Застывшее время Говард Элизабет Джейн
– Кому?
– Лоренцо.
– А-а… Да-да, конечно! – Она фыркнула, словно хотела засмеяться и передумала. – Только не Мерседес.
Субботним утром поднялась суматоха. Клэри с Полли бегали туда-сюда, переселяясь в павильон на теннисном корте. Горничные застилали постели для гостей, прибирались в спальнях, зажигали камины, перемывали сервизы и бокалы. На кухне царила миссис Криппс. К обеду она испекла четыре фунта печенья, два рисовых пудинга, три пирога с рыбой, ощипала и выпотрошила четырех фазанов, запекла пять кроликов на воскресные пироги, сделала две пинты лукового соуса и две пинты хлебного – тут она позволила Луизе помочь. А еще нажарила огромную сковородку мяса для прислуги. Эди начистила пятнадцать фунтов картошки, пять фунтов лука, пять фунтов брюссельской капусты и три фунта моркови, перемыла посуду от завтрака и накрыла на стол в кухне. В детской Эллен гладила одежду Уиллсу, Роли, Невиллу и Лидии. Она ужасно скучала по малышке, но, слава богу, хоть пеленки не надо стирать! Кристофер с Невиллом и Лидией отправились к ручью и набрали три дюжины бутылок, которые пришлось отвозить в тележке по частям. Вскоре им это надоело, и они принялись играть с Оливером.
– Он такой лапочка! Хорошеет день ото дня, – одобрительно заметила Лидия. – Тетя Рейчел говорит, что люди становятся похожи на своих собак.
– Вот и неправда! – возразил Невилл. – Она сказала – собаки становятся похожи на своих хозяев.
– Ну, это скучно. – Лидия погладила черно-белый лоб и коснулась носа цвета винограда. – Было бы гораздо интереснее, если б у Кристофера вдруг стали желтые глаза и черный нос!
– Она же сказала в переносном смысле, – снисходительно вразумлял ее Невилл. – Когда люди так говорят, это значит, что они совсем другое имели в виду.
– Хватит вам уже! Ваша очередь наполнять бутылки – у меня руки замерзли! Прекращайте ссориться и помогите.
– Мы не ссорились! – возмутился Невилл. – Мы просто обсуждали!
Вилли отправилась в Баттл и закупилась всем необходимым для дома, а также забрала из больницы рецепты, сдала их в аптеку и отвезла готовые лекарства обратно. Кроме того, она купила причитающуюся норму свечей для коттеджа и кабинета Брига, уплатила по счету в гараже и у бакалейщика, зашла к настройщику пианино (тот пропустил последний визит). Вернувшись домой, она починила половую щетку и пробки в коттедже – бедная мисс Миллимент весь вечер просидела без света – и, наконец, заставила себя дойти до конюшни – нужно поменять батарейки в радиоприемнике, который Рену подарили на прошлое Рождество. Он принял подарок безо всякого выражения, однако включал и слушал приемник весь день, когда не спал или не сидел в пабе. Утром Макалпайн велел ему напилить дров, но вскоре он утомился и вместо этого занялся покраской ворот. Впрочем, не стал заморачиваться с ошкуриванием и грунтовкой, а просто мазал краской поверх старого слоя, поэтому выходило неладно. Он уже решил бросить, как тут появилась Вилли. Сам он не смог вставить батарейки. Когда-то он был опытным грумом, задиристым и нахальным. Теперь же его услуги больше не требовались, и он погрузился в состояние мрачной никчемности. Миссис Эдвард он все еще уважал – она никогда о нем не забывала, не то что «некоторые» (под этим подразумевались все остальные, кроме Брига; по праздникам он выводил его покататься на поводу – с тех пор, как бедняга совсем потерял зрение). Рена поддерживала ненависть к автомобилям и немцам, а также зарплата, которую он пропивал.
Вставив батарейки, миссис Эдвард предложила ему сигарету. Он принял, коснулся лба нервным движением, похожим на тик, и бережно положил сигарету в карман – оставит до обеда, пояснил он. В доме он никогда не ел: Эди каждый день приносила к воротам конюшни накрытую миску. Когда он до нее добирался, еда уже остывала.
Какой жалкий человечек, подумала Вилли, уходя.
Не стоит ей носить брюки, думал он, провожая ее взглядом. Он сам их не носил и презирал за это остальных, хотя, надо признать, с тех пор как миссис Эдвард начала ездить по-мужски, у него стало меньше проблем с натертой спиной лошади. И все-таки бриджи – это одно дело, а брюки – совсем другое.
Через пять с половиной часов он будет здесь, думала Вилли, взбегая по ступенькам, чтобы ополоснуться перед обедом.
Сибил провела утро с Уиллсом и Роли: те постепенно входили в сознательный возраст и начинали играть друг с другом. Впрочем, смотря что считать игрой – оба то и дело отбирали друг у друга игрушки, впадая в ярость или ударяясь в слезы.
– Обойдешься! Слишком жирно тебе! – заявил Уиллс, отбирая у кузена красный паровозик. Роли не стал сопротивляться – просто сел и заревел, пока его не отвлекли чем-то другим. После обеда – тихий час, а потом Эллен поведет их на прогулку. Сибил тоже выспится как следует, выпьет горячего чаю, а там уже и Хью приедет. Конечно, будет еще куча народу, но она ждала лишь его. Забавно: хотя они женаты уже больше двадцати лет, она ждет его с таким же нетерпением, как и Луиза своего Майкла.
Долли провела все утро в поисках кардигана цвета бутылочного стекла, который связала для нее Фло – лет десять назад, не меньше. Лишь дважды пройдясь по всем полкам и ящикам, она вспомнила, что Эллен забрала его в стирку. Еще она написала письмо в благодарность какой-то шапочной знакомой из Стэнмора, которая прочла о смерти бедной Фло в «Таймс» и прислала очень милое письмо. «Всем нам будет ее не хватать», – писала она крупным, корявым почерком, несколько предложений расползлись на целую страницу. Их дом в Стэнморе давно закрыт. Наверное, она уже никогда не вернется домой… С другой стороны, что там делать – без Фло? Без нее вообще больше ничего не хочется, а приходится жить дальше. Ах, как с ней было чудесно! Долли часто ловила себя на том, что ведет мысленные разговоры с Фло, которая теперь со всем соглашалась, однако беседы получались гораздо короче и совсем не такие интересные. Пару раз она попыталась возразить самой себе, но ей не хватало остроумия Фло. Еще с детства ее приучили стойко переносить несчастье, и она никому не жаловалась, но и поговорить по душам было не с кем. Китти любезно предложила ей сменить спальню, но та и слышать об этом не пожелала. В этой комнате остались все воспоминания – кроме, разумеется, дома в Стэнморе, где они провели всю жизнь: сначала с родителями, потом с отцом, потом сами по себе. Иногда ей казалось, что они так и прожили на заднем плане, на обочине чужого бытия. Радовались на свадьбе Китти, ликовали в классной комнате – папу приняли в Королевское общество, утешали маму – младшего брата Хамфри убили на войне, ухаживали за мамой, утешали папу, ухаживали за папой… Ни одного события в их личной жизни, касающегося непосредственно их самих. А теперь она и вовсе осталась одна… Как хорошо, что Китти удачно вышла замуж и может взять ее к себе. Если б не было войны, подумала она с испугом, ей пришлось бы жить в Стэнморе – одна-одинешенька, только миссис Маркус придет три раза в неделю, да Тревельян по субботам будет стричь газон. Вот кто умел открывать консервы, так это Фло: современная еда – просто спасение, хоть и не всегда легко переварить…
Раздался стук в дверь: ребенок позвал к обеду. Это была Лидия.
– Спасибо, Луиза, спасибо, милая.
– Как она может нас путать – у меня же губы не накрашены! – пробормотала Лидия себе под нос и, пока никто не видит, скатилась вниз по перилам.
Хью с Эдвардом возвращались домой вместе. Диана, к облегчению последнего, уехала в Шотландию – проводить мрачное Рождество со свекрами. Разумеется, она взяла с собой Джейми, и старшие мальчики приедут туда на каникулы. Это все упрощало – правда, временно.
– Наверняка Геринг устроит нам свежий «блиц».
– Вполне возможно, поэтому я и решил взять машину – один из нас сможет вернуться, если понадобится. Впрочем, вряд ли: у них и так полно забот. На русском фронте дела идут неважно. Помнишь, как холодно было в траншеях? Русская зима наверняка в два раза хуже – и это мы еще даже не наступали!
– Я всегда удивлялся, как это Наполеону удалось так далеко зайти. Чем они вообще кормили лошадей, не говоря уж о людях?!
– Не знаю, старик. Наверное, сами ели лошадей.
– С другой стороны, я предпочел бы мороз этой ужасной оттепели, грязи и вони.
– Я тебе не рассказывал – к нам в Хендон притащили разбитый немецкий бомбардировщик. Когда я туда зашел, то почуял тот же самый сладковатый запах, что и в немецких траншеях – совсем не такой, как у нас, – аж воспоминания нахлынули…
– Помню. Колбаса, чеснок, сигареты, отхожее место…
– Наверное, для них мы тоже пахли иначе.
Они переехали через реку и теперь пробирались многочисленными улочками. То тут, то там в плотных рядах таунхаусов зияли прорехи – груды камней, останки стен, иногда уцелевшие камины или смывные бачки.
– Лондон становится довольно-таки обшарпанным, – заметил Эдвард. – Странно представить, что где-то есть города, залитые светом, с целыми зданиями. Я всегда хотел поехать в Нью-Йорк.
– А я – нет. Я просто хочу, чтобы Лондон стал прежним. Однако если американцы вступят в войну с Японией…
– Думаешь?
– Мне кажется, Япония этого ждет – бог знает почему.
– Тогда американцы будут на нашей стороне.
– Рузвельт не хочет воевать с Японией.
– Так и мы не хотим! У нас и своих проблем хватает.
– Однако их помощь нам не помешает.
Чуть позже Хью спросил:
– Ты все еще хочешь вернуться в ВВС?
– Да, но это вряд ли разумно. В конторе одному не обойтись, да еще со Стариком управляться… Чем старше он становится, тем больше стремится во все вмешиваться.
– Ему и правда скоро стукнет восемьдесят один. Кстати, это благодаря ему у нас лучший запас древесины в стране. Помнишь, как мы с ним ругались, что слишком много закупает?
– Помню. Только ему все равно пора уйти на покой.
– Так ведь не уйдет! Я буду рад, если ты останешься – ты мне сейчас нужен.
Покосившись на брата, Эдвард отметил, как тот постарел за последний год.
– Здорово, что Сибил стало лучше, – сказал он.
Хью промолчал. Не расслышал, наверное. Да нет, не может быть! Он снова покосился на Хью. Тот возился с сигаретами, прижимая пачку к культе и пытаясь вытащить одну здоровой рукой.
– Нет, у нее ремиссия, – произнес он бесцветным тоном. – Ее врач объяснил мне – такое часто бывает.
– Боже правый! А она знает?
– Вряд ли. Нет, наверняка не знает.
Эдвард не нашелся что ответить и лишь коснулся жесткого плеча брата. После этого долгое время ехали в молчании.
– Ну, – спросила Клэри, пока они пробирались в темноте с фонариками, – что скажешь?
– О чем?
– О гостях, дурында! По-моему, миссис Клаттерворт выглядит так, будто с ней случилось все самое плохое.
– Да, держится угрюмо. С другой стороны, она ведь не англичанка – кто их разберет. Может, просто скучает по родине.
– Она – испанка.
– А так и не скажешь. Хотя вообще-то я не знаю, как выглядят испанцы – разве что на старых картинах. Ей понравился дядя Эдвард.
– Но она все время следила за Лоренцо. На самом деле его зовут Лоуренс, это тетя Вилли его так называла. Наверное, они с тетей Джессикой так шутят между собой. И как он тебе показался?
– Не представляю, как можно в него влюбиться! – Тут она вспомнила сцену в поезде. – Наверное, люди влюбляются в противоположности. Только он все равно противный: зубы торчат, волосы масляные, и еще след от очков на переносице, когда он их снимает.
– Бабушке он понравился, – заметила Клэри.
– Бабушке нравится говорить о музыке. Ладно, ну а тот, другой?
– Знаменитый Майкл Хадли?
Они добрались до павильона. Полли открыла дверь, и их обдало запахом теплой резины и теннисных туфель. Они поднялись на галерею, где Кристофер поставил для них раскладушки. Приходилось подсвечивать дорогу фонариком – затемнение тут было неважное.
– Ну… – задумалась Полли. – Он какой-то… ни туда ни сюда. Не то чтобы один из них, но и не наш.
– Посередине, как Луиза?
– Не совсем. Ты заметила – Луиза изображала из себя взрослую, а он обращался с ней как с умным ребенком.
– Снисходительно! – фыркнула Клэри. – Вот я бы ни за что не влюбилась в такого!
– Ей стало скучно, когда он рассказывал о войне – и правда увлекся. А после ужина они куда-то ушли.
– Она повела его к Арчи.
– Готова поспорить, это лишь предлог. Наверняка целовались где-нибудь в темном уголке.
– Да ты что!
– Она повела его показать нашу комнату.
– Так она же вроде перед обедом показывала.
– Ну и после обеда тоже. Знаешь, – задумчиво добавила Клэри, – ужасный у нас дом все-таки – негде побыть наедине, когда влюблен.
– Да, это важно.
– Ну еще бы! Наверное, поэтому влюбленные говорят всякие глупости – боятся, что над ними будут смеяться.
– Откуда ты знаешь?
– А ты вспомни Джеральда дю Морье в «Панче»: «Милая!» – «Да, милый?» – «Ничего, милая. Просто «милая», милая!»
– Я думаю, в наше время так не говорят.
– Ну, современный вариант… Слышишь? Это она?
Девочки прислушались, однако Луиза так и не появилась.
– Думаешь, он хочет на ней жениться?
– Ей не разрешат, слишком молода.
– Тогда мы будем подружками невесты.
– Не хочу быть подружкой невесты! – энергично воспротивилась Клэри.
– А я хочу.
– Ну, ты другое дело – ты хорошенькая и все такое. Ты же знаешь, как глупо я выгляжу в приличной одежде. После войны я поеду за границу, потому что я там никогда не была. Арчи сказал, я могу жить у него.
Она резко умолкла, и Полли догадалась, что та думает об отце.
– Клэри, я хочу тебе кое-что сказать… Ты ведь знаешь, вся семья считает его погибшим – и я тоже, если честно. Я только хотела сказать, что восхищаюсь твоей верой. Что бы ни случилось, я всегда буду восхищаться. В жизни не встречала такой преданности!
Воцарилось молчание.
– Откуда ты знаешь, что я думала о нем? – спросила наконец Клэри.
– Наверное, я всегда догадываюсь.
– Это правда. Каждый день думаю, и по вечерам тоже. Только больше ни с кем не разговариваю, потому что у всех закончились воспоминания – даже у Арчи.
– Да…
– Спокойной ночи, Полл. Спасибо за твои слова.
Поздно ночью, когда девочки уже крепко спали, к ним присоединилась Луиза.
– Все равно не понимаю, зачем мы здесь.
– Милая, они нас пригласили.
– И кто же это – они?
– Виола, жена Эдварда. Они нас и раньше приглашали, ты же помнишь.
– Прекрасно помню, однако все равно не понимаю, с чего.
Поморщившись, она сняла тугие клипсы и принялась вынимать шпильки из волос.
– Виола – сестра той самой Джессики, кажется?
– Мерси, милая, ты сама это прекрасно знаешь. Я думал, тебе не помешает немного развеяться. Обед был превосходный, правда?
– Неплохой, – снизошла она. – И мистер… Эдвард – очень милый.
– Мерси! – Он нарочито шутливо взъерошил ее волосы. – Кажется, он тобой очарован. Однако должен предупредить: он влюблен в свою жену!
– Да неужели?
– Вот именно. Так же, как и я влюблен в свою. – Он произнес эту фразу максимально убедительно, и ее темные глаза смягчились. – В постель! – воскликнул он со всем пылом, какой только смог изобразить.
– Знаешь, – начала она, – а вот я бы в жизни не посмотрела на другого мужчину – я не такая!
– Конечно, знаю! – Все это он уже слышал тысячу раз. Главное – уложить ее в постель прежде, чем она начнет сравнивать их характеры – не в его пользу. – Иди скорее, я заждался!
– Ты бы не приехал сюда, если бы у вас было что-то серьезное?
– Милая, я понятия не имею, о ком ты говоришь. К тому же я ведь сказал – ее любит муж. Я не из тех, кто готов на дуэль!
– Ага! Так, значит, обе в твоем списке! Меня не проведешь!
И ее понесло. Двадцать минут спустя он разлюбил Джессику, Вилли и, что хуже всего, ее саму. Понадобилось несколько часов, чтобы излить свою ревность, простить его и затем уговорить заняться любовью. Ему нравилось, когда за ним ухаживали, так что в конце концов он благосклонно принял предложение.
– Он слишком стар для нее.
– Она слишком молода – в принципе.
– Пожалуй, ты права. – Эдвард снял подтяжки и положил на прикроватный столик. Вилли вытащила зубы и теперь чистила их порошком. По молчаливому уговору тот, кто-то занимался зубами, не отвечал на реплики.
– Впрочем, кажется, славный парень, искренне увлечен флотом. Думаю, далеко пойдет. Рассказывал мне, что его собираются назначить командиром канонерки, очень радовался по этому поводу. Совсем не похож на «художественную натуру».
– В любом случае Луизе пора прекратить заниматься ерундой безо всякого опыта и приступить к нормальной работе. Поговорил бы ты с ней?
– Да ведь у нее еще полно времени! Сейчас не призывают девушек, пока им не исполнится двадцать.
– Да, не призывают, но она могла бы и добровольцем пойти. Пусть хотя бы курсы машинописи закончит – так будет легче найти хорошую работу. У нее же никаких навыков, ни малейших!
Это прозвучало столь ядовито, что он невольно бросил взгляд на ее отражение в зеркале: шелковая сорочка облегала плоскую, обвисшую грудь. С такого расстояния, без макияжа, с низкими бровями и коротко постриженными волосами, она походила на угрюмого мальчика. Где-то в глубине души шевельнулась неприятная мысль: а ведь она не любит Луизу! Однако он тут же отогнал ее. Глупости, она просто устала! Все устали – слишком много работы, волнений и тревог, а развлечений никаких. Интересно, заметит ли она, если он не предложит заняться любовью – совсем не было настроения.
– Я ужасно вымотался, – сказал он, – давай поговорим об этом завтра.
Она уже надевала пижаму – с недавних пор в холодное время года предпочитала их сорочкам. Он встал и подошел к раковине, чтобы не видеть ее голой.
– А эти Клаттерворты – неприятные ребята, – заметил он, переводя разговор на нейтральную тему.
Пауза.
– Ты был с ней очень мил за ужином.
Он уже вытащил зубы и не ответил.
– Да, она – тяжелый человек, что есть, то есть, – продолжала Вилли.
Почистив зубы и вставив их на место, он возразил:
– Ну, не то чтобы. Скучновата, пожалуй, хотя вполне дружелюбна. А вот он мне совсем не понравился. Не выношу таких: скользкий тип, похож на Безумного Шляпника, постоянно твердил, как все чудесно.
Вилли легла в постель и отвернулась на другой бок, подальше от него.
– Он – способный музыкант, твоя мать очень хотела с ним познакомиться.
– Ну, ради нее я готов выносить кого угодно.
Он открыл окно, лег в постель и выключил свет.
– Спокойной ночи, милая.
– И тебе.
Однако оба еще долго не могли заснуть: она – оттого, что никак не удавалось вообразить себе Лоренцо, когда он спал в нескольких метрах с другой женщиной, он – как обычно, не имея определенных мыслей или тревог, беспокоился о Луизе (та до сих пор натянуто улыбалась и обходила его стороной), о Диане, теперь беременной вдове, и, наконец, о бедном Хью, которого он искренне любил и которому ничем не мог помочь.
Луиза осторожно выскользнула за дверь. Было четверть второго. Весь вечер они провели в кругу семьи. Конечно, приятно, что он с ними поладил, однако хотелось поскорее остаться наедине. Наконец, прослушав Баха в исполнении мистера Клаттерворта и бабушки на двух пианино, она предложила Майклу сыграть в бильярд.
– На самом деле я не играю, – призналась она, закрыв за ними дверь.
– Я так и подумал, – откликнулся он. – Вообще-то я тоже.
Она оглядела большую, довольно темную комнату: из сидений только жесткая скамья.
– Боюсь, здесь холодновато.
Он снял свой китель и набросил ей на плечи.
– А ты как же?
– После Северной Атлантики мне везде тепло. К тому же меня любовь греет…
Они сели на скамью, и он принялся ее целовать (на этот раз ей понравилось), в промежутках они разговаривали. Он не сообщил матери, что ему дали отпуск: если б он поехал домой, то не успел бы повидать Луизу.
– Так что, бога ради, не говори ей! – попросил он шутливо, однако было понятно, что он всерьез опасается обидеть мать.
Вокруг слышались привычные звуки: обитатели дома постепенно укладывались спать.
– Я переживаю, что тебе пришлось отдать мне свою комнату. В павильоне, наверное, ужасно холодно?
– Ничего страшного. В доме тоже порой не хуже, чем на Атлантике.
– Не хочешь подняться ко мне ненадолго?
– Придется ждать, пока все уснут.
– Ну давай подождем.
И они стали ждать.
– Я наверстываю упущенное, – заявил он через некоторое время. – Ты – потрясающая девушка! Кажется, я в тебя влюбляюсь все больше и больше. – И он снова поцеловал ее…
Было уже половина двенадцатого, когда все стихло. Они прокрались наверх по темной лестнице, держась за руки. Осторожно прикрыв за собой дверь, они легли на постель.
– Есть такой удобный лифчик, – пробормотал он, возясь с ее блузкой, – расстегивается спереди.
– Хочешь, чтобы я его сняла?
– Было бы неплохо.
Говорили почти шепотом. Луиза предложила выключить свет, но он сказал, что хочет ее видеть. Как это, оказывается, прекрасно: быть любимой и желанной! Вскоре он спросил, любит ли она его – хоть немного? Конечно, да, ответила она, ужасно люблю, и произнесенное стало казаться искренним, настоящим. Она нежилась в лучах его безусловного восхищения, хотя понимала, что не чувствует в ответ то же самое. Видимо, это еще одна непостижимая загадка отношений, о которой и не подозреваешь, пока не столкнешься лично. Мужчинам не полагается быть красивыми – скорее, суровыми, мужественными и все в таком духе. К ним не подходят эпитеты, которыми он ее сейчас награждал.
Наконец он тихо застонал и сказал, что ей пора, а то он за себя не отвечает.
– А это необходимо?
Она лежала на спине, голая по пояс. Он сел на кровати и подал ей блузку.
– Оденься, будь умницей.
Она молча оделась, небрежно сунув бюстгальтер в карман.
– Я провожу тебя до павильона.
– Не надо. Я знаю дорогу, а ты заблудишься на обратном пути. Я доберусь, не волнуйся, у меня же фонарик… Ты не сердишься?
– Ну что ты! Нет, конечно! Я просто пытаюсь держать ситуацию под контролем. Обычно в таких вещах я не силен, честно говоря. У тебя есть пальто?
– Я достану свитер. Майкл! Если хочешь… спать со мной, я не против. Не знаю, понравится мне или нет, но я бы… – Она застеснялась. – В общем, я бы скорее решилась попробовать с тобой, чем с другим.
– Как мило с твоей стороны! – Он положил ей руки на плечи и поцеловал в лоб. – А теперь беги!
В кромешной темноте, осторожно ступая на ощупь, она обогнула дом и миновала калитку в тисовой изгороди, ведущую в сад. Было ужасно холодно, в воздухе стояла легкая дымка, навевающая атмосферу романтики и приключений. У него чарующий голос, подумала она, даже когда шепчет. Как удивительно: у нее есть тот, кто о ней заботится, кому не все равно! Кажется, она начинает понимать смысл любви…
– Семнадцать дней до Рождества!
– Восемнадцать.
– А вот и нет! Эллен, какое сегодня число?
– Не знаю.
– Спросим Арчи.
Они побежали наверх.
– Седьмое. А какая, собственно, разница?
– Дольше ждать, – объяснила Лидия.
– Меньше времени раздобыть подарки, – добавил Невилл. Его сильно беспокоила эта тема: папы нет, Зоуи уехала, а тетки почти не ездят в Гастингс – откуда достать приличные подарки? В Баттле вряд ли найдется что-то подходящее.
Целое утро они собирали остролист, чтобы наделать рождественских украшений для своего магазина.
– Он как будто специально упрямится! – с досадой воскликнула Лидия, посасывая уколотый палец.
Целое утро в доме звучала музыка. Сибил, Хью и Вилли слушали, миссис Клаттерворт вязала кружевной воротник, не сводя глаз с мужа. Эдвард взял Майкла с собой пострелять, и Луиза нехотя поплелась с ними.
– В воскресенье полагается убивать только вредителей; к счастью, кролики считаются. А если случайно встретим фазана или еще какую птицу, тоже пригодятся в жаркое, – сказал Эдвард. Он был весьма впечатлен, когда Майкл подстрелил четырех кроликов, связку фазанов и единственную куропатку, поднявшуюся со жнивья.
– И что прикажете делать с одной куропаткой? – ворчала миссис Криппс.
Мисс Миллимент читала Бригу газету, прерываемая новостями по радио, к которому он пристрастился. Рейчел покорно провела два часа с Долли, затем позвонила Сид. Та не ответила. Ах да, у нее же дежурство на «скорой»! Ей стало грустно, но она напомнила себе, что Сид приедет на Рождество – она тоже считала дни.
Подошло время обеда: пироги с зайчатиной, фруктовые пироги с консервированной сливой. После обеда Вилли организовала поездку в замок Бодиам для Клаттервортов. Младшие дети тоже напросились; в итоге поездка получилось совсем не такая, какую она предвкушала (как оно обычно и бывает). Все остальные рассеялись по своим комнатам – читать, отдыхать, писать письма.
Клэри и Полли поссорились.
– Если бы я знала, что ты пойдешь гулять с Кристофером, я бы поехала в Бодиам! – возмущалась Клэри.
– Ты не говорила, что хочешь туда!
– Ну я же не знала, что ты собираешься на прогулку!
– Так пойдем с нами.
– Ты же знаешь, я ненавижу гулять! Я хотела, чтоб мы занялись подарками.
– Займемся ими после чая.
– Полли, иногда ты просто невыносима! У меня другие дела после чая!
– Какие?
– Заткнись! Сегодня обычное скучное воскресенье, я собираюсь вымыть голову – вот до чего мне скучно!
К тому времени, как Полли выбралась из дома, Кристофер уже исчез за поворотом вместе с Оливером. Она рассердилась, но тут же опомнилась: что за глупости, она легко может его догнать. Погода стояла чудесная, неяркое зимнее солнце серебрило ветви деревьев, молчаливые птицы шуршали в опавших дубовых листьях по обеим сторонам дороги.