Каштановый человечек Свейструп Сорен

94

– Ты совершенно уверен? Бенедикте Сканс действительно дежурила в ночь на пятницу шестнадцатого октября и на субботу семнадцатого октября?

– Да, абсолютно уверен. Я только что общался со старшей сестрой отделения, и она это подтвердила, тем более что сама дежурила в это время.

Хесс благодарит оперативника, заканчивает телефонный разговор и поднимается к кабинету министра соцзащиты Розы Хартунг. На часах около одиннадцати, в приемной нервничает народ, постоянно звонят мобильники. Несколько оперативников продолжают беседовать с сотрудниками министерства. Две женщины с красными глазами отвечают тихим голосом, поминутно всхлипывая. Вокруг на столах видны белые пластиковые пакеты с едой навынос, которые никто пока еще не распечатал из-за нехватки времени.

– Министр у себя?

Секретарь министра судя по внешности, китаянка, не отрываясь от бумаг, кивает Хессу в ответ, и он проходит к двери красного дерева, повторяя про себя код доступа к файлам «Айпэда», который взял на время в комнате отдыха водителей в Кристиансборге.

Тулин, конечно, права: главное сейчас найти младшего Хартунга. После совещания в управлении Хесс сразу же отправился в Министерство соцзащиты помочь в сборе информации о передвижении преступной парочки и местах, где они могли бы скрываться. И в первую очередь поговорить с людьми, которые ежедневно общались с Асгером Неергором. Однако очень скоро ему стало ясно, что никто из них ничего толком не знает. Оперативники уже сделали свою работу, и Хесс ничего нового не добился. Асгер Неергор не был особо общительным, а о своей личной жизни, хобби и прочем, что могло бы представлять интерес, вообще не распространялся. В основном люди рассказывали о качествах его натуры. Некоторым он с самого начала показался необычным. Какой-то он, дескать, странный, молчаливый, может быть, даже несколько придурковатый, но Хесс понимал, что все это люди говорят сильно задним числом. Уже в течение многих часов разные телеканалы подвергали сограждан ковровым бомбардировкам новостями о розыске Густава Хартунга, передавая описания внешности предполагаемых преступников, среди которых – вот она, настоящая сенсация! – оказался персональный водитель Розы Хартунг. И если кто-то сомневался, что эта история – лакомый для прессы кусочек, то ему достаточно было увидеть множество передвижных телевизионных студий и армию журналистов, собравшихся на малюсенькой площади перед входом в министерство, которые в своих репортажах давно уже по-своему охарактеризовали личности похитителей. Те же свидетели, на показания которых полагался Хесс, отмечали, что Асгер Неергор был интроверт и не очень далекого ума, держался замкнуто и в перерывах обычно курил и говорил по телефону у канала, в отличие от коллег, предпочитавших убивать время в теплой комнате отдыха водителей в здании парламента.

В комнате отдыха Хесс тоже побывал, и один пожилой шофер рассказал, как не раз и не два помогал Асгеру справиться с замками гаража, где водители оставляли служебные машины министерства на ночь. И уже хотя бы по одной этой причине невозможно предположить, что этот малый вместе со своей сожительницей был в состоянии продумать до самых мелочей план убийства Лауры Кьер, Анне Сайер-Лассен и Йесси Квиум.

Еще более очевидным это стало, когда другой сослуживец Асгера Неергора, возивший, кажется, министра энергетики, показал ему электронный дневник. Тот содержал в себе записи о действиях всех водителей в течение рабочего дня. Каждый из них обязан был вносить в электронный журнал, находившийся в автомобиле, соответствующие записи о том, где, в какое время и с какой целью находился. Вскоре Хесс нашел запись Асгера Неергора за определенный день, после чего отправился обратно в министерство. По дороге он поговорил по телефону с оперативником, которого отправили на место работы Бенедикте Сканс. Обо всем об этом Хесс и собирался переговорить с Розой Хартунг.

Войдя в кабинет, Марк сразу увидел, как тяжело переживает она случившееся с ее сыном. Руки у нее трясутся, в покрасневших глазах испуг, а тушь размазалась по щекам, хотя она и пыталась смахнуть кусочки высохшей краски для ресниц. Муж ее также присутствует в кабинете, он говорит по телефону и, увидев Хесса, собирается закончить разговор, но Марк качает головой в знак того, что новостей он с собой не принес. Хартунги решили остаться в министерстве не только потому, что им предстояло ответить на вопросы об Асгере Неергоре, но и потому, что здесь сотрудники Розы могли постоянно держать их в курсе событий. Хессу, однако, показалось, что им и не хотелось уезжать. Дома они оказались бы с глазу на глаз со своей бедой, а здесь, по крайней мере, как бы участвуют в розыске, постоянно расспрашивая сыщиков о новостях.

Стиин Хартунг продолжает разговор, а Хесс указывает Розе Хартунг на большой стол для заседаний:

– Может быть, присядем на минутку? У меня к вам несколько вопросов, и, надеюсь, вы сможете на них ответить. Поверьте, вы очень нам поможете.

– Что вам удалось выяснить? Что происходит сейчас?

– К сожалению, ничего нового. Но мы задействовали все силы, все машины на улицах, все границы взяты под контроль.

Он видит страх в ее глазах, она прекрасно понимает, что сын в смертельной опасности, но Хессу необходимо поговорить о своей находке, и, увидев через мгновение, что она смирилась с отсутствием новостей, он кладет «Айпэд» на стол межу ними.

– В пятницу шестнадцатого октября в двадцать три пятьдесят семь ваш персональный водитель Асгер Неергор записал в своем электронном журнале, что он прибыл в министерском автомобиле к «Черному амазу», чтобы отвезти вас после мероприятия. Он пишет дальше, что сидел в ожидании в фойе до нуля сорока трех, когда сделал еще одну запись: «Конец рабочего дня. Едем домой». Верно ли, что он действительно ожидал вас в фойе и что вы вышли из зала в указанное им время?

– Не понимаю, какое это имеет отношение к делу Густава.

Хессу не хочется расстраивать ее еще больше и напоминать, что именно в это время преступник совершил третье и четвертое убийства. И если сведения в электронном дневнике верны, Асгер Неергор, выходит, никак не мог убить Йесси Квиум и Мартина Рикса, да еще отрезать у первой обе кисти и ступню до появления Хесса и Тулин на месте преступления. И поскольку Хесс только что получил подтверждение, что Бенедикте Сканс действительно в ту ночь дежурила в детском отделении, его вопрос становился чрезвычайно важным.

– Это важно по причинам, которые я прямо сейчас озвучить не могу. И вы нам весьма поможете, если сумеете вспомнить, верно ли, что он ожидал вас и вы поехали домой именно в указанное время.

– Я вообще не понимаю, почему эта запись появилась в дневнике, – ведь я не была на этом мероприятии, о чем предупредила организаторов.

– Вы там не были? – Хесс пытается скрыть разочарование.

– Нет. Фредерик, то есть Фредерик Фогель, мой советник, сообщил, что я не приеду.

– Вы уверены, что вас там не было? Асгер Неергор записал, что…

– Уверена. Вообще-то мы собирались с Фредериком пойти туда пешком, ведь это не очень далеко от министерства. Но за несколько часов до начала я рассказала ему, что мой муж в этот вечер выступит на телевидении, и Фредерик ответил, что ничего страшного не случится, если я откажусь. И я была этому очень рада: мне хотелось быть рядом с Густавом в тот вечер…

– Но если Фогель сообщил, что вас не будет, почему же тогда появилась такая запись в дневнике?

– Не знаю. Этот вопрос лучше задать Фредерику.

– А где сейчас Фредерик?

– У него какие-то дела в городе, но он наверняка скоро вернется. А теперь мне хотелось бы узнать, что предпринимается для поисков Густава.

В огромном офисе Фогеля темно и пусто. Войдя в кабинет, Хесс закрывает за собой дверь. Помещение производит приятное впечатление. Какая-то здесь особая, умиротворяющая и теплая атмосфера в отличие от других холодных и обезличенных кабинетов министерства. Марк ловит себя на мысли, что на женщину такая расслабляющая обстановка, пожалуй, навеяла бы эротические воспоминания. Светильники Вернера Пантона[38], ковры с длинным ворсом из кончиков тонкой пряжи, низкие итальянские диванчики с массой мягких подушечек. Не хватает разве что легкой фоновой музыки в стиле Марвина Гэя[39], и Хесс на мгновение даже чувствует укол зависти, ибо у него недостало бы энергии обустроить свое рабочее место таким образом.

Однако гораздо больше, и уже не в первый раз за этот вечер, Хесса удивляет отсутствие советника министра на этом самом рабочем месте. Ему известно, что примерно в девятнадцать часов оперативники опросили тридцатисемилетнего Фогеля насчет Асгера Неергора, но тот лишь выразил удивление, что министерский водитель оказался преступником, и больше ничем следствию не помог. Однако когда Хесс пару часов спустя прибыл в министерство, советника и след простыл. По словам секретаря министра, у него образовались какие-то дела в городе. Что, на взгляд Хесса, заслуживало особого внимания, ведь министр находится в плачевном состоянии, да еще и в плотном кольце журналистов.

О Фогеле Хессу известно немногое. Роза Хартунг недавно рассказывала, что он всегда оказывал ей огромную поддержку. Они несколько лет вместе изучали госправо в Копенгагенском университете, но потом пути их разошлись: Фогелю удалось поступить в Высшую школу журналистики. Когда же Роза позднее заняла пост министра, то, само собой разумеется, назначила его своим советником. Фогель даже стал другом семьи. Он оказывал ей и ее домашним колоссальную поддержку весь тяжелый год, прошедший со дня исчезновения Кристине Хартунг. И во многом его заслуга в том, что она набралась мужества вернуться в кресло министра.

– Вы с мужем не теряете надежду, что ваша дочь жива. Что думает по этому поводу Фогель? – спросил Хесс.

– Фредерик старается оградить нас от неприятностей. И сначала он был весьма озабочен, не скажется ли это негативно на моей работе. Но теперь он исключительно на нашей стороне.

Чтобы составить представление об этом деятеле, Хесс бегло просматривает часть заваливших письменный стол бумаг из старого дела Бенедикте Сканс, а также написанные от руки заметки о стратегии работы с прессой. Но ничего интересного не находит. Пока не кликает мышкой стоящего на столе «МакБука». Скринсейвер начинает показывать фотографии Фогеля на разных этапах его карьеры. Фогель перед штаб-квартирой в Брюсселе, Фогель пожимает руку канцлеру Германии в Парадной галерее Кристиансборга, Фогель в Нью-Йорке перед мемориалом Всемирного торгового центра, а также Фогель с Розой Хартунг в здании ЮНЕСКО. Но после официальных фото вдруг появляются фотографии личного порядка: Фогель и семья Хартунгов на детских днях рождения, на гандболе, на прогулке в «Тиволи». Обычные семейные фото, а Фогель является частью семьи.

Хесс старается убедить себя, что его собственное представление о Фогеле как о бессердечной змее макиавеллиевского типа не подтвердились. Но вдруг он понимает, что показалось ему странным. На этих фотографиях отсутствует Стиин Хартунг. Ни на одной из них его нет. Зато наличествуют селфи Фогеля с Розой и детьми или только с Розой, как будто они супружеская пара.

– Секретарь министра сказала, что вы хотели видеть меня.

Дверь открывается, и вошедший в кабинет Фогель настораживается, увидев Хесса перед монитором ноутбука, который освещает его лицо. Пальто его мокрое от дождя, а каштановые волосы всклокочены, и он приглаживает их ладонью.

– Есть результаты? Вы нашли водителя?

– Пока нет. Но мы и вас не могли найти.

– Были дела в городе. Надо было немножко укоротить этих гребаных редакторов, а то они слишком глубоко копают, да еще данные Густава из Сети используют… А сожительницу шофера нашли? Могли же вы, черт побери, сделать хоть что-нибудь за это время?

– Мы работаем. Но сейчас мне нужна ваша помощь по другому поводу.

– У меня нет времени на другие дела; валяйте, если только быстро.

Хесс, замечает, как Фогель с весьма натуральной деликатностью захлопывает ноутбук, перед этим вынув свой смартфон из кармана пальто и швырнув последний на стол.

– В пятницу шестнадцатого октября вы сообщили по поручению министра организаторам вечернего мероприятия в «Черном алмазе», что она не приедет. За несколько часов до этого в беседе с ней вы узнали о выступлении ее мужа в тот вечер и сказали, что она вполне может туда не ездить.

– Да, все верно, кроме одного. Министр не нуждается в моих рекомендациях в таких случаях – она сама принимает решение.

– Но ведь министр, наверное, часто следует вашим советам?

– Даже не знаю, что и ответить… А почему вы спрашиваете?

– Да неважно. Но вы сообщили об отмене визита?

– Да, от имени министра я позвонил организаторам и сообщил, что Розы не будет.

– А Асгера Неергора вы предупредили, что министра на мероприятии не будет и, следовательно, ее не надо отвозить домой по его окончании.

– Да, конечно.

– А вот в его электронном дневнике записано, что он был на работе в тот вечер. И на самом деле сидел в фойе «Алмаза» примерно с полуночи почти до без четверти час и ожидал окончания мероприятия, чтобы отвезти министра домой.

– Какого черта! Разве можно верить тому, что он записал? Может, он просто алиби себе обеспечивал, а сам в это время другими делами занимался… Я почти уверен, что сообщил ему об отмене задания, но разве можно тратить время на такую ерунду сейчас, когда необходимо найти Густава Хартунга?

– Это не совсем ерунда. Так вы предупредили Асгера Неергора в тот вечер или нет?

– Я уже сказал, что почти уверен в этом или, может,поручил кому-то.

– Кому поручили?

– Да какого черта, разве это важно?

– Значит, не исключено, что вы не сказали ему об этом и он в самом деле находился в фойе?

– Если мы будем говорить только об этом, то у меня нет времени.

– А сами вы чем занимались в тот вечер?

Фогель направляется к двери, но останавливается и глядит на Хесса.

– Вы ведь собирались вместе с министром в «Черный алмаз», но визит отменили; выходит, у вас появилось свободное время?

Губы Фогеля слегка искривляются в презрительной полуухмылке.

– Вы, по-моему, хотите сказать совсем иное.

– А что, вы думаете, я хочу сказать?

– Вам хочется знать, чем я занимался в момент какого-то убийства, вместо того чтобы сконцентрироваться на поисках похищенного сына министра, но, надеюсь, это не так.

Хесс не отвечает, лишь смотрит на собеседника.

– А если вы и вправду желаете знать, то я поехал домой, в свою квартиру, чтобы посмотреть выступление Стиина Хартунга и разобраться, к каким последствиям для министра оно может привести. Я был один, без свидетелей, и располагал кучей времени, чтобы совершить убийство и корпеть над каштановыми человечками всю ночь. Вы это хотели от меня услышать?

– А где вы были в ночь на шестое октября? Или двенадцатое октября около восемнадцати часов?

– Об этом я расскажу на официальном допросе и в присутствии моего адвоката, а до этого буду выполнять свои обязанности. Чем, по-моему, и вам не грех было бы заняться.

Фогель кивает на прощание. Хессу не хочется отпускать этого типа, но в этот момент звонит его мобильник, и Фогель выскальзывает из кабинета. На телефоне высвечивается имя Нюландера, и Хесс решает рассказать ему о своей находке и подозрениях в отношении Фогеля, но начальник опережает его:

– Это Нюландер. Сообщи всем, чтобы заканчивали следственные действия в министерстве и в Кристиансборге.

– Почему?

– Потому что Генц вышел на след Сканс и Неергора. Я еду туда вместе с группой захвата.

– Куда именно?

– Это к западу от Хольбека, где-то в лесу. Генц открыл этот «Леново», обнаружил в почтовом ящике счет от «Хертц-авто» и направил запрос на фирму. Парочка арендовала машину в их филиале у Вестерпорта сегодня рано утром, и Генц выследил ее, так как все автомобили у них снабжены приборами слежения на случай угона. Сообщи людям и давай обратно в управление. Да, не забудь подготовить отчет.

– Но что с…

Нюландер, однако, уже закончил разговор. Хесс разочарованно кладет телефон в карман и спешит к выходу. Он передает одному из оперативников приказ Нюландера, бежит дальше по коридору и через открытую дверь в кабинет министра видит, как Фогель утешает Розу Хартунг, приобнимая ее.

95

Несмотря на дождь, Хесс домчался до Северо-западной Зеландии за сорок минут – хвала синей мигалке на крыше, – но минуты эти показались ему вечностью. Добравшись до неосвещенного шоссе, пересекающего лес, он сразу увидел, где ему повернуть. На обочине покрытой щебнем лесной дороги припаркованы большие пустые микроавтобусы группы захвата и с полдюжины патрульных полицейских машин. Хесс показывает через окно свой жетон двум промокшим до нитки полицейским, и его пропускают дальше. Так, проехать ему разрешили, значит, операция завершилась. Чем она закончилась, знать он не может, но и не хочет терять время на расспросы коллег, тем паче что вряд ли они обладают полной информацией, раз до сих пор дежурят у поворота с шоссе. Хесс мчался сюда как угорелый, но когда под колесами зашуршала щебенка, невольно сбросил скорость. Он ослушался приказа Нюландера, не вернулся в управление и по пути сюда решил разузнать побольше о Фредерике Фогеле. Что, пожалуй, ему следовало сделать давно.

Судя по некоторым данным, Асгер Неергор подтвердит, что находился на работе поздним вечером шестнадцатого октября. Во всяком случае, Хесс только что переговорил по мобильному с секретарем Хартунг, и она поведала, что Неергор разбудил ее звонком сразу после половины первого ночи и спросил, куда подевалась министр, которую он безуспешно ждал в фойе «Черного алмаза». Секретарь еще даже и извинилась за то, что его не предупредили об отмене задания, и если Неергор и вправду находился в фойе, это могут подтвердить и другие свидетели. Ну а раз Бенедикте Сканс в то же время несла ночное дежурство в Центральной больнице, значит, подозрение парочки в убийстве Йесси Квиум и Мартина Рикса отпадают полностью, и в таком случае, возможно, больший интерес представляет Фогель. У него, по-видимому, нет алиби на момент преступления в садовом товариществе, и Хесс с нетерпением ожидает возможности расспросить Асгера Неергора о том, что он знает о местонахождении Фогеля в момент совершения двух первых убийств.

И не исключено, ему что-то известно о взаимоотношениях Фогеля и Розы Хартунг. Может быть, так и обнаружится мотив, на который они не обратили должного внимания. Хессу снова приходится набрать номер Тулин, которой он безуспешно пытался дозвониться уже дважды на пути из Копенгагена.

На встречке вспыхивает дальний свет приближающегося автомобиля, и Хесс вынужден сдать чуть вправо на обочину, чтобы пропустить «Скорую». Та едет без сирены и мигалки, и не понять, хорошо это или плохо. Позади нее следует полицейский автомобиль без опознавательных знаков, на заднем сиденье которого в темноте Марк замечает Нюландера, полностью погруженного в телефонный разговор по мобильному. Хесс едет дальше; мимо него небольшими группками движутся в сторону шоссе ребята из группы захвата, и при виде их напряженных суровых лиц Хессу чудится присутствие смерти где-то неподалеку. Подъехав к оцеплению, Марк уже понимает, что события развивались не так, как он надеялся.

Чуть дальше впереди на залитой резким светом прожекторов площадке размером десять на десять метров маячат несколько полицейских. В центре ее стоит пикап с логотипом фирмы «Хертц» на заднем откидном борту. Одна из дверей кабины открыта, как и раздвижная дверь грузового отсека; возле левого переднего колеса лежит тело, покрытое белой простыней. А метрах в десяти от него – еще одно.

Хесс вылезает из машины, не замечая ни дождя, ни ветра. Среди полицейских он видит лишь одно знакомое лицо и, хотя Янсен ему несимпатичен, обращается к нему:

– Где мальчик?

– А ты что здесь делаешь?

– Где он?

– С пацаном все о’кей. Похоже, не пострадал; его увезли на обследование.

У Хесса словно камень с души упал, но с другой-то стороны, он знает теперь, кто лежит на земле под белыми простынями, и это знание его отнюдь не радует.

– Ребята из группы захвата обнаружили его и вызволили из машины. Все прошло замечательно, так что нечего тебе здесь делать, Хесс.

– Да, но что же случилось?

– Да ни фига. Мы их в таком положении и застали.

Янсен приподнимает край простыни. У молодого человека, в котором Хесс узнает Асгера Неергора, открыты мертвые глаза, а тело исколото, словно подушечка для иголок.

– По предварительной версии, женщина лишилась рассудка. Отсюда примерно шесть километров до нашего оцепления, вот они и заехали сюда, чтобы затаиться, но подруга, видимо, сообразила, что им хана. И сначала укокошила солдатским ножом сожителя, а потом перерезала себе сонную артерию. Когда мы прибыли, они еще не остыли, так что все произошло не более пары часов назад. Только не думай, я не радуюсь; по мне, так лучше б они здесь лет тридцать валялись и гнили. За то, что с Риксом сотворили.

Хесс наконец-то замечает, что по его лицу хлещут струи дождя. Янсен опускает край простыни, и теперь из-под нее выглядывает лишь безжизненная рука Асгера Неергора. И, сдается Хессу, направлена она в сторону другого прикрытого простыней тела, лежащего неподалеку в осенней грязи.

96

– Но что они говорят? Должны они знать хоть что-то? – Роза знает, что у Фогеля нет ответа, но вопросы тем не менее слетают с ее губ один за другим.

– Они проверяют, выясняют, и шеф убойного свяжется с нами, как только…

– Нет, так не пойдет. Позвони им еще, Фредерик.

– Роза…

– Мы имеем право знать, что происходит!

Фогель уступает ей, хотя, как она видит по его лицу, считает бесполезным снова звонить в управление. В глубине души Роза благодарна ему за помощь, ибо знает, что он сделает все, что в его силах, хотя, возможно, и не согласен с тем, как они ведут себя в данной ситуации. Он всегда был таким, но Хартунг просто не может больше ждать. На часах ноль один тридцать семь, и они со Стиином и Фогелем только четверть часа как вернулись вместе с Густавом из больницы. Она уже и так своими расспросами вынесла мозги двум полицейским, дежурящим перед их домом, чтобы держать на более или менее приличном расстоянии толпу журналюг, но те ничего нового сообщить не смогли. Да, наверное, только шеф убойного отдела может ответить на ее вопросы о судьбе Кристине, и она сгорает от нетерпения в ожидании связи с ним.

Роза расплакалась, как только они со Стиином вошли в травматологическое отделение Центральной больницы, куда потрепанного Густава доставили на обследование. Она опасалась худшего, но он оказался невредим, и врачи разрешили ей обнять сына. Насилия, по всей видимости, к нему не применяли, судя в том числе и по тому, что сейчас он спокойно сидит в кухне на своем привычном месте на углу стола и с удовольствием поглощает бутерброд с хлебом из муки грубого помола и паштетом, который ему только что сделал Стиин. Да, по нему и не скажешь, что совсем недавно он подвергался смертельной опасности. Роза подходит к сыну и гладит его по волосам.

– Ты не наелся? Хочешь, сделаю тебе пасту или…

– Нет, спасибо. Я лучше в «ФИФА» поиграю.

Роза улыбается – ну, значит, мальчик совсем здоров, – но ей еще так много хочется узнать у него…

– Густав, можешь рассказать обо всем подробно? Что еще они говорили?

– Я уже рассказывал.

– Повтори еще раз.

– Они забрали меня и заперли в машине. И потом долго куда-то ехали, и вдруг машина остановилась, и они стали ругаться, но шел такой сильный дождь, что слов я не разобрал. Потом долго была тишина, а потом появились полицейские и открыли отсек, а больше я ничего не знаю.

– Но почему они ругались? Они говорили что-нибудь о твоей сестре? И куда они собирались?

– Мам…

– Густав, это важно!

– Дорогая, пойдем-ка… – Стиин уводит Розу в гостиную, чтобы Густав не слышал их разговора, но Роза не желает успокаиваться.

– Но почему полиция не нашла ее следов там, где скрывались преступники? Почему они не заставили их назвать место, где она находится? Какого черта мы ничегошеньки не знаем?

– Тут много причин. Главное, что они взяли преступников, значит, и ее скоро найдут. Я в этом ничуть не сомневаюсь.

Розе так хочется, чтобы Стиин оказался прав… Она прижимается к нему и вдруг чувствует, что кто-то смотрит на них. Поворачивается – и видит в дверях Фогеля, но не успевает задать вопрос, потому как он опережает ее и сообщает, что звонить в управление нет нужды, так как шеф убойного отдела только что прибыл собственной персоной.

97

Нюландер стоит в холле, осматривается и, хотя знает, что был в этом помещении примерно девять месяцев назад, чтобы сообщить семейству Хартунгов, что дело их дочери считается раскрытым и законченным, вспомнить его не может. Ситуация повторяется, и ему кажется, будто он проходит круги ада. Вновь и вновь разыгрываются чудовищные сцены. Однако он знает также, что ему необходимо выполнить эту миссию и он будет чувствовать себя значительно лучше, когда выйдет из этого дома на улицу. Мысленно Нюландер уже проигрывает свое выступление на пресс-конференции, которую ему предстоит провести по возращении в управление после встречи с руководством. И, в отличие от других встреч с журналистами за последние две недели, эта пройдет под знаком триумфа полиции.

Так он, конечно, не думал, когда ранее вечером вместе с группой захвата прибыл на место происшествия в лесу, где они зафиксировали смерть Бенедикте Сканс и Асгера Неергора. Безусловно, полицейские вздохнули с облегчением, найдя сына министра в добром здравии, но с другой стороны, двое предполагаемых преступников теперь уже не дадут никаких разъяснений или показаний, в том числе и признательных, необходимых для того, чтобы закрыть дело со спокойной душой и совестью. Удача повернулась к нему лицом в виде звонка Тулин, когда он сидел на заднем сиденье служебного автомобиля, следовавшего за увозившей сына министра «Скорой», и размышлял, чем бы заткнуть пасть скептикам. Ирония судьбы заключалась в том, что именно Тулин сообщила ему о находке в бытовом холодильнике в бывшей скотобойне – та самая Тулин, которая давно уже спелась с Хессом и стала раздражать его еще больше, чем обычно. Тем не менее находка достойно увенчала сегодняшний день. Нюландер сразу же попросил ее вызвать Генца, чтобы сохранить улики в целости и сохранности, и по окончании разговора уже не опасался встречи с оппонентами ни на пресс-конференции, ни в управлении.

– С Густавом всё в порядке?

Нюландер обращается с этим вопросом к вышедшим в холл Стиину и Розе Хартунгам, и Стиин кивает в ответ.

– Да, выглядит он хорошо. А сейчас ужинает.

– Рад слышать. Я ненадолго. Просто хочу сообщить вам, что мы считаем дела об убийствах раскрытыми и что мы…

– Вы что-нибудь узнали о Кристине? – Своим вопросом Роза Хартунг нарушает продуманный Нюландером план, но он, оказывается, готов к этому и, стараясь сохранить самообладание, спокойно и убедительно дает им понять, что ничего нового о судьбе их дочери, к сожалению, сказать не имеет.

– Обстоятельства смерти вашей дочери были прояснены еще в прошлом году, и сегодняшнее дело ничего в этом смысле не меняет. Я все время старался обратить ваше внимание на то, что речь идет о совершенно разных преступлениях. И, разумеется, представлю вам полный отчет о нынешнем деле. Когда расследование будет доведено до конца.

Слова Нюландера повергают родителей в отчаяние, и все же они, перебивая друг друга, задают ему конкретные вопросы:

– Но как же быть с отпечатками пальцев?

– Разве они ничего не значат?

– Что говорят преступники? Вы их уже допросили?

– Я понимаю ваше горе, но вы должны доверять следствию. Мои люди обыскали автомобиль, в котором нашли Густава, а также квартиру преступников, побывали у них на работе, но не нашли никаких доказательств, что Кристине жива. И вообще ничего, что указывало бы на их знакомство с нею. К сожалению, оба преступника покончили жизнь самоубийством до того, как мы их обнаружили. Видимо, они решили таким образом избежать поимки и наказания. Поэтому сами они на ваши вопросы уже не ответят. Но повторю, нет никаких оснований полагать, что на допросе они могли бы сообщить что-то новое о вашей дочери.

Родители, дело ясное, никак не хотят упускать последнюю соломинку, и все-таки критический выпад Розы Хартунг в адрес Нюландера звучит резко и даже в какой-то степени агрессивно:

– Но, может быть, вы ошибаетесь?! Вы ни в чем не уверены. Ведь были же эти каштановые человечки с отпечатками пальцев Кристине. Может, эти люди вовсе не преступники?

– На самом деле мы знаем, что преступники именно они. Уверены в этом на сто процентов.

Нюландер рассказывает им о неопровержимых уликах, найденных сегодня вечером в заброшенной скотобойне, при воспоминании о которых у него от удовлетворения ощущаются бабочки в животе. Однако, закончив свою речь, он по глазам Розы Хартунг понимает, что отнял у них последнюю надежду. Взгляд ее направлен на него, но она его не видит, и Нюландер даже представить себе не может, что эти люди когда-нибудь вообще смогут прийти в себя. Он смущен и растерян. Внезапно у него возникает желание взять Розу за руку и сказать, что все у них наладится. Ведь у них есть сын. Они по-прежнему вместе. И у них все еще так много всего, ради чего следует жить. Но вместо этого он бормочет что-то невнятное – мол, к сожалению, он не может толком объяснить, каким образом эти несчастные каштановые человечки с отпечатками пальцев Кристине оказались у преступников, но в конечном итоге этот факт ничего не меняет…

Министр его не слышит. Нюландер прощается и пятится к выходу, пока не появляется ощущение, что теперь можно развернутся. Он выходит на улицу и закрывает за собой дверь. У него еще двадцать минут до встречи с руководством, и все же, глотнув свежего воздуха, Нюландер сразу спешит к машине.

98

Хесс быстрым шагом идет по мокрым плитам в совершенно пустом дворике с колоннами. Ему слышен голос корреспондента, ведущего репортаж от виллы Хартунгов на Внешнем Эстербро, который дежурный при входе в управление смотрит по телевизору с плоским экраном. Хессу, однако, не до репортажей. Поднявшись в ротонду, он идет в сторону отдела и в одном из кабинетов видит, как народ открывает пивные банки, собираясь отпраздновать успешное окончание операции. Долгий день клонится к концу. Но для Хесса он еще не закончен.

– Нюландер у себя?

– У него совещание.

– Мне надо с ним поговорить. Это важно. Прямо сейчас!

Смилостивившаяся над ним секретарь исчезает за дверью зала для совещаний, а Хесс остается ждать в приемной. Обувь у него вся в грязи, одежда промокла насквозь. Руки дрожат, и Марк сам не знает, то ли от возбуждения, то ли от холода в лесу, где он находился последние пару часов, упорно игнорируя просьбы судмедэксперта не мешать тому работать. Но время он там провел не напрасно.

– У меня нет времени. Через минуту пресс-конференция.

На выходе из комнаты Нюландер прощается с парой шишек из руководства. Хесс по опыту знает, что в такой ситуации любой полицейский начальник предпочтет публично объявить об успешном окончании операции, чтобы освободиться от давления прессы. Но ему просто кровь из носу надо переговорить с Нюландером до начала пресс-конференции, и потому он на ходу объясняет шефу, что дело не закончено.

– Хесс, твоя упертость меня уже не удивляет.

– Во-первых, у нас нет доказательств того, что Бенедикте Сканс и Асгер Неергор знали погибших женщин. И дома у них мы ничего не нашли, что говорило бы об их знакомстве.

– А вот с этим я не совсем согласен.

– Во-вторых, у них отсутствовал мотив убивать их, а уж тем более отрезать у них руки и ступни. Они озлобились конкретно на Розу Хартунг, а вовсе не на всех женщин или всех матерей вообще. Теоретически Бенедикте Сканс благодаря связям в больнице могла получить доступ к историям болезни детей в травматологическом отделении, но если это они с Асгером писали заявления, почему же мы не обнаружили следов этого?

– Потому что мы еще не закончили расследование, Хесс.

– В-третьих, у Бенедикте Сканс и, скорее всего, у Асгера Неергора имеется алиби на момент убийства Йесси Квиум и Мартина Рикса в ночь с шестнадцатого на семнадцатое октября. Если подтвердится, что Неергор действительно находился в это время в фойе «Черного алмаза», то, получается, никто из них физически не мог оказаться на месте преступления в ту ночь, и тем самым их причастность к другим убийствам не столь уж и очевидна.

– Ну что ты плетешь? Я тебя не понимаю. Вот когда у тебя будут на руках доказательства, я охотно тебя выслушаю.

Нюландер входит в комнату для оперативных совещаний, чтобы забрать подготовленные для пресс-конференции бумаги и идти дальше, но Хесс преграждает ему дорогу:

– Кроме всего прочего, я говорил с судмедэкспертом. Да, похоже, Бенедикте Сканс сама перерезала себе сонную артерию. Но реконструкция движения ее руки показывает, что оно неестественно, и ситуацию можно толковать так, что кто-то попытался создать впечатление, будто она сама наложила на себя руки.

– Я тоже с ним говорил. И он подчеркнул, что с той же степенью вероятности можно предположить, что именно она сама это сделала.

– Кроме того, колотые раны на теле Асгера Неергора расположены слишком высоко, чтобы их мог нанести человек такого роста, как Бенедикте Сканс. К тому же, если она решила умереть вместе с сожителем, какого черта тела их лежат в десяти метрах друг от друга?! Не логичнее ли предположить, что она от кого-то убегала?

Нюландер хочет возразить, но Хесс его опережает:

– Если б у них хватило ума спланировать эти убийства, они ни за что не сотворили бы такую глупость, как забрать мальчишку с собой в арендованной машине, вычислить которую легче легкого.

– И что бы ты предложил, если б сам руководил расследованием?

Вопрос Нюландера застает Хесса врасплох, эмоции переполняют его, и он, перескакивая с одного на другое, начинает лихорадочно перечислять: допрос Линуса Беккера, исследование фотографий с мест преступлений из архива экспертно-криминалистического отдела и прочее. Сам Хесс уже поручил одному айтишнику из ЭКО отработать материалы, которые он сегодня утром просил раздобыть Генца.

– Да, и советника Хартунг Фредерика Фогеля стоило бы прощупать на предмет его алиби на момент убийств.

– Хесс, ты не слышал мое сообщение на автоответчике…

Марк оборачивается на голос Тулин, вошедшей в комнату с несколькими фотографиями в руке.

– Какое сообщение?

– Тулин, введи его в курс дела. У меня времени нет. – Нюландер направляется к двери, но Хесс задерживает его, схватив за плечо.

– А как же отпечатки пальцев на каштановых человечках? Ты же не можешь утверждать, что дело раскрыто, пока не разберемся с отпечатками. У нас уже три убитые женщины, а может стать и четыре, если ты ошибаешься.

– Я не ошибаюсь! И ей-же-ей, только ты этого не понимаешь.

Нюландер вырывается из рук Хесса, оправляет пиджак и кивает Тулин. Хесс вопросительно смотрит на нее, и, чуть помедлив, она протягивает ему фотографии. Марк бросает взгляд на верхний снимок. На решетке холодильника лежат вразброс четыре кисти женских рук.

– Я обнаружила их у Бенедикте Сканс и Асгера Неергора. В бытовом холодильнике в одной из холодильных камер старой скотобойни.

Хесс с недоуменным видом разглядывает фото с одним и тем же сюжетом. И задерживает взгляд на том, где изображена отчлененная в районе щиколотки женская ступня в контейнере для хранения овощей. Фото напоминает ему инсталляцию Дэмьена Хёрста[40].

Хесс ничего не понимает и с трудом подыскивает слова:

– Но… Почему криминалисты не нашли их днем? Там все двери были заперты? Никто не мог их потом подложить?

– Хесс, отправляйся домой к чертям собачьим!

Подняв глаза, Хесс встречает взгляд Нюландера.

– Но как же отпечатки? Дочь Хартунгов… Если мы сейчас остановим расследование и если девочка жива…

Нюландер исчезает за дверью, а растерявшийся Хесс остается на месте. Мгновение спустя он оглядывается на Тулин, ища у нее поддержки, но та смотрит на него с состраданием. В ее посерьезневших глазах читается сочувствие. И не из-за Кристине Хартунг, не из-за пропавшей и до сих пор не найденной девочки и таинственных отпечатков пальцев на каштановых человечках. Нет, это ему она сочувствует, ему, Хессу, сострадает. Он потерял разум, утратил способность рассуждать здраво – вот что выражают ее глаза, и от этого взгляда ему вдруг становится страшно, потому как он не уверен, что она неправа.

Хесс пятится к двери, пошатываясь, бредет по коридору и слышит, как Тулин зовет его. Он пересекает заливаемый дождем дворик с колоннами и, не оборачиваясь, чувствует, что она глядит ему вслед из окна. Хесс ускоряет шаг, а последние метры перед выходом преодолевает бегом.

99

Пятница, 30 октября, наше время

На памяти Хесса так рано снег не выпадал никогда. Сегодня только предпоследний день октября, а на улицах уже лежит двух-трехсантиметровый белый ковер. И крупные снежные хлопья все еще падают за огромными окнами международного терминала аропорта, перед входом в который Хесс только что стоял с «Кэмелом» во рту в надежде, что выкуренная сигарета поможет ему перенести перелет до Бухареста без проявлений абстинентного синдрома.

Хесс увидел свежевыпавший снег три четверти часа назад, когда, заперев в последний раз дверь своей квартиры, вышел в галерею на свежий морозный воздух и спустился по лестнице к уже ожидавшему его такси. Дневной свет поначалу ослепил его, и он испытал облегчение, когда нащупал во внутреннем кармане куртки очешник. С облегчением, потому как не был уверен, что оыщет его там. Он вообще мало в чем был уверен, ибо проснулся с жуткого похмелья, и тот факт, что солнцезащитные очки оказались там, где им и положено, вселил в него ощущение, что все пойдет хорошо и впереди его ждет замечательный день. По пути к такси Марк наслаждался мыслью, что похороны на самом деле скончавшейся осени проходят в день его отъезда. Добрые предчувствия не покидают Хесса и теперь, когда он после прохождения контроля безопасности шагает по аэровокзалу, ощущая свою принадлежность к международному сообществу. Его окружают туристы и прочая зарубежная публика, лепечущая что-то на всевозможных языках, и он чувствует, что Копенгаген остался во всех смыслах этого слова позади. Проходит электронную регистрацию и с удовлетворением убеждается, что посадка на его рейс уже объявлена. Снегопад еще не сказался на работе аэропорта, а это еще один знак того, что сегодня ему посопутствует удача. Хесс поднимает сумку с немногочисленными вещами, которую берет с собой в салон, и направляется к выходу на посадку. Увидев свое отражение в окне одного из бутиков в зале вылета, начинает гадать, одет ли он более подходяще для бухарестской погоды, чем для нынешней копенгагенской. Кто его знает, тепло там или морозно и снежно… Лучше всего было бы, наверное, заскочить по дороге в магазинчик и купить парку и сапоги от «Тимберленда», но похмелье и желание поскорее покинуть страну перевешивают, и он довольствуется круассаном и кофе навынос в «Старбаксе».

Зеленый свет для Хесса зажегся в Гааге вчера вечером: ему позвонил секретарь Фрайманна, а на его смартфон поступил авиабилет в Румынию. По иронии судьбы, в этот момент Хесс пребывал в еще более плачевном состоянии, чем тогда, чуть более трех недель назад, когда впал в немилость и был сослан в Копенгаген. Ведь последние десять дней он находился в поисках истины в кабаках и пивных, на которые столь богат стольный град датский. Спустя мгновение Хесса переключили на самого Фрайманна, который коротко сообщил, что проверка закончилась в его пользу.

– В том смысле, что за любое упущение, неповиновение распоряжениям вышестоящего начальства или хотя бы поползновение на отсутствие на рабочем месте пощады не будет. Твой копенгагенский шеф дал положительный отзыв о твоей работе и гарантировал, что мотивации тебе не занимать, так что тебе несложно будет выполнить вышеизложенные условия.

Хесс воздержался от долгих излияний и просто ответил утвердительно. Он не видел причины объяснять, что Нюландер дал ему положительную характеристику, по всей вероятности, лишь для того, чтобы поскорее распрощаться с ним. Потом Марк позвонил Франсуа и поблагодарил его за помощь. Он испытывал колоссальное облегчение, предвкушая возвращение под надежное крыло Европола. Ну, разумеется, после того, как сделает крюк и заедет в Бухарест. Да, конечно, ночевать ему придется в номере гостиницы средней руки и заниматься совершенно рутинным «евроделом», но, как ни крути, там все же лучше, чем здесь.

Помимо всего прочего, уладилась и ситуация с квартирой. Контракт, правда, еще не подписан, но, как ни поразительно, маклеру удалось-таки отыскать покупателя. Ну, дело ясное, во многом потому, что Хесс согласился снизить цену на двести тысяч крон, что, кстати сказать, произошло в тот день, когда он более всего нализался. Поэтому вчера же вечером Марк передал ключ от квартиры управдому, и тот, по-видимому, был столь же рад распрощаться с ним, как и Нюландер и вся его компашка из управления. Мало того, еще ранее на неделе пакистанец пристал к нему, как банный лист, вызвавшись самолично отциклевать полы и закончить отделку квартиры, если уж Хесс и вправду собирается продавать ее. Марк поблагодарил его, хотя на самом деле ему было глубоко фиолетово что до полов, что до снижения цены, лишь бы сбыть эту берлогу с рук и никогда более сюда не возвращаться.

Единственное не законченное Хессом дело заключалось в том, что он так и не разрулил дурацкую ситуацию с Найей Тулин. Хотя, с другой стороны, не настолько она его задевала, чтобы называть ее «делом». В ту ночь, когда они расстались, он вдруг почувствовал, что она полагает, будто корни его версии исчезновения дочери Хартунгов следует искать в нелучшем его психическом состоянии. Будто он перестал адекватно воспринимать происходящее лишь потому, что у него возникли проблемы с головой. Возможно, кто-то давно уже поведал ей о его прошлом, и она нашла в этом причину его душевного нездоровья. Хотя Марк и не исключал, что она права. Во всяком случае, с той ночи он больше не думал ни о каштанах, ни об отпечатках пальцев. Дело было расследовано, и решающим фактором стала находка отчлененных фрагментов тела в заброшенной скотобойне. И теперь, когда он стоит в очереди на посадку с посадочным талоном в своем мобильном, ему представляется странным, почему он поставил под сомнение версию коллег. И лишь две вещи, связанные с пребыванием в Копенгагене, не дают ему покоя. Это светлые глаза Тулин и то, что он не позвонил и не попрощался с нею. Но от такого рода болезней есть надежное средство – во всяком случае, именно с таким настроением он исчезает в утробе рейсового лайнера и устраивается на месте 12В. Сидящий рядом бизнесмен, учуяв похмельный запашок изо рта Хесса, одаривает его неодобрительным взглядом, но тот лишь поглубже усаживается в кресло, чтобы поудобнее покемарить пару часов полета. Еще он напоминает себе не забыть выпить виски с содовой или джину с тоником, чтобы облагораживающий душу и тело сон был достаточно глубок. Но тут на его мобильник поступает эсэмэска на английском от Франсуа.

I’ll pick you up at the airport. We go straight to headquarter. Make sure you read the case before arrival[41].

Последнее Хесс запамятовал, однако потеря невелика, просто придется отложить оздоровительный сон и приняться за дело прямо сейчас. Он с неохотой касается иконки почты на своем мобильном телефоне впервые за более чем неделю – и обнаруживает, что вообще не получил материал. Хесс посылает электронное послание Франсуа, и тот в ответ сообщает, что файл должен быть в его телефоне.

Check again. Emailed you the case at 10.37 pm you lazy Danish sod[42].

Хесс наконец понимает, почему письмо Франсуа не дошло до него. Прикрепленный к другому посланию файл слишком велик, и почта его переполнена. То, другое письмо отправлено айтишником из экспертно-криминалистического отдела и содержит материалы, которые Тулин поручила Генцу раздобыть после их беседы с Линусом Беккером. Еще позже, уже ночью, Хесс сам просил заняться ими компьютерщиков. Да, это именно хит-лист фотографий с мест преступлений из архива ЭКО, то есть тех фото, что интересовали Линуса Беккера более других в период до его задержания и признания в убийстве Кристине Хартунг.

Впрочем, тема эта утратила актуальность, и Хесс просто отмечает файл, чтобы впоследствии уничтожить его. Но любопытство все-таки берет верх. Встреча с Линусом Беккером оставила неприятное впечатление, но с чисто профессиональной точки зрения его психологическое состояние, несмотря ни на что, вызывает интерес. А время у Хесса еще есть, пока пассажиры все еще протискиваются к своим местам в узком проходе. Он дважды кликает файл. Мгновение – и у него перед глазами полный набор фотографий, которыми Линус Беккер наслаждался более всего. Правда, экран маленький, но и этого вполне достаточно.

На первый взгляд Линус Беккер интересовался фотографиями с мест убийств именно женщин. В основном женщин от двадцати пяти до сорока пяти лет. Многие из них, по всей видимости, имели детей – по крайней мере, если судить по окружающим жертв или маячащим на заднем плане предметам. А это пластмассовый трактор, детский манеж, велосипед с прицепом для детей и прочее в том же духе. Часть фото черно-белые, но большинство цветные, и сделаны они в течение многих лет, начиная с пятидесятых годов прошлого века и вплоть до момента задержания Линуса Беккера. На них обнаженные женщины и одетые, брюнетки и блондинки, маленькие и крупные. Застреленные, зарезанные, задушенные, утопленные или избитые до смерти. А некоторые еще и явно серва изнасилованные. Перед глазами Хесса разворачивается гротескное представление с садистским душком, и он совершенно не готов понять Линуса Беккера, говорившего, что эти картинки возбуждают его сексуальное чувство. Старбаксский круассан норовит вырваться наружу, и Хесс по старой привычке быстро прокручивает кадры назад, к началу, чтобы выйти из файла, но количество информации в нем слишком велико, и в какой-то момент на экране замирает фото, на которое Хесс не обратил внимания при первом просмотре.

На почти тридцатилетней давности карточке изображена ванная комната, а машинописная подпись под фото гласит: «Мён, 31 окт. 1989». На мозаичном полу в неестественной позе лежит изуродованное женское тело, все в пятнах засохшей черной крови. Женщине, наверное, лет сорок, но точнее сказать сложно, потому что лицо ее обезображено до неузнаваемости. Однако больше всего поражает Хесса, что одна рука и одна нога отрублены и лежат рядом с трупом. И, судя по всему, преступнику удалось расчленить тело не с первой и даже не со второй или третьей попытки – как будто топор оказался для неумелого его обладателя слишком тяжел и не сразу научился повиноваться ему. Жестокость преступления свидетельствует о непомерной кровожадности убийцы, и хотя ранее Хессу ничего подобного видеть не приходилось, он чувствует, что фото непостижимым образом притягивает его.

– All passengers seated![43]

Бортпроводники укладывают на багажные полки последние вещи из ручной клади пассажиров, а стюард вешает телефонную трубку на стенку возле кабины пилотов.

Однако оказывается, что фото с голой женщиной в ванной комнате открывает целую серию фото убитых в той же местности и в то же время, а именно на острове Мён 31 октября 1989 года. Подросток и девочка его возраста убиты на кухне. Парень полулежит, прислонясь к печке, а девушка склонилась над столом, и голова ее покоится в тарелке с овсяными хлопьями – у обоих огнестрельные ранения. Хесс переходит к следующему снимку и, к своему удивлению, видит, что очередной жертвой преступника стал пожилой полицейский. Он лежит на полу подвального помещения, и, судя по ранам на лице, также убит топором. Фотография с полицейским оказывается последней в серии, и Хесс уже собирается вернуться к женщине в ванной комнате, как вдруг его внимание привлекают цифры в скобках сбоку от фото – (37). И до него доходит, что айтишник таким образом подсказывает ему, сколько раз Линус Беккер просматривал именно это фото.

– Выключите все электронные приборы. Спасибо!

Хесс кивает в знак того, что понял стюарда, и тот движется дальше, предупреждая других пассажиров о том же. Да, но почему же Линус Беккер смотрел фотографию с убитым полицейским целых тридцать семь раз? Ведь вроде бы его в первую очередь интересовали женщины. Хесс быстро просматривает другие фото, теперь обращая внимание на проставленные у каждого из них айтишником цифры в скобках. Ни одна из прочих фотографий не удостоилась такого количества просмотров. Даже фото с женщиной в ванной комнате Беккер просматривал лишь шестнадцать раз. Хесс чувствует, что у него засосало под ложечкой. Что же все-таки такого важного увидел Линус Беккер на фотографии с убитым полицейским на полу подвала? Он старается прогнать от себя мысль, что айтишник просто-напросто ошибся. Краем глаза Марк замечает, что бортпроводник возвращается, и проклинает слишком маленький экран и свои трясущиеся с похмелья руки, едва слушающиеся его, когда он пытается укрупнить снимок, чтобы разглядеть детали, которые он, возможно, упустил. Но нет, все напрасно, и через мгновение увеличенные пиксели распадаются на какие-то клетчатые картинки, которые никоим образом не дают ответа на вопрос, чем до такой степени увлекло это фото Линуса Беккера.