Призраки не умеют лгать Сокол Аня
По документам на экране выходило, что пятнадцатого мая в роддоме третьей областной больницы родились две девочки. Одна спустя несколько часов умерла. Была выписана справка о смерти, причём в графе вместо имени стояло: «младенец, женский пол». Вторую назвали Алленария Сергиевна Артахова. Кстати, а почему не оформили свидетельство о смерти? Очередная бюрократическая ошибка? Злой умысел или преступная глупость?
– Это ещё не всё, – многообещающе сказал Гош, подавая распечатки.
Точно. Родителями умершей девочки также числились Златорианна и Сергий. Отцом Лены были подписаны документы на захоронение и выкуп участка. И именно в этом документе впервые появляется имя, снова Алленария Сергиевна Артахова. Ещё одна.
– Почему нет свидетельства о смерти? Как стало возможным захоронение со справкой, в которой написано лишь «младенец»? Когда в договоре появилось имя живой девочки?
– В больнице выдают медицинское заключение, – ответил Гош. – С ним уже идёшь в органы и получаешь свидетельство. Потом на кладбище, оформляешь захоронение, возвращаешь кад-арт и остальные кристаллы, если есть, заказываешь поминальную службу. Сам, понимаешь? Никому, кроме тебя, это не нужно. Никто не будет за тобой бегать и умолять выправить свидетельство о смерти. Думаю, они просто не пошли, и всё.
– А насчёт захоронения, – добавила Алиса, – думаешь, им с такой фамилией откажут? Плюс люди они не бедные. Кто-то им помог, закрыл глаза на нарушения.
– Значит, девочек было две, – Дмитрий отложил бумаги в сторону. – Ладно, пусть у родителей плохо с фантазией и они смогли придумать только одно имя, но почему сейчас? Спустя столько лет?
Псионник отошёл к окну и закурил, опомнился, смял сигарету. Вкус дыма был горек. Первый срыв за месяц.
Всё правильно, они нашли блуждающего. Недаром в империи такая петрушка с именами творится. Призраки ненавидят своих, как говорится, живых тёзок. Смертельная атака последует незамедлительно. Учёные давно уже доказали, что призрак атакует только тех, кого знал при жизни, и это правило работает всегда, кроме одного, но очень важного исключения – вернувшиеся «оттуда» смертельно ненавидят не только своих убийц, но и тех, кто носит с ними одинаковые имена. Такое понятие, как «тёзки», давно уже используется только в науке, так как в реальности такие совпадения не встречаются, вернее, не должны встречаться. Как только ни называют сейчас детей, язык сломать можно, но, с другой стороны, это гарантирует детям неприкосновенность блуждающими. Кстати, на прозвища это правило не распространяется. Психологи до сих пор спорят, почему так: то ли призраки грамотные пошли, то ли причины в глубинных связях имени и личности, то ли в ещё какой околонаучной чуши.
Демон затушил сигарету и вытащил листок с вчерашним признанием Лены, скомкал и кинул в пепельницу.
– С возвращением, Дима, – сказала Алиса и впервые за утро улыбнулась.
Правда, неясное чувство, что он не владеет ситуацией, лишь усилилось. Откуда у младенца, пусть и блуждающего, что само по себе редкость, столько пси-сил? Почему атаки начались спустя двадцать пять лет?
– Что-нибудь ещё? – он взял куртку со стула.
Супруги переглянулись.
– Анализ проб из лаборатории будет к обеду, наш и палисадский. Отчёт из корпуса правопорядка ждём не раньше завтрашнего утра, – отчитался Гош.
– Уже отработали?
– Да, я их ещё ночью послал. Разыграли вариант с заложенным взрывным устройством. Эвакуировали жильцов и под предлогом поиска бомбы обыскали всё. Отпечатки пальцев сняли даже с потолка. Хорошо, прибирать ничего не пришлось. Поиск есть поиск.
– У меня тоже пусто. Других совпадений не найдено. В компьютере у девушки ничего интересного. Расписание занятий, приглашения на турниры, заявки, договоры аренды. По списку контактов ни одного совпадения. Все живы-здоровы.
– Привязку возьмите на себя, – отдал распоряжение Дмитрий. – Я увезу жертву. Алиса, приведи её, – он посмотрел на часы. – Начинайте не раньше часа дня. Как закончите, доложишь. Вернусь к вечеру, в крайнем случае, завтра с утра.
Алиса кивнула и вышла.
– Куда едешь? – Гош выдвинул кресло и уселся на место псионника.
– В Палисад.
– Спорим, она не знала о сестре! Родители ей не сказали, – друг покачал головой.
– Вот и проверим, – Дмитрий вынул из ящика стола зеленоватый кад-арт, подержал, словно определяя вес, и, накинув куртку, вышел из кабинета.
Девушки стояли в конце коридора, маленькая щупленькая Лена напоминала куклу.
Его стараниями сломанную куклу.
Лицо бледное, отрешённое, движения замедленные, словно она преодолевала сопротивление воздуха. Одежду, в которой её сюда привезли, постирали. Мятые брюки, полинявшая от горячей воды кофта и чёрная куртка с приставшими невесть откуда белыми пушинками. Услуги казённой прачечной оставляли желать лучшего.
– Спасибо, Алиса. Дальше я сам.
Алленария никак не отреагировала на смену конвоира. Не вздрогнула, когда он взял за руку, не заплакала, когда вывел на улицу, ничего не спросила, когда усадил в машину. Черт!
На кладбище никого не было. Из живых. Могильник – не самое популярное место в стране. За захоронениями ухаживали специалисты-служители и получали за это неплохие деньги.
Квадрат «Ц», тридцать четвёртая линия, блок пять – именно там была похоронена сестра Лены. Девушка послушно вышла с ним из машины и застыла у ограды каменным изваянием. С таким же успехом он мог подвести её к краю обрыва.
– Лена, – Дмитрий развернул её лицом к памятнику. – Я попрошу тебя только об одном. Прочитай эту надпись.
Он сжал руки на плечах девушки, наклонился и прошептал в самое ухо:
– Пожалуйста. Прочти. Ради твоих родителей.
Руки под пальцами шевельнулись, голова качнулась, еле заметный разворот в сторону могильного камня.
Псионник чётко уловил момент, когда смысл надгробной надписи дошёл до её сознания. Она выдохнула и расслабилась.
– Я что, уже умерла? – от облегчения, явственно различимого в голосе, у Станина чуть волосы на затылке не зашевелились.
Она обрадовалась. Слишком много всего свалилось на неё в один день, да и он ещё добавил. Преступление, в котором Лена созналась, чтобы защитить родителей, сулило пожизненное заключение. Прекрасный стимул для жизни!
– Нет, – Дмитрий сказал это немного резче, чем намеревался. – Нет.
Псионник развернул девушку к себе лицом и, набрав побольше воздуха в грудь, как перед прыжком в воду, заглянул в глаза. Там была растерянность, непонимание и боль.
– Ты жива, – чётко выговаривая каждое слово, сказал он.
Девушка вырвалась из рук и повернулась обратно к надгробию.
– Но здесь написано, что это я.
– Нет. Эта девочка умерла ещё в младенчестве. Посмотри на дату.
Она посмотрела и стиснула пики низкой ограды.
– Но я…
– Знаю. Вы родились в один день. Мы предполагаем, что это твоя сестра-близнец. Если б мы только узнали об этом раньше, – он встал рядом и облокотился на забор.
Он ждал. Злости, упрёков, негодования. Приготовился выслушать всё и о себе самом, и о псионниках, и о службе контроля. Дмитрий мог бы возразить, объяснить, что ни один идиот не назовёт одного ребёнка в честь другого. Что это просто счастье, что компьютер, запрограммированный на поиск пересечений, выдал подобную ссылку и внимательная Алиса обратила на неё внимание, а не списала на простой сбой. Мог бы, но не стал. Он приготовился молча слушать. Она имела право высказаться.
Минута уходила за минутой, а Лена всё так же неподвижно стояла, не произнося ни слова. Псионник испугался, что она снова впала в странное оцепенение. Но нет, вот она повернула голову, и ветер отбросил волосы на его рукав и прижал. Колечки зацепились за собравшуюся на локте ткань. По коже побежали мурашки, будто сквозь куртку он мог чувствовать лёгкие покалывающие прикосновения.
– Я не знала… не знала о ней, – сказала девушка. И вдруг, вцепившись в ограду, закричала туда, в пустоту, в холодный гранитный камень: – Они и твои родители тоже!
Она взывала к давно умершей и забытой девочке. Изливала боль на ту, которой всё равно. Ему было бы легче принять всё это на себя.
Дмитрий схватил Лену и прижал к себе. Пусть так, пусть она лишила его своего гнева, но право на утешение, пусть такое недолгое и неловкое, от чужого, по сути, человека, он никому отдавать не собирался. Ведь это единственное, что он мог предложить сейчас. Единственное, что она, возможно, примет.
– Послушай. Я должен тебе кое-что сказать, – заговорил псионник, когда она затихла. – Я не хочу, но должен. Вчера, – она замерла, окаменела в его руках, – вчера я вёл себя не лучшим образом. И дело не в словах. Я готов подписаться под каждым из них. Добиваться признаний – моя работа. Просто я сорвался. Повёл себя, как стажёр, впервые столкнувшийся с жертвами. Это недопустимо. И за это прошу прощения.
Она пошевелилась, подняла голову и посмотрела на Дмитрия с удивлением.
– Вы же не знали.
Она ещё его оправдывает. Он убрал руки. Он не вправе касаться её, не заслуживает.
– Привязку проведут сегодня, – сказал он будничным тоном и посмотрел куда-то поверх её головы.
– Она…
– Она будет против. Поэтому тебе лучше уехать, иначе атака может повториться.
Девушка вскинула руки к груди, инстинктивно пытаясь нащупать кад-арт.
– Пока рядом… пси-специалист, – Дмитрий чуть не сказал «я», – тебе ничего не грозит, но на всякий случай держи.
Он вытащил из внутреннего кармана её зеленоватый сапфир.
– Сопротивляемость я повысил на пять онн, – Станин поднял воротник, стараясь унять внезапный озноб, то ли от ветра, то ли от решения, которое принял. – Не хочешь пока навестить родителей?
– Хочу. Очень, – глаза Лены загорелись надеждой и благодарностью.
Скотина ты, Демон!
До города, где жили родители Лены, они домчались за четыре с лишним часа. Большую часть пути девушка проспала. Оно и к лучшему, слишком уж глубоко залегли тени под её глазами.
Старый Палисад – большой город по сравнению с Вороховкой и маленький по меркам Заславля, хоть и столица области. Дмитрий ни разу здесь не был, пришлось будить Лену, чтобы она указывала дорогу. Прав у неё не было, поэтому они немного покружили по улицам, так как там, где легко прошёл бы пешеход, либо висел «кирпич», либо знак, запрещающий поворот. Обычно в таких случаях он очень раздражался, но не сейчас. Алленарии можно было всё, даже ошибаться.
Дмитрий припарковался на стоянке для сотрудников больничного городка. Охранник, попробовавший было возмутиться, вовремя заметил продемонстрированный муляж кад-арта и заткнулся. То же самое было и с молоденькой медсестричкой, полной решимости не пустить посторонних в отделение реанимации. Со страшными псионниками предпочитали не связываться.
Больничные коридоры пахли хлоркой, лекарствами и отчаянием. Запах цеплялся за одежду, въедался в кожу, пропитывал и наполнял горечью. Сколько раз он сам приходил к жертвам атак, но так и не привык к подобному.
Палата под номером двенадцать тринадцать. Апартаменты на двоих. Жаль, не в отеле. Девушка помедлила, собираясь с духом, и толкнула белую, местами облупившуюся дверь. Большие незашторенные окна, куча пищащей и жужжащей аппаратуры, две кровати, на которых лежали люди, опутанные проводами.
– Алленария, – позвал тихий голос.
В углу стояла инвалидная коляска, в которой, кутаясь в вязаную шаль, сидела старуха. Стальная Нирра Артахова. Несгибаемая Карга. Единственная женщина, когда-либо возглавлявшая имперскую службу контроля, единственная, продержавшаяся на этом посту более тридцати лет и ещё при жизни ставшая легендой. Каких только страшилок не ходило среди псионников про эту женщину. Вот главная причина присвоения делу закрытой категории.
Лена присела и, дрожа всем телом, прижалась к хрупкой старушке.
– Алленария, – повторила та и провела рукой по волосам девушки.
Один взгляд, брошенный Ниррой поверх плеча, и он понял, что может идти. С бабушкой-псионником Лена в полной безопасности. Дмитрий закрыл дверь, оставив их друг с другом и своим горем.
Странно – встретиться с этой женщиной так, обменяться одним взглядом и гадать теперь, что состарило несгибаемого псионника: случившаяся трагедия, годы или служба.
Усталый лысеющий врач, прячущий глаза за толстыми линзами очков, посвятил Станина в текущее состояние дел. Надежда на выздоровление есть, впрочем, как всегда. Первую, самую сильную атаку принял на себя Сергий, и сейчас он находился в коме третьей степени, поэтому медики не давали никаких гарантий. Мать Лены, Злата, попала под второй заход призрака, уже не такой интенсивный, тут прогнозы были более оптимистичны.
Демон в который раз посмотрел на часы. Если всё идёт по плану, Гош минут пятнадцать назад начал процедуру привязывания. Что ж, он тоже сюда не прохлаждаться приехал.
В здании поликлиники он прошёл сразу к заведующей, чтобы избежать лишних волнений и пересудов среди персонала. Готовность женщины помочь не пригодилась. Услышав, о чем речь, она с облегчением отослала псионника в женскую консультацию, история протекания беременности Златорианны Артаховой хранилась там.
«Там» оказалось на другом краю медгородка, быстрее было бы проехать на машине, чем топать на своих двоих. Нужный корпус он определил просто, возле дверей прогуливались три женщины. Беременные. Очень. Он бы сказал, на последней стадии.
Здесь заведующим был мужчина, и он оказался менее сговорчивым. Только после звонка в службу контроля и подтверждения полномочий он выдал пухлую медкарту жертвы. Далее последовала просьба не увозить в неизвестном направлении столь важные для него лично документы. При необходимости врач предлагал снять копии. Дмитрию было всё равно, но сам бы он ни в жизнь не разобрался в медицинских терминах, не говоря уже о почерке. Так что они заключили сделку: заведующий расшифровывает записи, характерные для агента внешней разведки, а псионник довольствуется дубликатами.
Итак, Златорианна Ивановна Артахова, сорока семи лет, на сегодняшний день не страдала какими-либо существенными отклонениями от нормы. Первые и единственные роды в двадцать два года, больше беременностей не зафиксировано. Никаких патологий. Токсикоз, анемия на начальной стадии и простуда во втором триместре (от одного слова хочется под стол спрятаться). Алиса права, у него нет детей, и он ни фига в этом не понимает. Двойню никто не диагностировал, но это на то время обычное дело, аппаратов УЗИ нет. В общем, получите кота в мешке и распишитесь. Одна странность – в карте не было выписки из родильного дома. Ни сведений о родах, ни о рождённых детях. Лишь краткая запись о том, что ребёнок, один, девочка, поставлена на учёт педиатра в детской поликлинике. Заведующий не смог объяснить потерю документа, обещал устроить взыскание персоналу по всей форме, но в свете того, что врач, наблюдавший Злату в то время, уже десять лет как вышел на пенсию, звучало это неубедительно.
Обратно Дмитрий шёл в глубокой задумчивости, пытаясь расставить все факты в логическую цепочку. Зачем столько сложностей, чтобы скрыть умершего ребёнка? Это горе, а не позор. От кого хранили эту тайну? Родители очень хотели оградить выжившую девочку. От чего? От смерти или от проклятия имени?
Псионник так бы и прошёл мимо, если бы его не окликнули.
– Дмитрий Борисович!
Лена махнула рукой из-за ограды маленького больничного парка. Две аллеи, десяток скамеек, декоративные кусты, деревья и каменные урны. Надо же больным где-то гулять, хотя он предпочёл бы смог дороги условно чистому воздуху этой искусственной лесной полосы в комплекте с больничной койкой.
Пока он бродил по корпусам, Алленария вывезла бабушку на улицу. На этот раз бывшая глава службы контроля не ограничилась мимолётным взглядом, теперь он видел в её глазах то, что позволило ей стать единственной в своём роде, незыблемой, железной.
– Значит, это вы лучший сотрудник Адаиса, – Нирра не спрашивала, она констатировала не очень приятный факт.
– Да. Хотите оспорить? – дерзкие слова, глупые.
– А есть смысл? – тон старухи был ироничным. – Что узнали? – вопрос без перехода, он и сам это умел.
– Лен… Алленария рассказала о двойнике?
– Алленария рассказала всё.
– Бабушка, – девушка предупреждающе положила свою узенькую ладошку ей на плечо.
И на миг, когда Нирра в ответном жесте накрыла её своей морщинистой рукой, на лице старухи проступило что-то другое. Связь младшего и старшего поколений, сколько бы ни твердили об их разобщённости временем. Любовь протягивает мосты и не через такие пропасти. У него никогда ничего подобного не было и, наверное, уже не будет.
– Именно таким я вас себе и представляла, – сказала женщина после паузы.
«Когда?» – горький вопрос так и не сорвался с его губ.
– Вы просмотрели медкарту Златы?
Ну, и кто тут ведёт расследование?
– Да. Но я хотел бы послушать, что вы сами помните.
– Думаешь, я впала в маразм?
– Что вы, я далёк от этой мысли, – к сожалению, тон Дмитрия если не доказывал обратное, то выдавал крайнюю степень раздражения. И почему она так его злила, эта беспомощная старуха?
– Я тогда постоянно жила в Заславле…
«В имперском корпусе, – мысленно добавил он. – И вам не было особого дела до сына».
«Да, – ответили её глаза, – я была занята».
– Сергий так радовался, строил планы. Я приезжала, видела огромный живот, трогала его, чувствовала толчки ребёнка. Всё было хорошо.
– Почему она рожала так далеко от города? Заштатный областной роддом, в соседнем районе не лучший выбор.
– Я сама испугалась, когда узнала, – Нирра покачала головой. – Тем более что у Златы были осложнения. Не спрашивай какие, я не врач. Перевру всё, сам рад не будешь. У нас в соседней области дача, дом. Весна, вот невестку и потянуло на природу. А роды – вещь непредсказуемая, где застанут, там и родишь.
– Вы знали, что родились двойняшки?
– Нет. И вот что я тебе скажу, Демон, – старуха выпрямилась и улыбнулась. – Сначала докажи, что это было именно так. Мой сын, выросший в семье псионника, никогда бы не назвал ребёнка мёртвым именем, – она подняла палец с толстыми шишковатыми суставами, видя, что он уже раскрыл рот для возражений. – Никогда. Радость и хлопоты – вот что принесло нашей семье рождение Алленарии. Ни намёка на скорбь или похороны, это я могу тебе гарантировать.
– А я могу вам гарантировать, что кто-то записал эту девочку как вашу внучку. Назвал её, подписал документы именем вашего сына и снял деньги с его счета, чтобы оплатить расходы, – Дмитрий наклонился к старухе, стараясь говорить чётко, не привнося в доводы отголосок собственных эмоций.
– Тогда найди этого кого-то! Докажи, что ты не зря покинул тёпленькое местечко под боком у мамочки.
Это был удар под дых! Он это знал. Она это знала. Алленария чувствовала, потому что переводила обеспокоенный взгляд с бабушки на псионника.
– Козел, – сквозь зубы выругался псионник. – Ну куда ты прёшь?!
Дмитрий вывернул руль и нажал на тормоз. Всю дорогу он чувствовал, как медленно закипает, и пока изливал злость на других водителей. Где эти дебилы права получали?
Маленькая ладошка успокаивающе легла на его руку, заставляя помедлить и не газануть с места. Он вздрогнул, пальцы девушки были ледяными, тут же захотелось взять их в свои и согреть.
– Дмитрий Борисович, не огорчайтесь. Бабушка иногда бывает… – она замолчала, подбирая слово, и ему стало интересно, как охарактеризует Каргу любимая внучка, – строгой.
Прекрасно! Он что, нашкодивший школьник?
– Лен, давай на «ты». Когда ты так меня зовёшь, чувствую себя дедом. Я Дима, Димон, Демон, как угодно, но только не Дмитрий Борисович. Договорились?
Девушка кивнула, и уголки её губ приподнялись в подобии улыбки. Он сразу почувствовал себя лучше.
Видит Бог, он предлагал Лене остаться с бабушкой и родителями, но женщины, руководствуясь одними им понятными причинами, решили, что ей лучше вернуться с ним. Опасность устранили – час назад Гош доложил об удачном завершении операции. По результатам экспертизы, энергетические выплески совпадали на сто процентов, а также были аналогичны общему фону над захоронением. Конечно, он собирался ещё раз всё проверить. Но личность блуждающего они установили правильно.
Теперь призрак прочно заперт в четырёхугольнике своей могилы, а если всё же его упорства хватит на преодоление поставленной завесы, то он будет настолько слаб, что ни о каких атаках или материализации и речи быть не может.
Дмитрий отправил уставшего помощника отдыхать дня на три, не меньше. Насколько стало бы проще жить, имей они возможность привязывать всех умерших сразу же! Лет семьдесят назад подобный эксперимент уже проводился, но закончился он плохо. Псионники стали умирать от физического и энергетического истощения. Слишком много сил тратится на процедуру. Чтобы усмирить одного призрака без ущерба для собственного здоровья, требуется от трёх до пяти сотрудников среднего уровня или два высокого, а потом уже им нужно время для восстановления.
Он помнил свою самую первую привязку, ещё в академии на практике. После этого он еле мог двигаться, не говоря уже о том, чтобы соображать и разговаривать. Второй раз вышло легче, и третий, и четвёртый, и пятый. Втянулся, привык и уже не рассыпался на части после каждой процедуры.
Из всех умерших блуждающими становятся процентов восемьдесят, а остальные двадцать – нет. Пять из них до сих пор по неизвестным причинам, а остальные пятнадцать – это псионники, умирающие, как обычные люди, но никогда не возвращающиеся.
Лично он очень рад, что не доставит после смерти никакого беспокойства ни друзьям, ни коллегам.
Глава 4
Друзья и враги
Этот человек был непредсказуем. Я краем глаза посматривала на Дмитрия, вцепившегося в руль. Бесполезно просить его сбросить скорость. Нет, возможно, он и послушается, но через пять минут забудет об этом и снова утопит педаль газа в пол. Как будто убегает от кого-то. Какие демоны, поселившиеся в его голове, не дают ему спокойно жить?
А мы с папой ещё называли маму стихийным бедствием. Нет, не надо. Не надо воспоминаний, от которых в груди разрастётся бездонная дыра боли и страха. Дай волю, и волна ужаса и паники накроет с головой. Захочется выть, кричать и кататься по земле. Невозможность что-нибудь предпринять, что-нибудь сделать для них, спасти доводила до отчаяния. Чтобы не сойти с ума, надо отодвинуть, заслонить чувства повседневными мыслями и делами. Чётко решить для себя, что родители поправятся и всё будет хорошо.
