На неведомых тропинках. Шаг в темноту Сокол Аня

А после всех слез и объятий, над которыми еще долго будут потешаться ее друзья, пусть, подростки не могут иначе, после первой радости, она расскажет мне все-все. Быстро, глотая слова, перескакивая с одного на другое, и то и дело возвращаясь к началу, как она это делает всегда, когда волнуется. Я пообещаю, что больше никуда не уйду, не могу сделать этого, если потребуется, я здесь выгребные ямы чистить устроюсь, но никуда не уйду.

— Ольга. — Кто-то схватил меня за руку, и я раздраженно дернула плечом, но вырваться не получилось. Меня развернули вокруг своей оси и снова заставили смотреть на незнакомца-аристократа. Я рыкнула и отвернулась, не хочу ни на секунду отрывать взгляд от дочери. — Послушайте, Ольга, — заговорил учитель, и я даже не удивляюсь его осведомленности, не до подобных мелочей, — посмотри же на меня, — рявкнул в конце концов он, выпадая из невозмутимого образа, и сделал что-то с моей рукой. Что-то очень неприятное, как удар током, до самых костей, только вместо электричества сквозь тело прошел холод. Больно, но боль можно терпеть. Ледяной разряд перевернул все внутри и оставил ощущение неправильности. Я с присвистом выдохнула. На запястье, которое держали тонкие, явно не знавшие работы пальцы, вверх до самого локтя разбегались беловатые узоры. Подобные мороз рисует на стеклах зимой. Глаза незнакомца утратили сумрачную глубину и посветлели почти до белого.

— Ольга, худшего времени для визита не придумать. Сейчас здесь не меньше десяти воспитанников, созревших для первой охоты. — Он пошевелил пальцами, и мне показалось, что кожа заскрипела и сейчас лопнет. — А ты добыча. Ты выглядишь как добыча, ходишь как добыча, пахнешь как добыча.

Я закусила губу, чтобы сдержать стон, и попыталась выдернуть руку.

— Слушай, — повысил голос мужчина, — всех мне не удержать. У них инстинкты, а не разум на первом месте, — он в последний раз сжал мое запястье и отпустил. — Иди. Тебя разорвут на ее глазах. А может, и ее вместе с тобой, когда дочь попытается защитить мать, а она попытается. Но даже если нет, Алиса вырастет с чувством вины, ненавидя то, во что она превращается, ненавидя свое будущее.

Я закрыла лицо руками, но не двинулась с места, словно на этот раз он заколдовал мне ноги, заморозил своими словами.

— Уходи. Сейчас. Быстро, и я успею сбить их со следа, — он обошел меня и встал, заслоняя учеников, хотя они по-прежнему весело болтали, не обращая на нас внимания.

Алиска стояла между подругой и парнем с темным лицом, черными острыми рожками, застенчиво выглядывающими из лохматой шевелюры, и руками, покрытыми бурой шерстью. А я все смотрела на ее профиль, впитывая в себя улыбку, смеющиеся глаза, до боли родной жест, которым она перекинула косу с плеча за спину. Она выросла, с болью отметала я. Выросла без меня.

— Ольга, — позвал мужчина.

Я посмотрела прямо на него и четко, чтобы запомнил, произнесла:

— НЕНАВИЖУ.

Отвернулась и побежала. Быстро, как он и говорил, потому что боялась не его воспитанников, а передумать. Слезы застилали глаза, между вдохами прорывалось что-то больше похожее на рыдания. У крайнего дома с черепичной крышей обернулась. Ни аристократа, ни детей уже не было видно. Зато у ближайшего угла стоял первый встреченный мной здесь мальчишка. Стоял и смотрел испуганными круглыми глазами.

Я пошла по стежке, уводившей меня все дальше от самого дорогого, возвращавшей к прежней жизни, а я все не могла остановить слезы.

Переход из мира в мир, как кувырок через голову, вроде ничего сложного, но можно запросто свернуть шею. Вдвойне страшен, когда сил уже почти не осталось, и втройне, если ты не видишь особого смысла идти дальше.

Я стояла посреди тумана на четвереньках. Внутри бултыхалась та самая чистая вода из питьевого фонтанчика. Гул в голове усилился. Будто где-то в мозгах протянули высоковольтную линию. Раздражающий звук, застывший на одной ноте. Не больно, но сводит с ума. Отмахнуться не получалось. Сейчас меня не волновали ни возможные преследователи, ни глаза нечто, смотрящего из тумана. Ни паники, ни страха, ни желания спрятаться или убежать. Скорее наоборот.

Тело предало меня шагов через пятнадцать после погружения в туман перехода. В виски ввинтилось низкое гудение, от которого завибрировали внутренности. Желудок свело болью, ноги подогнулись. Несмотря на поганость ситуации, мне стало смешно, я полагала, что буду покрепче. Я ошибалась, и не только в этом. Вместо страха пришло отчаяние. Зачем я все время сражаюсь? С собой? С миром? С обоими мирами? Для чего, если цель недостижима? Я никогда не смогу быть с дочерью, вернуться в ее жизнь, стать ее частью. Кто-то провел между нами жирную черту, будто карандашом провезли по бумаге, называемой нашей жизнью, оставляя за собой рыхлый след, проведешь пальцем и размажешь по странице, испачкав руки. Но черта никуда не денется, как ни три.

Алиса будет хищником, это истина, не требующая доказательств. Я — добыча, и это не изменить никакими трепыханиями. Мы не в мультике и не в фантастическом фильме. Пантера или лев не станут вегетарианцами. Мы те, кто мы есть.

Я оттолкнулась ладонями от земли и села. Рюкзак болтался за спиной, но снимать было лень, поэтому я легла на бок, подтянув колени к животу, свернулась калачиком. Осознавать, что твой путь закончен, было приятно. Даже если незнакомец из filii de terra не преувеличил опасность или, чего доброго, не соврал, в одном он прав на все сто процентов. Я ее слабое место. Я тот человек, через которого ее можно достать. У нее будут враги, будут кровники и буду я, слабая и беззащитная. И однажды мы проиграем.

Я закрыла глаза, если бы не навязчивый гул, можно было бы поспать. Интересно, что станет с человеком, который отказался выходить с перехода, но со стежки не сошел? Я о таких не слышала. Буду первой, заодно и узнаю. Вот только это гудение, у меня от него скоро башка лопнет. Я пошевелилась, от каждого движения звук в голове лишь усиливался. Похоже, я выбрала не самый удобный способ расстаться с жизнью. Но и на это почему-то тоже было наплевать.

Времени на переходе не существует, не существует его и когда лежишь на нем. Могло пройти как десять, так и сорок минут, а может, и больше или меньше. Туман гасил любые звуки, кроме гула. Поэтому то, что меня рывком поставили на ноги, а потом закинули на плечо, стало неожиданностью. Сначала я решила, что у меня начался бред. «Наконец-то», — подумала я и хихикнула. Меня подкинули, и чья-то рука или лапа по-хозяйски похлопала по попе. Это внесло дисгармонию в возвышенные мысли о самопожертвовании и пришлось открывать глаза. Земля покачивалась внизу. Ноги в джинсах и армейских ботинках ритмично отмеряли дорогу. Меня вырвало слизью вперемешку с желчью. Откуда-то сверху послышались ругательства, детально расписывающие мои сексуальные предпочтения и предпочтения моих предков. Меня встряхнули, вызвав очередной спазм. То ли от этого, то ли от удара в глазах заплясали цветные пятна, а без того зыбкая реальность стала расплываться, как масляное пятно на воде, то в одну сторону, то в другую.

Следующим четким ощущением стал удар, ненадолго прояснивший сознание. Меня бросили на землю, тумана больше не было, а в лицо светило полуденное солнце, которое на мгновение загородила мужская фигура в ярко-оранжевом жилете с черной надписью, лицо по-прежнему скрывал козырек кепки. На этом сознание покинуло меня вторично. Правда, поклясться, что оно возвращалось, я бы не смогла. Может, это продолжение бреда, и я все еще лежу в тумане перехода и безумия гула. Кстати, а где он?

Оглядываясь назад, могу сказать, что это было самым кошмарным пробуждением за мою не очень длинную и не очень толковую жизнь. Болела каждая клеточка тела, каждая мышца кричала и молила о пощаде. Сказался мой двадцатикилометровый поход по пересеченной местности. Во рту был гадостный привкус, а горло горело, будто по нему возили наждаком. Голова раскалывается, как после особо веселой алкогольной ночи, чего со мной не происходило со времен студенчества.

Наверное, если бы мне дали поспать, мир мог показаться довольно сносным местом для жизни. Но на лицо мне снова полилась вода, и поняла, что кто-то настойчиво добивается моего внимания.

— Сизый, глянь, какая краля? — Низкий прокуренный голос раздался откуда-то сбоку, и я повернула голову на звук. Обладателем несравненного тенора оказался невысокий бритоголовый мужик с темной щетиной и щербатой улыбкой, украшенной золотым зубом. — Слышь, шмара, ты ж не против. — Он ухватил меня за грудь прямо сквозь ветровку.

Конечно, соображала я не очень, но такое кого угодно приведет в чувство. Сперва я лишь слегка дернулась, от усилий мышцы взвыли.

— Не кипиши, не обижу, — деловито приговаривал золотозубый, а руки тем временем шарили по телу.

Вот тут-то меня торкнуло по-настоящему. Святые! Не для того я три года по внутреннему времени выживала бок о бок с разными тварями, ежеминутно доказывая, что человек достоин жить, чтобы в итоге мной попользовался какой-то дебил с золотым зубом.

Со второй попытки мне удалось сесть, но бритый толкнул меня обратно и стал судорожно возиться с застежкой моих джинсов. Он очень торопился, и поэтому ничего не получалось. Я схватилась за штаны, но не затем, чтобы помешать ему, вернее, не только за этим. Я молилась, чтобы маленький серебряный ножик был на месте, а не вывалился во время блуждания по стежкам. Возможно, молитва была услышана, или мне повезло, но маленький столовый прибор все еще лежал в заднем кармане. Уроду надоело возиться, и он с силой дернул за пояс, ткань затрещала, я выгнулась, стараясь сбросить его руки.

— Зуб, ты че здесь балду гоняешь? — донеслось откуда-то из-за спины.

Призрачное везение закончилось. Справиться с одним шансы были, пусть и весьма условные. С двоими — без вариантов. Вопреки еще недавно накатывающему равнодушию и жалости к себе, сейчас мне очень хотелось бороться. Мне было необходимо бороться.

— Секи, какую красючку надыбал. Бля бду, если не пропахаю.

— Спортсмен бухтит…

— Не пастух, побухтит — охолонется, — огрызнулся Зуб, когда я особенно сильно дернулась. — Пришпиливайся.

К разговору я не прислушивалась, и так ясно, к чему все катится. Лезвие было скрыто рукой, которую я немного отвела в сторону, чтобы была возможность для замаха. А когда шаги стали приближаться, ударила с низкого положения. Неудачно. Мышцы болели и резкого удара не вышло, золотозубый успел убрать руки.

— Курва, — рявкнул бритый. — Вяжи грабли, Сизый.

Я не стала дожидаться расплаты и пнула золотозубого ногами. Метила в голову, попала в плечо. Больно, но эффект не тот. Второй уже был рядом и схватил за руку, правда, не за ту, в которой был нож, чем я тут же и воспользовалась, полоснув его по тыльной стороне ладони. В этот раз лучше, на коже сизого от татуировок мужика выступила кровь. Он был выше Зуба как минимум на голову и шире раза в полтора, если сожмет, все кости переломает. На этом мое героическое сопротивление было подавлено. Много ли навоюешь столовым ножом, если твой опыт поножовщины стремится к нулю? Рассчитывать на «иные» свойства серебра в драке с людьми не приходилось. Бугай зашипел и ударил по руке, выбивая ножик, который тут же скрылся в траве. Я вскрикнула и стала выворачиваться, вернее, постаралась вскочить, успела перевернуться, когда Зуб дернул меня за ноги, а второй навалился сверху, прижимая лицом к земле.

Самым сильным чувством в этот момент, стала обида, на мир, на обстоятельства, на себя. Как мало сопротивления я способна оказать? Самое время заплакать. Но слез не было. Наверное, вчера израсходовала весь лимит.

— Зуб, Сизый, че за бодяга? Не захиляем до огней, нам вилы. Мусора с подружками примут, как родных. По вертухаям соскучились? — справа из-за дальних кустов вышли две пары ног. Вернее, только их я и видела, так как голову по-прежнему вжимали в землю.

Появление новых персонажей не обрадовало никого: ни меня, ни держащих меня мужиков.

— Спортсмен, Гвоздь, — в голосе золотозубого послышались заискивающие нотки, — все в ажуре. Пара минут в расслабон и похиляем?

Решение новоприбывших мы ждали, затаив дыхание, правда, надеялись на разное. Хотя мне в любом случае ничего хорошего ждать не приходилось, ведь не отпустят же они меня с извинениями, право слово.

— Спортсмен, минута, я за близких отвечаю, — принял решение Гвоздь, я дернулась. — Братва запылит, все битые оборвемся.

Зуб дернул меня за штаны, пуговица не выдержала. Сизый провел руками по спине.

— У тебя кровь? — спросил новый голос, от которого у меня по темечку побежали мурашки. Теперь я знала, кто такой Спортсмен, и как бы эти двое не оказались «меньшим злом». С него станется снять «расслабон» зэков на телефон, а потом выложить на портале в нашей тили-мили-тряндии, хотя, наверное, все-таки слишком для него и бесцельно, а он не любит бессмысленных телодвижений.

Я предприняла еще одну отчаянную попытку вырваться. Задергалась с удвоенной силой, задрыгала ногами, хоть слез по-прежнему не было, завывать в голос мне это не помешало. В первую секунду Сизый даже ослабил хватку, наверное, от неожиданности, но тут же навалился обратно. Урод!

— У тебя кровь, — уже не спрашивал, а констатировал факт Спортсмен.

На этот раз голос был ближе, и в нем отчетливо слышались рычащие интонации. В нашей тили-мили-тряндии это означало одно — хищник учуял добычу. Я выдохнула и замерла, молясь про себя, чтобы не ошибиться. Если они сцепятся, у меня появится шанс.

— Бикса перышком приласкала, — Сизый говорил лениво, всецело сосредоточившись на мне, благо я прекратила брыкаться. — Верну с троицей, — он запустил пятерню в волосы, сжал и рывком приподнял мне голову. Черт! Больно!

А потом лизнул в шею. Святые, Высшие и Низшие, лучше б ударил! Словами не передать, словно в дерьмо с головой окунули. Зуб не отставал, он уже сдернул джинсы до колен и жадно гладил ягодицы прямо сквозь трусы. Повторяться не буду, гадливое чувство росло в геометрической прогрессии.

Не ошибиться бы, и Спортсмен был тем, за кого я его принимаю. Видеть я не могла и ориентировалась по голосу. Ну, давай, уже! — мысленно взмолилась я. Перестав сопротивляться, я слишком много им уступила. Еще немного, и никакие призрачные шансы уже не понадобятся. Шутка как раз в его стиле.

Так совпало, что именно в этот момент он напал, хотя громко сказано. Спортсмен пнул Сизого в голову, от чего того смело с меня, как пушинку.

— Тогда ты бесполезен, — буднично сказал он.

— Че за беспредел?

— Урою падлу!

Гвоздь и Зуб закричали одновременно. Я почувствовала, что мои ноги свободны. Мышцы напоминали негнущиеся деревяшки, но я смогла откатиться в сторону. Перевернулась и первым делом натянула штаны обратно, пуговица на поясе отсутствовала, благо джинсы достаточно узкие, не свалятся и так. Вскочила на ноги с некоторой заминкой и тут же поняла, что поторопилась, так как голова сразу поплыла. Со стороны я, наверное, больше всего походила на паралитика, и ни о каком побеге не могло быть и речи, но это не значит, что я не пыталась.

Суровым критикам в лице новых знакомых было не до меня.

— Сука, — емко охарактеризовал противника Сизый, поднимаясь, теперь кровь текла и из раны на голове. — Ша, братва. Тяжеловес мой, — в его руках мелькнула тонкая полоска стали. — Ну, держись, чепушило.

Я отступила на два шага, не сводя взгляда с противников. Если Тём и заметил нож, то никак не отреагировал. Для чего-то ему понадобились эти уголовники, а когда охотнику что-то надо, он это получает, даже если придется притворяться человеком. Но сейчас он вернулся, охотник-ветер во всей красе, вряд ли зэки пошли бы с ним куда бы то ни было, одно неподвижное лицо чего стоит. Зуб с Гвоздем были понаблюдательнее, или им не застилала разум ярость, как Сизому. Они переглянулись и неторопливо сместились к кустам на краю прогалины, это несмотря на то, что у Зуба в пальцах тоже плясала тонкая полоска остро заточенного металла.

Я бы хотела быть подальше отсюда, но тело в очередной раз выразило протест и привалилось к ближайшему стволу. Я обхватила дерево рукой, с трудом сохраняя вертикальное положение.

Сизый оскалился, демонстративно поигрывая ножичком, и стал пружинистой походкой приближаться к тому, кого знал как Спортсмена. Зэк был настроен на драку. Вернее, на «драчку», которая наглядно покажет, кто чего стоит, и он, тут без вариантов, преподаст наглядный урок этому «чепушиле».

Урок был зрелищным, правда, не таким, как рассчитывали, но двое его точно усвоили. Тём стоял неподвижно, пока Сизый не приблизился и с громким «ххаа» выбросил руку для удара. Движения ветра быстры и точны, уловить их человеку сложно, а если уловит, потребуется время, чтобы убедить себя в правдивости происходящего. Тём слегка качнулся в сторону, на лице Сизого на мгновение вспыхивает предвкушение победы и тут же гаснет. Навсегда. В руках у охотника нож не чета тонкому лезвию зэка, им ветер перечеркнул противника одним взмахом. От плеча до паха, не человека разрубил, а паутину смахнул, настолько легким и небрежным было его движение. Секунду назад был человек, а сейчас две половины. Две мертвые половины. Фонтан крови, и клубок остро пахнущих кишок с противным хлюпаньем падает на землю. Все, что осталось от романтика с большой дороги. Его, по их собственному утверждению, «близкие» исчезли в кустах, едва тело коснулось земли. Ни пафосных криков, ни клятв отомстить. Когда дело идет о спасении собственной шкуры, зэки соображают не хуже других. Топот ног, раскачивающиеся ветви, и больше ничего не напоминает о том, что на поляне нас было больше. Они еще не знают — бежать бесполезно, охотник-ветер в лесу поймает даже лешака, не говоря уж о человеке.

Некоторое время я не могла отвести взгляд от останков человека. Впервые на моей памяти не было ни жалости, ни сожаления, ни неприятия. Я даже успела поймать себя на чувстве удовлетворения. Я рада, что Тём его убил. И стало страшно от самой себя, от мыслей, которые я постаралась затолкать в самый дальний уголок.

Снова вместо картинки в голове лишь расплывчатые цветные пятна, и я стала сползать по стволу вниз. Казалось, моргнула, и в лицо уже заглядывает Тём, а я даже дернуться не могу. Рубашка и армейские брюки залиты кровью, но на открытых участках ни капельки — ни на лице, ни на руках. Знала я о такой особенности кожи охотников впитывать кровь, но видела впервые.

— Сорвешь охоту, пожалеешь, что не убежала с ними, — тон разительно отличался от равнодушного лица.

— Охоту? — переспросила я.

Он был слишком близко, по идее, я уже должна дрожать и отползать назад. Но с удивлением поняла: прежний иррациональный ужас исчез, оставив после себя некоторые опасения. Я знаю, кто он и на что способен. Почему нет ненависти? Да потому, что глупо ненавидеть волка за то, что он задрал зайца. Что-то во мне сдвинулось сегодня. Ага, крыша поехала, иначе не пялилась бы на него, не выслушивала бы угрозы, а бежала бы без оглядки, и быстро. И он, конечно, это почувствовал, эту перемену. Его ноздри раздулись, втягивая мой запах. Хищник на охоте. Зачем ему эти отбросы общества, даже в качестве добычи? И тут я поняла, увидела ситуацию целиком.

— Ты устраиваешь охоту, — я зажмурилась, пытаясь не упустить мысль и поражаясь ее простоте, — загоняешь дичь. Ученики filii de terra созрели для своей первой охоты. Сбежавшие из колонии заключенные — добыча, — я указала на то, что осталось от Сизого, — а заблудившиеся грибники?

— Этих ведет Ларик из Бесова, — усмехнулся ветер, открывая острые клыки, впервые в его глазах я уловила что-то похожее на интерес.

— Дети не пропадали. Они ушли охотиться, — прошептала я.

— Из filii de terra ничего не пропадает. Иначе это не было бы убежищем. Ученикам самостоятельно не выйти, только в сопровождении взрослого, — Тём сощурился, — вернее, способ есть, но еще наши предки постарались оставить его в памяти лишь узкого круга, ученики в него не входят.

— Почему тогда объявили о пропаже?

— Мне плевать. — Он действительно плюнул в сторону. — Ты бы подумала, кто твою Алису летом на охоту отпустит? Она же зимняя?

Я не ответила. Разлука с дочерью, отдаленная последними событиями, вновь резанула ножом по живому. Из горла вырвался стон. Тём с интересом принюхался. Боль ему тоже нравилась.

— У тебя время до темноты. До того, как сядет солнце, ты должна уйти в переход. — Охотник достал платок и стал вытирать нож. — Если кто-то из щенков возьмет твой след… — Он замолчал, но продолжения мне и не требовалось, о том же говорил незнакомец-аристократ, спасать меня никто не будет. — Здесь устроим ложную цель, — сказал уже в сторону Тём.

Я проследила его взгляд и с удивлением увидела преследователя в ярком жилете, кепка на этот раз была заткнута за пояс. Сосед Веник не сводил с трупа зачарованного взгляда. В руках он держал мой рюкзак. Охотник рывком поставил меня на ноги, оттащил от березы, забрал у не заметившего этого падальщика рюкзак, протянул мне и рявкнул:

— Пошла, быстро!

И я пошла. Насчет быстроты сомневаюсь, но двигаться я себя заставила. На краю поляны оглянулась. Тёма на ней уже не было, зато Веник стоял над останками Сизого на коленях и, как нежный любовник, поглаживал тело по ноге — не та картина, которую я хотела бы сохранить в памяти.

Осознанно я шла, наверное, около получаса. Потом стала отключаться, впадать в какой-то странный болезненный транс. Тело двигалось без участия головы. Я не выбирала направление, шла по наитию, воспоминание, как менялся пейзаж, остались расплывчатые. Я шла медленно, монотонно и очень больно. Наверное, чтобы защититься от этой боли, мозг и стал отключаться. Конечно, двадцать километров я не осилила, свалилась часа через три. Если кто и встал на мой след, то решил не связываться с больной добычей, боясь заразиться. Спала плохо, но долго — остаток дня и всю ночь. Снилось черт-те что. И даже холод и боль не смогли разорвать пелену полусна-полубреда.

Глаза удалось открыть поздним утром следующего дня, когда солнце было высоко над головой. Я дотянулась до бутылки с водой и смягчила горевшее огнем горло и даже достала одеяло, просидев завернутой в него пару часов. Меня била крупная дрожь. Ночь на голой земле не прошла даром.

Впоследствии задавалась вопросом, по силам ли мне был еще один переход? И честно отвечала — нет. Я бы и из прошлого не выбралась, если бы не Веник с его внезапным приступом человеколюбия, хотя с чего бы это?

Ближе к обеду я все-таки встала и побрела вперед прямо с одеялом на плечах, будто охотник заложил в тело программу идти и все. Слава святым, перед переходом меня уже ждали. Помню, как почти упала на руки Пашке, и она уложила меня на заднее сиденье старенького военного уазика. Позднее я гадала, кто на нашей стежке ездит на таком, но так и не узнала. Водителя видела лишь мельком, вроде мужчина, вроде с русыми волосами. Как меня привезли домой, не помню. Следующим отчетливым воспоминанием был староста, всматривающийся в мое лицо и что-то спрашивающий. Но я не слышу ни слова. Размытые силуэты проступают пятнами, иногда вспыхивая и поражая четкостью линий, иногда тускнея и отдалялась. Затем я вижу Константина, стоящего возле кровати, совсем рядом, и смешивающим жидкости в стакане. Я стараюсь отползти от черного целителя подальше. Меня хватают и возвращают на место, держат за руки и за ноги, пытаются разжать зубы и влить его снадобье. Я сопротивляюсь, но они побеждают, и в горло вливается тягучая холодная жижа. Я пытаюсь кричать, но не могу, так как проваливаюсь в темный колодец. Одно хорошо — поле этого цветные пятна оставили меня в покое.

В первый момент я не поняла, что проснулась. Хорошо. Тепло. Ни боли, ни головокружения. Лишь монотонный успокаивающий шорох, сладкой россыпью шепчущий на ухо: «Спать, спать, спать…» И тем не менее спать больше не хотелось. Тело было отдохнувшим и немного онемевшим после долгого лежания в одном и том же положении.

Я смотрела на стену, оклеенную цветными фотографиями из туристических каталогов. Помню, как я в первый раз увидела нереально белый песок, бирюзовую воду, пальмы, яхты, утопающие в зелени отели. Раньше я никогда не видела ничего столь красивого. Яркие картинки заворожили меня, как ребенка. Я ходила по туристическим агентствам, делала вид, что слушаю нахваливающих путевки красивых и загорелых молодых людей, и всегда брала брошюрки, журналы, постеры. Уходила домой и тем же вечером украшала стену своей спальни еще одним нереальным кусочком мира. Это было первым, что я видела, когда просыпалась. Мне и в голову не приходило поехать туда, на солнечные пляжи. Не знаю уж почему, может, я любила мечтать, а не осуществлять мечты.

Я была дома, в своей спальне, в своей кровати. Последние события слились в беспорядочную чехарду лиц и голосов, которые я могла видеть на самом деле, или придумать, как часть лихорадочных снов. Частично это подтверждалось тем, что сейчас рядом со мной никого не было. Я проснулась одна в своем доме и, что не могло не радовать, чувствовала себя превосходно. За окном умиротворяюще шуршал дождь, выбивая дробь, ударяя маленькими капельками о жестяной подоконник. Очередной летний дождик, после которого окрестные леса наводнятся грибниками. Грибники?.. Что-то всплывало в связи с этим словом, что-то тревожное. Воспоминания проступали сквозь мысли, как изображение на старой фотопленке. Постепенно. Сначала контуры — события, потом полутона — эмоции, и яркость завершающих штрихов, и наполнение цветом, итоги моего похода на землю детей. Глупого и бесполезного.

Нет. Неправда! Я видела свою Алису, а это окупало все сторицей. Раньше я думала, что за один взгляд, брошенный украдкой, готова отдать все что угодно. Я и сейчас готова, но теперь знаю — этого мало. Я хочу не только видеть ее. Я хочу свою дочь назад. Не знаю, возможно ли такое в принципе, скорее всего, нет, но со своими желаниями я определилась.

Я приподнялась на локте. Раскрытый рюкзак стоял прислоненным к шкафу. Одеяло сползло, на нем была старая выцветшая футболка Кирилла и шерстяные носки ручной вязки. Кто додумался достать с антресолей этих динозавров воспоминаний? Поднималась я с опаской, но ни головокружения, ни слабости. Ярко-розовый плюшевый спортивный костюм, извлеченный из шкафа, вполне годился на замену футболке, которую я тут же запихала в самый дальний угол самой верхней полки. Есть воспоминания, с которыми я пока не готова встретиться. Розовое «нечто» было моей самой первой покупкой в новом мире. Я не могла поверить, что на свете существуют такие ярко-кислотные цвета, и чувствовала себя обязанной купить его, хотя бы как доказательство. Надевала всего пару раз, вызывая у местных смешки. Но на сегодня сойдет.

В доме стояла тишина. Пустая гостиная. С чего же мне не по себе? Никого и ничего. Что царапает глаз? Вдоль стен — полки с книгами. Диван напротив панели телевизора. Кухонный уголок. Чайник на плите. Я подошла и потрогала выпуклый бок. Холодный, но доверху наполненный водой. Я зажгла газ. Синее пламя резво разбежалось по кругу и уперлось в широкое железное дно. Стулья. Обеденный стол, используемый мной как рабочий, с выключенным компьютером. Монитор стоит чуть-чуть не там, где я привыкла его видеть. Я приблизилась, чувствуя, как холодок дурного предчувствия извивается вдоль позвоночника. Это не монитор сдвинут, весь стол целиком, немного, сантиметров на тридцать, но все-таки.

Сразу вспомнилось как Пашка тащит его обратно на ковер, и ножки мягко скребут сначала по полу, а потом звук приглушается. Вот она! Явидь вернула стол на половик, а сейчас он стоит чуть с краю, и ковер лежит не так. Пол деревянный, на манер прошлых лет набран из широких и длинных досок, а не из популярного ламината. Половик, прямоугольник с симметричным рисунком, служит одной цели — прикрывать люк в подвал. Именно прикрывать, чтобы не бросался в глаза, а не прятать. Ковер всегда лежал вдоль направления досок. Пашка, конечно, могла его сбить, но не развернуть на сто восемьдесят градусов. Вывод — в доме кто-то был, пока я гуляла по стежкам. И не просто внутри, а в подвале. Тем, кто меня лечил, если, конечно, мне все-таки не приснилось, а уверенности до сих пор не было, внизу делать нечего, да и не стали бы они на глазах друг у друга тут рыскать, вот если б по-тихому и в одиночестве, это запросто.

Я понимала, что ко мне могут наведаться, но понимать и знать — разные вещи. Все ухищрения в один момент показались глупыми, детскими и понятными любому, кто хоть раз спускался вниз.

Я кинулась к люку, отпихивая стол, не обращая внимания на то, как угрожающе закачался монитор. Половик в сторону, пальцы в кольцо, рывок на пределе сил, щелчок выключателя — и по темному нутру подвала разливается теплая желтизна. Ступени-перекладины приветствовали металлическим «донг-донг», каждый мой шаг. Я торопилась. Я убеждала себя, один взгляд — и все встанет на свои места, все будет хорошо, потому что по-другому быть не может. Не со мной. С кем-то другим — да, но не со мной.

Сейф на дальней стене был на месте. Я зажмурилась, выдохнула и развернулась к стеллажу. Маленькая пауза, маленькая слабость, как заминка пред прыжком в воду, и я поднимаю глаза. Минуту полной дезориентации, когда непонятно, что есть на самом деле, а что существует в воображении, контейнер стоял на полке, потому что я слишком этого хотела.

Действительность вторглась, разрушая видение. Ветошь валялась в стороне, шуба «под леопарда» свисала рукавами-макаронинами вниз. Ящика не было. Я схватила палку, которой всегда задвигала контейнер на место, и переворошила старые тряпки. Подумала и стала проверять соседние, в глубине души зная, что это бесполезно. Ничего. Еще раз подумала и проверила соседние полки, полки ниже и другие стеллажи. Я металась по подвалу, уже зная, что ящик никто не перепрятывал, да и зачем. Серебро пропало, и я не питала иллюзий насчет последствий, но смириться с таким концом было выше моих сил.

Я заставила себя остановиться и сесть на нижнюю перекладину лестницы. Потная, с пыльными пятнами на розовом бархате, безумным взглядом и колотящимся сердцем.

В дверь постучали, вернее, я предположила, что это стук, потому что ничем другим эти глухие удары быть не могли. Острое чувство дежавю прошло сквозь меня с головы до пят. Сейчас Пашка выломает засов и заглянет сюда. А ходила ли я в filii de terra? Или это плод больного воображения? Или баюн рассказал мне одну из своих баек? Или зелье Константина? Или я еще сплю?

Я ущипнула себя за руку, но ничего не изменилось. Контейнер пропал, стук не прекращался, и никто еще не вломился внутрь. Я поднялась наверх, оглядела гостиную. Ни открытый люк, ни скомканный ковер меня не волновали, прятать больше было нечего. Я пошла к двери, стук тут же стих, гости вежливо ждали, когда я открою. Еще одна невольная заминка перед новой дверью. Стальная коробка, внутренняя отделка деревом под цвет пола, два классических засова, сейчас открытых, и один врезной замок, по центру кругляшок, прикрытый темной накладкой. Новая, даже на вид дорогая дверь почти полностью гасила звуки. Я откинула крышку глазка и с опаской заглянула. На крыльце с сумкой через плечо стояла Пашка, глаза прикрыты черными очками. Над ней держал зонт Семеныч, одетый в стариковский ватник и резиновые сапоги. Я очень сожалела, что не могу притвориться, что никого нет дома, они слышали меня даже сквозь суперсовременную новую дверь.

Я повернула рукоять замка. Громкий щелчок, и тяжелая дверь мягко уходит в сторону. Несколько секунд мы трое смотрим друг на друга, пока ведьмак не закрывает зонт и по-хозяйски проходит в комнату. Что-то в жизни не меняется никогда.

Чайник с шумом закипел. Семеныч сел на диван, Пашка за стол. Про открытый подвал никто не сказал ни слова, подтверждая мои худшие опасения. Я выключила конфорку и сняла с полки заварочный чайник. Простые действия не позволяли сорваться и банально разреветься.

— Такое больше не должно повториться, — откашлявшись, сказал ведьмак.

Я застыла с пачкой заварки в руках. Про себя я еще не решила, как буду выкручиваться, врать или все отрицать, изображая дурочку, слишком мало времени у меня было. Но то, что мне могут дать второй шанс, было событием из ряда вон выходящим и по определению невозможным в нашей тили-мили-тряндии. Владение смертельно опасным для местных оружием не простят, скорее уж не заметят владение ядерной бомбой.

— Ты должна понимать… — Семеныч выпрямился.

— Погоди, — перебила его Пашка, — давай лучше я.

Я переводила взгляд с одного на другого, тщетно стараясь подавить надежду.

— Тебя хотели убить, — дождавшись разрешающего кивка старосты, продолжила она.

Приехали. Мне даже не пришлось ничего изображать. Непонимание большими буквами было написано у меня на лице. Да меня каждый день кто-нибудь на прочность проверяет, и не всегда эти «проверки» носят безобидный характер. О чем мы вообще сейчас говорим? Не похоже, что о нарушении закона и не о пропавшем серебре. Надежда встрепенулась, еще сильнее овладевая моим сознанием. Может, еще не все потеряно.

— Смотри, три дня назад появляется сообщение о пропаже детей.

Я подняла брови, прошло уже три дня. Сколько же я спала?

— Ты срываешься со стежки в filii de terra. И именно во время подготовки неуравновешенных подростков к первой охоте.

— А если б не сорвалась? — Я все-таки достала заварку и стала насыпать в чайник.

— Нет, расчет был верен. — Явидь поправила черные очки и вдруг спросила: — Сколько у тебя денег?

— Э-ээ, — я даже оглянулась, — точно не знаю.

— Вот именно. Слухи о ненормальной, которая могла бы жить в любом уголке мира и ни в чем себе не отказывать, но вместо этого предпочла наш гадюшник, разошлись очень далеко. Ни для кого не секрет, что… кто держит тебя здесь. Ты бы пошла, без вариантов.

— Ну, вы могли бы рассказать мне о первой охоте, об опасности, о том, что дети никогда не пропадают из filii de terra. Вы могли меня остановить.

— Ты бы поверила? — Старик не скрывал иронии. — Ты веришь сухим строчкам анонима, но не соседу. Не веришь мне. Никому, кого знаешь. Препарируешь каждую фразу, каждый жест, каждый поступок, ищешь подтекст, двойное дно и находишь. Твои выводы всегда не в нашу пользу. Сколько детей учатся в filii de terra? Ни один родитель, кроме тебя, не сорвался с места. Ни один. Потому что они знают, когда можно верить, а когда плюнуть. Потому что земля детей безопасна. Запомни это, в конце концов. — Он стукнул кулаком по колену.

Я с удивлением посмотрела на старого ведьмака, в голосе которого слышалась обида.

— Хорошо, — согласилась я. — Надо у автора новости узнать, зачем он это сделал.

— Мы бы с удовольствием, — явидь щелкнула пальцами, — Визирга, с адреса которого была выложена новость, вчера нашли с вырванным горлом в Серой цитадели.

— Серая цитадель? — переспросила я.

Семеныч кивнул. Хорошего мало, Серая цитадель — резиденция Седого демона, хозяина нашего Юкова в частности и всех Северных пределов, в общем. «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь»,[4] как писал классик.

— Все равно не понимаю. — Я помотала головой, словно хотела вытрясти засевшие там мысли. — Меня могли убить, могли и не убить, как собственно и получилось. Когда желают смерти, бьют наверняка, быстро и надежно. А тут — сложно, муторно и результат не гарантирован.

— И зачинщик по-прежнему неизвестен. — Явидь вскочила и стала расхаживать по комнате. — Он остался в тени. Нужна была «естественная» смерть, смерть, которая не вызовет вопросов. Это было важнее, чем результат. Он знает о готовности летних к охоте, знает об их нестабильном состоянии. О чем это говорит?

Я раскрыла рот и закрыла. Понятия не имею.

— О том, что этот некто занимает высокое положение и имеет доступ к информации, — ответил ведьмак.

— Правильно. — Пашка остановилась напротив меня. — Затем вроде бы пустяковая новость подается под правильным углом, и ты сама бежишь в пасть тигру. Вуаля, цель уничтожена, винить некого.

— Мог бы и не стараться. — Я со злостью поставила чайник на стол, выплеснув пару коричневых капель заварки. — Я бы на переходах без посторонней помощи загнулась.

— Это уж чисто твоя инициатива. — Подруга хихикнула. — Кто ж знал, что ты через Бесово попрешься да еще и на своих двоих.

— Что в этом такого? — Я стала расставлять чашки.

— Ничего, — буркнул старик. — Ты максимум сколько переходов в день совершала? Три? Четыре? И все на машине.

— Ну да. А что? — снова спросила я.

— А то. Магия и механизм плохо сосуществуют, знаешь же. Они гасят друг друга, что-то отключается в машине, но что-то и дает сбой в магии. Они компенсируют друг друга, уменьшая воздействие. Когда ты на своих двоих, даже частично экранировать магию нечему. Есть ты и переход.

— Его магия разрушительна. Стежка пробивает стены мира. Как думаешь, — явидь хитро прищурилась и села обратно за стол, — справится она со стенами твоего разума?

— То есть сама виновата?

— Да. Я бы больше чем на три в одиночку, без техники и без амулетов не отважился, — крякнул ведьмак и посмотрел на меня с жалостью, — в общем, дай мне слово, больше никаких авантюр на моей стежке. Не порть мне статистику. Договорились?

Я с готовностью покивала, стараясь не смотреть на Семеныча. Врать нечисти бесполезно.

Старик с кряхтением поднялся, можно подумать, у него на самом деле что-то там болит или не гнется, прошел мимо стола с чашками, на пороге окинул нас хмурым взглядом.

— Демон с вами. — Он махнул рукой и вышел в дождь.

Не очень приятно получилось.

— Переживает, — прокомментировала Пашка.

Я села напротив и стала разливать чай, третья чашка осталась ненаполненной.

— Переживет, — ответила я.

— Ну да, — явидь посмотрела на спуск в подвал, — закрыла бы ты его, не ровен час сама свалишься.

Я посмотрела на девушку, сидящую напротив, — жаль, сквозь темные линзы очков ничего не разглядеть.

— Держи, — я напряглась, но она достала из объемной сумки всего лишь связку ключей, — выполняю обещание.

— Спасибо, — буркнула я.

— Хватит дергаться! — рявкнула Пашка. — У тебя на лице большими буквами написано: «Хватайте меня! Я виновата!»

Я пожала плечами и потянулась за чаем. Надо чем-то занять руки и рот, а то сболтну не то. В голове стремительно прокручивались варианты развития событий — от плохого до крайне опасного.

— В следующий раз, — она снова полезла в сумку, — будь добра, потрать на создание тайника времени чуть больше, чем одну минуту.

Чашка, почти поднесенная к губам, замерла, опасно наклонившись. Но я уже ничего не замечала, не сводя взгляд с явиди. Насколько все плохо?

— Не старайся закрыть его спиной, если кто-то появится, не отводи глаза, стараясь смотреть куда угодно, только не туда. А если что-то перекочевало из тайника в твой карман, не придерживай его рукой. Я уж не говорю о сердцебиении, его ты вообще контролировать не в силах.

Я поставила чашку на стол, уж очень затряслись руки, откинулась на спинку и сжала пальцы в кулаки. Одна надежда, раз этот разговор происходит наедине, и в моем доме, а не на стежке при свидетелях. Есть крохотный шанс выкрутиться.

— Что ты будешь делать? Пойдешь к Семенычу?

Актуальный вопрос, особенно если учесть, что пришли они вместе, и староста покинул нас пять минут назад. Хотела бы, давно бы сдала. Но не спросить я не могла.

— Смеешься? — Она вытащила из сумки две объемные прямоугольные коробки, на вид ничем не отличающиеся друг от друга. — Ну, нашли у тебя кучу ядовитого железа. На лобное место теперь тащить? Да если у всех закрома перетряхнуть, найдешь поболее, да и поопаснее. Типа этого…

Она открыла ближайшую коробку. Я зажмурилась. Посмотрела еще раз. Ничего не изменилось. На темной подкладке из поролона лежало оружие. Обоюдоострый охотничий кинжал. Рукоять из черной кожи и перламутрово-белое навершие. Хищное лезвие, на вскидку чуть более двадцати сантиметров в длину и шести в ширину. Двусторонняя заточка, желоб для кровотока. Рядом с ним похожий на него, как родной брат, вытянулся стилет. Трехгранная заточка, плоская рукоять, также отделанная черной кожей, заканчивающаяся грибовидным утолщением, с таким же, как у ножа, белым украшением. Миниатюрный, десять-двенадцать сантиметров, узкий, смертоносный. Спрятать такой на теле — пара пустяков, но учитывая мой первый опыт… надо к нему профессиональное крепление купить. Несмотря на простоту и лаконичность, было ясно — передо мной не игрушка, не украшение, не сувенирная пара, а оружие, предназначенное для того, чтобы пускать кровь.

Явидь наблюдала за мной со снисходительным интересом.

— Чего застыла? — Она двинула коробку в мою сторону. — Переплавила я твои цацки. Теперь на алтарь идти не стыдно.

— Пашка…

— Чего, Пашка? — передразнила она. — Блин, у тебя ни клыков, ни когтей, — мне послышалось, или в ее голосе проскользнула боль, — даже огрызнуться как следует не можешь. Хотя о чем это я? В твоих руках это оружие не опаснее прежних вилок и браслетов, а потому…

Она, как заправский фокусник, скинула крышку со второй коробки. Там на таком же темном поролоне лежала такая же пара — нож и стилет, лишь навершия были дымчато-серыми, а не белыми. Явидь без колебаний запустила руку в коробку и вытащила узкий трехгранник.

— Самая лучшая сталь этой половины мира, — похвасталась она, — не такая опасная, как серебро, но тебе же надо на чем-то тренироваться. Послушай умного совета: если хочешь что-то спрятать, положи на видное место и сделай вид, что так и задумано. Пусть все привыкнут к ножу в твоих руках, а когда наступит время, ты его заменишь, — она кивнула на первую коробку, где лежали серебряные кинжалы.

Слов не было, одни эмоции. Я сидела в одной позе, так и не решаясь прикоснуться к какой-нибудь паре. Не решаясь взять в руки и оставить свой запах. Ловушка? Вернется Семеныч, заклинание, подавляющее волю, и прямым ходом на алтарь. Буду до хрипоты орать о коварстве подруги, но никто не поверит. А если и поверят, что ж, лучше не станет, алтарей много.

Не умею я владеть лицом, впору у Тёма уроки брать. Явидь резко встала, уронив стул, на котором сидела.

— Как знаешь. — Она отвернулась. — Выброси. Или сама к старосте иди, расскажи про плохую змейку.

— Пашка, — подчиняясь внутреннему импульсу, я вскочила и схватила ее за руку, — слишком неожиданно. Я не знаю, как к этому относиться, что делать. Я ничего уже не знаю.

Она принюхалась, как совсем недавно ветер.

— Не врешь.

— Не вру, — подтвердила я и сжала руку.

Вот чего я уж точно не ожидала, так это того, что ее лицо скривится от боли.

— Что? — Я опустила глаза и, не обращая внимания на рывки, которым не доставало силы, отогнула рукав. — Святые!

Чуть выше запястья руку охватывал след цвета пепла. След от ладони, дикое украшение охватывало руку мертвенно-светлым кольцом. Кто схватил ее за руку? Кто не побоялся оставить заклинание на ее коже? Метка Вины, отпечаток ладони сильнейшего.

Теперь либо в заклинание уже вложен алгоритм искупления, то есть надо сделать то и то, и след исчезнет. Либо ее может снять только наложивший, когда посчитает, что вина полностью искуплена, а виновная наказана в полной мере.

Серо-пепельный оттиск ладони, широкой мужской ладони, пальцы отпечатка накладывались друг на друга, цвет магии Седого демона. Наказана хозяином.

Пашка вдруг всхлипнула и сняла очки, посмотрев на меня красивыми глазами цвета меди, с одним зрачком. Дома, в нашей тили-мили-тряндии подруга маскировалась лишь частично, предпочитая собственные глаза с вертикальными зрачками, обзор лучше, скорость реакции выше и в освещении не больно нуждаешься. Метка — наказание. Блокировка способностей, частичная или полная. Что она сделала?

— Как ты можешь так жить? — спросила подруга, и большие человеческие слезы катились по ее щекам. — Как беспомощный инвалид? А это твоя инвалидная коляска? — Она вырвала руку и указала на коробки на столе. — Протезы, а не когти. Да я бы своими надвое переломила.

Пашка отвернулась, торопливо вытирая лицо.

Что произошло в нашем Юково? Что я проспала? Осененная внезапной догадкой, я посмотрел на змею. Пашка почти всегда была рядом, с тех самых пор, как я поселилась здесь, именно поэтому считалась моей подругой. Иметь в друзьях человека — это ли не позор? Но местные молчали, а значит… Я и раньше подозревала, что за мной наблюдают, но личность наблюдателя оставалась загадкой. Я удивилась собственной слепоте.

На какой-то промежуток змея утратила контроль, во время моей чехарды по стежкам. Возможно, она не видела в этом ничего плохого. Но тут учитывалось одно мнение. Хозяин, очевидно, думал по-другому.

Пришло время расплаты. Пожалеть явидь по-настоящему, от всей души не получалось. Поверните время вспять, я ничего не изменю, получи она хоть десяток меток. Но один вопрос волновал не на шутку.

— Почему ты меня отпустила? — Я посмотрела ей в лицо. — Почему не заперла в подвале? — Я кивнула на открытый люк.

Явидь рассмеялась коротким злым смехом, который так не подходил к слезам.

— Потому что! Ты три года дочь не видела. Думаю, пусть сходит, повод хоть и дурацкий, но для тебя в самый раз. Про охоту я не знала и про то, что ты через Бесово пойдешь, тоже.

— Пожалела?

— Пожалела.

Что ж, настало ее время получить урок, странно, что так поздно. Жалость не то чувство, которое может принести пользу в нашей тили-мили-тряндии.

3

Медальон матери

Июль, желая наверстать упущенное июнем, каждый день выдавал двойную дозу тепла и солнца. Изредка палящие лучи сменялись сильными и короткими ливнями, не приносившими облегчения. Вентилятор не выдержал нагрузки, выразил протест сизым дымом и запахом горелого пластика, а затем ушел в отставку. Я сидела в гостиной в шортах и майке, пот стекал по лицу. Мысли об установке кондиционера приходили и уходили, неохота было даже думать, не то что двигаться.

Ленивое ничегонеделание прервал телефонный звонок.

— Зайди ко мне, — не представившись и даже не дав поздороваться, приказал собеседник и отключился.

— И тебе доброго утра, — пожелала я коротким гудкам, положила телефон на стол и пошла в душ.

Семеныч не тот человек, которого можно игнорировать, если, конечно, собираешься и дальше жить в нашем Юково. Но с другой стороны, это «зайди» уже успело приесться, да и «быстро» он в этот раз не добавлял, а значит, бежать сломя голову необязательно, я ж не секретарша, в конце концов.

Дом старосты был двухэтажным и стоял в центре села. Одна из немногих построек действительно нравившаяся мне и которую я купила бы, не задумываясь, будь она свободной. Аккуратный, построенный на европейский манер домик из натурального камня, летом закрытый по самую крышу полосками вьюна, в простонародье именуемым бешеным огурцом, а зимой заваленный снегом и подчас выглядывающий из темной вьюги лишь теплым светом маленького окошка на фасаде. Узкий балкон-терраса по второму этажу, белые деревянные ставни и кресло качалка с пледом у крыльца. Сельская пастораль, да и только, напоминает уютный такой старый фильм.

Старик сидел за столом в кабинете в задней части дома, куда я попала, минуя прихожую и широкий коридор с парой дверей в разные стороны. На этот раз рабочее место было пустым, если не считать выключенного монитора и толстенького фолианта малого формата. Темные хрупкие страницы, текст на незнакомом языке. Напоминает молитвенник, что был так популярен у монахов Средних веков, или, по крайней мере, с такими их любили изображать художники, как современные, так и не очень.

— Есть работа, — сразу перешел к делу ведьмак.

— Сколько платите? — изобразила заинтересованность я.

— Не обижу.

— Не-е. Мало.

— Прекрати. — Он захлопнул книгу.

Такие или подобные сцены разыгрывались у нас с ним чуть ли не каждый день. С неделю назад Пашку вызвали «на ковер» в Серую цитадель, надо полагать, вину заглаживать, ну, и на празднике погулять или поработать, тут уж как карты лягут. Семеныч как лицо ответственное и осведомленное, какую именно работу выполняла явидь, на время ее отсутствия взял эту нелегкую обязанность на себя. В отличие от Пашки, исполняющей в основном роль пассивного наблюдателя, староста предпочитал подходить к делу активно и с выдумкой. Рассуждал он так: если человек занят делом, то для дурных мыслей, а также их реализации времени не останется. Опять же знаешь, где «это беспокойство» в данный момент находится. Логично, если сам же и послал.

В первый день я каталась по городу в поисках саженцев яблони какого-то редкого сорта и до зарезу необходимых ведьмаку в работе. Потом за бумагой. Писчей, не туалетной, хотя я и ее прихватила, во избежание. Вчера два часа потеряла на ожидание на стежке. Надо было встретить и привезти к старику какого-то уважаемого профессора-филолога для важного научного диспута, а потом проводить обратно. Позавчера два раза гоняла в прачечную, чтобы сдать и забрать вещи. Потом Семенычу понадобились синие свечи…

В общем, если раньше я относилась к общественно полезным работам с должным вниманием, то к концу недели их статус очень упал в моих глазах, а также упали их полезность, необходимость и неотложность. Оттого я и позволяла себе легкое ерничанье. Мы пришли к некоему компромиссу Я выполняю задания, даже самые дурацкие, а он не обращает внимания на глупые шутки и прочие упражнения в остроумии. Ну, при условии, что меру я все-таки знаю.

Страницы: «« « 12345678 » ... »»