Лестница из Терновника. Знакомство Далин Макс
— Колдовство? — Ар-Нель улыбается.
— Считай, что так. Ты мне лучше скажи — у тебя самого в этом деле какой интерес? Меня, допустим, убьют первым — но тебя-то вторым!
Ар-Нель поправляет воротник.
— Я не могу отказать доверившемуся, Ник. Ты бы смог?
— Ты считаешь, что Принц выслушает Ра, если мы сумеем до него добраться? — спрашиваю я в ответ. Я не знаю, как ответить иначе. Меряемся благородством с местным авантюристом…
— Не знаю, — говорит Ар-Нель безмятежно. — В любом случае мы, как говорится, посмотрим на толпу сверху вниз — с балкона Дворца или с эшафота. Вероятно, я просто не создан для спокойной жизни. Господин К-Тар из Семьи А, Гадальщик нашей провинции, третий год не может найти мне Официального Партнёра — вероятно, моя судьба непредсказуема.
Ар-Нель смеётся, сдёргивает плащ с плоской крышки сундука.
— Ты напрасно одеваешься, — говорю я. — Ты тоже мог бы ещё поспать.
— Не хочу, — отвечает он. — Рассветёт через пару часов. Я прикажу приготовить лошадей, а пока светает, ты расскажешь мне о своём народе. Когда-нибудь потом я тоже напишу книгу.
Его глаза блестят, он — абсолютное воплощение любопытства.
— У меня нет настроения говорить сейчас, — пытаюсь отмазаться я. — Потом, когда эта история как-нибудь закончится. Я непременно всё тебе расскажу — но ведь для долгих рассказов нужен хороший настрой…
Ар-Нель улыбается.
— Ладно. Только про сына бога. Остальное — потом.
Хочешь сказку? Хочешь разрядить обстановку? Ну уж нет, не сейчас.
— Тебе неймётся поговорить, Арамис? Ладно, расскажи мне о Дворце. Ты его видел? Как он охраняется? Давай проведём время с пользой.
Ар-Нель ставит свечу на конторку и раскладывает рядом лист бумаги.
— Я тебе нарисую. Но почему ты меня зовёшь так? Что это значит?
— Интриган, — говорю я и улыбаюсь ему.
Я больше землянин, чем когда бы то ни было — и веду себя как нги-унг-лянский заговорщик. Мне очень уютно. Я впутался на диво. У меня потрясающая возможность добыть эксклюзивную информацию об этом мире. Риск неважен. Ар-Нель, получеловеческое существо с тонким девичьим лицом и движениями наёмного убийцы, вызывает у меня братскую нежность.
Он рисует, припоминая и комментируя, время от времени покусывая кончик кисти. С такими, как он, я ещё не общался близко — он разумен, самодостаточен, бесстрашен и точно знает, чего хочет. Я не могу вести себя с ним покровительственно.
В ранней юности, читая «Трёх мушкетеров», я думал, что тихонький пижон Арамис, с ног до головы набитый дворцовыми тайнами, — самый интересный из этой компании. И, возможно, самый надёжный.
Я снова очарован смесью ушлости, амбиций и бескорыстия. С удивлением отмечаю, что Ар-Нель выпадает из общей обоймы аборигенов, с которыми я заводил разного рода отношения. С ним можно дружить на равных.
Как с землянином. По крайней мере, мне хочется в это верить.
Ну да. Профессиональная игра этнографа: «Обмани себя сам».
Ра спит часа два. За это время я прикидываю обстановку.
Ар-Нель бывал во Дворце. Его родня в незапамятные времена имела отношение к дворцовой гвардии — потому он не питает никаких иллюзий: заявившихся нежданными — убьют.
Правда, милый-дорогой Ча — по-настоящему хороший боец. Не салонный фехтовальщик, вроде всех моих знакомых аристократов, а хладнокровная машина смерти. Я пару раз видел, как он учит Ра; даже мне, дилетанту, ясно — у него совершенно другой подход. Даже если принять во внимание, что с Ра он просто играл, слегка поддаваясь, вероятно…
— Как я припоминаю, вот здесь и здесь — караул, — показывает Ар-Нель. — Стену проверяют — но я не уверен, что мы сможем подняться по обледенелой стене в мороз, даже если никто не будет смотреть в нашу сторону… Если только — через парк. Парк огорожен чугунной решеткой, по ней, я полагаю, перебраться можно… если тебе удастся обмануть стражу.
Я усмехаюсь.
— Поглядим по обстановке, Господин Ча. Можно и по обледенелой стене. Можно и через решетку. Можно и стражу обмануть, и глаза ей отвести, и усыпить. Я приблизительно понял.
Быстро взглядывает:
— Отвести глаза? Ах, великолепно! Если нам удастся никого не убить, это весьма повысит шансы.
Я киваю. Прикидываю, чем богат. Откровенно говоря, почти ничем.
Снаряжение этнографа скудно до безобразия. При мне — остатки изрядно потрёпанной аптечки и я сам. Мои земные навыки и знания, полученные в этом мире. И всё.
Я страшно самонадеян. Поэтому не строю планов, рассчитывая на интуицию и экспромт. Всё равно меня не готовили, как комконовца, в заговорщики.
Мы будим Ра, когда за пергаментом окон едва начинает сереть. Ра просыпается рывком, резко садится — и облегчённо вздыхает, встретившись с Ар-Нелем взглядами.
Заспанный камергер Семьи Ча приносит завтрак: полоски мяса в вафельных трубочках и варенье из местной айвы.
— Ти-У, — говорит Ар-Нель, — я уезжаю в Л-Та, надолго. Мой друг, Младший Л-Та, нуждается в моём обществе. Так и скажешь Отцу и Матери.
Ти-У кланяется, трёт глаза, уходит. Мне кажется, он бормочет что-то о «визитах в неподобающий час», но на его месте кто угодно ворчал бы, разбуженный ни свет, ни заря по барской прихоти.
Мы едим наскоро — и я вместе со своими аристократами. Ар-Нель увешался побрякушками, укутался в пушистый мех и выглядит безобидно, как зайчик — я начинаю понимать его тактику. Милый-дорогой Ча вечно держит джокер в рукаве, предпочитая, чтобы потенциальные противники не принимали его всерьёз. Молодец…
Ра, глядя на него, переплетает косу. Его рожица осунулась, выражение — решительное. Маленький Ра повзрослел в одночасье — внимательно слушает наши соображения, кивает, на всё готовый, а между бровей собрал острую складочку. Тяжело осознавать, что Деда Мороза не существует…
Мы выезжаем со двора разве что не затемно. Рассвет еле брезжит. Мир сер, белёс; очень холодно. Я тихо радуюсь, что надел синтепленовую куртейку под шикарный дарёный плащ. Подо мной — обрезанная каурка, по статусу, но мои сообщники — на жеребцах.
По мне, жеребцы — гораздо менее удобный транспорт. С лошадьми в этом мире всё забавно: кобыл обычно в доме не держат, кобыл держит заводчик. Они тяжело существуют в конюшне и не ходят под седлом, их дело — размножение, и никто не мучает скотину зря. Кобылы ходят в табуне; там же оставляют лучших жеребят, которым предстоит вступать в настоящие бои, когда они вырастут. Продаются жеребята-двухлетки, чуть-чуть не доросшие до зрелости и драк; обрезанные стоят дешевле, полноценные — дороже. Крестьяне обычно используют для извоза и полевых работ только меринов — те спокойны, послушны и нетребовательны, да и дешевизна — важная вещь по мужицким доходам. Форс аристократа заключается в установлении контакта с полноценным жеребцом — более умным, горячим, нервным, требующим от человека опыта, твёрдой руки, терпения и искусства всадника. На жеребцах — любая здешняя кавалерия; в бой рвутся не только люди, но и кони, а тренированный боевой конь, не знающий страха в горячке сражения, подогретого инстинктом — отличный помощник, на которого можно положиться.
Со скотиной пониже рангом, чем кони, здешние фермеры управляются проще. Я ещё со времен поместья А-Нор помню: держат быка «на племя», а молодых бычков, предназначенных «в коровы», обрезают и дразнят племенного, провоцируя его спариваться. Скотники говорили, что выносливость животных такая операция довольно сильно понижает — но ведь на быках и свиньях не пахать, а плодятся они нормально. Долгие века бесконечной селекции постепенно выработали у сельскохозяйственной скотины терпимость к такой искусственной жизни.
Но лошади — это святое. С ними вступают в значительно более доверительную связь, чем на Земле; даже удила, скорее, средство управления, а не принуждения — как земной недоуздок. Истинный аристократ и настоящий наездник должен удержаться на своей лошади без седла и узды — управляя ею голосом и прикосновениями колена. Многим удаётся.
Ра, скажем, не по возрасту хорошо ладит с лошадьми. У него тореадорская посадка, а с жеребцом — те тёплые отношения, какие на Земле бывают у людей с собаками. Его гнедой встречает хозяина радостно, тыкается в плечо крупной усатой мордой с влажными глазами и торчащими, как у кабарги, клыками-бивнями. Такие бивни, просто-таки естественные стилеты, легко вспарывают кожаные куртки — это если цели не достигнет удар острого копыта, по рассказам конюхов, вбивающий пряжку ремня в позвоночник. С чужими лошадьми нужно быть очень осторожным. Идеальное боевое и верховое животное одновременно — на Земле таких нет. Воюющий мир…
Рыжий глянцевый жеребец Ар-Неля, плотный, тонконогий и очень красивый, с гривой, заплетенной в сложную прическу, косится на меня и злобно визжит. Ар-Нель угощает его кусочками вафли и половинками сушёных слив, но меня рыжая бестия всё равно не одобряет.
Сразу за воротами жеребцы срываются с места — их подгоняет жажда соперничества. Их хозяева чуточку бравируют навыками лихих наездников, поощряя своих зверюг меряться силами. Мой каурый вздыхает, припускаясь за ними; он, кажется, презирает эту тщету. Мне этот бедолага гораздо милее, чем свирепые необрезанные звери аристократов — я хорошо знаю, чего от него ждать, я ему доверяю, он — мне. Я украдкой кормлю его акациевым сахаром, он не несёт, не кидается в драки — и слава Богу.
Лихим аллюром мы направляемся в столицу Кши-На, город Тай-Е, который, впрочем, местные жители предпочитают называть просто Столицей, словно Тай-Е — это её «священное», «благословлённое» имя, которое не называют вслух, обращаясь к родственникам. Столица — общая родина, или, во всяком случае, общая любовь. Отвлечённое, обобщённое название — явный признак нежного отношения жителей государства.
Зимняя дорога вызывает у меня приступ ностальгической грусти.
К полудню распогодилось. Стоит легкий морозец, градуса два-три ниже нуля по Цельсию, а вокруг — обычная сонная красота зимы, будто мы не в сорока восьми парсеках от Земли, а где-нибудь на Карельском перешейке. Под снегом и инеем деревья кажутся совершенно нашими, впечатление дополняют нги-унг-лянские кедры. Зимой они — вылитые европейские сосны, если не вглядываться пристально: такие они сизо-седые на морозе, с рыжевато-бурыми стволами, с ветвями, похожими на бронзовые канделябры… и пахнут похоже, то ли кипарисом, то ли примороженной елью. До весны ещё далеко, можно не вспоминать, что весной на молодых побегах кедров распустятся неуместные и неожиданные розово-лиловые пушистые соцветия, вроде жёлтых шариков, цветущих на земных вербах — а уж из них появятся сизо-седые крупные шишки… э-хе-хе.
Хоть похоже на Россию… логическое продолжение той самой любимой профессиональной игры. Не будем себя обманывать, даже при виде деревень, на диво уютных зимой, чудесно пахнущих дымом, хлевом и печеным хлебом, почти как дома… А по пути нам попадаются крестьянские лошадки, везущие из лесу хворост на волокушах с полозьями — чем не дровни?
Мужики кланяются моим аристократам с почтением и любопытством — долго смотрят вслед. Ну да: куда это направились юные титулованные красавчики в ту пору, когда им положено сидеть у камина и играть в шарады? Юноши, не носящие статусных знаков «настоящих мужчин», вызывают пристальное и доброжелательное внимание окружающих, как девушки на Земле — оно и понятно. Нги-унг-лянский аристократик-девственник, как и земная барышня — для мужиков недосягаемая радость, небожитель, к которому плебеям не положено испытывать интерес такого рода, но за посмотр денег не берут, так?
День голубой и хрустящий, вышла приятная прогулка. Мы останавливаемся перекусить и покормить лошадей в трактире на въезде… в районный центр, хотел я сказать. Ну да, в тот самый город, Смотрителем которого служит Господин Эу-Рэ. Я тут впервые, Ра — тоже. Нам обоим хочется побродить и посмотреть, но Ар-Нель очень резонно полагает, что в положении беглецов не годится мозолить горожанам глаза. Пока лошади жуют «кукурузу», мы пьём горячую сладковатую «микстуру», которая здешней зимой плотно заменяет чай, ибо считается противопростудной, едим жареную свинину — и отправляемся дальше.
Проезжаем город, не задерживаясь. Я только и успеваю, что бегло взглянуть на знаменитый храм Благословенного Союза, построенный, по слухам, вокруг священного источника, смывающего с женщин бесплодие. Город — это пуды ускользающего от меня материала: улица оружейников, улица красильщиков шёлка, украшенная фонариками из образцов товара, рынок, расположенный на крытом сферической крышей пространстве, улица стеклодувов, мастерские каллиграфов и живописцев; центральный проспект — фасады роскошных особняков украшены лепниной в виде родовых орнаментов владельцев, над парадными подъездами — красные и голубые фонарики с Добрым Словом, обычно «Удача для Достойных» или «Любовь и Честь»… Ох, как мне хотелось бы всё тут рассмотреть…
Нам некогда. Я оставляю исследования до лучших времён — вдруг они и вправду наступят.
Останавливаемся на ночлег километрах в пятидесяти от столицы, на деревенском постоялом дворе. Рано темнеет; мои аристократы не хотят ехать настоящей ночью, да и лошадям нужен отдых.
В комнатушке — местном номере «люкс» — полутемно, накурено ванильной ароматической свечкой, но всё равно попахивает клопами. Хорошо еще, что, по местному обычаю, «удобства» — в пристройке, поодаль, и ими не несет внутри жилых помещений. А вот местные клопы — это плохо, они здорово кусаются, не делая для землян исключений. Хозяин, впрочем, божится, что в господских апартаментах паразитов нет; и он, и его сыновья, помогающие гостям устроиться, смотрят на аристократов с плохо скрытым восхищением. Надо быть здешними светскими снобами, чтобы неподдельно не видеть и не слышать всех этих плебейских восторгов — из-за неплотно закрытой двери я слышу жаркий шёпот: «Каков Господин, а? Эх, в жизни не станет драться с мужиком, а уж я бы ему показал…» — «Да, показал бы… чего он не видал-то? У него на эфесе — Сторожевой Пёс, чем бы ты его удивил — колом из забора?» — и печальный вздох. Плебеям можно только посочувствовать — но Ра и Ар-Нелю до них никакого дела нет.
Они пьют свой чок и разговаривают вполголоса. У них другие проблемы, посерьёзнее.
— Только бы его увидеть, — шепчет Ра не менее жарко, чем здешние деревенские ребята, прижимая к груди меч Государева Дома. — Только бы увидеть, а там я догадаюсь, что делать.
— Ради Земли и Неба не забывайте моих слов, милый Ра, — говорит Ар-Нель. — Я не знаком с Принцем, разумеется, но мне его видеть приходилось. Он показался мне опасным бойцом — и у него, конечно, здравый холодный рассудок рожденного на Вершине Горы.
— Господин Ча, Ар-Нель, дорогой, — шепчет Ра, кусая и облизывая губы, — да пусть меня лучше убьёт Официальный Партнёр, чем я буду кому-то рабыней! И не возражайте. Без поединка берут только рабыню — как бы она потом ни называлась. Клянусь, если со мной это сделают, я прирежу его во сне и заколюсь. Жить обесчещенной тварью — не буду.
Ар-Нель вздыхает.
— Друг мой, я всё понимаю, я на вашей стороне, и мы с Ником сделаем всё, что сможем… но, пожалуйста, ни на миг не упускайте из виду: обстоятельства могут повернуться любой стороной. Ни в коем случае не отчаивайтесь…
— Я не собираюсь, — Ра лихо смахивает чёлку. — Я просто уже решил: либо я — Официальный Партнёр, либо — отправляюсь в Обитель Цветов и Молний. И меня никто не убедит, что это неразумно.
— Жизнь — ценная вещь, — улыбается Ар-Нель.
— Да, — в глазах Ра — злой огонёк. — Если это — настоящая жизнь.
— Ник, — спрашивает Ар-Нель, — ты уверен, что нас никто не слышит?
Я киваю. Маленький Ра несёт политически опасный вздор. Если бы кто-нибудь узнал, что тут говорится — нам бы не избежать больших неприятностей. Всем троим. Царедворцы здорово просчитались, выбрав главной кандидатурой в Официальные Партнёры будущему королю этого юного смутьяна. Достойный отпрыск собственного рода, однако.
И я присматриваю за тем, чтобы никто случайно не услыхал, как этот анархист тут митингует. Ах ты, ёлки-палки, как же такому объяснить, что общественное выше личного? Нет, он намерен драться не за корону, что бы ни болтали его братья — он абсолютно серьёзно собирается драться за честь…
Нам с Ар-Нелем с трудом удаётся уговорить его съесть кусочек пирога с рыбой. Ра не хочется есть, он не может заснуть — ему хочется прокручивать и прокручивать в уме те слова, которые он предназначил для своего Государя. В конце концов, нам удаётся отвлечь его разговором о приёмах боя; после Ра всё же засыпает прямо в одежде, поверх одеяла.
Ар-Нель сидит на корточках около жаровни, глядя на тлеющие угли.
— Нервничаешь? — спрашиваю я, присев рядом.
Ар-Нель поднимает на меня глаза. На его лице — почти отчаяние, но он улыбается.
— Вероятно, я сделал самую большую ошибку в жизни, Ник, — говорит он медленно. — Вероятно, самым разумным поступком для меня будет немедленное бегство — пока меня не закопали живьём. От бегства меня удерживают только три обстоятельства: промёрзшая земля, которую нелегко копать, честь Семьи Ча и сочувствие этому сумасшедшему ребёнку, у которого нет никого, кроме нас… Я почувствовал бы себя последним мерзавцем, навязав свою дружбу Юноше, которому предстояла блестящая карьера, и обманув его сейчас, когда он одинок и может быть обесчещен.
Я глажу его по плечу — и он подчёркнуто смотрит на мою руку.
— Прости, — поправляюсь я. — Я хотел сказать — мне нравится то, что ты делаешь.
— Я оценил, — усмехается Ар-Нель. — Но словами я понимаю лучше.
Я киваю. Остаток ночи мы караулим по очереди, кажется, ожидая, что в эту занесенную снегом лачужку, слишком громко названную постоялым двором, вот-вот нагрянет королевская стража — но никто не приходит.
Мы уезжаем затемно; мои аристократы молчат. Я тоже молчу.
Мне здорово неспокойно.
***
Столица должна была поразить Ра, но он сам удивился собственному скептическому спокойствию.
Да, думал он, да, я — деревенский Юноша в очень большом городе. И что? Да, здесь за один день можно увидеть больше людей, чем дома за всю жизнь, да — они изысканы и роскошны, эти столичные жители. И что? Это всего лишь дело привычки к месту, где ты родился.
Вероятно, жители столицы неловко чувствовали бы себя в деревне.
Ар-Нель велел прикрыть полой плаща эфес меча с головой Сторожевого Пса Государя, и Ра послушался. Это нехитрое действие сразу превратило Официального Партнёра Почти Государя в провинциального Мальчика, ищущего в Столице приключений — и смотрели на Ра немногие и недолго.
Из-за смазливой физиономии, подумал Ра с отвращением. Не из-за того, что я беглец.
Существовать в опрокинутом мире без ориентиров было непосильно тяжело. Ра страшно устал от собственных мыслей; куда бы он ни пытался их повернуть, они снова и снова соскальзывали на один и тот же круг: как же ты мог согласиться? Я понимаю, что взрослые предадут ради собственной выгоды любого из нас — но ты, ты как мог? Ты — трус? Ты жесток? Тебе нравится мысль обо мне, Смутьяне Л-Та, разделанном, как куропатка в кухне — поданном тебе на подносе? О Л-Та — рабыне? Ты наслаждаешься тем, что ты — Без Пяти Минут Государь, и никто не может тебе перечить?
Эти мысли лежали на душе таким тяжёлым грузом, что всё вокруг заволакивало красным туманом. Ра чувствовал себя рассеянным и разбитым. В столичном трактире подавали жареные пироги с ежевикой и засахаренными лепестками акации, но запах, до сих пор ассоциировавшийся с праздником, вызывал тошноту. Ра то клонило в сон, то выбрасывало в явь, от которой резало в груди.
Стоило закрыть глаза, как Ра видел Дворец, выжженный на внутренней стороне век. Не иллюзорный — настоящий. Не Вершина Горы, а Железный Дом.
Собственно, Ар-Нель сказал, что тот помпезный фасад, выходящий на Площадь Встреч и украшенный бронзовыми вензелями Дома Государева — это всего-навсего флигель, предназначенный для официальных приёмов, а сам Дворец — это три сияющих золотом шпиля-клинка, втыкающихся в небеса далеко за парковыми деревьями. Но если это так — тем более; кованое железо прикинулось Государевым Золотом, но частокола с черепами, насаженными на острия, отсюда, с Площади, вероятно, просто не видно.
Вечером сняли комнатушку в маленькой гостинице рядом с Площадью Встреч. По деревенским меркам, она стоила очень дорого, но Ар-Нель, улыбнувшись, кивнул хозяину и заплатил без возражений. Комнатушка оказалась крохотной, но чистенькой; Ра улыбнулся каллиграфической надписи на стене: «Ты у Подножия Горы — лови ветер!», — но тут же замутило снова.
Ник сказал, что ему нужно пройтись и на всё поглядеть — и ушёл. Ра понял, что Ник собирается «пройтись», ни много ни мало, по дворцовому парку и «поглядеть» на караулы — от ужаса даже живот разболелся, но говорить об этом с Ар-Нелем было нельзя: тот снова напомнил о щелях в стенах, из которых торчат уши. Ра свернулся клубком на постели, пытаясь унять боль в душе. Ар-Нель предложил поиграть в поединок, но Ра был совершенно не в состоянии заставить себя подняться. Шарады тоже не пошли на ум. Письмо в рукаве казалось лоскутом собственной кожи; меч Ра обнимал, как последнюю, уже ускользающую надежду.
Ар-Нель сел рядом, как садился Старший Брат, когда Ра болел. Начал болтать о средневековых стихах, о символах в канонической живописи и о том, как режут на айвовых досках заготовки под будущие гравюры. Ра слушал вполуха, потом, кажется, задремал.
Ему снились ужасные путаные сны — то какие-то мрачные подземелья, в которых капала вода и ржавые цепи свисали со стен, то Железный Дом, освещенный синими блуждающими огнями, то тёмно-бурые люди с выпученными лягушачьими глазами на плоских, безносых и безротых шарах голов, преследующие Ра с факелами и сетью, как дикого зверя…
Он то и дело всплывал на поверхность сна — но лишь затем, чтобы убедиться, что Ар-Нель рядом и читает модную книжку, «Поместье в лесу», при свете единственной свечи, и выпить глоток воды. Потом колодец снов вдруг разверзся безвыходной тёмной бездной — и Ра провалился в темноту, кажется, даже обрадовавшись бодрствующей частью измученной души, что сны растворились во мраке и пропали. Неизвестно, сколько времени прошло в этом забытьи без видений — но из него вытащила рука Ника.
Ник всегда был страшно бесцеремонен.
Ра открыл глаза — и увидел, что Ник улыбается. За пергаментом окон стояла беспросветная тьма.
— Ну что, Ребёнок? — сказал Ник весело. — Пойдёшь смотреть на суженого-ряженого?
— Во что его рядили? — пробормотал Ра спросонья.
— В небесные шелка, — сказал Ар-Нель и еле слышно добавил. — Ник может отвести нас в дом вашего Официального Партнёра, друг мой, но идти надо сейчас же.
Ра вскочил. В комнате было холодно, его тут же начало слегка знобить, но голова вдруг прояснилась до кристальной прозрачности мыслей. Ра плеснул в лицо воды из умывальника, вода оказалась просто ледяной, озноб усилился, зато прошло тошное ощущение беспомощности и бессилия.
Можно было действовать — и Ра настроился на действия, к чему бы они ни привели.
— Значит, так, — сказал Ник. — Что бы ни случилось — ни звука. Если будет очень темно — я вас за руки проведу, не вздумайте шарахаться. Но самое главное — не чихать, не кашлять и молчать.
Ра кивнул, чувствуя себя вором. Ар-Нель улыбнулся лёгкой безмятежной улыбкой — и его вид придал Ра сил. Ник удовлетворённо осклабился — и все трое вышли из комнаты.
Лошадей оставили. Проскользнули мимо сладко спящего портье, обнимающего пачку листков со счетами, как обнимают подушку. Ник бесшумно отпер дверь и снова запер её, когда заговорщики оказались на улице.
В Столице ночью оказалось гораздо светлее, чем в деревне, но так же безлюдно — глухой час. Над входом в гостиницу тусклые плошки освещали вывеску; Площадь Встреч окружало целое ожерелье фонарей, в которых довольно ярко горело масло. Фасад Дворца, выходящий в город, прямо-таки сиял от фонариков у парадного въезда, и гвардейцы Государя в полушубках, отороченных полосами меха, замерли в нишах справа и слева от дверей с непреклонными лицами демонов, вырубленных из камня. Больше нигде не виднелось ни души.
Ник кивком головы указал направление — в густую тень домов, окружающих Площадь Встреч. Ра и Ар-Нель пошли за ним. С Площади Ник свернул на улицу, плавно огибавшую дворцовый парк; парк был заснежен и тёмен, как лес.
Ра догадался: парк слишком велик, чтобы выставлять посты повсюду. Догадка оказалась верной — вдалеке, где-то впереди, смутно горел одинокий розовый огонёк.
— Это будка часового, — сказал Ник тихо. — Тут они стоят больше для проформы; видимо, в парк по ночам толпа не ломится. Здесь можно перелезть через ограду. Я уже перелезал — и туда, и обратно.
Ар-Нель ухватился за ажурную решётку и вскарабкался по ней легко и бесшумно, как кошка, вмиг перемахнув в парк. Ра последовал за ним; Ник оказался рядом каким-то чудом, словно не перелезал через забор, а прошёл его насквозь, как призрак.
В парке оказалось гораздо темнее, чем на улице. Ноги Ра увязли в снегу по колено; некоторое время пришлось с трудом пробираться по сугробам — но вслед за Ником Ра и Ар-Нель вскоре выбрались на расчищенную аллею.
В коридоре, образованном двумя рядами высоких кустов хин-г, почти смыкавших свои колючие кроны над дорожкой, стояла непроглядная темень, которую резала пополам узкая полоска неба: бледные облака едва подсвечивала ущербная луна. Ра догадался, что Ник привёл их в модный лабиринт, по которому здорово бродить летом и играть в прятки — здесь никому не придёт в голову разыскивать по ночам злоумышленников. Ар-Нель чуть слышно фыркнул в потёмках:
— Ник, дай мне руку, я не вижу даже собственных пальцев… Силы небесные, тут темно, как в желудке демона!
Ра видел собственные пальцы, едва-едва, но видел — и ощутил мимолетное, но восхитительно приятное чувство превосходства. Его усталая апатия рассеялась совсем.
Сколько времени ушло на лабиринт, Ра не понял: по его разумению время остановилось на глухом часе. Он страшно долго пробирался во тьме, следуя больше за дыханием и еле слышным хрустом снега под ногами Ника и Ар-Неля, чем за их тенями, — и очнулся, лишь увидев сквозь переплетение веток розовые и голубые фонарики, горящие над окнами и парадным входом жилого флигеля Дворца.
Там же должны быть гвардейцы, чуть не закричал Ра. У спальни Государя, в гостиной — повсюду! У него должна быть целая армия личной охраны! Он повернулся к Нику, тщетно пытаясь разглядеть в темноте его лицо — а Ник сказал:
— Не беспокойся, Ребёнок. Если всё рассчитано верно — они спят.
— Караулы проверяют перед рассветом, — шепнул Ар-Нель.
— У нас ещё достаточно времени, чтобы попасть во Дворец, — сказал Ник. — Внутри мы спрячемся до тех пор, пока Принц… в смысле, Государь — не проснётся.
— Разве так можно? — спросил Ра потрясённо.
— А как можно? — ответил Ник вопросом же.
Не знаю, подумал Ра. Уже ничего не знаю. Мы вламываемся, как воры. Это выглядит так низко… он решит…
Да какая разница, что он решит! Он решил, что чужие, какие-то его рабы, должны обрезать меня, как свинью, подумал Ра с неожиданным ожесточением. С чего бы мне думать о правилах благопристойности?
Он тряхнул головой, вытряхивая из себя остатки сомнений, и направился за Ником вперёд, сжимая эфес меча Государева Дома, как талисман.
Ник сделал чудовищную вещь, действительно, воровскую: он обрезал пергамент на одном из дворцовых окон по линии рамы — снизу и сбоку. За пергаментным окном было темно; Ник, а за ним — Ар-Нель и Ра тихонько пробрались в дворцовый зал через разрез.
В зале стояла сундучная темень. Ра не видел, только слышал, как Ник чем-то еле слышно прошуршал около окна — может, пергамент сросся под его пальцами? Теперь уже и Ра не видел собственных рук — он вынужден был идти за Ником, держась за его плащ, как слепой. Просто удивительно, как ему удавалось ни на что не натыкаться — вероятно, благодаря ловкости поводыря.
Ар-Неля Ра и не видел, и не слышал: кажется, Господин Ча перестал даже дышать. Некоторое время они пробирались в полной темноте; им становилось чуть светлее, лишь когда сквозь пергамент окон пробивался нежный свет уличных фонариков. В один ужасный момент, свернув за угол, Ра увидел комнату, довольно ярко освещённую двумя свечами в матовых колпаках: люди, стража! Но, опомнившись, Ра сообразил, что гвардейцы и вправду спят на посту: один — полулёжа на изящной козетке, явно стоящей в комнате не для солдат, а второй — сидя на полу, опираясь спиной на стену. Над его головой, как в насмешку, красовалась картина, изображающая Сторожевого Пса у Государева Трона, с надписью «Видеть насквозь».
У Ра даже мелькнула мысль об убийстве — но воин, спящий сидя, чуть-чуть похрапывал, и его суровое лицо со шрамом на переносице во сне стало моложе.
По комнате плавал тонкий запах, похожий на запах хмеля. Ра принюхался и зевнул.
Ник схватил его за локоть и вытащил из комнаты в коридор, Ар-Нель ахнул и выскочил сам. Алхимия, подумал Ра. Вот что — не колдовство, а какой-то алхимический состав, вызывающий сонливость… Горские травы, вспомнил он и улыбнулся.
Страх рассеялся. По великолепной лестнице, украшенной сосновыми ветвями в драгоценных вазах свинцового стекла, дробивших острыми гранями тусклый свет розовых фонариков, поднимались тихо и быстро, как настоящие воры. На площадке лестницы, сидя, прислонившись плечом к постаменту для вазы, тихо спал дежурный гвардеец. Еще пара караульных спала у приоткрытых дверей в какой-то неосвещенный покой. Дворец превратился в сонное царство; важный Господин в шелках, расписанных ирисами, безмятежно спал на резной скамье, по-детски сунув ладонь под голову — его лицо с приоткрытым ртом освещал фонарик.
Заговорщики остановились в просторной высокой комнате с обтянутыми шёлком стенами, за ширмой, расписанной ветвями кедра и акации.
— Дальше — нельзя, — шепнул Ник еле слышно. — Дальше дежурят бодрствующие лакеи, ещё дальше — спальня твоего будущего друга сердечного. Сюда он, я думаю, придет одеваться — и тут уже нельзя использовать никакой алхимии.
Ра присел на корточки за ширмой. Было очень тепло; он сбросил плащ и оперся плечами на стену, как гвардеец внизу. На душу почему-то сошёл неземной покой; кажется, Ра даже задремал на несколько секунд.
А проснулся, когда проснулся Дворец, — и увидел утреннюю белизну за пергаментом окна.
Дворец наполнился запахами и звуками. Зажгли ароматические свечи, потянуло цветами акации и мёдом. В комнате оказалось как-то слишком много народу сразу — и именно потому, что их было слишком много и они вполголоса переговаривались между собой, никому не пришло в голову заметить чужих. Потом Ра думал, что можно было и выйти, смешавшись с толпой придворных — но это потом.
Тогда, за ширмой, дикая смесь досады, страха, злости и обманутых надежд выбила у него дыхание. Ра вцепился в эфес, прижимаясь спиной к стене — Ар-Нель и Ник замерли справа и слева от него, как свита — и ждал, точно зная, что уж собственного Официального Партнёра услышит.
В конце концов, ведь все только и говорили, что о Юном Государе. О его настроении, о его здоровье, о том, что Луна Плача кончается, о каких-то людях, которых он хотел или не хотел видеть, о послах, ожидающих аудиенции, как только будет снят траур…
Говорят о нём, будто о Всегда-Господине, думал Ра. Будто его статус уже подтверждён — до поединка. Эти мысли поднимали в душе ледяную ярость; Ар-Нель шептал в самое ухо: «Ра, дорогой, будьте благоразумны, умоляю», — но уж благоразумия-то на тот момент было совершенно неоткуда взять.
— Государь! — объявил кто-то, перекрывая поставленным голосом болтовню аристократов — и Ра, оттолкнув Ар-Неля, пнул ширму ногой.
Даже Ник не успел среагировать. Ширма упала с грохотом. Придворные отшатнулись, кто-то вскрикнул. Гвардейцам потребовались секунды три, никак не меньше, чтобы схватить Ра за руки — такой прорвы времени ему хватило рассмотреть своего Официального Партнёра хорошо.
Государь остановился в дверях, глядя на Ра, как удивлённый кот. В чёрном и алом — цветах Луны Плача Государева Дома — тощий, бледный, с ассиметричным жёстким лицом, бесцветными глазами и бесцветной косой. Если бы не это удивлённое выражение, смягчившее резкие черты, показался бы совершенно отталкивающим, пришло Ра в голову.
Но реакция у Государя оказалась лучше, чем у гвардейцев. Во всяком случае, взгляд — острее, а разум — манёвреннее.
— У тебя — мой меч, — как-то задумчиво проговорил Государь, глядя на руку Ра, которую не посмели заломить за спину именно из-за Сторожевого Пса на эфесе. И почти без паузы приказал: — Отпустите моего Официального Партнёра. Немедленно.
Государь был ростом с Ра, но его тон, светский лёд его голоса — всё это было старше Ра лет на сто. Гвардейцы отпустили Ра и замерли. Аристократы вокруг смотрели на Ра, как на призрак, явившийся средь бела дня, а он сам на миг потерял дар речи от странного чувства, которое принял за злобу.
Государь чуть улыбнулся:
— Что ты здесь делаешь, Л-Та-Вечная-Проблема? Откуда ты взялся?
Эта реплика развязала Ра язык.
— Пришёл поговорить, — сказал Ра надменно, еле унимая сердцебиение. — Спросить тебя — ты трус или кто?
В глазах придворных он тут же превратился из призрака в демона-людоеда. Придворным стало очень неуютно в приёмной.
— Обдумывай свои слова, Л-Та, — спокойно сказал Государь. — Они звучат опрометчиво, — и добавил, обращаясь к собственной свите: — Выйдите вон.
Никто не шевельнулся. Представительный Господин в синем кафтане Церемониймейстера и чёрно-красном шарфе облизнул губы и издал какой-то странный, но явно вопросительный звук.
— Я приказал всем удалиться, — медленно и нарочито внятно сказал Государь. — Оставшихся мне придётся считать врагами Государева Дома — и поступить с ними как с врагами.
Свита кинулась к выходам. За спиной Ра остались только Ар-Нель и Ник — Ра затылком чувствовал их присутствие. Государь взглянул на них с любопытством.
— Разве вас что-то исключает из числа прочих? — спросил он. — Л-Та, твои люди глухи?
— Боятся за меня — и всё, — огрызнулся Ра. — Не уверены, что ты не затеваешь какую-нибудь подлость, — и повернувшись к своим друзьям, переводя взгляд с бледного лица Ар-Неля на бесстрастную физиономию Ника, попросил, — уходите, пожалуйста.
Они быстро переглянулись — и вышли. Ар-Нель отвесил глубокий церемониальный поклон, Ник — нет, но от него никто и не ждал бы.
— Это — Младший Ча? — усмехнувшись, спросил Государь, указав на Ар-Неля небрежным кивком. — Л-Та, как ты заставил его прийти сюда, ведь он же боится до смерти? Как вообще вы сюда попали?
— Это что, важно? — спросил Ра с болью и досадой. — Тебе это важно, ты, предатель?
Государь прищурился, от чего лицо сделалось совершенно отстранённым.
— Я вижу, тебе не терпится изложить ту блажь, которой полна твоя голова? Изволь. И упомяни о тех, кто писал твои письма.
Я сейчас его ударю, подумал Ра — и сказал:
— Письма писал я. Я, знаешь ли, не собираю Совет, когда речь идёт о любви.
Глаза Государя расширились.
— Что?
— Любовь! — выкрикнул Ра, ткнув Государю чуть ли не под нос эфес меча со Сторожевым Псом. — Вот это — эту шикарную безделушку, ритуальный подарочек для рабыни — я, дурак, счёл честным вызовом, понимаешь? Настоящим! А ты — струсил, да? Или тебе просто хочется получить даром? Неужели до тебя не доходит, как это низко, низко, низко?!
Государь наблюдал за ним, обхватив себя руками, со странной, пожалуй, даже грустной миной.
— Ну, что ты молчишь? — спросил Ра в отчаянии. — Проглотил язык? Думаешь, не стоит ли позвать стражу, закопать меня живьём, разрезать на части? Давай, зови — мне всё равно!
— Вот как… — медленно проговорил Государь. — Надеешься претендовать на Венец Государев? Это правда, всё то, что говорят о членах твоей Семьи?
— Плевал я на Венец! — Ра чуть не плакал от жуткого ощущения каменной стены, разделявшей его жизнь и жизнь Государя непреодолимо. Нельзя, нельзя ничего объяснить — потому что тебя просто не поймут! — Думаешь, я рвусь на твоё место?! Думаешь, мечтал день и ночь о том, чтобы победить тебя на поединке из-за всех этих цацек?! Да вы же сами меня выбрали — а мне выбора не оставили! Я и не думал карабкаться на Вершину Горы, будь она проклята! Твой Отец согласился с твоим Гадальщиком, ты подтвердил, а меня поставили перед фактом! Знаешь, я всё это ненавижу — и лучше честный бой с пажом, чем та мерзость, которую ты мне предназначил!
— Оэ… — протянул Государь. — Это ново. Ты… очень интересный, Л-Та. Ты что, пришёл отказаться от Венца? От такого статуса? Ты — дурачок…
— Забери, — Ра протянул ему меч в ножнах. — Не знаю, зачем ты вообще его прислал. Он мне не нужен. У меня есть свой меч для честного поединка — а то, что ты хотел получить, можно и без меча. Красть легче у безоружного, правда?
Государь еле заметно улыбнулся, не прикасаясь к оружию.
— Я смешон, да? — спросил Ра безнадёжно. — Глуп? Обращаюсь к пустому месту?
— Ты мил, Л-Та, — сказал Государь печально. — У тебя очень приятное лицо… и — да, ты безумен, Господин-Скандал. Кажется, я начинаю понимать, что имел в виду Отец… Я ведь не умею сражаться так, как учили тебя.
— Поэтому уклоняешься от боя?
— Да. Не хочу тебя убить. Я умею только убивать.
— Ну, так убей меня! — крикнул Ра, одной рукой частью расстёгивая кафтан, частью обрывая крючки на нём. — Ты убьёшь меня — и я умру вернейшим из твоих вассалов, как честный боец! Я ни одним словом тебя не упрекну — я видел, как вассал умирает в поединке с сюзереном! Но не позорь меня ради Земли и Неба!
— Зачем ты мне, мёртвый? — Государь протянул раскрытую ладонь, но Ра её не коснулся:
— А зачем я тебе — рабыня? Зачем тебе дети от рабыни? Рабы — в Доме Государевом?
В глазах Государя вспыхнул холодный огонь.
— Ладно, — сказал он, снова разом постарев на сотню лет. — Умрёшь.
Он выхватил меч из ножен и нанёс удар быстрее, чем Ра успел это осмыслить — но тело среагировало точнее разума. Ра уже после осознал, что уклонился тем самым плавным движением, «Речная Излучина», которое никак не получалось на тренировках — это спасло его от ранения в живот.
Ра отскочил в сторону, отшвырнул к стене ножны меча и скинул кафтан. Государь усмехнулся и тоже сбросил широкий черный кафтан с алыми обшлагами — под ним оказалась черная рубаха.
— Ещё сопротивляешься, деревенский Мальчик? — сказал Государь с жестокой ласковостью. — Ну, давай играть. Долго продержишься?
— Сколько получится! — Ра улыбнулся одними губами, ощутив на собственном лице ту самую улыбку, какую видел у Старшего Брата, Названной Сестры и Ди, больше всего — Ди. — Ты многовато говоришь для хорошего бойца.
— Даю тебе собраться с духом, — рассмеялся Государь и атаковал стремительно и внезапно.
Если бы не уроки Ар-Неля, Ра был бы убит на месте. «Поцелуй Во Тьме» — безжалостная техника тех, кто должен убить немедленно, потому что нападающий тоже жаждет убить, а не забрать себе. Любовь? О любви здесь речь не идёт — врага надо уничтожить как можно скорее, уничтожить наверняка, чтобы раненый не ударил победителя в спину! Голос Ар-Неля звучал у Ра в голове: «Будьте бесчестны и непринципиальны… пользуйтесь любым преимуществом, если оно появилось», — и Ра толкал под ноги Государя резной табурет, старался оказаться с другой стороны стола, разбил драгоценную вазу, полную сухих лепестков и благовоний. Чуть-чуть увеличивал шансы — но понимал, что не больше, чем «чуть-чуть»: Государь казался неотвратимым, как змея, преследующая добычу, он оценивал любую мелочь и реагировал на любое движение, обходя препятствия и не спотыкаясь.
В какой-то момент Ра осознал, что обе двери, ведущие в зал, распахнуты. Свита Государя наблюдала бой, не смея вмешаться, как не смела Мать Ра, когда Старший сражался с Ди — но Ра понял: если, паче чаяния, ему случится победить, он получит метательный нож или пулю под лопатку раньше, чем причинит Государю настоящий вред. Ну и пусть, подумал он отчаянно — только толпа придворных, среди которых не было его друзей, всё же отвлекала его. Ра успел отстраниться, уходя от атаки, но меч Государя прошёл от ключицы наискосок, обдав волной жара, словно зажжённый факел.
Ра увидел собственную кровь на полу, чуть не поскользнулся на ней — и удивился тому, что почти не чувствует боли.
— Я оставлю тебе жизнь, если сдашься, — улыбнулся Государь. — Ну?
— Нет! — крикнул Ра и атаковал. Его колотило от незнакомого чувства — злой радости, ярости и восхищения вместе. Без страха — хотя он понимал, что смерть глядит у Государя из-за плеча: Ра уже жалел, что не коснулся его протянутой руки, когда ещё была такая возможность.
Государь работал клинком с непринуждённой лёгкостью, ни разу не перейдя к обороне, атакуя, атакуя и атакуя — Ра уже понял, что его Партнёр сильнее физически. Ра парировал и отступал, парировал и отступал — на шаг после каждого блока, отмечая порезы на периферии рассудка, как потери — пока вдруг не понял, что упёрся спиной в стену.
Места для манёвра не стало вовсе. Ра только и успел, что остановить меч Государя у самого своего горла — но Государь давил всё сильнее, прижимая скрещенные клинки к его шее. Ра ощутил жар текущей крови; страха всё-таки не было, хотелось только отчаянно сопротивляться, даже понимая, что сейчас умрёшь от собственного меча.
— Л-Та, — сказал Государь, — не заставляй меня тебя убивать.
Ра порывисто вдохнул и рванулся. Лезвие скользнуло вдоль ключицы и плеча, сорвав вместе с шелком рубахи лоскут кожи — Ра вывернулся и отскочил в сторону, чувствуя жгучую боль и нестерпимо острый восторг:
— Разиня, разиня! Лови короедов — они ползают медленно! — видит Небо, это было замечательно, и даже умирать будет сладко, подумал Ра, хотя чувствовал себя более живым, чем всегда. — Ты окаменел?
Государь смотрел на него смеющимися глазами:
— Л-Та, ты истечёшь кровью — хватит.
Читать бесплатно другие книги:
