Это слово – Убийство Горовиц Энтони
– Не беспокойся, сам найду.
Я доел пирог – жалко было выбрасывать, – затем вернулся домой и остаток вечера провел за чтением. О Готорне пытался не думать, но никак не мог выбросить его из головы.
Самое сложное для профессионального писателя – отказываться от работы. Ты закрываешь дверь, которая может больше никогда не открыться; кто знает, что ты потерял? Как-то раз мне позвонила продюсер и предложила поработать над мюзиклом, составленным из песен шведской поп-группы. Я отказался, и что в результате? Теперь на афишах Mamma Mia! нет моей фамилии (не говоря уж об авторских отчислениях). Кстати, не жалею: далеко не факт, что у меня вышло бы лучше. Это так, для примера, чтобы показать, в каком тумане неуверенности барахтается автор в наши дни. Необычное преступление, притом настоящее. Женщина посещает агентство ритуальных услуг… Блестящего детектива призывают в качестве консультанта… Не сделал ли я очередной ошибки, отказавшись?..
Я раскрыл книгу и вернулся к работе.
Два дня спустя я поехал на литературный фестиваль.
Удивительно, сколько сейчас проводят фестивалей по всему миру! Я знаком с писателями, которые вообще больше не пишут – знай себе ездят с одной тусовки на другую. Интересно, как бы я выкручивался, если бы родился заикой или стеснительным? Современный писатель должен уметь общаться с публикой, зачастую весьма обширной; ему практически приходится играть роль эстрадного комика, разве что вопросы никогда не меняются и шутки всегда одинаковые.
В одной только Великобритании полно фестивалей: детективы в Харрогейте, детские книги в Бате, поэзия в Альдебурге; и все же Хэй, проходящий на окраине крошечного городка посреди грязного поля, почему-то стал самым популярным. Сюда приезжают за сотни миль; среди выступающих успели побывать два президента США, парочка знаменитых грабителей поезда и Дж. К. Роулинг. Было весело общаться с пятью сотнями подростков под огромным тентом. Как обычно, присутствовали и взрослые: те, кто знал меня по сериалам, часто приходили на встречи и просиживали положенные сорок минут «Алекса Райдера», чтобы поговорить о «Войне Фойла».
Сессия прошла неплохо: дети вели себя оживленно, некоторые задавали интересные вопросы. Мне даже удалось к месту впихнуть Фойла. Через час организатор подал знак сворачиваться, и тут случилось нечто странное.
В первом ряду сидела женщина. Сперва я принял ее за учительницу или библиотекаря. Около сорока, ничем не примечательная внешность, длинные светлые волосы, очки на цепочке. Я обратил на нее внимание потому, что она сидела одна. Похоже, ее нисколько не интересует мое выступление – ноль реакции даже на шутки. Журналистка? В наши дни газеты часто присылают репортеров, только и ждущих неосторожного слова, которое можно вырвать из контекста и использовать против тебя. Так что когда она подняла руку и ей передали микрофон, я держался настороже.
– Скажите, пожалуйста, почему вы пишете о вымышленных событиях? Вам никогда не хотелось написать правдивую историю?
К большинству вопросов на литературных фестивалях я давно привык: где я черпаю идеи, кто мои любимые персонажи, сколько времени занимает написать книгу? На этот раз я был порядком сбит с толку. Вроде бы и тон не враждебный, но что-то в ней раздражало…
– Погодите, «Война Фойла» основана на реальных событиях, – возразил я и уже собирался рассказать, как изучал материалы, как всю прошлую неделю читал об Алане Мэе, который поставлял информацию об атомных разработках Советскому Союзу, но тут она меня перебила:
– Разумеется, но ведь сами преступления не настоящие. Да и другие ваши сериалы – «Пуаро», «Чисто английское убийство» – абсолютно вымышленные. Вы пишете повести о четырнадцатилетнем мальчике-шпионе… Не хочу показаться грубой, однако создается ощущение, что вы не интересуетесь реальным миром.
– А что такое «реальный мир»? – не выдержал я.
– Обычные, живые люди.
Кое-кто из детей заерзал. Пора закругляться.
– Мне нравится беллетристика, вот я ее и создаю.
– А вы не боитесь, что ваши книги не будут воспринимать всерьез?
– Для этого они вовсе не должны быть «реальными».
– Извините. Мне правда нравятся ваши сочинения, просто я с вами не согласна.
Странное совпадение – это и предложение Готорна, сделанное пару дней назад.
Перед уходом я поискал ее глазами, но не нашел; за автографом она не подошла.
На обратном пути ее слова не выходили у меня из головы. А если она права? Может, я слишком зацикливаюсь на вымышленном? Я как раз планировал перейти на взрослую прозу, однако моя первая проба, «Дом шелка», бесконечно далека от современного мира – дальше просто некуда! Некоторые мои телесериалы – например, «Несправедливость» – основаны на вполне узнаваемом материале Лондона двадцать первого века. С другой стороны, я слишком давно погружен в мир собственного воображения и скоро утрачу связь с реальностью. Или уже утратил… Может, краткий курс «настоящей жизни» пойдет мне на пользу?..
Долог путь из Хей-он-Уай до Паддингтона. К тому времени, как я добрался, решение было принято. Едва войдя в дом, я снял телефонную трубку.
– Готорн?
– Тони?
– Ладно, я согласен – пятьдесят на пятьдесят.
3. Первая глава
Готорну первая глава не понравилась.
Тут я немного забегаю вперед; на самом деле я показал ему черновик на второй день расследования, да и то с неохотой. Я слишком хорошо помнил, как было дело с «Несправедливостью», и предпочел бы еще придержать рукопись «под сукном», однако он настоял; а поскольку мы – равные партнеры, как я мог отказать? Ладно, не суть. Я стараюсь лишь продемонстрировать, как создавалась книга, обнародовать все ходы, стратегию «ведения боевых действий», так сказать. Слова-то мои, а вот действия – его, и, по правде говоря, первые со вторыми не сходились.
Мы сидели в «Старбаксе» на Нью-Кингс-роуд, в паре минут ходьбы от дома Дайаны Каупер. Я скинул ему черновик на электронную почту, и когда он вытащил из портфеля распечатанные листы, сплошь покрытые красными кружками и крестиками, я понял, что дело плохо. Я очень сложно отношусь к критике своих текстов. Ведь мною обдумывается буквально каждое слово («обдумывается» или «обсасывается»? может, обойтись без «буквально»?). Когда я согласился работать с Готорном, то по умолчанию предположил, что он будет заниматься расследованием, а я – непосредственно текстом, но он живо лишил меня иллюзий.
– Все не так, – начал он. – Ты вводишь читателя в заблуждение.
– Что вы имеете в виду?
– Да вот хоть самое первое предложение.
Я перечел написанное:
«Ясным весенним утром, в один из тех погожих дней, когда солнце обманчиво обещает тепло, Дайана Каупер перешла Фулэм-роуд и открыла дверь агентства ритуальных услуг».
– Ну и что здесь не так?
– Жертва приехала на автобусе – это зафиксировали камеры. Кроме того, ее запомнил водитель, давший показания. Остается непонятным следующий факт: зачем ты написал, что она перешла дорогу?
– А почему бы и нет?
– Да потому что вранье! Она села в автобус номер четырнадцать на остановке «Челси Виллидж» ровно напротив Британия-роуд и проследовала далее со всеми остановками: «Футбольный клуб», «Гортензия-роуд», «Эдит-гроув», «Вестминстерская больница», «Бофорт-стрит» и, наконец, «Олд-Черч-стрит», где и вышла.
– У вас доскональное знание автобусных маршрутов, но я не улавливаю: к чему все это?
– Ей не пришлось переходить дорогу: выйдя из автобуса, она оказалась на нужной стороне.
– И в чем разница?
– Разница существенная. Если она действительно пересекла дорогу, значит, заходила куда-то еще – и это может оказаться важным. Например, в банк, где сняла кучу денег. Могла поссориться с кем-то, за ней следили… Могла остановиться перед движущейся машиной – возникла перебранка… Что ты на меня так смотришь? В наши дни убийства на почве дорожной агрессии – дело заурядное. И вообще, ты упустил факты: она проснулась в своем доме – одна, позавтракала и первым делом поехала в агентство.
– Так как, по-вашему, надо?
Готорн уже нацарапал что-то на листке бумаги и протянул мне. Я прочел:
«Ровно в одиннадцать семнадцать Дайана Джейн Каупер вышла из автобуса номер четырнадцать на остановке «Олд-Черч-стрит», повернула в обратном направлении, проследовала двадцать пять метров и вошла в помещение агентства ритуальных услуг «Корнуоллис и сыновья»».
– Исключено! – воспротивился я. – Какой-то полицейский отчет!
– Зато достоверно. И еще: к чему тут колокольчик?
– Какой колокольчик?
– В четвертом параграфе, вот здесь. Ты пишешь, что на двери висел колокольчик, – не было там ничего подобного.
Я медленно выдохнул. Мне еще предстояло узнать, что Готорн способен довести меня до белого каления как никто…
– Колокольчик я добавил для атмосферы. Старомодный семейный бизнес, традиции и все такое. Должны же в романе быть литературные допущения!
– Не знаю, но разница существенная. А что, если кто-то последовал за ней в агентство и подслушал разговор?
– Тот, с кем она поссорилась? – саркастически поинтересовался я. – Или тот, с кем встретилась в банке?
Готорн пожал плечами.
– То, что между организацией похорон и убийством существует связь, – твоя идея. По крайней мере, в этом ты пытаешься убедить своих чита-ателей. – Последнее слово он произнес с оттяжкой, словно ругательство. – Однако нужно принимать во внимание и другие варианты. Возможно, это чистой воды совпадение, хотя скажу тебе честно – я в совпадения не верю. Я работаю в этой сфере уже двадцать лет и всегда убеждался, что всему есть объяснение. Допустим, миссис Каупер знала, что собирается умереть: ей угрожают, выхода нет. Тогда почему она не обратилась в полицию? И третий вариант: кто-то ее выследил и беспрепятственно подслушал весь разговор, поскольку чертова колокольчика на двери нет! Кто угодно мог зайти и выйти незамеченным – а у тебя эта версия исключается.
– Ладно, уберу.
– И ручку «Монблан» тоже.
– А ее-то почему?.. Ладно-ладно, неважно, уберу.
Готорн тыкал пальцем в страницы, словно пытаясь найти хоть одно предложение, которое его устроило бы.
– Ты как-то выборочно работаешь с информацией, – произнес он наконец.
– В смысле?
– Ну вот ты пишешь, что миссис Каупер пользовалась только общественным транспортом, но не объясняешь почему.
– Тут же сказано – причуда!
– Боюсь, ты судишь слишком поверхностно, приятель. И потом, еще похороны: тебе в деталях известно, какую службу она заказала, однако об этом ты не упомянул.
– Ну как же – псалом, «Битлз»!
– Какой именно псалом? Какую конкретно песню «Битлов»?
Готорн вытащил из кармана блокнот.
– Псалом 33: «Благословлю Господа во всякое время; хвала Ему непрестанно в устах моих». Далее песня «Битлз» под названием «Элинор Ригби». Затем стихотворение некоей Сильвии Плат; тут я рассчитываю на твою помощь – прочел и ни хрена не понял. Потом идет классическая музыка: «Марш принца датского» Джеремайи Кларка. Под конец ее сын должен произнести речь… как там говорят…
– Надгробное слово.
– По хрену. А еще тебе стоило упомянуть, с кем она обедала в «Кафе Мурано»: с театральным продюсером Реймондом Клунсом.
– Подозреваемый?
– Ну прикинь: она только что потеряла пятьдесят штук на постановке мюзикла, который он продюсировал. Деньги и убийство частенько идут рука об руку.
– Что еще я упустил?
– Ты не счел нужным уточнить, что именно в этот день миссис Каупер уволилась из совета директоров театра «Глобус». Двенадцать лет заседала – и вдруг решила все бросить. Потом Андреа Клюванек, уборщица. С чего ты взял, что она осторожно вышла на улицу на цыпочках и вызвала полицию?
– Так написано в ее свидетельских показаниях.
– Да, я читал. А если она врет?
– С чего бы ей?
– Ну не знаю, приятель… Только учти – у нее уже есть судимость, так что она может оказаться вовсе не такой белой и пушистой…
– Откуда вы знаете?
– Проверил. И, наконец, Дэмиэн Каупер, сын жертвы. Стоило бы упомянуть, что он унаследовал от мамочки два с половиной миллиона фунтов – весьма кстати, учитывая его финансовые проблемы.
Я вдруг ощутил противную пустоту в желудке.
– Что за проблемы?
– Насколько я понял, большую часть денег он попросту «вынюхал», однако есть еще дом на Голливуд-Хиллс, бассейн, «Порше», все дела. Есть также английская подружка, родила от него, но вряд ли сильно к нему привязана, учитывая, сколько баб ошивается возле парня…
– Ну хоть что-нибудь в этой главе можно оставить? – спросил я с тоской.
Готорн задумался.
– Мне понравилась хохма про «Край света».
Я уныло смотрел на страницы, веером рассыпанные на столе.
– Зря мы все это затеяли…
Готорн впервые улыбнулся, и в его улыбке вдруг проглянул маленький мальчик. Казалось, частичка души, запертая глубоко внутри, пытается прорваться наружу сквозь костюм, галстук, бледные черты лица, недобрый взгляд…
– Придержи коней, приятель, это всего лишь первая глава. Порви да напиши заново, делов-то. Главное – мы должны выработать совместную стратегию…
Он замешкался, подбирая слова.
– Модус операнди[3], – подсказал я.
Готорн ткнул в мою сторону указательным пальцем.
– Вот только не надо всяких умных фразочек – это как раз и отталкивает людей! Не надо. Просто записывай все, что происходит. Мы поедем на место преступления, поговорим со свидетелями; я предоставлю подробную информацию. Тебе лишь нужно сесть и записать все в правильном порядке.
– А если вы не сможете раскрыть преступление? – усомнился я. – А если полиция первой выяснит, кто убил Дайану Каупер?
Готорн явно оскорбился таким предположением.
– Кучка никчемных болванов? Если бы у них была хоть малейшая зацепка, меня бы не позвали! Большая часть убийств раскрывается в течение сорока восьми часов. Почему? Да потому, что убийцы зачастую не осознают своих действий, все происходит спонтанно: вышел из себя, потерял контроль, и привет. А когда спохватываются и начинают думать о пятнах крови, номерах машин, видеокамерах, уже поздно. Некоторые пытаются замести следы, но с уровнем современной медэкспертизы у них ни малейших шансов.
Однако попадается мизерный процент преднамеренных убийств, когда все спланировано заранее. Например, заказные убийства или какой-нибудь урод забавляется… Полиция такие вещи нюхом чует. Тогда-то меня и зовут – знают, что сами не справятся. Короче, ты должен мне доверять. Если нужны дополнительные детали – спрашивай, если нет – просто записывай все, что видишь. Это тебе не «Тинтин». Договорились?
– Постойте… – Снова Готорну удалось выбить меня из равновесия. – Откуда вы знаете про «Тинтина»? Я вам ничего такого не говорил!
– Ты сказал, что работаешь со Спилбергом, а он как раз занимается режиссурой…
– Он продюсирует.
– Так что же заставило тебя передумать? Жена? Небось решающее слово всегда за ней?
– Так, стоп! – воскликнул я. – Если хотите выработать правила, вот вам главное: никогда не спрашивайте о моей личной жизни! О книгах, о сериалах, о семье, о друзьях…
– Показательно, в каком порядке ты их расположил…
– Я напишу о вас, об этом деле, и когда вы его раскроете – если вам, конечно, удастся, – посмотрим, смогу ли я заинтересовать своего издателя. Запомните одно – я не позволю на меня давить! Это моя книга, и решать, что в ней и как, буду я!
Готорн удивленно поднял брови.
– Спокойно, Тони! Я всего лишь хотел помочь.
В итоге мы пришли к соглашению: я больше не показываю Готорну черновик – уж точно не в процессе и вряд ли даже после окончания. Я буду писать о чем хочу, критиковать его действия, вставлять свои размышления по ходу и так далее. Как только дело дойдет до места преступления, допросов и прочих моментов, я буду строго придерживаться фактов: воздержусь от излишних фантазий, экстраполяций и тому подобного, чтобы не уводить читателя в сторону.
Что касается первой главы – забудьте про колокольчик и ручку «Монблан». Дайана Каупер обедала с Реймондом Клунсом, а Андреа Клюванек, возможно, лжет; зато все остальное, включая улику, явно указывающую на личность убийцы, абсолютно достоверно – ручаюсь.
4. Место преступления
В понедельник утром я отправился осматривать место преступления. У дома торчал полицейский; калитку преграждала полосатая лента с надписью: «Полиция! Не входить!» – однако он впустил меня, даже не спросив имени: видимо, его предупредили. Я обогнул небольшую лужу у крыльца и вошел в дом.
С момента убийства прошло четыре дня. В выходные я просматривал копии полицейских отчетов, присланные Готорном; к письму он прикрепил записку с просьбой явиться на место к девяти утра.
Обычно я посещаю сцены преступления, которые сам же и создал. Нет нужды их описывать: режиссер, ассистент по натурным съемкам, художник-постановщик и бутафоры все сделают за меня – от мебели до цвета стен. Я больше сосредоточен на деталях: треснутое зеркало, кровавый отпечаток на подоконнике; словом, все, что важно для развития сюжета, хотя они могут появиться и не сразу – зависит от того, куда направлена камера. Я часто переживаю, что комната покажется зрителям слишком большой для предполагаемой жертвы, однако на съемках сюда влезают человек десять-двадцать, и никто их не замечает. Обычно съемочный павильон настолько забит актерами, техниками, световыми приборами, проводами, тележками и прочим, что невозможно представить, как сцена будет выглядеть на экране.
Вообще, надо сказать, для писателя это очень странное ощущение – присутствовать на съемочной площадке. Трудно объяснить волнение, с каким я вхожу в мир, возникший первоначально в моей голове и воплощенный другими. Правда, тут я совершенно бесполезен, и где бы я ни стоял, обязательно буду мешаться под ногами; тем не менее съемочная бригада неизменно вежлива со мной, даже если нам нечего сказать друг другу. Моя работа закончена, их работа только начинается. Я прихожу, сажусь на складной стул с моей фамилией на спинке, наблюдаю со стороны, болтаю с актерами. Иногда мне приносят чай в пластиковом стаканчике. Словом, ничего особенного; и все же приятно, что это мое, некая частичка меня…
Другое дело – гостиная миссис Каупер. Ступив на толстый ковер с цветочным узором, оглядев хрустальную люстру, псевдоантикварную мебель, «Кантри лайф» и «Вэнити фэйр» на кофейном столике, книги на стеллажах (современная литература, твердая обложка, ничего моего), я почувствовал себя чужаком, словно зашел в музей, бывший когда-то частной квартирой.
Тут и там виднелись желтые ярлычки с номерами вещественных улик, хотя их было не так много. На комоде стоял полный стакан (12) с содержимым, напоминающим воду, а рядом с ним – кредитка (14) на имя Дайаны Каупер. Важные улики? Трудно сказать с первого взгляда…
В комнате три окна, на каждом – пара бархатных занавесей до пола. Пять из них подвязаны красным шнурком с кисточкой, последний (6), ближайший к двери, висит свободно. Тут я вспомнил, что прямо на этом месте совсем недавно задушили женщину. Невольно перед внутренним взором предстала картина: выпученные глаза, руки молотят по воздуху… Я глянул вниз и заметил на ковре пятно, отмеченное двумя номерками: перед смертью у жертвы опорожнился кишечник. Как правило, для зрителей канала Ай-ти-ви я стараюсь не акцентироваться на таких подробностях.
В комнату вошел Готорн, одетый, как всегда, в тот же костюм (все, больше нет нужды это повторять). На ходу он ел сэндвич, и до меня не сразу дошло, что он приготовил его самостоятельно на кухне миссис Каупер. Я так и застыл на месте.
– Чего? – прошамкал он полным ртом.
– Ничего.
– Ты уже завтракал?
– Спасибо, я не голоден.
Должно быть, он уловил неприязнь в моем тоне.
– Жалко выбрасывать, а ей все равно уже не понадобится. Ну что скажешь? – Он неопределенно повел рукой с сэндвичем вдоль комнаты.
Я не знал, что ответить. В гостиной было очень чисто. Кроме телевизора с плоским экраном – он скорее стоял на стойке, чем был прикреплен к стене, – все принадлежало прошлой эпохе. Дайана Каупер жила опрятно: журналы разложены ровно так, как нужно, элементы декора – стеклянные вазы, китайские фигурки – регулярно протирались от пыли. Она даже умерла опрятно: никаких следов борьбы. Нападавший оставил лишь грязный отпечаток ботинка на ковре у двери. Представляю, как нахмурилась бы хозяйка. К тому же ее не избили, не изнасиловали. В каком-то смысле это убийство можно считать… сдержанным.
– Она знала убийцу, но не близко, – нарушил молчание Готорн. – Мужчина ростом по меньшей мере шесть футов, плотного телосложения, близорукий. Пришел с четким намерением убить и надолго не задержался. Миссис Каупер вышла на кухню, оставив его одного – надеялась, что сам уйдет. Совершив убийство, он обыскал дом и прихватил кое-какие вещи, но лишь для отвода глаз. Тут что-то личное…
– Откуда вы все знаете?
Едва произнеся эти слова, я тут же рассердился на себя – угодил прямо в расставленную ловушку!
– Когда он пришел, было уже темно, – пояснил Готорн. – В окрестностях недавно прокатилась волна ограблений. Одинокая женщина средних лет, живущая в престижном районе, не станет открывать дверь незнакомцу. Определенно, это был мужчина. Я, конечно, слышал о женщинах-душительницах, но они встречаются крайне редко, поверь на слово. Рост жертвы – пять футов три дюйма; удобства ради предположим, что убийца был выше. Подъязычная кость сломана – это говорит о достаточной физической силе; хотя надо признать, жертва была старой склочницей, так что могла и сама сломать рано или поздно… Откуда я знаю, что он пришел ее убить? По трем причинам. Во-первых, убийца не оставил следов. Вечер был теплый, однако он позаботился надеть перчатки. Далее, он не задержался надолго. Как видишь, в комнате нет ни кофейных чашек, ни пустых бокалов. Дело было около шести: приятелю она предложила бы выпить.
– Он мог торопиться, – предположил я.
– Взгляни на диванные подушки – он даже не присел.
Я подошел к комоду и едва удержался, чтобы не взяться за стакан. Странно, что полиция его оставила.
– А разве они не должны были забрать содержимое на анализ? – спросил я.
– Уже принесли обратно.
– Зачем?
– Для меня.
Он криво улыбнулся и прикончил остатки сэндвича.
– Значит, кто-то все-таки пил…
– Это всего лишь вода. Думаю, дело было так: перед уходом он попросил стакан воды, чтобы она вышла из комнаты. Тогда у него появилось время снять шнур с занавески. При ней он не мог этого сделать, логично?
– Но он не пил?
– Не хотел оставлять свою ДНК.
– А кредитка?
На карточке значилось: МИССИС ДАЙАНА ДЖ. КАУПЕР; выпущена банком «Баркли», срок истекает в ноябре – через полгода.
– А вот это уже интересно. Почему кредитка не в кошельке? Жертва вытащила ее, чтобы расплатиться? Отпечатки пальцев принадлежат лишь владелице. Хорошо, предположим: кто-то попросил ее расплатиться, и пока она возилась с кошельком, подкрался сзади и задушил. Нет, тогда карточка валялась бы на полу… – Готорн покачал головой. – С другой стороны, это может и не иметь отношения к делу. Посмотрим…
– Вы сказали, что убийца близорук, – напомнил я.
– Ага…
– Потому что он не заметил бриллиантового кольца на пальце, – встрял я, не давая Готорну шанса разжевать все самому. – Наверное, стоит целое состояние.
– Нет-нет, приятель, как раз наоборот. Кольцо ему было совершенно неинтересно. Он взял кое-какие драгоценности и ноутбук, чтобы выглядело как ограбление, но то ли забыл про кольцо, то ли не смог снять, а с секатором решил не заморачиваться. Нет, убийца никак не мог его просмотреть, он же приблизился к ней вплотную, пока душил.
– Тогда откуда вы знаете, что у него плохое зрение?
– Он наступил в лужу у крыльца и оставил отпечаток на ковре. Кстати, похоже на мужской ботинок. Во всем остальном он действовал осмотрительно, упустил лишь эту деталь. Ты не хочешь записать?
– И так запомню. – Я достал айфон. – Только сниму кое-что, если можно.
– Валяй. – Готорн указал на черно-белую фотографию мужчины около сорока. – Вот его не забудь.
– А кто это?
– Скорее всего, муж – Лоуренс Каупер.
– В разводе?
Готорн бросил на меня иронический взгляд.
– По-твоему, она стала бы хранить фотографию бывшего? Он умер двенадцать лет назад – рак.
После этого мы с Готорном обошли весь дом, комнату за комнатой; я фотографировал все, на что он указывал. Начали с кухни, похожей на выставочный образец: оборудована по последнему слову техники, однако использовалась явно редко. При желании хозяйка могла бы готовить еду ресторанного уровня на десятерых, а сама наверняка ужинала вареным яичком и парой тостов. Холодильник был покрыт магнитами: классическое искусство и знаменитые цитаты Шекспира. Наверху – жестяная коробка с изображением принца Каспиана из фильма про Нарнию. Взяв полотенце, Готорн осторожно открыл ее и заглянул внутрь: пара монет, больше ничего.
В кухне царил порядок, каждая вещь на своем месте. На подоконнике – книги рецептов от шеф-поваров Джейми Оливера и Оттоленгхи; на полке возле тостера – блокноты и недавние письма; в углу – доска с планом покупок на неделю. Готорн просмотрел письма и вернул на место. К стене крепился держатель в виде деревянной рыбы с пятью крючками, на которых висели ключи – четыре комплекта, каждый аккуратно помечен: входная дверь, задняя дверь, подвал и «Стонор-Хаус».
– А это что такое? – спросил я.
– Дайана Каупер жила там до переезда в Лондон. Это в Уолмере, графство Кент.
– Странно, что она сохранила ключ…
В ящике лежали старые письма и счета, а также буклет мюзикла под названием «Марокканские ночи». На обложке – изображение автомата Калашникова, плечевой ремень свернут в форме сердца. На первой странице – список продюсеров; среди них значился Реймонд Клунс.
Из кухни мы поднялись в спальню, минуя старые театральные программки, развешанные по стенам в рамочках: «Гамлет», «Буря», «Генрих V», «Как важно быть серьезным», «День рождения»; на каждой – Дэмиэн Каупер. Готорн пер наверх, как бульдозер, но я вошел в спальню с неожиданным чувством неловкости, снова ощущая себя незваным гостем. Всего лишь несколько дней назад здесь раздевалась пожилая женщина, стоя перед большим зеркалом, и укладывалась в двуспальную кровать с книгой Стига Ларссона «Девушка, которая играла с огнем», лежащей на тумбочке. Ну, по крайней мере, миссис Каупер пропустила разочаровывающий конец. Две подушки, на одной – вмятина. Я представил себе, как она просыпается в теплой постели, пахнущей лавандой… Больше уже не проснется. Смерть всегда была для меня скорее необходимостью, средством продвижения сюжетной линии; однако сейчас, стоя в спальне недавно умершей женщины, я почувствовал ее совсем рядом.
Меж тем Готорн деловито рылся в ящиках, шкафах и тумбочках. На туалетном столике красовалась фотография Дэмиэна Каупера в рамочке. Я едва его узнал, хотя, честно говоря, у меня плохая память на лица; да и вообще все эти молодые красивые актеры похожи друг на друга… особенно когда переезжают в Голливуд.
Позади обувной полки Готорн обнаружил сейф, все еще запертый, скорчил гримасу, но тут же забыл о нем. Я зачарованно следил за его действиями, а он не обращал на меня ни малейшего внимания. Готорн напоминал мне собаку-ищейку в аэропорту: казалось бы, нет никаких причин подозревать в чемоданах бомбу или наркотики, однако пес методично обнюхивает каждый и обязательно что-нибудь найдет. У Готорна был тот же самый неопределенно-сосредоточенный вид.
Из спальни он переместился в ванную комнату. На бортиках громоздилась куча маленьких бутылочек, штук двадцать, не меньше: похоже, у миссис Каупер была привычка забирать из отелей шампунь и гель для душа. Готорн открыл шкафчик над раковиной и вытащил три пакетика «Темазепама» – снотворное.
– Интересно… – пробормотал он, наконец нарушив молчание.
– О чем-то переживала, – предположил я. – Не могла заснуть.
На верхнем этаже располагались две гостевые комнаты. Ими давно не пользовались: слишком чисто и прохладно, отопление выключено ради экономии. Готорн быстренько осмотрелся и вышел в коридор.
– Как думаешь, куда делся кот? – неожиданно спросил он.
– Какой еще кот?
– Серый, персидский. Такие, знаешь, похожи на шерстяной мячик.
– Я не видел никаких фотографий кота.
– Я тоже.
Объяснений не последовало, и я вдруг почувствовал раздражение.
– Если вы и правда хотите, чтобы я о вас писал, я должен понимать, как вы работаете. Не надо подвешивать в воздухе категоричные утверждения!
Готорн нахмурился, пытаясь взять в толк, о чем я, затем кивнул.
– Тони, это ведь очевидно! На кухне на полу стоит миска. И еще подушка в спальне – разве ты не заметил?
– Вмятина? Я думал, от ее головы.
– Сомневаюсь, приятель. Вряд ли у нее были короткие шелковистые волосы, пахнущие рыбой. Она спала на левой стороне кровати, там, где книжка на тумбочке, а кошка – справа. Крупная, тяжелая. Скорее всего, перс – таких чаще заводят одинокие пожилые женщины. Только вот где он?..
– Может, полиция забрала?
– Может.
Мы вновь спустились на первый этаж, где выяснилось, что мы не одни: в гостиной на диване сидел мужчина в дешевом костюме, широко расставив ноги; на колене – папка с документами. Галстук висел криво, две пуговицы рубашки расстегнуты. Судя по всему, курильщик. Все в нем было какое-то… нездоровое: цвет лица, редеющие волосы, сломанный нос, складка живота, выпирающая над ремнем брюк. Он был примерно одних лет с Готорном, но крупнее, напоминал обрюзгшего боксера на пенсии. Я часто видел таких по телевизору – не в кино, а в новостях: стоя в коридоре, на выходе из зала суда, они неловко зачитывают на камеру подготовленное заявление.
– Готорн, – произнес он безо всякого энтузиазма.
– Инспектор Мидоуз! – Это прозвучало иронически, словно пришелец не заслуживал своего звания. – Здорово, Джек, – добавил Готорн.
– Когда мне сказали, что привлекли тебя к делу, я сперва не поверил – вроде все и так ясно. – Тут инспектор заметил меня. – А вы кто такой?
Я заколебался, не зная, как объяснить свою роль.
– Это писатель, – вмешался Готорн. – Он со мной.
– О тебе, что ли, пишет?
– О деле.
– Надеюсь, у тебя есть на это разрешение. – Инспектор помедлил. – Я все тебе оставил, разложил как было. Пустая трата времени, если хочешь знать мое мнение.
– Не хочу, Джек.
Мидоуз проглотил щелчок по носу.
– Ну что, все осмотрел? Закончил?
– Как раз собирался уходить. – Однако Готорн не сдвинулся с места. – Значит, говоришь, дело ясное? И какие же у тебя соображения?
– Свои соображения я оставлю при себе, если не возражаешь.
Мидоуз лениво встал. Он оказался крупнее, чем я думал, и возвышался над нами обоими, как скала. Неторопливо собрав бумаги, он помедлил, словно раздумывая, и наконец протянул их Готорну.