Застывшее время Говард Элизабет Джейн

– Пожалуй, что и нет, – медленно произнес он дрогнувшим голосом, и только сейчас она поняла, сколько он всего пережил: наверняка эта лондонская шлюха над ним издевалась, и ее дружок тоже. Ужасно… Поглядеть на него – тощая шейка, печальные глаза, кривые ноги в гетрах – вот над такими и измываются все, кому не лень.

– В общем, – добавил он, запинаясь, – мне особо нечего предложить…

– Предложить, – эхом откликнулась она, не веря своим ушам.

– Я только надеялся, что мы сможем поладить…

Воцарилось молчание. Оба ждали, что другой продолжит. Она победила.

– Я не в том положении… Я не имею права… – путался он в словах. – По сути, я – женатый человек, но это письмо все меняет. С моей стороны было бы нехорошо просить вас… С другой стороны, я не хочу, чтобы вы считали меня двоеженцем…

– Надеюсь, что нет! – Она не поняла, кто такой «воеженец», но звучало ужасно.

– С другой стороны, никто не знает, как долго адвокаты затянут с разводом? – закончил он с вопросительной интонацией.

– Ну, эти явно не торопятся, – ответила она. Правда, ей не приходилось сталкиваться с адвокатами, и она не представляла, чем они занимаются. До сих пор слово «развод» ассоциировалось у нее исключительно с кинозвездами и прочими бездельниками. Зато она хорошо понимала, что значит «поладить» – это почти как помолвка.

– Я всегда считал вас замечательной, настоящей женщиной, – произнес он, почтительно глядя на ее бюст.

Она не выдержала.

– Фрэнк, если вы хотите со мной встречаться – я не против.

Он побагровел от смущения, глаза его наполнились слезами.

– Мейбл – если позволите…

– Глупенький, – перебила она. – Как же еще меня называть?

Сперва Сибил даже не поверила – решила, что просто выспалась, или от холода проснулся аппетит. Однако и через неделю она продолжала чувствовать себя прекрасно, даже спина не болела – лишь когда она пыталась поднять Уиллса. Правда, еще сохранялась слабость и быстрая утомляемость, но в целом она ощутимо шла на поправку. Такое случалось, и она была уверена, что горячее желание поправиться играет здесь не последнюю роль. Одному Богу известно, сколько она молилась об этом – ради Хью, ради детей, особенно ради Уиллса. Уж она-то знала, каково это – потерять маму в таком возрасте. Слишком рано – он ее попросту забудет.

Забудет, повторила она про себя.

Была пятница, и теперь она ждала приезда Хью совсем с другим настроением. Главное – не перенапрягаться; после обеда она ляжет отдохнуть, а потом Полли принесет ей спасительный слабый чай. В периоды ухудшения ей хотелось лишь горячей воды с лимоном, но где же достать лимоны? Однако за последнюю неделю она уменьшила дозу таблеток вдвое и в результате почувствовала себя бодрее. Впрочем, она все равно часами сидела перед зеркалом, накладывая и растушевывая румяна, пока не добивалась нужного эффекта; затем надела новое платье, которое сама сшила (старые теперь слишком давили в районе талии), а в чулки приходилось закручивать монетку, чтобы не спадали. Жаль, что сейчас не лето – она бы ходила с Хью на прогулки. Хотя погода стояла солнечная, было слишком холодно. Иногда Вилли вывозила ее в Баттл, но это случалось все реже. Дома тоже холодно, даже в постели, спасал лишь постоянный запас грелок.

Зато теперь, говорила она себе, укладывая волосы по-новому, я стану гулять понемногу, каждый день все больше и больше, а когда смогу продержаться полчаса, предложу ему прогуляться – вот он удивится!

