Рэп для мента Седов Б.

Глава 1

ПРИГОВОР ДЛЯ БЕСПРЕДЕЛЬЩИКА

Номер, в котором Лиза просидела взаперти всю ночь, располагался в дальнем, дешевом крыле гостиницы, где обычно останавливались колхозники, водители и подозрительные личности с темными волосами и явно выраженным кавказским акцентом.

Костян, приставленный сторожить ее, тоже не спал.

Он сидел в кресле перед телевизором, включив местную эротическую программу и неутомимо пялясь на жеманных потаскух с силиконовыми бюстами, которые ползали по диванам, извивались под душем и щекотали друг друга в разных местах длинными ногтями.

Наконец за окном посветлело, и примерно в половине восьмого в номер постучали условным стуком. Бросив на Лизу грозный взгляд — дескать, сиди, не рыпайся — Костян, подошел к двери и спросил:

— Кто там?

— Это я, открывай, — послышался недовольный голос Сергея Батурина.

Костян отпер дверь, и двойник вошел в номер, держа в руках газету.

— Ну что, краля, не соскучилась без меня? — поинтересовался он, криво усмехнувшись.

Лиза даже не посмотрела на него.

— А у меня для тебя новости, — сказал Батурин, усаживаясь в кресло, стоявшее напротив дивана, на котором сидела Лиза.

— Какие новости могут быть у такого подонка? — брезгливо спросила Лиза.

— А вот такие! — Батурин швырнул ей на колени газету. — Вот тебе свежая газета, читай про своего Меньшикова. Пиздец ему пришел, сгорел на хрен!

Лиза нахмурилась и взглянула на газету «Утренняя Волга», которая была развернута на статье с крупным заголовком «Смерть в бензиновом аду».

Взяв газету в руки, она начала читать, и буквы поплыли перед ее глазами.

Журналист, носивший псевдоним «Артем Близоруков», писал о том, что вчера поздно вечером на бензоколонке у Петропавловской крепости взорвалась и дотла сгорела машина известного исполнителя блатного шансона Романа Меньшикова. Его обгоревший до полной неузнаваемости труп был обнаружен в салоне машины. Шансов спастись у Меньшикова не было, потому что, во-первых, взрыв неустановленного устройства, заложенного под сиденьем, произошел, когда певец остановился у колонки и еще находился за рулем, а во-вторых — немедленно вспыхнули тридцать тонн бензина, имевшегося в двух подземных танках.

И теперь ведется следствие, которое, понятное дело, вряд ли обнаружит злоумышленников, а останки любимого народом певца будут преданы земле в закрытом гробу. Похороны состоятся через три дня на Смоленском кладбище, недалеко от могил Майка Науменко и Дюши Романова.

Вечная память безвременно ушедшему певцу.

Выронив газету, Лиза беспомощно посмотрела на Батурина, и он, злобно усмехнувшись, произнес:

— Ну что, прочла? Конец твоему кобелю, поджарился. Мне, чтоб ты знала, на него насрать. Но тему придется прикрыть. А жаль… Хорошие песенки писал твой хахаль! И хорошие денежки мы заработали на этих песенках. А я еще поверил, как дурак, что ты действительно на меня повелась. Надо же! И ведь я так и не трахнул тебя… Кстати, еще не поздно. Слышь, Костян, на пару будешь?

Лиза почти не понимала, что говорит развалившийся в кресле двойник, перед ее глазами появлялись то улыбающееся лицо Романа, то черный дым над горящей заправкой. Он сгорел в огне…

Какая страшная смерть! И теперь Лиза никогда не увидит его, не обнимет…

И его песни будут звучать только с дисков, которыми будут бойко торговать расторопные дельцы, для которых смерть артиста — всего лишь удачный повод поднять тиражи.

Лиза подняла глаза на злорадствовавшего Батурина. Что он такое несет?

— … дурачок, что ли? Нет, красотка, — гнал свое Батурин, — у меня и не такие ноги раскидывали! Ну что, трахнуть тебя прямо сейчас? Я еще не трахал свежих вдовушек…

Вдруг дверь с грохотом распахнулась и на пороге показался Арбуз.

— Трахни себя, — сказал он и по-хозяйски неторопливо вошел в номер.

Следом за ним вошли четверо широкоплечих суровых мужчин с поломанными носами и мятыми ушами. Увидев их, Костян сжался и прилип к стулу, а Батурин умолк на полуслове и смертельно побледнел.

— Ну что, тварь, отпелся? — ласково спросил Арбуз. — Ну-ка, подай мне вон то кресло!

Батурин торопливо вскочил и поставил перед Арбузом кресло.

— А сам отойди в уголок и стой там, пока тебя не позовут, — Арбуз оперся рукой на спинку кресла и посмотрел на растерянную Лизу. — А что это вы тут рассопливились, позвольте вас спросить?

— Миша! — Лиза вскочила с дивана и, бросившись к Арбузу, повисла у него на шее. — Миша! Вы еще ничего не знаете? Роман погиб, он умер! Сгорел на бензоколонке!

Тут Лиза зарыдала в голос, а Арбуз, крякнув, погладил ее по голове и осторожно усадил на диван.

— Как это сгорел? — удивленно спросил он.

Лиза подняла на него полные слез глаза и, шмыгая носом, произнесла прерывающимся голосом:

— В газете написано… А этот подонок еще радуется…

— А он больше не будет радоваться, — заверил Лизу Арбуз.

Взяв газету, он начал внимательно читать статью, а Лиза в это время, утирая слезы, взглянула на неподвижно стоявших в стратегических точках комнаты силовиков Арбуза. За плечом одного из них маячил какой-то малоприятный незнакомый тип с мерзкими молдавскими усами. Лица его Лиза не разглядела из-за слез, да и не до того ей было, чтобы разглядывать каких-то совершенно не нужных ей людей.

— Ну что же… — сказал Арбуз, закончив чтение, — грустная статья, ничего не скажешь. На, Ромка, почитай!

Он протянул газету стоявшему у двери молдаванину, а Лиза, с удивлением посмотрев на того, кого Арбуз назвал Ромкой, почувствовала, как комната поплыла перед ее глазами. В человеке, который одними только своими усами вызвал у нее чувство неприязни, она с удивлением узнала Романа.

Чаша переживаний оказалась велика для Лизы, и она потеряла сознание.

— Ну вот, сомлела, — усмехнулся Арбуз, — эх, бабы…

Роман, посмотрев на Лизу, лежавшую на диване с закрытыми глазами, перевел взгляд на прилипшего к стене двойника и, поморщившись, сорвал крепко приклеенные усы.

— Ну что, пидар, узнаешь? — спросил он и шагнул к Батурину.

— Я… На эту тему не со мной! — торопливо забормотал тот, вжавшись в стену. — Есть крутые люди, это они держат тему, а я только работаю под ними… Все с ними.

— С ними мы еще разберемся, — кивнул Арбуз, — но ты ответишь в первую очередь.

Он повернулся к Роману и спросил:

— Как там Жеглов сказал? С солдатом вражеской армии все просто, он воюет с оружием в руках, и его вина не требует доказательств, вроде так?

Снова взглянув на двойника, Арбуз сказал:

— Вот ты и пойман на месте с поличным, гнус! И еще девушку обижаешь… Ты ее вроде трахнуть хотел вместе с этим уродом? — Арбуз бросил взгляд на Костяна. — Встань, козел, когда о тебе говорят!

Костян вскочил со стула, и Арбуз недобро усмехнулся.

— Ты, я вижу, парниша конкретный… Ну что же, значит, и ответишь конкретно. По понятиям.

Костян опустил глаза, боясь посмотреть на Арбуза.

Он гораздо лучше Батурина понимал, что за человек стоит перед ним, и понимал, что в его жизни настали плохие времена.

Роман подошел к Батурину и спросил:

— Ну как, хорошо звездой быть? И деньги хорошие, и девок невпроворот… А?

И неожиданно ударил двойника в голову.

Удар пришелся в левый висок, Батурин замычал, поднял руки к лицу, потом безвольно уронил их и сполз по стене на пол.

Роман несколько раз пнул его, а Арбуз, снисходительно усмехнувшись, сказал:

— Ты бы вообще-то девушкой занялся, Тайсон недожаренный. С этими уродами успеется…

Роман неохотно отошел от неподвижного тела Батурина и посмотрел на Лизу.

— Так… — озабоченно сказал он, — тут нужно мокрое полотенце.

И добавил:

— А мне — бутылочку пива. Чтобы рука верная была…

Ангар — изделие военное.

Но, если очень хочется, то можно приспособить его к любым гражданским нуждам. Например — устроить в нем колхозный рынок или, например, фестиваль поп-музыки. Или выставку современной скульптуры, которая с легкостью превращается в тематическую конференцию «Творчество душевнобольных».

Однако вор в законе Виктор Касторов по прозвищу Бритва рассудил, что нездоровая суета вокруг принадлежащей ему недвижимости ни к чему, поэтому авиационные ангары, которых Бритва по случаю откупил ровно восемь штук, ничем не привлекали к себе внимания — как стояли тридцать лет, так и стоят — обычные алюминиевые сараи за колючей проволокой, только очень большие.

Когда-то Бритва был простым и скромным карманником, неизвестным никому, кроме корешей и оперов, а ангары принадлежали авиационной части и охранялись как зеница ока, то есть — зрачок глаза. Но все меняется в этом мире, и Бритва стал смотрящим по Волгограду, а ангары потеряли краснознаменную невинность и перешли в собственность Бритвы. Новый владелец пока еще не решил, как с наибольшей пользой распорядиться доставшейся ему по дешевке собственностью, и использовал ангары от случая к случаю — как придется.

На этот раз к Бритве обратился известный питерский авторитет Арбуз, который попросил предоставить ему охраняемое пространство для того, чтобы разобраться с тюменским авторитетом, носившим погонялово Чукча. Собственно, разобраться он хотел не с Чукчей, а с пойманным на месте преступления двойником знаменитого певца Романа Меньшикова, но двойник категорически отказался отвечать за себя сам, ссылаясь на Чукчу.

Ну что же — Чукча так Чукча — Арбуз пожал плечами, и на горизонте появился вызванный из Тюмени Чукча, которому не понравился такой поворот событий, однако он рассчитывал выехать на наглости и беспределе, которые до сих пор не подводили его.

Предоставив помещение для разборки, Бритва, который любил, чтобы все было по высшему разряду, устроил в ангаре некое подобие английского парламента. Гладкий бетонный пол застелили старым бархатным занавесом, оставшимся еще от советских времен, на небольшом постаменте поставили старое кресло с высокой спинкой, неизвестно откуда и как попавшее в ангар, а перед ним, справа и слева, располагались напротив друг друга два роскошных кожаных дивана, принадлежавшие прежде руководству части, а потом перешедшие вместе с ангарами к новому владельцу.

Бритва, словно король Лир, сидел на высоком троне, рядом с ним в интуристовских креслах сидели трое мрачных крепких ребят, которых при других обстоятельствах можно было бы назвать присяжными, а перед ними на диванах расположились оппоненты, которые по понятным причинам смотрели друг на друга без особой симпатии.

На одном диване сидели Чукча и Сергей Батурин, на другом — Арбуз с Романом. На улице вдоль стен ангара стояли вооруженные люди Бритвы, так что общая безопасность была обеспечена, а оружие сторон лежало на столе, стоявшем у стены, под присмотром дюжего братка, который не сводил восхищенного взгляда с позолоченного «Магнума» Арбуза.

Солидно кашлянув, Бритва произнес:

— Итак, господа, прошу вас начинать. Если у кого в горле пересохло — не стесняйтесь, сами видите: у нас все есть.

И в самом деле — погибнуть от жажды в этом ангаре было никак нельзя.

Около каждого из диванов имелся столик, на котором теснились бутылки с пивом, водкой и безалкогольными напитками. Такой же столик стоял и рядом с троном, на котором восседал Бритва, так что все присутствующие имели возможность как утолить жажду пивом, так и смягчить душу водкой. Именно на это и рассчитывал Бритва, который был прекрасно осведомлен о железном характере Арбуза и о беспредельной наглости Чукчи.

— А чо тут начинать, — развязно произнес Чукча, — тут можно как начать, так сразу и закончить.

Он взял со стоявшего рядом с ним столика бутылку пива, открыл ее и жадно присосался к горлышку. Арбуз с каменным лицом следил за действиями Чукчи и только слегка поморщился, когда тот громко рыгнул, оторвавшись от бутылки.

— Оно ведь как, — рассудительно сказал Чукча и закурил, — оно ведь если всем хватает, то и ништяк.

— Что значит — всем хватает? — нахмурился Арбуз. — Потрудись объяснить.

— А то и значит, — Чукча выпустил дым в сторону Арбуза, — смотри сам. Твой артист деньгу гребет, а всех грядок ему все равно не окучить. Так что надо делиться с братвой. Вот мы и подобрали то, что твой Меньшиков не поднял. Ему ведь одной жопой на всех свадьбах все равно не успеть, а так — другим хорошим людям польза.

Чукча не заметил бледности, внезапно появившейся на лице Арбуза, что являлось очень нехорошим знаком, и повел рукой в сторону «хорошего человека». Сергей Батурин кивнул, и Чукча уверенно завершил первую часть своего выступления словами:

— Даже Бог велел делиться.

Арбуз нехорошо посмотрел на Чукчу и усмехнулся:

— Делиться, говоришь? Это ты можешь лохам втирать, которых ты на ровном месте на бабки разводишь. А насчет делиться — так, может быть, хочешь трудом поделиться? Или талантами? Тогда и на долю честную можешь рассчитывать.

— А чо, я трудом не поделился, что ли? — Чукча взял вторую бутылку пива. — Ты посмотри — бригаду собрать надо, всем заплатить надо, костюмы надо, билеты, гостиница, всяко-разно… Это что тебе — не труд? Это же голимые бабки, которые я имею полное право отбить.

Арбуз громко засмеялся:

— Да ты, уважаемый, сам-то понял, что сказал? У тебя получается, что если ты потратился на транспорт и инструменты для взлома, то терпила тебе уже просто по жизни должен? Вот это здорово! Только Роман Меньшиков, к деньгам которого ты протянул руки, — не терпила. А деньги… Ты, между прочим, и к моим деньгам притронулся. И это уже совершенно другое дело. Отвечать придется повзрослому.

— А чо отвечать-то? — вскинулся Чукча. — Чо отвечать? Мой артист твоего не хуже, между прочим! И публика его любит! И это еще разобраться надо, кто тут настоящий, и кто кому денег должен!

Арбуз захохотал, откинувшись на спинку кресла и показывая отличные металлокерамические зубы.

— Ай, молодца! — воскликнул он. — Ай, угодил! Давно я такого не слышал!

— А что тут слышать? — удивился Чукча, который не понял, чем это он так развеселил Арбуза. — Это мы с тобой авторитеты, а артист твой — он все равно дурилка картонная, и не он решает, что как по понятиям будет.

— Ты, козел, — Роман, чувствуя, как холодная волна поднимается от солнечного сплетения к ушам, встал с дивана, — ты свою пасть закрой, а то я тебе безо всяких понятий зубы в глаза переставлю!

— Што-о? — Чукча прищурился. — Ты кого козлом назвал?

— Тебя, урод! — Роман засунул руки в карманы. — И если хочешь, прямо сейчас обломаю тебе рога твои крысиные.

— Сядь на место, — Арбуз сильно дернул Романа за ремень, и Роман с размаху уселся на диван.

Арбуз встал между Романом и побагровевшим Чукчей и сказал:

— Между прочим, не знаю, как насчет козла, а то, что ты — крыса, так это точно.

— Ну, падла, ты за козла ответишь, — Чукча пытался выглянуть из-за Арбуза, — ответишь, бля буду!

— А может, сначала я за крысу отвечу? — спросил Арбуз и повернулся к Бритве. — Слушай, Виктор Батькович, поставь-ка тут парочку крепких ребят, а то сейчас начнется поединок в первом полусреднем весе.

Бритва, которому было ужасно интересно наблюдать разборку, кивнул и, достав из кармана трубку, пробормотал в нее несколько фраз.

Тут же дверь ангара распахнулась, и вошли двое его боевиков.

Один из них встал за спиной порывавшегося вскочить Чукчи, другой поместился за спинкой дивана, на котором сидел с трудом сдерживавший бешенство Роман.

— Вы, это… — Бритва посмотрел на своих братков, — вы их придерживайте, если что. Но — с полным уважением.

Братки кивнули и по-деловому посмотрели на своих подопечных.

Арбуз сел на диван и, достав сигареты, повторил:

— Ты, Чукча, себя со мной не равняй. Авторитет он, понимаешь! Ты не авторитет, а крыса. И я за свои слова отвечаю.

Закурив, он взглянул на Чукчу и сказал:

— Во-первых, ты не лишнее подобрал, а просто украл с чужой, как ты сам выразился, грядки. То, что творил твой подопечный, называется просто воровством. А в данном случае — крысятничеством, потому что Роман Меньшиков не просто артист, а человек, работающий под крышей. А крыша эта — я. И ты украл мои деньги.

— Да ладно, украл не украл… Ты по делу говори, — ответил Чукча.

— А я, стало быть, не по делу говорю? — прищурился Арбуз. — Тебя вообще кто авторитетом признал? Беспредельщики тюменские, что ли? Ты эти базары оставь для тех, кого разводишь. А если ты думаешь, что можешь развести меня, так я тебя в этом быстро разуверю. Слушай внимательно, что я буду говорить. Во всем мире есть такое понятие — интеллектуальная собственность. И песни Романа Меньшикова являются этой самой интеллектуальной собственностью, которая принадлежит не только ему, но и другим людям. Серьезным, между прочим, людям.

— Между прочим, — вмешался в разговор Бритва, который уже понял, что ситуация складывается далеко не в пользу Чукчи, — я только вчера узнал, что на сцене двойник. Те люди из его бригады, которые обратились к местному обществу с просьбой поддержать порядок в случае чего, говорили, что выступать будет настоящий Роман Меньшиков. Так что ты, Чукча, косяка оттопырил. Извините, что вмешался в разговор.

Бритва взял со стола бутылку и налил себе водки.

— А это ничего, что вмешался, — сказал Арбуз, — получается, что ты свидетель, да и не только свидетель. Эти уроды и тебя обманули, так что имеешь полное право выставить претензию.

— Это кто тебе здесь урод? — угрожающе подался вперед Чукча.

— А здесь два урода, — хладнокровно ответил Арбуз, — что ты, что петух этот, который на сцене прыгал — оба хороши. Если не нравится, можем на кулачках побиться. Я тебе с удовольствием башку сверну.

— Что-о?

— Заткнись, — Арбуз презрительно взглянул на Чукчу, — ты для меня никто, понял? Я еще думал, что это за авторитет такой образовался, которому крысятничать не западло, а когда увидел твое рыло, то сразу все понял. Ты, гнида, такой же авторит, как я замполит. И теперь я знаю, как с тобой разговаривать.

— Ну и как ты будешь со мной разговаривать?

Чукча изо всех сил старался сохранить достоинство, но получалось так, что он стремительно падал в глазах всех присутствующих, в том числе и своего подопечного — Сергея Батурина, которого он год назад убедил заняться музыкальным воровством. И сейчас Сергей чувствовал, что неминуемая расплата, мысли о которой он привычно отгонял весь этот в общем-то удачный год, настала.

— Очень просто, — Арбуз аккуратно стряхнул пепел в тарелку, служившую пепельницей, — вообще-то лично я просто пристрелил бы тебя. Но… Но есть варианты поинтереснее.

— Ну-ну, интересно… — Чукча цыкнул зубом и сплюнул на пол.

Арбуз брезгливо посмотрел на него и сказал:

— А ты зря блатного из себя корчишь. Все равно свиньей как был, так и останешься.

Чукча дернул плечом, но промолчал.

— Значит, так, — Арбуз затушил сигарету и твердо посмотрел Чукче в глаза, — меня зовут Михаил Арбузов. Я — коронованный вор в законе. А ты — тварь поганая. До того, как я тебя увидел, я не знал этого. А теперь узнал, и ты будешь внимательно слушать то, что я тебе скажу. Бритва и его люди — свидетели, и ты потом не сможешь сказать, что ничего не слышал.

Чукча сжал зубы, а Сергей Батурин прикрыл глаза рукой, будто задумался о чем-то. Ему было страшно…

— Как мне стало известно, — медленно начал Арбуз, — этот козел под твоим чутким руководством удачно косил под Меньшикова почти целый год. Поэтому я посчитал кое-что и теперь объявляю тебе, что ты должен мне, подчеркиваю — мне, а не Роману Меньшикову, которого ты не уважаешь, девятьсот тысяч долларов. Вы за этот год хапнули больше, но я говорю — девятьсот тысяч долларов. Даю тебе десять дней, чтобы найти деньги. Это не такая уж большая сумма, если учитывать то, что ты успел у меня украсть.

— А блюдечка с голубой каемочкой тебе не надо? — ощерился Чукча.

— Нет, не надо, — спокойно ответил Арбуз, — и не думай, что сможешь выкрутиться. Конец твоей веревочке уже пришел.

Арбуз открыл бутылку пива и сказал:

— Но это еще не все. По причинам, объяснять которые тебе я не намерен, все твои люди останутся под замком до того момента, когда ты принесешь деньги. Они не будут заложниками, это мне ни к чему. Просто… Тебе не нужно знать почему. Далее…

Приложившись к бутылке, Арбуз закурил.

— Далее. Никто не должен знать, что Роман Меньшиков жив. Если ты откроешь рот и ляпнешь где-нибудь об этом, я убью тебя независимо о того, принесешь ты деньги или нет.

— Крутой, что ли? — Чукча попытался изобразить презрение.

— Да, — кивнул Арбуз, — крутой. И не стоит пытаться сохранить хорошую мину при плохой игре. Ты проиграл, и будь любезен заплатить проигрыш.

Арбуз встал и посмотрел на Бритву.

— Виктор, я надеюсь, мы с тобой хорошо понимаем друг друга?

— Да, конечно, — кивнул Бритва.

Он действительно понял, кто есть кто в этой ситуации, и никаких сомнений относительно того, чью сторону следует принять, у него не было.

— Тогда позаботься о том, чтобы вся его бригада, — Арбуз кивнул на двойника, — посидела под замком до тех пор, пока я не попрошу тебя освободить их.

— Смотри, ответишь! — Чукча угрожающе взглянул на Бритву.

Арбуз засмеялся, а Бритва встал со своего трона и, подойдя к Чукче, сказал:

— Да ты, видать, действительно отмороженный! Я ведь тоже вор в законе, чтоб ты знал. Я бы тебя сейчас с удовольствием порезал на ленточки, чтобы ты думал, прежде чем рот открывать, но…

Бритва посмотрел на Арбуза и вздохнул:

— Но уважаемый Арбуз хочет другого. Мы, понимаешь ли, люди уважаемые, и поэтому уважаем друг друга. А ты — кусок дерьма. Поэтому иди и делай то, что тебе сказали. И не забывай, что язык нужно держать на привязи. А то ведь это Арбуз обещал не трогать тебя, если ты ответишь деньгами за свои дела, а я — не обещал.

— Я, между прочим, тоже не обещал, — задумчиво сказал Арбуз.

— Правда? — удивился Бритва. — А я и не заметил.

Оба засмеялись, потом Бритва сказал:

— Ну, чего ты ждешь? Иди!

Чукча встал и пошел к выходу из ангара.

Уже в дверях он остановился и открыл было рот, но только махнул рукой и вышел.

Арбуз усмехнулся и сказал:

— Да-а-а… С головой у него совсем плохо.

— Ну, не то чтобы совсем, — возразил Бритва, — однако некоторые части мозга не работают вовсе.

— Точно, — Арбуз засмеялся, — а как насчет по рюмочке?

— Обязательно!

В это время Роман пересел на тот диван, в углу которого сжался оставшийся без поддержки двойник, и ласково спросил:

— А не расскажешь ли ты мне, дружочек, как ты подслушивал под дверью, когда Лиза разговаривала со мной?

Глава 2

СМЕРТЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ

Мысли лениво текли в голове у Романа, как неспешные волжские воды, тихим плеском обозначавшие свое присутствие метрах в пятидесяти ниже по берегу. Последние лучи заходящего солнца золотили верхушки лип и тополей, окаймлявших набережную, и гасли в окнах массивных сталинских домов, покрывая причудливыми тенями их фасады с бесчисленными колоннами, арками на манер древнеримских и прочими архитектурными излишествами.

Одной рукой Роман похлопывал по теплому гранитному парапету, прокаленному дневной сорокаградусной жарой, другой обнимал прижавшуюся к нему Лизу. Редкие гудки далеких пароходов, доносимые прохладным ветром откуда-то с верховьев Волги, только подчеркивали звенящую вечернюю тишину.

Одним словом, было хорошо.

После всех треволнений прошедших дней и вчерашней разборки у Бритвы Роман решил передохнуть денек-другой и задержаться ненадолго в Волгограде — конечно же, вместе с Лизой. В които веки представилась возможность беззаботно насладиться жарким волжским летом и хоть на время забыть обо всех этих Чукчах, Корявых, «Воле народа» и о прочей нечисти…

Когда Роман посвятил Арбуза в свои планы, Арбуз хмыкнул и недовольно покачал головой, однако потом подумал и согласился, что так оно, может быть, даже и к лучшему. В конце концов, Роману сейчас полезно побыть где-нибудь подальше от Питера и от уверенной в его гибели «Воли народа». В случае какой-нибудь пиковой ситуации в Волгограде Романа с Лизой может прикрыть тот же Бритва, однозначно вставший на их сторону — ну а он, Арбуз, пока разведает на месте, как там дела и куда ветер дует.

— Ладно, гуляй, — разрешил наконец Арбуз Роману, — только грим не вздумай снимать. Я отзвонюсь, как и что.

На том и порешили.

Тем же вечером Роман с Лизой проводили Арбуза и его людей на питерский самолет, потом вернулись в гостиницу и всю ночь блаженствовали в президентском номере Лизы. Угомонившись только под утро, они проспали до полудня, пообедали в гостиничном ресторане и отправились выполнять следующий пункт намеченной программы — бездумно бродить по Волгограду и наслаждаться окрестными красотами.

Волгоград оказался городом весьма занимательным — километров восемьдесят в длину и всего лишь десять-пятнадцать в ширину. Беглый просмотр купленного в ближайшем газетном киоске плана показал, что незримая тень блаженной памяти Иосифа Виссарионовича плотно витает над ним до сих пор, несмотря на все старания послеперестроечных властей. Даже названия районов и улиц были, как на подбор — районы Дзержинский, Ворошиловский, Тракторозаводской, площадь Павших героев, проспект Ленина, улица Советская — хоть сейчас опять Волгоград в Сталинград переименовывай.

Роман с Лизой отправились на проспект Ленина и тут же оказались как будто бы на каком-то бесконечном Московском проспекте, только с бульваром посередине. Быстро утомившись от буйства сталинского ампира, они поймали такси и попросили пожилого водителя отвезти их на Волгу. Водитель был такой просьбой немало удивлен.

— Дык вон же она, везде! — сказал он недоуменно и описал рукой дугу градусов на сто восемьдесят. — Вы, ребята, видно, приезжие, так давайте я вас лучше на рыбный рынок отвезу, он как раз на берегу и есть. Там и пристань рядом, на острова поедете, нечего в такую жару по городу шляться.

На рыбном рынке и впрямь оказалось гораздо интереснее, чем на проспекте Ленина. Фронтон помпезного здания рынка, отдаленно напоминающего знаменитый храм Артемиды в Эфесе, украшал транспарант с огромными буквами: «Будьте, граждане, культурны, не бросайте мимо урны!»

— Уже хорошо! — засмеялся Роман, выбираясь из машины и подавая руку Лизе. — Вот здесь, я вижу, точно не соскучишься. Что еще посоветуете, дядя?

— Берите воблу астраханскую, балык, — напутствовал их водитель, — белорыбицу не берите, растает по такой жаре. Ну и дуйте на острова, а о пиве не беспокойтесь, там его навалом. Счастливо!

День пролетел незаметно. Пляж размером с футбольное поле, покрытый белым горячим песком, теплая ленивая волжская вода, потрясающий вид вверх по реке, небеса, впитавшие голубизну вод, — напрочь отбили чувство времени. Одно портило настроение Роману — проклятый грим и молдавско-румынские усы подковой мало того, что выглядели предельно по-дурацки, так еще и лишали его возможности искупаться как следует. Приходилось утешаться беготней с Лизой по мелководью да наблюдением из-под тента с пивной стойкой и неожиданно вкусным жигулевским пивом местного разлива за заплывами Лизы чуть ли не до противоположного берега.

Хорошо, что бармен за стойкой вовремя напомнил о том, что через десять минут отходит последний катер, а то бы они так и остались на острове на всю ночь. Катер доставил Романа с Лизой прямо к подножию гигантской гранитной лестницы, спускающейся к Волге от Аллеи Героев, и они еще успели полюбоваться на знаменитый волжский закат.

— Боже мой, как хорошо, — прошептала Лиза, прижавшись щекой к плечу Романа, — в жизни не видела такой красоты… Давай погуляем еще немного?

— Так, девушка, значит, об уединении со мной больше не мечтаем? — вскинул брови Роман и тут взгляд его упал на табличку с названием набережной. — Ого! Вопрос снят! Ну как же джентльмену с дамой не прогуляться по набережной имени Шестьдесят второй армии? Шестьдесят первая не простит!

Лиза ткнула его в бок локтем, они взялись за руки и медленно пошли по гранитным плитам вдоль берега Волги.

— Неужели тебе не хорошо? — спросила Лиза, поглаживая руку Романа. — Скажи что-нибудь…

— Мне хорошо уже потому, что я весь день не видел зеркала и свою мерзкую рожу в нем. Соответственно, плохо, потому что ты эту рожу вынуждена видеть.

— Ну что ты, Ромка, — улыбнулась Лиза, — я же знаю, что это ты со мной, и никакая рожа меня не пугает!

— Зато меня пугает, — буркнул Роман, — и раздражает этими усиками и гопницкой челкой, и вообще я себя чувствую полным идиотом.

— Господи, ну ты и глупый какой! Ну кто тут тебя видит, кроме меня? А я тебя всякого люблю, хоть с усами, хоть с челкой, хоть и вообще лысого.

Роман оглянулся. На набережной, бесконечной, как и все параллельные Волге волгоградские улицы, действительно не было ни души.

Повернувшись к Лизе, Роман крепко обнял ее.

— Ну и ну, — зашептал он Лизе прямо в ухо, зарывшись в ее волосы — значит, вам, девушка, все равно с кем, хоть с усатым, хоть с волосатым…

— Как сказать, уважаемый джентльмен, я вообще-то, как вам уже было сказано, девушка труднодоступная!

Лиза засмеялась, шлепнула Романа по щеке и, легонько оттолкнув его, быстро пошла вперед, однако почти сразу остановилась.

— Ромка, смотри, здесь скамейка! Давай, посидим немного, посмотрим еще на Волгу?

— Много мы увидим в такой темени! — хмыкнул Роман.