Смертельные тайны Брындза Роберт
– Не сдерживайтесь.
– Какой нормальный родитель будет считать дружбу подростков легкомысленным поведением? – Голос Галиано сочился презрением.
– Я подумала точно так же. Чем занимается папаша, если может позволить себе «мерседес» и беширский ковер?
– Херарди вместе с братом владеют крупнейшей в Гватемале компанией по продаже автомобилей.
Мы ехали в сторону резиденции посла.
– Но он прав. – Я ткнула пальцем в приборную панель и стерла отпечаток ладонью. – Мы ни черта не знаем про тот скелет.
– Узнаем.
Я снова ткнула в панель пальцем.
– Думаете, Люси и впрямь была настолько покладиста, как считает ее отец?
Галиано пожал плечами и приподнял брови – жест выглядел очень по-французски для гватемальского полицейского.
– Кто знает? Опыт подсказывает, что такое бывает крайне редко.Я оставила на приборной панели еще два отпечатка. За окном мелькнули деревья. Через несколько поворотов мы въехали на улицу с большими домами в глубине просторных, профессионально ухоженных участков. В основном виднелись лишь их черепичные крыши.
– Впрочем, в одном Херарди, возможно, прав.
– В чем? – спросила я.
– Насчет Шанталь Спектер.
Посол и его семья жили за живой изгородью, ничем не отличавшейся от той, что окружала дом Херарди. Участок также опоясывала находящаяся под напряжением ограда с огромными, украшенными орнаментом чугунными воротами и охраной.
Свернув на дорожку, Галиано протянул удостоверение в окно первому секьюрити. Тот наклонился, затем шагнул к будке. Через несколько секунд ворота распахнулись внутрь.
Мы по широкой дуге подъехали к дому, где удостоверение проверил второй охранник. После чего он нажал кнопку звонка. Дверь открылась, и нас передали слуге.
– Миссис Спектер ждет, – сказал тот, глядя куда-то в сторону. – Прошу за мной.
Обстановка мало отличалась от дома Херарди: обшитый деревянными панелями кабинет, дорогая плитка, мебель и произведения искусства. Ковер на этот раз был бахтиярский.
Встреча наша, однако, выглядела совершенно иначе.
У миссис Спектер были медного цвета волосы и ярко накрашенные губы и ногти. Шелковый брючный костюм цвета лепестков подсолнуха и такие же сандалии. Тонкая материя словно плыла вокруг хозяйки дома, шедшей нам навстречу, и вместе с ней плыл запах духов «Иссей Мияки».
– Рада вас видеть, детектив Галиано, – произнесла она с французским акцентом. – Хотя, конечно, предпочла бы, чтобы это случилось при иных обстоятельствах.
– Как вы себя чувствуете, миссис Спектер?
Ее пальцы казались призрачными в коричневой ладони Галиано.
– Хорошо, спасибо. – Дама с отработанной улыбкой повернулась ко мне. – Это та молодая женщина, о которой вы говорили?
– Темпе Бреннан, – представилась я.
Миссис Спектер протянула руку с ярко-красными ногтями. Кожа ее была такой нежной, а кости столь изящными, что я, казалось, пожимаю руку ребенка.
– Спасибо, что согласились оказать услугу местным властям. Это очень много значит для моего мужа и меня.
– Надеюсь помочь, чем смогу.
– Прошу извинить меня за грубые манеры.
Она приложила одну руку к груди, показывая другой на кресла в нише по правую сторону комнаты.
– Садитесь, пожалуйста. Хотите чаю или кофе? – Хозяйка перевела взгляд с Галиано на меня.
Мы оба отказались.
– Скажите же, детектив, что у вас хорошие новости.
– Боюсь, у меня их нет, – мягко ответил Галиано.
Краска отлила от ее лица. Улыбка дрогнула, но не угасла.
– Но и плохих тоже нет, – поспешно добавил он. – Просто хотелось связаться с вами, проверить кое-какие факты и узнать, не произошло ли чего-нибудь со времени нашего последнего разговора.
Она опустила руку на подлокотник, откинувшись на спинку кресла.
– Я пыталась, как могла, но в голову не приходит ничего, кроме того, что я вам уже рассказывала.
Несмотря на все ее усилия, улыбка исчезла с ее лица, и она потянула за нить, что болталась в обивке кресла.
– Ночами не сплю, раз за разом вспоминая прошлый год. Я… мне трудно говорить, но я, похоже, упустила многое из того, что происходило прямо на моих глазах.
– Шанталь переживала трудные времена. – Тон Галиано не имел ничего общего с тем, что я слышала в доме Херарди. – Как вы сами говорили, она не отличалась открытостью в общении с вами и вашим мужем.
– Мне следовало быть наблюдательнее, восприимчивее…
Лицо ее в обрамлении рыжих волос казалось мертвенно-белым. Лакированный ноготь бездумно перебирал нити обивки, словно управляемый из независимого источника.
У меня сжалось сердце от жалости к ней, и я попыталась найти слова утешения.
– Не вините себя, миссис Спектер. Никто из нас не в силах полностью контролировать своих детей.
Она перевела взгляд с Галиано на меня. Даже в тусклом свете я видела ее ярко-зеленые контактные линзы.
– У вас есть дети, доктор Бреннан?
– Дочь – студентка университета. Я знаю, как тяжело порой бывает с подростками.
– Да.
– Вы не против, если мы еще раз вернемся к некоторым вопросам, миссис Спектер? – спросил Галиано.
– Если это может хоть чем-то помочь…
Достав блокнот, он начал уточнять имена и даты. Все это время миссис Спектер бездумно теребила обивку: то топорщила, то разглаживала. Ноготь то и дело царапал ткань, подбрасывая в воздух волокна.
– Первый раз Шанталь арестовали в позапрошлом году в ноябре.
– Да, – бесстрастно ответила она.
– В отеле «Санта Люсия» в Первой зоне.
– Да.
– Второй раз – в прошлом июле.
– Да.
– В отеле «Белла Виста».
– Да.
– С августа по декабрь прошлого года Шанталь провела в Канаде, лечилась от наркотической зависимости.
– Да.
– Где?
– В реабилитационном центре возле Шибугамо.
Глядя, как тонкое волоконце планирует на пол, я вдруг вздрогнула, услышав знакомое название. Посмотрела на Галиано, но он, похоже, ничего не заметил.
– Это в Квебеке?
– На самом деле это лагерь в нескольких сотнях миль к северу от Монреаля.
Однажды я летала в Шибугамо на эксгумацию. Лес там был такой густой, что вид с самолета напоминал цветную капусту.
– Программа учит молодежь брать на себя ответственность за употребление наркотиков. Порой это тяжело, но мы с мужем решили, что так ей будет лучше. – Она слабо улыбнулась. – Отдаленное расположение гарантирует, что все участники пройдут полный курс терапии.
Допрос продолжался несколько минут. Я не сводила взгляда с красных ногтей.
– У вас есть ко мне вопросы, миссис Спектер? – наконец спросил Галиано.
– Что вам известно о найденных костях?
Детектив нисколько не удивился, что она знает о скелете из «Параисо». Вне всякого сомнения, связи мужа позволяли ей быть в курсе многого.
– Я сам собирался об этом упомянуть, но сообщить особо нечего, пока доктор Бреннан не закончит анализ.
– А вы можете что-нибудь сказать? – Взгляд ее переместился на меня.
Я поколебалась, не желая давать какие-то комментарии на основе фотографии и беглого осмотра возле отстойника.
– Ну хоть что-нибудь? – умоляюще спросила она.
Мое сердце матери боролось с разумом ученого. Что, если бы пропала Кэти, а не Шанталь? Что, если бы это я сейчас сидела, нервно теребя обивку кресла?
– Сомневаюсь, что это скелет вашей дочери.
– Почему? – Голос ее звучал спокойно, но пальцы двигались со сверхзвуковой скоростью.
– Женщина, которой принадлежит скелет, предположительно не белой расы.
– Гватемалка?
– Вероятно. Но до конца исследования это не более чем мое предположение.
– Когда это будет?
Я посмотрела на Галиано.
– Мы столкнулись с юридическим препятствием, – сказал он.
– А именно?
Галиано рассказал ей про Диаса.
– Почему этот судья так поступил?
– Неясно.
– Я объясню ситуацию мужу. – Она снова повернулась ко мне. – Вы добрая женщина, доктор Бреннан. Вижу по лицу. Merci.
Жена посла снова улыбнулась.
– Уверены, что не хотите чего-нибудь выпить? Скажем, лимонада?
Галиано отказался.
– Могу я попросить немного воды?
– Конечно.
Когда она вышла, я метнулась к столу, оторвала кусок клейкой ленты, подбежала к креслу миссис Спектер и прижала липкую сторону к обивке. Галиано молча наблюдал за мной.
Вернулась хозяйка, неся хрустальный стакан с ледяной водой и ломтиком лимона на краю. Пока я пила, она обратилась к полицейскому:
– Простите, что ничего больше не могу рассказать, детектив. Я пытаюсь. Честно.
В вестибюле она удивила меня просьбой:
– У вас есть визитная карточка, доктор Бреннан?
Я вытащила карточку.
– Спасибо. – Женщина отмахнулась от устремившегося к нам слуги. – С вами можно здесь связаться?
Удивившись, я написала ей номер моего взятого напрокат мобильного.
– Прошу, детектив: найдите мою девочку.
Тяжелая дубовая дверь захлопнулась за нашими спинами. Галиано молчал, пока мы не сели в машину.
– Вы что, решили обивку почистить?
– Видели ее кресло?
Он застегнул ремень и завел двигатель.
– «Обюссон». Дорогое.
Я показала ему клейкую ленту.
– На этом «Обюссоне» чья-то шерсть.
Он повернулся ко мне, держа руку на ключе:
– Спектеры говорили, что у них нет домашних животных.
10
Остаток воскресенья я провела за изучением скелетов из Чупан-Я. Элена и Матео, которые тоже были на работе, сообщили о новостях из Сололы, что заняло пять минут.
Карлоса отдали его брату, который прилетел из Буэнос-Айреса, чтобы забрать тело для похорон. Матео организовывал поминальную службу в Гватемале.
Элена была в пятницу в больнице. Молли не вышла из комы. Полиция до сих пор никого не нашла.
И все.
Они сообщили новости и из Чупан-Я. В четверг вечером сын сеньоры Ч’и’п в четвертый раз стал дедом. У старухи теперь семь правнуков. Я надеялась, что появление новой жизни принесет радость и в ее собственную.
В лаборатории было тихо, как обычно в выходные. Не слышалось разговоров, не работало радио, не гудела микроволновка.
И никакой Олли Нордстерн не приставал ко мне, требуя интервью.
Но все же сосредоточиться было сложно. Меня обуревали разные эмоции: тоска по дому, по Кэти, по Райану; грусть по лежавшим вокруг в ящиках мертвецам, тревога за Молли, чувство вины за свою бесхребетность в «Параисо».
Чувство вины преобладало. Поклявшись сделать больше для жертв Чупан-Я, чем для девушки из отстойника, я продолжала работать даже после того, как Элена и Матео ушли домой.
Захоронение номер четырнадцать: девушка-подросток с многочисленными переломами челюсти и правой руки, следами ударов мачете на затылке. Мутанты, которые это совершили, любили доводить дело до конца.
Пока я изучала изящные кости, мысли мои снова и снова возвращались к жертве из «Параисо». Две девушки, убитые с промежутком в несколько десятилетий. Неужели такое будет случаться всегда? От тоски хотелось плакать.
Захоронение номер пятнадцать: пятилетний ребенок. Вот и говори после этого о том, чтобы подставлять другую щеку.
Ближе к вечеру позвонил Галиано. Эрнандесу мало что удалось узнать от родителей Патрисии Эдуардо и Клаудии де ла Альды. Сеньора Эдуардо вспомнила лишь, что ее дочери не нравился кто-то из начальства больницы и Патрисия повздорила с ним незадолго до своего исчезновения. Ее мать не помнила ни имени этого человека, ни пола, ни должности.
Сеньор де ла Альда считал, что его дочь незадолго до того, как пропасть, начала терять в весе. Сеньора де ла Альда возражала. Им звонили из музея: сообщили, что больше не могут держать место Клаудии и намерены подыскать ей замену.
В понедельник я перешла к захоронению номер шестнадцать, девочке, у которой начали резаться вторые коренные зубы. Оценила ее рост в три фута девять дюймов. Малышку застрелили и обезглавили ударом мачете.
В полдень я заехала в Управление полиции, и оттуда мы с Галиано отправились в трассеологическую лабораторию. На месте обнаружили низенького лысого человечка, склонившегося над микроскопом. Когда детектив позвал его, тот быстро обернулся, поправляя очки в золотой оправе на ушах, словно у шимпанзе.
«Шимпанзе» представился как Фреди Минос, один из двух специалистов по анализу волос и волокон. Миноса снабдили образцами с джинсов из отстойника, из домов Херарди и Эдуардо и с кресла миссис Спектер.
– Что там – вуки? – спросил Галиано.
Минос озадаченно уставился на него.
– Чубакка?
Никакой реакции.
– «Звездные войны»?
– Ах да, американский фильм.
В защиту Миноса – по-испански шутка звучала довольно неуклюже[39].
– Неважно. Что там у вас?
– Ваш неопознанный образец – кошачий волос.
– Откуда знаете?
– Что это волос или что он кошачий?
– Что он кошачий, – вмешалась я, увидев выражение лица Галиано.
Перекатившись вправо вместе с креслом, Минос выбрал предметное стекло из стопки на столе, вернулся к микроскопу и вставил образец под окуляр. Настроив фокус, поднялся и жестом предложил мне сесть:
– Взгляните.
Я посмотрела на полицейского. Тот махнул рукой.
– Может, предпочитаете говорить по-английски? – спросил Минос.
– Если не возражаете.
Я чувствовала себя по-дурацки, но не настолько хорошо владела испанским, чтобы в полной мере понять его объяснение.
– Что вы видите?
– Похоже на проволоку с заостренным концом.
– Это несрезанный волос, один из двадцати семи в образце с пометкой «Параисо».
Интонация голоса Миноса то понижалась, то повышалась, делая странным звучание его английской речи.
– Заметьте, что волос не имеет характерной формы.
– Характерной?
– Для некоторых видов форма волоса – надежный идентификатор. Конский волос жесткий, с резким изгибом у корня. Оленья шерсть морщинистая, с очень узким корнем. Весьма характерно. Волосы из «Параисо» ни на что подобное не похожи. – Он снова поправил очки. – А теперь взгляните на распределение пигмента. Видите нечто характерное?
Минос явно любил слово «характерное».
– Выглядит достаточно однородно, – сказала я.
– Так и есть. Можно?
Вытащив стекло, он переместился к другому микроскопу, вставил образец и подстроил фокус. Перекатившись вместе с креслом вдоль стола, я заглянула в окуляр. Волос теперь напоминал толстую трубу с узкой сердцевиной.
– Опишите сердцевину, – велел Минос.
Я сосредоточилась на пустоте в центре, аналогичной мозговой полости в длинной кости.
– Напоминает лесенку.
– Превосходно. Сердцевина волоса крайне разнообразна. У некоторых видов она состоит из двух или даже большего количества частей. Хороший пример – лама. Весьма характерно. Ламы также отличаются повышенной концентрацией пигмента. Когда я увидел это сочетание, я сразу же подумал о ламе.
Лама?
– В ваших образцах одноступенчатая сердцевина. Именно ее вы и видите.
– Что означает: это волос кошки?
– Необязательно. Одноступенчатую сердцевину имеют волосы многих видов: крупный рогатый скот, козы, шиншиллы, норки, ондатры, лисы, барсуки, собаки. У ондатры остроугольная форма чешуек, так что я сразу понял – это не ондатра.
– Чешуек? – спросил Галиано. – Как у рыбы?
– Собственно, да. Про чешуйки объясню чуть позже. У крупного рогатого скота полосатое распределение пигмента, так что я исключил и его. Чешуйки не подходят и для козы.
Минос, похоже, разговаривал скорее сам с собой, чем с нами, вслух излагая ход мыслей, который использовал при анализе.
– Из-за распределения пигмента я исключил и барсука. Исключил также…
– Кого вы не смогли исключить, сеньор Минос? – вмешался Галиано.
– Собаку. – Похоже, Миноса обидело то, что полицейскому не интересны волосы млекопитающих.
– Ay, Dios, – шумно выдохнул Галиано. – Как часто собачья шерсть встречается на одежде?
– О! Это весьма распространенный случай! – Сарказм Галиано прошел мимо Миноса. – Так что я решил проверить еще раз.
Эксперт подошел к одному из столов и достал с полки картонную папку.
– Исключив всех, кроме кошки и собаки, я проделал измерения и провел так называемый процентный анализ сердцевины.
Достав из папки распечатку, он положил ее рядом со мной.
– Поскольку собачьи и кошачьи волосы так часто встречаются на местах преступлений, я провел небольшое исследование, чтобы отличить одни от других. Измерив сотни собачьих и кошачьих волос, я составил базу данных.
Перевернув страницу, он показал на поточечный график, который пересекала диагональная линия, отделявшая десятки треугольников наверху от десятков кружков внизу. Лишь горстка символов пересекала метрический Рубикон.
– Я рассчитал процентное соотношение, разделив толщину сердцевины на толщину волоса. График отображает данную величину в процентах по отношению к толщине волоса в микронах. Как видите, за некоторыми исключениями, кошачьи значения выше некоторого порога, а собачьи – ниже.
– Что означает – в кошачьих волосах сердцевина относительно толще.
– Да, – широко улыбнулся Минос, словно довольный умной ученицей учитель.
Затем он показал на скопление звездочек среди множества треугольников над линией.
– Эти точки – значения для случайно выбранных волос из образца «Параисо». Каждое из них точно попадает в кошачью область.
Порывшись в папке, Минос извлек несколько цветных фотографий.
– Вы спрашивали про чешуйки, детектив. Мне хотелось получше взглянуть на строение поверхности, и я поместил волосы из образца под сканирующий электронный микроскоп.
Ученый протянул мне фотографию пять на семь дюймов. Галиано склонился над моим плечом.
– Это корневой конец волоса из «Параисо», увеличенный в четыреста раз. Взгляните на его поверхность.
– Похоже на пол в ванной, – сказал мой спутник.
Минос достал еще одну фотографию.
– А это чуть выше.
– Лепестки цветов.
– Превосходно, детектив. – На этот раз горделивая улыбка предназначалась Галиано. – То, что вы столь удачно описали, мы называем прогрессией чешуйчатого узора. В данном случае чешуйчатый узор от неправильной мозаики переходит к лепесткам.
Минос был мастером своего дела. Он отлично разбирался в волосах.
Снимок номер три. Теперь чешуйки напоминали соты с более грубыми краями.
– Это верхний конец волоса. Чешуйчатый узор представляет собой правильную мозаику. Его границы зазубрены сильнее.
Читать бесплатно другие книги:
