Круче некуда Симмонс Дэн

Глава 6

Проныре были известны и имена, и адреса. У Проныры были фотографии. А в кармане брюк рабочего костюма лежала „Беретта Элит II“ калибра 9 миллиметров с глушителем. Он с удовольствием вдыхал запах оружейного масла на ней. А еще у него была эрекция на всех заказанных.

В адресе значилась Локавана, старый пригород Буффало. Вонючая дыра. Ряды высоких домов с узкими фасадами, обшитых одинаковым сайдингом серого цвета. Подъездная дорога есть, а гаража нет. Здесь ни у кого нет гаража. Никакой веранды или крыльца. Четыре невысокие ступеньки перед дверью, и все. Даже в такой солнечный день вся окружающая местность выглядела серой и мрачной, будто ее укутала серым покрывалом угольная пыль из заброшенных шахт неподалеку.

Проныра припарковал свой „Астро Вэн“, вышел, нажал на кнопку запирания замков и небрежной походкой направился к входной двери. Куртка скрывала выпирающие от эрекции штаны, но не была застегнута настолько, чтобы помешать ему достать пистолет из кармана.

После того как он позвонил в дверь третий раз, ему открыла маленькая девочка. На взгляд ей лет пять-шесть. Может, семь. Проныре было без разницы. Он не увлекался детьми.

– Хай, – радостным тоном произнес он. – Теренс Уильямс здесь живет?

– Папочка наверху, в душе, – ответила малышка.

Ничего не сказав по поводу необычно выглядящего лица Проныры, она развернулась на носках и пошла внутрь, не закрыв дверь, подразумевая, что он пойдет за ней.

Продолжая улыбаться, Проныра пошел внутрь и закрыл за собой дверь.

Из двери, ведущей на кухню в конце коридора, показалась женщина. Она вытирала руки кухонным полотенцем. Ее лицо слегка раскраснелось, видимо, она только что что-то готовила на плите. В отличие от маленькой девочки, она среагировала на его лицо, хотя и попыталась скрыть это.

– Чем могу помочь? – спросила она.

Это была крупная женщина с широкими бедрами. Не в его вкусе. Ему нравились волчки – миниатюрные женщины, с такой можно усесться, насадить ее себе на член и повертеть, как куклу.

– Да, мадам, – ответил Проныра. Он всегда разговаривал вежливо. Его учили этому в детстве. – У меня посылка для Теренса.

Женщина нахмурилась еще сильнее. Она и так не слишком дружелюбно на него смотрела, подумал Проныра. Ему нравились женщины с дружелюбным взглядом. Маленькая девочка пробежала мимо них из столовой в свою небольшую комнатку, а потом обратно. Дом просто крошечный. Здесь обычно пахнет кислой капустой, подумал Проныра. И эта женщина с недружелюбным взглядом тоже наверняка пахнет кислой капустой. Но сейчас запах стоял чудесный. Она, видимо, что-то печет.

– Вас прислал Боло? – с подозрением в голосе спросила она.

– Да, мадам. Меня прислал Боло.

Девочка снова пробежала мимо них, расставив руки в стороны и изображая звуки летящего самолета.

– Где посылка?

Проныра похлопал рукой по карману брюк, ощутив под ладонью сталь.

– Вам придется подождать, – сказала женщина, показав взглядом на небольшую паршивую комнатенку, в которой стоял пружинный диван и неудобная раскладная кровать, какую обычно покупают мальчикам-подросткам. – Можете присесть здесь.

Она снова нахмурилась, посмотрев на бейсболку Проныры. Будто он должен ее снять только потому, что вошел в дом. Проныра никогда не снимал свою бейсболку с эмблемой „Доджерс“. Проныры, как и он.

– Без проблем, – ответил он, улыбнувшись и слегка кивнув.

Он прошел в комнатушку и достал из кармана „Беретту“ с глушителем. Когда девчушка в очередной раз пробегала мимо, изображая самолет, он убил ее одним выстрелом. А потом и широкобедрую женщину, когда та побежала вверх по лестнице. Перешагнув через ее тело, он пошел вверх в направлении звуков льющейся воды.

Толстый мужчина отодвинул занавеску душевой и уставился на Проныру с пистолетом в руке. Его белая кожа, покрытая волосами, и пухлое тело раздражали Проныру. Он терпеть не мог смотреть на обнаженных мужчин.

– Хай, Терри! – сказал Проныра, наводя на него пистолет.

Толстяк судорожно задернул занавеску, будто она могла защитить его от пуль. Проныра усмехнулся. И в самом деле смешно. Он выстрелил сквозь занавеску пять раз. На занавеске были нарисованы стайки синих, красных и желтых рыбок. Вряд ли желтые, красные и синие рыбки плавают вместе, подумал Проныра.

Толстяк вывалился лицом вперед, сорвав занавеску вместе с трубой, на которой она висела. Это даже не была полноценная ванна. Просто поддон с занавеской и кое-как прилепленной душевой насадкой. Толстяк лежал, перекинувшись через край поддона. Как люди могут так жить, подумал Проныра.

Жирная волосатая задница Терри торчала над краем поддона. Голова, грудь и руки лежали на скомканной занавеске с идиотскими рыбками. Кровь струями текла в сторону его ступней, уходя в сливное отверстие. Проныре совсем не хотелось притрагиваться к этой груде мокрой и липкой плоти. На спине виднелись два выходных отверстия от пуль, из которых толчками лилась пузырящаяся кровь. Проныра нащупал сквозь занавеску голову мужчины, ухватил его за волосы, чему не слишком помешал дешевый пластик, приподнял голову вверх и приставил срез глушителя ко лбу, глядя на безумно расширившиеся глаза, а потом спустил курок.

После этого он подобрал стреляные гильзы, снова спустился по лестнице и обыскал все комнаты, одну за другой, от подвала и до второго этажа. По дороге он подобрал две гильзы, валявшиеся на полу в коридоре. Он израсходовал восемь патронов. В обойме еще два. Пригодятся на случай, если в доме есть еще один ребенок, или тетушка-инвалид, или кто-нибудь еще. Кроме того, у него был с собой универсальный походный нож.

Больше в доме никого не было. В тишине раздавался лишь шум воды в душе. Неожиданно на кухне засвистел стоящий на плите чайник.

Проныра пошел на кухню и выключил конфорку под чайником. Старомодная газовая плита. На кухонном столе лежали свежеиспеченные печенья с шоколадом. Проныра съел три штуки, достал из холодильника бутылку с молоком и отхлебнул. Стеклянная бутылка. Ничего, на руках-то перчатки.

Отвинтив глушитель с пистолета, он убрал оружие в карман, открыл нараспашку кухонную дверь и подошел к двери, ведущей на улицу, чтобы посмотреть наружу сквозь узкие полоски стекла. Улица была столь же пустынной и серой, как и до того момента, как он вошел в дом. Проныра вышел наружу, аккуратно закрыв за собой дверь.

Затем он подошел к своему „Астро Вэну“, завел мотор и подогнал машину вплотную к двери. Микроавтобус целиком загородил дверной проем. Соседи ни черта не разглядят. Проныра достал из кузова три больших почтовых мешка и вошел обратно в дом. Пришлось сходить три раза, перетаскивая по одному телу в каждом мешке. Встречаясь с металлическим полом кузова, они издавали странный глухой звук. Он приберег тело ребенка напоследок, потратив основные усилия на перетаскивание Мистера и Миссис Сальные Задницы.

Спустя пятнадцать минут он выехал из города по Интерстэйт 90 и ткнул кнопку настройки на 88.7 ФМ. Самая классная джазовая радиостанция в Буффало. Проныре нравился джаз, и он начал насвистывать, похлопывая руками по баранке.

Глава 7

Курц слушал джаз, сидя в кафе „Блюз Франклин“. Он пришел сюда не за этим. До открытия заведения оставалось еще пять часов, но, когда он постучал в дверь, одна из внучек Папаши Брюса, не Руби, официантка, а, кажется, Летиция, младшая, с ужасом глянула на его лицо и шляпу и бегом побежала за дедом. На низенькой сцене за белым „Стейнвеем“ сидел молодой чернокожий музыкант, что-то наигрывая. Папаша Брюс специально держал у себя этот рояль. Иногда к нему заходили джазовые пианисты самого высокого класса. Курц сел за стол у задней стены, на свое любимое место, и начал слегка раскачиваться на стуле, слушая музыку.

Из двери, ведущей на кухню, вышел Папаша Брюс, вытирая руки о белый фартук. Старик никогда не садился за стол с клиентами, но на этот раз он взялся рукой за спинку стула и присел рядом с Курцем, качая головой и цокая языком.

– Надеюсь, тот парень, что это сделал, выглядит еще краше.

– Я понятия не имею, кто он, – сказал Курц. – Поэтому и пришел. В последние пару дней кто-нибудь спрашивал обо мне?

– Буквально этим утром, – ответил Папаша Брюс, почесав свою короткую седую бороду. – Куча белых парней, и все спрашивали про тебя. Я уже хотел было повесить табличку „Джо Курца здесь нет и не было, проваливайте“.

Курц промолчал, ожидая продолжения.

– Первой была женщина-коп. Давным-давно вы часто ходили сюда вместе, когда были почти что детьми, Джо. В этот раз она представилась детективом Кинг, но тогда ты звал ее Риджби. В те времена я имел полное право дать вам обоим пинка под зад по причине несовершеннолетнего возраста, и все такое, но ты так любил музыку и ее учил в музыке разбираться. И искал способ снять с нее трусики. Я видел и это.

– Еще кто?

– Трое свиней, тоже этим утром. Похоже, шестерки. Очень вежливые. Сказали, что у них деньги для тебя есть. Угу-угу. Как бы нарыть Джо Курца да отдать ему большой мешок с деньгами. Я такого в жизни насмотрелся.

Курцу было незачем спрашивать, сказал ли им хоть что-то Папаша Брюс.

– И как выглядели эти трое? Хорошо одетые, с уложенными, словно у манекенщиков, волосами?

Папаша Брюс рассмеялся спокойным, бархатистым смехом.

– Может, с точки зрения свиней, они и хорошо одеты. Сам знаешь. Все эти белые воротнички с торчащими углами, совершенно не сочетающиеся с рубашками и костюмами. Костюмы, купленные прямо с грузовика, которых никогда не касалась рука портного. Волосы уложенные? Ну да, зачесанные назад и напомаженные, будто бутербродным маслом.

Люди Гонзаги. А не Фарино Феррера, понял Курц.

– Кто-нибудь еще?

Папаша Брюс снова рассмеялся.

– А сколько тебе надо на твою задницу, чтобы почувствовать себя знаменитостью? Может, тебе аспирину дать?

– Нет, спасибо. Значит, ты не слышал, чтобы кто-нибудь хотел шлепнуть меня?

– Ну, ты не спрашивал об этом. Естественно, слышал. Недели три назад в последний раз. Этот хромой индеец-полукровка. Нажрался и рассказывал двум типам из А. Б. о том, что собирается с тобой сделать.

– А почему ты решил, что эти двое – из А. Б.?

– Ты что, думаешь, я не узнаю ребят из Арийского Братства? Я их просто чую.

– И что они здесь забыли?

„Блюз Франклин“ никогда не пытались представить круче, чем есть, несмотря на „Стейнвей“ и заезжих звезд джаза. И ходили сюда, по большей части, чернокожие.

– С какого хрена мне знать, зачем они сюда пришли? Мне достаточно, что я знаю, как и когда они ушли.

– Лестер?

– И Рафаэль, его приятель-полинезиец. Этот твой индеец со своими дружками к часу ночи набрались до омерзения, и их пришлось проводить до самой аллеи.

– Этот Длинноствольный, индеец, я имею в виду, затеял драку?

– Обычно никто не лезет в драку с Лестером. Если этот мистер Длинноствольный вернется сюда, тебе позвонить?

– Ага. Спасибо, Папаша.

Курц встал, чтобы уйти. Его слегка шатало.

– Тебе не надо шляться в таком виде, – остановил его старик. – Эти налитые кровью глаза и синяки вокруг них. Тебя дети пугаются. Постой, подожди меня.

Курц остановился. Папаша Брюс бегом ринулся в свою комнату и вскоре вернулся, держа в руке большие темные очки. Курц осторожно взял их в руки и надел на себя. Правая дужка уперлась в повязку. Немного подогнув ее, он добился того, что очки не давили на рану и не причиняли боли.

– Спасибо, Папаша. Я чувствую себя просто Рэем Чарльзом.

– Ты и должен себя им чувствовать, – сказал старик, прокашлявшись. – Это ведь его очки.

– Ты спер очки у Рэя Чарльза?

– Нет, черт тебя дери, – возмутился Папаша Брюс. – Я в жизни своей своровал не больше твоего. Ты помнишь, как он приезжал ко мне сюда пару лет назад, в декабре, с… конечно, нет, Джо. Ты еще сидел в Аттике. Это был отличный концерт. Мы не давали никакого анонса, слова не сказали нигде, и тем не менее сюда пыталось набиться сотен шесть народу.

– И он отдал тебе свои очки?

Папаша пожал плечами.

– Мы с Лестером порадовали его, и он подарил их мне вроде как на память. Он всегда возит с собой запасные. Но это единственные очки Рэя Чарльза, которые есть у меня, так что будь добр, верни их, когда они тебе уже не будут нужны. Может, когда у меня у самого станет плохо с глазами, они и мне пригодятся.

Пруно, по традиции, в октябре устроил себе каникулы в честь грядущего Хэллоуин, но его приятель, Папочка Соул, как обычно, коротал светлое время за шахматами, сидя на холме, возвышающемся над старыми железнодорожными путями. Он сказал Курцу, что ничего не знает, но обязательно свяжется с ним, если до него дойдут какие-нибудь слухи. В лачуге под железнодорожными путями у них стоял портативный компьютер, подключенный к Интернету, и Папочка мог послать с него письмо по электронной почте. Курц усмехнулся. Даже осведомители из числа бомжей идут в ногу с высокими технологиями.

Таксист по имени Энсельмо, которому Курц пару раз хорошенько помог в жизни, рассказал, что ни из разговоров пассажиров, ни от других таксистов он не слышал ничего стоящего, в том числе и о нападении на Курца и офицера по надзору. Есть только слухи, что Тома Гонзага последние пару дней ищет Курца. Курц поблагодарил Энсельмо и дал ему двести долларов, чтобы тот возил его весь остаток дня.

Миссис Туэла Дин, нищенка, просящая подаяние на углу Эльмвуд и Ярмарочной даже в летнюю жару, сказала, что слышала краем уха про чокнутого араба из Локаваны, который хотел кого-то пристрелить, но имя Курца в этих слухах не фигурировало. Она не знала и имени этого араба. Она не помнила, где услышала про это, и вообще не была уверена, что все это ей не почудилось в связи с услышанными по радио историями про Аль-Каиду.

Еще до полудня Курц начал методично обходить один за другим бары, разыскивая старых информаторов и просто разговорчивых людей. У него были в запасе еще часа два до времени, назначенного для визита в офис фирмы Брайана Кеннеди, занимающейся охранными системами. Хорошо, что есть хоть такая отсрочка, подумал он. Хотелось бы, чтобы в глазах чуть прояснилось к тому моменту, как придется смотреть запись событий в гараже.

Сначала он отметился в стрип-барах, куда ходили на ланч бизнесмены. „Талли-Хо“ у Рика, на Дженесси, с его рядами раскладных кушеток, потом „Чит-Чат Клаб“ на Хертел, где, как слышал Курц, было больше шансов получить синяк на заднице, чем эрекцию. Слухи оказались правильными, хотя свои нынешние шансы на эрекцию Курц оценивал примерно на минус пятьсот. Кроме того, от запахов и музыки в этих заведениях голова болела еще сильнее.

Конечно, было бы неплохо проверить клубы экстра-класса, типа „Чистой Платины“ на канадском берегу Эри, но условно освобожденные, такие, как он, не имели права покидать страну, сколь близко бы они ни оказались от Моста Перемирия. Таким образом, пришлось ограничиться поисками в районе с противоестественным названием Большой Буффало.

Он заехал в несколько спорт-баров типа „Мак Сити“ и „Папы Джо“, но здесь шум был еще сильнее, и головная боль снова стала пульсирующей. Курц решил оставить посещение таких мест на потом. Кроме того, те попрошайки и информаторы, с которыми он обычно работал, предпочитали спортивным барам места попроще и потемнее, где собиралась всякая сомнительная публика.

Энсельмо сделал ему скидку, не заставив оплачивать время ожидания, и Курц зашел в несколько других клубов, таких, как „Куин Сити Лунж“ и „Брэдфорд“, стоящих на той же улице, что и его офис. Еще он заглянул во вновь открытый „Коблстоунз“ рядом со стадионом. Время неподходящее да и клиентура здесь не та. Пустая трата времени.

Но раз уж он оказался здесь, следует проверить еще несколько гей-баров. Естественно, Энсельмо этого не одобрил, судя по количеству хмурых взглядов, адресованных им Курцу через зеркало заднего вида, но Джо Курц мог себе позволить не беспокоиться насчет того, что одобряет и чего не одобряет Энсельмо. В „Баддиз“, находящемся в Джонсон Парк, было полно пожилых людей. Они с улыбкой смотрели на очки и куртку-пилот Курца и предлагали ему выпить за их счет. Похоже, никто из них не знал ничего стоящего. Надпись на стене туалета в „Кабаре“ на Аллен Стрит гласила: „Мужчины, писающие на изгородь под током, получают шокирующие новости“. Там же, но на стене в баре, было написано: „Не сиди дома, старый дурак“. Но внутри никого не было.

– А теперь в Кей-Джис, – сказал Курц, рухнув на заднее сиденье такси. – Тогда можно будет сказать, что день прошел не зря.

– Нет, босс, нет, вам вовсе не надо в „Членозабивателей“.

– Я сказал, – Кей-Джис. – отрезал Курц.

Когда он вошел внутрь, ему сразу пришло в голову, что лучше было бы послушаться совета Энсельмо. В Кей-Джис никогда не любили слишком приметных клиентов, не говоря уже о парне в темных очках, с синяками и перевязанной головой, который решил припереться в клуб среди дня, когда у них назначен час „Сморщенного Клуба“. Что это за „Сморщенный Клуб“, Курц и знать не хотел.

– Карапуз, – неожиданно произнес бармен, подзывая громадного вышибалу. Веселенькое прозвище, „Карапуз“. Карапуз выставил палец толщиной с бычий член в направлении двери, ясно давая понять, куда следует направиться Курцу.

Курц покорно кивнул, вынул из кармана „Смит-Вессон“ и упер его стволом в нос Карапузу, взводя курок. Нос слегка сплющился. Возможно, это был не самый лучший ход в данных обстоятельствах, но и Курц находился отнюдь не в лучшем расположении духа.

Бармен не стал вызывать полицию. „Сморщенный час“ был в самом разгаре сморщивания, и, вероятно, ему не слишком хотелось отвлекать клиентов визитом полиции или звуками выстрелов. Мужчина просто перекинул зубочистку из одного угла рта в другой и мотнул головой, отправляя Карапуза обратно на место. Тот сел, сжимая кулаки от злости.

Курц решил, что эта маленькая победа совершенно бесполезна, поскольку, в любом случае, здесь не с кем поговорить, если, конечно, не побеспокоить тех, с кем он не то что разговаривать – даже видеться не хотел. В стрип-клубах он, по крайней мере, знал некоторых девочек. Он засунул револьвер за пояс и направился к выходу. В этот момент в дверях появился другой громила, раза в полтора крупнее Карапуза. На этом чудовище в человеческом обличье красовался мешковатый костюм и голубая рубашка с белым воротничком, углы которого торчали в стороны. И волосы он, похоже, укладывал при помощи бутербродного масла.

– Ты Курц? – буркнул здоровяк.

– Вот дерьмо, – отозвался Курц. Люди Гонзаги все-таки нашли его.

Здоровяк указал большим пальцем на дверь позади себя.

Курц шагнул в сторону бара. Чудовище покачало головой почти печально и последовало за ним. Клубные мероприятия, видимо, на время переместились в другую комнату. Громила даже не глядел в ту сторону.

– Ты пойдешь сам или тебе помочь? – спросил здоровяк.

– От помощи не откажусь, – сказал Курц, убирая очки в карман куртки.

Подручный Гонзаги улыбнулся. Он явно был не прочь подраться. Надев на пальцы кастет, он пошел на Курца, расставив руки в стороны, словно горилла. Его взгляд был прикован к повязке на голове Курца и намерения были ясны, как день.

– Хэй! – крикнул бармен. – Займитесь этим на улице.

На долю секунды обезьяний взгляд сместился на бармена, но Курцу хватило времени, чтобы вытащить револьвер и со всей силы стукнуть им в скулу противника.

Подручный Гонзаги поглядел на него с удивлением, но устоял на ногах. Бармен вытащил из-под прилавка обрез, сделанный из гладкоствольного ружья.

– Брось! – крикнул Курц, наставив револьвер на бармена. Тот выполнил приказание.

– Откинь его ногой! – велел Курц. Бармен пнул ружье ногой, отбросив его в сторону.

Громила все еще стоял на месте. На его лице застыла легкая, слегка озадаченная улыбка, будто он мог о чем-то задуматься. Курц треснул его ногой в пах, дождался, пока нервные импульсы доползут до тупого мозга, и ударил коленом в лицо, когда громадная туша бандита медленно согнулась пополам, осознав, что ей очень больно.

Мужчина на мгновение выпрямился, тряхнул головой и ничком упал с грохотом, достойным опрокинувшегося игрового автомата.

У Курца болела голова, и он чертовски устал. Поэтому он еще раз пнул ногой упавшего громилу по голове, а потом под ребра. Ощущение было такое, будто под ногой оказался сначала шар для боулинга, а потом мешок с салом весом килограммов в сто тридцать.

Слегка прихрамывая, Курц пошел к двери в задней стене бара, продолжая сжимать в руке револьвер.

На внутреннем дворике пахло мочой и наркотой. Глаза, не прикрытые очками, болезненно среагировали на яркий солнечный свет. Курц моргнул, и это было последнее, что он успел сделать. В пятнадцати метрах от него стоял огромный черный лимузин, перегораживавший выход на Делавэр стрит. Его мотор работал на холостых. Противоположный выход загородил „Линкольн Таун Кар“.

Два человека, одетые в длинные черные пальто, абсолютно неподходящие к этому солнечному октябрьскому дню, навели пистолеты в грудь Курцу.