Утром она проснулась и поскорее выглянула в окно, желая узнать, какая сегодня погода. Когда она впервые поняла, что умирает, в ней проснулся жадный интерес к погоде и ко времени года. Лето заканчивалось, и она внимательно наблюдала за переменами в природе: увядали розы, у флоксов и дельфиниумов созревали семенные коробочки, листья дуба начинали бронзоветь в слабом солнечном свете. Улетали в теплые края ласточки, ветви старой яблони согнулись под тяжестью розовых плодов, расцвели хризантемы и белые японские анемоны, которые так любила Дюши. Трава начинала поблескивать от инея по утрам. Все это ей дано в последний раз. Она больше никогда не увидит ласточек, цветение роз, нежную молодую зелень, дроздов, клюющих яблоки… Как только она поняла, что времени осталось мало, то заставила себя поехать в Лондон, где закупилась одеждой для Полли, чтобы хватило на будущий год. Рейчел убедила ее заодно нанести визит мистеру Кармайклу. По ее мнению, это был очень опытный и доброжелательный врач. Тот осмотрел ее молча, почти без комментариев. Она спросила, есть ли надежда. «Конечно, всегда есть надежда, – ответил он, – однако на вашем месте я не стал бы на это рассчитывать». Сколько же ей осталось? Трудно сказать; пожалуй, несколько месяцев. Она подумала о Саймоне. «Не переживайте насчет Рождества. У вас ведь сын в школе, да? Если мы сделаем операцию, возможно, вас ждет еще не одно Рождество». Она лишь кивнула в ответ. Он выписал ей лекарство со строгими инструкциями приема. Когда она собиралась уходить, он встал из-за стола, положил ей руки на плечи и сказал: «Мне очень жаль. Вы задали вопрос, и лгать вам было бы нечестно. Я напишу вашему лечащему врачу. Ваш муж…» Он помедлил, и она быстро прервала его, сказав, что муж не должен знать – по крайней мере пока – и особенно – что она в курсе. Он задумчиво посмотрел на нее, размышляя о чем-то, и наконец произнес: «Что ж, вам лучше знать».

Он велел ей звонить и даже дал свой домашний номер – очень мило с его стороны. Наверное, не слишком приятно сообщать людям такие новости, думала она, спускаясь по ступенькам дома на Харли-стрит на пыльную, жаркую улицу. Сообщать пациентам, что они скоро умрут… и только тут до нее дошло. Лишь сейчас мысль о смерти проникла в сознание с отчетливой неизбежностью. Ноги подкосились, пришлось ухватиться за перила. Она поняла, что не сможет вернуться домой с Полли и Вилли, вести себя как обычно, будто ничего не произошло. Она решила уехать на следующем поезде: ей хотелось побыть одной. Как хорошо, что она догадалась отдать Полли ее билет!

Она медленно шла куда глаза глядят, пока не набрела на какой-то паб. Выпить – вот что нужно, когда у тебя шок. К сожалению, было еще слишком рано – все пабы закрыты. Да мне ведь и пить нельзя, вспомнила она. Тем более идти туда одной, без мужчины – само по себе испытание, а заказывать безалкогольный напиток просто глупо. Тут она заметила такси, махнула рукой и попросила отвезти ее на Черинг-Кросс. Проезжая мимо Пикадилли, она увидела кинотеатр и решила зайти. Там будет темно, безлико, и можно сидеть сколько хочешь.

Она посмотрела новостной ролик: диктор вещал в скрытной манере пафосного патриотизма, как будто новости – любые – призваны одновременно вдохновлять и успокаивать зрителей. Затем два мультика – Дональд Дак и Микки-Маус, короткометражка об оружейной фабрике… и опять новости, которые она уже не воспринимала – просто сидела в темноте, глядя на мелькающий экран с кадрами «блица», который диктор чуть ли не с ноткой торжества назвал «усиливающимся».

Выйдя наружу, она подслеповато сощурилась в поисках такси и тут вспомнила о Хью. Сейчас он пробирается с Ист-Энда в их опустелый дом, даже не подозревая, что она в городе, что ей уже вынесли приговор… Любимый мой… Как уменьшить твою боль? Просто не сообщать ему – и всё, решила она, неловко усаживаясь в такси, – иначе он будет обречен на целые недели – или месяцы? (как странно, даже этого не знаешь) – ожидания. Будто стоишь на платформе, думала она, стоя на платформе Черинг-Кросс, ждешь и ждешь, когда же поезд отправится, чтобы попрощаться… Нет, его нужно от этого избавить – насколько сил хватит… Мысли путались, разбегались, в голове царила холодная пустота.

В поезде она заснула.

Этим утром она вспомнила слова мистера Кармайкла: «Всегда есть надежда». Ну конечно же, есть – он просто не хотел ее обнадеживать. Погода была прекрасная: легкая дымка, а над ней солнце цвета стручкового перца. С крыши причудливым кружевом свисали сосульки. Скоро Саймон приедет из школы, скоро будет Рождество. Она связала Хью четыре пары носков и свитер изысканного узора. Для Полли сшила вечернее платье из органди, цвета кофе. Дом постепенно наполнялся маленькими, невинными секретами. Кристофер с Полли мастерили кукольный домик для Джульетты, и Сибил сшила миниатюрный коврик в крошечную гостиную. Полли росла не по дням, а по часам; наверное, поэтому она такая бледная. Надо показать ее доктору Карру – может, пропишет тонизирующее. Можно даже отвезти Саймона в «Хэмлиз», пусть сам выберет подарок, решила она, закрывая форточку, и вдруг вспомнила, как стояла здесь, на этом самом месте, перед рождением Уиллса и любовалась на розы. «Посмотри на все живое, посмотри в последний раз…»[24] Тогда она боялась, что умрет в родах. К счастью, этого не случилось: погиб лишь бедный близнец Уиллса. Впрочем, нечего об этом думать: она поправится и будет жить.

В тот вечер она впервые спустилась к ужину. Правда, по настоянию Хью они ушли к себе рано.

– Милая, ты не устала? – спросил он, пока она раздевалась.

– Разве я выгляжу усталой?

Он склонился над туалетным столиком, чтобы она могла видеть его лицо.

– Ты выглядишь прелестно – и умиротворенно. Прелестно, – повторил он, запустив ей руку в волосы. – Я скучаю по твоей шейке.

– Я снова отращиваю волосы. Хотя длинные седые волосы – это не очень красиво, правда?

– Но у тебя же нет седых волос!

– Когда-нибудь появятся.

Он повернул ее голову к себе и поцеловал в губы.

– Ложись, я тебя укрою.

– Милый, разве ты не видишь, что мне стало лучше? Теперь я могу тебе сказать: мне так долго было плохо, что я уже начала думать… бояться… знаешь, я думала, что, наверное, умру! – Она всхлипнула чуть слышно. – Какое облегчение – все рассказать. Я так долго молчала, но теперь мне лучше – гораздо лучше! Уже целую неделю, каждый день!

Он опустился на колени и обнял ее, укачивая. Когда она подняла глаза, полные слез, он смотрел на нее с невыразимой печалью и легкой укоризной.

– То есть все это время мучилась сомнениями и молчала?

– Милый, я не могла тебе рассказать – не хотела тревожить. И смотри, я оказалась права!

– Пообещай мне, – потребовал он твердым голосом, – что если когда-нибудь у тебя еще хоть раз возникнут подобные мысли, ты мне все расскажешь! Не скрывай от меня ничего!

– Милый, ты же знаешь, я никогда ничего не скрывала – кроме этого. Я просто не могла тебе сказать!

– Неужели ты думаешь, мне было бы лучше узнать – впоследствии, – что ты прошла через все это в одиночку? А что бы ты чувствовала на моем месте?

– Ох, любимый, я бы сразу все поняла!

Она произнесла эту фразу с такой нежной уверенностью, что у него защемило в груди.

– Обещай, – упрямо повторил он.

И она пообещала.

– Помнишь, в Ветхом Завете было написано про тех, кого в горах поразила молния? – спросила Клэри. – И они из безнадежных нытиков сразу превратились в бодрых оптимистов. Такое лечение электричеством от Господа.

Они складывали поленья на крыльце. Кристофер, возивший дрова на тележке, сделал им замечание, что они всё делают не так.

– Ему и правда стало лучше, – кивнула Полли. – И все-таки ужасное лечение! Тебя привязывают к кровати и бьют током.

– Это он тебе рассказал?

– Говорит, сперва ему было так плохо, что он даже не обращал внимания, потом ужасно болела голова, но стало гораздо легче. А потом, через несколько процедур, он начал их бояться.

– Зато поправился – уже давно не плачет.

– Это все Оливер. Папа молодец, догадался его привезти. Беда в том, что теперь ему страшно за свое будущее.

– Что ты имеешь в виду?

– Он боится, что отец пошлет его обратно на аэродром копать землю или, еще хуже, заставит вступить в армию.

– Вряд ли они его возьмут – после больницы.

– Мы не знаем наверняка, Клэри. Тем более дядя Реймонд работает в какой-то сверхсекретной организации, а значит, имеет влияние.

– Это неважно. Луиза рассказывала, что у них одного актера не взяли из-за плоскостопия! Сама подумай! Если они к такой ерунде прикопались, как им вообще удалось набрать армию…

Луиза вернулась из Девона «насквозь больная», по выражению бабушки, и доктор Карр посоветовал ей удалить миндалины.

– Кстати, могла бы нам помочь!

– Она ушла в больницу с Зоуи. Я видела, как она утром изображала перед зеркалом Флоренс Найтингейл.

