Галактическая империя (сборник) Азимов Айзек
— «Вы — великий нобиль Сарка, никто не сравнится с вами в силе и богатстве. И все же ваша власть зиждется на хлипком основании. Вам представляется, что промышленное выращивание кырта на Флорине „хлипким основанием“ отнюдь не назовешь, но спросите себя: сколько еще просуществует Флорина? Думаете, вечно? Нет! Флорина может погибнуть уже завтра, а может просуществовать еще тысячу лет. И первое — более вероятно. Не от моих рук, конечно, но таким образом, каким вы и представить себе не способны. Подумайте об этом. А заодно об исчезновении вашей власти и богатства. Я требую передать бльшую их часть мне. Думайте, Файф, но не слишком долго. Если вы затянете с ответом, я сообщу всей галактике — и, в частности, жителям Флорины — о грядущей катастрофе. После этого не видать вам больше ни кырта, ни денег, ни власти. Мне, естественно, тоже, но я-то привык быть никем, а вы — нет. Вам, родившемуся в кыртовой рубашке, придется худо. Передайте бльшую часть вашего состояния мне в том порядке и тем способом, которые я укажу в ближайшее время, и можете быть спокойны насчет остального. Остаток, по вашим нынешним запросам, наверное, покажется небольшим, но в противном случае вы останетесь вообще ни с чем. Не пренебрегайте этой малостью. Флорина может просуществовать до конца ваших дней, и вы будете жить если не роскошно, то вполне комфортабельно».
Закончив читать, Файф свернул пленку и осторожно вложил в прозрачный серебристый цилиндрик. Печатные буквы слились в красноватое пятно.
— Забавное письмецо, — сказал он как ни в чем не бывало. — Подписи нет, тон — напыщен и неестествен. Заметили? Что вы об этом думаете, господа?
— Писал сумасшедший, это очевидно. — На румяном лице Руна появилась гримаса досады. — Будто из исторического романчика передрал. Честно говоря, Файф, я не понимаю, зачем ради такой чуши надо было нарушать традиции уединения и вызывать нас всех к себе. Да еще вести разговоры в присутствии секретаря.
— Секретаря? Вам не нравится, что он флоринианец? Беспокоитесь, как бы не возбудился из-за содержания письма? Напрасно, — тон Файфа сменился с небрежного на властный: — Повернись к господину Руну.
Секретарь повиновался. Глаза его были опущены, на гладком белом лице отсутствовало всякое выражение. Кажется, что отсутствовала сама жизнь.
— Этот флоринианец, — продолжил Файф, не обращая внимания на секретаря, — мой личный слуга. Он практически не расстается со мной и никогда не общается с соплеменниками. Но дело даже не в этом. Посмотрите на него внимательно. Загляните ему в глаза. Неужели не видите, что он под действием психозонда? Он физически не способен меня предать. Если уж на то пошло, ему я доверяю куда больше, нежели вам. Без обид, господа.
— Какие уж там обиды, — усмехнулся Борт. — Нам действительно далеко до преданности психозондированного слуги.
Стин вновь хохотнул и заерзал в кресле, словно оно нагрелось под ним.
Никто больше не высказался по поводу того, что Файф применил психозонд к слуге. Сделай они это, Файф бы сильно удивился. Использовать психозонды было запрещено всем, включая великих нобилей. Его разрешалось применять лишь в отношении сумасшедших и преступников.
Тем не менее Файф использовал зонд всегда, когда считал полезным, особенно если речь шла о флоринианцах. Применение психозонда к саркцам было более щекотливым вопросом. Поговаривали, что Стин, чье ерзание при упоминании психозонда не ускользнуло от Файфа, использует зондированных флоринианцев обоих полов далеко не в качестве секретарей.
— Теперь к делу. — Файф сцепил короткие пальцы. — Я созвал вас не для того, чтобы развлекать чтением вслух писем чокнутых. Напротив, я полагаю, у нас действительно возникла серьезная проблема. Первым делом я задался вопросом, коснулось ли это меня одного. Да, я — самый богатый из нас, но в моих руках — только треть торговли кыртом. Целиком ее контролируем мы впятером. Сделать пять целлокопий письма не труднее, чем одну.
— Сколько слов! — пробормотал Борт. — Что конкретно вы хотите?
— Он хочет выведать, лорд Борт, — сухие бесцветные губы на сером лице Балля едва шевелились, — не получали ли и мы подобных писем.
— Вот пусть и скажет об этом прямо.
— Я именно так и поступил, — ровным голосом отозвался Файф. — Ну и?
Нобили переглянулись, кто-то — с сомнением, кто-то — с вызовом, в зависимости от характера.
Первым решился заговорить Рун. Его розовое лицо покрывала испарина, он вытащил кыртовый платок и протер складки жира под подбородком.
— Я ничего не знаю, Файф. Спрошу у своих секретарей. Они, между прочим, саркцы. В конце концов, если подобное письмо и приходило, его наверняка сочли… как бы поточнее выразиться… чепухой, написанной психом. Передавать такое мне никто бы не стал, будьте покойны. Ваш же стиль делопроизводства, как я вижу, не в состоянии оградить вас от мусора.
Он довольно оглядел собравшихся и улыбнулся. Влажно блеснули десны и зубные импланты из хромированной стали. Каждый искусственный зуб, вживленный в челюсть, был много прочнее настоящего. Улыбка Руна пугала сильнее, чем его сердитый взгляд.
— Полагаю, Рун озвучил наши общие мысли, — пожал плечами Балль.
— А я вообще никогда не читаю почту, — хихикнул Стин. — Правда-правда. Это скучно, да и времени нет при моих-то нагрузках.
Он с самым честным видом оглядел собеседников, как будто надеялся убедить их в серьезности своих слов.
— Слюнтяи, — бросил Борт. — Что с вами такое? Испугались Файфа? Вот что я вам скажу, Файф. Я не держу секретарей, потому что никто не должен стоять между мной и моим бизнесом. Да, я получил подобное письмо и абсолютно уверен, что эти трое — тоже. Хотите знать, что я с ним сделал? Выкинул в мусоропровод. И вам советую поступить аналогично. Все, с меня довольно, я устал.
Он протянул руку к тумблеру, собираясь оборвать связь и исчезнуть из кабинета Файфа.
— Подождите, Борт! — резко сказал тот. — Я еще не закончил. Вы же не хотите, чтобы решение было принято без вас? Или хотите?
— Давайте уж задержимся, Борт, — миролюбиво предложил Рун, хотя его крошечные, заплывшие жиром глазки смотрели жестко. — Я хочу понять, с чего это наш Файф так всполошился.
— Возможно, он считает, — от скрипучего голоса Балля сводило зубы, — что у таинственного отправителя имеется информация о нападении Трантора на Флорину.
— Пф-ф! — фыркнул Файф. — Откуда, хотел бы я знать? Уверяю, наша разведка достаточно компетентна. Да и как бы сумел этот человек, кем бы он ни был, остановить нападение, получив в качестве взятки наши богатства? Нет-нет, он пишет о гибели Флорины так, словно речь идет о физическом уничтожении, а не о политике.
— Тем более. Явный сумасшедший, — сказал Стин.
— Вы так считаете? — поднял бровь Файф. — То есть вы не придали особенного значения событиям последних двух недель?
— Каким еще событиям? — поинтересовался Борт.
— Исчезновению пространственного аналитика. Уверен, вы об этом слышали.
— Да, Абель мне говорил. — Борт выглядел раздраженным и не желал успокаиваться. — Ну, пропал и пропал. Лично я знать ничего не знаю о пространственных аналитиках.
— Но вы, я надеюсь, читали его последнее сообщение на базу Сарка?
— Абель показывал. Говорю же, я не придал этому значения.
— А вы, господа? — Файф по очереди пристально посмотрел каждому в глаза. — Неужели вашей памяти не хватает даже на неделю?
— Ну, я читал, — сказал Рун. — Ах да, действительно! Там тоже говорилось о катастрофе! Вы к этому клоните?
— Послушайте, — пронзительно взвизгнул Стин, — в рапорте были лишь туманные намеки, смысла — ноль. Право слово, к чему нам все это обсуждать? Я едва избавился от Абеля, и тоже как раз перед ужином. Ужасно утомительно. Ужасно.
— Ничего не поделаешь, Стин. — Файф начал терять терпение: со Стином любой бы его потерял. — Мы должны все обсудить. Пространственный аналитик заявляет о гибели Флорины. Потом он исчезает, а мы получаем письма с угрозами. Совпадение? Вряд ли.
— Полагаете, нас шантажирует пропавший аналитик? — ахнул Балль.
— Очень сомневаюсь. Зачем сначала отправлять сообщение под своим именем, а затем писать анонимки?
— Ну, сообщение-то он отправил на их базу, а не нам, — заметил Балль.
— Пусть так. Но шантажист постарается не связываться ни с кем, кроме жертв.
— И что это значит?
— Аналитик исчез. Предположим, он честный человек. И одновременно — обладатель опасной информации. Он попадает в руки других людей, нечестных, и они начинают нас шантажировать.
— Каких еще «других людей»?
— Вы это серьезно? — процедил Файф, с мрачным видом откидываясь на спинку кресла. — Трантора, разумеется.
— Трантора! — высокий голос Стина дрогнул, нобиля передернуло.
— Кого же еще? Это самый простой способ завладеть Флориной. А ведь именно в этом и состоит главная цель их политики, и если удастся обстряпать все дельце без крови, тем лучше. Посудите сами. Мы соглашаемся на абсурдный ультиматум — и Флорина, по существу, их. Они оставляют нам самую малость, — он свел большой и указательный пальцы, — но как долго мы сможем ее удержать? С другой стороны, предположим, мы проигнорируем письма (иначе быть не может). Что в этом случае сделает Трантор? Наверное, примется сеять слухи о грядущем конце света среди флоринианских туземцев. Те впадут в панику. Что за этим последует? Катастрофа. Разве можно заставить работать человека, знающего, что завтра его ждет смерть? Урожай сгниет на корню, склады опустеют.
Стин, глядя в зеркало, которое не попадало в зону действия куба-приемника, подправил пальцем румяна и сказал:
— В целом, это может пойти нам на пользу. Если запасы кырта уменьшатся, его цена лишь возрастет, разве нет? Затем, когда выяснится, что с Флориной ничего не случилось, туземцы вернутся к работе. Кроме того, мы всегда можем пригрозить, что ограничим экспорт. Как долго цивилизованный мир продержится без кырта? Не знаю, не знаю… В общем, ничего с «Королем Кыртом» не случится. А все эти письма — пустые хлопоты.
Он состроил скучающую мину, изящно подперев пальцем щеку.
Старый Балль, выслушавший его с закрытыми глазами, произнес:
— Цену больше поднимать нельзя. Она достигла своего потолка.
— Верно, — согласился Файф. — В любом случае серьезных проблем не предвидится. Трантор ждет начала смуты на Флорине. Если им удастся доказать галактическому сообществу, что Сарк сорвет поставки кырта, самым логичным для них будет двинуться на поддержание так называемого порядка во имя гарантированного снабжения. Как ни неприятно, остальные планеты галактики скорее всего поддержат Трантор. Особенно если имперцы пообещают ликвидировать монополию, увеличить производство и снизить цены. Выполнят ли они свои обещания — уже другая история, но сначала они получат поддержку. Только так Трантор сумеет завладеть Флориной. Если они просто попытаются захватить ее силой, планеты, не входящие в их союз, присоединятся к нам, ведь с нашей стороны это будет чистая самозащита.
— А какое касательство ко всему этому имеет пропавший аналитик? — спросил Рун. — В вашу теорию он не вписывается.
— Вписывается, вписывается. Все аналитики — на редкость неуравновешенны. Вот и этот что-то там нафантазировал… — Файф пошевелил пальцами, словно возводя невидимый замок. — Причем даже не важно — что. Трантор все равно не осмелится предать огласке эту фантазию, иначе Бюро поднимет его на смех. Однако если они схватили аналитика, то имели возможность вызнать какие-нибудь подробности, могущие произвести впечатление на профанов. И тогда их история зазвучит убедительно. Бюро — транторская марионетка; никакие научные опровержения не смогут победить ложь, если она распространится в форме научных слухов.
— Чересчур замысловато, на мой вкус, — сказал Борт. — Дичь какая-то. Они не могут предать историю огласке, но в то же время должны это сделать.
— Они не могут допустить, чтобы она прозвучала как серьезное научное открытие, — терпеливо пояснил Файф. — Зато в виде слухов — почему нет? Неужели не понимаете?
— Почему тогда Абель упорно разыскивает пропавшего аналитика?
— А вы ждете, что он во всеуслышание объявит: мол, этот тип сидит у меня? Настоящая деятельность Абеля и его дела напоказ — это совершенно разные вещи.
— Предположим, вы правы, — сказал Рун. — Нам-то как быть?
— Мы узнали об опасности, и это главное. Попробуем, если получится, разыскать пропавшего аналитика. Поместим под колпак всех известных нам шпионов Трантора — только ненавязчиво. Будем следить за ними и держать руку на пульсе. Нельзя допустить распространения на Флорине слухов о гибели планеты. Надо подавить в зародыше первый же самый слабый слушок. Главное — мы должны действовать заодно. Выступить единым фронтом. Вот в чем, с моей точки зрения, цель нашего собрания. Да, континентальная автономия священна, и никто не ратует за ее сохранение больше, чем я, — в том случае, когда речь идет об обычной ситуации. Нынешнюю обычной не назовешь. Надеюсь, вы это понимаете?
Они понимали. Кто более охотно, кто менее. Автономия — это не то, с чем просто расстаться.
— Итак, будем ждать их второго хода, — заключил Файф.
Этот разговор состоялся год назад. Они расстались, а затем нобиля Файфа постигло самое странное и полное фиаско за всю его долгую и весьма удачную карьеру.
Второго хода не последовало. Никто из пятерых не получал новых писем. Пространственного аналитика так и не нашли, хотя Трантор продолжал бессмысленный поиск. Никаких апокалиптических слухов на Флорине не распространялось, сбор урожая кырта и его обработка шли своим чередом.
Рун взял за обыкновение звонить Файфу раз в неделю и интересоваться: «Ну, есть что-нибудь новенькое, Файф?»
При этом его жирные телеса так и тряслись от смеха.
Файф с мрачной бесстрастностью переносил эти звонки. А что еще ему было делать? Он вновь и вновь прокручивал в голове факты. Бессмыслица какая-то. Он явно что-то упустил, некий ключевой фактор.
Когда бомба взорвалась, Файф нашел ответ. Хотя и совершенно не тот, которого ожидал.
Пришлось вновь созвать совещание. Хронометр показывал два часа двадцать девять минут.
Нобили начали появляться один за другим. Первым — Борт: губы сжаты, палец с заусенцами скребет грубую щетину. Вторым — Стин: свежеумытое, лишенное косметики лицо бледно и нездорово. Третьим — Балль: равнодушный, усталый, с ввалившимися щеками, в мягком кресле, рядом — стакан теплого молока. Последним, опоздав на две минуты, явился Рун: мокрогубый, угрюмый, опять поднятый среди ночи. Свет на сей раз он притушил, и фигура Руна казалась туманной глыбой в сумрачной дымке куба, которую не под силу было разогнать солнцу Сарка, светившему на полушарии Файфа.
— Господа, — начал Файф, — год назад я объявил вам об отдаленной и невнятной опасности. Я ошибался, господа. Опасность реальна и недалека. Она близко, она совсем рядом. Одному из вас уже известно, о чем я говорю. Другие сейчас узнают.
— На что это вы намекаете? — рявкнул Борт.
— На измену, — коротко ответил Файф.
Глава 10
Беглец
Мирлин Тиренс не был человеком действия. Именно это твердил он себе в качестве оправдания, покидая космопорт. Его разум словно парализовало.
Он вынужден был идти спокойным шагом. Не слишком медленно, чтобы не приняли за слоняющегося без дела, но и не слишком быстро, чтобы не вызвать подозрений. Идти целенаправленно, как шагал бы патрульный по своим делам — скажем, к машине за углом.
Если бы только он действительно мог сесть в машину! Увы, вождению автомобилей флоринианцев не обучали, даже старост.
Думать на ходу не получалось. Тиренсу требовались отдых и тишина. Он и ноги-то переставлял с трудом. Да, он не был человеком действия, однако за последние полтора дня ему пришлось действовать — и делать это быстро. Похоже, он израсходовал запас нервной энергии до донышка.
Однако остановиться и передохнуть Тиренс не решался. Будь теперь ночь, он, возможно, нашел бы, где пересидеть несколько часов. К сожалению, только перевалило за полдень. Умей он водить, быстро уехал бы из города и спокойно обдумал, что ему делать. Но в его распоряжении имелись только ноги.
Ах, если бы Тиренс смог все обдумать… Вот она — главная проблема. Если бы он мог остановиться… Остановить мгновение, заморозить время и хорошенько все обмозговать… Должен же иметься какой-нибудь выход?
Тиренс с удовольствием погрузился в тень Нижнего города. Шел твердо, как настоящий патрульный, помахивая дубинкой-парализатором. Улицы пустовали. Народ попрятался по домам. Оно и к лучшему.
Тиренс придирчиво выбирал убежище. Логично было бы остановиться на каком-нибудь доме побогаче, из разноцветных пластмассовых панелей и с поляризованными стеклами в окнах. Законы бедности суровы, беднякам нечего терять. А вот тот, кому есть, из кожи вон вылезет, чтобы помочь «патрульному».
Тиренс свернул на дорожку к подходящему дому, стоявшему в стороне от проезжей части — тоже один из признаков зажиточности. Он сразу понял, что не придется ни барабанить в дверь, ни выламывать ее: за окном кто-то мелькнул (сколько же поколений потребовалось, чтобы флоринианцы приучились нюхом чуять приближение патрульного?). Дверь ему отопрут.
Так оно и оказалось.
Дверь открыла девушка, глаза — два больших круга в белой оправе. Совсем подросток, нескладная в своем платье с оборочками, свидетельствовавшем об усилиях, которые прилагали родители, стремясь показать, что они не какое-то там «флоринианское отребье». Девочка, взволнованно дыша, отступила, пропуская Тиренса.
— Твой отец дома? — спросил он, захлопывая за собой дверь.
— Па! — закричала она. Потом добавила, уже тише: — Да, сэр.
Из соседней комнаты медленно появился сконфуженный «па». Он, несомненно, знал о приближении патрульного. Просто отправить открывать дверь дочку было безопаснее. Девочка меньше рискует огрести дубинкой, если патрульный окажется в скверном настроении.
— Имя? — гаркнул Тиренс.
— Джейкоф, к вашим услугам.
В одном из карманов мундира нашелся тонкий блокнот. Староста открыл его, сделал вид, что сверяется с чем-то, поставил жирную галочку и сказал:
— Да, верно, Джейкоф. Я хочу увидеть всех членов твоей семьи. Быстро!
Если бы не эмоциональный упадок, оставивший на его долю лишь безнадежную опустошенность, Тиренс мог бы даже получить удовольствие. Оказалось, власть действительно вводит в искушение.
В комнату вошла взволнованная женщина, на руках у нее хныкал ребенок лет двух. За ней — встретившая Тиренса девочка и мальчик помладше.
— Все собрались?
— Все, сэр, — почтительно ответил Джейкоф.
— Можно я уложу малышку? — нервно спросила женщина. — Ей пора спать.
Она прижала к себе ребенка, словно вид невинного создания мог растопить сердце патрульного. Тиренс даже не взглянул в ее сторону. Патрульный так бы и поступил, а он — патрульный.
— Уложи и сунь ей соску, чтобы не визжала. Так, теперь с тобой, Джейкоф.
— Слушаю, сэр.
— Ты ведь ответственный малый, я прав?
Туземец, сколько бы лет ему ни было, всегда «малый».
— Да, сэр. — Джейкоф приосанился, сверкнув глазами. — Я — служащий предприятия общественного питания. Изучал математику. Умею делить на многочлен, даже логарифмы «брать».
«Ага, — подумал староста, — показали тебе, как пользоваться логарифмической линейкой, и научили выговаривать умное слово».
Он знавал таких типов. Этот гордился своими «логарифмами», как иной нобиль — космояхтой. Еще бы! Поляроид в окнах добыт логарифмами, а цветные пластиковые панели кричат об умении делить столбиком. Его презрение к туземным неучам могло сравниться лишь с презрением нобилей ко всем флоринианцам разом, а его ненависть была даже сильнее, ведь ему приходилось жить среди тех, с кем его равняли другие, более удачливые.
— И ты веришь в торжество закона и доброту нобилей. Так, парень? — Староста вновь многозначительно сверился с блокнотом.
— Мой муж — хороший человек, — неуверенно встряла женщина. — У нас никогда не было проблем с законом. И детей ровно столько, сколько положено. Мы всегда…
— Да-да, — отмахнулся Тиренс. — А теперь, парень, послушай меня. Я хочу, чтобы ты составил список всех своих знакомых из этого квартала. Имена, адреса, занятия, нравы. Особенно нравы. Если кто-то склонен к бузе, я хочу это знать. Мы собираемся все тут хорошенько вычистить, ясно?
— Так точно, сэр. Во-первых, Хастинг, что живет чуть дальше нас по улице. Он…
— Нет-нет, возьми лист бумаги, сядь вон туда и все запиши. Все, что знаешь. И не торопись, я ваши туземные каракули с лупой разбирать не намерен.
— У меня хороший почерк, сэр.
— Вот сейчас и проверим.
Джейкоф уселся корпеть над листком, медленно выводя буквы. Жена заглядывала ему через плечо.
— А ты, — приказал Тиренс девочке, — встань у окна и, если появятся другие патрульные, дай знать. Хочу кое с кем из них потолковать. Сама их не зови, сразу скажи мне.
Наконец-то он мог расслабиться. На краткое время ему удалось отыскать укромную норку в море опасности. В доме было тихо, только громко чмокала малышка в люльке. А если приблизится враг, Тиренса предупредят, и он успеет сбежать.
Теперь он мог сосредоточиться и подумать.
Во-первых, с личиной патрульного пора было кончать. На всех выездах из Города уже наверняка стоят кордоны. И они знают, что он не сможет воспользоваться ничем сложнее диамагнитного скутера. Совсем скоро до заскорузлых мозгов патрульных дойдет: найти беглеца они могут, лишь обойдя квартал за кварталом и обыскав все дома.
А едва до них это дойдет, начнут они, естественно, с окраин к центру. Дом Джейкофа обыщут одним из первых, так что рассиживаться Тиренсу тут некогда.
До сих пор патрульная форма была полезна. Местные не задавали вопросов, даже не вглядывались в бледное флоринианское лицо. Взгляд им застил серебряно-черный мундир.
Вскоре идущие по его следу ищейки сообразят и это. Тогда местным жителям будет отдан приказ сообщать обо всех патрульных, которые не смогут предъявить надлежащие документы. В особенности — о светлокожих блондинах. Всем настоящим патрульным выдадут временные идентификационные карточки. За Тиренса назначат награду. Даже если лишь одному из ста флоринианцев достанет смелости потребовать документы у сомнительного патрульного, этого будет достаточно.
Маску патрульного придется снять.
Так, с этим ясно. Теперь следующее. Отныне нигде на планете Тиренс не будет чувствовать себя в безопасности. Убийство патрульного карается смертью. За ним будут гоняться и через пятьдесят лет — если, конечно, ему удастся протянуть столько. Значит, с Флорины пора убираться.
Как?
Положим, один день он еще протянет: если судьба расщедрится, патрульные проявят максимум тупости, а самому Тиренсу очень повезет. С другой стороны, это — его преимущество: двадцатью четырьмя часами жизни вполне можно рискнуть. Следовательно, Тиренс способен пойти на такое, что не придет в голову ни одному здравомыслящему человеку.
Он встал.
— Я еще не закончил, сэр. — Джейкоф поднял голову. — Я пишу очень аккуратно.
— Давай сюда, чего ты там понаписал. — Тиренс взглянул на поданный листок. — Ладно, достаточно. Если к тебе зайдут другие патрульные, не вздумай докучать им и говорить, что уже подал нужные сведения. Они спешат и могут дать тебе другие задания. Кстати, никто из них сюда не идет?
— Нет, сэр, — откликнулась девочка у окна. — Выйти на улицу посмотреть?
— Не надо. Скажи-ка лучше, где здесь ближайший лифт?
— В четверти мили налево от нашего дома, сэр. Вы можете…
— Да-да, открой дверь.
Патруль вывернул из-за угла как раз в тот миг, когда за Тиренсом закрылась дверь лифта. Сердце бешено колотилось. Облава, похоже, началась. Ищейки висели у него на хвосте.
Минуту спустя он, со все еще бьющимся сердцем, вышел из лифта в Верхнем городе. Здесь укрытий не будет. Ни тебе толстых опор, ни надежной крыши над головой.
Тиренс чувствовал себя черной точкой, двигающейся среди разноцветья зданий. Он был у всех на виду. Казалось, на него указывает огромная черная стрелка.
Патрулей не было. Нобили смотрели сквозь него. Если для флоринианца патрульный — это ходячий ужас, для нобилей он — никто. Что может сейчас спасти ему жизнь.
Представление о Верхнем городе у Тиренса было смутным. Где-то здесь находился городской парк. Самым логичным было бы спросить дорогу. Или подняться на какое-нибудь высокое здание и оглядеться. Первое исключалось: патрульные не нуждались в путеводителях. Второе было рискованным: внутри помещения его форма будет слишком бросаться в глаза.
Он просто двинулся вперед, руководствуясь туманными воспоминаниями о мельком увиденной когда-то карте Верхнего города. И не ошибся. Через пять минут показался парк. Это был искусственный оазис зелени площадью около сотни акров. На Сарке парк имел довольно скандальную репутацию — он славился не только буколической[1] идиллией, но и ночным разгулом. Коренные флоринианцы, каким-то чудом прознавшие о парке, представляли его раз в десять больше по размеру, чем он был на самом деле, и в тысячу раз роскошнее.
В реальности это был просто приятный уголок. В мягком климате Флорины он зеленел и цвел круглый год. Лужайки, деревья, каменные гроты. Небольшой пруд с рыбками и пруд побольше, где могли плескаться дети. По вечерам, пока не начинался дождь, зажигалась иллюминация. Именно в это время парк был особенно оживлен. Танцы, трименсиональные шоу, парочки, бродящие по извилистым тропинкам.
Тиренс никогда прежде здесь не был. Парк показался ему инородной опухолью на теле планеты. Почва, камни под ногами, вода и деревья покоились на мертвом слое бетоносплава. Это раздражало Тиренса. Он подумал о бескрайних кыртовых полях, о южных горных хребтах — и почувствовал презрение к чужакам, построившим себе эту безделку посреди подлинного великолепия.
Где-то с полчаса он бесцельно шагал по дорожке. То, что он задумал, можно было совершить только в парке. Хотя даже здесь это было чрезвычайно трудно. В других же местах попросту невозможно.
Никто Тиренса не видел, не обращал на него внимания. Он был в этом уверен. Спросите какого-нибудь нобиля, не встречал ли он вчера в парке патрульного. Тот только недоуменно вытаращится на вас. С таким же успехом можно поинтересоваться, видел ли он пролетевшую мимо муху.
Однако парк был чересчур обихоженным. Отчаяние в душе Тиренса нарастало. Он поднялся по лесенке между валунами и начал спускаться в чашеобразную впадину, окруженную пещерками, которые специально создали для уединения парочек, застигнутых ночным дождем (всегда оказывалось парочек больше, чем можно было ожидать).
И тут Тиренс увидел того, кого искал.
Мужчину! Вернее — нобиля. Парень прохаживался туда-сюда. Быстрыми затяжками докурил сигарету, кинул окурок в пепельницу. Тот, полежав несколько секунд, со вспышкой исчез. Мужчина бросил быстрый взгляд на часы-кулон.
Больше в котловине никого не было. Народ стекался сюда ближе к вечеру.
Нобиль явно кого-то ждал. Тиренс оглянулся. Лестница тоже пустовала. Сюда наверняка должны были вести и другие лестницы. Неважно. Второго шанса может и не подвернуться.
Тиренс направился к нобилю. Тот, естественно, не замечал его до тех пор, пока староста не сказал:
— Прошу прощения…
Фраза была вполне почтительной, однако нобили не привыкли, чтобы патрульные, пусть даже с уважением, хватали их за локоть.
— Ты что себе позволяешь?!
Тиренс, все так же вежливо («Смотри на меня! Не отводи глаз!»), но уже более настойчиво продолжил:
— Сюда, сэр, пожалуйста. Это связано с облавой на туземца-убийцу.
— Что ты несешь?
— Всего на минутку, сэр.
Староста незаметно достал нейрохлыст. Нобиль так ничего и не понял. Хлыст негромко зажужжал, мужчина окаменел и упал.
Тиренс еще ни разу в жизни не поднимал руку на нобиля. И удивился, почувствовав тошнотворную вину.
Вокруг было по-прежнему пусто. Он оттащил одеревеневшее тело в ближайшую пещеру, в самый дальний угол. Застывшие глаза нобиля смотрели в пустоту.
Тиренс раздел его, с трудом стягивая одежду с окостеневших конечностей. Снял с себя пыльную, пропотевшую форму и надел белье нобиля. Впервые он ощутил прикосновение кыртовой ткани всем телом, а не только пальцами.
Настал черед остальной одежды и колпака. Последний был совершенно необходим. Среди молодежи такие уже вышли из моды. К счастью, этот нобиль его носил. Тиренсу же колпак требовался, чтобы скрыть предательски светлые волосы. Он натянул его до самых ушей.
Потом сделал то, что нужно было сделать. Внезапно Тиренс осознал, что убийство патрульного будет не главным его преступлением. Он настроил бластер на максимальное рассеяние и направил ствол на потерявшего сознание нобиля. Через десять секунд перед ним лежала обугленная масса. Это затруднит опознание и собьет с толку преследователей.
Спалив заодно форму, он выбрал из кучки пепла почерневшие серебряные пряжки и пуговицы. Это тоже усложнит поиски. Возможно, всего лишь на час, но хоть так.
Теперь нужно было уходить. Тиренс замер у входа, принюхался. Бластер сработал чисто. Запах горелого мяса ощущался слабо, скоро он развеется.
Тиренс как раз спускался по ступенькам, когда навстречу ему прошла девушка. На миг он по привычке опустил глаза. Она была знатной госпожой. Подняв взгляд, он успел заметить, что девушка хороша собой и спешит.
Староста сжал зубы. В котловине она никого не найдет. Впрочем, нобиль посматривал на часы — следовательно, девица опоздала. Она может решить, что приятель ее не дождался. Тиренс прибавил шагу. Не хотелось, чтобы девушка догнала его и принялась расспрашивать, не видел ли он здесь молодого мужчину.
Покинув парк, он еще с полчаса побродил по Верхнему городу. Что дальше? Тиренс больше не патрульный, он нобиль, но дальше-то что?
Он остановился на небольшой площади с фонтаном в центре газона. В воду было добавлено какое-то моющее средство, чтобы та пенилась и радужно пузырилась. Безвкусица. Тиренс облокотился о парапет и, глядя на западное солнце, исподтишка, одну за другой, выбросил в фонтан пуговицы и пряжки.
Опять вспомнилась девушка из парка. Она была такой юной. Потом он подумал о Нижнем городе, и раскаяние его отпустило.
Серебро покоилось на дне фонтана. Руки опустели. Тиренс медленно, стараясь вести себя как ни в чем не бывало, пошарил по карманам. Те оказались набиты всякой бесполезной ерундой. Набор ленточных ключей, несколько монеток, идентификационная карта. О, Сарк! Даже у нобилей они, оказывается, есть! Правда, нобилям не приходится предъявлять их всем проходящим мимо патрульным.
Тиренса теперь звали Альстар Даэмон. Оставалось надеяться, что ему не потребуется пользоваться этим именем. В Верхнем городе жило всего десять тысяч человек. Шанс, что ему встретятся знакомые Альстара, был не особенно велик, но и не так уж мал.
Двадцать девять лет… Тиренс подумал о том, что осталось в пещере, и едва подавил приступ тошноты. Нобили есть нобили. Сколько двадцатидевятилетних флоринианцев было убито их руками или по их приказам? А сколько девятилетних?
На карточке имелся адрес, но он ничего не говорил Тиренсу, чье знание топографии Верхнего города было ничтожным… Вот так!
Псевдотрименсионный портрет маленького мальчика лет трех. Тиренс вытащил портрет из рамки, повертел. Мелькнули и медленно потухли яркие краски. Сын? Племянник? Если сын, то кто тогда та девушка в парке? Или Альстар женат, а встреча в парке — тайная? Но зачем тайно встречаться днем? Хотя почему бы и нет?
Тиренс надеялся, что так оно и есть. Если девушка была любовницей, она может решить, что мужчине просто не удалось ускользнуть от жены, и не станет заявлять о его пропаже. Это даст Тиренсу дополнительное время.
Нет, не даст. Его охватило бессилие. Какие-нибудь дети, играющие в прятки, скоро обнаружат останки и поднимут тревогу. И произойдет это в ближайшие сутки. Он вновь обшарил карманы. Копия прав на вождение космояхты. Все богатые саркцы владели яхтами и умели ими управлять — мода текущего столетия. Ладно, что еще? А вот это уже интереснее: несколько саркских чеков. Могут пригодиться на первое время. Внезапно Тиренс понял, что последний раз ел прошлой ночью в пекарне, и почувствовал сильный голод.
И тут только сообразил: космояхта! Он вновь достал права. Настоящий владелец яхты мертв, теперь она принадлежит Тиренсу. Яхта стояла в ангаре номер 26 девятого космопорта. Отлично. Где у нас девятый космопорт? У старосты не было об этом ни малейшего представления.
Он прижался лбом к холодному парапету фонтана. «Что делать? Что же делать?»
— Добрый день. Вам плохо?
Тиренс вздрогнул и оглянулся. Рядом стоял пожилой нобиль и курил длинную ароматизированную сигарету. С золотого браслета свисал зеленый камень. На лице мужчины было выражение благожелательного интереса, которое в первую секунду удивило Тиренса. Потом до него дошло, что он теперь тоже нобиль. Он среди своих. Друг с другом нобили вполне могут общаться как порядочные люди.
— Нет, просто отдыхаю, — сказал Тиренс. — Решил прогуляться и потерял счет времени. Ох, я, кажется, уже опаздываю на встречу! — Он всплеснул руками.
Сымитировать саркский акцент несложно, главное — не пересолить. Утрирование скорее обратит на себя внимание.
— Остались без «москита», я угадал? — Пожилой понимающе усмехнулся: мол, эх, молодежь!
— Увы.
— Можете воспользоваться моим, — тут же предложил собеседник. — Он у меня вон там стоит. Потом просто включите автопилот и отправите обратно. В ближайший час машина мне не понадобится.
Идея выглядела привлекательно. «Москиты» были маневренными и быстрыми, как молнии, они с легкостью обгоняли наземные машины патрульных. Одна проблема: летать на «моските» Тиренс умел не больше, чем парить, размахивая руками.
— Отсюда и до Сарка, — сказал Тиренс, припомнив фразочку из сленга нобилей, означавшую безмерную благодарность. — Но я лучше пешком пройдусь: до девятого космопорта недалеко.
— Верно, недалеко, — кивнул нобиль.
Не слишком-то точное указание. Тиренс решил зайти с другого бока.
— Однако я уже жалею, что сюда забрел. Прогулка по всему Кыртовому проспекту — то еще удовольствие.
— По Кыртовому проспекту? А он здесь при чем?
Не мелькнул ли в глазах нобиля подозрительный огонек? Старосте начало уже казаться, что и одежда ему не впору.
— Ну, надо же! — затараторил Тиренс. — Похоже, я загулялся и куда-то не туда свернул. Где же это мы? — Он с рассеянным видом огляделся вокруг.
— Мы на Рекит-роуд. Вам надо пройти до Триффис, свернуть налево, а там до космопорта рукой подать. — Старик машинально указал направление.
— Вы правы. Мне надо прекратить мечтать на ходу и хоть изредка включать мозги. Отсюда и до Сарка, сэр.
— Может, все-таки воспользуетесь моим «москитом»?
— Вы очень любезны, но…
Читать бесплатно другие книги:
