Владыка Ледяного Сада. Конец пути Гжендович Ярослав

Ну да. Каверны – не слишком большой район. Мутанты наверняка знают друг друга, по крайней мере, с виду.

– Сколько готовы к бунту?

– Не знаю. Не все, но многие. Пока что треть наверняка, но к ним присоединяются и другие. Говорят о лекарстве. Якобы те заклинания, которые совершают в подвалах, их лечат, но я не вижу, чтобы они изменялись. Выглядят как и раньше, но говорят, что теперь ничего у них не болит и что песни богов дают им большую силу, такую, какая есть у чудовищ. Ну и начали исчезать люди.

– Как это – «исчезать»?

– Обычно. Сегодня есть, а завтра нету. Никто их не видел, никто не находил трупов. В последнее время уже трижды случалось нечто подобное.

– Что это были за люди?

– Один рыбак с Побережья, из Людей Грифонов. Один – простой муж, прибыл осенью на купеческом корабле из Земли Соленой Травы, и один плотник, тоже с корабля, оставшегося тут на зиму. А еще раньше исчезли две женщины. А раньше и другие. Некоторые, когда вышли в сумерках, другие днем. Никто не видел, чтобы они вступили с кем-то в спор или драку. Просто однажды встречаешь их в таверне или на улице, а потом – уже нет, и никто не знает, что с ними стало. Знаю одно: все они были людьми одинокими. Или странниками, или теми, у кого нет семьи.

– А у тебя есть семья, Платан?

– Не в этой жизни. Служу Древу. Весь город – моя семья.

– Ты видел Сад, – скорее говорю, чем спрашиваю.

Платан выпрямляется над кружкой, словно возбужденный дракон.

– Видел. Но говорить об этом не стану. Ни с тобой, ни с кем другим. То, что я видел, останется со мной. Тут, – стучит себя кулаком по широкой груди.

– Я должен знать, есть ли здесь люди короля Змеев или амитраи. Весной в Ледяной Сад придет война. Если они будут здесь, город падет. Найди других, кто умеет смотреть и крутится между людьми. Пусть ищут. Пусть собирают слухи. Если нужно, заплати им. Где могли бы прятаться амитраи, прибудь они в город украдкой?

Платан чуть пожимает плечами.

– Если прибыли украдкой, то отнюдь не обязательно должны обитать в Ластовне или Кавернах. Могут пойти в Верхний Замок или под Западную стену. Город большой, больше, чем кажется, а людей тут не так уж и много. Несложно найти места, где никто не живет. Живущие тут тянутся друг к другу, потому что человеку нужен человек. Даже измененные хотят, чтобы рядом были подобные им. Хотят торговать, пить и говорить. Женщины и мужчины хотят встречаться и возлегать рядом. Потому тут в одних местах живет много людей, а в других есть пустые улицы и заросшие двери в домах. Туда ведут запертые врата, но кто знает, как открывать, – тот откроет. Закон запрещает заселять дома, если не получены ключи, но если ты будешь сидеть тихо, не станешь зажигать ночами свет, то кто тебя найдет?

– Мы. Ты, я, люди, которых ты наймешь. Мы должны. Иначе нам воткнут нож в спину, когда придут корабли врага. Слушай, Платан. Я должен знать, где и когда собираются Отверженные. Еще я должен знать, что значат надписи на стенах, которые начали появляться в последнее время. Найди того, кто умеет читать, и запиши. Оставляю тебе десять марок серебром мелкими монетами. Встреча через три дня в обычное время. Узнай, чего хотят Отверженные, найди больше людей для разведки, если понадобится – плати за информацию. Распусти слухи, что награда в три золотых гвихта ждет того, кто укажет южанина по имени Багрянец. Ты знаешь, как он выглядит, я тебе рассказывал. Опиши его людям. Он может притворяться жрецом, медиком или Деющим. Может использовать другое имя.

В таверне почти пусто. За длинным столом ближе к очагу сидит компания в пяток человек, стуча кружками и погрузившись в живую беседу. За двумя другими столами еще сидит по паре посетителей над кувшинами и мисками с супом. Никто не сидит поодаль, никто не смотрит в стену, стараясь выловить из общего шума наш разговор, никто не склоняет голову в нашу сторону, прислушиваясь. Трактирщик тряпкой вытирает кружки и болтает с девушкой, что сидит рядом с ним на бочке. Тоже не оглядывается на нас.

Я заплатил наперед, потому оставляю мутное пиво недопитым и иду к выходу, пряча в ладони кожаный мешочек с деньгами для моего информатора. Минуя стол Платана, аккуратно сбрасываю мешочек ему под ноги, но на него не смотрю.

Выхожу в снег и сияние фонарей, ступая обледенелыми ступенями. Из Платана агент так себе, но другого у меня пока что нет.

Я уже знаю район, потому нахожу узкий переулок между каменными стенами, где снова выворачиваю плащ наизнанку и сдираю с головы шапку, после чего перехожу на другую сторону улицы.

В это время на улицах уже немного жителей, ветер раскачивает деревянные вывески на цепях и раздувает угли в кованых корзинах. Днем вокруг таких корзин полно людей – сюда непросто протолкнуться и обогреть ладони или припечь купленный в лавке кусок ветчины на палочке. Теперь же тут свободно, только около одного коксовника стоит высокий мужчина в плаще, ножны меча торчат из-под него, словно хвост.

Я захожу в таверну, выпиваю кубок морского меда и прислушиваюсь к разговорам, но до меня доносится только эхо обычных, повседневных дел. Работа, мало денег, ссоры с женами, невежливые дети, зимняя тоска, цены на древесный уголь и на чаячьи яйца на рынке, любовь, любовь платная, и снова мало денег. Как везде и всегда, наверняка на любой планете, населенной похожими на людей существами. Космическая постоянная.

Я выхожу на улицы, что петляют между стенами, обросшими готическими украшениями, потом – путь в следующий трактир. Я ищу Отверженных, чужеземцев, а особенно агитаторов. Сказать честно, я ищу хотя бы что-то. Счастья. Искушаю судьбу. Провоцирую. Хочу, чтобы случилось то, что позволит сдвинуться с места.

Но нахожу лишь пустующие улицы, сияние газового и масляного пламени в окнах и танцующие вокруг фонарей снежинки.

Я неспешно иду по улице и пытаюсь создать хотя бы какой-то план. Что хотели бы сделать агенты ван Дикена и Фрайхофф? Я вовсе не утверждаю, что это должен оказаться Багрянец. Отнюдь нет. Просто любые агенты. Я знаю, что они есть – в Змеиной Глотке я влез в обе сети. Что сам бы я хотел сделать на их месте?

Во-первых, собрать информацию о подготовке города к вероятной осаде. Во-вторых, о Фьольсфинне и обо мне. Кто мы такие, являемся ли угрозой для хозяев? Решился бы я на какой-то саботаж сразу? Прихожу к выводу, что нет. Саботаж притягивает внимание. Вызывает тревогу. Немного агитации и рост недовольства. Это же, в свою очередь, отвлекает внимание и средства и маскирует прочие ходы.

Какие? Попытку проникнуть в число слуг таинственных оборонительных действий Фьольсфинна, что ведутся внутри горы, или проникнуть в Верхний Замок.

Могут существовать две независимые сети, могут состоять из замаскированных агентов, выдающих себя за местных, пятой колонны из Отверженных и черной агентуры, скрывающейся в лабиринте пустых кварталов, которую никто не видел и о которой никто не знает.

Не таким ли образом приходит паранойя?

Я иду улочками, петляю по району, чтобы не идти по кругу. Порой прохожу мимо группок мутантов, но кроме того, что они провожают меня тяжелыми взглядами, не происходит ничего.

Я одолеваю лестницы, что ведут меня на улочки, лежащие выше, над массивом каверн. Скальная стена покрыта портиками, вырезанными в камне шпилями башен, арками и укосами, – выглядит так, словно она поглотила несколько соборов. Самый нижний уровень – линии колоннад и ряд резных арок, что окаймляют массивные затворенные двери, ведущие вглубь горы. Они затворены и охраняются. Если бы я был врагом, шпионом, то эти резные, окованные ворота, охраняющие вход в пещеры, не давали бы мне покоя. По ту сторону улицы, в тенях зеркального отражения колоннады в стене каверн, теснятся прилавки и крутится немного больше людей. Я лениво прохаживаюсь там, глядя на серебряные курганы жесткой от мороза рыбы рядом с раскрашенными кувшинами и жбанами, какими-то таинственными чешуйчатыми корнеплодами в корзинах, когда слышится крик. В нескольких метрах от меня торговец ссорится с каким-то подростком, что держит в когтистой, птичьей лапе фрукт. Люди сперва расходятся, а после сбиваются у лавки тесным кругом.

– За это надо платить, урод! – орет торговец. – Мастер дает вам деньги! Тебе нет нужды воровать. Мы должны работать!

Я осторожно кладу рассматриваемую шпильку на прилавок, натягиваю поглубже капюшон и, толкаемый толпой, чуть приподнимаю руки, прижимая их к телу. Такие происшествия – прекрасная оказия для вора. Не хватало, чтобы меня здесь обокрали.

Мальчишка пытается вырваться, но не говорит ничего, зато шипит, словно ящерица. Выглядит как рептилия: у него нет ушей – только ряд продолговатых отверстий, словно жабры, и две вертикальные черты ноздрей. Он шипит и дергает рукой с фруктом с каким-то бессмысленным, тупым упорством.

Я придерживаю полу плаща и осматриваю лица окружающих людей, но вижу только любопытство и удовлетворение: вот, мол, поймали воришку.

Трое мутантов появляются из ниоткуда, словно выступив из стен, словно их выплюнули каменные колонны и портики. Врываются в толпу и встают перед торговцем, который слегка вянет, будто зная, что никто в толпе ему не поможет.

– Зачем вы крадете?! – кричит продавец. Голос его не звучит гневно – в нем словно бы жалоба. – У вас же есть на что жить!

У мутанта, что стоит напротив, продолговатые черты, длинные, совершенно белые, словно плесень, волосы и такая же белая, будто восковая, кожа, покрытая арабесками тонких красных линий. Остальные стоят в шаге позади: один выглядит слегка как Минотавр, а слегка как дьявол, а третий, словно крокодил, покрыт чешуей и скалит частокол зубов.

– Мы не крадем, собака, – цедит эльфообразный альбинос. – Мы берем свое! Ваш мастер и мир сделали из нас чудовищ, а для чудовищ есть лишь один закон. Сильный забирает у слабого. И однажды мы возьмем весь город! Скоро придут боги и отплатят за обиды. Истинные боги. А ты будешь скулить и истекать кровью в пыли у их алтарей.

Протягивает руку и толкает купца, а потом разворачивается спиной и вместе с молодым воришкой уходит сквозь тревожно расступающуюся толпу. Стражники над воротами грозно смотрят из-под козырьков капеллинов, но не покидают свои посты и не вмешиваются. Собственно, как и должно. Каверны важнее, чем ссоры на базаре.

Я жду минутку и вхожу глубже в тень, а потом протискиваюсь между лавками и иду следом, активируя Цифраль.

Мутанты вовсе не торопились и не пытались скрыться с глаз. Просто вышагивали сквозь толпу, расталкивая людей. Кто не сходил с дороги, получал плечом. На материке нечто подобное в три секунды закончилось бы оскорблением чьей-то чести и рубкой на жизнь и смерть.

Когда толпа начала редеть, парень свернул на базар, Минотавр и чешуйчатый растворились между колоннами и узкими переулками, но Драккайнен не обратил на это внимания, поскольку взялся за альбиноса.

Мутант был высоким и худощавым, одетым в грязно-белое, и был простейшим в истории объектом для слежки. Среди тяжелой зелени и охры улиц, среди косматых шуб и низких – на голову ниже – прохожих, он выделялся издали, словно солитер.

Шел он прямо на восток, улицей, которая сливалась с той, что вела вдоль внутренней стены, отделяющей Каверны от портового района. Слева улочка заканчивалась тупичком подле скальной стены, вправо тянулась вдоль стены в сторону порта и Сторожки. Однако альбинос мог войти в закоулок или в подворотню одного из домов. Мог свернуть вправо и пройти под Воротами Рыб к порту, вернуться в центр Каверн или черт его знает куда еще.

Что хуже, торг заканчивался через пару десятков метров, а дальше было почти пусто. Когда мы окажемся единственными прохожими на пустой улочке, незаметная слежка станет серьезной проблемой.

Альбинос остановился подле группки из трех измененных, обменялся с ними парой тихих слов, а Вуко тем временем купил в одной из лавок корзину и вбросил туда горсть корнеплодов, сушеную рыбу и несколько скрученных водорослей, что напоминали клубок сплетенной киноленты. Теперь он уже шел как некто, сделавший покупки, надеясь, что альбинос не станет присматриваться к идущему следом человеку слишком пристально. Если кто не обучен технике слежки, но ему кажется, что за ним наблюдают, то, как правило, он все равно исключает из толпы прохожих тех, кто делает нечто конкретное. Тех, кто решает дела, красит забор, волочет повозку с товарами. Ищет людей, что бродят свободно, таятся в углах, ждут не пойми чего. Если он новичок или происходит из мира, где выслеживают по меткам реди лесов и гор, а не на улице.

Вуко шел мерным, решительным шагом, словно направлялся домой с корзиной покупок, время от времени поглядывая на белую фигуру из-под капюшона. Улочка сделалась пустой, и он отчетливо слышал теперь скрип снега под ногами альбиноса и – под своими.

Сумерки густели, начали превращаться в тяжелую зимнюю полутьму. Одинокий альбинос добрался до конца улочки, что входила под прямым углом в широкую аллею вдоль стены, и повернул влево, даже не оглянувшись через плечо. В сторону, где Пристенная заканчивалась глухим тупичком в скальной стене, а по пути туда было совсем немного подворотен и других переулков. Драккайнен ускорил шаг и свернул в ту же сторону, но в пристенок за пару десятков метров раньше. Уже знал топографию этого места и знал, что доберется до закоулка, входящего в Подстенную. Узкие проходы между каменными стенами были завалены снегом и глыбами битого льда, смешанного со смерзшимся мусором. Зимний беспорядок убирали лишь там, где он мешал отворять узкие двери с черного хода домов. Окна тут были видны только на вторых этажах и выше, и были они узкими, словно бойницы, а каждые несколько метров стены соединяла балка или каменная опора. Торчали они довольно высоко над головой и не слишком-то мешали, а летом наверняка на таких сушили белье. Зато в случае осады они закрывали эти улочки для всадников. Скорее теоретически, поскольку концепция нападения всадников на крепость, стоящую на острове, казалась надуманной.

После короткого раздумья он отставил корзину со странными продуктами и добрался до пересечения проулков.

– Цифраль, выгляни и проверь, чисто ли, а потом проверь еще, что делает альбинос, – велел Вуко.

– До поворота довольно далеко, – ответила она напыжившись. – Я не сокол, метрах в двадцати от тебя теряю связь.

– Связь… – повторил Драккайнен. – Ладно. По крайней мере, выгляни, не получу ли я по лбу сразу за углом.

Он потянулся под полу и нащупал рукоять мачете, подвешенного довольно низко на спине, рукоятью вниз, а потом разблокировал предохранитель.

– Чисто, – заявила Цифраль.

Во втором переулке снега лежало меньше, но было больше мусора. Сломанная бочка, очистки и куски кожи, жесткие от мороза, битые глиняные кувшины.

Она опередила его, когда он приближался к краю проулка, и шмыгнула над головой, будто неоновая бабочка.

– Исчез, – отрапортовала через миг.

– Perkele, da piczki materi, – мрачно проворчал Вуко. – Исчез. Разумеется.

Выглянул, но альбиноса и правда не было на улице. Не было слышно также и шагов – вообще чего бы то ни было.

Вуко прошелся вдоль стен домов, внимательно осматривая пороги и брусчатку поблизости от нескольких подворотен, а потом зашагал в сторону склона, туда, где Подстенная утыкалась в стену, украшенную испорченным газовым фонарем, что торчал из скалы, как странный засохший цветок.

Слева за углом скала и стена дома создавали сюрреалистический хаос готической архитектуры.

Островерхие порталы соединились с карнизом и аркой, обернувшейся вокруг розетты, а всё это щетинится пинаклями и декоративными элементами баз, на всем этом растянута и скручена приросшая к стене колоннада, а в самом углу – спираль лестницы, горизонтально врезающейся в стену, словно оттиск бурильной головки, и кончается она косо торчащими воротами, расположенными на стене вверх ногами. Все вместе оно выглядело так, словно кто-то вбросил в бетономешалку кусок собора, или как архитектурный трип на кислоте.

Ошибки зерна. Тут было немало таких мест. Процесс, который отдал приказ текущей лаве создать готовый замок, действовал как нечто живое, напоминающее биосинтез и – одновременно – управляемый рост форм. И порой генерировал ошибки – по крайней мере, с точки зрения пользователя. Зачем кому-то коридор-негатив башни, тянущийся в скале, с резьбой лестницы, с окнами, глядящими в никуда, и заканчивающийся тупиком в виде слепка башенной вершины? И лестницы, выглядящие как альбом невозможных фигур? Там, где Фьольсфинн тщательно обдумал конструкцию и где у него нашлись конкретные пожелания, замок функционировал и выглядел нормально. Там, где он воображал себе районы крепости, не продуманные тщательно, заклинание действовало по инерции, и порой ему было все равно, создаются ли окна на полу, ведут ли куда-нибудь двери и расположена ли галерея горизонтально. Тут были две башни, которые переплетались друг с другом, словно лианы, или защитная стена, вьющаяся спиралью, словно змея. И масса мест, где можно было потеряться, внезапно понять, что коридор загибается вертикально вниз или что делается все уже.

По крайней мере, тут весь этот сюрреализм был снаружи, и никто не захотел бы подниматься вьющимися по спирали ступенями, ведущими к перекрученным на сто двадцать градусов дверям.

И все же кто-то пытался, если судить по кускам снега на ступенях. Продавленным и спрессованным в плоские плитки, словно те отваливались от подошв сапог.

Драккайнен осмотрелся на пустой улице, а потом взобрался по вывернутой арке и вынул из кармана ручной работы металлическую зажигалку, заправленную драконовом маслом. Просто металлический флакончик с фитильком, прикрытый завинчивающейся крышкой. Встряхнул емкость, чтобы напитать фитиль, снял крышку, подождал, пока субстанция вступит в реакцию с воздухом, и приблизил огонек к щели между дверьми и рамой. Язычок огонька затрепетал и слегка наклонился.

Двери и окна в крепости, прежде чем ими пользовались в первый раз, оставались сросшимися тонким слоем с каменным массивом. Если нужно было отворить дверь, ее следовало сначала простучать молотком по контуру, а потом крепко дернуть. Если не было каких-то неожиданностей, они должны были бы отвориться без проблем, однако до этого времени оставались приросшими, и ничего не могло оттуда выйти.

Перевернутый вход был с петлями, что выглядели совершенно нормально, и располагайся двери правильно, открылись бы без проблем. Обычно же дверные отверстия были пустыми, просто затянутыми базальтовой пленкой и половиной петель. Пленку разбивали и вешали нормальные деревянные двери с второй, кованой половиной петли: так было куда проще и дешевле. Но каменные двери вроде этих тоже случались.

Он пытался прикинуть, куда они могли вести, но не мог. Стена, в которой они открывались, отделяла эту улочку от охраняемых входов в Каверны, и наверняка там не было никакой перевернутой двери в стене в двух метрах над тротуаром. Потом стена вставала над колоннадой каверн и окружала высший уровень замка, по террасе, вырезанной на склоне. Разве что это был незаселенный квартал, но над ней находилась еще одна стена и еще одна терраса, и не понять было, где какая. Отдельные части замка, несмотря на лабиринт домов и путаницу переулков, были друг с другом похожи, и легко было потерять ориентацию. Перевернутые двери в стене с тем же успехом могли вести как внутрь горы, так и в любое другое место.

Он пристроился в зубатом от ступеней проеме, окруженном лестницей, уперся ногами, как в скальной трубе, и наклонился к дверям.

Ручки не было, только выдавленный в камень орнамент, напоминавший украшенную оковку и головки гвоздей.

– Пригодилась бы какая-нибудь бутылочка «выпей меня» или что-то вроде, – проворчал Вуко.

Дырки от ключа он тоже не нашел. А ведь эти двери открывали. Он видел петли, значит, открывались они наружу. Вернее сказать, откидывались горизонтально, как десантный люк. Наверняка удалось бы по ним войти внутрь, но сейчас у него не было желания этого делать. Он снова огляделся, но, кажется, на этой улочке он был один. Дома по другую сторону стояли без окон – просто два узких входа, окаймленных арками. Фонари тут не поставили, лишь небо и снег светились отраженным сиянием.

– Как подумаю, что где-то там, в горах, лежит мой швейцарский ножик, то аж кричать хочется. Посвети мне, Цифраль, – проворчал он, вытягивая нож. Универсальный клинок был толстоват, чтобы войти в щель двери, но в рукояти, кроме угольного обогревателя и резервного огнива, у него был еще пенал из набора мелких инструментов разведчика. Крючочки, иглы, шила, нити и маленький плоский керамический клинок, могущий служить как скальпель; плоская рукоять была изрезанной так, чтобы ее можно было использовать как плоский ключ, отвертку, пилу или миниатюрный разрезатель. Самое главное, что клинок был узким, словно лист, и почти не мог сломаться.

Драккайнен провел острием вдоль створки, там, где предполагал найти замок, – но ничего не обнаружилось. Осторожно он ощупал всю створку, пытаясь найти хотя бы что-то, что удалось бы нажать, передвинуть или провернуть, но без результата.

Он вылез из ниши, осторожно осмотрел пустую улочку, а потом отступил на шаг и критически осмотрел завернутый архитектурный хаос.

– Это должен быть какой-то типичный дешевый номер, Цифраль, – пробормотал Драккайнен. – «Что такое Канзас-Сити Шаффл? Это когда все смотрят направо, а ты идешь налево». У блондинчика времени на гимнастику не было. Вошел сразу. – Он повернул голову и взглянул еще раз. – Выровняем-ка. Предположим, что дверь стоит прямо. Колоннада тянулась бы в сторону, весь этот бардак ушел бы вверх и встал бы абсидой над аркой, в таком случае порог к тем дверям пришелся бы на эту точку…

Он снова вскарабкался внутрь ниши и старательно осмотрел последнюю ступеньку скрученной и изуродованной лестницы, что косо высовывалась над его головой. Вынул свой керамический ланцет и обвел камень острием.

– Щель, кажется, есть, – пробормотал. – А если бы дверь стояла вертикально, нога становилась бы сюда…

Он прокрутился в тесной нише и толкнул ступеньку основанием ладони. Казалось, та легко поддалась, а за дверью что-то заскрежетало. Он уперся ногами, а потом легонько толкнул дверь. Тяжелая каменная створка вдруг уступила и опустилась наружу, чуть не ударив Драккайнена по голове. Он отпустил порог и заблокировал ее плечом, а потом осторожно толкнул на место. Внутри стены раздался каменный скрежет, а потом глухой стук. Перевернутая дверь вновь была заперта.

Драккайнен спрыгнул из ниши прямо в небольшой сугроб, а потом прижался спиной к стене, вынув мачете.

– Ты хочешь туда войти? – спросила Цифраль растерянно.

– Ну, я на голову не падал. С лету, без поддержки? Пока что понаблюдаем. Увидим, кто туда входит и когда.

– Ты вдруг поумнел?

– Я не готов к радостным импровизациям. Многовато всего происходит.

Он перестал бормотать и замер с мачете в руке, но было тихо.

Спрятал клинок, смахнул плащом остатки снега вокруг двери и присыпал отпечатки сапогов в сугробе, а потом набросил капюшон и направился домой.

Они ждали сразу за углом, на Подгорной. Уже встреченный ранее Минотавр стоял на дороге, сложив руки на груди, в провоцирующей позе, с паром, вырывающимся из ноздрей, а его крокодилоподобный коллега вынырнул из закоулка за спиной Драккайнена.

– Хочу твой плащ, – загудел рогатый, дыша пивом и каким-то минеральным смрадом, похожим на карбид.

Не пойми откуда появилась неоновая птичка, закружилась вокруг головы Вуко, словно хотела его куда-то отвести. Похоже, сообщение от Фьольсфинна.

– Чудесно, – сказал Драккайнен устало. – Жаль, что нет мобилки. Наверняка бы как раз позвонила мама.

– Хочу твой плащ, – повторил с тупым упорством Минотавр. – И сапоги.

Чешуйчатый звякнул чем-то, что достал из-за пазухи. Держал в руках двухметровую цепь с ржавым шаром на конце, тяжело ударившим в мостовую. Это могло быть простое бандитское нападение. Гоп-стоп все более агрессивных обитателей Каверн.

Могло быть.

Он расстегнул плащ, сбросил его с плеч, сделав шаг в сторону и вытягивая руку с одеждой прямо в морду Минотавра. Сзади раздалось звяканье, а стоящий впереди быковатый расплел руки, показав два кривых клинка.

Разведчик уклонился, набрасывая Минотавру плащ на голову, а потом вдруг изменил направление, чтобы сократить дистанцию с рептилоидом с его цепью. Тот как раз раскрутил цепь на всю длину, и противник, вскакивающий под вращающееся оружие, совершенно поймал его врасплох. Драккайнен перехватил запястье крокодила, взяв его на рычаг, и крутанул навстречу рогатому приятелю, который, ревя, будто настоящий бык, кинулся вперед, сдирая с рогов плащ и размахивая клинками. На миг установился пат. Вуко крутился, заслоняясь рептилоидом, который все еще стискивал цепь: та гремела шаром по каменным плитам тротуара, а бык прыгал вокруг, ревел и пытался достать Драккайнена то одним, то вторым клинком. Проводил молниеносные косые уколы снизу-сверху, а Драккайнен дергал крокодилом, взятым на болевой, заслоняясь от клинков, но все равно один из ударов зацепил его щеку, а второй распорол плечо сантиметров на пять.

Бык внезапно зарычал и воткнул рептилоиду клинки в бока, провернул их и соединил, словно ножницы, выпуская тому кишки, а потом развел руки в стороны, рубанув приятеля с двух сторон по чешуйчатому горлу.

Вуко отскочил, потянувшись за спину и пихая крокодила Минотавру под ноги, а потом воткнул мачете под горло противнику. Тот поскользнулся на брусчатке, издав булькающий звук и, брызгая потоком пенной, темной крови, тяжело свалился на спину.

Драккайнен сполз по стене, дыша и выбрасывая изо рта клубы пара, и ждал, пока враг не умрет. Сгреб немного снега и прижал к рассеченному плечу.

Быкоподобный дышал хрипло и все слабее, всякий раз выбрасывая из раны ручеек распыленной крови, из его больших ореховых глаз ручьем стекали слезы, пока зрачки не расширились и не замерли неподвижно.

Ярко-желтая птаха Фьольсфинна неподвижно сидела на карнизе, ожидая, пока я встану на ноги, подберу мачете и измазанный плащ. На миг взлетает, а потом снова садится на гримс, пока я обыскиваю труп.

– Твитти, я работаю, – поясняю я. – В чем бы ни было дело, оно может подождать.

– Как ты выглядишь? Что у тебя с рукой и лицом? – спрашивает Фьольсфинн, глядя на меня, словно на призрак, что с головой под мышкой готовится идти на школьный бал. – Ты весь в крови!

– У меня был разговор с обитателями твоей утопии, не до конца довольными тем, как живется в Ледяном Саду. В чем дело?

– Она просыпается.

– И?

– Я думал, что это важно.

– Важно, но тут я ничего не могу поделать. Думаю, она в безопасности, а мы решили, что не открываем ей всего. Зажги ей небольшую лампу, пусть не просыпается в темноте. Пусть видит, что ее окружает, что там неопасно и уютно. Я должен себя перевязать, умыться и переодеться в что-то не настолько окровавленное. Как быстро она проснется?

– Дежурная медсестра говорит, что начала шевелиться и открывать глаза.

– Ну, значит, еще немного подождет, – выношу я вердикт, брызгая кровью на камень. – Прикажи дать ей воды и что-нибудь от головной боли. Насколько помню, вода онемения вызывает жестокое похмелье.

Примерно через час я собираю всех в большом белом зале, который считаю командным центром. У нас тут стол и стулья, камин, в хрустальные окна днем вливается достаточно солнца, а теперь тут горят и тихо шипят газовые лампы.

На простом дубовом столе сейчас мой порванный плащ, покрытый брызгами и пятнами крови, а на нем – скромные трофеи с обоих несчастных мутантов. Я выкупан, переодет, на щеке и плече чувствую, как натягивается кожа, намазанная клеточным клеем, а в мягком свете на порванном сукне лежат ответы. Загадочные, словно пророчество, помещенное во внутренности черной овцы.

Два кривых клинка, цепь с шаром на конце, два мешочка, полных мелочи, маленький кованый нож, не больше пальца длиной, до половины рукояти спрятанный в кожаные ножны, кусочек древесного угля, кусочек мела и завернутая в тряпочку банка жирного красного красителя. А еще небольшой рулон пергамента, покрытый знаками. Несколько простых геометрических символов и несколько строк, написанных разными алфавитами.

– Что с этими мутантами, Фьольсфинн? – спрашиваю я. – Некоторые живут тут, в верхних кварталах, я видел таких и в твоей ближней страже. Чем они отличаются от тех, из Ластовни и Каверн?

– Намерениями. В портовых кварталах обитают не только мутанты. Это места, где могут жить неграждане. Приезжие и те, кто не решился на испытание Садом. Это не дискриминация, просто они так выбрали. Добровольно. Среди прочих там есть мутанты. Такие рождаются обычно рядом с урочищами. Есть в мире и такие места, где их разводят как рабов, с определенными свойствами. Не здесь. В Саду нет рабства.

– А Отверженные Древом? В чем тут дело? – я тыкаю в норвежца чубуком трубки, словно держа пистолет.

– Это немногочисленные эпизоды. Порой при контакте с силами Сада случаются неконтролируе-мые процессы, результат которых – изменение и случаи автометакреации. Те, кто желает присоединиться к Братьям Древа, знают, чем они рискуют. Во время тренировок в спецвойсках тоже бывают несчастные случаи. Они – под моей ответственностью. Я работаю над обратимостью этого процесса, работаю, чтобы их вылечить. Они получают лекарства.

– А теперь начинают бунтовать, – говорю я. – И кто-то их умело подталкивает. Кто сможет прочесть эти строки?

– Во втором ряду надписи идут на церемониальном амитрайском, – говорит Филар. – «Весной возвратятся истинные боги».

– А вот здесь – по-нашему, – замечает Грюнальди. – «Близится Огненный Змей». «С моря придет гнев». «Один есть закон для чудовища: слабые будут пожраны». «Город для чудовищ» – это что, какой-то неудачный стих?

– Твои мутанты зовут себя «чудовищами», – объясняю я Фьольсфинну.

– «Огонь пустыни придет с моря», – медленно произносит Филар. – И я знаю этот знак. Вот этот перечеркнутый круг. Это Подземное Лоно. Так было в моем городе перед его падением. Прежде, чем моей страной овладела Подземная Мать. Перед этим я видел такие знаки на стенах, рисовали их охрой и вырезали на телах убитых. И похожие надписи, только там было: «Огонь придет из пустыни».

Устанавливается тишина.

– Но зачем он носил это на кусочках кожи? – спрашивает Варфнир. – Чтобы не забыть, или как?

– Это значит, что он не умел писать. Носил при себе уголь, краску и мел, а потом перерисовывал знаки на стену. Нужно проверить, такие ли надписи на них появляются. Каверны нужно взять под присмотр. Проверить, что за теми дверьми. Фьольсфинн, мне нужны карты и планы Сада.

– Каверны не слишком велики, – замечает Филар. – Если мы пошлем туда слишком много шпионов, они быстро сообразят. Я должен идти туда. Я жил над портом, знаю этот район и не вызову подозрений.

Я короткое время колеблюсь.

– Но пойдешь не один. Возьми Н’Деле – в конце концов, он твой человек. А как там твой друг из Долины Скорбной Госпожи? Бывший козлик?

– Его разум все еще спит. Я уже просил мастера Фьольсфинна о помощи, но он не знает, что делать, и боится деять, потому что может превратить Бенкея в чудовище.

– Когда-то ты уже пробудил его из такого состояния.

– Не из такого. Тогда он жил жизнью долины, и с ним можно было поговорить, хотя и с трудом. Теперь он просто лежит и водит глазами или сидит и играет ту проклятущую молитву к Скорбной Госпоже. Я пытался сделать то же, что в прошлый раз, но он даже не взглянул на меня.

Смотрю на Филара, поскольку в голову мою приходит некая мысль, причем без непосредственной связи с Бенкеем.

Потом я смотрю на стол. На рулоны карт, трофеи мутантов, зловещие заклинания на нескольких алфавитах. Не хватает только: «Мене текел фарес» или «Aleho he polis» со стен захваченного Константинополя.

Готовящийся бунт в Кавернах, растущая в силе странная армия безумцев ван Дикена, окруженная фанатичными последователями Фрайхофф со своей пустынной империей в полутора тысячах километров отсюда, зима, осада Дома Огня, пропавший человек Филара, Сильфана, все еще лежащая с медленно срастающейся раной в боку, Пассионария Калло в своей камере, ставшая магической термоядерной боеголовкой, что вот-вот начнет шипеть и тикать, тысячи кораблей, что прибудут весной. Пытаюсь все это уразуметь и упорядочить. Меня не обучали стратегии в глобальном масштабе. Прислали меня, чтобы я вел малые хирургические операции. Нашел нескольких пропавших землян, высвободил их из подвалов или из окруженных деревянным частоколом лесных фортов, затер следы и прибрался, а потом провел персонал станции в точку эвакуации на Пустошах Тревоги, как стадо овец, запустил радиолярию и подождал парома. Быстро, легко и понятно.

SNAFU…

Так говорили в армии вот уже два века. Situation Normal – All Fucked Up[4].

Традиция. Старая и обоснованная. SNAFU. Встреча теории и практики… Такое название должна бы носить и моя операция.

Вечером я сижу у постели Сильфаны, смотрю на ее прекрасный и чуждый профиль в слабом свете масляной лампадки и слушаю ее дыхание. За окном в хрустальные стекла бьется ветер, носит клубы снега по крышам. Вдали слышно, как лупят волны в скалы клифа и ломаются на пирсах аванпорта. Когда ветер утихает, я слышу, как капает вода с сосулек. Как пересыпаются песчинки в часах.

План занимает весь стол. Он красивый, переливается всеми цветами радуги по тонким линиям, выведенным тушью с помощью палочек, вырезанных из тростника. Он еще пахнет красителями из желез какой-то морской твари. Только-только из скриптория. У Фьольсфинна тут есть мастерская, где он разместил нескольких своих талантливых подданных, из которых сделал монахов-копиистов. Они переписывают книги, планы, технические рисунки и еще делают карты.

– Он красив, но несколько схематичен. Видна только внешняя часть крепости с высоты птичьего полета. А я хочу видеть систему коридоров, сеть каналов и пещер.

– То, о чем я знаю, – здесь, – он придвигает в мою сторону небольшую стопку листов пергамента, исчерканных коричневыми линиями схем.

– Как это: о чем знаешь? Ты не знаешь собственный замок?

– Естественно, знаю. Те части, которые я помню, те, которые я подробно придумал и спроектировал. Программа зерна – как живое существо. Я не знаю, каким образом она дополнила отсутствующие места или где начала действовать хаотически. В тех районах, что нынче освоены, все известно, все работает как должно и отображено на этих планах. Рисунок прочих коридоров может быть случайным или плановым. Это как создание топографии дыр в сыре без разрезания его на куски. Закрытые части крепости нужно изучать как систему пещер. Я это сделаю, но пока что на это просто не было времени.

– А внутри горы? Там, куда вплывают корабли?

– Там доки, амбары, верфи, кузницы, цистерны и мастерские. Там мы делаем оружие и инструмент, проводим эксперименты над метакреацией. Это хорошо охраняемые места.

– А в этих стратегически уязвимых местах у тебя тоже есть коридоры, ведущие неизвестно куда, и случайно присутствующие проходы?

– Заблокированы, закрыты и под охраной.

– А газовые и водоснабжающие системы? Их переводят на консервацию?

– Нет. Они не требует обслуживания, нам просто нужно знать систему затворов.

– Затворами мы пока что заниматься не будем, – отвечаю я, глядя на план и пытаясь локализировать угол между стеной и тем местом, где я нашел таинственную дверь.

Я уперся рогом.

Уперся рогом, зацепившись за совершенно никчемушные, казалось бы, обстоятельства – какие-то двери в стене, какого-то альбиноса, какие-то слухи и предчувствия, надписи на стенах. Потому что не мог вынести бездействия. Чувства загнанности. Ожидания. Зимней мертвенности, что замораживает даже войну. Тут невозможно вести операции большего масштаба, чем наша вылазка в Долину Скорбной Госпожи. Тут никто не ведет войну зимой: это невозможно. На их технологическом уровне, когда война в конечном итоге сводится к рукопашному бою людей с оружием из железа, снабжение – замкнутый круг. Войско должно есть, должно греться. Кормить животных, а потому ему необходимы лагеря. Которые везут на ослах и волах. А тягловые животные, как и лагерные обитатели, нуждаются в фураже, еде, воде и обогреве. Поэтому необходимы лагеря для лагерей. Армия вымерзнет в палатках, застрянет в снегу. Всякий марш приведет к потерям, сравнимым с битвой. Потому зима – нулевое время. Перерыв. Можно спрятаться с припасами под сухую крышу, греться у огня и ждать. А у меня нет времени ждать. Я не могу вынести звука капель, падающих с сосулек.

Потому мы займемся уничтожением пятой колонны в Кавернах. Поиском проблем. Просачиванием за скрытые двери. Исследованием закрытых кварталов. Пусть что-нибудь случится. Может, удастся кого-нибудь спровоцировать.

– Фьольсфинн, нам нужно снаряжение для исследования пещер. Приготовь больше биолюминесцентных фонарей, перевязочного материала и подумай о какой-то системе коммуникации и слежения. Мне нужно оборудование для наблюдения, то, что позволит слышать сквозь стены. Запусти магию и что-нибудь придумай. Ноктовизоры, камеры, направленные микрофоны. Что-нибудь для нейтрализации магии. Филар и Н’Деле, берите смену одежды и оружие, которое легко спрятать. Возьмите воду онемения и пару нетопырей. Теперь ваши легенды: вы оба хотели остаться в Ледяном Саду. Филар, ты – амитрай и почитатель Подземной Матери. Тебе не нравится, что обитатели Сада нарушают Кодекс Земли, что тут процветают индивидуализм, торговля и распущенность. А более всего раздражает тебя мастер Фьольсфинн, который ненастоящий Деющий. Сад безбожен и всякое такое, а ты ищешь настоящую религию. Попытка обратить тебя в веру в Сад для тебя – оскорбление. Ходи по тавернам, пей только отвары, ругайся и жалуйся. Повторяй всем, что в Амитрае все по-другому: люди богобоязненны, знают свое место, равны перед богиней, что храм справедлив, что пророчица творит чудеса, исцеляет – ну, всякое такое. Ты эту чепуху знаешь лучше меня. Теперь Н’Деле. Ты – наемник, ищущий работы. Хотел стать Братом Древа, но не прошел испытания. Может, тебя не изменило, но ты болен. Видишь кошмары, слаб как дитя, болит у тебя внутри. Может, какие-то видения. Считаешь, что Фьольсфинн тебя обманул, его обещания найти лекарство – ложь, и ты ищешь настоящего целителя. Деющего медика, который поставит тебя на ноги. А кроме того, ты горишь жаждой мести.

– Я захвачу мой посох шпиона и нож следопыта, – спокойно говорит парень. – Больше мне ничего не нужно.