– Думаешь, она влюбилась?

– В того художника? Понятия не имею.

– Она ему много пишет. Говорит, что не будет пока делать операцию – вдруг ему дадут отпуск.

– Может, это и не любовь вовсе. Тут кого угодно захочешь увидеть, лишь бы не вырезали гланды. О боже, дети идут!

Школу, где учился Невилл, закрыли пораньше из-за скарлатины.

– Я все равно не заражусь, – оповестил он домашних. – Я прям терпеть не могу того мальчика, который первым заболел, я его обхожу за две мили!

– Откуда у вас там две мили – школа же маленькая! – возразила Лидия.

Однако они с Невиллом опять поладили и даже вместе устроили магазин: продавали старые вещи, которые никто не покупал, разве что по доброте душевной.

– У меня все закончилось, – пожаловалась Клэри, – не говоря уже о деньгах. Ну зачем мне мой собственный старый жилет – тесный и дырявый?

Кроме одежды, продавали насекомых, которых Невилл именовал «гоночными жуками» – каждого в отдельной коробочке, где они быстро умирали, самодельные рождественские открытки, пачки сигарет, старые игрушки, пустые бутылки, ожерелья из бусинок, сделанные Лидией, домашний шампунь, полученный методом кипячения мыльных стружек и разлитый в аптечные пузырьки с наклеенными ярлычками «ШАМ-ПУНЬ для всех волос». Еще они продавали информационные буклеты: в каждом содержались полезные советы на все случаи жизни. «Как погасить огонь: насыпь мелкий песок в большие бутылки и храни про запас» – это Лидия вычитала в «Домоводстве». «Что делать, если за тобой гонится бык: замри на месте и сними с себя все красное». Их взрослые покупали охотнее всего, и вскоре буклеты закончились. Магазин разместили на лестничной площадке, и Полли с Клэри это ужасно надоело. Невилл с Лидией сидели там часами, клянчили, ныли и всеми возможными способами склоняли проходивших мимо к покупке.

– Это надо запретить законом, – ворчала Клэри.

И вот они вышли на крыльцо, ужасно надутые – их послали помогать с дровами. К счастью, тут появился Кристофер с тележкой и пообещал взять их с собой на погрузку.

– Вот спасибо! – отозвался Невилл. В последнее время он учился выражать сарказм, однако взрослые и ухом не вели.

Дюши пребывала в плохом настроении.

– Не понимаю, как все поместятся, – ворчала она. В утренней гостиной было полно народу: Рейчел, Зоуи, Луиза, тетушки. Ей пришлось готовить тосты на всю ораву, и это ее раздражало.

– Давай я покажу тебе схему, – предложила Рейчел – она боялась, что Сид, которой на Рождество дали отпуск, не пригласят. – Если младших поместить на верхний этаж, в комнату прислуги…

– Там окна не открываются, а детям вредно спать без свежего воздуха! – ответила та, выкладывая на тарелку тосты, которые тут же цапнули Долли с Фло.

– Ты никогда не ела по два тоста за раз, – упрекнула сестру Долли, – всегда говорила, что это портит аппетит к ужину.

Зоуи подняла голову от шитья.

– Я, наверное, поеду навещу маму – она же еще не видела Джульетту.

– На Рождество, милая? Ты уверена, что хочешь уехать на Рождество?

– Думаю, мама была бы рада. Зато у вас освободится целая комната.

По правде говоря, ей не очень-то хотелось уезжать, однако она получила письмо от маминой подруги, которая намекала, что дела идут неважно и что мама хочет увидеть внучку. (Ну еще бы, такое сокровище, подумала Зоуи.)

– Я правда хочу поехать, – сказала она вслух. – К тому же я никогда не была на острове Уайт.

– Остров Уайт? – повторила Долли. – А как ты туда доберешься?

– Поскольку это остров, вполне разумно было бы предположить, что потребуется пароход, – ядовито заметила Фло.

– Фло, дорогая, я еще не выжила из ума! Просто я думала, что гражданским не разрешено выезжать за границу – как-никак война идет! – напомнила она сестре.

– Долли, остров Уайт вовсе не «заграница» – это часть Британской империи.

– Да? А Канада, по-твоему, что? Или Австралия? Или Новая Зеландия? И кстати, Фло, у тебя капелька джема на щеке, справа от бородавки.

Фло вспыхнула от гнева и подняла руку к лицу, но вдруг конвульсивно дернулась, оцепенела и тяжело повалилась набок.

К счастью, Рейчел и Зоуи успели ее поймать и прислонить к спинке.

– Позвоните доктору Карру, – распорядилась Дюши, обнимая застывшее тело. – Все хорошо, милая сестренка, Китти здесь, с тобой… – и осторожно сняла с ее головы красную косынку, странно съехавшую набок. Невидящие глаза все еще смотрели гневно, в уголке рта показались крошки. Вернулась Рейчел, втроем подняли больную и с трудом перетащили на оттоманку у окна. Зоуи отправилась за одеялом.

Долли в шоке застыла на месте. Когда Фло уложили, она выбралась из-за стола и опустилась перед ней на колени.

– Фло! Я не хотела! Ты же знаешь! – Она взяла безвольную руку сестры, обвила пальцами ее пальцы и прижала к своей груди. По ее лицу катились слезы. – Я пошутила! Разве ты не помнишь нашу старую шутку? Когда мама сказала, что у тебя шпинат между зубов застрял, еще викарий был в гостях, помнишь? Ты тогда ужасно расстроилась! А потом мы все смеялись – это так похоже на маму!

Свободной рукой она достала платок и бережно вытерла крошки в углу рта, затем беспомощно взглянула на Рейчел, поправляющую одеяло.

– Она меня не слышит…

– Ее хватил удар. Долли, милая, давай ты лучше…

– Нет! Я ее не оставлю – ни на секунду! Мы всегда были вместе – в горе и в радости, Фло, ты сама говорила, а уж горя-то мы с тобой хлебнули, правда, солнышко мое? Ну посмотри же на меня!

Рейчел попыталась уговорить ее сесть на стул, но та упрямо осталась на коленях до приезда врача.

Фло умерла в тот же вечер от второго удара. Все к лучшему, сказал доктор Карр – вряд ли она оправилась бы от первого. Долли оставалась с ней до самого конца. Ей говорили, что для Фло это большое утешение – правда, никто толком не знал, понимала ли та хоть что-нибудь. Тело собирались увезти, но тут Долли неожиданно встрепенулась и выразила бурный протест: Фло останется у себя в комнате до похорон – в своей постели, дома, с семьей! Два дня подряд она сама убиралась в спальне и застилала постель: горничные боялись мертвого тела со сморщенным лицом и тошнотворного запаха. Однако Дюши сказала: пусть все будет, как хочет Долли, и консультировалась с ней по каждой мелочи, планируя похороны. Все пытались ее утешить, но она беспрестанно обвиняла себя, и уже ничто не могло этого изменить. На траурную церемонию она надела густую вуаль, чтобы спрятать красные глаза. После похорон стали замечать, что она путает имена детей и частенько пускается в бессвязные воспоминания, выставляющие Фло образцом совершенства.

– Надо ей подарить какое-нибудь животное, – задумалась Полли, вспомнив о Кристофере.

– Попугая, – предложила Клэри. – А что, приличная викторианская птичка.

– Или кролика, – вставила Лидия: она ужасно хотела завести зверька, а взрослые не разрешали.

– Нельзя держать кролика в спальне! – осадила ее Луиза.

– Можно, если очень хочется, – вмешался Невилл. – Мы могли бы собирать его катышки и красить их, – вдохновился он, – а Кристофер сделает нам крошечные доски для игры в «солитер», и мы будем их продавать в магазине!

Однако с этим предложением никто не согласился.

– Ты думаешь только о наживе, – упрекнула его Клэри. – И вообще, ты становишься таким жадным и противным, что с тобой неохота даже связываться!

– А мне охота, – заявила Лидия. – Невилл, я тебя люблю. Можешь на мне жениться, если хочешь. В свое время, – добавила она, чтобы никто не подумал, будто она совсем глупышка и не разбирается в таких вещах.

– Только попробуй – я тебя пристрелю! – ощетинился тот. – Или оставлю тебя под бомбежкой! Или отведу к ветеринару!

Совсем недавно Бесси, старую лабрадоршу Брига, отвели к ветеринару, чтобы усыпить.

Однако Лидия не дрогнула.

– У тебя нет ружья – ты еще маленький! И бомбежек у нас не бывает. И ветеринара я знаю – он не станет меня усыплять!

К концу ноября ударили морозы. Стираное белье стояло колом, у мисс Миллимент снова опухли руки и ноги. Замерзали трубы. Клэри с Полли обмазали окна в спальне пластилином от сквозняков и упросили Вилли не говорить бабушке. У Эллен так разыгрался ревматизм, что ей приходилось начинать день с четырех таблеток аспирина и чашки крепкого чая. Ничего, зато немцам будет труднее пробираться к Москве, твердили взрослые, хотя, по мнению Полли, это означало лишь, что война затянется еще больше.

Арчи Лестренджу тоже досталось: однажды утром он поскользнулся и упал возле самого крыльца. Когда он попытался встать, ногу пронзила жгучая боль, и он так и остался беспомощно лежать, пока его не нашла Клэри, выбежавшая за почтой для Луизы.

– Арчи! Ой, бедненький! – воскликнула она, едва не споткнувшись об него.

– Помоги мне встать, ладно?

– На курсах первой помощи всегда говорят: нельзя трогать больного до тех пор, пока не поймешь, что с ним. Что с тобой?

– Чертова нога болит!

– Наверное, ты ее опять сломал! Тебе нужен горячий сладкий чай от шока.

И она убежала прежде, чем он успел ее остановить. По утрам в кухне всегда оставался горячий чай, и она скоро вернулась, за ней – Полли с одеялом.

– А как же мы будем его поить лежа? – засомневалась она.

– Девочки, помогите мне встать, – взмолился Арчи. – Со мной все в порядке, ну правда!

Он еще раз попытался шевельнуться, но безуспешно.

– Не двигайся – только хуже сделаешь! Зови тетю Вилли!

Она приподняла голову пострадавшего и поднесла ко рту чашку. Он послушно глотнул и тут же обжег себе язык.

Подошедшая Вилли распорядилась позвать Кристофера.

– Надо перенести тебя в тепло, – решила она. – Наверняка ты все растряс.

На деле все оказалось гораздо хуже: его отвезли в Гастингс на рентген, где выяснилось, что треснула та самая поврежденная кость. Его отправили домой в карете «скорой помощи» и велели отлеживаться. До инцидента он собирался зайти в Адмиралтейство и поискать кабинетную работу, а заодно и жилье; теперь же оказался приговорен к постели. Дети были в восторге. Он сразу им понравился, как только велел всем звать его просто Арчи.

– Даже Уиллсу можно? – уточнила Полли – иерархия плотно сидела в их головах. Да, кивнул он, всем – даже Оливеру. Они по очереди приносили ему еду, играли с ним в шахматы, домино, «Монополию» и безик, разыгрывали для него шарады, рассказывали о своих рождественских подарках – подготовленных и ожидаемых. Еще они изливали ему душу: Кристофер – о своем пацифизме и жестоком отце, Луиза – о Майкле и желании играть, Клэри – весьма подробно – о предполагаемой деятельности отца, Полли – о матери и о своих прежних страхах (ведь ей стало лучше!), Невилл – о том, что над ним издевались в школе (никто даже не догадывался), Лидия – о том, как ей хочется иметь собаку. Уиллс приносил ему свои игрушки в больших количествах, а также любую вещь, до которой мог дотянуться. Оливер тащил ему кости, свернутые в трубочку газеты – он не обращал внимания на даты, – а однажды даже «изумительно дохлую крысу», по словам Арчи. Миссис Криппс испекла ему пирог с патокой, горничные по очереди убирались в комнате – обе считали гостя красавчиком. Взрослые, разумеется, тоже его навещали. Как-то Сибил заметила, что у него порван халат. Аккуратно залатав прорехи, она предложила осмотреть остальной гардероб на предмет починки.

– Боюсь, там все в лохмотьях, – ответил он. – Теперь, когда моряки больше не шьют паруса, они не очень ловко управляются с иголкой.

Зоуи приводила Джульетту. Ежедневно заходила Дюши, часто приносила блюдечки с ягодами, а иногда – призрачные розы, пережившие холод. Даже Бриг навестил его однажды с устрашающе подробным рассказом о бирманских слонах. Лишь Рейчел ни разу не появилась одна – всегда с кем-то из детей или взрослых. Как обычно, проявляла искреннюю заботу: принесла ему специальную подушку для ноги и лампу поярче, а еще убедила мать, что больному необходимо топить камин, отчего в комнате стало очень уютно. Однажды Лидия с Невиллом жарили на огне каштаны и прожгли ковер.

– Он же все равно с узорами – и совсем не видно, правда же? – заискивала Лидия. – Мы не будем никому рассказывать, ладно?

– Ладно, – пообещал он с улыбкой. Именно за это дети его обожали.

В начале декабря уехала Зоуи. Она все-таки решила съездить домой до Рождества, поддавшись уговорам из больницы – особенно от Родди, который вернулся на восстановление после очередной операции. Она была очень удивлена и растрогана, что на нее так рассчитывают. И потом, Джульетте лучше провести Рождество дома.

Утром, перед самым отъездом, она зашла попрощаться с Арчи. В темно-зеленом суконном пальто с меховой оторочкой и шляпке в тон она выглядела чудесно.

– Ты похожа на героиню русской драмы, – отметил он.

– Это мне Руперт купил. Я его почти не носила, но ведь в поездах бывает ужасно холодно, да и на пароходе тоже.

– Когда ты вернешься?

– Дней через десять, наверное. Во всяком случае, до Рождества.

– Ты оставила номер телефона? Вдруг надо будет срочно…

– Да, но я не жду никаких новостей. Это Клэри считает, что однажды он позвонит или появится на пороге.

– А ты нет?

– Я делаю вид, но… Иногда мне хочется точно знать, что он погиб. Я понимаю, это звучит ужасно – пожалуйста, не говори Клэри! Я не хочу ее разочаровывать. У меня ведь есть Джульетта, а у нее – никого.

– У нее есть ты.

– Ах, Арчи, ты даже не представляешь, какой я была эгоисткой!

– Теперь у нее есть ты.

Не найдясь с ответом, она сменила тему.

– А ты сам-то что думаешь? Каковы шансы?

– Очень невелики.

– Слишком долго для военнопленного?

– Увы.

Повисло молчание.

– Не то чтобы я желаю его смерти – я просто хочу знать наверняка.

– Я понимаю, правда.

Она попыталась улыбнуться, однако попытка вышла жалкой. Он был тронут.

– Поцелуй бедного инвалида, – попросил он.

Она наклонилась и поцеловала его в щеку; от нее пахло геранью, и он неожиданно почувствовал легкое волнение.

– Поправляйся, – сказала она и вышла за дверь.

– Мамочка, я уже не могу ему отказать! Всего на две ночи!

– Я просто не понимаю, почему нельзя было сперва прийти и спросить разрешения!

Так ты бы отказала, подумала Луиза, но вслух сказала:

– Это был междугородний звонок, и я боялась, что он прервется. Я думала – ты и сама захочешь познакомиться с моими друзьями…

Препарировать их, добавила она про себя.

– Дело не в желаниях, – раздраженно выдохнула Вилли, – а в том, куда, скажи на милость, мы его положим? Ты забыла, что приезжают Клаттерворты? В доме и так яблоку негде упасть, и бабушка расстроится.

– Поселим его в комнате Зоуи?

– Там будут Клаттерворты. Право, Луиза, ты такая легкомысленная! Думаешь только о себе!

– Тогда мы с Клэри и Полли можем спать на теннисном корте, а он – в нашей комнате.

– Ну вот иди и спроси бабушку сама – я не собираюсь покрывать твои эгоистичные промашки!

Она становится все более придирчивой, отметила про себя Луиза, отправляясь на поиски бабушки. Я ведь попросила прощения, а в ответ получила лишь раздраженное «поздно извиняться!». Какой толк в извинениях, если человек их не принимает?

Тем не менее найдя бабушку, она предусмотрительно извинилась за то, что не обдумала все как следует, и это сработало. Та снисходительно отозвалась, что людям свойственно ошибаться, и выразила желание познакомиться с Майклом. Идею теннисного корта она одобрила, только велела взять спальные мешки и проветрить как следует. Дальше настала очередь Полли и Клэри. Сперва те согласились, но когда она захотела убрать из комнаты все их личные вещи, обе воспротивились.

– Черта с два я буду таскать свои пожитки туда-сюда! – бушевала Клэри. – Ему все равно не понадобятся наши ящики. Сама таскай!

Полли тоже не обрадовала перспектива нарушать порядок в своих вещах.

– Вряд ли он вообще что-нибудь заметит, – возразила она. – Мужчины ненаблюдательны.

