Война мертвых Прошкин Евгений

– Будут тебе ноги, курсант, – вмешался Егор.

– О-па! – сказал кто-то рядом, настолько близко, точно голос звучал в нем самом. – Ты, что ли, сладенький? Снова вместе!

– Тебя здесь только не хватало.

– Эй, разговорились! – одернул их Игорь.

– Ну что же он грубит водителю? – жеманно протянула Марта.

– Нет, так дело не пойдет. Экипаж! – рявкнул лейтенант. – Доложить обстановку!

– Атака противника, семнадцать аппаратов типа «муха», – скороговоркой произнесла Марта.

– Уничтожить. Даю вам тридцать четыре секунды.

Танк пробежал несколько метров и мгновенно развернулся – именно так, как хотел Тихон. Марта появилась на полигоне только что, однако успела не просто сосчитать мух, но и оценить их расположение. Благодарить ее было некогда – летательные аппараты кинулись врассыпную, и Тихон одиночными плевками поджег сразу пять или шесть.

– Не обольщайся, сладкий, – мурлыкнуло в мозгу. – Когда останется одна штука, придется погоняться.

Говоря это, она отскочила назад, и мухи вновь оказались в стороне. Тихон наугад ударил по скоплению – небезуспешно, судя по тому, что пяток угловатых машин повалился на своих остывающих собратьев.

Ну да, сообразил он, это же специальная программа для убогих.

Танк постоянно передвигался по полигону, всякий раз выбирая для стрельбы наилучшую позицию. После каждого скачка в поле зрения попадала пара мух, так что Тихону и не было нужды поворачивать башню. Марта словно читала его мысли.

– Отстань ты со своими мыслями! – тут же отозвалась она. – Вон еще одна сволочь, а у нас всего шесть секунд.

Последняя муха изобразила что-то вроде мертвой петли и, выйдя из пике над самой землей, устремилась в серую даль.

– Четыре, – проскрежетало рядом. – Четыре секунды.

Танк наклонился назад, на какой-то миг замер и бросился следом. Муха летела так низко, что порой скрывалась за ближними холмами, и тогда Марта возбужденно прибавляла скорости. Воздух между близко посаженными стволами тревожно гудел и давил на лобовую броню тугим, осязаемым потоком.

Сорвавшись с очередного трамплина, танк взмыл на несколько метров, и Тихон инстинктивно съежился в ожидании удара.

– Ничего тебе не будет, трус! Три секунды осталось.

За пригорком развернулась идеальная равнина. Муха неслась впереди, порывисто меняя высоту и направление. Издали она и впрямь выглядела как насекомое: черная, едва различимая точка, которая сама толком не знает, куда летит.

Нет, не попаду, решил Тихон. Нереально. Пусть Игорь даст другое задание. Это же только разминка. Затянулась она что-то.

– Чего ты канителишься? – недовольно спросила Марта.

– Все равно промахнусь, – бессильно ответил Тихон самому себе.

– Ты что, гаденыш, кару захотел? Три балла захотел? А я тут при чем? – взвизгнула она. И вдруг внутри, прямо под черепной коробкой, взорвалась. – Стреляй, сладкий, время!

Тихон тупо посмотрел на недосягаемую муху и послал ей вдогонку вялый голубой клубок – исключительно для очистки совести.

– Ну вот, трусишка, – умиротворенно заметила Марта.

На горизонте неярко полыхнуло, и в следующую секунду к небу потянулась жидкая струйка копоти. Танк остановился. Вокруг расстилался ковер нетронутой травы, и хотя она была болезненно чахлой и больше смахивала на гнилостный лишайник, контраст между ней и завалом угробленных конкурских машин был огромным.

– Сентиментальность – признак жестокости, – проворковало в ушах.

– Заканчиваем, – сказал лейтенант. – Отлипай.

– Кто?

– А, вас же двое. Ты, Марта. Пускай стрелок понаблюдает со стороны.

На Тихона тотчас нахлынула тоска. Душу вывернуло наизнанку и опалило таким горем, что он чуть не завыл. Жизнь представилась черной трубой, и эта труба была закольцована. Никакого просвета. Вечное страдание. Бесконечная мука.

Так она отлипала. Это был ее способ борьбы с собой – кажется, из всех возможных путей Марта избрала наиболее трудный.

Тихон завороженно следил за тем, как где-то рядом, почти в нем самом, зарождается и крепнет осознание полной бессмысленности бытия. В этом роковом открытии было столько обреченности, что выход нашелся сам. Существование – пытка. Избавление – смерть.

Предчувствие скорой гибели все обострялось и вскоре овладело им полностью. Тихон вообразил, каково сейчас Марте, если даже индуцированное переживание было достаточно сильным, чтобы он решился на непоправимое.

Он прислушался к ощущениям и, проникнув сквозь тонкую трепещущую мембрану, утонул в бездонном омуте скорби. Марта терзалась и сходила с ума. Она рвала себя на части и проклинала. Она уже не жила, и Тихон не понимал, что ее удерживает от завершающего шага.