– Почему она называла меня убийцей? – спросила я, Станин повернул голову, но ничего не ответил. – Вы же… Ты же видел медицинские документы. Она умерла из-за меня?
Он даже не обернулся, но на скулах задвигались желваки. Что на этот раз его разозлило?
Лучше б он отдал моё дело той девушке-псионнику – Эми, кажется. Презрение и чувство превосходства можно перетерпеть, а вот его – нет. Он улыбался, что-то говорил, старался быть дружелюбным, но всё это не затрагивало холодных серых глаз. Словно оттуда, из глубины, за мной наблюдал кто-то другой, враждебный, колючий. Чужак, запертый в человеческом теле. Тот, который вытащил меня из постели той страшной ночью. Высокий, взъерошенный, беспощадный, злой. И одновременно холодный, отстранённый, словно учёный, наблюдающий за брошенной в огонь зверушкой. Пламя едва не сожрало меня. Стало вдруг всё равно, что будет дальше. Груз вины казался неподъёмным. Что значат слова и слезы, когда самые дорогие и любимые лежат при смерти?
На следующий день Дмитрий просил прощения. За то, что защищал моих родителей от меня. За себя. Непонятный человек. Не Димон, а Демон.
– Ты ни в чем не виновата, – псионник смотрел прямо перед собой, на улице уже стемнело, мы ехали по узкой неровной дороге. – Разве ребёнок может отвечать за это? Новорождённый младенец. Ни черта подобного!
– Закон выживания, – тихо сказала я. – У меня не было выбора, просто не могло быть. Логичнее было бы винить врачей.
– Логичнее, – эхом повторил мужчина.
Он остановился перед зданием службы контроля. Тусклый свет факелов освещал парковку, машин почти не было. Неудивительно, пока мы возвращались в Вороховку, время перевалило за полночь. Кабинет псионника, поначалу вселивший в меня чувство необъяснимой тревоги, в мягком свете настольной лампы показался даже уютным. Алый кожаный диван приобрёл тёплый кирпичный оттенок, стены потеряли режущую глаза белизну, а мебель, состоящая из одних металлических трубок, сгладилась рассеянным полумраком. Не пыточная, просто комната человека со своеобразным вкусом.
Дмитрий открыл верхний ящик стола и выгреб на столешницу кучу всякой мелочи. Знакомой. Мои вещи. Мобильный, кошелёк, ключи, зеркало, помада, упаковка салфеток, пробник духов, пара рекламных листовок – всё, что было в карманах и сумочке.
– Могу отвезти домой, – Станин протянул мне телефон. – Или позвони друзьям, пусть заберут.
На дисплее мигало извещение об одиннадцати непринятых вызовах: два от бабушки прошлой ночью, три от бабки Вари, беспокоится, наверное, и больше всех от Влада, целых шесть штук. Сегодня мне надлежало быть на работе.
Два часа ночи. Влад, конечно, приедет и заберёт, и Ната поймёт, но, наверное, не стоит.
– Можно мне сегодня здесь остаться? – я кивнула на диван.
Опять этот странный, будто оценивающий взгляд.
– Или открой камеру, туда, наверное, ещё никого не успели заселить, – неловкая попытка пошутить, душой компании меня не назовёшь, я, скорее, из тех, кому умный ответ приходит в голову с опозданием минут на десять.
Некоторое время он приглядывался, словно надеясь отыскать во мне нечто новое, неизвестное, а потом махнул рукой в сторону дивана.
– Ложись. Мне всё равно надо работать.
Так я и заснула под монотонный шум машины, редкое перестукивание клавиш и лёгкое поскрипывание, раздававшееся каждый раз, когда псионник откидывался на спинку стула.
– Ты как? – третий раз за день спросил Влад.
У нас был перерыв между группами. Кружка приятно грела ладони, терпкий вкус чая сладостью оседал на языке. Ещё глоток, надо чем-то занять руки. И мысли. Работа хоть чуть-чуть отвлекала. Стоило представить себя дома, пялящуюся на телефон в ожидании известий, так сразу головой о стену удариться захотелось.
Владу я всё рассказала, да он и сам по моему виду понял, что что-то случилось. А вот соседям соврала. Дмитрий наплёл им каких-то небылиц про уличную кражу и повреждённую руку, так что бабка Варя устроила мне целый допрос. Нет, рука не сломана. Да, воришку нашли, имущество вернули, доказательство наглядно висело у меня на плече. Нет, замок менять не надо, ключи на месте, воспользоваться ими никто не успел. Впрочем, как хотите.
– Подумай. Может, поедешь? Я справлюсь, честно. Считай это незапланированным отпуском, – Влад всё ещё не оставлял попыток отправить меня к родным.
– Я подумаю.
Заманчиво. Уехать в Палисад, быть рядом с родителями, сидеть и держать маму за руку, разговаривать с ней. Вдруг они меня услышат и вернутся. Правда, бабушка сразу наложила вето на эту идею и настояла на отъезде. Но теперь, когда её нет рядом, разумные доводы начинали терять вес.
– У меня ещё две группы, – сказала я, поднимаясь.
– Одна. Старших возьму сам. Отработай с малышами, и домой. Хорошо? – Влад сжал мои руки и, наклонившись, вдруг коснулся моих губ своими. Сначала легко, едва-едва задел и согрел тёплым дыханием. Я замерла от испуга и неожиданности. А он прильнул жадно, требовательно. Было странно, с одной стороны, мне захотелось уцепиться за его шею и притянуть ещё ближе, а с другой… это было неправильно. Мы оба потом пожалеем об этом.
– Влад, остановись, – тихая просьба, когда он на мгновение отстранился.
Но Влад предпочёл не услышать. Я успела остановить его губы кончиками пальцев, которые он тут же, не смущаясь, поцеловал.
– Вот, – тихо сказал он. – Теперь у тебя не такое затравленное выражение лица.
Нервно рассмеявшись я уронила голову ему на плечо. Друзья помогают, даже когда ты не просишь, даже если ты предпочитаешь обойтись без такой помощи.
Дома никого не было. Теська в техникуме, если, конечно, не прогуливает, Арти в яслях на пятидневке. Бабка Варя на посту – на лавке рядом с кабинетом участкового. Там Варисса с единомышленницами оттачивает мастерство выведения всех преступных элементов района на чистую воду. Ну, а Семафор? Черт его знает, опять на промысел спиртного отправился.
В коридоре зажегся свет, ботинки с тихим стуком упали на пол. Я достала телефон и набрала бабушку, второй раз за день. Знаю, случись что, она тотчас позвонила бы, но пересилить себя не получалось.
– Алленария, – голос звучал скрипуче-укоризненно, – за последние несколько часов ничего не изменилось. Чего трезвонишь?
Не знаю, что насторожило меня больше – старушечий тон или сварливая фраза.
– Бабушка?
Шумный выдох в трубку, и снова родной голос:
– Извини, что-то не очень хорошо себя сегодня чувствую. Устала, наверное, да и голова болит.
– Могу приехать. Прямо сейчас. Хочешь? Ты не должна быть одна.
– Я не одна, Лена. Не надо. Это и так тяжело для меня, а если ты будешь под боком, совсем расклеюсь.
– К выходным я всё равно приеду.
– Тогда до выходных.
Вместо утешения разговор лишь добавил беспокойства. Нельзя так с бабушкой, какой бы сильной она ни была, у любой прочности есть предел. Предложение Влада обретало всё большую и большую привлекательность.
Я вошла в комнату, прикидывая, собрать вещи сейчас или подождать. Дверь была, как всегда, не заперта, и там меня уже ждали. Мужчина стоял сразу за порогом, и я едва не столкнулась с ним нос к носу.
– Добрый день, – поздоровался гость.
Сердце гулко стукнуло о ребра и провалилось куда-то вниз.
– З-з-здра-авствуйте, – машинально ответила я.
Псионник, смутно знакомый, по-моему, он был тогда в кабинете у Демона, и ещё вроде девушка. Мужчина поднялся с дивана, и его заметно повело в сторону, качнуло, как на ветру. Пьяный? Нет, скорее, смертельно уставший. Выглядит как человек, не спавший несколько суток. Карие глаза с непомерно длинными ресницами ввалились, щетина отливала синевой.
– Дождался наконец, – констатировал он и кивнул, словно соглашаясь с самим собой или одному ему видимым собеседником.
– Я… я, – связных слов у меня не получалось.
– Да. Вижу. Ты. И тебе надо умереть! Потому что ты убийца, – снова этот невообразимый кивок. – Так будет правильно.
Он сунул правую руку в карман и извлёк нож. Мой нож. Один из десятка, лежащих в кухонном столе. Я окаменела. Вид двадцатисантиметрового блестящего лезвия завораживал. Какое длинное, бесконечное, взгляд никак не мог охватить его целиком. Солнечный луч отразился и пробежался по кромке. «Самая лучшая нержавеющая сталь в стране. Удобная рукоять, идеальная балансировка. Самозатачивающееся лезвие, подставка в подарок – и всего за девяносто девять», – вспомнились мне слова телевизионного зазывалы, тогда мне единственный раз пришло в голову купить товар в телемагазине, и, по всей видимости, зря. Потому что сейчас этот позапрошлый лидер продаж испробуют на самой хозяйке.
Я закричала. Попыталась. На самом деле рот открылся, и из него вышли сиплые шуршащие звуки. Отпрыгнула за порог и хлопнула дверью. Он успел выставить ногу, створка отскочила в обратную сторону. Бежать, быстрее. Ноги двигались медленно, разумом я уже заперла входную дверь, поставив заслон между мной и псионником, а тело ещё делало первый рывок. Он был не в форме, я в панике. Не вписавшись в поворот коридора, я налетела на детский велосипед, опрокинула, упала сама, стукнувшись коленями. Но сейчас это не имело значения. Успела вскочить, и тут он меня догнал, схватил за волосы и дёрнул назад, на себя. Не рассчитал. Мы оба грохнулись на пол. Он снизу, я сверху. Разница в том, что в руках у него был нож.
Лезвие вошло мне над лопаткой и вышло под ключицей, противно царапнув кость. Вот теперь был крик. Звук рождался в горячей пульсирующей воронке раны. Не знаю, с чем сравнить, – моей самой сильной травмой были расцарапанные коленки да вывихнутые лодыжки. Не представляла, как боюсь боли. Звук превратился в жалобный скулёж.
Псионник шевельнулся и спихнул меня с себя на бок. Рукоять стукнула об пол, посылая новый сгусток пламени в плечо. Я захлебнулась криком, горло отказывалось воспроизводить то, что от него требовали. Поднимаясь, он снова забубнил что-то, невозможно разобрать ни слова.
Он встал на колени и опустил руку мне на шею. Потом вторую. И надавил.
Весь мир сосредоточился на чужом отстранённом лице и этих сильных руках, не дающих сделать ни вдоха. Даже боль, вгрызающаяся в тело, отошла на второй план.
Я вцепилась в него здоровой рукой, пытаясь ослабить хватку, оттолкнуть. Задействовала бы и раненую, но та не шевелилась. Специалист был порядком измотан и ненамного крупнее меня, но всё равно сильнее.
Когда чужое лицо стало расплываться, растворяться во внезапно сгустившейся темноте, раздался звон, а может, это уже в ушах зазвенело, и хватка ослабла. Воздух тоненькой живительной струйкой стал поступать в лёгкие. Я сипела, пытаясь вдохнуть как можно глубже.
– Ш-ш-ш, – раздалось над ухом, и что-то холодное коснулось щеки. – Врачи сейчас будут.
Я сморгнула набежавшие слезы. Рядом сидела Варисса, между мной и незваным гостем.
– Не шевелись, – она провела мне по лицу чем-то влажным. – «Скорую» вызвала и имперский корпус. Ишь до чего дошли, средь бела дня девчонок резать начали. У-у-у, ублюдок, – зло выругалась она, ногой пнув лежащего.
Весь плащ был обсыпан мелким зелёным крошевом. В таких бутылках продают самый дешёвый портвейн, Сёма их просто коллекционирует. Собрал столько, что в комнате уже не помещаются. Вот и выставляет потихоньку в коридор возле своей двери.
– Он псионник, – прошептала я, чувствуя, как боль снова начинает завладевать телом и сознанием.
– И что? – бабка была непоколебима. – Значит, ему всё можно, да?
Коммуналка быстро наполнилась людьми – врачи, люди в погонах и, по-моему, ещё кто-то. Стало шумно. Бабку куда-то увели в сопровождении конвоя. Судя по голосу, клятвенно обещавшему показать служивым, как надо работать, Варисса осталась довольна.
Мной занялись врачи. Укола я не почувствовала. Боль затихла, и стало хорошо. Дурацкий скулёж, ввинчивающийся в голову, исчез, оказалось, хныкала я. Все вокруг плыло и шаталось, создалось впечатление, что лежишь на волнах. Люди в белом то и дело склонялись к лицу и постоянно говорили смешные непонятные слова. Что-то о кровопотере, кубиках, давлении. Всё стало отрывочным. Грязно-серый потолок с выпуклыми уродливыми сварными швами. Длинные коридоры с неровным полом. Много белого слепящего цвета и короткая острая боль, пробившаяся даже сквозь болеутоляющее.
Нож вытащили. Но наутро было такое ощущение, будто врачи, долго не думая, зашили рану вместе с лезвием. Горло было в относительном порядке – лёгкая хрипота, больно глотать и жуткий синяк на шее. Вот, собственно, и всё. Легко отделалась.
Звонила бабушка. Добрые люди ей сообщили о случившемся. Вызвалась приехать, но я отговорила её же словами, в том смысле, что толку от жалости и переживаний не будет.
Волнуясь за Вариссу, я ждала прихода следователей корпуса. Но пришли совсем другие люди. Вернее, пришёл. А я думала, мы попрощались навсегда.
Демон. Как всегда, небрежно одетый, светлые волосы растрёпаны то ли от ветра, то ли причесаться забыл. Отросшая щетина отливала рыжиной, серые глаза запали. Очередная ночь без сна?
Псионник пододвинул стул и сел, так же не отрывая от меня взгляда.
Читать бесплатно другие книги:
