всеми этими ранами я уже была полумертвой. Я была пропитана кровью. Казалось, будто я вышла из душа, так много было на мне крови.

Он больше ничего не говорил, просто тыкал мне ножом в шею, и я должна была забрать у него этот нож… Он держал меня, и тыкал мне в шею ножом, а я правой рукой схватилась за рукоятку или за лезвие, не знаю, и просто вцепилась… Кровь была повсюду, на полу, на стенах.

Нож уже был у меня в руке, в правой руке, и я дернулась. Я то ли дернулась вперед, то ли попыталась увести нож… Должно быть, я поскользнулась или упала на пол, и я пригнулась над ножом…»

Ведущий допрос остановил ее и попросил показать, как именно все произошло, несколько раз. Ему удалось установить, что она взмахнула ножом в воздухе и уселась на пол, однако она не смогла описать, как произошел контакт между жертвой и ножом. И действительно, у нее не было никаких оснований полагать, будто она убила своего мужа, поскольку он выбежал из комнаты. Она устремилась в гараж, заперла дверь и вызвала полицию. И все это время двое маленьких мальчиков сидели пристегнутыми в машине перед домом.

Говорила ли она правду? Или же убила его, а затем ранила себя сама в подтверждение своего рассказа о том, что это он на нее напал?

Фотографии с места преступления подтвердили ее заявление, что кровь была размазана на полу и стенах кухни. Стулья были перевернуты. Все определенно выглядело так, словно там произошла потасовка.

На теле мужа был обнаружен ряд ранений:

•. Поверхностная резаная рана верхней части груди.

•. Колото-резаная рана нижней части левой ноги глубиной три сантиметра.

•. Две небольших, немного более глубоких раны на ладони правой руки.

•. Колото-резаное ранение сердца, прошедшее через переднюю стенку правого желудочка, оставившее небольшую рану на верхушке сердца.

Его отвезли в больницу, где была предпринята обширная операция на сердце, так что было много швов. Операция в конечном счете не увенчалась успехом, и, разумеется, это ранение сердца и привело к смерти.

Тем не менее на первый взгляд его раны выглядели не такими серьезными, как у его жены. Я с ней не встречался и лично ее не осматривал: в моем распоряжении были лишь многочисленные фотографии ее ран. Мне нужно было понять, какие из них она могла нанести себе сама – типичный признак запланированного убийства, после которого убийца заявляет о самообороне.

Судмедэкспертам часто приходится принимать решение, имеют ли они дело с убийством или самоубийством, случайно или целенаправленно нанесенными ранами. А с ножевыми ранами обманщикам есть где разгуляться: они выглядят настолько ужасно, что с первого взгляда неопытный человек может сразу же поверить, что никто не мог причинить их себе самостоятельно. За годы своей работы, однако, я усвоил, что человек готов практически на все, лишь бы избежать обвинений в убийстве. Раны, нанесенные человеком себе самому, как правило, легко распознать: они наносятся с минимальным усилием ради максимального эффекта, и, разумеется, всегда приходятся на те части тела, до которых человек может дотянуться. Раны, которые невозможно нанести себе самостоятельно, также легко распознать, и по этой причине я порой с большой радостью помогаю оправдать невиновного человека, обвиненного в нападении.

У жены в данном деле имелись:

•. Кровоподтеки на верхней части левой руки, левом плече, левой стороне шеи, справа и слева в области таза, на правом бедре, на кисти правой руки.

•. Неглубокая резаная рана на шее спереди слева.

•. Поверхностные царапины в той же области.

•. Колото-резаная рана на шее.

•. Резаная рана над ключицей.

•. Резаные раны на тыльной стороне левого локтя.

•. Горизонтальная колото-резаная рана под правой грудью.

•. Неглубокие колото-резаные раны на животе с обеих сторон.

•. Колото-резаная рана на правом бедре.

•. Резаная рана на кисти левой руки.

•. Перелом зуба.

В Королевской уголовной прокуратуре по поводу этого дела было проведено много собраний. Когда родные покойного мужа узнали, что жене могут не предъявить обвинения, они яростно заговорили про гражданский иск. Они наняли Иэна, чтобы тот составил отчет, сравнив в нем предоставленное женой описание драки с ее фактическими ранами.

Этот отчет и ждал меня на рабочем столе, когда я вернулся из Массачусетса. Он был настолько грозным, что чуть ли не громыхал.

Кровоподтеки руки могли быть вызваны серией ударов по руке. Они не характерны для ситуации, когда человека хватают за руку…

Хотя человек и может оставить кровоподтеки на собственном теле, ударив себя чем-нибудь, сильно ущипнув и т. д., в данном случае травмы на руке могли быть получены в результате нападения мужа.

Если же рассматривать ее раны в целом, то они совершенно не характерны для ран, которые человек мог бы получить в результате агрессивного нападения покойного, пытавшегося ударить ее ножом. Кожа является одной из самых прочных тканей в организме, и как только кончик ножа прошел через кожу при условии умеренной силы удара, ничто не остановило бы этот инструмент от глубокого проникновения в тело: во многих случаях лезвие входит полностью. Все раны на теле этой дамы являются очень поверхностными – значительного проникновения в ткани не наблюдается.

Резаные раны шеи, нанесенные человеком себе самому, являются довольно обычным делом. Ничто не указывает на то, что нож попал в шею в результате удара. С учетом характера ран, якобы полученных ею в результате ударов ножом в живот, я твердо убежден, что они не характерны для намеренных ударов ножом другим человеком, однако характерны для ударов, нанесенных, будь то самостоятельно или нет, со значительным контролем.

С НОЖЕВЫМИ РАНАМИ ОБМАНЩИКАМ ЕСТЬ ГДЕ РАЗГУЛЯТЬСЯ: ОНИ ВЫГЛЯДЯТ НАСТОЛЬКО УЖАСНО, ЧТО С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА НЕОПЫТНЫЙ ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ СРАЗУ ЖЕ ПОВЕРИТЬ, ЧТО НИКТО НЕ МОГ ПРИЧИНИТЬ ИХ СЕБЕ САМОСТОЯТЕЛЬНО.

Эта дама могла стать жертвой нападения, включавшего в себя удары рукой либо даже стулом, хотя я почти не вижу каких-либо свидетельств якобы полученных ею сильных пинков по бедрам либо того, что ее с силой били головой об пол. Как бы то ни было, в общем и целом ее раны характерны для тех, что человек наносит себе самостоятельно.

Я согласился, что жена перенесла тупые травмы в результате нападения. Я не согласился, что ножевые ранения она нанесла себе самостоятельно.

Свои соображения я подкрепил несколькими доводами.

Во-первых, когда ее били ножом в живот, она описывала, что чувствовала удары, и даже не думала, будто это нож. Человек, получающий удары ножом, частенько так ошибается: множество раз я слышал от жертв, что они чувствовали удар, а не проникновение ножа. Этот факт, однако, вряд ли мог быть известен жене.

Во-вторых, хотя она и могла сама порезать себе шею и живот, ей было бы очень сложно повредить себе тыльную часть локтя, а также тыльную часть противоположной руки – это было бы крайне необычно.

В-третьих, самыми главными были травмы мужа, и из четырех колото-резаных ран три не представляли угрозы для его жизни. Необычная колото-резаная рана ноги указывала на то, что его жена находилась на полу, когда она была нанесена, ну или в любом случае была в лежачем положении. Смертельная рана сердца могла быть нанесена специально, однако с учетом попытки выхватить нож нельзя было однозначно исключать вероятность того, что это ранение было нанесено случайно. И никто не смог бы настаивать, исходя из тупых травм жены, что между ними не было очень серьезной схватки.

Таким образом, хотя в деле и было много сомнений и несоответствий, будучи свидетелем-экспертом, я не мог бы со стопроцентной уверенностью утверждать, будто ставшая смертельной рана была нанесена умышленно либо что свои раны жена нанесла себе сама. Даже исходя из соотношения вероятностей я бы сказал, что раны нанес муж, а не жена.

КОЖА ЯВЛЯЕТСЯ ОДНОЙ ИЗ САМЫХ ПРОЧНЫХ ТКАНЕЙ В ОРГАНИЗМЕ, И КАК ТОЛЬКО КОНЧИК НОЖА ПРОШЕЛ ЧЕРЕЗ КОЖУ ПРИ УСЛОВИИ УМЕРЕННОЙ СИЛЫ УДАРА, НИЧТО НЕ ОСТАНОВИЛО БЫ ЭТОТ ИНСТРУМЕНТ ОТ ГЛУБОКОГО ПРОНИКНОВЕНИЯ В ТЕЛО.

Королевская уголовная прокуратура решила, что уголовное преследование жены было бы не в интересах общественности. Коронер, будучи в курсе, что крайне озлобленная семья присутствует на заседании, позаботился о присутствии полиции. Иэн не давал показания лично, хотя, разумеется, они были привлечены к делу. Мои показания прерывались злобными выкриками и презрительным фырканьем. Коронеру неоднократно приходилось призывать к порядку.

Мое мнение было подтверждено, когда коронер постановил, что убийство было совершено в целях самообороны. Его вердикт был оглашен присутствующим в зале суда, которые на какое-то мгновение затихли и слушали его в полной тишине. А затем поднялся гвалт.

Я ускользнул под нарастающие крики. Как мне стало впоследствии известно, угрозы о гражданском иске против жены реализованы не были. Когда я вернулся домой, Криса дома не было, а Анна сосредоточенно изучала свои учебники по физике. Она напомнила мне Джен. Неся толстую папку с материалами дела о поножовщине, я задумался, погружался ли когда-либо так же сосредоточенно в свои учебники или же, подобно Крису, был более беспорядочным.

– Чем ты сегодня занимался? – спросила она.

Я рассказал ей про коронерский суд, про злобных родственников. Впервые она стала напрямую расспрашивать меня про мою работу.

К моему изумлению, она сказала:

– А можно мне посмотреть фотографии?

Единственное, что она знала про мою работу, так это то, что фотографии были под запретом.

– Фотографии?..

– Тела мужа.

Ей было 15, и она готовилась к итоговым экзаменам. Я покачал головой.

– Ты немного маленькая, чтобы рассматривать фотографии из морга.

– Нет, правда, я хочу их увидеть. Я видела на уроках биологии много препаратов. Я правда думаю, что я справлюсь, папа.

Возможно, она была права. Возможно, пришло время прекратить защищать своих детей от странностей моей работы. Возможно, из-за всех этих образцов в моем кабинете, предназначавшихся для суда или лекций (было практически невозможно спрятать все), разговоров на медицинские темы за столом, смерть была для нее чем-то куда более рядовым, чем я мог себе представить.

Я сказал:

– Я покажу тебе раны жены, и мы посмотрим, как ты на них отреагируешь. Так как она более чем жива. И ты можешь высказать свое мнение относительно того, порезала ли она себя сама, чтобы казалось, будто муж сам на нее напал.

У Анны загорелись глаза.