Это слово – Убийство Горовиц Энтони

6. Свидетельские показания

Я мало знал о айане Каупер, но успел понять одну вещь: вряд ли целая толпа выстроилась в очередь, чтобы ее убить. Пожилая одинокая вдова, состоятельная, но не миллионерша; член правления театра, мать известного сына. У нее были проблемы со сном и кошка. Да, она потеряла деньги из-за театрального продюсера и наняла уборщицу из Восточной Европы с криминальным прошлым, однако какой у них мог быть мотив?

Другое дело – инцидент с мальчиками: один убит, второй покалечен, и все из-за ее небрежности. Причем она даже не остановилась, да еще и вышла сухой из воды! Если бы я был отцом Тимми и Ларри, то вполне мог бы желать ей смерти. К тому же это произошло десять лет назад – точнее, девять лет и одиннадцать месяцев. Все сходится – мотив налицо.

Семья Гудвинов жила на севере Лондона, в районе Харроу, и я недоумевал, почему мы не едем сразу туда.

– Всему свое время, – ответил на мой вопрос Готорн. – Сперва надо кое с кем поговорить.

– С уборщицей? Вы ее подозреваете?

В этот момент мы проезжали развязку на Шепердс-Буш и повернули в сторону Эктона, где жила Андреа Клюванек. Перед этим Готорн позвонил Реймонду Клунсу и договорился о встрече.

– Я подозреваю, что она солгала полиции.

– А Клунс? Он тут при чем?

– Он знал миссис Каупер. Семьдесят восемь процентов убийств женщин совершается людьми, которых жертвы знали, – уточнил Готорн.

– Правда?

– Я думал, ты в курсе, раз пишешь сериалы. – Проигнорировав табличку «Не курить», он приспустил окно и зажег сигарету. – Муж, отчим, любовник… По статистике они наиболее вероятные убийцы.

– Реймонд Клунс никак не вписывается…

– Они могли быть любовниками.

– Но Дайана Каупер перед смертью видела искалеченного мальчика! Она сама написала, что боится! Не понимаю, зачем терять время?

– Не курить! – возмутился водитель по громкой связи.

– Отвали, я полицейский, – хладнокровно отозвался Готорн. – Как ты там говорил? Модус операнди? Вот это мой. – Он затянулся и выдохнул дым в окно. Ветер тут же задул все обратно. – Начинать надо с ближнего круга и работать по спирали. Это как с повальными обысками – начинаешь с соседей, а не с другого конца улицы… Тебя что-то не устраивает?

– Просто странно – бегаем по Лондону, петляем как зайцы… За мой счет, – добавил я тихо.

Готорн промолчал.

После долгой поездки такси остановилось на краю жилого массива «Южный Эктон». Какой-то ландшафт вроде бы присутствовал – лужайки, деревья, тротуары, – однако общее впечатление было скорее гнетущим, возможно, из-за скученности многоквартирных домов. Мы прошли мимо скейт-парка, по виду давно заброшенного, затем спустились в подземный переход, размалеванный неумелыми граффити – они натекали друг на друга кричащими разводами. Да уж, не Бэнкси[5].

В тени сидела кучка подростков в толстовках и балахонах; нас проводили мрачными, подозрительными взглядами. К счастью, Готорн знал дорогу, а я старался держаться рядом. Вспомнилась женщина с литературного фестиваля; видимо, это как раз та самая доза реальности, что она мне прописала.

Андреа Клюванек жила в одной из высоток на втором этаже. Готорн позвонил заранее, и нас ждали. Из полицейских отчетов я знал, что у нее двое детей; впрочем, в полвторого оба наверняка в школе. Квартира оказалась чистенькой, но крошечной: даже самый оптимистичный риелтор не смог бы назвать ее «студией с открытой планировкой» – кухня переходила прямо в гостиную, мебель по минимуму: стол, три стула, диван перед телевизором. Интересно, как они устраиваются по ночам? Дети в спальне, мать на кухне?

Мы сели у стола друг напротив друга. В нескольких сантиметрах над нашими головами свисали кастрюли и сковородки. Андреа не предложила ни кофе, ни чая. Она молча, настороженно смотрела на нас через стол – маленькая темноволосая женщина. В реальности Андреа выглядела еще суровее, чем на фотографии. На ней были футболка и джинсы, порванные вряд ли из соображений моды. Готорн зажег сигарету, она тоже угостилась; я сидел, окруженный дымом со всех сторон, и раздумывал, удастся ли мне закончить книгу или я загнусь раньше от пассивного курения.

Поначалу Готорн вел себя весьма любезно, попросил еще раз уточнить то, что было написано в полицейском отчете: зашла в дом, увидела труп, вышла наружу, позвонила в полицию.

– Вы, должно быть, ужасно промокли, – предположил Готорн.

– Как? – подозрительно вскинулась Андреа.

– В то утро шел сильный дождь. На вашем месте я бы подождал на кухне – тепло, уютно и телефон под рукой… Не было необходимости пользоваться мобильником.

– Я выходить на улицу! – сердито отозвалась женщина. – Я уже все сказать! Полиция спрашивал, что случилось, я сказать.

Ее акцент не улучшал и без того ломаный английский.

– Да, я читал ваши показания, – кивнул Готорн. – Но я не затем проехал пол-Лондона, чтобы слушать вранье. Я пришел узнать правду.

Повисло долгое молчание.

– Я говорить правду.

– Нет, врете. – Готорн вздохнул. – Как давно вы в стране?

Андреа еще больше насторожилась.

– Пять лет.

– И два года работали у Дайаны Каупер?

– Да.

– Сколько раз в неделю вы к ней ходили?

– Два раза, вторник и пятница.

– А вы ей не рассказывали о своих проблемах?

– У меня нет проблемы.

Готорн сокрушенно покачал головой.

– У вас куча проблем. В Хаддерсфилде, на прежнем месте, – воровство в магазине. Сто пятьдесят фунтов штрафа плюс издержки по суду.

– Вы не понимать! – вызверилась Андреа. Я пожалел, что комната такая маленькая – рядом с ней я чувствовал себя неловко. – Нечего есть. Мужа нет. Детям нечего есть.

– И поэтому вы решили обокрасть благотворительный магазин «Спасем детей»? Видимо, слишком буквально восприняли название.

– Я нет…

– А это уже второе нарушение, – перебил ее Готорн. – Вас и так в прошлый раз отпустили условно – повезло, что судья был в хорошем настроении.

Андреа по-прежнему упорствовала:

– Я работать на миссис Каупер два года. Она меня заботился, так что я ничего не надо воровать. Я – честный человек, я забочусь семья!

– В тюрьме вам будет трудновато. – Готорн подождал, пока до нее дойдет. – Вы мне лжете, и вы знаете, чем это кончится. Детей отберут органы опеки – а может, отправят обратно в Словакию. Сколько денег вы взяли?

– Какие?

– Деньги на хозяйство, что лежали в жестянке с принцем Каспианом. Вы знаете, кто такой принц Каспиан? Персонаж из «Хроник Нарнии»[6]. В этом фильме играл ее сын, Дэмиэн Каупер. Я заглянул в коробочку, а в ней лишь пара монеток.

– Там она хранить деньги, да. Но я не брать – вор брать.

– Нет! – Готорн начал злиться: глаза потемнели, рука, держащая сигарету, сжалась в кулак. – Вор прошелся по дому, порылся там и сям – он явно хотел привлечь к себе внимание. А тут все иначе: банку поставили на место, крышку закрыли, отпечатки пальцев аккуратно вытер человек, смотрящий слишком много детективов. Я так думаю, вы достали банкноты и не заметили монетки. Сколько там было?

Андреа мрачно уставилась на него. Интересно, много ли она поняла из его речи?

– Я взять деньги, – призналась она наконец.

– Сколько?

– Пятьдесят фунтов.

Готорн поморщился.

– Сколько?

– Сто шестьдесят.

Он кивнул.

– Уже лучше. И вы не ждали снаружи – с чего бы, когда дождь поливает? Чем вы там занимались? Что еще прихватили?

Какое-то время Андреа мучительно принимала решение. Признаться в содеянном и навлечь на себя большие проблемы? Или попытаться обмануть Готорна и разозлить его всерьез? В конце концов здравый смысл возобладал. Она поднялась, вынула из ящика стола клочок бумаги и протянула ему. Готорн развернул и прочел следующее:

«Миссис Каупер!

Вы думаете, что можете от меня избавиться, но я не оставлю вас в покое. Это лишь начало. Я наблюдал за вами и знаю, что вам дорого. Вы за все заплатите, обещаю».

Написано от руки, ни подписи, ни даты, ни адреса. Готорн перевел вопросительный взгляд на Андреа.

– Человек приходил в дом, – объяснила она. – Две неделя назад. Он идет с миссис Каупер на кухню. Я был наверху, в спальне, но слышу, они говорят. Он очень сердит… кричал на нее.

– В котором часу?

– В понедельник, около часа дня.

– Вы его видели?

– Я глядеть из окна, когда он уходил. Только дождь, и у него зонтик – я ничего не увидеть.

– Вы уверены, что это был мужчина?

– Думаю, да.

– А записку где взяли?

– На столе в спальне. – Андреа выглядела слегка пристыженной, хотя, скорее всего, просто боялась Готорна. – Я смотреть в доме после ее смерти, и вот. Думаю, этот человек убивал Мистер Тиббс.

– Кто такой Мистер Тиббс?

– У миссис Каупер есть кот – большой, серый. – Андреа вытянула руки, показывая размеры кота. – Она звонил в четверг, велит не приходить. Огорчена, говорить – мистер Тиббс умер.

– Зачем вы взяли письмо? – спросил я.

Андреа вопросительно взглянула на Готорна, словно дожидаясь разрешения меня игнорировать.

Готорн кивнул, сложил письмо и убрал в карман. Мы попрощались и вышли.

– Уборщица взяла письмо потому, что рассчитывала выжать из него деньги, – пояснил Готорн в такси. – Может, узнала того человека с зонтом, а может, надеялась разыскать. Она понимала, что будет расследование и записка пригодится для шантажа.

Мы возвращались в город. Осталась еще одна встреча – с Реймондом Клунсом, театральным продюсером, который обедал с Дайаной Каупер в день ее гибели. С моей точки зрения, это была большая потеря времени, ведь личность убийцы у Готорна буквально в кармане! «Вы за все заплатите» – яснее ясного. Однако он больше не обмолвился о разговоре с Андреа Клюванек, погруженный в раздумья. Я уже успел понять, что этот человек живет в полную силу лишь тогда, когда расследует преступление. Ему нужны убийства или какие-нибудь запутанные дела – это его raison d’tre[7] (еще один «заумный» термин, который ему бы не понравился).

Клунс проживал в совершенно иных условиях, нежели Андреа Клюванек. Его дом располагался позади Мраморной арки, неподалеку от Коннот-сквер, и я нисколько не удивился, увидев здание, похожее на декорации из красного кирпича. Оно выглядело неправдоподобно двухмерным с огромной дверью и ярко окрашенными окнами, расположенными строго симметрично. Все было новеньким, даже мусорные баки, стоящие аккуратным рядком по ту сторону металлического ограждения. К отдельному входу в подвал вели ступеньки; над ним возвышались еще четыре этажа. Я прикинул: минимум пять спален и тридцать миллионов фунтов.

Впрочем, на Готорна все это великолепие не произвело ни малейшего впечатления. Он ткнул пальцем в дверной звонок с такой силой, словно испытывал к нему личную неприязнь. Прохожих вокруг не было, и у меня создалось ощущение, что большинство домов пустует – возможно, ими владеют иностранные бизнесмены? Кажется, где-то по соседству живет Тони Блэр? Эта часть города как-то не вязалась с остальным Лондоном.

Дверь открыл краеугольный камень любого классического детектива, хоть я и не ожидал увидеть в двадцать первом веке настоящего дворецкого в полосатом костюме, жилете и перчатках. Примерно моего возраста, с зачесанными назад темными волосами; вид у него был полон достоинства.

– Добрый день, сэр. Входите, пожалуйста.

Он не стал спрашивать наши имена – нас ожидали.

Мы вошли в просторный холл. Справа и слева располагались гостиные: высоченные потолки, изумительные ковры на полу. Больше походило на отель, чем на жилой дом, хоть и без постояльцев. Поднимаясь по лестнице, я заметил одну из картин Хокни с мальчиком в бассейне, а за ней – триптих Фрэнсиса Бэкона. На лестничной площадке – огромная черно-белая фотография в стиле ню авторства Роберта Мэпплторпа[8]: на белом фоне черные ягодицы и пенис в состоянии эрекции. В углу – классическая статуя обнаженного пастушка. Готорну было явно не по себе в столь откровенно гомоэротической атмосфере: об этом говорили не только его поджатые губы, но и общее напряжение.

Полутемный сводчатый проход вел в верхнюю гостиную, занимающую весь этаж: мебель, лампы, зеркала, предметы искусства простирались насколько глаз хватало. Все было новеньким, дорогим, безупречного вкуса, но чересчур безличным. Я тщетно оглядывался в поисках брошенной газеты или пары грязных башмаков – любого свидетельства, что здесь живут люди. Как-то слишком тихо для центра города – саркофаг, наполненный владельцем предметами роскоши из прошлой жизни.

Однако сам Реймонд Клунс оказался удивительно обычным на вид: около пятидесяти, одет в синий бархатный пиджак и водолазку. Он сидел ровнехонько посреди огромного дивана, словно дворецкий перед нашим приходом отмерил рулеткой нужное расстояние. Крепкое телосложение, грива седых волос, веселые бледно-голубые глаза. Похоже, он был нам рад.

– Присаживайтесь. – Клунс театральным жестом указал на соседний диван. – Кофе не желаете? – Не дожидаясь ответа, он обратился к дворецкому: – Брюс, принесите гостям кофе. И захватите трюфели.

– Хорошо, сэр.

Дворецкий исчез. Мы сели.

– Вы насчет бедной Дайаны, – продолжил Клунс, не дожидаясь вопроса. – Не могу выразить, как я шокирован ее смертью! Я познакомился с ней в «Глобусе». Ну и, конечно, работал с ее сыном. Дэмиэн – очень талантливый мальчик, очень. Он играл в пьесе «Как важно быть серьезным», которую я тогда продюсировал в Хеймаркете. Колоссальный успех! Я всегда знал, что он далеко пойдет. Когда полиция рассказала о случившемся, я долго не мог поверить! Не представляю, кому она помешала – добрейшей души человек…

– Вы обедали с ней в день ее смерти, – напомнил Готорн.

– Да, в «Кафе Мурано». Я ждал ее у метро. Она помахала мне рукой через дорогу. Вроде бы все в порядке, но как только мы сели за стол, я сразу понял, что она не в настроении, бедняжка. Думала о своем. Переживала за Мистера Тиббса, своего кота. Ну и имечко! Он пропал. Я посоветовал ей не волноваться – мало ли, погнался за мышью или еще по каким делам. Она недолго просидела – торопилась на заседание в театр.

– Вы утверждаете, что были старыми друзьями. Насколько я понимаю, между вами произошла размолвка?

– С чего бы? – удивился Клунс.

– Она потеряла деньги на вашем шоу.

– Я вас умоляю! – Небрежным жестом Клунс отмел все обвинения. – Вы говорите о «Марокканских ночах». Нет, мы не ссорились, она просто была разочарована. Ну еще бы! Я потерял на этом гораздо больше, чем Дайана, поверьте на слово! Что поделать, бизнес есть бизнес. Вот, к примеру, сейчас я вложился в «Человека-паука» – полный кошмар, между нами говоря, но в то же время я отклонил «Книгу Мормона». Иногда просто не везет. Дайана это прекрасно понимала.

– А что за мюзикл? – спросил я.

– История любви. Действие происходит в старой крепости. Два юноши: солдат и террорист. Отличная музыка, сценарий по мотивам успешного романа, однако аудитория не приняла – может, слишком много насилия… Вы смотрели?

– Нет, – признался я.

– В этом-то и проблема – никто не смотрел.

Вернулся Брюс с подносом: три крошечные чашки кофе и тарелка с четырьмя трюфелями из белого шоколада, составленными пирамидкой.

– А успешные постановки у вас бывали? – спросил Готорн.

Клунс явно оскорбился.

– Оглядитесь! Неужели вы думаете, я смог бы позволить себе такой дом, если бы в свое время не сделал хитов? Да если хотите знать, я был одним из первых инвесторов «Кошек» и с тех пор вкладывал деньги в каждый мюзикл Эндрю![9] «Билли Эллиот», «Шрек», Дэниэл Рэдклифф[10] в «Эквусе»… На мою долю хватило успеха, не сомневайтесь! И «Марокканские ночи» могли бы выстрелить, только не срослось. Такой бизнес… Уверяю вас, Дайана Каупер не таила на меня зла: она прекрасно осознавала степень риска; к тому же деньги не такие уж существенные…

– Пятьдесят штук?!

– Это для вас пятьдесят штук – значимая сумма, мистер Готорн. Для большинства людей значимая, но Дайана могла себе позволить иначе не стала бы рисковать.

Повисла пауза. Готорн изучающе разглядывал продюсера недобрыми глазами.

– Миссис Каупер не сказала вам, где была в то утро?

– До обеда? Нет.

– Она посетила агентство ритуальных услуг в Южном Кенсингтоне, организовала собственные похороны.

Клунс держал в руках крошечную чашку, слегка оттопырив мизинец. Услышав эту информацию, он поставил чашку на столик.

– Правда? Вы меня удивили.

– За обедом она не упоминала об этом?

– Нет, конечно, я бы запомнил!

– Вы сказали – миссис Каупер «думала о своем». Она не рассказывала, что именно ее беспокоит?

– Упомянула одну вещь. – Клунс помедлил, вспоминая. – Мы говорили о деньгах, и она сказала, что ее кто-то преследует. Все из-за той аварии в Кенте.

– Она сбила двоих детей, – сказал я.

– Верно, – кивнул продюсер и выпил кофе одним глотком. – Лет десять лет назад, мы только познакомились. Дайана жила одна, муж умер от рака… печально. Он работал дантистом, много звездных клиентов. У них был славный домик у моря. На момент аварии у нее гостил Дэмиэн – то ли между турами, то ли снимался на Би-би-си, уже и не вспомню. В общем, Дайана была совершенно не виновата. Дети побежали через дорогу за мороженым, а она выехала из-за угла и просто не успела остановиться. Я долго разговаривал с судьей: он считал, что ее вины тут нет никакой. Конечно, бедняжка сильно переживала. Вскоре после этого вернулась в Лондон и, насколько я знаю, так больше и не садилась за руль. Что ж, ее можно понять – ужасная трагедия…

– А она не сказала, кто именно ее преследует? – спросил Готорн.

– Сказала – Алан Гудвин, отец мальчиков. Он заходил к ней со всякими требованиями.

– Чего хотел?

– Денег. Я посоветовал ей не связываться. Все это случилось давно и уже не имеет к ней никакого отношения.

– Миссис Каупер не упоминала о записках от него? – спросил я.

– О записках… – Клунс глядел куда-то в пространство. – Да вроде нет. Сказала только, что он заходил и теперь она не знает, как быть.

– Минутку! – перебил Готорн. – Вы упомянули, что разговаривали с судьей. Как это получилось?

– Мы с Найджелом Уэстоном старые друзья. Кстати, он тоже вкладывает деньги в постановки. На «Клетке для чудаков» очень неплохо заработал.

– Вы хотите сказать, что Дайана Каупер, инвестор вашего шоу, сбила насмерть ребенка, и ее оправдал судьей, который тоже является инвестором? Чисто ради интереса – они знакомы?

– Не знаю. – Клунс насторожился. – Вряд ли. Надеюсь, вы не намекаете, что тут дело нечисто?

– Это мы выясним. А мистер Уэстон женат?

– Понятия не имею, а что?

– Да так…

Спускаясь по лестнице, я заметил, что Готорн весь ощетинился. Мы вышли из дома, завернули за угол, Готорн остановился и щелкнул зажигалкой. Некоторое время он яростно курил в молчании, избегая моего взгляда.

– Что с вами? – спросил я наконец.

Он не ответил.

– Готорн?..

Он обернулся, злобно сверкая глазами.

– А тебе все по барабану, да? Так и должно быть? Чертов педик, сидит такой довольный, вокруг одна порнуха…

– Что?!

Я был неподдельно шокирован тем, как это прозвучало: «пе-е-едик», с подчеркнутой брезгливостью, словно что-то мерзкое, чужеродное.

– Во-первых, никакая не порнуха! Вы хоть представляете, сколько это все стоит? И во-вторых, нельзя его так называть.

– Как?

– Как вы назвали.

– Педиком? – Готорн скривился. – А кто он, по-твоему?

– Его сексуальность тут ни при чем.

– Это как сказать, Тони. Если он стакнулся со своим дружком-судьей, чтобы снять Дайану Каупер с крючка…

– Так вот почему вы спросили, женат ли Уэстон! Думаете, он тоже гей?

– Я бы не удивился. Такие держатся друг за друга.

Я замолчал, обескураженный, пытаясь подобрать слова. Неожиданно все встало с ног на голову.

– О чем вы? Какие «такие»? Никто так не говорит!

– Да мне насрать! – Готорн бросил на меня свирепый взгляд. – Ты-то ясное дело – писатель, работаешь на ТВ, у тебя наверняка полно гомиков в друзьях. А вот я их терпеть не могу – кучка извращенцев! Я прихожу в чей-то дом, вижу на стене огромный член, узнаю, что у хозяина дружок-извращенец, который вкладывается в постановку извратного мюзикла и которого, возможно, убедили извратить отправление правосудия… Говорю как есть! Тебе что-то не нравится?

– Да, не нравится!

Я не верил своим ушам. Когда мы впервые встретились, Готорн отпустил парочку ехидных комментариев в сторону актеров, снимавшихся в «Несправедливости», но мне никогда не приходило в голову, что он – гомофоб. И если это правда, то я не смогу о нем написать. Просто без вариантов. Готорн угадал: у меня действительно много близких друзей-геев, и если я сделаю из него героя, если дам волю его суждениям на своих страницах, их дружба надолго не затянется. А критики? Да они порвут книгу в клочья! По сути, вся моя карьера будет спущена в унитаз.

Я развернулся и направился в сторону метро.

– Тони, ты куда? – позвал Готорн с неподдельным удивлением в голосе.

– Домой. Я позвоню завтра.

Дойдя до конца улицы, я обернулся: он так и стоял, глядя мне вслед, похожий на брошенного ребенка.

7. Харроу-он-Хилл

Тем вечером мы с женой пошли в театр: я достал билеты на «Франкенштейна» Дэнни Бойла. Правда, мне не удалось толком насладиться пьесой – мысли все время перескакивали на другое. Что сказал бы Готорн, увидев, как актер Джонни Ли Миллер двадцать минут скачет по сцене абсолютно голый?

Домой вернулись около половины двенадцатого. Жена сразу ушла спать, а я сидел допоздна, переживая за книгу. С ней я не стал ничего обсуждать – и так знал, что она скажет.

Если бы я засел писать детектив, то не выбрал бы Готорна главным героем. В мире и без него достаточно частных сыщиков мужского пола, средних лет, с плохим характером. Я бы придумал что-нибудь поинтереснее: слепой, пьющий, ясновидящий – уже было, а если все вместе? Вообще, я предпочел бы женщину типа Сары Лунд в «Убийстве»[11]: молодая, энергичная, независимая, в толстом свитере (или без). Еще я наделил бы ее чувством юмора.

Несомненно, Готорн умен. Меня впечатлила его работа в доме жертвы на Британия-роуд: как быстро он догадался про деньги и уборщицу, да и про кота… Даже инспектор Мидоуз его уважает, хоть и недолюбливает, да и в верхах о нем явно высокого мнения. «И завел щенка!» Надо же, как точно подметил! Ума ему не занимать, что есть, то есть. Практически гений.

Проблема в том, что Готорн не нравился мне как человек, а это убивало весь творческий процесс. Вообще, отношения автора и героя довольно причудливы. Взять, к примеру, Алекса Райдера. Я писал о нем около десяти лет и, хотя порой завидовал (никогда не стареет, всеобщий любимец, много раз спасал мир), очень к нему привязался и с удовольствием сочинял его приключения. Разумеется, он – мое творение, я контролировал каждый шаг и нажимал нужные кнопки, чтобы воздействовать на молодую аудиторию. Алекс Райдер не курил, не сквернословил, не носил оружия. И, уж конечно, не был гомофобом.

Именно эту мысль я никак не мог выкинуть из головы: реакцию Готорна на Реймонда Клунса. Его слова меня действительно шокировали, без преувеличения. Я, кстати, не понял, зачем он со мной так откровенничал, хотя во всем остальном закрывался наглухо.

Говорят, люди стали излишне чувствительны. С другой стороны, мы так боимся кого-то обидеть, что больше не обсуждаем серьезные темы. Именно поэтому политические ток-шоу на ТВ стали скучными: есть некие рамки, в которые должны укладываться любые публичные разговоры, и одно-единственное неосторожное слово может повлечь за собой самые неприятные последствия.

Помню, как-то я выступал на радио, и мне задали щекотливый вопрос. Тогда в Корнуолле верующие владельцы отеля, муж с женой, отказались дать номер супружеской гей-паре. Отвечая на вопрос, я был предельно осторожен. Для начала заявил, что я целиком и полностью за гомосексуальные браки и совершенно не согласен с владельцами отеля. Однако при этом можно попытаться понять и их точку зрения, основанную на религиозных убеждениях (даже если я ее не разделяю); вряд ли они заслужили потоки ненависти и угрозы расправы, которые на них посыпались. Нужно терпимее относиться к нетерпимости – такова была моя основная мысль.

Можете себе представить бурю, которая поднялась в соцсетях… Парочка учителей заявила, что изымает мои книги из школьной библиотеки. Кто-то вообще призывал сжечь все написанное мной. В наше время мир видится черно-белым, и хотя в двадцать первом веке нет ничего страшного в том, чтобы создать персонажа-гомофоба, разумнее сделать его явным злодеем.

Глядя из окна кабинета на красные огоньки подъемных кранов, расползшихся по всему Фаррингдону во время строительства железной дороги, я спрашивал себя, стоит ли продолжать работать с Готорном. Что затянуло меня в эту историю и какую выгоду я извлеку в дальнейшем? Не лучше ли бросить его сейчас, пока я не увяз по уши, и заняться чем-нибудь другим? Время перевалило за полночь, я устал. «Суть измены» Ребекки Уэст лежала на столе обложкой вверх. Я подтянул ее к себе – вот чем я должен заниматься! В 1940-х было куда безопаснее.

И тут пиликнул телефон – эсэмэска от Готорна:

«Кафе «Унико»

Харроу-он-Хилл

9:30. Завтрак».

В Харроу жили Гудвины – значит, завтра он едет к ним.

Мне действительно хотелось выяснить, кто убил Дайану Каупер. Как ни крути, я уже замешан: я был в ее доме, я представлял себе ее жизнь, ее смерть, видел пятно на ковре… Опять же интересно, кто послал ей записку. Не он ли убил кота? По мнению Готорна, Дайана знала, что умрет. Как такое вообще возможно? Почему она не обратилась в полицию? Больше всего мне хотелось встретиться с семьей Гудвин, в частности – с Ларри, искалеченным мальчиком. Однажды я прочитаю решение загадки в газете… Готорн легко может уговорить кого-нибудь другого написать книгу.

Нет, я сам хотел присутствовать.

Собственно, я ведь тоже могу устанавливать правила! Кто сказал, что нужно записывать все как было? Нет никакой необходимости озвучивать реакцию Готорна – проще удалить любые упоминания о черно-белой фотографии и прочих предметах искусства. Да я вообще могу описать его каким угодно! Моложе, мягче, остроумнее… Моя книга – что хочу, то и делаю! Я все равно не собирался показывать ее Готорну до публикации, а там уже поздно будет. Тем более ему и так наплевать, лишь бы купили.

В то же время я понимал, что не смогу ничего изменить. Готорн такой, какой есть, и он обратился именно ко мне. Если я его изменю, то брошу камень, и пойдут круги по воде, образно выражаясь: я запущу процесс, в результате которого повествование сдвинется в сторону художественного вымысла. Я, конечно, могу заново переписать всех персонажей, даже интерьеры – чертов Роберт Мэпплторп уйдет первым, – но смысл? Проще вернуться к тому, чем я всю жизнь занимался – придумать сюжет с нуля.

Я все еще держал в руках телефон.

9:30, Харроу-он-Хилл.

Есть только один выход, хоть он и означает, что придется коренным образом изменить подход к книге и мою роль в ней. Нет необходимости «переписывать» Готорна, врать, защищать – он вполне способен сам о себе позаботиться, – но я могу поставить его мнение под вопрос… По сути, это мой долг, иначе я навлеку на себя именно ту критику, которой так опасаюсь.

Итак, я узнал, что он – гомофоб. Ок, я попытаюсь выяснить, откуда в нем это (отнюдь не оправдывая). И если в результате я смогу его лучше понять, кому будет хуже? Книга только выиграет.

Может, он сам – гей? В конце концов, некоторые политики или священники высокого ранга, публично выступающие против гомосексуальности, сами оказывались… Я не стану его обличать. У меня нет ни малейшего желания причинить ему вред, зато появилась реальная цель.

Я займусь расследованием следователя.

Я взял телефон и набрал три слова:

«Увидимся на месте».

Затем лег спать.

Кафе «Унико» находится недалеко от станции метро, в конце неопрятной улицы, почти у вокзала. Готорн уже заказал завтрак: яичница с беконом, тост и чай. Я впервые застал его за едой. Он ел с осторожностью, словно подозревал яичницу в злом умысле; быстрым движением разрезал и закидывал куски в рот, стараясь поскорее от них избавиться. Похоже, еда не доставляла ему никакого удовольствия.

Я ждал, что Готорн извинится за прошлый раз, но он лишь улыбнулся. Похоже, он нисколько не удивился моему появлению – ему даже в голову не пришло, что я могу передумать.

Я присел за столик и заказал сэндвич с беконом.

– Как дела? – спросил Готорн.

– Нормально, – сдержанно ответил я.

– Я тут занялся семьей Гудвин на досуге… – Готорн одновременно ел и говорил, умудряясь не чавкать. На столе возле него лежал блокнот. – Отец – Алан Гудвин, свой бизнес, проведение разных мероприятий. Его жена – Джудит Гудвин, работает на полставки в детской благотворительной организации. У них только один сын, Ларри Гудвин, ему сейчас девятнадцать. Повреждение мозга. Доктора говорят, нужен полный уход, но это может означать все, что угодно.

– Неужели вам их нисколько не жаль? – спросил я.

Он поднял голову от тарелки, озадаченный.

– С чего ты взял?