Рэп для мента Седов Б.
— Звони. Можешь даже сказать, что тебя арестовали. Но ничего лишнего. И еще — мы из уважения оказываем тебе любезность. Нарушаем закон. И если ты раззвонишь о том, что я позволил тебе воспользоваться телефоном, мы же тебя и уроем. Невзирая на уважение. Понятно?
— Понятно, — кивнул Роман, — не извольте беспокоиться.
Он медленно, чтобы не нервировать честных ментов, достал из кармана трубку.
Набрав номер, он дождался ответа и сказал:
— Лиза, свидание отменяется. Меня арестовали.
После этого он небрежно бросил трубку в воду.
Она громко булькнула и, описав спираль, скрылась в мутной глубине.
— Красиво, — честный мент усмехнулся, — ну что, пошли.
— А куда поедем-то? — спросил Роман.
— В «Кресты», — ответил спец.
— Это… — Роман нахмурился и посмотрел на свою новую «БМВ», — имею последнее желание.
Менты засмеялись, и самый честный из них спросил:
— Какое?
— Отгоните машину на Некрасова.
— К Арбузу, что ли? Так ведь его сейчас нет.
— Ну и что? Все равно к нему. Там за машиной присмотрят.
— Ладно, — ответил честный мент и повернулся к коллеге: — Викторыч, отгонишь телегу?
— Отгоню, — кивнул Викторыч, у которого на щеке имелся большой красивый шрам, — давай ключи.
Роман отдал ключи, и Викторыч, легко взбежав по ступеням, направился к машине Романа.
— А мы поедем в той, — самый честный мент указал на невзрачную «шестерку», стоявшую вплотную к заднему бамперу «БМВ».
Роман шел к ментовской машине и чувствовал, что сопровождавшие его спецы совершенно не напрягаются. Они были уверены, что Роман не будет делать глупостей. И наверняка со стороны все четверо выглядели как одна дружная компания. Самый честный мент сел за руль «шестерки», Роман разместился на тесном заднем сиденье между двумя молчаливыми спецами, и тут водитель, посмотрев в зеркало на Романа, сказал:
— Значит, так. Для сведения. Саня Боровик — мой друг. И вообще — мы немного в курсе дела. Но это строго между нами. Тебе следует быть очень внимательным и осторожным. У тебя очень серьезная проблема. Из твоей шкуры хотят сделать бубен.
— Кто? — спросил Роман, пошевелив желваками.
— Ты сам должен знать.
— Понятно.
— Воры тебя уважают, сам знаешь, но среди них есть те, кто служит другим хозяевам. Это тоже имей в виду.
Роман кивнул.
— В общем, береги себя.
Самый честный мент вздохнул и повернул в замке ключ зажигания. Двигатель заскрежетал, но не завелся.
— Блин! — произнес самый честный мент и повернул ключ еще раз.
Двигатель медленно провернулся еще несколько раз, и аккумулятор умер.
— Блин! — повторил самый честный мент. — Придется толкать.
Роман представил себе, как сейчас в компании двух честных ментов будет толкать машину, на которой его отвезут в «Кресты», и захохотал во все горло.
— Ну что ты ржешь-то! — сказал сидевший слева от него мент. — Давай вылезай, будем толкать!
И пихнул Романа локтем.
— Да отстаньте вы от человека, — негромко сказал наголо бритый зэк в футболке с короткими рукавами, из которых торчали жилистые грабли, украшенные затейливой татуировкой, — человек только в камеру попал, надо же ему освоиться!
Оживленный гомон утих, и Роман понял, что татуированный зэк — смотрящий по камере.
— Твоя шконка, — татуированный указал на аккуратно застеленную койку у стены. — Меня зовут Леха, погонялово — Лысый.
— А меня — Роман.
Лысый засмеялся:
— Можешь не представляться, тут тебя каждая собака знает. А некоторые даже были на твоем концерте, когда ты все «Кресты» на уши поставил. Сам я не был, сидел в карцере в это время, но пацаны рассказали.
Роман сел на койку и осмотрелся.
— Чай будешь? — спросил Лысый, усаживаясь напротив Романа.
— Если можно, — ответил Роман.
— А почему же нельзя? Слышь, Гном, организуй-ка чайку, ну и закусь, какую есть.
Низкорослый Гном кивнул и расторопно перебрался в угол, где загремел чайником и зашуршал полиэтиленовыми мешками.
— Скажи, Роман, а за что ты тут? — Лысый испытующе посмотрел на Романа.
Роман вздохнул и ответил:
— Во время того концерта побег был. Помнишь?
— Помню, — кивнул Лысый.
— Вот. А менты думают, что побег этот я организовал.
— А ты, стало быть, его не организовывал?
— Ни в коем случае, — легко ответил Роман, — я простой музыкант, песенки-гитарки, а побег — это дело опасное, сам понимаешь, так что… Не организовывал я никаких побегов.
— Складно звонишь, — одобрительно кивнул Лысый, — мы тут тоже кое-что об этом слышали. Да вот только менты — они не мы, они ведь признания добиваться будут. Ты готов?
— Не знаю, — Роман пожал плечами, — такого опыта у меня нет.
И тут же понял, что соврал.
Перед его внутренним взором появилось весьма неприятное воспоминание…
… Роман, повинуясь кивку сержанта, шагнул в кабинет, дверь за ним закрылась, и он увидел рассевшихся по разным углам кабинета трех крепких молодых мужчин, которые были похожи больше на конкретных братков, чем на сотрудников милиции. А может быть, в свободное от работы время они и были натуральными братками. По совместительству.
Роман стоял и молча смотрел на них.
Они, в свою очередь, с любопытством разглядывали его.
Наконец, когда процедура визуального исследования закончилась, один из мужчин усмехнулся и сказал:
— А что, похож! Почти как на плакате, только гаек на пальцах нет.
Другой встал и подойдя к Роману вплотную, тихо произнес:
— У мента, говоришь, шинель шершавая?
Это была строчка из песни Романа, причем из такой песни, которая для любого мента была не то чтобы неприятной, а просто оскорбительной. Братва дружно визжала от этой песни, а этим крепким ребятам, перед которыми сейчас стоял Роман, она наверняка пришлась не по душе.
Стоявший перед Романом человек сделал неуловимое движение, и Роман почувствовал, как невидимая лошадь лягнула его прямо в печень. В глазах у Романа потемнело, и резко поднявшийся к лицу пол больно ударил его в бровь.
«Да, это тебе не алкаши в камере», — успел подумать Роман и потерял сознание.
Когда он пришел в себя, все внутренности тошнотворно ныли, во рту было кисло, а руки и ноги дрожали. Он с трудом поднялся с пола и, держась за стоявший рядом стул, медленно выпрямился.
— Это тебе для начала, — сказал ударивший его человек и указал на стул, — сядь. Еще успеешь належаться.
Роман опустился на стул и, морщась, с трудом произнес:
— Может быть, кто-нибудь объяснит мне, в чем дело?
Сидевшие по углам мужчины переглянулись, затем один из них вздохнул и сказал:
— Да ты, видать, и вправду ничего не помнишь. Но это не меняет дела. Ладно, я сделаю тебе одолжение, объясню. Ты находишься в милиции. Мы — уголовные следователи. Ни о чем пока не догадываешься? Вижу, что нет… А ты — убийца. И сейчас ты будешь все вспоминать и рассказывать. Ясно?
Роман зажмурился и отрицательно покачал головой.
— Не понял, — нахмурился следователь, — не будешь рассказывать или не ясно?
— Я ничего не понимаю, — Роман потер живот и поморщился, — кого я убил? Когда? Как? Где?
— Смотри, Серега, — засмеялся один из следователей, — правильные вопросы задает! Ему бы самому в сыскари пойти…
— Возможно, — кивнул Серега, — а пока что он решил пойти в убийцы. Он раньше только пел в своих песенках про уголовную романтику, а теперь, видать, почувствовал себя крутым и решил попробовать ее в натуре. Что, артист, не так?
— Не так! — с отчаянием воскликнул Роман. — Может, вы хотя бы расскажете мне? Может, я и вправду что-то такое оттопырил, а если расскажете, то и вспомню. А сейчас — гадом буду — думаю изо всех сил, но в голове ничего такого нет.
— Эх, артист, — вздохнул Серега, — ладно, помогу тебе. Ты шел пьяный по темной улице. Увидел одинокого прохожего и подумал: а дай-ка попробую! Никого вокруг нет, свидетелей нема, все тип-топ… Достал ствол и шмальнул в этого самого прохожего два раза. Прохожий — мертвый, а ты живой, но сидишь здесь, и ждет тебя дальняя дорога и казенный дом, прямо как в твоих песенках. Кто-то жалостливый на тебя стукнул по телефону. Есть все-таки в гражданах сознательность. Вот так, артист!
Роман вытаращился на Серегу, потом недоверчиво оглядел остальных и прохрипел:
— Не-е, не годится… Какой еще пистолет?
— Какой пистолет? — Серега сузил глаза. — А вот этот!
И жестом фокусника вытащил из ящика стола полиэтиленовый мешок, в котором тусклой чернью сверкнул хищный красивый пистолет [1].
— Вообще-то есть некоторый опыт, — сказал Роман, глядя на согнутую спину Гнома, суетившегося в углу с угощением, — было дело, приласкали меня менты. По печени, по почкам, просто по рылу…
— Ну, значит, в случае чего не растеряешься, — кивнул Лысый, — а до настоящей пресс-хаты, я надеюсь, дело не дойдет.
— Как знать… — с кряхтением отозвался из угла пожилой зэк, закутанный в потертое одеяло, — они ж, падлы, те же беспредельщики, творят, что хотят.
— Это точно, — Лысый вздохнул, — хуже мента зверя нет.
Со стороны двери послышалось металлическое лязганье, и все повернулись в ту сторону.
— Не иначе как по твою душу, — с сочувствием произнес Лысый, — не дадут человеку освоиться…
В камеру вошел пожилой прапорщик в засаленном мундире, и Лысый сказал:
— Слышь, Тарасыч, вы там что — оборзели, что ли? Еще часа не прошло, как человека на шконку кинули, и сразу на викторину тащите? Козлы!
— Сам такой, — невозмутимо ответил Тарасыч, — мое дело маленькое — сдал, принял, по коридорчику проводил… А ты меня животным обидным называешь. Вот умру я от обиды, кто тебе будет гостинцы таскать? Сейчас молодые не такие, как я, они с тебя последнюю шкуру снимут.
— Да ладно тебе, — усмехнулся Лысый, — такие, как ты, долго живут.
— Ну что, артист, пошли, — совсем по-домашнему сказал Тарасыч, — там тебя следаки ждут не дождутся.
— Лучше бы они меня совсем не дождались, — Роман неохотно поднялся с койки, — на допрос, что ли?
— А то куда же, — ответил Тарасыч, — ты, это, руки за спину убери и в коридоре не шали. Там со мной еще двое молодых, они только и ждут, как кому-нибудь по почкам навалять. Что скажут — делай сразу.
— Ладно, — кивнул Роман, — со мной проблем не будет.
— Меньшиков, на выход! — казенным голосом приказал Тарасыч и угрожающе загремел ключами.
Роман заложил руки за спину и вышел в высокий сводчатый коридор, выкрашенный в тоскливый неопределенный цвет. Вдоль коридора тянулись два ряда тяжелых дверей, запертых грубыми засовами и коряво сваренными замками.
— Направо, — скомандовал Тарасыч.
Двое молодых вертухаев, стоявших у стеночки, подошли поближе, и один из них сказал:
— Допелся, артист… Ну ничего, тут тебя быстро жизни научат.
— Вперед, — сказал Тарасыч и подтолкнул Романа в спину.
Камера, в которую привели Романа, была совершенно пустой, если не считать надежно прикрепленных к полу железного стола и железного же табурета рядом с ним. По другую сторону стола стояли три обыкновенных стула, на которых сидели трое мужчин с недобрыми лицами.
Роману указали на металлический табурет, и он, оглянувшись на Тарасыча, который кивнул ему, опустился на холодное дырчатое сиденье. Тарасыч молча вышел из камеры и Роман, положив руки на стол, посмотрел на людей, сидевших напротив него. Те, в свою очередь, разглядывали его с любопытством и вроде бы даже с некоторым злорадством.
Повисла пауза.
Роман пошевелился и сел поудобнее.
Наконец один из мужчин, державший в руке папку для бумаг, улыбнулся и сказал:
— Говорят, все великие ученые делали опыты на себе, а писатели специально отправлялись в те места, о которых им предстояло писать. Ну, тут немножко иначе вышло…
Он оглянулся на остальных, и они заулыбались.
— Даже не немножко. Тут наверное, гражданин Меньшиков Роман… э-э-э… — он заглянул в папку, — Васильевич, даже совсем наоборот вышло. Пели вы песенки про нары да про колючку, вот и накаркали беду. А ведь тюрьма — она совсем не исправляет, это всем известно. Она человека портит еще больше. Можно даже сказать — калечит она человека. Правда?
Следователь снова оглянулся, и сидевшие чуть в стороне двое других согласно закивали.
— Да, Роман Васильевич, калечит, — с огорчением сказал следователь, — приходит, бывало, человек в тюрьму… Ну, он, конечно, не сам приходит, какой же идиот сам в тюрьму попрется, его привозят. Да… Приходит человек, а выходит полчеловека. Внутренние органы отбиты, кости сломаны и плохо срослись, туберкулез… Потом еще гомосексуалисты эти противные, кстати, товарищ артист, вы случайно не по этой части? Просто можно сразу вас к своим определить. Среди артистов ведь пидоров немало, так?
Выслушав все это, Роман почувствовал знакомый холодок под ложечкой и, выпрямившись на стуле, небрежно ответил:
— Да, среди артистов пидоров богато. Но я слышал, что среди следователей тоже.
Романа понесло на волнах ледяного упрямства, и сейчас ему было абсолютно все равно, к чему его приведут неосторожные высказывания.
— Смотри, Берзин, — засмеялся следователь, — смелый артист.
— Смелый, — согласился Берзин, сидевший слева от следователя, — он, наверное, думает, что у него весь криминал за спиной, что он герой народный. Может быть, и так, но тут…
— Простите, — прервал его Роман, — я чувствую, что у нас будет длинный разговор, так, может быть, вы скажете, как к вам обращаться? Просто для удобства. Неудобно как-то тыкать пальцем в человека и говорить ему — эй, ты.
— Для удобства… — следователь усмехнулся, — хорошо. Можно обращаться просто по фамилии. Мы справедливые и совсем не гордые. Моя, например, фамилия — Несторов, это, как вы поняли — Берзин, а тот — Уздечкин Роман усмехнулся, и Уздечкин сказал:
— Еще одна усмешка по поводу моей фамилии, и останешься без зубов. Понял?
— Понял, — охотно ответил Роман, — вы, значит, будете злой следователь, а Несторов — добрый.
— Нет, Меньшиков, — холодно сказал Несторов, — мы тут все злые. И в эти игры из американских фильмов играть не собираемся. Давай-ка ближе к телу.
— Давай, — прищурился Роман.
— Значит, так, — Несторов положил папку на стол перед собой, — спрашиваю сразу — сам признаваться будешь? Для ускорения процесса.
— В чем? — весьма натурально удивился Роман.
— Понятно, — кивнул Несторов, — не будешь. Но я на всякий случай подскажу, может, ты забыл.
— А закурить можно? — спросил Роман. — Надеюсь, добрую традицию угощать подследственных сигаретами не отменили?
— Не отменили, — Несторов кинул на стол пачку «Явы» и зажигалку, — кури на здоровье.
Роман закурил, и Несторов, задумчиво посмотрев в потолок, сказал:
— Во время концерта, проходившего во дворе «Крестов», был совершен побег. Бежал особо опасный преступник Чернов. Все указывает на то, что помощь в этом деле ему оказал популярный певец Роман Меньшиков. Другого варианта не остается. Поэтому я предлагаю Меньшикову добровольно рассказать, как все было.
— А этот Чернов, — Роман глубоко затянулся, — он что натворил-то?
— Это ты меня спрашиваешь? — Несторов засмеялся. — Ну ладно, я отвечу, только имей в виду, что все эти фокусы идут в зачет против тебя. Чернов — государственный преступник, он большой ученый и большой предатель. Продавал государственные тайны на Запад. Это я тебе по-простому объясняю.
— А я-то думал, что все государственные тайны уже давно проданы, и что продают их не ученые, а чиновники, — разочарованно произнес Роман. — Эх, кто бы у меня купил какую-нибудь тайну!
— Размечтался, — хмыкнул Несторов. — Ну так что, не вспоминается ничего?
— А что может вспомниться, если ничего не было?
— А вот тут имеются показания свидетелей, — Несторов открыл папку и заглянул в нее. — Вот, например, заключенный Баландин — хорошая фамилия! — показал, что видел, как певец Роман Меньшиков в перерыве между песнями помогал Чернову переодеваться в гражданскую одежду.
— Что?!! — Роман от удивления выронил сигарету. — У этого вашего Баландина с головой все в порядке?
— Не знаю, — Несторов пожал плечами, — обвинения против него оказались ложными, и он сейчас на свободе.
— Я бы этому Баландину мозги вправил, — зло буркнул Роман.
Он медленно нагнулся и подобрал сигарету.
— Так ведь не один Баландин это видел, — Несторов захлопнул папку, — Баландин — это, так сказать, семечки!
Он снова открыл папку и, заглянув в нее, сказал:
— Вот и лейтенант внутренней службы Семеряков видел, как артист Меньшиков передавал Чернову брюки и клетчатую рубашку.
— Какую еще рубашку? — Роман не верил своим ушам.
— Клетчатую, — невозмутимо ответил Несторов, — а контролер Бобруйко видел, как Меньшиков помогал Чернову спрятаться под сиденье в автобусе.
— Не-е, ребята, — Роман помотал головой, — или у вас, или у меня что-то с головой. Скорее — у вас. Если все эти люди видели, как я помогаю Чернову бежать, то почему же они меня не задержали?
— А они, понимаешь, не поверили своим глазам. Подумали, что показалось. Как это так — знаменитый артист, и занимается такими неприглядными делами. А потом, когда побег обнаружился, то поняли, что все так на самом деле и было. И дали показания. Вот так, товарищ артист. Кроме того, имеются собственноручные показания бывшего заключенного Луценко. Чернов сам говорил ему о том, что собирается бежать во время концерта, и что Роман Меньшиков поможет ему в этом.
— А почему этот Луценко бывший?
— А потому, — с горестным видом ответил Несторов, — что, получив срок и отбыв на зону, Луценко не вынес тягот лагерной жизни и повесился бедняга…
— Слушайте, что вы мне тут лапшу на уши вешаете? — Роман вскочил с металлической табуретки.
— Сядь на место, — приказал Несторов.
Берзин и Уздечкин угрожающе поднялись у него за спиной, и Несторов спросил:
— Хочешь без почек остаться?
Роман сел и вытащил из пачки еще одну сигарету.
— Понимаешь, артист, если мы беремся за дело, то человек будет сидеть. А тебе сидеть за твои фокусы никак не меньше червонца. А чтобы не получилось больше, то нужно честно рассказать все. Тогда, глядишь, и зачтется помощь следствию. Понимаешь?
— Понимаю, — кивнул Роман, — но ничего не получится. Или вы, ребята, знаете, что делаете, тогда горе вам. Или вас используют втемную, а вы просто псы послушные, и тогда тоже горе.
— Горе нам, говоришь? — Несторов подался вперед. — Это ты что — угрожаешь, что ли?
Роман почувствовал, как мятный адреналиновый холодок поднялся к ушам, и тоже наклонился навстречу следователю.
— Угрожаю? — негромко сказал он. — Нет, не угрожаю. Просто поясняю, что происходит. Вот ты мне лучше скажи, Несторов, только честно — вы меня убить готовы?
— То есть как — убить? — нахмурился Несторов.
— Ты что, не знаешь, что такое — убить? Жизни лишить, вот что это такое. Теперь я тебе кое-что объясню, ты, главное, слушай внимательно, потому что это очень важно.
— Ну-ну, — скептически усмехнулся Несторов и достал из кармана пачку «Мальборо».
Роман подумал и медленно заговорил:
— Вы пошли на меня. Или вас послали на меня. Я точно знаю, что происходит, а вы… Может быть, знаете, может быть — нет. Где проходит граница ваших действий? До какой черты вы способны дойти? Или вам позволено дойти? Вот об этом я и спрашиваю — вы готовы меня убить, делая то, за что взялись?
— Вот еще, — пренебрежительно скривился Несторов, — руки пачкать!
— Хорошо, — Роман внимательно посмотрел на него, — а я… Смотри, что получается. Я точно знаю, в чем дело. И ты для меня — солдат вражеской армии. Враг. Может быть, тебя обманули, но это неважно. Ты готов покалечить меня сам или чужими руками, вон как красиво рассуждал насчет испорченного в тюрьме здоровья! Ты мне — враг. И я, между прочим, не какой-нибудь урка, для которого любой мент враг по определению. Я обычный мирный человек. Так вот, когда ко мне приходят со злом, я отвечу сторицей. Про меч слышал, наверное? Ну да ладно…
Роман затушил сигарету в консервной крышке, служившей пепельницей.
— В общем — так, — он сжал зубы и помолчал, — если ты нанесешь мне ощутимый вред, например — отправишь меня в пресс-хату, где меня опустят, или засадишь по сфабрикованному обвинению, а я останусь после этого жив, то, когда вся эта бодяга закончится, я приду к тебе и убью. Потому что ты или подлец или опасный дурак, которым управляют подлецы. А таких нужно убивать.
— Смотрите, как красиво говорит наш артист, — Несторов оглянулся на Уздечкина и Берзина, — вам не страшно?
— Да… Аж мурашки по коже побежали, — дурашливо поежился Уздечкин.
Берзин кивнул и сказал:
— Герой Цусимы!
— Ты не понял, Несторов, — произнес Роман.
— Чего я не понял, певец сраный?
— Я в своей жизни руководствуюсь не теми законами, которые появились на протяжении последних пятисот лет и которые служат, как выяснилось, вовсе не слабым и беззащитным, — ответил Роман. — Есть другие законы, естественные, которые устаканились за пятьсот тысяч лет. Или даже за миллион. Древние и самые правильные законы. На тебя посягают — убей. Вот такой простой закон. И ты сейчас посягаешь на меня. Несправедливо посягаешь. Поэтому знай — или ты меня убьешь, чтобы меня не стало, или сам ляжешь в землю. Это все преступники знают. Ограбил, и после этого самое надежное — грохнуть жертву, чтобы избежать преследования с ее стороны.
— Смело, — кивнул Нестров, — смело. А тебе, артист, приходилось убивать?
— Мне? — Роман посмотрел Несторову в глаза. — Что, хочешь еще эпизодов пристегнуть?
— Эпизодов? Ты употребил множественное число.
— Да, множественное, — Роман снова закурил, — но это не твое дело.
— Действительно, это не мое дело, — кивнул Несторов, — мое дело маленькое. Побег государственного преступника Чернова и непосредственное участие в осуществлении этого побега артиста Меньшикова. Ты нас сейчас развлек, спасибо тебе… Да только мы, знаешь, сколько таких речей слышали? Уши устали! Ты думаешь, что твои слова страшные, а на самом деле они — мусор. В общем — так. Думай до завтра, а завтра мы встретимся снова, и ты должен будешь говорить по делу, а не трепать языком. Иначе…
Несторов повернулся к двери и крикнул:
— Тарасыч, забирай пассажира!
ЭПИЛОГ
Вернувшись в камеру, Роман уселся на койку и, опустив голову на руки, закрыл глаза. Лысый, вальяжно развалившийся на своей шконке, внимательно посмотрел на него, затем поджал губы и сочувственно покивал.
— Ну как, Рома, понравилось? Это твой первый допрос?
Роман, не открывая глаз, помотал головой:
— Нет, не первый. Но в тюрьме — первый.
— Это не тюрьма, — вздохнул Лысый, — это следственный изолятор. Хотя, конечно, — все равно тюрьма. Решетки, вертухаи… Не били тебя?
— Нет, не били, — Роман открыл глаза и посмотрел на Лысого, — пока не били. Но намекнули, что если я не признаюсь, то… В общем, намекнули на тяжелую судьбу.
— Понятно, — усмехнулся Лысый, — это они умеют. Бить тоже умеют. Но тут, понимаешь, такое дело… Был бы ты никто и звать никак — они бы тебя уже сегодня отоварили. Но ты ведь знаменитость, да еще какая — певец! Поэтому боятся. А еще, ну ты сам знаешь, — за тебя ведь вся братва, и они опасаются, что если с тобой что-то случится, то все «Кресты» на уши встанут. А может быть, и не только «Кресты». О том, что ты на нарах паришься, наверняка уже вся Россия знает. Я имею в виду зэков. Так что ты не очень бойся.
— Ну, я не очень боюсь, — ответил Роман, — но все-таки немного не по себе.
— Понимаю, — кивнул Лысый.
В камере было тихо, и зэки, расположившиеся на своих койках, внимательно прислушивались к разговору Романа и Лысого.
— Чай будешь? — заботливо спросил Лысый.
— Вообще-то можно, — согласился Роман, — от этих разговоров со следаками в горле пересохло.
Лысый кивнул расторопному Гному и поинтересовался:
— А кто там был-то?
Роман старательно наморщил лоб, вспоминая фамилии следователей, и через несколько секунд ответил: