Галактическая империя (сборник) Азимов Айзек
Ни разу за все время обучения, в котором он, кстати, преуспевал, Тиренс не забывал, что нобили — это просто люди.
Учение длилось десять лет. Время, остававшееся от уроков, еды и сна, он должен был посвящать услужению. Тиренс передавал сообщения, опустошал корзины для бумаг, низко кланялся нобилям и почтительно отворачивался лицом к стене, встретив саркскую женщину.
Пять лет он проработал на государственной службе. Юношу перебрасывали с места на место, чтобы как можно лучше раскрыть его способности и проверить в различных условиях.
Как-то раз Тиренса навестил пухлый флоринианец. Гость дружески улыбнулся и, ласково похлопав по плечу, поинтересовался, что он думает о нобилях. Тиренс едва подавил желание убежать со всех ног. Испугался, что его мысли неким таинственным образом проявятся в гримасе. Склонив голову, он пробормотал несколько банальностей о доброте нобилей.
Однако толстяк поджал губы и произнес:
— Ты вовсе не то хотел сказать. Приходи вечером вот по этому адресу.
И дал Тиренсу карточку, которая через несколько минут рассыпалась в пыль.
Тиренс пошел. Ему было страшно и в то же время любопытно. Там он встретил друзей. На встрече они смотрели на него таинственно, а позже, на работе, — безразлично. Там вслух произносилось то, что он считал своими, и только своими, сокровенными мыслями.
Оказалось, что кое-кто из флоринианцев тоже полагает нобилей негодяями, высасывающими из Флорины все соки ради собственных праздных прихотей, оставляя трудолюбивых туземцев погрязать в невежестве и нищете. Он узнал, что однажды на Флорине поднимется восстание и все богатства планеты перейдут к их законным владельцам.
«Как?» — снова и снова спрашивал Тиренс. Ведь у нобилей — патрульные и оружие.
Тогда ему поведали о Транторе, огромной империи, за несколько столетий поглотившей половину обитаемых планет галактики. Трантор, отвечали ему, уничтожит Сарк, а флоринианцы помогут.
«Если Трантор столь велик, а Флорина столь мала, не получится ли так, что нам на шею сядет более сильный и жестокий хозяин? — спрашивал Тиренс сначала самого себя, потом товарищей. — Не разумнее ли оставить все как есть? Лучше хозяин, которого ты уже знаешь, чем неизвестный».
Над Тиренсом посмеялись и прогнали, пригрозив, что убьют, если он кому-нибудь проговорится. А через какое-то время он заметил, что заговорщики начали один за другим пропадать, пока не остался только толстяк.
Иногда Тиренс замечал, как тот нашептывает на ухо очередному новичку, но предупреждать наивных юношей о том, что их искушают и проверяют, было небезопасно. Каждый должен был пройти этот путь самостоятельно, как прошел его Тиренс.
Он прослужил некоторое время даже в Министерстве госбезопасности, куда допускались лишь немногие флоринианцы. Прослужил совсем недолго. Власть сотрудников министерства была столь велика, что люди там не задерживались.
В министерстве Тиренс с изумлением обнаружил, что существуют настоящие заговоры, против которых нужно бороться. Каким-то образом мужчины и женщины Флорины умудрялись создавать тайные общества. Обычно их исподтишка спонсировал Трантор. Изредка флоринианцы действовали самостоятельно.
Тиренс много об этом размышлял. Он был скуп на слова, вел себя подчеркнуто корректно, но строй его мыслей остался неизменным. Нобилей он по-прежнему ненавидел. Отчасти потому, что в них не оказалось двадцати футов роста, отчасти потому, что ему запрещалось смотреть на их женщин, отчасти потому, что, прослужив нескольким начальникам, он сделал вывод: при всем своем высокомерии большинство нобилей умом не блещут.
Однако какая альтернатива у Флорины? Сменить глупых саркцев на глупых транторцев? А смысл? Ждать, что флоринианские поселяне сами со всем разберутся? Фантастическая наивность. Выхода не существовало.
Он обдумывал проблему годами. Студентом, мелким чиновником, потом старостой…
И вдруг особенные обстоятельства вручили ему невообразимый ответ в лице жалкого человечка, бывшего когда-то пространственным аналитиком, а теперь лепечущего о некой угрозе самому существованию Флорины.
Вокруг Тиренса раскинулись поля. Ночная морось заканчивалась, между тучами влажно поблескивали звезды. Тиренс глубоко вдохнул запах кырта — сокровища и проклятия Флорины.
Иллюзий он не испытывал. Он больше не староста, даже не свободный поселянин. Он — преступник в бегах, дичь, которой следует прятаться.
В голове билась одна и та же мысль: последние сутки в его руках находилось величайшее оружие против Сарка, оружие, о котором можно было только мечтать. На сей счет сомневаться не приходилось.
Тиренс знал, что воспоминания Рика истинны. Тот действительно был пространственным аналитиком. Его подвергли психозондированию, едва не превратив в «овощ», но он все равно вспомнил нечто чрезвычайно ужасное и важное.
Да, Тиренс в этом не сомневался.
Однако сейчас Рик находился в руках транторского шпиона, прикидывающегося патриотом Флорины.
Тиренсу сделалось горько. Разумеется, Пекарь — агент Трантора. Тиренс сразу его раскусил. У кого еще в Нижнем городе найдутся лишние деньги на сооружение печки-обманки?
Рика нельзя отдавать Трантору, нельзя позволить им наложить на него лапу. Ради Рика Тиренс готов был пойти на любой риск. Впрочем, какие там еще риски? Он уже обрек себя на смертную казнь.
Над горизонтом просветлело. Надо было дождаться рассвета. У патрульных, разумеется, уже есть описание преступника. Чтобы засечь Тиренса, им понадобится несколько минут.
Однако в течение этих нескольких минут он останется старостой. И сможет сделать то, о чем даже сейчас не осмеливался подумать.
Через десять часов после разговора с сотрудником министерства Юнц вновь посетил Людигана Абеля.
Посол приветствовал его со своеобычной сердечностью, к которой примешивались некоторые угрызения совести. Во время первой встречи с профессором, состоявшейся почти год назад по стандартному времени, он не принял его историю близко к сердцу. Посла интересовало одно: пойдет ли случившееся на пользу Трантору?
Трантор всегда занимал его мысли, и все же Абель не был глупцом, слепо поклоняющимся звездному скоплению или желтой эмблеме с изображением солнца и космического корабля, которую носили военнослужащие Трантора. Абель не был патриотом в примитивном понимании этого слова. Сам по себе Трантор ничего для него не значил.
Абель поклонялся миру. И чем дольше он жил, тем истовее поклонялся. Старея, он все больше ценил бокал вина и послеобеденную дрему, пропитывался духом негромкой музыки, дорогого одеколона и тишиной угасания в предчувствии смерти. Ему казалось, что схожие эмоции должны испытывать все люди. Те же продолжали затевать бесконечные войны. Насмерть замерзали в космическом вакууме, испарялись в атомных взрывах, гибли на осажденных и бомбардируемых планетах.
Как же принудить их к миру? Ни увещевания, ни, тем более, образование тут не помогут. Если человек, сравнивая войну и мир, сознательно выбирает первое, разве смогут его убедить какие-то дополнительные доводы? Что способно обвинить войну красноречивее, чем сама война? Какая изощренная диалектика обладает хотя бы десятой долей убедительности одного-единственного разбитого корабля, несущего страшный груз?
Следовал вывод: положить конец злоупотреблению силой можно только силой.
В кабинете Абеля висела карта Трантора, на которой отмечались случаи применения этой силы. Карта представляла собой прозрачное «яйцо» — наглядное трехмерное изображение галактики. Алмазная пыль звезд, темные и светлые пятна туманностей, а в самой сердцевине находились несколько красных искорок Транторской республики.
Вернее, не «находились», а «когда-то были». Пятьсот лет назад в Трантор входили всего-навсего пяток планет.
Карта была ретроспективной. Если указатель круговой шкалы стоял на отметке «ноль», в «яйце» светилось пять красных точек. Поворот верньера на одно деление соответствовал смещению на пятьдесят лет вперед, и в окрестностях Трантора вспыхивал целый сноп алых искр.
Еще десять делений — и прошло полтысячелетия, за которое кровавая лужа растеклась на половину галактики.
Красный цвет весьма причудливым образом стал кровавым. Сначала Транторская республика превратилась в Транторское содружество, а затем — в Транторскую империю. Путь этот был усеян выпотрошенными трупами, выпотрошенными кораблями и выпотрошенными планетами. Трантор делался все сильнее; внутри алого пятна царил мир.
Теперь Трантор стоял на пороге нового превращения: из Транторской империи он готовился стать империей галактической. Красный цвет скоро поглотит все звезды, и мир станет воистину всеобщим миром, Pax Trantorica.
Вот чего хотел Абель. Живи он пятьсот лет назад, четыреста или даже двести, — не задумываясь выступил бы против Трантора как гнездилища отвратительных, бесконечно жадных и агрессивных материалистов, безразличных к правам других, — далеких от идеальной демократии дома, хотя и зорко подмечающих «бревна» в чужих глазах. Но все это осталось в прошлом.
Абель служил не Трантору. Он служил всеобъемлющей цели, которую Трантор олицетворял. Поэтому вопрос «Пойдет ли случившееся на пользу галактическому миру?» естественным образом трансформировался в вопрос «Пойдет ли случившееся на пользу Трантору?».
К сожалению, в данном конкретном случае Абель не был ни в чем уверен, тогда как профессору Юнцу решение представлялось простым и очевидным: Трантор должен поддержать МПБ и наказать Сарк.
Может быть, это будет полезно, особенно если удастся доказать вину Сарка. А может быть, нет — если вина Сарка не будет доказана. В любом случае Трантору не следовало бросаться в атаку очертя голову. Всем было известно, что Трантор стоит в одном шаге от подчинения себе галактики, тем не менее существовала такая возможность, что независимые планеты объединятся и выступят против империи. Трантор мог выиграть даже такую войну, но, вероятно, заплатив столь высокую цену, что победа стала бы лишь иносказательным названием для поражения.
Игра вошла в завершающую стадию. Трантору ни в коем случае нельзя поступать опрометчиво, и Абелю надлежит действовать с оглядкой, осторожно дергая за ниточки паутины, которой он опутал саркские государственные службы и нобилитет. С улыбкой прощупывать, исподволь расспрашивать… И не выпускать из виду Юнца, чтобы экспансивный либейрианец в мгновение ока не сломал то, что Абелю потребуется чинить целый год.
Абеля вообще удивлял неукротимый гнев либейрианца.
— Почему вас так заботит один-единственный агент? — спросил он как-то профессора.
В глубине души он ожидал, что тот разразится спичем о безупречной порядочности МПБ, о долге всех и каждого поддерживать Бюро, которое служит человечеству, а не той или иной планете. Но ничего этого он не услышал.
Нахмурившись, Юнц произнес:
— Потому что в основе этой истории лежат лживые взаимоотношения Сарка и Флорины. Я хочу вывести их на чистую воду, хочу сокрушить.
Абелю стало тошно. Всегда и везде людей заботит лишь отдельно взятый мирок, вновь и вновь мешая лучшим умам сосредоточиться на решении проблем галактики в целом. Да, то там, то сям встречается социальная несправедливость. Да, иногда она берет тебя за душу. Но разве не ясно, что задачу можно решить только на уровне всей галактики? Сначала положить конец войнам и межнациональному соперничеству, а уже затем обратиться к внутренним проблемам, причины которых коренятся в проблемах внешних. Сам Юнц — не флоринианец, следовательно, его политическую близорукость нельзя списать на эмоции.
— Что вам до Флорины? — прямо спросил Абель.
— Я чувствую некое родство с жителями, — помявшись, ответил Юнц.
— Но вы — либейрианец. По крайней мере, так мне показалось.
— Верно. И все же между нами есть некое сходство. Мы — два полюса галактики.
— Два полюса? Не понимаю.
— Я о цвете кожи. Флоринианцы — молочно-белые. Мы же — черные, как ночь. В этом что-то есть. Некая связь, общность. Сдается мне, наши и их предки накопили немалый опыт того, как быть другими, этаким исключением из социальной массы. Мы, черные, и они, белые, — братья по несхожести.
Перехватив изумленный взгляд Абеля, Юнц стушевался и умолк. Больше они этот вопрос не поднимали.
И вот, через год после начала этой истории, когда стало казаться, что вся тягомотина вот-вот заглохнет, и даже пыл Юнца вроде бы поугас, дело неожиданно сдвинулось с мертвой точки. Да еще как сдвинулось!
Юнц тоже сильно изменился. Посол видел перед собой человека, чей гнев изливался не только на Сарк, но и на него, Абеля.
— Меня приводит в негодование не то, что вы послали по моим следам своих шпионов, — говорил либейрианец. — Понимаю, вы обязаны действовать осмотрительно и никому не доверять. Не мне вас судить. Но почему, почему вы не проинформировали меня о том, что мой сотрудник обнаружен?
— Это непростой вопрос, — ответил Абель, рассеянно поглаживая мягкий подлокотник кресла. — Впрочем, как все вопросы. Я устроил так, чтобы любые сообщения о попытке неавторизованного доступа к литературе по пространственному анализу отправлялись не только вам, но и кое-кому из моих агентов. Я, кстати, полагал, что вам тоже может потребоваться защита. Но на Флорине…
— Вот именно! — с горечью в голосе перебил его Юнц. — С нашей стороны было глупо упускать это из виду. Мы целый год искали его на Сарке, а он все это время находился на Флорине. Слепцы! Как бы там ни было, мы его нашли. Вернее, вы. Надеюсь, мне позволено будет с ним встретиться?
— Вы говорите, они вам сказали, что Хоров — транторский агент, — уклончиво ответил Абель.
— А разве нет? Зачем им мне лгать? Или они сами дезинформированы?
— Нет, они не лгут и не дезинформированы. Хоров действительно был нашим агентом в течение десяти лет, и я обеспокоен тем, что они о нем знали. Это заставляет меня задаться вопросом, что еще им о нас известно и насколько шатка наша структура в целом. Вас не удивила их откровенность? Зачем они без утайки рассказали вам о нашем человеке?
— Затем, что это правда, полагаю. А заодно — чтобы раз и навсегда избавиться от меня и моих требований, которые ставят их в неловкое положение и могут спровоцировать разногласия между Сарком и Трантором.
— Правда — сомнительный товар на дипломатическом рынке. Что могло причинить им больший вред, чем признание в степени их информированности? Какой смысл давать нам возможность вовремя вытянуть порванную сеть, починить ее и закинуть обратно?
— Ну, тогда ответьте сами на свой вопрос.
— И отвечу. Они рассказали вам, кто такой Хоров, чтобы похвастаться своей осведомленностью. Они знали, что это не сможет ни помочь нам, ни повредить им. Ведь я уже двенадцать часов в курсе, что Хоров провалился.
— Но откуда?
— По наивернейшему признаку. А именно: двенадцать часов назад шпион Трантора Мэтт Хоров был убит флоринианским патрульным. Двое местных жителей, мужчина и женщина, находившиеся в его пекарне, исчезли. Полагаю, теперь они в руках нобилей. Мужчина, скорее всего, ваш потерявшийся сотрудник.
Юнц вскрикнул и подскочил в кресле. Абель пригубил вино и добавил:
— По официальным каналам я сделать ничего не могу. Убитый был флоринианцем. Как и беглецы, невзирая на все наши подозрения. В общем, саркцы нас переиграли, а теперь вдобавок и насмехаются.
Глава 7
Патрульный
Рик видел, как убили Пекаря. Не издав ни звука, тот повалился на землю, а в его груди, пробитой бесшумным выстрелом бластера, появилась дымящаяся дыра. Зрелище затмило все, когда-либо виденное Риком, и почти все, что последовало за ним.
Осталось смутное воспоминание о приближении патрульного, о спокойном и неотвратимом жесте, с которым тот доставал оружие. Пекарь поднял глаза; его губы шевельнулись, но так и не успели произнести последнее слово. Все уже свершилось. В ушах Рика застучала кровь, этот стук смешивался с криками мечущейся толпы, которая затопила все, точно вышедшая из берегов река.
Одно мгновение свело на нет умственный прогресс, которого удалось добиться за несколько часов сна. Патрульный бросился к Рику, распихивая визжащих мужчин и женщин, словно пробирался через вязкий поток грязи. Рика и Лону подхватило этим потоком и понесло вперед. Тут были водовороты и донные течения, крутившиеся и вскипающие, когда их накрывало тенью патрульных машин. Лона упорно тянула Рика за собой, пробиваясь к окраине города. На какое-то время взрослый мужчина вновь превратился в перепуганного ребенка, каким был еще вчера.
Он проснулся на заре, которой, впрочем, все равно не мог видеть в комнате без окон. Несколько долгих минут лежал, вслушиваясь в самого себя. Что-то важное восстановилось в нем этой ночью, сплелось воедино. Оно начало прорастать в нем два дня назад, когда вернулись первые воспоминания. Вчера прогресс закрепился. Поездка в Верхний город, библиотека, облава патрульных, встреча с Пекарем. Все это стало катализатором для его разума. Усохшие, давно уснувшие волокна мозга ожили и натянулись, подстегнутые к действию. После сна в голове что-то слабо пульсировало.
Рик думал о космосе и звездах, о бесконечном, бездонном, одиноком пространстве и великом молчании.
Потом он повернул голову и позвал:
— Лона!
Она мгновенно проснулась, приподнялась на локте и пристально посмотрела в угол.
— Рик?
— Я здесь, Лона.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да. — Он не мог скрыть восторга. — Лона, я чувствую себя замечательно! Послушай, я вспомнил! Вспомнил свой корабль и теперь точно знаю…
Но Лона его не слушала. Повернувшись к нему спиной, она натянула платье, застегнула магнитную застежку, торопливо надела ремешок. Затем на цыпочках подошла к Рику.
— Рик, я случайно уснула. Хотела не засыпать и уснула.
— Что-то не так?
Ее нервозность передалась и ему.
— Тс-с, тише, все в порядке.
— Где староста?
— Ушел. Ему… пришлось. Может, еще немного поспишь?
Он оттолкнул ее ласковую руку.
— Я в порядке и спать больше не хочу. Хочу рассказать старосте о своем корабле.
Однако старосты не было, а Валона слушать Рика не желала. Он притих, впервые по-настоящему рассердившись на Лону. Она обращалась с ним, как с малышом, он же чувствовал себя почти взрослым.
В комнату хлынул свет, и появилась мощная фигура Пекаря. Рик зажмурился, всполошившись, теперь он совсем не возражал против ладони Валоны, легшей ему на плечо.
— Рано же вы проснулись. — Пекарь растянул в ухмылке мясистые губы.
И, не дождавшись ответа, продолжил:
— Оно и к лучшему. Надо вам отсюда выбираться.
— Вы не сдадите нас патрульным? — Во рту у Валоны мигом пересохло.
Она вспомнила, каким взглядом Пекарь смотрел на Рика после ухода старосты. Он и сейчас таращился только на него.
— Нет, конечно. Я оповестил нужных людей. У них вы будете в безопасности.
Он вышел и тут же вернулся с едой, одеждой и двумя тазиками воды. Одежда была новой и очень-очень странной.
— Я дам вам новые имена и новые биографии, — сказал Пекарь, пока они завтракали. — Слушайте внимательно, чтобы ничего не забыть. Вы больше не флоринианцы, ясно? Вы — брат и сестра с планеты Вотекс. Вы посетили Флорину…
И он подробно все им рассказал, выслушал их вопросы, кое о чем спросил сам.
Рик был рад продемонстрировать работу своей памяти и то, с какой легкостью он учится новому, но Валона вся извелась от беспокойства. Это не ускользнуло от Пекаря.
— Будешь мне досаждать, я отправлю его одного, а тебя брошу.
— Я не доставлю вам никаких хлопот! — Валона судорожно сжала свои сильные руки.
Было уже позднее утро, когда Пекарь поднялся; он положил каждому из них в нагрудный карман по небольшому квадратику из мягкой искусственной кожи и сказал:
— Идемте.
Выйдя наружу, Рик с удивлением себя оглядел. Он и не знал, что одежда может быть так сложно устроена. Одеться ему помог Пекарь, но кто поможет все это снять? Валона тоже не походила теперь на поселковую девчонку. Даже ее ноги были прикрыты какой-то тонкой тканью, а у туфелек имелись каблуки. Лоне приходилось идти осторожно, чтобы не оступиться.
Прохожие таращились на них с Риком, показывали пальцами. По большей части дети, рыночные торговки или болтающиеся без дела оборванцы. Пекарь не обращал на них внимания. Он опирался на тяжелую палку, которая иногда, словно бы ненароком, оказывалась под ногами у тех, кто подходил слишком близко.
Они отошли от пекарни на какие-то сто ярдов и успели свернуть за угол, когда толпа вокруг взволновалась и Рик увидел серебряно-черный мундир патрульного.
Тут-то все и случилось. Оружие, выстрел, бегство. Наступит ли в его жизни день, когда он перестанет бояться тени патрульного за спиной?
Их занесло в какие-то трущобы на окраине Города. Лона запыхалась, ее платье было мокрым от пота.
— Больше не могу, — проговорил Рик.
— Надо.
— Нет, послушай меня. — Он вырвал руку из ее хватки. — Послушай же!
Панический страх отступал.
— Лона, я считаю, надо сделать то, чего от нас хотел Пекарь.
— Откуда ты знаешь, чего он хотел? — Девушка нервничала, ей не терпелось бежать дальше.
— Мы должны делать вид, что прибыли с другой планеты. Он ведь дал нам это. — Рик порывисто вытащил из кармана небольшой прямоугольник.
Решив, что это книжка, он осмотрел ее и попытался открыть. Не тут-то было. Тогда он ощупал края. Пальцы сжали уголок, и Рик почувствовал, как что-то поддалось. Лицевая сторона сделалась молочно-белой, на ней проявились какие-то буквы. Точный смысл слов ускользал, хотя Рик смог прочитать их по складам.
— Это паспорт, — сказал он наконец.
— Что такое «паспорт»?
— То, что позволит нам убраться отсюда, — уверенно ответил Рик.
Слово «паспорт» само внезапно всплыло в его голове.
— Ты еще не поняла? Пекарь хотел, чтобы мы покинули Флорину. На корабле. Давай так и сделаем.
— Нет! Нас арестуют! Убьют! Мы не можем, Рик, не можем.
Рику же не терпелось.
— Но это — наилучший выход, никто не ждет от нас такого поступка, — зачастил он. — И мы не пойдем на корабль, на котором собирался отправить нас Пекарь: за ним будут следить. Мы выберем другой корабль. Любой другой.
Корабль. Любой корабль. Слова звучали для него музыкой. Неважно, хорошей была эта идея или плохой. Он хотел на корабль. Хотел в космос.
— Пожалуйста, Лона!
— Ну, ладно. Если уж тебе так неймется. Я знаю, где космопорт. Когда я была маленькой, мы иногда ходили по выходным смотреть, как взлетают корабли.
И они вновь отправились в путь. На задворках памяти Рика опять что-то тревожно заворочалось. Какое-то воспоминание, совсем недавнее, нечто, что он должен был вспомнить и не мог. Ну же, еще немного… Нет.
Он переключился на мысли о ждущем их корабле.
Флоринианец у турникета в тот день был взволнован, хотя события не касались его лично. Болтали о вчерашнем нападении на патрульного, об облаве и побеге. К утру слухи умножились — шептались даже об убитом патрульном.
Оставить рабочее место он не осмеливался и только вытягивал шею, наблюдая за пролетающими машинами и мрачными патрульными, покидающими космопорт. Вскоре охраны почти не осталось.
Да-а, похоже, Город наводнили патрули. Мысль одновременно пугала и пьянила. С чего это он так обрадовался смерти патрульного? Ему самому проблем они не доставляли, работа у него хорошая. В космопорте служить — это вам не кырт полоть.
И все же он был счастлив.
Он едва обратил внимание на парочку в неудобных и пропотевших диковинных нарядах. Явные инопланетяне. Женщина просунула в прорезь паспорт. Мельком сравнив ее лицо с фотографией, он так же мельком сверился со списком забронированных мест и нажал на кнопку. Из прорези выползли две прозрачные ленты.
— Забирайте, — нетерпеливо сказал он. — Закрепите на запястьях и проходите.
— А где находится наш корабль? — вежливо пролепетала женщина.
Ему это понравилось. Чужаки были нечастыми гостями в космопорте Флорины, а в последние годы встречались и того реже. Зато они не были ни нобилями, ни патрульными. Они не знали, что ты — всего-навсего флоринианец, и разговаривали любезно.
— Вы найдете свой корабль в семнадцатом терминале, госпожа, — приосанился он и торжественно-галантно добавил: — Желаю вам приятного пути на Вотекс.
После чего вернулся к своим занятиям: исподтишка обзванивать приятелей, чтобы выведать о беспорядках и с особенной осторожностью пытаться прослушивать частные линии Верхнего города.
Прошло несколько часов, прежде чем он обнаружил, что совершил непоправимую ошибку.
— Лона, вот этот! — прошептал Рик, сжав ее локоть.
Валона с сомнением смерила корабль взглядом. Он был куда меньше того, что находился у семнадцатого терминала, и казался каким-то отполированным. Четыре основных шлюза стояли открытыми, как и главный вход, откуда, словно язык, протянулся посадочный трап.
— Они проветривают корабль, — объяснил Рик. — Пассажирские корабли всегда продувают перед новым полетом, чтобы избавиться от вонючего воздуха, использованного множество раз.
— А ты откуда знаешь? — Валона уставилась на него.
— Знаю, и все. — Он почувствовал в душе зародыш тщеславия. — Дело в том, что сейчас корабль пуст. Там теперь сильный сквозняк, и находиться внутри неприятно. — Рик беспокойно огляделся. — Странно, что пассажиров мало. У вас всегда так?
Валоне тоже казалось, что, когда она посещала космопорт в детстве, народу было больше. Впрочем, она почти ничего не помнила.
На дрожащих ногах они пошли по трапу. Вокруг не было заметно ни одного патрульного. Только в отдалении занимались своими делами несколько рабочих.
Внутри на них обрушился поток воздуха, взметнув платье Валоны. Ей пришлось придержать подол руками.
— Здесь всегда так дует? — спросила она.
Валона впервые в жизни поднялась на борт космического корабля, о чем прежде даже не мечтала. Ее губы побелели, сердце колотилось.
— Нет, только во время проветривания.
Рик с удовольствием шел по твердым металлитовым мостикам, нетерпеливо заглядывая в пустые каюты.
— Сюда!
Это была бортовая кухня.
— Еда — не главное, — торопливо сказал Рик. — Без еды можно обходиться довольно долго. Главное — вода.
Порывшись в аккуратно расставленной посуде, он достал большой контейнер с крышкой. Оглянулся в поисках крана, бормоча под нос, что, мол, надеется, они не забыли наполнить водой баки, и с облегчением вздохнул, когда послышался звук заработавшего насоса, а в контейнер полилась вода.
— Возьми несколько консервных банок. Не слишком много. Нельзя, чтобы пропажу заметили. — Рик задумался, как понадежнее спрятаться на корабле.
И опять что-то шевельнулось в памяти. Время от времени он все еще сталкивался с лакунами в воспоминаниях, но трусливо избегал их, не желая признавать существование пробелов.
Он привел Лону в небольшую каюту, где хранилось противопожарное и сварочное оборудование, средства оказания первой помощи и хирургические принадлежности.
— Сюда зайдут только в чрезвычайной ситуации, — неуверенно сказал он. — Боишься, Лона?
— С тобой я ничего не боюсь, — застенчиво ответила она.
Два дня назад… Да что там дни! Всего двенадцать часов назад все было совершенно иначе. Но на борту космического корабля они каким-то образом поменялись ролями, и Лона не сомневалась: Рик стал взрослым, а она — ребенком.
— Нам нельзя будет зажигать свет, иначе они заметят увеличение расхода энергии. Туалетом придется пользоваться после отбоя и стараться не попасться на глаза кому-нибудь из ночной смены.
Сквозняк внезапно прекратился. Холодный воздух перестал обдувать их лица, слабый непрерывный гул стих, на корабль опустилась тишина.
— Скоро начнется посадка, — сказал Рик, — и мы с тобой полетим в космос.
Валона никогда прежде не видела Рика таким счастливым. Он напоминал влюбленного, спешащего на встречу с любимой. Если утром он проснулся взрослым мужчиной, то сейчас, пожалуй, стал великаном, готовым обнять всю галактику. Звезды стали его стеклянными бусами, а туманности — паутиной, которую было легко смахнуть.
Наконец-то он был на корабле! Старые воспоминания хлынули непрерывным потоком, вытесняя недавние. Кыртовые поля, ткацкая фабрика, колыбельные Валоны стремительно забывались, превращаясь в крохотные узелки на полотне, в то время как разорванные концы нитей медленно сплетались воедино.
Это все благодаря кораблю!
Если бы его сразу отвели на корабль, ему не пришлось бы так долго ждать, когда восстановятся перегоревшие клетки мозга.
— Теперь не волнуйся, — тихо сказал он в темноте Валоне. — Сейчас ты почувствуешь вибрацию и услышишь шум. Это двигатели. Потом на тебя навалится тяжесть, но это всего лишь ускорение.
У флоринианцев не было подходящего слова, и Рик использовал другое, которое вспомнилось само. Однако Валона все равно ничего не поняла.
— Это больно?
— Скорее неудобно, поскольку у нас с тобой нет специальной экипировки, которая компенсировала бы перегрузки. Но все закончится быстро. Встань у стены, а когда почувствуешь, что тебя к ней придавило, расслабься. Готова? Сейчас начнется.
Рик встал у правой стены. Рокот маршевых гиператомных двигателей нарастал, вектор гравитации изменился, и вертикаль стены начала превращаться в диагональ.
Валона всхлипнула, потом замолчала, тяжело задышав. Оба они хватали ртом воздух. Их легкие в сдавленных грудных клетках, не защищенных ремнями и гидравлическими амортизаторами, с трудом старались сделать вдох. Рику удалось произнести несколько слов, не вдумываясь в их смысл, лишь бы унять страх Валоны перед неведомым. Этот страх должен был ее переполнять. Корабль — это всего только чудесный корабль, но она никогда прежде не бывала на кораблях.
— Еще, конечно, остается прыжок, во время которого мы пройдем через гиперпространство и мгновенно преодолеем расстояние от звезды до звезды. Но ты не волнуйся, мы ничего не почувствуем, — сущая чепуха по сравнению с ускорением, просто в животе чуточку дернется, и все, — бормотал он, по буквам выдавливая слова.
Это продолжалось довольно долго.
Постепенно давление на грудь уменьшилось, невидимые узы в последний раз натянулись и лопнули. Рик с Валоной, задыхаясь, повалились на пол.
— Рик, тебе плохо? — спросила она через какое-то время.
— Мне? Плохо? — Он слабо засмеялся.
Он еще толком не перевел дух, но не мог не смеяться при мысли, что ему может стать плохо на корабле.
— Лона, я долгие годы прожил в космосе. Мне случалось по нескольку месяцев не приземляться на планеты.
— Почему? — Она подползла поближе и погладила рукой его щеку, словно убеждаясь, что он никуда не делся.
Рик обнял ее за плечи, и Лона прижалась к нему, охотно принимая это изменение в их отношениях.
— Почему? — повторила она.
Он не помнил. Так было, и все. По каким-то причинам он ненавидел высаживаться на планеты. Он должен был оставаться в космосе. Почему? Еще один провал. Ладно, пока замнем.
— Такова была моя работа.
— Да, я помню. Ты анализировал Ничто.
Читать бесплатно другие книги:
