Пушки царя Иоганна Оченков Иван

Едва Мелентий вернулся из города, Михальский велел своим людям собираться, и вскоре только лошадиные следы да пепел кострищ в ближайшем овраге напоминали о том, что здесь стояли ратники.

Хоть и нелегко поначалу давалась служба княжичу Дмитрию Щербатову, но со временем обучился он драгунской науке. Капрал Васька Лопухин, прежде рычавший на новика, аки Змей Горыныч, наказывал его все реже, а иной раз и хвалил. Впрочем, начальным людям в последнее время и без него было много мороки. Люди в полк все прибывали, всех надо было обучить, а службы никто не отменял, потому приходилось им буквально разрываться на части. Поскольку Щербатов был довольно искусным наездником, ему вскоре доверили руководить новобранцами в выездке. Против обыкновения, Дмитрий не стал чиниться и с усердием взялся за дело, а поскольку совсем уж неумех в драгуны не брали, то получалось у него хорошо. Посмотрев на старания княжича, Панин хмыкнул и коротко приказал: «Кто везет, тех и грузить!»

После этого дел у молодого человека сразу прибавилось, но, как ни странно, они пришлись ему по душе. В самом деле, быть начальным человеком всегда лучше, чем подчиненным, а командовать легче, чем исполнять. Так что Щербатов с удовольствием учил других тому, что хорошо умел сам, нет-нет да и прикидывал, скоро ли его сделают капралом. А уж когда его поставили старшим дозора, так княжич засветился, будто новенький алтын, что только из монетного двора. Да и то сказать: разве плохо гарцевать на горячем коне в ладном кафтане на зависть всем добрым людям? И вот тут-то подстерегла молодца беда.

Поначалу все было хорошо, княжич и его люди чинно объезжали улицы, приглядывая за порядком и подмигивая глазеющим из-за заборов девкам. Никакой татьбы или иного воровства в тот день не случилось, и Дмитрий готовился уж скомандовать ехать к приказной избе, где служивых должны были покормить, как вдруг екнуло сердце молодецкое. По улице шла горожанка, встреченная им на торжище в самый первый день, как приехал он в Москву. Красота незнакомки так поразила его тогда, что готов был побежать за ней на край света, если бы поманила. А потеряв из виду, до того закручинился, что и спать ночью не мог. И вот теперь девушка шла, погруженная в свои мысли, и не сразу заметила, что ей преградил дорогу своим конем драгун.

– Здравствуй, красна девица, – громко поприветствовал ее Щербатов, приосанившись.

– Не балуй! – воскликнула от неожиданности незнакомка, едва не налетев на него, – чего удумал, окаянный, людей пугать!

– Что же ты, красавица, такая неласковая, – покачал головой Дмитрий, – даже здороваться не хочешь!

– А я тебе не жена, чтобы ласковой быть, – ответила она и хотела обойти драгуна, но он снова преградил ей дорогу.

– Что не жена – то дело поправимое: хочешь, посватаюсь?

Горожанка внимательно оглядела молодого человека и, видимо, признала в статном ратнике давешнего барчука, встреченного на торгу.

– Что, купил серьги, а милая не приняла, а теперь ищешь, куда их пристроить? – с вызовом в голосе воскликнула девушка.

– Нет, – покачал головой княжич, – не дарил их никому покуда.

– А что так?

– Тебя нигде не мог найти!

– Вот что, добрый молодец, – нахмурилась незнакомка, – ехал бы ты своей дорогой!

– Ишь какая, – хмыкнул Митрошка, щербатовский холоп, увязавшийся в дозор за своим господином, – ты как смеешь эдак с княжичем разговаривать? Вот возьму и плетью перетяну, враз вежеству научишься!

Дмитрий хотел было остановить разошедшегося слугу, но не успел. Девушка, возмущенная словами Митрошки, недолго думая выхватила непонятно откуда небольшой пистоль и выстрелила прямо под ноги его коню. Вообще, драгунских лошадей приучали к выстрелам, но, видимо, вылетевшие из замка искры обожгли морду животного, и оно взвилось на дыбы, скинув со спины незадачливого седока. Конь княжича тоже шарахнулся в сторону, и пока тот пытался справиться с ним, незнакомка бегом припустила вдоль тына прочь. Однако остальные дозорные не сплоховали и враз бросились следом.

– Ату ее! – азартно закричали они, окружая беглянку.

– Стоять! – раздался зычный голос, заставивший драгун замереть на месте, ибо принадлежал он их командиру Федору Панину. – Это что тут за пальба?

Взгляд поручика, которым он окинул своих подчиненных, не сулил ничего доброго, а княжич просто превратился в соляной столп. Остальные тоже не знали, что сказать, и лишь недоуменно переглядывались. Первым, как ни странно, пришел в себя Митрошка.

– Так что, господин поручик, разбойницу поймали, – бодро отрапортовал он, держа руки по швам. – Она, окаянная, чуть нашего княжича не застрелила!

– Эва как, – удивился Федор, – ну-ка дайте посмотреть, что там за разбойница…

Драгуны расступились, и грозный начальник посмотрел на едва не схваченную ими девушку. Щербатов, к которому так и не вернулся дар речи, тоже посмотрел туда и едва не застонал от нескладности происходящего. Незнакомка была чудо как хороша! Глаза ее горели яростным огнем, высокая грудь под шелком летника прерывисто вздымалась, и вся она казалась неистовой девой-воительницей из сказки. Но то, что случилось дальше, было еще удивительнее: увидев Панина, она сразу успокоилась и, приняв будничный вид, кротко поклонилась. Дмитрий удивленно перевел взгляд на своего командира, но тот, похоже, был удивлен еще больше.

– Здравствуй, Федор Семенович, – певуче пропела девица поручику.

– Здрав-ствуй… – сглотнул пересохшим ртом поручик.

– Каково поживаешь, как твои детки, как Ефросинья Ефимовна? Давно ее не видала…

– Слава богу, хорошо… – ошарашенно отозвался тот.

– А меня вот тут ратники царские ловили, не иначе, в Туретчину продать хотели!

– Щербатов! – строго сказал Панин, к которому вернулось самообладание. – Собирай своих людей, и дуйте в слободу. А ежели вы об сем конфузе кому хоть под пыткой, хоть на исповеди расскажете, то вас даже сам Господь Бог не спасет! Внял ли?

Ничего не понимающий Дмитрий поклонился и повел своих подчиненных назад. Вернувшись в лагерь, он прежде всего велел выпороть не в меру деятельного холопа. Не понимающий, за что его наказывают, Митрошка орал благим матом, а драгуны, видимо опасаясь, что и им достанется, секли его плетями, боязливо оглядываясь на грозного начальника. Более княжича в дозор не назначали и новиков обучать не велели.

– Что вы говорите – удивленно переспросил я, – вот прямо так, из пистолета?

Вельяминов в ответ обреченно кивнул, а я, не в силах более сдерживаться, заржал, как десять жеребцов из мекленбургских конюшен.

– Драгуны, блин, ратники царские! – смеялся я над рассказом своего ближника. – А их – девчонка!.. Нет, я не могу!..

– Тебе смешно, государь, – насупился окольничий, – а мне каково?

– А чего тебе? – отозвался я, немного успокоившись и вытирая заслезившиеся от бурного веселья глаза.

– Так ведь она мне сестра! – взорвался Никита. – Что люди скажут? Как я им в глаза смотреть буду?

– Да ладно, кто узнает-то?

– А вот все и узнают! Не нынче, так завтра, не завтра, так послезавтра, а проведают о позоре моем. Это хорошо еще, что их Панин встретил, а не кто иной, а то ведь уже бы вся Москва судачила!

В общем, история действительно получилась презанятная. Оказывается, сестрица моего верного Никиты, привыкшая к вольной жизни в деревне, оказавшись в скованной домостроем и тысячей патриархальных традиций Москве, и не подумала поступаться хоть каплей своей свободы. Переодевшись в платье зажиточной горожанки, она частенько тайком ускользала из дома и ходила на рынки, в церковь и бог знает куда еще. Слуги если и замечали ее исчезновения, то помалкивали, так что занятый службой брат и не подозревал, что его сестра ведет столь бурную для начала семнадцатого века жизнь. Все открылось случайно, когда воспылавший чувствами к красавице молодой драгун вздумал с ней познакомиться, а Алена недолго думая пальнула в него из пистолета. Слава богу, обошлось без смертоубийства, а весьма кстати подоспевший мой бывший рында Федька Панин сумел замять скандал. Узнал я об этом совершенно случайно, когда прискакавший в кремль поручик попытался потихоньку доложить Вельяминову о случившемся, а тот от неожиданности взревел, как медведь, которому прищемили лапу. На несчастье моего ближника, рядом оказался я, и такая бурная реакция не могла меня не заинтриговать. Через минуту оба были в моих покоях, а через еще две – полностью раскололись и поведали о случившемся во всех леденящих душу подробностях. Теперь Никита бурно негодовал, а Федор притворился истуканом и старался не отсвечивать.

– Молодец девка! – не смог удержаться я от восклицания.

– Да что ты ее хвалишь! – едва не вскипел мой окольничий, затем опасливо покосился на Панина и замолк.

Я тем временем открыл небольшой ларец и вынул из него пригоршню монет. Отобрав золотой червонец и несколько серебряных полтин, которые за соответствие номиналу иноземцы иногда звали московскими талерами, а русские – царскими ефимками, протянул поручику:

– Вот тебе, Федя, за службу и за смекалку. Хвалю! Никита тебя потом еще наградит, да и я не забуду. Теперь ступай, да уж постарайся, чтобы твои добры молодцы языками не трепали, а если и трепали, то где-нибудь в другом месте.

– Все исполню, государь! – поклонился Панин и вышел.

– Крестников поцелуй! – крикнул я ему вдогонку.

Федька, обернувшись, еще раз поклонился и исчез. Вельяминов тем временем смотрел на меня с самым мрачным выражением на лице, на какое только был способен.

– Жениться тебе надо, Никитушка!

– Чего?.. – протянул окольничий, явно не ожидавший от меня такого вердикта.

– Точно тебе говорю! Вот посуди сам: был бы ты женат, супруга твоя за сестрой присматривала бы. Опять же той хоть поговорить было с кем – глядишь, и не выкидывала бы такие фортели. А так сидит девка одна в четырех стенах, тут уж поневоле или взвоешь, как волк, или сбежишь куда.

– Это… ты хочешь сказать, что я сам виноват? – нахмурился Вельяминов.

– Да господь с тобой, – сделал я невинное лицо, – как ты мог такое обо мне подумать! Конечно, Аленушка учудила не по-детски, но и ты ее пойми.

– Что тут понимать-то?..

– Ну как тебе объяснить… порядки у нас не то чтобы плохие, просто чуточку устаревшие. Ну вот какая бы беда приключилась, если бы девицы незамужние могли собираться где да общаться по-девичьи?

– Так ведь собираются, – не понял меня Никита, – на посиделки да на праздники. В церкви еще, бывает, видятся…

– Под присмотром всяких старых кошелок, у которых своя жизнь не сложилась, а теперь они ее другим портят?

– А как надо?

– Как-как… не знаю как. Вот, к примеру, поехал ты к князю Долгорукову да сестрицу с собой взял. Ты бы с Владимиром Тимофеевичем пообщался, а Аленушка – с княжной Марьей.

– Это чего бы я к Долгоруковым-то поехал?.. – насторожился Вельяминов.

– Как чего, говорю же тебе, ты у меня холостой, а у князя дочь на выданье.

– Ты что это, государь, женить меня надумал?

– Ну ты же сам мышей совсем не ловишь!

– Тьфу ты, прости господи… никак не привыкну к твоей манере говорить, государь! Ну каких мышей? Да и не ладим мы с Долгоруковыми-то – сам, поди, знаешь, что они Филаретову руку держат.

– Вот и помирились бы. А Владимир Тимофеевич – человек дельный.

– Он Шуйскому служил.

– И что характерно – не предал, как иные и прочие.

– У Лисовского в плену был, когда тот Коломну изгоном взял.

– И на старуху бывает проруха; зато со шведами не худо воевал. Делагарди укорот дать – это тебе не фунт изюму!

– Ну, про укорот – это ты сильно сказал… – задумчиво протянул Никита, – хотя в Тверь не пустил, было такое. Да не отдаст он за меня дочку!

– А если я посватаю?

– Погоди-погоди, государь, – испугался окольничий, – такие дела с налета не делаются! Надо узнать, что за девка – может, она кривая какая? Майся с ней потом всю жизнь!

– Вот я и говорю – поехали бы с сестрой, да она бы и посмотрела женским глазом. Чай, худого-то брату не желает?

– Ага, не желает, – тяжко вздохнул Никита, – она же меня чуть в могилу не загнала…

– Да ладно тебе!

– Я думал… – нерешительно начал Вельяминов.

– Что думал?

– Ну как… сперва Алену замуж выдам, а уж потом сам как-нибудь…

– Вот тут уволь, – сразу отказался я, – я ей, грешным делом, еще до Смоленского похода предложил за Кароля выйти, так она мне такую бучу устроила… Что смотришь, он тогда холостой еще был!

– Ты мне об этом не рассказывал… – подозрительно посмотрел на меня мой ближник.

– А чего рассказывать? Они оба отказались сразу, а мне в таких делах настаивать не с руки.

– То есть меня женить неизвестно на ком тебе с руки!

– Никитушка, дорогой, не путай! Ты же мне как брат. Младший. Стало быть, я лучше знаю, что хорошо для моего младшего брата, и плохого не посоветую.

– Ох, о тебе бы самом кто побеспокоился! Катарина Карловна-то к нам, как я погляжу, совсем не собирается?

– Что поделаешь – сапожник без сапог, – засмеялся я, – даже не знаю, что тебе ответить.

– Так, может, Анисим-то и прав? – осторожно спросил Никита, стараясь не вызвать царский гнев.

– В чем это? – отозвался я, сделав вид, что не понял.

– Ну, как это… – Он явно мялся, подбирая слова.

– Ты про развод?

– Про него.

– Может, и прав.

– Тогда чего ждем? – деловито спросил он, как будто готов был немедля ринуться на поиски невесты.

Меня позабавила реакция моего ближника, и я решил ему подыграть:

– А как у вас цари женятся?

– Дык известно как: посылают во все концы Руси весть, чтобы все бояре и дворяне, да прочего звания люди, у которых есть дочери на выданье, везли их в Москву на смотр.

– О как! И что дальше?

– Ну, как соберут невест, их ближние его бояре смотрят, выбирают высоких да красивых, и чтобы из рода большого, в котором женщины плодовиты. Потом тех, коих уже выбрали, смотрит сам государь в палатах лично. Тут уж можно и спросить чего.

– Вот даже как!

– Ну конечно, а то вдруг она дура или косноязычная какая!

– Это правильно, – поддакнул я, еле сдерживаясь от смеха, – а иное попробовать можно?

– Что «иное»? – не понял Вельяминов.

– Как что, а вдруг она бревно бревном!

– Тьфу на тебя! – разозлился понявший наконец Никита. – Горбатого могила исправит! Я тебе про серьезные вещи рассказываю, а у тебя один блуд на уме! Уж если так приспичило, так съезди в Кукуй али еще куда. Мало ли девок для таких дел!

Отсмеявшись, я присел ближе к нему и положил руку на плечо.

– А дальше что?

– Как что, – буркнул он, – царевич родится православный! Весь народ будет рад.

– А Карлушку я куда дену и Женечку?

Насупившийся Вельяминов, как видно, решил, что, раз я задаю такие вопросы, значит, отнесся к его идее серьезно, потому снова повернулся ко мне и горячо заговорил:

– Государь, ты ведь, пока тебя царем не выбрали, не последний из князей в неметчине был! И удел у тебя там немалый и весьма богатый к тому же. Вот и пусть достанется Карлу Ивановичу! Он там свой, и вера у него лютеранская, вот пусть и княжит. Шутка ли, великий князь Мекленбургский! И царевне Евгении, я чаю, приданое найдется, особливо если батюшка у нее не кто-нибудь, а царь русский, и родной брат – великий князь. Всем хорошо, и греха никакого! А король свейский пусть не обижается. Где это видано, чтобы жена к мужу пятый год носа не казала?

В последнее время мои приближенные все чаще стали заводить разговоры о нежелании приезжать в Москву Катарины Карловны и о том, что это наносит немалый урон репутации царя. Народ, дескать, не понимает: женат их царь или нет? Поначалу я отшучивался, потом начал выказывать неудовольствие. Иван Никитич, будучи опытным царедворцем, фишку сразу просек и заткнулся. Хитрый от природы Анисим тоже сообразил, что играет с огнем, но вот прямодушный Вельяминов резал правду-матку, не думая о последствиях, с тактичностью стрелецкого бердыша. Ну да ладно, от Никиты – стерплю.

Начавший бесить меня разговор прервал стряпчий[22], доложивший, что меня хочет видеть полковник барон фон Гершов.

– Пусть войдет, – коротко бросил я.

Мой верный Кароль достиг в жизни всего, о чем только мог мечтать провинциальный дворянин, каким он и был до того, как нанялся ко мне на службу. Чин полковника, титул барона, хлебная должность, жена-красавица из знатной и влиятельной семьи – вот далеко не полный перечень полученных им плюшек, впрочем, честно заслуженных. Однако былой близости между нами нет, хотя я по-прежнему уверен в его преданности и честности. Правда, с недавних пор его супруга – Регина Аделаида докучает бравому полковнику просьбами оставить службу и переехать куда-нибудь в Европу. Да хоть в тот же Мекленбург, где у фон Гершова пожалованное мною поместье. Понять молодую женщину можно. Балов в Москве не бывает, а те увеселения, что устраивают бюргеры в Кукуе, для урожденной графини Буксгевден совсем не комильфо. Царица, в свите которой баронесса благодаря своей знатности могла занять видное положение, тоже намерения приехать не изъявляет. Что опять же мотивирует Регину Аделаиду к скорейшему переезду. Нет, она не устраивает Каролю истерик и не пилит его ежедневно и еженощно, но каким-то ей одной ведомым изощренным способом все же вбила бравому померанцу в голову мысли о возвращении. Надеюсь, он пришел не с этим.

– Добрый день, мой кайзер, – кланяется полковник, – прошу простить мое вторжение, но дело, по которому я посмел потревожить ваше царское величество, не терпит отлагательства!

Надо сказать, выглядит он шикарно! Прекрасно пошитый мундир из дорогого сукна, обильно украшенный золотым шитьем, сидит на парне как влитой. Кисти рук почти скрыты брабантскими кружевами. По плечам вьются завитые локоны. На груди блестит золотая цепь, в ухе брильянт, на пальцах перстни… в общем, красавчик! За его спиной жмется какой-то худой мужчина в неказистой одежке и с измученным взглядом. Интересно, что у него такое приключилось, что Каролю пришлось тащить его в палаты? Обычно бургомистр Кукуя решает все проблемы сам.

– Рад видеть тебя, дружище! – отвечаю я на приветствие. – Рассказывай, что привело тебя, и я подумаю, чем смогу помочь.

– Речь вовсе не обо мне, мой кайзер, – качает головой фон Гершов и выводит вперед своего спутника.

Тот еще раз кланяется и печально смотрит на меня, затем, сообразив, что я его не узнаю, тяжело вздыхает и твердым голосом спрашивает:

– Ваше величество меня не узнает?

Какое-то время я вглядываюсь в его обветренное лицо, и внезапная догадка вспыхивает в моей голове, как зарница:

– Петерсен?!

– Да, ваше величество, – кивает головой мой шкипер.

– Разрази меня гром!.. Что с тобой стряслось, старина? – не могу удержаться я от восклицания. Раньше Ян был крепким, уверенным в себе моряком, а теперь на меня смотрела лишь тень былого человека. Худой, чтобы не сказать изможденный, с обильной сединой в волосах, в поношенной одежде с чужого плеча. И лишь глаза, горящие неукротимым огнем, напоминают того прежнего Петерсена, способного сутками не выпускать из рук штурвал или яростно сражаться в абордажной схватке.

– Это долгая история, – вздыхает шкипер.

– Я никуда не тороплюсь! Что с моими кораблями?

– Увы, мой кайзер, теперь у вас нет кораблей.

– Рассказывай, черт тебя подери. Что произошло: шторм, пираты – что?..

– Датчане.

– Что? Послушай, я не могу тащить из тебя каждое слово клещами! Рассказывай, что бы с тобой и моими кораблями ни произошло.

– Это случилось три месяца назад. Я только что привел из Голландии новенький флейт, построенный по вашему приказу для замены совсем уж обветшавшей «Благочестивой Марты». Прекрасный корабль получился, доложу я вам! Ходкий, маневренный, хотя и почти в два раза больше нашей старушки. Команде он тоже сразу полюбился, как и то, что название осталось прежним. Мы думали, что оно принесет нам удачу, да только ошиблись…

– Ближе к делу, дружище.

– Мы вышли из Ростока с грузом для вашего величества и людьми господина Рюмме. Плавание проходило благополучно, пока неподалеку от побережья Померании нас не окружили корабли под флагами короля Кристиана. На наших мачтах был поднят штандарт Мекленбурга, а потому я не слишком встревожился, однако приказал команде вооружиться и зарядить пушки. А вот Карл, как видно, чуял беду и приказал мне спрятать кое-какие бумаги. Это было несложно, ведь я как никто знал нашу красавицу. Но не успел я вернуться на мостик, как подошедший в упор галеон залпом смел все с палубы нашего корабля. Очевидно, только мое отсутствие спасло мне жизнь, потому что многие бывшие наверху оказались убиты или ранены…

Как видно, шкиперу было тяжело вспоминать эти события, и он на минуту замолчал. Затем, собравшись с духом, Ян продолжил свой рассказ:

– Они взяли нас на абордаж. Мы пытались сопротивляться, но их было гораздо больше. К тому же, говоря по совести, большинство матросов, видя, что дело плохо, бросили оружие. Только я, Карл и его люди продолжали отчаянно драться, но силы были не равны и вскоре многие были убиты, а других схватили и обезоружили…

– Что с Рюминым? – не выдержал я.

– Карл, или, как вы его зовете – Клим, был, как и я, ранен. Нас взяли в плен. Пока мы дрались, то же самое проделали и со «Святой Агнессой». Конечно, ее не так жалко, ведь она уже совсем стара, однако…

– К черту пинас! Что было дальше?

– Высадившиеся на судно датчане перерыли его сверху донизу. Затем утащили все самое ценное к себе на корабль, включая Рюмме и других русских. Меня же и других моряков заперли в трюме. Больше я не видел вашего посла.

– Как ты спасся?

– Поднялся шторм, – пожал плечами Петерсен, – высадившихся на «Марте» датчан не хватало для управления парусами, поэтому они были вынуждены нас выпустить. Однако как мы ни старались, ветер нес нас на берег, и неизбежное случилось. Нас выкинуло на песчаную отмель в полутора лигах от берега, и казалось, что ужасные волны вот-вот разобьют наш несчастный корабль. Поднялась паника, матросы и солдаты дрались за места в уцелевших шлюпках, но не думаю, что хоть кто-то смог достичь берега. Я задержался на корабле, чтобы достать бумаги из тайника, а они за это время покинули судно. К счастью, «Благочестивая Марта» оказалась крепким кораблем, и ее корпус не развалился сразу. На другой день шторм поутих, и я смог добраться до берега вплавь. Он был весь усыпан телами утонувших моряков и солдат, а местные жители уже принялись обирать их трупы.

– Где это случилось?

– Неподалеку от Дарлова, мой кайзер. У меня было немного денег, и я смог добраться до города. Затем я нанялся матросом на голландское судно и дошел на нем до Риги.

– Ты мог бы обратиться за помощью к княгине Агнессе Магдалене, не думаю, что она отказала бы в помощи моему человеку.

– Сначала я так и хотел, однако в Дарлове новый князь.

– Час от часу не легче… что с Агнессой?

– О, ничего печального, ваше величество, она как раз выходила замуж.

– O la la! – отчего-то по-французски воскликнул я. – И кто же этот счастливчик?

– Ульрих Померанский, епископ Каминский[23], младший брат ее покойного мужа. Насколько я понимаю, он ваш дядя?

– Верно, а что на это сказал Филип Набожный?

– Он умер еще зимой, так что герцогом теперь стал другой ваш дядя – Франц. А его епископство досталось самому младшему братцу.

– Да, новости к нам доходят не быстро. Хорошо хоть ты рассказал. Кстати, а что с моим с… кузеном, сыном Агнессы.

– Ваш юный кузен жив и здоров. Говорят, герцог Франц благоволит юному принцу и даже готов объявить своим наследником.

– Я смотрю, ты неплохо осведомлен.

– Когда я пытался попасть в Дарловский замок, меня узнала одна придворная дама. Это она мне рассказала обо всех этих событиях и дала немного денег, посоветовав до поры никому не рассказывать о своих злоключениях, а отправляться к вам.

– Это была Катарина фон Нойбек?

– Да, ее звали именно так.

– Чудо, а не женщина! Ладно, рассказывай, что было дальше. Кстати, какая нелегкая тебя понесла в Ригу? Ее же, насколько мне известно, осаждают поляки.

– Уже нет, ваше величество. Поляки сняли осаду и ведут со шведами мирные переговоры.

– Вот как? Мой любезный брат отчего-то не торопится сообщать мне об этом. Впрочем, продолжай: что было в Риге?

– Сказать по правде, там меня чуть не схватили. Я попросил помощи у одного знакомого негоцианта, а тот донес в магистрат. Почему-то вы очень популярны среди ее жителей, мой кайзер, и несмотря на то, что город теперь принадлежит шведскому королю, а вы женаты на его сестре, любого человека, заподозренного в том, что он служит вашему величеству, ожидает тесная камера и крепкая веревка. Уж я даже и не знаю почему.

– Как тебе сказать, Ян… – хмыкнул я, – у рижан на это целый миллион причин.

– Да, мой кайзер, – согласился шкипер, – целый миллион звонких серебряных причин. Но как бы то ни было, мне удалось бежать. С большим трудом я добрался до Пскова, где меня все-таки схватили и посадили в тюрьму.

– А там-то за что?

– Честно сказать, я и сам не понял. Меня, верно, приняли за шпиона и совсем было собрались повесить, но Карл Рюмме, как-то научил меня одной странной русской фразе. Я крикнул ее, и ваши подданные не стали меня вешать, а отвезли в Москву.

– Вот как… и что же это за фраза?

– Slovo i delo gosudarevo!

Услышанное оказалось столь неожиданно, что я не смог удержаться от смеха. Когда я наконец успокоился, Ян продолжил скорбным голосом:

– Сказать по правде, ваше величество, путешествие в кандалах не показалось мне смешным. Но так или иначе я добрался до Москвы…

– На счастье герра Петерсена, – пояснил продолжавший стоять рядом фон Гершов, – на заставе в тот день дежурили солдаты с немецким капралом. Он увидел закованного в кандалы европейца и спросил, в чем дело. А узнав, что это ваш человек, сразу же дал знать мне. Я приехал раньше, чем дьяк из Земского приказа, так что все закончилось благополучно.

– Закончилось? Как бы не так! – отозвался внимательно слушавший скорбное повествование шкипера Вельяминов. Никита не слишком хорошо понимал по-немецки, но, как видно, основное разобрал. – Теперь князь Лобанов-Ростовский на Кароля жаловаться будет за самоуправство; держись, полковник!

– Черт не выдаст, свинья не съест, – отозвался фон Гершов по-русски.

– Где письма?

– Их везли вместе с вашим человеком. На сумке ваш герб, и ни один ярыга[24] не решился открыть ее.

– Промокли, поди, письма, пока по морю плыл?

– Не знаю, – пожал плечами Петерсен, – сумка кожаная и крепко зашита. Я сделал все что мог.

– Ты сделал гораздо больше, чем в человеческих силах, мой друг, – сочувственно произнес я. – Ну-ка пойдем к думским, а то спят, поди, на службе, идолы бородатые!

Когда мы вошли в думную палату, настороженно переглядывавшиеся бояре дружно бухнулись в ноги. Разрешив подняться и занять места на лавках, я заговорил, показывая присутствующим на Яна:

– Сей человек есть мой вернейший слуга по имени Ян Петерсен! За многие службы, ведомые моему царскому величеству, я жалую его кафтаном со своего плеча и шапкой!

Сказав это, я принялся расстегивать свою одежду и через минуту накинул ее на растерянного шкипера под охи и ахи собравшихся. Оставшись в одной рубашке, вновь обернулся к думцам и продолжил:

– Кроме того, жалую его деньгами и дарю дом в Кукуе!

Бояре дружно кивают, тряся бородами, но Немецкая слобода – она вроде как и не Россия, а потому ни малейшего недовольства или зависти вызвать не может. В отличие от кафтана и шапки, награждение которыми – очень большая честь.

– Боярин Лобанов-Ростовский – обращаюсь я к первому судье Земского приказа, – тебе уже донесли о самоуправстве полковника фон Гершова?

– Нет, царь-батюшка, – изумляется Афанасий Васильевич, – а что приключилось-то?

– Эх, работнички! – вздыхаю в ответ. – Так вот: что бы ни приключилось, помни, что сделано сие по моему царскому повелению и с моего же ведома!

– Как скажешь, государь!

– Ну и славно!

Уже прощаясь с Яном, спрашиваю:

– Ты уверен, что это были датчане?

– Да, мой кайзер; флаг, конечно, можно нацепить любой, но вот моряки точно были датскими.

– А солдаты?

– Солдаты… – на секунду задумывается он, – пожалуй, среди них было несколько голштинцев. Но это все равно.

– Да, ты прав. Ступай.

– Худо с Климом получилось, – хмуро промолвил Вельяминов, провожая взглядом уходящих фон Гершова и Петерсена.

– Куда уж хуже, – соглашаюсь я, – но если он жив – мы его спасем! Зови дьяков Посольского приказа, будем письма писать.

– Сейчас кликну, государь; а кому писать-то будем?

– А черт его знает, дружище… если Густав Адольф начал тайные переговоры с поляками, а король Кристиан начал захватывать мои корабли, то дела наши совсем плохи.

Королевичу Владиславу было уже двадцать два года. Некогда угловатый и нескладный паренек, любящий эпатировать своими выходками приближенных отца, вытянулся и превратился в статного молодца, глядя на которого, потеряла сон уже не одна паненка. Поведение его тоже изменилось, хотя и давнишней дружбы с Адамом Казановским, про которую досужие сплетники болтали много глупого, не разрывал. Впрочем, вряд ли эти слухи имели под собой хоть какое-то основание, ибо все знали, что молодой принц без памяти влюблен в дочь бывшего дерптского воеводы прекрасную панну Агнешку. Их бурный роман весьма благотворно сказался на делах почтенного пана Карнковского, хотя и стоил репутации его дочери. Однако в последнее время королевич был занят подготовкой к походу на Москву, и на амуры у него оставалось не так много времени.

После того как герцог Мекленбургский сначала решительным штурмом отбил у поляков Смоленск, а затем изгоном взял Ригу и тут же уступил ее Швеции, дела «избранного московского царя», как именовал себя королевич, шли все хуже. Сейм был озабочен чем угодно, кроме «восстановления справедливости» и свержения «мекленбургского узурпатора». Так что королевичу приходилось удовольствоваться ношением московитской короны и громкого, но ничего не значащего титула. Впрочем, молодой человек был неглуп и умел ждать. Чтобы приобрести необходимый опыт командования войском, он выехал к армии, вот уже который год безуспешно осаждавшей Ригу, в которой постигал трудную науку полководца под присмотром гетмана Яна Кароля Ходкевича. Все шло своим чередом: польско-литовская конница громила мелкие отряды противника в Шведской Ливонии, а те брали реванш при попытке штурма крепостей. Королевич же делил время между войском, балами и прекрасной панной Агнешкой. Внезапно в начале 1617 года все изменилось. Ходкевичу надоели регулярные налеты московитских отрядов на Литву, и он послал с ответным визитом парнавского старосту Яна Кишку. Тому удалось, незаметно проскользнув между русскими заставами, совершить дерзкий рейд по вражеским тылам и, дойдя до Стародуба, взять его, уничтожив целиком весь гарнизон. Этот успех настолько воодушевил сейм, что радные паны вновь заговорили о московитской слабости и о том, что надо лишь хорошенько тряхнуть яблоню, чтобы плоды сами упали в польскую корзину. Затем удалось заключить мир с османами и направить высвободившиеся силы кварцяного войска в Литву. Кроме того, совсем уж неожиданно, пришла помощь из империи. Будущий император, герцог Штирийский и король Богемии Фердинанд внезапно проникся острой неприязнью к схизматикам и решил оказать финансовую помощь для окончательного решения восточного вопроса. На полученные деньги можно было нанять целую армию, и Владислав собирался сделать это немедленно. Правда, получение денег оговаривалось целым рядом условий, но это ведь будет потом! А когда в дополнение ко всему вышеперечисленному удалось заключить перемирие со шведами, королевич совершенно удостоверился, что дела его пошли на лад и совсем скоро он станет московским царем не только по титулу. И с этих пор Владислав, подобно другим коронованным особам, стал говорить о себе: «Мы!»

– Мы не желаем вести переговоры с герцогом Мекленбургским, узурпировавшим принадлежащий нам по праву престол! – заявил он послам, присланным из Москвы. – Томящихся в плену благородных шляхтичей мы намерены освободить силой нашего победоносного оружия, а что касается русских бояр и патриарха Филарета, то они не пленники, а наши подданные, находящиеся в гостях у своего сюзерена! Так что его королевскому высочеству герцогу Иоганну Альбрехту нет нужды беспокоиться об их судьбе. Как только мы вступим в Москву и я коронуюсь, эти знатные господа смогут вернуться.

Старший из послов, думный дьяк Родион Ртищев, внимательно выслушал перевод речи королевича и вздохнул: дескать, на нет и суда нет! Поклонившись, он собрался было уходить, но Владислав еще не закончил:

– Кроме того, мы весьма огорчены лживым обычаем оного герцога распространять всякого рода небылицы.

– Это про какие же небылицы толкует королевич? – насторожившись, спросил дьяк у толмача, который немедленно перевел вопрос.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

В книге объясняется, как приспособить нейронауку и поведенческие исследования к целям маркетинга и п...
Это первая книга по медицинской астрологии, в которой подробно описываются МЕТОДИКА прогнозирования ...
Александр Никонов – известный писатель, автор знаменитых бестселлеров «Конец феминизма» и «Кризисы в...
Vermouth Thunder is an "Englishman in NewYork". In srnse he s an alien on Earth, and wasnt to come b...
Антицерковная политика и три десятилетия (1920-е–1950-е гг.) забвения национального русского искусст...
Некогда грандиозная Галактическая Империя долгое время находится в упадке и постепенно теряет остатк...