Слой Прошкин Евгений

Глава 7

Мобильного телефона Петр никогда не имел, поэтому долго искал, куда нужно тыкать. Прежде, чем он ответил, трубка чирикнула раз семь или восемь.

– Да? Слушаю.

– Слушаешь? Это хорошо.

Голос был незнакомым, но сам процесс общения по телефону доставлял Петру огромное удовольствие. Он что-то напоминал.

– Слушай внимательно, урод безбашенный. Человечек, которого ты вчера…

– Простите, а с кем я говорю?

– «Простите» будет потом, когда мы до тебя доберемся. Ты ведь вчера не лоха какого-то задел. Ты нашего человечка опустил. Нашего, понимаешь?

– Не понимаю, – признался Петр. – Куда его дальше опускать, если он и так уже не человек, а человечек?

– Борзый бычок, – с необыкновенной благостью заметил абонент. – Ты чей, Робин Гуд? Ты каковских будешь, а?

Петр оторвал трубку от уха и задумался. «Каковских». Что за вопрос? Он сам по себе, он… он…

Его вдруг охватило отчаяние – всепоглощающее, такое, от которого холодеют пальцы и кружится голова. Кто он?

– Куда пропал? – Крикнули в динамике. – Эй, бычок, не прячься! Ты где?

– Я? – Дико озираясь, спросил Петр. – Я здесь. На чердаке.

– На каком чердаке, мудило?

– Не знаю, – сказал он и отключил трубку.

Вокруг стояла жаркая духота, насыщенная запахом гнили и чего-то еще – резкого, отвратительного, забившего ноздри. Луч света, протиснувшийся сквозь дыру в кровле, золотил витающую в воздухе пыль и согревал коленку. Дождя на улице не было, но черные стропила сочились влагой. Тут и там возвышались серые сталагмиты птичьего дерьма, самый ближний упирался Петру в ботинок.

Он брезгливо отдернул ногу и вскочил, но, треснувшись макушкой о деревянную балку, присел обратно.

Вопросов было много. Первый – «кто я?», второй – «где я», третий…

Петр поразился тому, как быстро возник этот список. Словно он только и делал, что выяснял, – каждое утро. Правило, выработанное за время отлежки… где?.. ладно, это потом. Правило диктовало: проснувшись, не открывай глаза. Пусть к тебе обратятся, назовут по имени. С этого начнется день.

«Бычок», «безбашенный» и еще как-то. Нет, такие имена его не устраивали.

Петр вздохнул и осмотрелся. Крыша двускатная, значит, не многоэтажка. Десяток разбитых бутылок и море бумаги, в основном – темные покоробившиеся газеты. В них можно почерпнуть хоть какие-то сведения, но Петр предвидел, что статьи о человеке на чердаке там не будет. Никто не подскажет, никто не объяснит.

Он пошевелился, и под рукой что-то громко зашуршало. Это был желтый полиэтиленовый пакет с грустным верблюдом и маленькими, чуть повыше верблюда, пирамидами. В пакете лежала толстая записная книжка, пачка сигарет, банка пива и круглый сверток с надписью «BIG MACK». Большой мак оказался мятым, сырым бутербродом. Петр не выдержал и куснул. Котлета была жесткой, а булка, наоборот, тягучей, как резина, но голод заставлял его кусать снова и снова, пока бутерброд не кончился. Опорожнив банку с пивом, Петр отбросил ее назад и, похлопав себя по карманам, разыскал зажигалку.

Затушив окурок, он сладко потянулся. За сигареты спасибо, за пиво тоже, но откуда записная книжка? Повинуясь неожиданному и какому-то невнятному порыву, он открыл ее на букве «Н».

Мозг кольнуло электрическим разрядом. В начале страницы находились какие-то фамилии с номерами, а под ними, другой пастой и другим почерком было написано: «Нуркин». Дальше, ломая жанр телефонной книги, шел столбец сплошного текста, занимавший – Петр проверил – два листа.

«Сперва пожри».

Он сдержал благодарную отрыжку и уже не смог оторваться.

«Ты Петр Еремин. Твои друзья: люди из Народного Ополчения (я никого не видел). Враги: члены Чрезвычайного Правительства и их подручные (черный список вспомнишь сам, он не забывается). Что с тобой случилось. Этого я не знаю. Кажется, случилось не с тобой, а с миром. Все куда-то подевалось. Была война (вспомнишь), теперь нет. Чрезвычайного Правительства тоже нет. Ни одного человека. Я ничего не понимаю. Все сошли с ума. Встретил пару знакомых, они меня не узнали. Лежал в психушке, там пытались вдолбить новую биографию: жена, сын и все такое. К Нижней Мухинской не приближайся, опасно. Деньгами я разжился, на первое время хватит. Достань оружие. Постарайся найти кого-нибудь из наших. В чужие руки эти записи попасть не должны, но и выкинуть их нельзя. Завтра они тебе понадобятся. Если что-нибудь вспомнишь, дополни. Вот еще: Нуркина я не нашел, никаких следов. Небось отсиживается за бугром. Все. Будь осторожен».

Петр отложил книжку и потер подбородок. Кожа была чистой – молодец, вчера позаботился. Он с легкостью вспомнил, как брился в туалете на Павелецком вокзале, как покупал в аптеке шведскую мазь от гематом, – зеркала на чердаке не было, но левый глаз видел нормально – вспомнил, хотя это было значительно раньше, как колбасил того наглого человечка на углу Нижней Мухинской и Малой Пролетарской.

Вспомнил и все остальное – разом, без постепенных озарений, без удивления даже, просто немного сосредоточился, и все появилось. Само. А уже через минуту не мог поверить, как это возможно – забыть собственную фамилию, не мог представить себе то состояние, в котором пребывал раньше. Снилось, что ли? Нет, так долго не спят. Взрыв на Кузнецком был в начале весны. С неба каша какая-то падала, и под ногами каша, только грязная… А сейчас вон, лето в разгаре. Солидное выходит пятнышко. В смысле, белое пятно.

Петру стало немного обидно за те неимоверные усилия, что пришлось приложить для организации побега. По существу он функционировал не более двух часов в день – уже под вечер, когда санитары разгоняли по палатам, остальное же время слонялся по больничным коридорам и насиловал память.

Теперь с этим покончено. Он прикрыл глаза – лишь на секунду – и тут же вспомнил свой домашний телефон. Позвонить? В блокноте про жену какую-то написано. Вот и разберемся.

Петр взял трубку и набрал номер. Ответили сразу.

– Кого вам?

Толик, сосед!

– Здорово. Узнаешь? – Волнуясь, заговорил Петр.

– Кого надо-то?

– Привет, Анатолич! Это Петя!

На том конце раздалось невнятное бурчание – видно, Толик с кем-то совещался. Через секунду к телефону подошла Лиза.

– Ну! Слушаю вас.

– Доброе утро. Я Петр.

– Не знаю ничего. Кого вам?

– Э-э… – только и сказал он. А кого можно было позвать, если половина соседей его не воспринимала? В их большой квартире жили еще двое, но с ними у Петра отношения были сложные. – Простите, вы не скажите, кто занимает комнату в конце коридора? Это рядом с ванной.

– Петуховы занимают. Вечером звоните, они на работу ушли, – сердито ответила Лиза и тут же бросила трубку.

Петр задумчиво погрыз короткую антенну и, отключив мобильник, положил его на россыпь керамзита.

Вот так. Вычеркнули. На его законных шестнадцати квадратах теперь проживают какие-то уроды. Петуховы какие-то. До чего же неприятная фамилия! Специально, что ли, выбрали? Будто издеваются, гады, намекают: тебе одна дорога – к фиктивной жене и подсадному сынку Кирюше.

Петр в сердцах врезал по темной балке, и кровельное железо отозвалось тихим, быстро затухающим гулом.

К псевдосупруге он не пойдет, хотя адресок, планировка и даже мебель забиты в башку крепко. Врачи в психушке хлеб не даром едят. Петр потеребил карманы и нащупал вкусный «Кэмэл». На сигарете верблюдик был совсем крошечный – не больше комара. Помимо курева в брюках оказалась тонкая пачка денег. Петр разочаровался, но, поднеся ее к глазам, присвистнул: доллары. Десять банкнот по сто, полтинник и несколько двадцаток.

Кого это он вчера облегчил? Миллионера? Часики, между прочим, неплохие, вот они, на руке болтаются. А рубашка – говно. В таких, наверно, только негры и ходят. И некоторые из наших.

Он пожалел, что переоделся, – к его затрапезным порткам все эти перья-павлины явно не шли. Погорячился вчера, это точно. Петр поднял с пола пиджачишко и, хорошенько выбив его о деревянную стойку, одел. Представил себя со стороны и вслух произнес:

– До первого мента.

Менты, ни первый, ни пятый, им не заинтересовались. Петр шел какими-то переулками – не глядя на названия, но чувствуя уверенность в том, что идет правильно. Лишь на одном из перекрестков скучающий блюститель порядка зыркнул в его сторону и даже поднял было руку с заранее скрюченным пальчиком, но в этот момент задребезжала трубка, и Петр на ходу приложил ее к щеке.

– Здорово, беспредельщик.

Голос был новым, но явно из той же компании. Увидев у Петра мобильный телефон, милиционер опустил руку и отвернулся.

– Здрасьте. С кем я говорю?

– Это мы говорим, а ты слушаешь.

– Любите же вы, ребята, каламбуры.

– Короче. Есть у нас к тебе тема. Не обломишь – поможем с документами и вообще, устроим все как надо. Будешь жить легально.

– Дружбу предлагаете?

– Ты погоди тупить. Мы ведь нашли того, кому ты пятьсот баксов задолжал. Ох, и подставил парня! Фраерок думал, что простого психа вывозит, доктора вашего уже потом нашли. Так что ты, брателло, в розыске. Как особо опасный. Ну, прожрешь свою тысячу долларов, а потом? Обывателей грабить? Стремно это.

– А вы мне, значит, работенку непыльную подобрали.

– Не разгоняйся. Для начала посмотрим, кто ты есть. Сгодишься – и долги твои закроем, и наезд на человечка нашего простим.

Петр взглянул на часы – разговор длился чуть больше минуты. Вполне достаточно, если только у козла на «БМВ» действительно крыша, а не дворовые хулиганы.

– Расскажите подробнее, – попросил он и бросил включенную трубку в ближайшую урну.

Убедившись, что этого вандализма никто не заметил, Петр плотно запахнул пиджак и свернул направо. За крышами возник шпиль МИДа, рядом – Новый Арбат, а там уж рукой подать до родного дома. А в нем – Петуховы. Нет, не пойдет.

Петр свернул еще раз, проводил глазами встречный «Гранд Чероки» с подозрительно тонированными стеклами и отправился к Садовому Кольцу. Мафиозо, скорее всего, не врал: проломленный череп Валентина Матвеевича – хороший повод для розыска. Значит, нужно держаться людных мест. В толпе человек неприметен. Вот только рубашечку сменить. И найти кого-нибудь из Ополчения. Недельку отсидеться, обождать, пока не схлынет, а потом за дело.

Поменяв двадцать долларов, Петр сел в троллейбус. Следуя правилу матерых преступников «не греши по пустякам», протолкался к водителю и приобрел талончик. Затем пробил его в компостере и с чистой совестью уставился в окно. Ехать предстояло долго.

Сойдя на Сухаревской, он без особого экстаза отметил, что торговых павильонов здесь раньше не было. Удивления не возникло – с этим он завязал еще вчера, когда каждые пять минут натыкался на мелкие, но досадные несоответствия вроде незнакомого памятника или смешного фонтанчика вместо клумбы. В общем и целом все оставалось по-старому, однако подобные неурядицы настораживали. У Петра возникло впечатление, что город реконструировали по его воспоминаниям, и кое-где промахнулись.

Он разыскал ветхое двухэтажное здание и, спустившись в подвал, трижды стукнул ногой в дверь. На черной обивке висела табличка «ООО Тюльпан-С», а с потолка таращился внимательный глазок охранной системы, и еще до того, как дверь открыли, Петр понял, что снова попал не туда.

– Чего долбите? Звонок есть, – недовольно сказал дюжий мужчина с приколотым к лацкану бейджем. В углу карточки была наклеена зверская морда, а по центру шла исчерпывающая надпись «служба безопасности».

– У вас тут фирма, да? – Глупо спросил Петр.

– А что? – Бдительно прищурился страж.

– Здесь раньше люди жили, – пояснил он.

– Возможно, – сказал охранник, как бы сомневаясь, но не желая вступать в дискуссию.

– Давно вы это помещение занимаете?

Мужчина болезненно задумался и после паузы ответил:

– Некоторое время.

– Ясно, – кивнул Петр. – Спасибо, вы мне очень помогли.

Он поднялся по истертым ступеням и, выйдя на улицу, закурил. Вместе со вчерашними, это был уже седьмой адрес. И седьмой пролет. Все, на кого он мог положиться, исчезли.

Дойдя до метро, Петр купил газету объявлений, затем взял в палатке булку с сосиской, бутылку пива и донес все это до скамейки. Смахнул пыль, сел, откусил, глотнул и открыл страницу «сдаю». Доев и допив, он отчеркнул ногтем десяток хороших вариантов и пошел к телефону-автомату, но после четвертого звонка смял газету и пустил листы по ветру.

Ни в честное слово, ни в предоплату никто не верил. Каждый желал заключить договор, а для этого, нетрудно догадаться, требовался паспорт. Одна бабка согласилась принять водительские права или справку об освобождении, но полное отсутствие документов людей отпугивало.

«Так не бывает, чтоб совсем никакой бумажки,” – говорили домовладельцы, и Петр вынужденно соглашался. Без бумажки в Москве хана. Хорошо хоть в метро пускают, подумал он. Еще пару поездок. Вдруг да повезет.

Чуда не случилось. Петр проверил пять адресов и везде получал одно и то же: «такие здесь не проживают». Намаявшись и незаметно накачавшись пивом, он достиг той степени осатанения, при которой начинаешь слышать всякие голоса. Когда где-то в метро с потолка донеслось «Петр! Петр!», он понял, что на сегодня хватит. Поднявшись наверх, он отдышался и поймал такси до Тверской.

Город бомжей и клерков постепенно переходил в вечернюю фазу. Солнце еще не зашло, но витрины и вывески уже горели. Желтые, голубые, красные огни отражались в капотах машин, и от этого даже «Москвичи» выглядели дорогими и уютными.

Проституток было мало. Основные силы еще наводили марафет, натягивали колготки и запасали презервативы, а пока на улице стоял лишь авангард.

– Так ты за этим? – Спросил водитель. – Рановато. Часа через два будет полный ассортимент.

– Больше терпеть не могу, – сказал Петр.

Истолковав ответ по-своему, водитель усмехнулся и подрулил к группе томно курящих девиц. Девушки приосанились и засверкали глазами, но остались на месте, зато откуда-то сбоку возникло широкое и дряблое лицо.

– Что бы вы хотели? – Спросила дородная женщина лет шестидесяти.

– Только не вас.

Шофер заржал и, принялся хлопать в ладоши.

– Жаль, – тоже смеясь, сказала тетка. – А то бы я… Ну ладно, серьезно. Вон мои стоят, – она подала путанам какой-то невидимый знак, и те засверкали пуще прежнего. – Особые пожелания имеются? Блондинки, брюнетки, пухленькие, стройные.

– Вы как торгуете – на вынос?

– Апартаменты нужны? – Смекнула бандерша. – Есть обычные, есть королевские. Но они по времени.

– Королевские не надо. На всю ночь.

– Сто, – кротко отозвалась она. – Девушку какую возьмете?

– А можно без?

– Золотой, у меня же не гостиница.

– Тогда давай любую.

Петр отдал тетке триста долларов, и та усадила на заднее сидение какую-то тощую барышню. Он только глянул в зеркальце – не мужик ли, и молча махнул рукой.

– Переплатил, – наставительно произнес водитель. – Можно было поторговаться.

– Ну ты, руль! – Возмутилась гетера. – Торгуются на базаре, понял?

– С этой шаланды толку не будет, – заключил он. – Смотри за бутылкой, а то подсыпет чего. Знаешь, как люди потом просыпаются? Сами себя не помнят.

– Знаю, – сказал Петр.

Апартаменты оказались однокомнатной квартирой, и даже кровать, вопреки ожиданиям, была не «семь на восемь», а просто – кровать. Петр поставил на стол сумку с продуктами и задернул шторы. Достав из второго пакета джинсы, новую рубашку и белье, он принялся раздеваться. Путана, не снимая каблуков, собралась идти в ванную, но он ее остановил.

– Ты сама откуда будешь?

– Здешняя я.

– Еще соврешь – в рог получишь.

– Ну, из Молдавии, какая тебе разница? Думаешь, у нас там…

Предвидя какую-то гадость, Петр жестом велел ей заткнуться.

– Суп варить умеешь?

– А, ты из этих, – молдаванка ни капли не удивилась. – В бегах, значит? Подфартило мне. Трахаться не будем?

– Как настроение… А что, сейчас многие бегают?

– Без допросов, о`кей? Если человек тебе про других рассказывает, то и про тебя тоже разболтает.

– Не дура, – похвалил Петр. – Ну так что с нашим супом?

Девушка притворно вздохнула и, скинув туфли, взяла сумку. Когда она ушла на кухню, Петр блаженно развалился в кресле и включил телевизор.

– …известный писатель Валуев, – закончил фразу диктор, и по экрану двинулась панорама: компьютер, стена, книжные шкафы, дверь, окно, стена. Вернувшись к компьютеру, камера скользнула вниз и уперлась в мокрое пятно на полу.

– При опросе соседей оперативники выяснили, что примерно за полтора часа до трагедии к Валуеву кто-то приходил.

– «Дорожный патруль»? – Крикнула из кухни девушка. – Лучше переключи на…

– Умри! – Рявкнул Петр.

– …с помощью жевательной резинки… Авария на Крымском мосту, двое пострадавших, – монотонно произнес женский голос, а мужской начал перечислять, кто, куда и на чем ехал.

Петр убавил громкость и прошелся вокруг стола. Валуев, Валуев… Однофамилец? Вполне вероятно, во всяком случае, тот Валуев, что из черного списка, книг не писал. Как и Батуганин не был банкиром. А Кочергин не был психиатром – и однофамильцем тоже не был. Валентин Матвеич… добрый доктор мозгоклюй.

– Эту передачу повторяют? – Спросил он.

– По выходным. Там самые крутые происшествия. Во сколько, не помню. Надо программу посмотреть.

Известный писатель Валуев… Хоть бы не секунду раньше!..

– Эй, ты книжки читаешь?

– Иногда, а что?

– Этот Валуев…

– А, у него детективы.

– Зовут его как?

– Сейчас, погоди…

Девушка вошла в комнату: в одной руке нож, в другой луковица.

– Щас, щас… – она потерла локтем нос и обрадованно вспомнила. – Иван. Иван Валуев, во!

– Молодец. Иди, готовь дальше, – распорядился Петр.

Валуев Иван Тимофеевич. Не самое редкое сочетание, при том, что еще неизвестно, был ли казненный Тимофеевичем. А может, и не казненный. Не-е-е… Что-то подсказывало: к Валуеву приходил не грабитель. Его убили по приговору Народного Ополчения. Кто-то водит пальцем по черному списку и ставит крестики. Это значит, он не один. Значит, нужно искать.

– Эй, как тебя? Ты про Нуркина ничего не слышала?

Петру хотелось иметь третий труп из списка. Три – уже не совпадение.

– Не-а.

– Я отлучусь ненадолго. Если смоешься и оставишь меня без супа и без ночлега…

– Не переживай. Куда я денусь из подводной лодки?

Про лодку она хорошо. Петр перебрал знакомых – самым подходящим был Костя Роговцев. Как раз из бывших подводников. Перст судьбы, получается. Если он найдет Константина…

Петр постучал по деревяшке. Найдет… Кого-то из Ополчения… Он в это не верил.

Остановившись перед Костиной квартирой, он долго собирался с духом. Если и здесь не то… Тогда все, больше у него никого нет. В принципе, было еще несколько человек, но с ними связываться не хотелось. Не проверенные, из последнего призыва. Те, кто не по убеждениям, а ради славы. Он и раньше отказывался брать их в сотню, а теперь и вовсе не рискнет. Только Костя. Он один остался – из настоящих, из своих.

От волнения звонок вышел робкий и прерывистый. Петр собирался нажать еще раз, но не успел – дверь открыли. Женщина. За тридцать. Некрасивая. Не обаятельная даже – так, лохудра какая-то.

Женщина поправила немытые волосы и вопросительно посмотрела на Петра.

– Я вас слушаю, – сказала она, и из-под ее верхней губы вылез черный гнилой зуб.

Сестер у Кости не было. А спать он с такой погнушается.

Не говоря ни слова, Петр развернулся и пошел вниз. Спустившись на два этажа, он вдруг обозлился – на весь мир и на себя лично.

Что за сопли, подумал он, стукнув себя кулаком по бедру. Что за кисельные берега? Костю не нашел? А откуда ему взяться, если всех убрали? Его, небось, в первую очередь. Он же был самый лучший. Ну, почти. Кроме меня. Да, кроме меня – самый. И при этом надеяться, что его не тронут? Держи карман!

Петр вызвал лифт и нанес пару ударов в пустоту. Ххук! Ххук! Обложили, да?! Эксперимент продолжается?! Ла-адно. Будет вам эксперимент.

Мозг переполняла звериная отчаянная ярость, мышцы подрагивали и зудели. Появилось желание разогнаться и бежать, бежать – как в детстве, пока не задохнешься и не упадешь в траву.

По дороге ехала темная «девятка», и Петр, вместо того, чтобы протянуть руку, вышел наперерез. Машина с визгом затормозила, и он, не спрашивая цену, не интересуясь, собирается ли водитель кого-то подвозить, уселся на переднее сидение и назвал адрес апартаментов. Бледный человечек за рулем послушно моргнул и дал по газам.

Первым делом воспользуюсь оплаченными услугами, решил Петр. Не пропадать же добру. Потом поем супа. А потом…

Петр долго смотрел на умиротворенный город и не нашел в нем ничего, что могло бы его остановить.

– Все, – робко сказал водитель. – Бензин… Я не виноват.

– Далеко здесь? Сколько мы не доехали?

– Нет-нет, – залебезил он. – Рядом совсем. Вон там налево и еще два квартала.

Петр положил на приборную доску пятьдесят долларов и собрался выйти.

– А то хочешь, вместе до заправки дотолкаем, – предложил он.

– Нет-нет! Сам, сам.

– Наверно, это правильно. Тачка ведь твоя? Ты и толкай.

– Ну да, ну да, – затряс вихрами водитель.

Петр перебрался на другую сторону улицы и вытащил из пачки последнюю верблюдину. Его обогнал джип, похожий на тот, что он видел утром в центре, но таких тачек в Москве было полно. У светофора джип свернул, и Петр отметил, что им по дороге. Могли бы и подвезти, в шутку подумал он. А когда дошел до угла, желание шутить пропало. На тротуаре, как раз у дома, где ждала тощая путана и наваристый супец, стоял черный гроб внедорожника и пара легковушек – марки Петр издали не разобрал.

Он судорожно огладил карманы – блокнот с биографией находился при нем. Негритянскую рубашку и костюм Валентина Матвеевича ему было не жалко. Суп – другое дело, ну да черт с ним, с супом. Идти некуда – вот проблема. В памяти остался последний адрес – его собственный. Или Петуховых?..

Петр обжег сигаретой пальцы и удивленно огляделся – он давно уже шел. К Новому Арбату и к старому пятиэтажному дому, что за магазином «Мелодия». К Петуховым или к себе – с этим как раз предстояло разобраться. Пока он только шел.

Диктор сказал, что всплыли некоторые подробности по делу об убийстве банкира Батуганина. Бросив бутерброд, человек побежал к телевизору – и поэтому все пропустил. Человек обозвал диктора свиньей и поплелся на кухню. Чай отдавал марганцовкой, а в сахарнице сидел блестящий таракан. Все это бесило.

Отодвинув чашку, человек взял бутерброд и снова пошел к телевизору. Пощелкал каналы – везде реклама.

– Совсем распоясались, – пробормотал он.

Дожевав колбасу, человек отряхнул руки и с ненавистью осмотрелся. Решетка на зеркале уже зарастала какими-то серыми пушинками. В этой квартире все дьявольски быстро пылилось.

Нос зачесался, и человек чихнул. В свинцовой поверхности зеркала образовалась мутная лунка, но след от решетки остался. Так он себя и увидел – сквозь решетку.

– Стареешь…

Наметившиеся в прошлом году залысины окончательно съели челку и теперь подбирались к макушке. Быстро, дьявольски быстро. В этой квартире хорошо умирать – ничего не жалко.

Человек вспомнил про Батуганина и задумчиво потрогал ухо. В газетах писали, что врагов он не имел. Банкир, и без врагов? Впрочем, Батуганин был мужиком покладистым. Там… – человек махнул куда-то в сторону зеркала. – Там был. Здесь неизвестно. И еще был трусом. Можно представить, какую он себе завел охрану. Не помогло. Говорили про водосточную трубу. И про машину… Знакомо, ой, как знакомо.

Человек не раздеваясь прилег на раскладушку и закрыл глаза. Он чувствовал, что поблизости есть кто-то еще. Сколько их – не разобрать. Слепые, как новорожденные котята, и настырные, как бультерьеры.