Однако Луиза поймала себя на том, что осматривает комнату – да и весь дом – новым, критическим взглядом. Потертый линолеум, потрескавшиеся стены, нелепые старомодные обои с тюльпанами и райскими птицами, железные кровати – все это совершенно не годится для Майкла. В конце концов она стащила из комнаты Арчи ковер (с его разрешения) и прикрыла им самые вытертые места на полу. Однако это была лишь капля в море. Мебельные чехлы в гостиной, выцветшие и в заплатках, древний гобелен, протершийся до ниточек. Даже колода карт – и та никуда не годится: лохматые края с загнутыми кончиками от частого использования, джокер помечен какой-то другой, давно потерявшейся, картой. Пергаментные абажуры потемнели от старости, а холл, где обедали дети, – кошмар! Повсюду валялись ботинки, теннисные ракетки, велосипеды и даже садовая мебель – жуткие шезлонги с ржавыми шарнирами, обсиженные гусеницами. Поминутно кто-нибудь спотыкался о кубики Уиллса и Роли (детскую переоборудовали под спальню). Слуховые окна протекали, и в стратегических местах были расставлены эмалированные ведра и миски. Ванная комната повергала в отчаяние: здесь ничего не менялось столетиями. Зеленоватая полоса на эмали – там, куда стекала вода из медного крана; краска на стенах облупилась и чешуйками падала на купавшихся. На зеркале пятна сырости, а фарфоровые краны так оббились, что мудрено не порезаться. Уборная по соседству содержала инструкцию к применению, выцветшую до того, что незнакомый человек вряд ли разберет. Она помнила наизусть: «Резко дернуть вниз, отпустить, подождать и снова дернуть – теперь должно смыть». Должно, но частенько заедало. И зачем она вообще на это согласилась?

Он позвонил совершенно неожиданно, застав ее врасплох.

– У меня будет сорок восемь часов – потом я должен возвращаться в Ньюхейвен. Я подумал – было бы здорово, если б я мог приехать к вам на пару дней, мне как раз по пути. Если твоя семья не возражает, конечно.

На фоне послышался стук молотка, заглушая его голос.

– Да, разумеется!

– Тогда я успею на четыре двадцать с Черинг-Кросс. Минутку! – сказал он кому-то. – Милая, я так соскучился! Все, мне пора бежать!

Опять же, еда… Раньше с этим проблем не было, однако последние два года меню заметно поскучнело. Она решила начать с бабушки.

– Я тут подумала… – вкрадчиво заметила она как бы невзначай, – а что, если запечь гуся в субботу? Так, знаешь, порадовать всех…

Бабушка бросила на нее проницательный взгляд, нисколько не обманутая.

– Ягодка моя, к столу ожидается по меньшей мере семнадцать человек – восемнадцать, если твой отец приедет, – а это уже целых три гуся. Они и в духовку-то не поместятся, даже если предположить, что мы их где-то достанем.

– Тогда фазаны?

– Посмотрим.

– Ну а кролик?

– Будет в воскресенье на обед. Ты же знаешь, миссис Криппс печет отличные пироги.

– А что, если я ей помогу? Я ведь немножко умею готовить.

Это предложение явно понравилось бабушке.

– Пожалуй, хорошая идея – но ты должна четко выполнять все распоряжения, это ведь ее кухня.

– Обещаю.

– Я поговорю с ней – посмотрим, что она скажет. Может, вообще заставит тебя чистить картошку. Все понятно?

Луиза поделилась своими переживаниями с Арчи. Тот, как всегда, выслушал с невозмутимой серьезностью.

– Что ж, я тебя понимаю, однако не вижу особого повода для волнения. На месте Майкла мне было бы куда интереснее повидать тебя и познакомиться с твоей замечательной семьей, чем разглядывать диванные чехлы. Вполне симпатичные, кстати, – добавил он. – Мне вообще нравятся только те вещи, что долгое время были в использовании – в них есть душа.

Такой вариант ей в голову не приходил, и мало-помалу у нее отлегло от сердца.

Впрочем, не только Луиза беспокоилась о предстоящем уик-энде – Вилли пребывала в не меньшем напряжении. Она так долго этого ждала, столько раз планы срывались, что даже сейчас, в субботу утром, она переживала: а вдруг в последнюю минуту все изменится? С другой стороны, вот они приедут – и что?.. Видеть его с женой, к тому же в присутствии Эдварда – он все еще не знал, сможет ли выбраться, хотя непонятно почему, – тоже будет нелегко. Шансы остаться с ним наедине ничтожно малы, а риск, что им помешают, слишком велик – даже поговорить толком не удастся.

Она позвонила Джессике и извинилась за то, что не сможет пригласить ее на уик-энд. К ее удивлению, та ответила, что все равно не смогла бы приехать: она ждала Реймонда из Вудстока, а вдвоем для них, конечно же, не будет места – она все понимает.

– Я передам ему привет от тебя, – пообещала Вилли.