Война мертвых Прошкин Евгений

Она как-то сразу потеряла к Тихону интерес и вернулась к Филиппу. Зоя давно уже трепалась с Анастасией – та, по крайней мере, делала вид, что слушает, и изредка кивала. Тихон почувствовал, что еще толком не познакомившись, уже выпал из коллектива, но навязывать свое общество никому не собирался. Преодолевая желание обогнать четверку, он медленно брел сзади и пытался разобраться в символах на полу.

Дойдя до пересечения сорок пятого прохода с восемнадцатыми, курсанты повернули. Через три квартала показалась стрелка «18–39», и Тихон наконец осознал, что «39–18» – это то же самое, только с другого бока.

На полу лежал прямоугольник яркого света – створка была открыта, и за ней, прохаживаясь из стороны в сторону, ожидал лейтенант.

– Отлично, – похвалил он. – Секунда в секунду.

– Я опоздал, Игорь, – развел руками Тихон.

– Нет, ровно тридцать пять минут, все нормально. Но в следующий раз добирайся сам, иначе не научишься.

– Время прибытия всегда дается разное, – пояснила Зоя. – Тебе нужно подойти не раньше и не позже. Очень развивает.

Курсанты вошли в учебный класс и расположились вдоль ряда больших красных капсул, похожих на обтекаемые гробы. Тихон неловко пристроился сбоку и только потом обнаружил капитана, сидевшего у мертвых экранов. Появление курсантов офицер никак не отметил и продолжал пялиться на огромную, от угла до угла, клавиатуру. Кроме семи яйцеобразных саркофагов в помещении находился широкий, выступающий из стены пульт и несколько обыкновенных стульев.

– Ничего нового, – сказал Игорь. – Продолжаем отрабатывать стандартные задачи. Зоя – в субъекте водителя, маскировка на лесистой местности. Филипп – то же самое в пустыне. Марта – стрелок, поддержка диверсионной операции. Анастасия… – Лейтенант шагнул назад и нервно постучал носком ботинка. – Марта, ты на территории противника, понятно? Трах-бах устраивать ни к чему. Анастасия, разумеется, водитель.

Старушка подошла к ближней капсуле, и крышка плавно откинулась – внутри Тихон увидел удобное ложе с явно самодельной бархатной подушечкой в изголовье. Анастасия обернулась и сурово зыркнула на Филиппа.

– Пардон, – шутовски вякнул он и подал ей руку.

Взявшись за его ладонь, она с достоинством переступила через низкий бортик и улеглась в плавающее кресло. Любопытство Тихона Анастасии не понравилось, но она была слишком воспитана, чтобы это показать.

Старушка-курсант приладила на лобик эластичный обруч и, прикрыв глаза, показала большой палец. Крышка вернулась на прежнее место, и Тихон снова подумал, что капсула напоминает скоростной гроб.

Остальные трое также залезли в саркофаги. Класс опустел, и Тихон вряд ли смог бы вспомнить, кто где лежит. Мониторы на стене передали изображения каких-то пейзажей, на сенсорной клавиатуре высветились строчки разноцветных иероглифов, и капитан принялся за работу.

– Ну, а у тебя сегодня вводная лекция, – проговорил Игорь. – Вон та кабина будет твоей.

Он показал на свободную капсулу, и Тихон мысленно повторил: «третья слева».

– Чего растерялся, запрыгивай! Привыкай к кабине сразу, в ней пройдет большая часть твоей жизни.

– А война? – изумленно спросил он.

Капитан многозначительно хмыкнул, но ничего не сказал.

Тихон приблизился к саркофагу, и крышка бесшумно поднялась. Лежак оказался очень даже удобным. Бархатной подушки, само собой, не было, но Тихон и без нее чувствовал себя вполне комфортно. Игорь помог ему надеть прозрачный обруч и сообщил:

– Все датчики индивидуальные. Создаются под каждого оператора отдельно.

– И под меня? – почему-то обрадовался Тихон.

– У тебя же брали копию генотипа? Или ее с собаки считывали?

Капитан громко заржал.

– А оператор – это кто?

– Это ты, – сказал лейтенант, отходя от кабины.

Пролежав с минуту, Тихон попробовал согнуть ноги – колени уперлись в близкий потолок. Как в могиле. Вылезти? Позвать Игоря? Он уже собрался крикнуть, но испугался, что капитан опять станет смеяться. Тихон тревожно пошевелился и решил посмотреть, что будет дальше.

Постепенно глаза к темноте привыкли, и ему действительно удалось кое-что разглядеть. Впереди, прямо у лица, парил блестящий шарик. Вместо того, чтобы удивиться, Тихон зачем-то взял его в руку – хотя знал, что руки находятся в полном покое. Шарик был тяжелым и холодным, но, самое главное, он пах нелюбимой Тихоном клубникой, вонял так, что хотелось отбросить его подальше.

– Эволюция, – внезапно прогремело в пустоте, и он увидел дрожащий комок слизи. Тихон уже не лежал в кабине, он вообще нигде не находился – просто существовал, но не в одиночестве, а рядом с большим мутным сгустком.

– Вся живая природа развивается на основе одного универсального принципа, – снова сказал никто.

Из куска слизи вылупились две бактерии. Та, что была побольше, карикатурно обнюхала маленькую и, разинув зубастую пасть, немедленно ее проглотила.

– Естественный отбор, – торжественно заключил голос.

Представление было довольно наивным, зато выразительным. Хищного микроба пожрал другой, а того – третий, впрочем, это уже был не микроб, а заяц, легко удирающий от хромого и тощего волка.

– Нет никаких оснований полагать, что с появлением человека путь эволюции изменился. Он все тот же: выживает сильнейший. Двигатель эволюции – борьба.

Тихон почувствовал себя оскорбленным. Программу начального образования ему преподносили как нечто сокровенное.

– Настала пора встречи человечества с конкурирующим видом. Наша уникальность оказалась иллюзией. Природа ничего не дает даром, в том числе – и права на жизнь. За это право надо бороться. И мы будем бороться. Естественный отбор продолжается. Конкурентам требуется та же среда обитания, что и нам. Но дело не в том, что им не хватает своих колоний, и не в том, что мы не желаем терпеть чужого присутствия. Война – это не сознательный выбор, это воля природы. Сильный подчинит слабого и станет еще сильнее. Борьба может длиться тысячелетия. Наша задача – не проиграть.

В лозунге «не проиграть» звучала какая-то обреченность, и Тихон вспомнил, что уже слышал эти слова на Аранте.

– Для полной победы у нас не хватает сил, – моментально отозвался голос. – Так же, как и у наших врагов. Война будет долгой и, с точки зрения отдельного человека, бессмысленной. Но таков закон эволюции. Это необходимо для вида. Конкуренты – для краткости конкуры – представляют из себя в целом не агрессивную, но стремительно развивающуюся расу. Социально-экономическая организация их общества не определена. Наличие культуры не установлено. Способ мышления не ясен. Биологически конкуры близки людям.

Перед Тихоном возникла новая иллюстрация, и он почувствовал смесь страха и отвращения. Из всех тварей он боялся только змей и больших червяков, что, в сущности, было одно и то же, но конкур оказался слишком похож на человека. Рук и ног он имел по три штуки, однако с этим еще можно было смириться, если б не их противоестественная гибкость. Поверх тела обозначилась схема скелета, и Тихон понял, что у конкура нет суставов – основу конечностей составляли позвонки, мощные в ногах и более тонкие, удлиненные в руках. Живой рисунок повернулся спиной – теперь стало видно, что из себя представляет третья нога. Она начиналась прямо от копчика и служила продолжением позвоночника. Рядом для сравнения появился скелет кенгуру: ничего принципиально нового природа не создала.

Внимание Тихона переключилось на верхние конечности. Здесь дело обстояло иначе: одна рука справа, и пара слева. Каждая ладонь заканчивалась тремя вполне человеческими пальцами. Тихон хотел для интереса посчитать фаланги, но тело сменил крупный план головы.

Глаз у конкура было также три: центральный, расположенный прямо над переносицей, и два ближе к ушам. Не совсем как у лягушки, но и не так, чтоб назвать физиономию симпатичной.

– Строение и компоновка внутренних органов в общих чертах совпадают с нашими, – вновь заговорил голос. – Биологические процессы, за исключением одного, тоже сравнимы. Различие заключается в способе размножения. Для оплодотворения самки необходимо участие двух самцов. Прародина конкуров неизвестна, но это была планета, сходная с Землей. Сила тяжести, состав атмосферы, температурный режим и другие характеристики их колоний аналогичны нашим.

– Если б они хоть чем-то отличались! – сказал вслух Тихон.

– Мы бы не представляли друг для друга никакой угрозы, – поддержал голос. – В этом случае человечеству пришлось бы воевать с кем-то еще, и, возможно, другой противник оказался бы не таким опасным. Стартовые условия конкуров были более выгодными. Три мощных ноги обеспечили им хорошую устойчивость и высокую скорость передвижения. Три необычайно гибких руки способствовали быстрому освоению трудовых навыков. Есть предположение, что путь конкуров от стада до общества был в десятки раз короче, чем наш. Поскольку в размножении участвуют три особи с тремя разными наборами хромосом, то эволюционные возможности конкуров богаче. Кроме того, их популяция на две трети состоит из самцов. Конкуры – очень перспективная цивилизация.

– Мы хоть в чем-нибудь их превосходим? – нетерпеливо спросил Тихон.

– Объективно – нет, но наше сознание лучше приспособлено к войне. Человек воевал всегда, даже тогда, когда еще не был человеком. Что касается мыслительного аппарата конкуров, или базы понятий и мотиваций, то для людей он непостижим. Человеческая система мышления построена на симметрии и противопоставлении, то есть двоична. Система же мышления конкуров, исходя из их анатомии и физиологии, троична. Так, число «два» в представлении человека является наиболее продуктивной семиомой и универсальным символом начала, а «три» означает либо итог, либо некий промежуточный результат. В сознании конкуров значение основы имеет число «три»…

– Слишком сложно, – запротестовал Тихон.

– Пытаться понять их логику бесполезно. Пропасть между нами образовалась сразу же, как только наши предки научились думать.

– Прервись, – сказал кто-то посторонний, и Тихон обнаружил себя лежащим в темном футляре.

Игорь открыл крышку и снял с Тихона датчик.

– Как самочувствие? Голова не кружится?

– Нормально.

– Ну-ка, пройдись.

Тихон выбрался из капсулы и сделал несколько шагов по классу. Его кинуло в сторону, и он чуть не завалился на капитана.

– Все усвоил? – спросил Игорь.

– Кажется, да.

– Посиди пока, отдохни.

– Вынимай Филиппа, я его засек, – не отрываясь от пульта, сказал капитан. – Ничего из него не выйдет. Сброс до самой жопы, и чистая анкета. Лучше займись вплотную новеньким, у него на двадцатой секунде полное влипание.

Услышав про влипание, Тихон невольно напрягся. Офицер сказал это как-то между прочим, и догадаться, что он имел в виду, было сложно.

Игорь открыл капсулу Филиппа и, рассеянно наблюдая, как тот поднимается, невпопад спросил:

– Ты серьезно?

– Двадцатая секунда, – подтвердил капитан. – И это с первого раза.

– Такого даже у Анастасии не было.

– И я о том же. Прямо второй Алекс. Даст он им просраться, если, конечно, раньше времени не…

Умолкнув, капитан резко потянулся к дальней клавише, но на полдороги передумал и раздосадованно щелкнул пальцами.

– Загоняли меня твои девицы.

Игорь глянул на экраны и уважительно покачал головой.

– Ну что, будем переводить на Пост.

– Давно пора. А к этому ты присмотрись. Перспективный.

– Посмотрим, – задумчиво отозвался Игорь.

Открылись еще две капсулы, из одной донеслось довольное фырканье, из другой требовательно высунулась сухонькая ручка Анастасии. Филипп помог ей спуститься и привычно подвинул стул. Старушка ответила сдержанным кивком и чинно уселась. Зоя осталась внутри, но это, кажется, никого не волновало. Капитан отвернулся от своих приборов и с полминуты покачивался в кресле, пристально следя за курсантами.

– В скором времени кое-кого ожидают перемены, – сказал, наконец, он. – Филипп, от имени армии выражаю тебе…

– Нет, – тихо молвил Филипп и попятился к кабине. Наткнувшись на ее выпуклый бок, он приложил ладони к сияющей поверхности и опустил веки. – Нет, не надо. Я попробую еще. Я буду стараться.

– Здесь не Лагерь, Филя…

Тихон вздрогнул. Смысл происходящего был предельно ясен. Филипп, еще недавно такой улыбчивый, такой безмятежный, за минуту посерел и сник. А ведь офицеры толковали и о Тихоне тоже. А теперь к чему-то помянули Лагерь.

– …и не клуб интерментальных развлечений, – жестко закончил капитан. – Поиграть в войну можно и дома. Воспоминания о Школе мы тебе сбросим, будешь нормальным человеком.

– Вы же знаете, что нормальных здесь нет! – воскликнул Филипп. – А после влипания вообще… все! Конец!

– Твои трудности, – холодно произнес лейтенант. – Отправляйся в кубрик и жди распоряжений.

Женщины проводили Филиппа равнодушными взглядами и в ту же секунду выбросили его из головы.

– По поводу перемен, – напомнила Марта. – Надеюсь, с нами Школа так не поступит? Сколько мы их сейчас намолотили?

– Я не считал, – отмахнулся капитан. – Но если вы покажете хотя бы половину результата в условиях реального боя…

– Значит, перевод?! – радостно взвизгнула она.

– Успеется, – сказал Игорь. – Где там наша Зоя?

– Спряталась, – хохотнул капитан. – Так спряталась, что до сих пор найти не могу.

– Хорошо. Ну что, передохнули? Меняемся: Марта – водитель, Анастасия – стрелок. Тихон, ты как, готов к продолжению? Тогда все по местам.

Тихон разместился в лежачем кресле и самостоятельно натянул датчик. Еще до того, как Игорь опустил крышку, он уловил тошнотворный аромат клубники и, вспомнив лихой жест старушки, показал лейтенанту большой палец.

Снова вертящийся шарик и тяжесть в руке. Клубничный запах стал почти невыносимым.

– Космос – это всего лишь гигантский объем пустоты, – как ни в чем не бывало продолжил диктор. – Единственное, за что стоит сражаться, – это пригодные к заселению планеты. В настоящее время их разведано около тысячи, Конфедерации принадлежат только сто двадцать шесть. На основе косвенных данных можно предположить, что конкурами освоено, по крайней мере, в двое больше. Поскольку рождаемость в развитых колониях Конфедерации сравнима со смертностью, численность конкуров уже сейчас превышает нашу на пятьсот – пятьсот пятьдесят процентов.

В шесть раз, ужаснулся Тихон.

– Такое соотношение послужило толчком для скорейшего развития революционных технологий. С первых лет войны личный состав сил Конфедерации в боевых действиях почти не участвует. За людей воюют машины.

Тихон припомнил кадры из какого-то интеркино про вторжение инопланетян. Там были страшные зубастые роботы с желтыми полосками…

– Искусственный интеллект – такая же фикция, как и бессмертие. Каждым механизмом управляет человек – либо прямо, либо опосредованно. Первые машины подчинялись обычному радиосигналу. В настоящее время на вооружении Конфедерации находятся машины нового поколения.

Мрак неожиданно выключился, и Тихон увидел бесконечную равнину с серой щеткой травы. Это могла быть и Земля. Аляска, или Камчатка, или…

– Не отвлекайся, – приказал голос.

Тихон на мгновение провалился в невесомость и вдруг почувствовал свое тело – не ладонь с холодным шариком, а всего себя: кожу, мышцы, глаза, каждую косточку и каждый нейрон в отдельности. Он ощущал плоть как миллион мелких деталек, организованных в единую систему. Тихон повернул голову, и панорама крутанулась в обратном направлении, но прежде он зафиксировал натяжение сотни тонких нитей в области шеи.

Шаг вперед – тундра понеслась навстречу с такой скоростью, что он инстинктивно вытянул руки. Одновременно с этим впереди раздалось два несильных взрыва. Локтевые суставы отозвались гудением, как после резкого поднятия тяжести. Он недоуменно посмотрел на свои ладони, но на их месте торчали… две короткие трубы.

– Внимание, – вмешался Игорь. Теперь Тихон легко отличал его от диктора. – Как ты, курсант?

– Не знаю… Вроде, ничего, – сказал он, и губчатая трава вокруг заплясала от беспорядочной стрельбы.

– Не волнуйся, я буду с тобой. Если что – сразу вытащу.

– Где я? – Еще две коротких светящихся очереди в свинцовое небо.

– Ты влип, Тихон.

Смысл фразы и интонация, с которой говорил Игорь, странно расходились: угрожающие слова «ты влип» он произнес как сердечное поздравление.

– Куда?

– Лучше помолчи, а то весь полигон перепашешь, – сказал лейтенант.

– Тело оператора остается в кабине, – вновь проклюнулся ничейный голос. – Сознание транслируется в командный блок машины. На время внедрения психоматрицы оператора в КБ он, оператор, субъективно становится самой машиной.

– Не внедрения, а влипания, – поправил Игорь. – У нас это называется так.

Тихон попытался на себя посмотреть, но у него не получилось. Машинная физиология позволяла вращать головой на все триста шестьдесят градусов, произвольно менять остроту зрения и даже наблюдать несколько предметов сразу – кажется, он имел не менее пяти независимых глаз – однако, получив новые возможности, Тихон утратил кое-что из того, что без труда мог сделать любой человек, например, увидеть свой живот.

Он отошел назад, и почва стремительно вылетела из-под ног. Тихон снова безотчетно взмахнул руками, покрывая землю неглубокими воронками, хотя уже знал, что упасть для него крайне затруднительно: впереди, там, где он стоял, остались три широкие колеи.

– Согласись, танк с ногами был бы просто смешон, – отозвался на его мысли Игорь.

– Танк?!

– А что же ты думал? Ладно, для первого раза достаточно, вынимаем.

Тихон вернулся к исходному состоянию, то есть к полному отсутствию тела. Он снова парил где-то в небытие.

– Любуйся, – сказал лейтенант, и рядом материализовалось то, чем – или кем? – Тихон был секунду назад.

Сверху броневик оказался квадратом со стороной в три с половиной метра. Три гусеницы-трака, установленные то ли для проходимости, то ли в ответ на троичную моду конкуров, придавали ему сходство с перевернутым конвейером, на котором крутится планета. Вооружение, напротив, подчеркивало его земное происхождение: нижняя башня, широкая и приплюснутая, имела две коротких, но внушительных пушки; верхняя, чуть поменьше, ощерилась четверкой узких длинных стволов.

– Вот в этом обличье ты и будешь воевать, если, конечно, научишься себя контролировать. Название простое: Т-12. Тактико-технические данные постарайся запомнить сразу. Энергетическая установка – неисчерпаемый берклиевый реактор. Скорость на пересеченной местности до двухсот пятидесяти километров в час. Вооружение – два больших и четыре малых всплесковых орудия. Стрельба ведется плазменными сгустками. На орудия заряд поступает из реактора через накопитель. Танк Т-12 – модель субъективно двухместная: водитель плюс стрелок.

– А зачем двое? – с детской непосредственностью спросил Тихон.

– Чтоб было, с кем потрепаться, – смеясь, ответил Игорь. – Управлять машиной и вести прицельный огонь трудно. Так уж устроен человек: если возьмется сразу за два дела, то оба провалит.

– А вот я… На полигоне мне…

– Померещилось, – утешил лейтенант. – Буксовать на месте и при этом палить во все стороны – много ума не надо. Представь, что ты мчишься по оврагам, уклоняешься от конкурских ракет, попутно обрабатываешь данные минной разведки, отслеживаешь два десятка целей, наиболее удобные поражаешь, сам при этом стараешься не подставиться… – Игорю надоело перечислять и он на секунду замолчал. – Естественно, тебе помогает компьютер, но ведь он – часть танка, а танк – это ты сам. Про Т-12 пока хватит, с дополнительным оборудованием познакомишься во время тренировок. Поехали дальше. Утяжеленный танк УТ-9, попросту – утюг.

Тихон увидел черепаху, утыканную разнокалиберными стволами. Впечатление утюг производил донельзя угнетающее. Высота – семь метров, длина – двадцать. На его пологих склонах – назвать их бортами было невозможно – располагалось несколько полуметровых террас.

– Каждый уступ – независимо вращающаяся секция. Тот же Т-12, только страдающий манией величия. Субъективный экипаж – шесть человек: командир, водитель и четыре стрелка. Скорость до ста. Двенадцать траков. Два реактора. Орудия четырех классов общим числом восемьдесят шесть. Торчат, заметь, во все стороны, так что целиться почти не нужно. Площадь в радиусе километра выжигает за полторы минуты. В бою держись от него подальше. А вот тебе еще одно пугало.

Черепаху сменила хищная птица с опущенным клювом и четырьмя скошенными вперед крыльями.

– Перехватчик-истребитель, или перист. Аппарат малоэффективный и крайне ненадежный. Горит, как бумага. Средняя жизнь в бою – около сорока секунд. Специальная модель для поэтов и самоубийц. Управляется одним оператором. Реактор упрощенный, дохленький. Шесть лазерных орудий, все их положительные стороны исчерпываются экономией и компактностью. Перист – машина беспосадочная. Если по случайности не бывает сбит, то через полчаса ресурс реактора заканчивается, и перист идет на таран.

– А что с операторами? – насторожился Тихон.

– То же, что и с тобой. Сейчас я тебя отключу, и пойдешь обедать.

В подтверждение своих слов Игорь откинул крышку капсулы и подал Тихону руку.

– Оператор, в отличие от конкура, никогда не умирает. Ну, разве что от старости. Как голова? Не кружится?

– Ничего, терпимо, – он осмотрелся и, убедившись, что Анастасии нет, тихо спросил. – А вот эта бабулька, она… тоже?

– Возраст и сила роли не играют. Ты ведь и сам боец не ахти, – Тихон смутился, но лейтенант этого демонстративно не заметил. – Чтобы лежать в кабине и воображать себя танком, физическое здоровье не требуется. В каком-то смысле даже наоборот. Обычный человек на это не способен. Капитан, например. То, что ты пережил, когда влип в КБ, ему не выдержать.

– Выходит, мы какие-то особенные?

– Точно, – с грустной улыбкой кивнул Игорь. – Особенные. Те, кому среди нормальных людей делать нечего. Отправляйся, курсант, на обед. Не заблудишься? Поешь и можешь вздремнуть немного, отдых тебе не помешает.

– Немного – это сколько?

– Я тебя разбужу, – пообещал лейтенант. – И вот что. Читал твою психокарту. Понравилось. На должность оператора ты годишься, даже слишком годишься. Поэтому не делай глупостей.

– Ты о чем?

– Сам знаешь. Иди. Курсант! – окликнул он, когда Тихон уже вышел за створ. – Соберешься вешаться – позови меня, я тебя лично пришибу. Ясно?

– Да вроде не…

– Это я так, на будущее.

Цифры на полу привели Тихона к кубрику, идти по стрелкам оказалось совсем несложно. Пообедал он лужей морковного пюре и стаканом уже знакомой белой воды – добиться от печки чего-либо другого ему не удалось. Впрочем, как Тихон понял, на голодном пайке его держали неспроста: в кабине он забывает о собственном теле и, возможно, в чем-то перестает его контролировать.

Глотая приторную массу, он невольно водил глазами по стенам – жизнь без часов выглядела неестественной. Отсутствие в кубрике привычного циферблата смущало Тихона сильнее, чем недавнее превращение в танк, поймав себя на этом, он крепко задумался, но так ни к чему и не пришел. Кажется, он действительно особенный. И Марта особенная, и Зоя, а уж про Анастасию и говорить нечего. А Филипп… черт его знает. Филипп, наверно, недостаточно… Чего недостаточно? Недостаточно особенный, что ли…

Тарелка выскользнула из его рук и прокатилась по полу, оставляя розовую морковную дорожку. Тихон пару раз клюнул носом и медленно завалился набок. Это был первый случай, когда он заснул сидя.

Проснулся он сам. Полежал, тупо глядя в потолок, и, не дождавшись вызова, поплелся умываться. Дневной сон – хотя само понятие «день» в Школе было довольно условно – выбил Тихона из колеи и окончательно расстроил ориентацию во времени.

Приняв душ, он вернулся в кубрик и с недоумением уставился на экраны. Если в ближайшие полчаса его не вызовут, то останется… снова лечь? А досуг? Сидя в четырех стенах, недолго и свихнуться, не это ли имел в виду Игорь, когда говорил про повешение?

Тихон бестолково побродил по комнате и улегся на кровать. То, что он так ценил в Лагере, – одиночество – вдруг начало его тяготить. Теперь, когда за одиночество не нужно было бороться, оно утратило всякую ценность.

– Новости, – потребовал он, и на экране высветился активный каталог. Тихон просмотрел разделы и сказал. – Школа.

– Школа. Нет допуска, – любезно отозвался экран.

– Война, – попросил Тихон.

– Война. Нет допуска.

– Земля.

Одна из ячеек каталога выросла и рассыпалась новым меню: Наука. Культура. Воспитание. Граждане. Спорт.

– Граждане, – выбрал Тихон.

Ему вдруг пришло в голову то, о чем он раньше никогда не думал, да и остальных воспитанников Лагеря эта странная идея также не посещала. Тихону захотелось найти своих родителей.

О родителях он знал только одно: это были мужчина и женщина. Тихон не имел ни малейшего представления о том, являлись ли они супругами, любовниками или, как часто бывает, матери пришлось зачать его от анонимного донора. Тихон слышал, что даже самым ярым мужененавистницам в конце репродуктивного возраста приходилось рожать, в этом вопросе государство поблажек не давало. Однако Тихон предпочел бы появиться на свет в результате обоюдоприятного занятия, а не от механического оплодотворения. Впрочем, особой разницы нет. Главное, чтобы женщина выполнила свой долг перед обществом – родила двоих детей, а что за способ она выберет, никого не касается. Так же как и ее мало волнует дальнейшая судьба ребенка – для этого существует институт Лагерей.

Ходили слухи, что на Земле еще осталось несколько стариков, воспитанных индивидуально, то есть в семье, но этот факт был скорее из области исторических казусов. В отряде данная тема не поднималась. Сверстники предпочитали смотреть не в прошлое, а в будущее – все ждали двадцатилетнего рубежа, когда срок обучения закончится, и начнется самостоятельная жизнь.

Почему Тихону захотелось выяснить свое происхождение, он не знал и сам. Ему было скучно.

– Требуется установить дату и место рождения, – он назвал свой личный код.

– Обратитесь в архивную базу, – немедленно ответил экран.

– Почему в архив?

– Разыскиваемый погиб, – сказал голос и, будто спохватившись, добавил. – Сожалею.

Тихон закусил губу и с минуту сидел, вяло теребя подушку. Ему вдруг подумалось уж совсем невероятное: а что, если родители, или хотя бы мать, вот так же захотят его найти и получат такой же ответ? Ну и что, одернул он себя. Вот, глупость! Шестнадцать лет не вспоминали, а теперь…

– Архивная база, – против воли выговорил Тихон.

Он не заметил, как створ поднялся и впустил двоих военных. Он даже не успел разглядеть их знаки отличия – тот, что допрыгнул до кровати первым, нанес ему прямой удар открытой ладонью, и Тихона отнесло к санблоку. Второй перевернул его на живот и, прижав шею коленом, завел ему руки за спину.

За ними вошел Игорь. Прежде, чем обратиться к Тихону, он снял допуск со всех программ, включая спортивные новости.

– Без интервидения поживешь. Да, талантливые дети – это беда. А я ведь тебя предупреждал. Зачем ты полез в базу?

– Хотел найти.

– Кого? У тебя кроме Школы ничего нет. И никого, ясно?

– Себя хотел найти.

– Себя?! Это красиво.

– И родителей.

– Родителей? – изумился Игорь. – На черта они тебе?

– Так просто.

– Молодец. Достойный ответ для солдата. Закрыли все, что могли: и платформу, и каналы связи, так нет, нашелся умник, начал посылать какие-то подозрительные запросы. Может, ты шпион?

– Что, не похож? – разозлился Тихон. – Вон, посмотри на заднице – третья нога растет.

– Ценю чувство юмора. Кару получишь со скидкой: всего четыре балла. Это мало, в следующий раз будет больше.

Молчаливые парни с сержантскими шевронами подняли Тихона за локти и вынесли из кубрика. Его поволокли по стрелкам в сторону восемьдесят девятого прохода. В коридорах оказалось неожиданно много народа – у каждого был желтый штамп курсанта, и все, как один, смотрели на Тихона. Он пытался разглядеть в их лицах поддержку или хотя бы сочувствие, но их глаза не выражали ничего, кроме любопытства.

На восемьдесят седьмой стрелке Игорь свернул вправо, и конвоиры последовали за ним. Курсанты неторопливо шли сзади, из боковых проходов к ним присоединялись все новые и новые люди, и вскоре их образовалась целая толпа. Если б не униформа, их можно было принять за обычных граждан, вышедших на праздничное гулянье, среди которых попадались и девушки, и дряхлые старики.

Где-то в самом углу, у последних четных коридоров, лейтенант остановился и приложил ладонь к гладкой панели. Широкие ворота раздвинулись, и Тихона втащили в большую комнату, залитую ярким светом. Помещение было пустым, лишь в центре, на круглом возвышении, стояла плоская койка с четырьмя вертикальными мачтами по углам.

Курсанты вошли и расположились амфитеатром, оставив узкий проход от ворот к несимпатичному ложу. Тихоном овладела смутная тревога. Несомненно, кровать предназначалась для него, однако едва ли наказание сводилось к прилюдному сну или чему-то в этом роде, да и металлические столбы выглядели жутковато.

– Я ни в чем не виноват, – запротестовал он, заранее зная, что это бесполезно.

– Курсант Тихон, кубрик сорок три – семьдесят четыре, в Школе с две тысячи двести девятнадцатого года, – представил его лейтенант. – Совершил действие, противоречащее здравому смыслу. С учетом глубокого раскаяния… – Игорь вопросительно взглянул на Тихона и вновь поднял голову к потолку. – …раскаяния и обязательства не повторять подобных поступков, назначается кара в четыре балла.

Сержанты подвели Тихона к возвышению и, силой уложив на кровать, тут же отскочили в стороны. Мачты издали угрожающее гудение, и он осознал, что не может подняться. Невидимая сила прижала его к холодной поверхности и прошла вдоль тела упругой волной. За ней прокатилась другая, быстрее и плотнее, потом третья и четвертая – волны превратились в свинцовую рябь, сдирающую кожу и дробящую кости.

Тот, кто придумал слово «боль», вряд ли хорошо представлял, что это такое, иначе он выбрал бы другое созвучие, длинное и мучительное, как завывание издыхающего зверя. Тихон не мог кричать, судорога стиснула ему горло, но то, что он испытывал, то, что творилось в его каменеющем мозгу, было самым настоящим ревом.

Тихона трясло всего несколько минут, но за это время он пережил куда больше, чем за все шестнадцать лет жизни. Он увидел, как белый потолок мутнеет и завязывается в узел, как четыре согнувшиеся мачты пьют его кровь, но самым страшным казалось то, что он был не в силах ни увернуться, ни закрыть глаза. Тихон так и не понял, за что его наказывают.

Он перекатил зрачки вбок – курсанты стояли по периметру, отрешенно наблюдая за его страданиями. Примерно сто человек, явившихся для того, чтобы полюбоваться на чью-то смерть.

Внезапно он заметил Анастасию. Сжав острые кулачки, она слегка раскачивалась из стороны в сторону и что-то неслышно напевала. Тихон никогда не пробовал читать по губам, но сейчас у него получилось. Анастасия повторяла одно и то же:

– Терпи, мальчик, мы все прошли через это.

Фраза была нескладной и острой, точно кривая иголка, и никак не хотела укладываться в голове. Все прошли… Зачем? И кто – все? Сотня курсантов? Сотня, осенило Тихона. То, что коридоры пустуют, ни о чем не говорит. Когда надо, люди покидают свои кельи и собираются вместе. Школа существует. Курсанты учатся. Значит, у Конфедерации еще есть какая-то армия, и они еще кому-то нужны.

Но почему они так равнодушны? Люди, живущие внутри мертвой планеты, должны быть как братья. Братья по оружию ближе, чем биологические родственники. Которых он никогда. Никогда! Никогда не будет искать.

Перед тем, как глаза затянуло черным студнем, Тихон увидел хмурого лейтенанта. Тот, как и Анастасия, что-то беззвучно нашептывал. Тихон сконцентрировался и за секунду до обморока успел расшифровать:

– Школа держится на дисциплине, дисциплина держится на страхе. Помни, курсант.

Это была не месть, мстить ему не за что. Это был урок.

– Сорок три – семьдесят четыре! – гаркнули сверху. – Через двадцать две минуты прибыть в класс тридцать девять – восемнадцать.

Печка была уже открыта – на подносе Тихон обнаружил пяток мутно-прозрачных сухарей, орехи и обезжиренное молоко. Поспешно проглотив завтрак, он метнулся в санблок.

Как он ни старался, восстановить в памяти недавние события ему не удалось. Когда закончилась пытка, кто принес его в кубрик – все это осталось где-то позади, за толстой броней шокового порога. Для тела экзекуция прошла бесследно, даже наоборот, ощущался небывалый прилив сил и какая-то бесшабашная радость, схожая с реакцией на психоактиваторы. Что касается души, то Тихон предпочел затолкать эту болячку подальше, привалив ее тряпьем сиюминутных забот.

Он вышел из душа и оделся. Черная форма уже не казалась чем-то самодостаточным. Сто курсантов, которых он видел вчера, – или не вчера? – носили точно такую же, но все они были разные, в том смысле, что представляли неодинаковую ценность для Конфедерации. Все сто – уникумы, способные отождествить себя с машиной. Травмированные личности, не нашедшие себя в нормальном обществе. Изгои человечества и его защитники. Тихон собирался стать среди них первым.

– Двадцать две с половиной, – вместо приветствия сказал лейтенант. – Опоздал на тридцать секунд. Ладно, для новичка терпимо. Проходи.

Три женщины уже стояли у кабин, капитан восседал за своим пультом – все было как и в прошлый раз, только без Филиппа. Никто не подал вида, что знает о перенесенном Тихоном испытании. Будто ничего, выходящего за рамки, не случилось. Игорь раздал задания и, когда дамы улеглись в капсулы, повернулся к Тихону.

– Живой?

– Еще пара таких сеансов…

– А ты не нарывайся, – доброжелательно сказал он. – Марш в кабину, порулишь немножко.

Второе превращение в танк Тихон перенес спокойно. Плавно пошевелил ступнями – теперь машина не носилась, как бешеная, а точно выполняла его… указания?.. пожелания? Тихон не управлял двигателем, так же, как и человек не управляет ногами во время ходьбы. Человек просто ходит – и Тихон просто-напросто передвигался по степи. Никто, если он специально на этом не сосредотачивается, не ощущает в отдельности колени, бедра и пятки. Тихон понятия не имел, где находится реактор, и как устроены траки. Ему нужно было подойти к кочке с голым, засохшим кустом, и он к ней ехал – с той скоростью, которая его в данный момент устраивала.