Огонь в его ладонях Кук Глен

– А знаешь, Мегелин, я тоже боюсь.

– Мы все сейчас боимся, Али.

Али покосился на брата и произнес:

– Если ты кому-нибудь об этом скажешь, я тебе как следует врежу.

– Только попробуй! – ответил Гарун, поднимая с земли увесистый камень.

– Мальчики. Поберегите свою энергию для Эль Мюрида.

– Он сам все время нарывается, – проворчал Гарун.

– Ах ты, маленький сопляк…

– Я же вам сказал – прекратите! Пошли, Гарун. Али появился здесь первым.

Али в ответ высунул язык.

Радетик продолжил путь, недоумевая, чего может бояться Гарун. Никто его ничем не запугивал.

– Пойдем в крепость, Гарун. Самое время немного позаниматься.

Эта местность именовалась Эль Асвад, и так же все называли и замок. Строители во время империи назвали эту квадратную, без всяких излишеств твердыню «Восточная крепость». В те времена в ней размещался штаб большой военной группы.

С тех пор замок разросся, хотя и утратил в значительной степени свое значение. Каждое поколение вносило свою лепту в то, чтобы сделать его более неприступным. К первоначальным стенам были пристроены круглые башни. На северной стороне были возведены куртины, а дополнительные башни стали окружать всю вершину горы. Еще дальше к северу, защищая самый пологий склон, стояла массивная, квадратная вспомогательная крепость. С основной Твердыней её так же соединяла куртина.

Три других склона горы были каменными и обрывистыми. Выходящие на поверхность скалы стали мягкими и были сплошь покрыты трещинами. На обрывах изогнутые дугой слои осадочных пород демонстрировали всю историю образования горы. Дети придворных и солдат любили бродить по склонам в поисках окаменелостей – за каждую находку Радетик расплачивался сладостями.

По мнению Мегелина, замок был совершенно не пригоден для обитания. В нем либо было холодно и дули сквозняки, либо стояла невыносимая душная жара. Во время редких дождей крыши нещадно протекали. Необходимые всем людям санитарные сооружения были крайне примитивными, а мебель фактически отсутствовала. Во всем замке не было ни одной ванны. А Хэлин-Деймиель славился своими общественными банями. Во всем замке была лишь одна дверь, которую можно было закрыть. Она преграждала путь в женскую часть замка.

Радетик часто скучал по комфорту своего крошечного жилья в университете.

Несмотря на недостатки в качестве жилого помещения, замок прекрасно отвечал своему основному предназначению. Его зернохранилище, цистерны с водой и арсенал могли снабжать гарнизон практически бесконечно. Твердыня господствовала над огромной территорией, и ещё никому не удавалось захватить её ни штурмом, ни после осады.

Радетик задержался у ворот и окинул взглядом мили и мили каменистой земли, окружающей замок.

– Гарун, ты знаешь, что я хотел бы здесь увидеть? Хотя бы раз. Одно-единственное дерево.

Прошло несколько недель. Фуад направил гонцов к вассалам. В то утро, когда они должны были проходить смотр, Гарун разбудил своего учителя.

– Что тебе надо? – проворчал Радетик, приоткрывая один глаз. – Ты пожалеешь, если разбудил меня не по делу. Ни одно разумное существо не может просыпаться в такую рань.

– Дядя Фуад встречает рекрутов. Я думал, что ты захочешь присутствовать.

Радетик, издав ещё один стон, свесил ноги с кровати.

– Захочу? Да ни за что! Тот, кто видел хотя бы одну толпу феллахов, видел их всех. Но все же думаю, что мне лучше пойти, хотя бы для того, чтобы удержать твоего дядюшку от поступков, о которых он будет потом сожалеть. И много их там явилось?

Он очень сомневался в том, что призыв Фуада принесет тот же результат, который можно было бы ожидать от призыва самого валига.

– Не очень много, – разочарованно протянул Гарун. – Но они ещё подходят. Может быть, некоторые просто задержались.

– Хм… Вот, значит, как? Дело плохо. Подай-ка мне, пожалуйста, вон те сандалии.

Бойцы, присланные вассальными родами, собрались на склоне, ведущем к главным воротам Эль Асвада. Не все ещё прибыли, как сказал Гарун, но приближающихся к крепости облачков пыли виднелось очень мало, и это говорило о том, что Фуад наверняка будет разочарован жалким ответом на его призыв.

– Нет даже и трети от того числа, что можно было бы ожидать, – заметил Мегелин.

– Некоторые из этих пожирателей верблюжьего дерьма перебежали к бандитам, – вмешался Фуад. Бросив недовольный взгляд на собравшееся воинство, он добавил: – Трусость бывает заразнее оспы.

– По правде говоря, я не думал, что они настолько ненадежны, – сказал Радетик.

– Они похожи на базарных торговок. Те, кто не дезертировал, спрятались по своим палаткам, не осмеливаясь на борьбу. Моему брату они скажут, что не явились только потому, что не он лично призвал их под знамена. Я лично проеду по их владениям и всех примерно накажу. Бабы паршивые!

– Может быть, стоит несколько дней подождать, – предложил Радетик. – Пошлите гонцов ещё раз, и пусть они ведут себя как можно жестче.

– Какой от этого толк? Если они хотят спрятаться под юбками своих жен, пусть прячутся! Я превращу их в посмешище, когда вернусь с головой Эль Мюрида на моем копье. Белул! Собери шейхов.

Белул склонил голову и стал спускаться по склону. Когда он прошел между всеми отрядами, их вожди направились к Фуаду. Ни одного из них брат валига не встретил теплым приветствием, хотя знал их всех и не раз скакал с ними бок о бок. Его мрачный вид заставил вождей попридержать языки и держаться на почтительном расстоянии.

Когда последний из предводителей родов присоединился к вождям, окружившим Фуада, Радетика, Гаруна и некоторых военачальников, Фуад сурово произнес:

– Значит, так. Только у вас хватило смелости выйти на бой с этими младенцами-бандитами. Таха. Рифаа. Квабус. И все остальные. Обещаю, что мой брат запомнит это. Клянусь, что он не забудет и тех, чьи лица мы не видим сегодня.

– Может быть, стоит дать остальным чуть больше времени, – предложил кто-то.

– Больше времени, Ферас? Разве Ученик предоставит нам больше времени? Нет! Мы нанесем удар. Никаких детских игр. Никаких послаблений. Мы обрушимся на них подобно молоту и принесем с собой их головы, чтобы украсить стены.

– Мы сегодня пребываем в ярости, – пробормотал Радетик.

Фуад наградил его злобным взглядом и прошипел:

– Ты, учитель, скоро узнаешь, что такое настоящая ярость. А пока можешь продолжать зудеть. – Отвернувшись от Мегелина, он продолжил: – Белул! Прикажи колоннам строиться согласно плану. Оставь пустыми места, где должны были бы стоять трусы.

– Фуад, я действительно считаю, что вам следует пересмотреть свое решение.

– Мы выступим, как только колонна будет построена, – ответил Фуад. – Все дискуссии окончены. Мы либо вернемся с победой, либо проиграем. Не хотел бы я оказаться на месте тех трусов, если мы потерпим поражение, а я при этом останусь жив. А теперь прочь с дороги, учитель. Тебе мне больше нечего сказать.

Пару часов спустя Мегелин уже наблюдал за тем, как колонна скрывается из виду.

– Я сделал то, что должен был сделать, Гарун. Но он слишком упрям, чтобы прислушиваться к голосу здравого смысла.

– Ты думаешь, что он не победит?

– Все возможно, – пожимая плечами ответил Радетик. – Не исключено, что ему и повезет.

Через два дня после ухода Фуада в классную комнату явился посыльный и объявил:

– Наш властелин Юсиф пробудился. Он требует вас к себе.

Радетик рассердился, что мешают занятиям, но игнорировать вызов он не мог.

– Али, ты здесь будешь главным, пока я буду занят с твоим отцом. Продолжай вести урок.

Когда они вышли из комнаты, посыльный фыркнул:

– Вы оставили им сурового надсмотрщика.

– Знаю. Но это единственный способ заставить его хоть что-то выучить. Он же не захочет выглядеть глупее своих учеников.

– Жаль, что у меня не было возможности учиться в молодые годы.

– Действительно, жаль, – мягко улыбнулся Радетик. Юсиф говорил правду. Прежде чем дети могли получить образование, в пользе этого следовало убедить их родителей. – Как он себя чувствует? – спросил Мегелин.

– Прилично, учитывая все обстоятельства. Но валиг суров. Вся их семья такая. Пустыня у нас неласковая.

– Это я вижу, – ответил Радетик. Он часто слышал эти слова, даже в тех случаях, когда пустыня была вполне приемлемой. Видимо, это была всего лишь местная нравоучительная формула.

Юсиф сидя вел отчаянный спор с лекаршей, которая заставляла его улечься.

– А, Мегелин. Наконец-то. Избавь меня от забот этой старухи.

– Эта старуха, валиг, видимо, знает лучше вас, что требуется вашему телу.

– Вы что, сговорились? Впрочем, не важно. Подойди сюда и садись на одну из этих подушек. Все одновременно мне не нужны.

Радетик сел. Он был не в силах скрыть неудобство, которое испытывал. Учитель был слишком стар для того, чтобы усвоить привычку сидеть на подушке, скрестив ноги.

– Я довольно долго пробыл вне этого мира, – сказал Юсиф, не обращая внимания на ерзанье собеседника. – А это заставляет человека критически переосмыслить свою жизнь. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Думаю, что понимаю, валиг.

– Так вот. Моя первая задача в этой новой жизни, Мегелин, отучить тебя вести себя как слуга. Нам есть о чем поговорить. И прежде всего о дружбе.

– Валиг?

– Ты сумел привести мой караван.

– Чепуха!

– Я успел допросить Муамара, так что не будем спорить. Я тебе безмерно благодарен. Мне не пришло в голову, что в моем тылу могут остаться враги.

– Моя жизнь тоже была в опасности.

– Все зависит от того, с какой точки зрения взглянуть. Но как ни смотри, мои жены и дети добрались до дома в целости и сохранности. И я рассматриваю твое поведение как проявление дружбы. Я всегда поступаю так, как поступают со мной, Мегелин.

– Весьма вам признателен, валиг, – произнес Радетик, с трудом выдавив улыбку. Ему было хорошо известно, насколько непродолжительна благодарность князей.

– Мегелин, ты демонстрируешь познания в совершенно неожиданных областях. Я высоко ценю людей, чьи таланты выходят далеко за рамки профессии.

– Еще один аргумент в пользу образования.

– Именно. Скажи, что ты думаешь о походе Фуада.

– Я не знаю местности, если не считать короткого взгляда на каракули, которые вы именуете картами. В его распоряжении тысяча человек. Возможно, ему повезет.

– Численность его людей в три, а то и в четыре раза больше.

– Возможно, что число станет тем молотом, который поможет вашему брату сломать быструю саблю Нассефа. Ваш брат – не мыслитель.

– Увы. Мне это слишком хорошо известно. Скажи, почему Нассеф производит на тебя столь сильное впечатление?

– В нем чувствуются проявления гения. По западным меркам его угроза заслать убийц в Эль Асвад просто великолепна. Правда, здесь это пустая трата вдохновения.

– Не понимаю. Пустая болтовня оскорбленного плевком человека.

– В этом и заключается слабая сторона его гениальности.

– Что?

– Здесь просто не нашлось ни одного человека, способного понять все последствия этой угрозы. Проник ли уже во дворец убийца? Если нет, то когда это случится? И так далее…

– Вы все там на западе слишком хитроумны. Мы же народ простой.

– Это я успел заметить. Но Нассеф и Эль Мюрид действуют совершенно на ином уровне. Все их поведение свидетельствует о тщательном расчете. Они захватили Себил-эль-Селиб, предвидя вашу возможную реакцию и зная вашу силу.

– И что же это означает?

– Это означает одно, они уверены в том, что не отдадут крепость. На данном этапе они не могут позволить себе захватывать то, что не в силах удержать.

– Ты о них чересчур высокого мнения.

– А вы, боюсь, их недооцениваете. Несмотря на то что вы говорили мне в Аль-Ремише, вы сами до конца не убеждены в том, что эти люди нечто большее, нежели бандиты, возглавляемые безумцем. Вы припоминаете, что сказали мне тогда? Об Эль Мюриде, продающем то, что все желают купить. Я обдумал ваши слова и решил, что они даже ближе к истине, чем вы полагаете.

– Что, по твоему мнению, я должен делать?

– Имеется масса возможностей.

Радетик предложил несколько вариантов, но Юсиф их отверг как непрактичные или политически неприемлемые.

– В таком случае будем говорить прямо, – заявил Мегелин. – Убейте Эль Мюрида. Поднимется вопль, но о пророке сравнительно быстро забудут. Нассеф без него выжить не сможет. Во всяком случае, в данный момент.

– Я уже думаю, как это лучше сделать. В том случае, если у Фуада ничего не получится. Что же, ты не сказал мне ничего нового.

– Знаю. Я не учел политические и финансовые трудности. Вы спросили о моем мнении. Я выложил все так, как мне представляется. Вообще-то, будь они прокляты, есть ещё один вариант. Мы можем их просто игнорировать и ждать, когда они вымрут в забвении.

– Мегелин, мое выздоровление шло медленно. Я лежал два дня и мой разум страдал больше, чем тело. Я все продумал. Остается один реальный вариант: начать борьбу и надеяться, что удача повернется к нам лицом. Если нам повезет, мы сможем сдержать этот поток.

– Все это очень печально. Мы убеждаем себя согласиться с поражением, до того как вступили в схватку.

– Оставим в таком случае эту тему. Мегелин…

– Что?

– Останься со мной, когда твой контракт кончится. До того как все это завершится, мне может очень понадобиться независимое суждение.

Радетик был безмерно удивлен. Юсиф впервые продемонстрировал уважение, выходящее за рамки формальной вежливости.

– Я продумаю ваше предложение, валиг. А пока мне лучше уйти. В классе вместо себя я оставил Али.

– Да. Тебе действительно надо бежать, – фыркнул Юсиф.

– Я, Гарун, – специалист в области политической истории, – объяснял Мегелин. – И поэтому я намерен остаться. Как я могу уехать в тот момент, когда здесь разразился политический ураган столетия?

Мальчик, казалось, был немного разочарован. Радетик понимал его настроение, но не стал излагать ученику подлинные, эмоциональные причины решения. По правде говоря, он и сам до конца не понимал мотивов своих действий.

– Понимаешь, я единственный ученый, оказавшийся в самом сердце событий. Историю, Гарун, обычно пишут весьма предвзято и, как правило, только победители. Появилась уникальная возможность уловить истину.

Гарун искоса поглядывал на учителя, в его глазах играла улыбка. Мегелин не выдержал и, рассмеявшись, сказал:

– Ах ты, дьяволенок! Ты же видишь меня насквозь. Разве нет?

Он открыл для себя истинную причину своего решения. И эта причина оказалась настолько весомой, что его пребывание растянулось даже не на месяцы, а на многие ужасные годы.

Гарун ворвался в комнату Мегелина с такой скоростью, что чуть не упал, едва не опрокинув столик, за которым ученый сочинял послание своему другу в Хэлин-Деймиеле.

– Что случилось, дитя мое? – спросил он.

– Дядя Фуад возвращается!

Радетик задал второй вопрос без слов, лишь молча подняв брови, но Гарун все понял.

– Нет, – ответил он.

Радетик со вздохом отодвинул бумагу:

– Я так и думал. В противном случае он прислал бы гонцов с вестью о победе. Что же, пойдем встречать.

Когда Радетик подошел к воротам, остатки войска уже тащились через них. Мегелин отыскал взглядом Фуада. Брат валига казался изможденным и понурым. Он растерял всю былую заносчивость. Он отвечал на вопросы ровным, бесцветным голосом и абсолютно откровенно, невзирая на то что это может выставить его в неприглядном свете.

– Запиши, как все это произошло, учитель, – в какой-то момент пробормотал он. – Запиши беспристрастно и точно. Нам не хватило всего лишь одного отряда. Одного вонючего эскадрона. Им бы пришел конец, имей мы один-единственный свежий эскадрон в резерве. – Направившись к палатам брата, он добавил: – Один эскадрон от этих детей шлюх, которые не удосужились прислать воинов! Думаю, что скоро в Эль Асваде в некоторых племенах появятся новые вожди.

Тремя месяцами позже Юсиф сам обратился с призывом к оружию. Для Мегелина это явилось полной неожиданностью.

– С какой целью? – спрашивал он. – И почему вы ничего не сказали мне?

Он был смертельно обижен тем, что валиг с ним не посоветовался.

– Да потому, – улыбнулся валиг, – что я хотел выслушать твои протесты в один прием, а не опровергать их бесконечно изо дня в день.

Это объяснение вряд ли могло утешить Радетика, и тот спросил:

– Но почему военный сбор? Меня интересует главным образом это.

– Да потому, что мне надо подтвердить свое господство над племенами. Необходимо показать им, что я все ещё силен и остаюсь главным. Мы, дети пустыни, похожи на ваших лесных волков, Мегелин. Я – вожак стаи. Если я споткнусь, проявлю слабость или неуверенность, я погиб. У меня нет никакого желания нападать на Эль Мюрида. Время для этого совершенно неподходящее, как ты без конца бубнил бы мне, извести я тебя об этом раньше. Но взоры сотен племенных вождей обращены на Эль Асвад. Они ожидают моего ответа на мои раны и унижение Фуада.

Мегелин припомнил суету последних недель, прибытия и отъезды каких-то людей – движение, которому он не придал значения. Вне сомнения, это были гонцы. Но в то же время он видел, как наиболее надежные офицеры Юсифа уводили в пустыню довольно многочисленные патрули.

– Полагаю, что ваши представители будут на месте, когда известие о сборе достигнет шейхов, чья лояльность вызывает сомнения? – спросил Радетик.

– Изящно сказано, учитель. Но тем не менее отвечает истине, – рассмеялся Юсиф.

– Полагаю, что я поступлю мудро, если буду держать рот на замке, – произнес ученый. – Существует древний трюизм: что логично и практично, то совсем не политично. И соответственно наоборот.

– И трюизм этот, Мегелин, справедлив в наших краях больше, чем где-либо. Однако оставим это. Как успехи моего сына?

Валиг не стал уточнять, какого сына. Он и учитель понимали друг друга без слов.

Радетик попытался подыскать нужные слова, но тут же решил, что прямота в данной ситуации будет лучше всего. Свидетелей здесь не было, а в приватной обстановке валиг был вполне терпимым человеком.

– Я очень сожалею, что он не появился на свет в цивилизованной стране. Он просто великолепен, валиг. Абсолютно великолепен! Меня печалит лишь то, что он формировался как личность в этом диком королевстве. Уже сформировался. Он может стать великим человеком. Или великим злодеем. В нем заложены предпосылки как для первого, так и для второго. Давайте вместе наставлять его на путь величия.

Юсиф усмехнулся, задумчиво посмотрел куда-то вдаль и после продолжительной паузы произнес:

– Если бы не сложившаяся ситуация, я бы подумал о том, не послать ли его в Ребсамен. Возможно, это удастся сделать позже. После того, как мы усмирим этого маленького, злобного дьявола.

Радетик, глядя искоса, внимательно изучал Юсифа. В этот момент валиг был окружен аурой судьбы, аурой, присутствие которой он, видимо, и сам ощущал. Весь вид Юсифа говорил о том, что он ожидает для себя и сына совсем не то будущее, надежду на которое только что высказал.

Поход Юсифа против негодяев, захвативших Себил-эль-Селиб, ожидала та же судьба, что и экспедицию его брата. И это несмотря на то, что наступление было проведено более крупными силами. И вновь, для того чтобы возвратить себе Малахитовый Трон, лоялистам не хватило всего лишь одного свежего эскадрона. В своей решимости доказать свою силу и волю Юсиф атаковал дольше, чем надо. Он продолжал гнать бойцов вперед, хотя было ясно, что наступление давно захлебнулось.

Жестокая схватка озлобила как лоялистов, так и мятежников. Последовали жестокие репрессии, которые только ослабили позиции власти. Когда новость о поражении валига и о проявлениях его ярости разнеслась по пустыне, под знамена Эль Мюрида встали новые последователи. Нассеф обратился к племенам с призывом. К нему потекли добровольцы, и он начал обучать их приемам своего дьявольского стиля ведения войны.

Юсиф применял традиционную тактику, перекрыв все тропы из Себил-эль-Селиба и направляя свою дворцовую дружину преследовать подвижные банды Нассефа.

От шпионов поступали тревожные сведения о том, что Эль Мюрид возводит новые укрепления.

– Мы можем оставить все надежды выкурить их оттуда, – пророчествовал Радетик через три года после утраты контроля над перевалом. Только что было получено донесение о быстром росте замка крепости, охраняющей Малахитовый Трон. В сообщении также говорилось, что Эль Мюрид имеет в своем распоряжении постоянное войско численностью в тысячу человек, из которых примерно половина это отряд фанатичных Непобедимых.

Нассеф и его подручный Карим время от времени выезжали из Себил-эль-Селиба, чтобы лично руководить действиями мародеров, грабивших Детей Пустыни во имя Эль Мюрида.

– Они похожи на призраки, – жаловался Фуад. – Ты, Юсиф, должен был позволить мне убить Нассефа, когда у меня имелась такая возможность. Теперь он присутствует везде и в то же время нигде, и я не могу заставить его сразиться со мной.

– Что же, мы являемся свидетелями тактики, присущей партизанской войне, – заметил Радетик. – Как только Нассеф прекратит движение, он погибнет. Создайте ему приманку, от которой он не смог бы отказаться. Устройте засаду.

– Шпионы предупредят его за два дня до того, как мы решим это сделать, – ответил Юсиф.

– Знаю. Но наша единственная надежда состоит в том, что вам удастся воткнуть нож в печенку Нассефу или Эль Мюриду.

– Мы уже пытались, – прорычал Фуад.

– Не оставляйте попыток. Каждый день мы теряем клочок почвы под ногами. Они берут нас измором. До тех пор пока Абуд смотрит на события как на обыкновенную свару между Юсифом и Эль Мюридом и не верит, что она может распространиться на все королевство, нам остается уповать лишь на то, что мятежники совершат какую-нибудь роковую глупость до того, как это сделаем мы.

– Как продвигается твоя монография, Мегелин? – поинтересовался Юсиф.

Незавершенность этого труда была, как утверждал Радетик, единственной причиной, удерживающей его в Хаммад-аль-Накире. Учитель покраснел и, обняв Гаруна за плечи, сказал:

– Ужасно медленно. Очень отвлекает война. Мне едва хватает времени на то, чтобы учить. Писать же совсем некогда.

С течением времени Радетик превратился в гораздо более важную персону, нежели простой учитель. Он стал серьезной силой в окружении валига. Юсиф регулярно обращался к нему за советами и все более часто этим советам следовал.

Эль Мюрид признал новую роль Радетика и в одной из проповедей назвал его одним из тринадцати Князей Тьмы, посланных на землю Властелином Зла сбивать с пути истинного правоверных. Мегелин был удивлен столь высоким титулом. По совести говоря, он считал, что его больше заслуживал Юсиф.

Радетик направлял политику валига в неторопливое русло, что позволяло валигу выиграть время и собрать силы. Он надеялся, что Корона наконец обретет здравый смысл, а Нассеф совершит ошибку, которая позволит его уничтожить.

Он сочинил от имени Юсифа бесконечное количество тревожных писем и отправил их практически всем более или менее значительным лицам при дворе Абуда. Многие из них ему сочувствовали, но по-настоящему влиять на политику короля мог лишь кронпринц Фарид.

Юный Гарун умственно развивался значительно заметнее, нежели физически. Юсиф даже опасался, что любимый сын так и останется карликом. Радетик в утешение толковал что-то о поздно распускающихся цветах. Он уже давно оставил всякие попытки обучать кого-нибудь еще. У ученого не оставалось времени на то, чтобы улещивать или убеждать тупоголовых сыновей и племянников Юсифа.

Внимание к единственному ребенку не принесло Мегелину новых друзей. Его осуждали за то, что он водил Гаруна в геологические и ботанические походы, а его откровенные оценки талантов остальных детей навлекали на него гнев их родителей и родичей.

Кроме Юсифа и Гаруна у Мегелина был единственный друг – его личный телохранитель Муамар. Муамар любил походы на природу и уроки в классе даже больше, чем Гарун. Для него они были чем-то вроде игры. Старый воин достиг того порога в жизни, когда умственные усилия приносят больше радости, нежели физические. Он учился с жаром, какой редко можно встретить среди более молодых.

На четвертый год мятежники совершили небольшую ошибку. Фуад вернулся триумфатором после того, как заманил в ловушки и истребил около трех сотен бандитов. Эта победа обеспечила спад партизанских действий, и Юсиф объявил празднество в честь брата.

Из женских покоев были приглашены их обитательницы, для того чтобы усладить мужчин танцами. Юсиф, Фуад и особо приближенные командиры привели с собой самых любимых жен. Арфы, лютни, цимбалы и зурны наполняли зал музыкой, которую Радетик находил резкой, грубой, без всякого намека на гармонию.

На празднике царило веселье. Даже Радетик осмелился рассказать пару анекдотов, однако его шутки оказались слишком чужеродными для такой аудитории. Дети Пустыни предпочитали бесконечные, наполненные деталями повествования о проказниках, наставляющих рога самодовольным мужьям, и о недоумках, верящим всему, что говорят им их жены и дочери.

Вино отсутствовало, его заменял легкий наркотический дым, поднимающийся из специальных курильниц.

Гарун сидел рядом с Радетиком, глядя на веселье огромными, но очень спокойными глазами. Радетика даже начало беспокоить: не превратился ли мальчишка в вечно пассивного наблюдателя.

– Эй, Мегелин, – закричал Фуад, – что ты сидишь как старуха. Ну-ка, покажи нам что-нибудь из трюков, которыми так славятся неверные!

Радетик пребывал в лихом расположении духа. Он взял флейту у одного из музыкантов и под собственный, ужасный аккомпанемент принялся выделывать ногами кренделя, долженствующие изображать нечто смахивающее на фламенко. Закончив пляс, он стал хохотать вместе со зрителями.

– Ну а теперь твоя очередь, Фуад. Надень кастаньеты и покажи, на что ты способен.

Фуад обошелся и без кастаньет. Он исполнил огневой танец с саблей, вызвав гром оваций.

Зал был заполнен воинами-победителями. Танцы женщин, выходки учителя и брата валига завладели всеобщим вниманием, и никто не заметил, как три человека постепенно перемещаются все ближе и ближе к вождям…

Их увидели, когда они совершили бросок. Один кинулся на Юсифа, второй на Фуада, а третий на Мегелина.

У каждого из них в руке был серебряный кинжал. Фуад остановил нападающего саблей, с которой только что танцевал. Юсиф спасся, успев отпрыгнуть в кричащую толпу.

На пути третьего убийцы встал Муамар. Серебряный кинжал рассек щеку телохранителя, когда убийца отчаянно старался дотянуться до Радетика.

Из раны полилась кровь, но она была легкой – после такой должен был остаться лишь шрам. Тем не менее старый воин окаменел. Его глаза вылезли из орбит. Муамар ужасающе захрипел и рухнул на пол.

Убийца снова бросился на Радетика, вырываясь из рук держащих его людей и увертываясь от ударов сабель. Клинок его кинжала горел зловещим синим светом.

– Колдовство! – раздался истошный визг какой-то женщины.

Общий шум усилился.

Гарун ударил убийцу ногой в пах. Это был самый сильный удар, который мог нанести десятилетний мальчишка. Человек с кинжалом не обратил на него никакого внимания.

Ни он, ни его сообщники, казалось, вообще не замечали обрушивающихся на них ударов. Шесть бойцов бин Юсифа погибли, прежде чем удалось остановить убийц.

– Я никогда не видел ничего подобного! – выдавил Радетик. – Кто эти люди?

– Все назад! Назад! Будьте вы прокляты! – взревел Юсиф. – Гамел! Мустафа! Белул! – гремел он, обращаясь к своим военачальникам. – Выведите всех. Отправьте женщин в их покои. Не прикасаться к ним! – рявкнул он человеку, перевернувшему одного из убийц на спину.

Три серебряных кинжала валялись на полу, пылая синим светом.

Фуад склонился над нападавшим на него человеком. Он был бледен. Его руки тряслись.

– Нассеф сказал когда-то, что зашлет к нам убийц, – прошептал он.

– Бандит выжидал довольно долго, – прорычал Юсиф.

– Но это не похоже на Эль Мюрида, – пробормотал Радетик. – Здесь замешано колдовство, а между тем не прошло и шести месяцев с того времени, когда он начал проповедовать против магии.

– Нассеф. Это дело рук Нассефа, – стоял на своем Фуад.

Что-то в одном из убийц привлекло внимание Радетика. Встав рядом с телом на одно колено, он сунул палец в разрез одежды на груди мертвеца и разодрал его шире.

– Идите сюда, – сказал Радетик. – Взгляните-ка на это.

На коже над сердцем виднелась крошечная татуировка. Изображение было не совсем ясным. По-видимому, это была монограмма из двух сплетенных букв алфавита пустыни.

Татуировка начала исчезать прямо на глазах.

– Что за дьявол? – прорычал Фуад. Он подскочил ко второму трупу и разорвал на нем одежду. – Здесь ничего нет, – крикнул он и подскочил к третьему. – Эй! А этот ещё дышит! – Разорвав на раненом одежду, он сообщил: – И здесь тот же знак!

– Гамел. Пришли сюда лекарей, – распорядился Юсиф. – Может быть, нам удастся продержать его живим достаточно долго, чтобы он смог ответить на наши вопросы.

Пока все изучали татуировку, Гарун поднял один из кинжалов.

– Что ты делаешь? – спросил Юсиф. – Немедленно положи нож!

– Он совершенно безопасен, отец. Свечение означает, что заклинание перестает действовать.

– Что?

– На кинжалы наложено заклятие. На этом клинке оно включает в себя имя дяди Фуада. Если позволишь, то я прочитаю заклятия и на других ножах. Это очень трудно. Надпись быстро исчезает и к тому же она на ильказарском языке.