Смертельные тайны Брындза Роберт

Невинноубиенным:

Гватемала: 1962–1996

Нью-Йорк, шт. Нью-Йорк

Арлингтон, шт. Вирджиния

Шэнксвилл, шт. Пенсильвания

11 сентября 2001 года.

Я касалась их костей. Я оплакиваю их

1

– Я умерла. Меня тоже убили.

Слова старухи разрывали душу.

– Прошу, расскажите, что тогда случилось.

Мария говорила так тихо, что мне приходилось напрягать слух, чтобы уловить ее испанскую речь.

– Я поцеловала малышей и пошла на рынок, – ответила женщина бесцветным голосом, глядя в землю. – Не знала, что никогда их больше не увижу.

Перевод шел с языка какчикель[1] на испанский, потом обратно, а затем, когда за вопросами следовали ответы, лингвистический цикл повторялся снова. И суть повествования от этого не становилась менее ужасной.

– Когда вы вернулись домой, сеньора Ч’и’п?

– A qu hora regreso usted a su casa, Seora Ch’i’p?

– Chike ramaj xatzalij pa awachoch, Ixoq Ch’i’p?

– Ближе к вечеру, когда продала фасоль.

– Дом горел?

– Да.

– Ваша семья была в доме?

Кивок.

Я наблюдала за старухой-майя, ее сыном средних лет и молодой женщиной, культурным антропологом Марией Паис, которые вызывали к жизни такие страшные воспоминания, что их с трудом можно было описать словами. Чувствовала, как накатывают злость и смертельная тоска, подобные собирающимся на горизонте грозовым тучам.

– Что вы сделали?

– Похоронили их в колодце – в спешке, пока не вернулись солдаты.

Я разглядывала старуху: сморщенное коричневое лицо, мозолистые руки, длинные, скорее седые, чем черные, волосы. Голова ее была повязана платком с вышитым ярким красно-розово-желто-синим узором, более древним, чем окружавшие нас горы. Край платка трепал ветер.

Женщина не улыбалась, не хмурилась и, к моему облегчению, никому не смотрела в глаза. Я знала: если ее взгляд хоть на мгновение задержится на мне, я тотчас почувствую ее жестокую боль. Возможно, она сама это поняла и отводила глаза, чтобы не увлекать остальных в бездну, что скрывалась за ними.

Или она просто никому не доверяла. Возможно, после того, что старушке довелось увидеть, она не могла больше открыто смотреть в лицо незнакомцам.

У меня закружилась голова. Перевернув ведро, я села и огляделась.

Я находилась на высоте в шесть тысяч футов в западных нагорьях Гватемалы, на дне ущелья с отвесными стенами, в селении Чупан-Я, что означало «Между горами», примерно в ста двадцати пяти километрах от города Гватемала, столицы страны.

Вокруг разливалось море зелени: буйные леса перемежались похожими на островки небольшими полями и садовыми участками. Тот тут, то там гигантскую шахматную доску прорезали ряды рукотворных террас, спускавшиеся, подобно игривым водопадам. Вершины высоких гор окутывал туман, отчего их очертания выглядели размытыми, словно на картинах Моне.

Я редко видела такие прекрасные пейзажи: горы Грейт-Смоки-Маунтинс, Гатино[2] в Квебеке в свете северного сияния, барьерные рифы у побережья Каролины, вулкан Халеакула на рассвете. От красоты окружавшего ландшафта у меня лишь сильнее разрывалось сердце при мысли о предстоящей задаче.

Я судебный антрополог, моя работа – откапывать и исследовать мертвецов. Я опознаю сожженные, мумифицированные, разложившиеся и превратившиеся в скелеты тела, которые могли бы иначе отправиться в безымянные могилы. Иногда идентификация общая: белая женщина, чуть старше двадцати. Порой удается подтвердить предполагаемую личность. В некоторых случаях я выясняю, как умерли люди или как были изуродованы их тела.

Я привыкла к смерти. Мне знаком ее запах, ее вид, ее суть. Профессия закалила меня эмоционально, и я многому научилась.

Но слова старухи пробили броню, в которую я сама себя заковала.

Снова закружилась голова.

«Все из-за высоты», – подумала я, опустив голову и глубоко дыша.

Большую часть жизни я провожу в Северной Каролине и Квебеке, работаю на обе страны; в Гватемалу же отправилась на месяц добровольцем в качестве временного консультанта Фонда судебной антропологии Гватемалы, ФСАГ, который занимался поисками и опознанием пропавших без вести во время гражданской войны 1962–1996 годов, одного из самых кровавых конфликтов в латиноамериканской истории.

За неделю с момента моего приезда я многое узнала. Численность пропавших – от ста до двухсот тысяч. Большая часть – крестьяне, среди которых было немало женщин и детей. Основную ответственность за резню несла гватемальская армия и присоединившиеся к ней полувоенные формирования.

Обычно жертв расстреливали или зарубали мачете. Селениям не всегда везло так, как Чупан-Я, где жители успели спрятать своих мертвецов. Чаще тела хоронили в братских могилах, сбрасывали в реки, оставляли под развалинами хижин и домов. Семьям ничего не объясняли, пропавших никто не искал. Комиссия ООН по восстановлению исторической правды посчитала эту бойню геноцидом народа майя.

Родственники и соседи называли пропавших без вести «desaparecidos» – «исчезнувшие». ФСАГ пытался отыскать их, точнее, их останки. А я вызвалась помочь.

Сюда, в Чупан-Я, солдаты и гражданские патрульные вошли августовским утром 1982 года. Боясь, что их обвинят в сотрудничестве с местным партизанским движением и накажут, мужчины бежали. Женщинам и детям велели собраться на нескольких крестьянских участках. Они подчинились: поверили военным или, может быть, испугались. Солдаты много часов насиловали женщин, а потом убили и их, и детей. Все дома в долине сожгли дотла.

Выжившие говорили о пяти общих могилах. По их словам, двадцать три женщины и ребенка лежали на дне колодца за спиной сеньоры Ч’и’п.

Старуха продолжала рассказ. Позади нее виднелось сооружение, которое мы возвели три дня назад, чтобы защитить окрестности колодца от дождя и солнца. На металлических стойках висели рюкзаки и футляры от фотокамер, яма под ними была накрыта брезентом. Ящики, ведра, лопаты, крюки, щетки и контейнеры – там же, где мы оставили их сегодня утром.

От столба к столбу вокруг раскопа тянулась веревка – граница между зрителями и работниками. Внутри сидели трое ничем не занятых членов команды ФСАГ. Снаружи стояли жители деревни, которые приходили сюда каждый день и молча наблюдали за нами.

А еще полицейские, которым приказали нас остановить.

Мы уже были близки к обнаружению доказательств, когда пришло распоряжение прекратить раскопки. В земле начали попадаться пепел и головешки, цвет которых менялся от коричневато-красного до кладбищенского черного. В сите, просеивая песок, мы нашли детскую заколку, фрагменты одежды, крошечную туфельку…

Господи! Неужели семья старухи действительно лежала всего в нескольких дюймах от точки, где мы остановились?

Пять дочерей и девять внуков – расстрелянные, зарубленные и сожженные в собственном доме вместе с соседками и их детьми. Как вынести такую потерю? Что могла этой женщине предложить жизнь, кроме нескончаемой боли?

Окинув взглядом окружающий пейзаж, я заметила среди листвы полдюжины крестьянских дворов. Над черепичными крышами саманных[3] хижин поднимался дым. В каждом дворе стоял уличный туалет и бегали одна или две тощие коричневые собаки. Во дворах побогаче можно было увидеть кур, худую свинью, велосипед.

Две дочери сеньоры Ч’и’п жили в селении на восточном склоне. Еще одна жила наверху, где стояли машины ФСАГ. Обе были замужем. Возраст их старуха не помнила. Их детям было три дня, десять месяцев, два, четыре и пять лет.

Младшие дочки еще оставались дома. Им было одиннадцать и тринадцать лет.

Семьи, связанные сетью тропинок и сетью генов. Эта долина была их миром.

Я представила, как сеньора Ч’и’п в тот день возвращалась домой, возможно, по той же самой тропинке, по которой наша команда с трудом спускалась каждое утро и поднималась каждый вечер. Она продал фасоль и, вероятно, радовалась.

А потом – кошмар.

Двадцать лет – не слишком долго, чтобы забыть. Даже жизни не хватит.

Как часто она о них думает? Следуют ли за старушкой призраки, когда она бредет на рынок той же дорогой, что и в тот роковой день? Проскальзывают ли они за рваную занавеску на ее окне, когда на долину опускается ночь? Населяют ли они ее сновидения? Являются, улыбаясь и смеясь, как при жизни? Или окровавленные и обугленные, какими она нашла их после смерти?

В глазах затуманилось, и я снова опустила голову, уставившись в землю. Как могут люди так поступать с другими людьми? С беспомощными, женщинами и детьми, которые не сопротивляются? Вдали послышался раскат грома.

Несколько секунд – а может быть, лет – спустя беседа прекратилась, и непереведенный вопрос повис в воздухе. Подняв взгляд, я увидела, что Мария и ее переводчик смотрят на холм за моей спиной. Сеньора Ч’и’п продолжала стоять, уставившись на собственные сандалии, приложив ладонь к щеке и сжав пальцы, словно новорожденная.

– Матео вернулся, – сказала Элена Норвильо, работница ФСАГ из района Эль-Петен.

Женщина поднялась на ноги, я повернулась к ней. Остальные наблюдали из палатки.

По одной из тропинок, что извивались в ущелье, спускались двое. Впереди шел мужчина в голубой ветровке, потертых джинсах и коричневой шляпе. Я не могла на таком расстоянии прочесть буквы, но знала, что над полями его головного убора написано «ФСАГ». Мы – все шестеро – носили такие же шляпы. За ним человек в костюме и галстуке нес складной стул.

Мы смотрели, как двое пробираются сквозь заросли кукурузы, стараясь случайно не повредить рассаду фасоли или картофельную грядку, которые мало что значили для нас, но давали насущно необходимую еду или доход владельцам.

– Получил? – крикнула Элена, когда они подошли на двадцать ярдов.

Матео показал большой палец.

Предписание приостановить раскопки поступило от главы местного муниципалитета. В соответствии с их трактовкой правил эксгумации работы не могли проводиться в отсутствие судьи – окружного прокурора по-гватемальски. Чиновник, что явился сегодня утром и не обнаружил судью, приказал прекратить раскопки. Матео отправился в столицу, чтобы добиться отмены постановления.

Матео повел спутника прямиком к двоим охранникам в форме, сотрудникам национальной гражданской полиции, и протянул им документ. Старший полицейский поправил ремень автомата, взял бумагу и начал читать, наклонив голову. В блестящем черном козырьке его фуражки отражалось угасающее вечернее солнце. Его напарник стоял со скучающим видом, выставив вперед ногу.

После короткого обмена репликами с гостем в костюме старший полицейский вернул Матео документ и кивнул.

Жители деревни молча, но с любопытством наблюдали, как Хуан, Луис и Роза встали и хлопнули друг друга по плечам. К ним присоединились Матео и его спутник, а затем Элена.

Идя к палатке, я снова взглянула на сеньору Ч’и’п и ее взрослого сына. Тот хмурился, всем своим видом демонстрируя ненависть. «Ненависть к кому? – подумала я. – К тем, кто зверски убил его семью? К тем, кто явился из другого мира, чтобы потревожить их кости? К далеким властям, которые готовы помешать даже столь небольшим усилиям? К тому, что он сам остался жив в тот день»? Его мать стояла как деревянная, лицо ее ничего не выражало.

Матео представил человека в костюме как Роберто Амадо, представителя судьи. Судья города Гватемала постановил, что присутствие Амадо обеспечивает соблюдение правил эксгумации. Амадо должен был оставаться с нами весь период раскопок, наблюдать и записывать, чтобы подтвердить качество работ для суда.

Новоприбывший пожал всем нам руки, прошел в угол огороженного участка, разложил свой стул и сел. Матео начал отдавать распоряжения.

– Луис, Роза, займитесь просеиванием. Мы с Темпе будем копать. Хуан, выноси землю. При необходимости поменяемся.

У Матео был маленький V-образный шрам на верхней губе, превращавшийся в U, когда он улыбался. Сегодня V оставалось острым, словно гвоздь.

– Элена, документируешь и фотографируешь. Кости, предметы – полный фотопротокол. Нужно учесть каждую молекулу.

– Где Карлос и Молли? – спросила Элена.

Карлос Мензес был членом аргентинской правозащитной организации, которая консультировала ФСАГ с момента его образования в 1992 году. Молли Каррауэй, археолог, недавно приехала из Миннесоты.

– Ведут сюда второй грузовик. Чтобы вывезти все оборудование и находки, нам потребуется еще одна машина. – Он посмотрел на небо. – Гроза будет через два часа; если повезет – через три. Давайте найдем этих несчастных, пока не началась еще какая-нибудь юридическая чушь.

Я собирала лопаты и укладывала их в привязанное к веревке ведро. Матео сунул бумагу из суда в свой рюкзак и повесил его на перекладину. Черноглазый и черноволосый, фигурой он походил на пожарный гидрант – такой же низенький и коренастый. Я увидела, как вздулись мышцы на его шее и руках, когда они с Луисом оттаскивали брезент с раскопа.

Матео поставил ногу на первую из земляных ступеней, которые мы выкопали в стене ямы. Земля с тихим шуршанием осыпалась на дно в двух метрах ниже. Матео начал медленно спускаться.

Когда мы добрались до дна, я поставила ведро и застегнула ветровку. Три последних дня многому меня научили. В мае в нагорьях стояла приятная погода, но под землей липкий холод пронизывал до костей. Каждый вечер я покидала Чупан-Я продрогшая, с онемевшими пальцами.

Я спускалась следом за Матео, ставя боком ноги и на каждом шагу пробуя землю на прочность. Вокруг смыкался мрак, и сердце мое билось все сильнее.

Матео протянул мне руку. Шагнув с последней ступени, я оказалась в яме размером не больше шести квадратных футов, со скользкими стенами и дном. Во влажном воздухе пахло гнилью.

Сердце отчаянно колотилось в груди, вдоль позвоночника скатилась капля пота – как всегда в темных узких местах.

Я отвернулась от Матео, притворившись, будто чищу совок. Руки у меня дрожали.

Закрыв глаза, я отогнала клаустрофобию, представив себе дочь – Кэти-малышку, Кэти в Университете Вирджинии, Кэти на пляже. Представила моего кота Верди, мой дом в Шарлотте, мою квартиру в Монреале.

Вспомнила слова первой пришедшей в голову песни – «Harvest Moon» Нила Янга – и почувствовала, как успокаивается дыхание и сердцебиение.

Открыв глаза, взглянула на часы. Пятьдесят семь секунд. Хуже, чем вчера, но лучше, чем во вторник. И намного лучше, чем в понедельник.

Матео уже стоял на коленях, скреб влажную почву. Я перешла в противоположный угол ямы, и последующие двадцать минут мы молча работали совками: обследовали землю и просеивали ее в ведра.

Все чаще попадались разные предметы: осколок стекла, кусок металла, обугленное дерево. Элена упаковывала и заносила в список каждый образец.

Сверху доносился шум внешнего мира – чьи-то шутки, просьбы, лай собак. Я то и дело поглядывала наверх, подсознательно подбадривая себя.

На нас смотрели мужчины в шляпах гаучо[4], женщины в традиционных узорчатых одеждах майя, цеплявшиеся за их юбки дети, младенцы с круглыми черными глазами, привязанные к спинам матерей разноцветной тканью, – все с высокими скулами, черными волосами и кожей цвета охры.

В очередной раз бросив взгляд наверх, я заметила маленькую девочку, которая сжимала пальчиками веревочное ограждение, высоко подняв руки. Обычный ребенок: пухлые щеки, грязные ноги, косички.

Я ощутила болезненный укол.

Девочка была того же возраста, что и одна из внучек сеньоры Ч’и’п. Волосы ее скрепляли такие же заколки, как и та, что мы нашли в сите.

Я улыбнулась. Малышка отвернулась и прижалась к ногам матери. Смуглая рука опустилась и погладила ее по голове.

По словам свидетелей, яма, в которой мы работали, предназначалась под резервуар для воды. Его начали строить, но так и не закончили, а в ночь резни поспешно превратили в необозначенную могилу.

Могилу для таких же людей, как и те, что наблюдали сверху.

Я продолжала копать, чувствуя, как меня охватывает ярость.

Сосредоточься, Бреннан. Направь свой гнев на то, чтобы найти доказательства. Делай то, что можешь.

Через десять минут совок коснулся чего-то твердого. Отложив инструмент в сторону, я расчистила грязь пальцами.

Находка была тонкой, словно карандаш, со скошенной шейкой, которая заканчивалась неровной поверхностью. Над шейкой – крошечная головка. Вокруг шейки и головки – круглая чашечка.

Присев на корточки, я посмотрела внимательнее. Бедро и таз. Кости ребенка не старше двух лет.

Я посмотрела наверх, и – встретилась взглядами с девочкой. Та снова отвернулась. Но на этот раз малышка все же выглянула из складок материнской юбки, застенчиво улыбаясь.

Господи Иисусе!

Глаза жгло от слез.

– Матео!

Я показала на косточки. Матео подполз в мой угол.

Бедренная кость была по всей длине испещрена черными и серыми пятнышками – следами огня и дыма. Конец ее побелел и стал хрупким – видимо, обгорел намного сильнее.

Несколько мгновений мы оба молчали.

– Мы нашли их, – тихо проговорил Матео, перекрестившись.

Встав, он повторил эту фразу, и у края колодца собралась вся команда.

«Кого мы нашли, Матео? – промелькнула мысль. – Жертв, не убийц. Каковы шансы, что действовавших с санкции правительства живодеров обвинят, не говоря уже о том, что накажут»?

Элена сбросила вниз камеру и пластиковый маркер с цифрой 1. Установив номер, я сделала несколько снимков.

Мы с Матео снова начали копать, остальные просеивали поднятую наверх землю. Через час я заняла место у сита. Еще через час снова спустилась в колодец.

Гроза все не начиналась, и резервуар для воды рассказал нам свою историю.

Ребенка, чьи останки я нашла, опустили в тайную могилу одним из последних. Под ним и вокруг лежали остальные: одни – сильно обугленные, другие – едва обгоревшие.

Ближе к вечеру находкам были присвоены семь номеров, и из груды костей на нас таращились пять черепов. Три жертвы взрослые, из них по крайней мере двое подростков. Номер первый был ребенком. Оценить возраст остальных не представлялось возможным.

Уже в сумерках я нашла то, о чем вряд ли смогу забыть до конца жизни. Более часа работая над скелетом номер пять, обнажила череп с нижней челюстью и очистила грязь с позвонков, ребер, таза и конечностей. Проследив расположение ног, обнаружила кости ступней, смешавшиеся с костями рядом.

Скелет номер пять. Женщина. Надбровных дуг нет, скулы гладкие и изящные, сосцевидные отростки височной кости маленькие. Нижнюю часть тела окутывали остатки сгнившей юбки, такой же, как и десяток у меня над головой. На хрупкой фаланге пальца виднелось ржавое обручальное кольцо.

Хотя краски давно выцвели и расплылись, я смогла различить узор на материи, прилегавшей к верхней части туловища. Между костями рук, на провалившейся грудной клетке, лежал сверток с другим узором. Осторожно отогнув уголок, я взялась кончиками пальцев за ткань и отвела в сторону внешний слой.

Когда-то в монреальской лаборатории меня попросили исследовать содержимое джутового мешка, который нашли на берегу озера. Я извлекла оттуда несколько камней и кости – столь хрупкие, что сперва приняла их за птичьи, но ошиблась. В мешке были останки трех котят, которых нагрузили камнями и утопили. Отвращение мое было столь велико, что пришлось сбежать из лаборатории и пройтись пешком несколько миль, прежде чем получилось вернуться к работе.

В свертке, который сжимал в костлявых руках скелет номер пять, я обнаружила тоненький позвоночник, который огибала миниатюрная грудная клетка, кости ног и рук величиной со спички и крошечную челюсть.

То был маленький внук сеньоры Ч’и’п.

Среди тонких, как бумага, обломков черепа виднелась пуля калибра 556 – такие используются в штурмовых винтовках.

Я помнила, что чувствовала при виде невинно убитых котят. На этот раз я ощутила неподдельный гнев. Вокруг могилы не было улиц, по которым я могла бы пройтись, чтобы успокоиться. Я смотрела на маленькие косточки, пытаясь представить нажавшего на спуск человека. Как он мог спать по ночам? Как он мог днем смотреть в лица людям?

В шесть Матео распорядился заканчивать работу. Воздух наверху пах дождем, среди тяжелых черных туч сверкали молнии. Местные жители ушли.

Мы быстро накрыли колодец, сложили оставшееся внизу снаряжение и подняли наверх то, что собирались унести. Пока мы трудились, по временной крыше над головами застучали большие холодные капли дождя. Амадо, представитель окружного прокурора, ждал нас, сложив свой складной стул, с ничего не выражающим лицом.

Матео подписал документы и передал их полицейским, после чего мы двинулись через заросли кукурузы, один за другим, словно муравьи по запаховой дорожке. Едва начали долгий подъем по крутому склону, разразилась гроза. Струи дождя ударили в лицо, мгновенно намочив волосы и одежду. Сверкнула молния. Грянул гром. Деревья и стебли кукурузы гнулись на ветру.

Вода хлынула вниз по склону, превратив тропу в скользкий поток коричневой грязи. Я то и дело спотыкалась, сильно ударилась сперва одним коленом, потом другим, но упрямо карабкалась наверх, правой рукой цеплялась за растительность, а в левой тащила мешок с совками. Из-за дождя и темноты ничего не было видно, но я слышала голоса остальных сверху и снизу. Каждый раз, когда в небе вспыхивала молния, видела их белые силуэты. Ноги дрожали, в груди жгло.

Прошла целая вечность, прежде чем я поднялась на гребень горы и выбралась на клочок земли, где мы одиннадцать часов назад оставили машины. Я укладывала совки в кузов пикапа, когда раздался едва слышный на фоне ветра и дождя звонок спутникового телефона Матео.

– Кто-нибудь может ответить? – крикнул тот.

Спотыкаясь и оскальзываясь, я схватила его рюкзак, вытащила трубку и нажала кнопку.

– Темпе Бреннан! – крикнула.

– Ты еще на раскопках?

Говорили по-английски. Молли Каррауэй, моя коллега из Миннесоты.

– Собираемся уезжать. Льет как из ведра, – крикнула я, стряхивая воду с глаз.

– Здесь сухо.

– Где ты?

– Только что проехали Сололу[5]. Задержались. Слушай, кажется, нас преследуют.

– Преследуют?

– Черный седан висит на хвосте с самой Гватемалы. Карлос пытался оторваться, но тот присосался, словно пиявка.

– Можешь понять, кто за рулем?

– Вряд ли. Стекла тонированные, и…

Громкий глухой удар. Крик. Затем – помехи, словно телефон упал и покатился.

– Господи! – приглушенный голос Карлоса.

– Молли?

Я слышала разговор на повышенных тонах, но не могла различить слов.

– Молли, что случилось?

Крики. Еще удар. Скрежет. Автомобильный клаксон. Громкий хруст. Мужские голоса.

– Что происходит? – закричала я, чувствуя, как голос срывается от ужаса.

Нет ответа.

Громкая команда.

– Пошел к черту! – голос Карлоса.

– Молли! Скажи, что происходит? – завопила я.

Остальные прекратили погрузку и уставились на меня.

– Нет! – донесся до меня полный паники голос Молли Каррауэй, словно из далекой галактики. – Пожалуйста! Нет!

Два приглушенных хлопка.

Снова крик.

Еще два хлопка.

Тишина.

2

Мы нашли Карлоса и Молли примерно в восьми километрах от Сололы, в девяноста с лишним километрах от столицы Гватемалы и менее чем в тридцати от места раскопок.

Дождь не прекращался. Наша колонна с трудом двигалась по узкой каменистой тропе, соединявшей край долины с асфальтированной дорогой. Увязла одна машина, за ней другая. Чтобы освободить колеса, потребовались усилия всей команды. Потратив немало сил посреди океана грязи, мы вернулись в авто и поехали дальше, похожие на туземцев Новой Гвинеи в траурной раскраске.

Обычно до асфальта можно было добраться за двадцать минут, но в этот вечер дорога заняла больше часа. Я цеплялась за подлокотник и раскачивалась из стороны в сторону, чувствуя, как внутри все сжимается от тревоги. Меня и Матео мучили одни и те же вопросы, хотя мы о них и не говорили. Что случилось с Молли и Карлосом? Что мы найдем? Почему они так задержались? Действительно ли за ними гнались? Кто? Где теперь их преследователи?

Едва мы выехали на шоссе, сеньор Амадо вышел из джипа, поспешил к своей машине и уехал в ночь. Представитель окружного прокурора явно не испытывал никакого желания задерживаться в нашей компании хоть на мгновение дольше необходимого.

Дождь преследовал нас с самой долины, даже на асфальте было небезопасно. Через пятнадцать минут мы заметили пикап ФСАГ в кювете на противоположной стороне дороги. Фары его горели под косым углом, дверца со стороны водителя была распахнута. Резко развернувшись, Матео затормозил на обочине. Я выскочила из кабины еще до того, как машина полностью остановилась, чувствуя, как тяжелый холодный страх сдавливает внутренности.

Дождь и темнота не помешали мне заметить темные брызги, покрывавшие внешнюю панель со стороны водителя. А увиденное внутри заставило похолодеть.

Карлос лежал за рулем, согнувшись пополам, ногами и головой к открытой дверце, словно его втолкнули снаружи. Волосы на затылке и спина рубашки – цвета дешевого вина. Из сиденья сочилась кровь, стекая в лужу вокруг педалей газа и тормоза. На джинсах и ботинках правозащитника росли чудовищные пятна.

Молли сидела с пассажирской стороны, держась одной рукой за ручку дверцы. Другая ее рука лежала на коленях ладонью вверх. Она обмякла, словно тряпичная кукла, раздвинула ноги и откинула под странным углом голову на спинку сиденья. На ее нейлоновой блузке расползались два грибообразных потека.

Перебежав обочину, я дрожащими пальцами коснулась горла Карлоса. Ничего. Передвинула руку, пытаясь нащупать признаки жизни. Ничего. Проверила запястье. Ничего.

Господи! Сердце отчаянно колотилось в груди.

Подбежал Матео, жестами показывая, чтобы я проверила Молли. Подобравшись к ней, я просунула руку в открытое окно и пощупала пульс. Ничего. Я снова и снова прижимала пальцы к бледной коже на ее горле. Напротив что-то кричал в телефон Матео, повторяя мои лихорадочные попытки.

На четвертый раз я ощутила пульс, слабые и неуверенные толчки. Он едва чувствовался, но был!

– Она жива! – крикнула я.

Рядом оказалась Элена. Блеснули ее широко раскрытые глаза. Женщина открыла дверцу, и я, нагнувшись, подхватила Молли на руки. Усадила ее вертикально и, чувствуя, как дождь жалит шею, расстегнула куртку пострадавшей, задрала свитер – и нашла два источника кровотечения. Расставив для равновесия ноги пошире, я зажала ладонями раны, молясь, чтобы помощь прибыла вовремя.

В ушах стучала собственная кровь. Сто ударов в минуту. Тысяча.

Я тихо шептала на ухо Молли, пыталась ее ободрить, упрашивала остаться со мной. Руки онемели, ноги свело судорогой, спина ныла от напряжения.

Остальные жались друг к другу, обменивались короткими фразами или обнимались. Из проносящихся мимо машин к нам поворачивались любопытные лица, но никто не хотел ввязываться в драму, что разворачивалась на дороге в Сололу.

Лицом Молли напоминала привидение, губы посинели по краям. Я заметила на ней золотую цепочку, крошечный крестик, наручные часы. Стрелки показывали восемь двадцать одну. Поискала мобильный, но его нигде не было видно.

Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Где-то завыла собака, ей ответила другая. Осторожно пискнула ночная птица, потом еще раз.

Наконец я заметила вдали на шоссе красный огонек.

– Они уже здесь, – прошептала я на ухо Молли. – Держись, девочка. Все будет хорошо.

Я чувствовала, как скользят пальцы. Кровь и пот.

Красный огонек приблизился и разделился надвое. Несколько минут спустя на обочине с визгом затормозили машины «скорой» и полиции, обдав нас гравием и теплым воздухом. Красный пульсирующий свет упал на блестящий асфальт, мокрые от дождя автомобили, бледные лица.

Молли и Карлоса перенесли в «скорую», и она умчалась в сторону Сололы. Элена и Луис поехали следом. После короткого допроса остальным разрешили вернуться в Панахачель, где мы жили, а Матео отправился в управление полиции в Сололе.

Наша команда размещалась в «Санта Розе», недорогом отеле, что спрятался в переулке возле авениды[6] Эль-Фруталь. Войдя в свой номер, я разделась, бросила грязную одежду в угол и приняла душ, благодаря ФСАГ за то, что они дополнительно оплачивали горячую воду. Хотя после бутерброда с сыром и яблока в полдень у меня не было во рту ни крошки, страх и усталость отбили всяческое желание есть. Я рухнула на постель, не в силах избавиться от мыслей о жертвах в колодце в Чупан-Я и в ужасе думая о Молли и Карлосе.

Ночью меня мучили кошмары. Осколки младенческого черепа. Невидящие глазницы. Кости рук, замотанные в истлевший гюипиль[7]. Забрызганный кровью пикап.

Казалось, что гибели не избежать – ни днем, ни ночью, ни в прошлом, ни в настоящем.

Я проснулась от крика попугаев. Сквозь ставни сочился слабый серый утренний свет солнца. Случилось нечто ужасное. Но что?

Холодной волной нахлынули воспоминания о вчерашнем вечере. Подтянув колени к груди, я полежала несколько минут, боясь новостей, – но знать было необходимо.

Откинув лоскутное одеяло, я проделала укороченный утренний ритуал, после чего надела джинсы, футболку, свитер, куртку и кепи.

Матео и Элена пили кофе за столом во дворе, на фоне оранжево-розовых стен. Я присоединилась к ним. Сеньора Саминес поставила передо мной кофе, а затем принесла остальным по тарелке с huevos rancheros[8], черной фасолью, картошкой и сыром.

– Desayuno? – спросила она. – Завтрак?

– S, gracias[9].

Добавив сливок в кофе, я посмотрела на Матео.

Он заговорил по-английски:

– Карлос получил пулю в голову и еще одну в шею. Он мертв.

Кофе у меня во рту превратился в кислоту.

– Молли дважды выстрелили в грудь. Она пережила операцию, но сейчас в коме.