Теоретик Корн Владимир
Никого я не прибалтывал. Юля сама хотела всего не меньше, чем я. Но отвечать ничего не стал, вместо меня это сделал Гриша:
— Это тебе, Боря, просто завидно. Себя молодого вспомни. Тоже, поди, ни одной юбки пропустить не мог.
— Не мог, — согласился с ним Гудрон. — Но я и сейчас не старый. Еще тому же Янису с Теоретиком по этой части фору дам!
— Стареешь ты, брат, стареешь, — не согласился с ним Сноуден. — Поглядывала там на тебя одна. Я бы так выразился: весьма и весьма заинтересованно. Но тебя в силу твоего возраста куда больше интересовало то, что стоит на столе, что булькает и чем это можно закусить. И разговоры пустопорожние. Что молчишь? Нечем крыть?
— Просто она не в моем вкусе. Потому и сделал вид, что ее взглядов не замечаю.
— Именно это и есть признаки старения! — чуть ли не торжественно объявил Гриша. — В молодости оно как?
— Как?
— Видишь, что дама к тебе неравнодушна, хвать ее в охапку и поволок туда, где вам никто не помешает. Сделал свое дело, а уже затем разбираешься: симпатичная она или страшненькая, как зовут и так далее.
— Сразу-таки в охапку и поволок?
— Именно! Как наш Теоретик. — Гриша рассмеялся.
— Слышал я, что этот самый Данила не просто так исчез. Он смог собрать достаточно пикселей, чтобы открыть портал, — сказал Янис совсем не в тему.
— Мне тоже говорили об этом, — включился в разговор до этого молчавший Слава.
— Да ну! — усомнился Гудрон.
Я было подумал, что он скажет: «Какая чушь все эти ваши порталы! Нашли во что верить!» — когда тот добавил:
— И откуда бы у него столько пикселей? На перевозке через эту речку-вонючку заработал? Верится с огромным трудом.
— Говорят, он целую жилу нашел. А еще где-то в горах у него плавильня спрятана. В какой-то пещере.
Невдалеке действительно виднелись отроги, и все невольно посмотрели туда. В том числе и Гудрон. Что не помешало ему с укоризной покачать головой.
— Янис, ты же серьезный человек! Жениться вот собрался. А во всякие сказки веришь. Взял Данила да и нашел целую жилу! А затем добыл из нее кучу пикселей. Если бы все было просто, разве они ценились бы так высоко? За все то время, что я здесь, мне ни разу больше тысячи штук накопить не удавалось. И скажу вам честно: только у десятка из них узоры сошлись. Или тот же Шах. Уж он-то, думаю, состоятельный человек и пикселей у него хватает. Так почему же он еще здесь?
— Может, и сказки, — пожал плечами Янис. — Но что, теперь и помечтать нельзя? Что касается Шаха… А чем ему здесь плохо живется? Он же по местным реалиям олигарх. Мне кто-то говорил, что на Земле он в ларьке шаурмой торговал. Или чебуреками. Или кто-то другой торговал, а он этим ларьком владел, не важно. Ну и какой ему смысл возвращаться? По ларьку соскучился?
Наверное, крыть Гудрону было нечем, потому что он промолчал. А может, все дело было в том, что лодка успела ткнуться носом в берег, и теперь нам предстояло взобраться по нему наверх. Берег был крутым и глинистым. Какие тут разговоры? На ногах бы удержаться и не скатиться вниз.
Вопреки уверениям Гудрона дом оказался обитаем. Это стало понятно еще на подходе к нему. Ухоженный огородик, на веревке вперемешку сушатся мужские, женские и детские вещи, а в деревянном корыте замочена еще одна партия белья.
Я не ошибся: из-за угла дома выглянули две любопытные мордашки, а затем показались и сами дети. Погодки лет пяти-шести, волосы у них были светлые, почти белые. Босоногие, в одежде не по росту, но у каждого на поясе висел нож. Причем не какая-нибудь там детская игрушка. Достаточно серьезный нож, с лезвием длиной в ладонь взрослого мужчины. Хотя чему тут удивляться? В этом мире необходимо научиться защищать себя сызмальства.
Следом показались мужчина и женщина. Оба средних лет. Мужчина был наголо обрит, но с черной окладистой бородой. Женщина тоже не была блондинкой — темно-русые волосы. Но не возникало никаких сомнений, что дети именно их: слишком большое сходство. Мужчина оглядел нас довольно хмуро, но без неприязни. В глазах женщины было больше любопытства, чем тревоги.
— Здравствуйте вам, — начал разговор Грек. И, не дожидаясь ответного приветствия, спросил: — Переночевать сможем?
— Отчего нет? — пожал плечами бородач. — Я дом перегородкой пополам разделил, и вторая половина полностью ваша. Хоть неделю живите. Только сами о себе заботьтесь: мы вам не обслуга. И еще, грядки не затопчите.
— Понял, — кивнул Грек, скидывая с плеч рюкзак и подавая тем самым пример остальным. — Грядки побережем. Колодцем, надеюсь, — указал он движением головы на сруб с журавлем, — пользоваться можно?
— Сколько угодно, воды не убудет. Да, вот еще что… Мяса не купите? — без особой надежды в голосе поинтересовался хозяин.
Все верно: дичи здесь на каждом шагу. Так и лезет под ноги.
— Какого мяса? — Интереса в голосе Грека было нисколько не больше, чем надежды у бородача.
— Косуля. Молоденькая! Перед обедом ходил себе что-нибудь добыть. Подсвинок попался. А тут эта косуля выскочила. Я больше от страха в нее выстрелил, настолько неожиданно она появилась, — смущенно пояснил он. — Ну не бросать же ее там было? А столько нам без надобности. Отдам за символическую плату.
— Ну если только за символическую… тогда возьмем.
— Пиксель, и она ваша! — обрадовался бородач.
— Мог бы и так отдать, — буркнул Гудрон, когда хозяин скрылся за домом. — С пикселя не разбогатеешь.
— Курочка по зернышку клюет, — не согласился с ним Гриша. — А потом золотые яички несет. И мы с пикселя не разоримся. Нажарим мясца впрок. Завтра целый день ущельем предстоит идти. А там ни воды, ни дров. Да и останавливаться лишний раз неохота: быстрей бы его миновать.
Внутри дом действительно оказался разделен перегородкой. Надежной, из свежеошкуренных бревен, на которых там и сям проступили капельки янтарной смолы. Чтобы оказаться на хозяйской половине, такую перегородку с ходу не снесешь, попотеть придется. Все остальное выглядело обычно: несколько лежанок из необструганных и ничем не прикрытых досок, стол из них же возле окна и вешалки для одежды в виде забитых в щели между бревнами колышков. В доме приятно пахло свежим деревом. А из настежь распахнутого окна совсем не доносилось запаха тины, хотя выходило оно в сторону реки.
Пристроив рюкзак в изголовье первой попавшейся лежанки, я отправил туда же разгрузку и куртку. После чего, с удовольствием сняв берцы, босиком пошлепал к выходу, чувствуя, как доски пола приятно холодят разгоряченные долгой ходьбой ступни. Но не забыл прихватить с собой ФН ФАЛ, который стал так же привычен, как, например, мобильник в моей прежней жизни.
Наши сидели в ряд на лавке под навесом и от безделья наблюдали за тем, как Гриша снимает шкуру с туши косули. Та выглядела совсем как земная, разве что окрас был несколько непривычен. Пятнистая практически полностью, и такая шкура больше бы подошла какому-нибудь леопарду. На лавке сидели все, кроме Грека, которого не было видно нигде. Я постоял на пороге, привыкая к яркому солнечному свету после полутьмы помещения, и присоединился к ним.
— Гриша, ну кто же так ее снимает?! — осуждающе покачал головой Гудрон. — Осторожней ножичком нужно, осторожней. Чтобы ни одного пореза! — сказал он таким тоном, как будто шкура имеет огромную ценность, а не небрежно будет выброшена сразу после того, как покинет свое место.
— Советчиков, смотрю, много, а помощи хрен от кого дождешься. Взял бы и помог.
— Сейчас! Каждый должен заниматься своим делом.
— И какое же оно у тебя в данном конкретном случае? — Гриша даже свое занятие бросил.
— Следить за тем, чтобы на тебя внезапно какой-нибудь птер не спикировал. Или, не дай бог, гвайзел не набросился. Ты разделывай, разделывай: твоя безопасность — моя забота! Но ножичком поаккуратней работай.
Гриша хмыкнул, но труд свой продолжил.
— Нет, категорически не понимаю тех, кто мяса не ест. Ну вкуснотища же! Проф, должно же быть этому какое-то объяснение? — на мгновение оторвавшись от еды, сказал Гудрон.
— Чему именно? Тому, что некоторые от мяса отказываются? Или тому, что оно такое вкусное? — Слава на миг задержал у самого лица ложку, чтобы тут же отправить ее в рот.
— Что мясо такое вкусное. До тех, кто от него отказывается, мне дела нет — ущербные люди!
— Конечно же есть.
— Ну и какое?
— Как и обычно, дело вот в чем. — Слава полусогнутым указательным пальцем свободной руки постучал по голове. Не своей, Гудрона.
— В волосах, что ли? — сделал вид, что не понял его, Гудрон.
— У кого как, — пожал плечами тот. — Хотя я имел в виду мозг.
— И что — мозг?
— Таким образом он тебя поощряет.
— Поощряет за что?
— За то, что ешь качественную, богатую аминокислотами пищу. А те ему жизненно необходимы для строительства новых межнейронных связей, которые он строит постоянно. Частью новые, а частью — чтобы заменить те, которые разрушаются. Что является неизбежным процессом, например, нашей долговременной памяти. Отсюда и получаемое тобой удовольствие, которое он тебе внушает.
— Так сразу и внушает?
— Именно! У него свой особый язык для общения с владельцем. Например, в числе прочего мозг постоянно следит за водным балансом организма, и в случае обезвоживания во рту появляется сухость. Причем сухость не настоящая — фантомная. Таким образом он дает тебе понять: выпей воды! И чем больше обезвоживание, тем сильнее фантомная сухость во рту. В итоге мозг своего добивается: попил ты водички, и все, баланс восстановлен, а сухость исчезла. А вообще, знаете, если сказать честно, до сих пор толком непонятно, кто кому на самом деле принадлежит: мозг нам или мы мозгу.
— С водой разобрались, но мы про мясо говорили, — не унимался Гудрон.
— С мясом такая история. На корне нашего языка имеются особые рецепторы, которые реагируют на глутамат.
— Это который усилитель вкуса? — Янис с интересом слушал разговор Гудрона и Славы. — Его повсюду пихают. И в лапшу быстрого приготовления, и в приправы всяческие, и вообще куда угодно, в те же бургеры.
Янис слушал, не забывая налегать на еду. Впрочем, как и Гудрон и все остальные. Но не Слава, который, едва только речь зашла о его любимой теме, совершенно забыл, что находится за столом и что у нас ужин. Он даже ложку на стол бросил.
— Глутаминовая кислота — совсем не усилитель вкуса и вообще к нему никакого отношения не имеет. Она самая распространенная среди аминокислот и потому является для мозга маркером: ведь если в пище есть белок, обязательно имеется и она. Если объяснять на пальцах, глутамат дает ему знать, что пища богата белком. И он, мозг, в свою очередь поощряет тебя тем самым чувством удовольствия: правильную пищу ешь, дядя Боря! Мне белок во как нужен! Потому-то производители всяческого фастфуда, да и не только его, так охотно и суют везде глутамат. Наш мозг принимает все за чистую монету, и в итоге мы получаем удовольствие, поедая всякое дерьмо.
— Плевать бы я хотел на фантомные ощущения, когда с бодуна такой сушняк, что язык шершавым как напильник кажется! — высказался Гриша.
— А вот не надо жабать, как слепая лошадь, при первой же возможности! Незачем свой мозг алкоголем травить. Проф, правильно я говорю?
Слушая Гудрона, я не удержался от улыбки: тоже мне трезвенник нашелся!
— Ну если алкоголь некачественный и выпито его много — тогда правильно.
— А в других случаях? Если качественный и в меру?
— Каждому индивидуально. Все зависит от ферментов, которые разлагают молекулы этанола. И тут уж кому как генетически повезло. Хотя с возрастом их становится все меньше и меньше, и в этой связи бодун, по выражению Сноудена, все злее и злее. Кстати, убежденные трезвенники — в подавляющем большинстве своем люди, чей организм нужных ферментов практически не вырабатывает. А вообще некоторое количество алкоголя производит и сам организм. При приеме пищи. Именно это и дает мозгу понять, что прием пищи состоялся. Так сказать, сигнал.
— То-то когда долго не ешь, а затем от пуза, такое ощущение, как будто немного захмелел! Жаль, что недолго, — высказался Гриша, который выпад Гудрона полностью проигнорировал.
— Так, Слава, все это очень интересно, но ты и есть не забывай. — Грек, который тоже внимательно слушал объяснения Славы, придвинул сковородку к нему вплотную. — Иначе твой мозг во сне тебя кошмарами замучает в отместку за то, что ты его не накормил. Маркерами. — В первый раз я услышал от Грека шутку. — Все, доедаем, и спать. Завтра нам идти каньоном, и преодолеть его мы должны одним броском.
Ночью в который уже раз мне приснился странный сон. Множество людей смотрят на меня с непонятной надеждой. А я лишь улыбаюсь им в ответ, совершенно не представляя, чего именно все они от меня хотят.
Глава одиннадцатая
Денек выдался на редкость жарким, и, когда мы подошли к каньону, мне казалось, что весь путь наш лежит в бесконечной парной. Одежда пропиталась потом настолько, что щипало кожу. В берцах разве что не хлюпало, а во фляжке вода плескалась на самом донышке.
Грек объявил привал, и мы ненадолго уселись в тени, ловя ртами раскаленный воздух и мечтая о роднике с ледяной водой, от которой заломило бы зубы.
Вход в каньон не представлял собой ничего особенного. Длинный пологий спуск, каменистый, как и все вокруг. Но сам каньон поражал своей грандиозностью. Высоченные отвесные стены, казалось, достигали небес. И неудивительно, что внизу царил полумрак.
— Этот путь хорош тем, что вряд ли за нами сюда кто-то сунется, — пояснил Гудрон.
Что как раз и понятно: слишком ценен наш груз. Этакие капли янтарного цвета, способные вбирать в себя эмоции. И ценятся здесь они превыше всего другого. За исключением конечно же пикселей. Но те являются местной валютой, и на нее можно купить все что угодно.
Как мне удалось понять из разговоров, вся та груда жадров, которая, разделенная поровну, покоилась до поры до времени в рюкзаках, за исключением моего собственного, досталась Греку и остальным случайным образом. Они не скупали их где только можно, а получили, так сказать, одномоментно. Каким именно образом — не очень-то они об этом и распространялись. Но, немного узнав этих людей, я не сомневался: крови на жадрах быть не должно. А если она и есть, то непременно тех, кто полностью свою участь заслужил. Теперь только и оставалось, что жадры заполнить. У лучшего, кто способен это сделать.
Что будет потом… Насчет будущего строилось много планов, но общей договоренности пока не было. Все верно, сейчас это называется — делить шкуру неубитого медведя. Вначале необходимо прибыть на место, не потеряв при этом ни жадры, ни людей.
Как я понимал, на Вокзал можно добраться и другим, более коротким путем. Но самый короткий далеко не всегда означает самый безопасный, и потому Грек вел свой отряд так, чтобы запутать возможного преследователя. А заодно не позволить устроить ему засаду в самом подходящем месте где-нибудь впереди.
Что касается меня самого… ну а что мне еще оставалось, как не идти вместе со всеми? И надеяться — если все сложится удачно, мне тоже кое-что перепадет. Как выразился Грек — в зависимости от личного вклада в общее дело.
— Никто не сунется, говоришь? Нам самим бы здесь не остаться, — высказался Гриша.
— Стены могут обрушиться? — спросил я.
— Не исключено, конечно, но дело не в этом. Понимаешь, здесь попадаются такие участки, когда люди как будто сходят с ума.
— И что тому причиной?
— Не знаю.
Я покосился на Славу, но тот лишь пожал плечами.
— Возможно, ультразвук, возможно, испарения, возможно, что-то еще. Да и не это главное.
— А что именно?
— Держать себя в руках. А то бывали случаи.
— Какие еще случаи?
— Когда на своих начинали кидаться. Мало того, еще и хватались за оружие. Так что ты и себя контролируй, и на других не забывай поглядывать.
Гриша со Славой говорили вполне убедительно. В том, что они не шутят, заверяла и серьезность остальных. А когда все вдруг защелкали предохранителями, мне стало совсем не по себе. В той ситуации, когда кто-нибудь вдруг сойдет с ума и начнет палить в своих, куда логичнее было бы не ставить оружие на боевой взвод. Наоборот, следовало бы его разрядить. И тогда Гудрон пояснил:
— В каньоне птеров хватает с избытком. Любят они на карнизах гнезда себе вить. Целые колонии попадаются. Помимо других тварей. Так что не лишним будет.
После часа ходьбы Грек остановился и объявил:
— Сразу за поворотом переходим на бег. И бежим до тех пор, пока не поравняемся со скалой, где белые отметины. Там выходы кварца, и их хорошо будет видно.
— Первое такое местечко? — спросил я у Профа, и он кивнул. — И много их предстоит?
Ответить он не успел, поскольку Грек, подавая пример, рванул так, что стало не до разговоров.
Первый отрезок мы преодолели без каких-либо осложнений. Но, вероятно, не всем так повезло, поскольку несколько человеческих скелетов по дороге нам все же попалось. Хотя, возможно, это были жертвы птеров, которые парили где-то далеко вверху подобно каким-нибудь ласточкам.
Я прислушивался к своим внутренним ощущениям и заодно размышлял о том, что, если вдруг неведомое нечто подействует на бежавших за мной Гудрона, Яниса или Гришу, даже предпринять ничего не успею. Разве только в том случае, если кто-то из них начнет стрелять не в меня. И все равно сомнительно, ибо Гудрон с Янисом, с их-то навыками, успеют натворить много бед. Оставалось утешаться мыслью, что в этом случае я и сам почувствую в себе что-то необычное, и вот тут уже стоит забеспокоиться по-настоящему.
Выступы кварца на отвесной скале действительно были видны издалека. Одни перечеркивали ее беспорядочно расположенными белыми линиями, местами практически по всей высоте. Другие были значительно короче, и, если поднапрячь фантазию, наверное, можно увидеть в них какой-нибудь смысл. Или даже рисунок.
Но было совсем не до этого. Внутри меня по-прежнему ничего не происходило, и я испытывал лишь то, что испытал бы кто угодно и где угодно, когда он, обремененный поклажей, бежит изо всех сил в изнуряющей духоте по местности, которую как будто бы специально создали для того, чтобы в любой момент появилась возможность упасть и в лучшем случае подвернуть ногу. Или даже ее сломать. Если вообще не свернуть при падении шею. Все вокруг было завалено камнями всевозможных размеров, и приходилось перепрыгивать с одного на другой. Часть из них покрывал сизоватый налет лишайника, отвратительного на вид и скользкого, как мыло, что делало дорогу еще более трудной.
Мы бежали изо всех сил, но выходы кварца, издали белоснежного, как пороша, приближались так медленно, что порой казалось — они мираж, который и будет маячить все так же далеко впереди.
Кварцевые полосы, бесконечно далекие, внезапно приблизились, когда я бросил на них очередной взгляд. Еще какая-то сотня шагов, и все — они оказались прямо над нашими головами.
— Привал семь минут, — объявил Грек, выглядевший уставшим не меньше других и с такими же потеками пота на покрытом пылью лице.
— Почему семь, а не десять? — полюбопытствовал Гриша.
— Десяти у нас нет, а пять минут будет мало, — пояснил Грек. — Теоретик, не больше трех глотков, — предостерег он, заметив, что я ухватился за фляжку.
Дай бог, чтобы в ней вообще на три глотка осталось!
— И воду сразу не глотай. Набрал ее в рот, раздул щеки, и уже после этого. Штука нехитрая, но помогает. — Едва отдышавшись, Гудрон вспомнил, что является моим наставником. — Чтобы фантомные ощущения снять. — Вероятно, его последние слова были шуткой.
— Скоро родник должен быть, чего экономить? — напомнил им Янис.
— Не факт, что он там остался, — не согласился с ним Грек. — Пересох, под землю ушел, камнепадом завалило. Стоит подстраховаться.
Слова Грека оказались пророческими. Место, где некогда пробивался родник, было завалено недавним обвалом. Мало того, завал оказался настолько велик, что полностью перекрыл тот отворот, в который нам следовало уйти с основного русла.
— Приехали? — разглядывая эту груду, спросил Янис, не обращаясь ни к кому конкретно. — Если не свернуть, а продолжать идти прямо, все мы здесь и останемся.
Прежде чем ответить, Грек поиграл желваками на скуластом лице. Затем посмотрел на солнце, которое стояло в зените, в ту сторону, откуда мы сюда пришли, попытался сплюнуть, но у него не получилось. Жарко.
— А если воспользоваться следующим отворотом?
— Грек! Ты в своем уме?! — попытался образумить его Гриша. — Сам же знаешь!..
— Знаю, — не стал отпираться тот. — Но ведь и дело того стоит. Сейчас скажу почему. Мне точно известно, что произошла утечка. Так вот, появились желающие завладеть нашим грузом. И шанс нарваться на преследователей, если мы вернемся к выходу, куда как велик. Так что хрен редьки не слаще — идти туда или сюда.
— Георгич, сам знаешь, утечка не только от нас могла произойти, — начал оправдываться Гудрон.
— Знаю, — кивнул тот. — И у меня даже в мыслях нет обвинить кого-то из вас. Чтобы груз прибыл на Вокзал, в интересах каждого: не чужое несем, свое, кровное. Но тем не менее факт остается фактом.
— Слава, а что там за проход такой? — спросил я. Интересно же, вон даже Гриша умудрился побледнеть.
— Шанс нарваться на то, из-за чего каньон и назвали каньоном Дьявола, слишком велик, — коротко объяснил тот.
— Ну так что, рискнем? — Грек по очереди посмотрел на всех.
На меня мог бы и не смотреть — я как все. Да и не мой голос будет решающим.
— Можно попробовать, — ответил за всех Янис. — Если не свернуть, а идти дальше каньоном — самоубийство точно. Возвращаться — тоже не сахар. Там, на входе, мы как на ладони будем, и укрыться негде. В общем, лично я — за! Да, а если затычки в уши воткнуть? Стоит оно того?
— Вряд ли, — засомневался Слава. — При сильном воздействии акустических волн кости черепа сами начнут резонировать. Скорее противогазы пора достать, если дело не в акустике, а в испарениях.
Все посмотрели на Грека. Тот даже задумываться не стал.
— Противогазы не помогут, проверено. Только лишние проблемы создадут. Так что по старой схеме. — И он со значением на всех посмотрел.
Я понятия не имел, что это значит — по старой схеме. Мне и новая до сих пор была неизвестна.
Однажды мне довелось перейти вброд горную речку. Ледяная вода, порой по грудь, скользкие камни на дне. И бешеный поток, который так и норовил сбить с ног и понести вниз по течению, чтобы со всего маху ударить о торчащие над поверхностью валуны. А затем в другой, третий, четвертый… и вынести на отмель или берег уже бездыханное тело. Было жутко настолько, что едва удалось удержать себя от паники.
То, что я чувствовал тогда, не шло ни в какое сравнение с моими нынешними ощущениями. Это был настоящий ад. Нет, не вокруг — внутри. Вокруг все оставалось по-прежнему. Удушающая жара, пот ручьем, на который охотно ложилась пыль, которой тут хватало с избытком. Но теперь в дополнение ко всем тяготам пути на меня периодически наваливалась такая тоска, что хотелось выть и рвать на себе волосы от полной безысходности. Наверное, у стороннего наблюдателя вид пяти обвешанных оружием мужиков, которые едва бредут, размазывая кулаками слезы на щеках, мог вызвать и удивление, и усмешку, и даже брезгливость.
Затем наступала минутная передышка, в течение которой мы успевали проделать куда больший путь, чем за предыдущие четверть часа, после чего накатывало снова. Ни с того ни с сего вдруг одолевал дикий ужас, от которого хотелось забиться под какой-нибудь камень, сложиться вчетверо, обхватить голову руками, крепко-крепко зажмуриться и застыть.
Следом приходила беспричинная ярость, которой тоже невозможно было найти объяснения.
В эти минуты меня донельзя раздражала сутуловатая спина бредущего впереди Славы. Рюкзак, который мерно покачивался на его спине. Торчавшие из-под каски отросшие волосы.
Так и подмывало ударить его ногой! Чтобы уронить на землю и уже лежачему раз за разом со всего маха бить носком берца в лицо.
Или ткнуть ножом. В бок, стараясь угодить в почку. После чего провернуть лезвие, вынуть его и смотреть, как из раны толчками после каждого удара сердца вытекает кровь. Сладостное зрелище!
И снова, без всякого перерыва, леденящий ужас. А следом опять тоска.
Все закончилось в один миг. Осталось только ощущение полнейшей опустошенности. Теперь я хорошо представлял, что означает выражение — чувствовать себя выжатым до последней капли.
Стены прохода, до этого такие узкие, что между ними едва можно было протиснуться, подались далеко в стороны. И где-то там впереди, на краю каньона, показался лес, который с недавних пор я ненавидел до нервной дрожи. Но не сейчас. Сейчас он означал одно — что вскоре мы выберемся из этого действительно каньона Дьявола.
— Вперед! — скомандовал Грек, едва ворочая языком. И прибавил: — Недолго уже.
Взобравшись на четвереньках вверх по склону, мы без сил рухнули на траву.
— Привал.
— Семь минут?
Наверное, это была очередная шутка Гудрона, но никто ее не оценил, а сам Грек коротко мотнул головой:
— Полчаса. И мы полностью их заслужили.
— Кто бы сомневался, — пробормотал Янис и признался: — Знаешь, Теоретик, мне так хотелось ударить тебя прикладом по голове! Сам не знаю, как удалось удержаться.
— А мне тебя, — кивнул Гриша. — Только не прикладом. Руки на шею наложить и давить, давить… Пока у тебя глаза из орбит не вылезут.
— Сноуден, ты у меня тоже особой симпатии не вызывал, — ухмыльнулся Гудрон, который в нашей цепочке шел вслед за Гришей.
— Мне вообще вас всех перестрелять хотелось. За то, что бежите медленно, — неожиданно поделился Грек.
И только Слава промолчал. Наверное, на всякий случай, потому что перед ним в каньоне шел сам Грек.
— Слышал я, в подобном проходе целая группа осталась. Именно по этой причине. Возможно, даже в том, которым мы прошли, — сказал Янис.
— Сомнительно, чтобы в нем, — не согласился с ним Гудрон. — Непременно мы кости увидели бы. А их нет.
— Еще не факт, что их раньше там не было. Сам знаешь, какие здесь потоки бушуют в сезон дождей. Камни с места на место передвигают, а уж кости-то!..
— Тоже верно.
— Все, подъем! — Грек поднялся на ноги.
Полчаса не прошло точно, на что не преминул указать Гриша:
— Командир, рано еще!
Но тот был неумолим.
— Здесь, на самом краю, мы как на ладони. Углубимся в лес, отыщем источник воды, тогда и отдохнем. И перекусим.
Перекусить не удалось. И даже толком напиться. Хотя источник отыскался быстро — весело журчащий ручеек, вытекающий из-под груды камней, и вода в нем еще не успела вобрать в себя всю ту грязь, которую неизбежно вбирает, пробегая сквозь тропический лес.
Перквизиторов обнаружил Янис. Подчиняясь знаку Грека, он, едва только скинув с себя рюкзак и наполнив флягу водой, исчез в окружающих нас зарослях — заступил в боевое охранение. Отсутствовал он недолго и всего двумя жестами — проведя пальцами по лицу сверху вниз, а затем отставив их три — дал всем понять, кто находится где-то поблизости и сколько их именно.
— Перквизиторы! Да чтоб их… — шепотом грязно выругался Гриша, роняя на землю фляжку, из которой периодически отхлебывал, и хватаясь за автомат.
Грек наградил его зверским взглядом: фляжка вполне могла угодить на камень, издав при этом металлический звук, совершенно в лесу чужеродный. Жестом приказав нам оставаться на месте, он кивнул Янису и исчез в зарослях вместе с ним.
Тоже ненадолго.
— Они самые, — в ответ на вопросительные взгляды, подтвердил Грек. — Прошли мимо, но у нас есть все шансы их догнать. Если примем такое решение.
Все невольно посмотрели на рюкзаки, где в глубине каждого лежали жадры.
— Наверное, не самая подходящая ситуация, — заметил Гриша.
— Согласен. Но, возможно, именно они убили Пашку Рябого, Ефима Проклова, Гошу Чечеточника, Леву Графа, — перечислил Грек имена незнакомых мне людей. — Все видели, что перквизиторы с ними сделали? — Судя по посуровевшим лицам, видели все. — Но даже если не они, у этих тоже за душой хватает.
— Крыть нечем, Грек, — сказал Гудрон. — Гоша моим закадычным друганом был. Да и остальных я знал неплохо. А ты, Гриша… — начал он, но тот его прервал:
— Боря, вот только не надо мне говорить, что я могу остаться здесь. Я всего лишь сказал, что ситуация не самая подходящая.
После слов Грека он явно пошел на попятную.
— Значит, делаем их? В таком случае слушайте внимательно. Янис, тебе нужно взять под контроль ту самую проплешину. — Дождавшись от него кивка, продолжил: — Сноуден с тобой. Мы с Гудроном и Профом зайдем с низины и попробуем пугнуть их так, чтобы вывести именно туда. Да и выбора у них нет. Справа там пустошь, а с другой стороны каньон. Их всего трое, и, не зная, сколько нас, вряд ли они полезут во встречный бой. Наверняка попытаются скрыться. Янис, как только увидишь их, стреляй не раздумывая. Даже если всего парочку успеешь положить, считай, дело сделано. Оставшегося мы добудем легко. Всем все понятно?
— А я? Что делать мне?
В раскладе Грека места для меня не нашлось. Согласен, в ситуации, когда придется бесшумно красться по лесу, я даже Славе в подметки не гожусь, не говоря уже о Гудроне и самом Греке. Но ведь стреляю я не хуже Гриши!
— У тебя, Теоретик, задача самая сложная, — вместо Грека ответил Гудрон. — Будешь рюкзаки охранять. С перквизиторами мы и без тебя справимся, но если лишимся груза… Георгич, правильно я говорю?
Грек кивнул.
— Игорь, эти ребятки — не того уровня звери, на которых можно начать тебя натаскивать. Те еще волки, они сами кого хочешь схарчат. В общем, не скучай, мы недолго. Двинули!
Мгновение, и все они растворились в густой зелени. А еще через пару мгновений перестали быть слышны. Я постоял немного, взглянул на сваленные в кучу рюкзаки: лучше переместить их немного в сторону, где они будут не так заметны. Если что-то пойдет не по плану, желает того Грек или нет, но отсиживаться здесь даже не подумаю, а попытаюсь помочь.
Сложив рюкзаки за валуном, где с другой стороны их прикрывал куст, я уселся на камень, прислушиваясь к звукам в том направлении, куда ушли мои товарищи. Похлопал ладонью по разгрузке, проверяя, на мести ли оба запасных магазина, как будто они могли куда-нибудь деться. Пожалел о том, что толком так и не испытал свое оружие. Разве суматошная стрельба в гвайзела с дистанции в несколько метров могла стать полноценной проверкой? Вспомнил о каске, которая так и не нашлась. На всякий случай огляделся вокруг, хотя толку сейчас куда больше от обоняния, чем от зрения. От гвайзела смердит так, что унюхаешь вонь задолго до того, как сможешь рассмотреть сквозь густую листву. Вертя головой, я принюхался, как учил Гудрон: вбирая ноздрями воздух порциями и выпуская его одной несильной непрерывной струей.
Пахло тем, чем обычно и пахнет в лесу. Прелой листвой, корой деревьев, влажной землей. И еще я почувствовал едва уловимый пряный аромат, который никак не мог принадлежать гвайзелу. Успокоившись, полюбовался порхающей бабочкой. Они здесь как на подбор все яркие. И такие крупные, что крылышки величиной в ладонь. Подставил руку, чтобы она на нее уселась. Бабочка, проигнорировав, полетела куда-то вдаль и скрылась за деревьями.
Вот тут-то, заставив меня вздрогнуть, грянул выстрел из СВД и практически сразу же следующий. Это была именно винтовка Драгунова, звук ее выстрела сложно спутать с какой-нибудь другой. По крайней мере, лично мне. Оставалось только надеяться — это винтовка Яниса, а не кого-то из перквизиторов, что тоже могло случиться. Буквально тут же раздался еще хлопок, затем протарахтела короткая очередь, и наступила тишина.
«Автомат, наверное, Гришин, — подумал я, вскочив на ноги еще при первом выстреле. — „Отсечка на три патрона, и все три пули в точку“, — вспомнились мне его слова. — Вероятно, он стрелял в последнего, а значит, с перквизиторами покончено. Теперь только нужно дождаться их возвращения».
Тогда-то они и появились. Нет, не Грек с остальными — перквизиторы. И узнать их было проще простого. Они в точности соответствовали описанию Гудрона. Одеяние, действительно похожее на коричневого цвета сутаны. Не до земли — в таком особо не побегаешь, примерно до колен. И размалеванные рожи. Пусть и не белыми полосами, как утверждал тот. Все они показались мне несуразно широкими. Но, по словам Яниса, под сутанами у них должны быть жилеты из пластин гвайзела. Практически непробиваемые бронежилеты, которые возьмет далеко не каждая пуля, даже в упор. И конечно же каждый из них сжимал в руках оружие.
Меня спасли сразу несколько обстоятельств. Наверное, главное из них то, что увидел я их за мгновение до того, как они обнаружили меня. Ну и ряд второстепенных, хотя, возможно, и не менее важных. Они бежали, бежали изо всех сил, и потому не могли держать оружие на изготовку, что повышало мои шансы. К тому же я находился справа от них, а все они оказались правшами, и потому на то, чтобы развернуться в мою сторону, у них ушло больше времени, чем понадобилось бы, если бы я располагался от них слева.
Вначале я выстрелил в того перквизитора, который бежал последним. Не потому, что осознал — начинать необходимо именно с него, а лишь по той причине, что ствол оказался направленным именно на него.
Позже, рассказывая Гудрону все в подробностях, я то и дело видел его одобрительные кивки: тут все верно, и здесь все правильно, и потом ты сделал так, как и следовало.
— Тебе повезло трижды, — резюмировал он. — Ты увидел их первым и стрелять начал не раздумывая.
— А в чем заключается третье мое везение?
— Ты левша, а среди них таковых не оказалось.
Время как будто остановилось. Мне казались замедленными их движения, а еще больше — свои собственные.
Слава рассказывал, что течение времени всегда неизменно. Все дело в особенностях нашей долговременной памяти, и чем ярче событие, тем больше подробностей мы запоминаем. Оттого впоследствии нам кажется, что время растягивается как резина. В отличие, например, от целого дня рутины, когда и запомнить-то толком нечего, настолько все как всегда. Вероятно, он прав. Да и как может быть не прав человек, который посвятил изучению нашего мозга много лет? Но в тот момент для меня оно точно замедлилось, что бы там ни говорила наука.
Выстрел — и бежавшего позади остальных перквизитора, успевшего только хищно оскалиться, отбросило пулей на траву. Снова выстрел и снова в голову — тому, кто бежал в середине. Третий все же успел ко мне повернуться. И даже вскинуть винтовку. В его руках громыхнуло, но за доли секунды до этого в моих собственных дернулся ФН ФАЛ.
Всё. Я стоял на дрожащих ногах и смотрел, как его пальцы в предсмертной судороге царапают землю. Тогда-то и пришел страх. И понимание того, что могло произойти и чего мне удалось избежать каким-то чудом. Ведь это именно я мог лежать на траве. Например, как тот, в которого угодила моя первая пуля. В нелепой позе, с отлетевшим в сторону устрашающего вида оружием, которое выпустила мертвая уже рука.
Или так, как лежит второй. После моего выстрела его развернуло на месте, и на землю он упал какой-то бесформенной кучей. Или как тот, чья пуля едва меня не нашла. Он лежал на спине, с широко раскинутыми руками, и его поза удивительно походила на позу спящего человека. А на руку ему присела изумительной расцветки бабочка. Та самая, у которой на ярко-фиолетовых крылышках огненно-красные пятнышки меж белоснежных разводов. Почему-то именно эта мысль заставила меня содрогнуться: я лежу мертвый, а на моей руке сидит бабочка. Красивая такая бабочка — и мертвый я.
— Молоток, Теоретик! Да что там, просто красава! Они ведь к тем на помощь спешили. — Янис мотнул головой, указывая себе за спину. — А тут ты.
Его улыбка показалась мне немного вымученной. И только тогда я обратил внимание на отметину на его груди. Он мой взгляд уловил.
— Прилетело от третьего, — пояснил он. — И если бы не Настин подарок!.. И еще Грише спасибо, помог. Ведь тот следующим выстрелом мог и в голову. Ребра побаливают, — поморщился Янис. — Но ничего, пройдет, главное, жив остался.
— С почином тебя, Теоретик. Силен! — В знак одобрения Гудрон показал мне сразу два больших пальца.
— С каким еще почином? — Слова дались мне с трудом, а сам я старался не глядеть на трупы с развороченными пулями головами, отчаянно борясь с подступившей тошнотой.
— Ну как это с каким? Людей раньше убивать не приходилось?
— Нет.