В чужом мире он пробыл совсем немного, какую-то долю секунды, но этого хватило, чтобы нервы сдали, и из его сознания вырвался дикий беззвучный крик.

– Куда ты суешься? – прошипела Марта, снимая датчик.

– Это можно было закончить быстрее.

– Быстрее? – усмехнулась она. – Иногда спешка все портит.

Тихон залился краской и опустил глаза. Ему показалось, что оба офицера смотрят на него с жалостью и презрением.

Марта с позволения лейтенанта ушла, и в классе сразу стало как-то пусто. Егор сосредоточенно разглядывал свой пульт, Игорь, покачивая ногой, сидел на стуле в углу.

– Ну что, курсант, скажешь? – ни с того ни с сего спросил он.

Тихон почесал затылок – жест глупый и необязательный. Он ждал каких-то слов от лейтенанта, а сам ничего говорить не собирался.

– Поздравляю, – многозначительно улыбнувшись, произнес Игорь.

– Ну, точно второй Алекс, – затянул старую песню капитан.

– Я думал, после тренировочной программы будет тир.

– Это и был тир, последний уровень.

– Откуда последний, от конца?

– Слушай, ты ведь уже допер, правда?

– То есть… прилипающие заряды – это…

– Вранье. Прекрасно отстрелялся, и без всяких ухищрений.

– Помнишь, как ездить учился? – спросил капитан. – Не руками и ногами, а головой, голово-ой. – Для убедительности он потыкал себя пальцем в лоб.

– Раньше ты приказывал пушке выстрелить, а теперь приказал попасть, – добавил Игорь. – Совсем разные вещи.

– А что же вы до этого?..

– До этого ты не верил. И не боялся. И злость в тебе была, как в интеркино, нарисованная. Не волнуйся, стрельба у всех тяжело идет. Анастасия, например, еще дольше в тире проторчала.

– Когда ее прислали в Школу, она была значительно моложе, – засмеялся Егор.

– И Марта не сразу научилась. Кстати, как тебе ее соседство?

– Непривычно. Думаю, что надо развернуться, – она разворачивается.

– Все потому, что она стрелять умеет. Ей не хуже тебя известно, куда и когда ехать.

– В мозги ко мне влезала…

– Так ведь и ты к ней – тоже. Справедливо, разве нет?

– Влезал, да, – с отвращением проговорил Тихон. – Больше не буду. Она же больная, Игорь, совсем больная! Тогда, перед самоликвидацией… она этим наслаждалась! Тем, что такая несчастная, что с жизнью расстается. Просто балдела! И в этом еще было что-то физиологическое, сексуальное даже.

– Ты ей оргазм сломал, вот она и вылетела, как фурия. Вы, курсанты, все немножко помешанные, каждый на своем. Мы уж привыкли. Для того и убиваем в вас все личное, чтоб друг друга не травмировали. Представляешь, сколько у нее за тридцать лет жизни накипело? Если она на тебя это выплеснет…

– Игорь, пора клубнику вынимать, – сказал капитан. – Для первого раза хватит.

– Как у них?

– В пределах нормы, – кисло отозвался он. – Середнячки.

Капсулы одновременно открылись, и лейтенант поспешил к ним. Курсанты в гробах растерянно шевелились, сонно моргали и боязливо трогали датчики. Первым очухался не в меру активный Филипп.

– Ну-у!.. Во-о!.. – Замычал он, выпрыгнув из кабины.

– Построились, – скомандовал Игорь.

– Нет, ну три руки! Три ноги! – не унимался лысый, все толкая в бок усатого начальника.

– Заткнулся! – прикрикнул лейтенант. – Школа держится на дисциплине, ясно? Тихон, шел бы ты отсюда. У меня здесь воспитательный процесс.

Идти Тихон не мог – он празднично вышагивал. Улыбался не таким уж мрачным стенам, по-детски непринужденно размахивал руками и страстно желал встретить хоть одну морду, чтобы взглядом, гордой осанкой, движением подбородка показать, что у него получилось.

Он смог, он преодолел. Дальше будет легче. Сто занятий, двести – не важно, мастерство – дело наживное. Он отточит. Станет самым лучшим. Не ради наград и почестей, а просто потому, что не владеть собственным телом стыдно. Иметь шесть орудий и не завалить какую-то медузу – противоестественно.

Свернув в свой коридор, Тихон увидел Марту. Она сидела в той же позе, что и в прошлый раз: прислонившись спиной к створу и широко разведя колени. Мягкие пятки ботинок упирались в крутую задницу, словно демонстрируя доступность этого прикосновения.

– Чего приперлась? – угрюмо спросил Тихон.

– Да вот, соскучилась.

– Вали отсюда.

– Фу. Я, может, в гости к тебе. Мы ведь кой-чего не закончили.

– И даже не начинали.

– Сладенький, милый мальчик, – произнесла она с ударением. – Неужели ничего не хочется изменить?

– Для этого нужна женщина, – ответил Тихон. Щурясь, скребя ногтями ремень, но не отворачиваясь.

– Ну и дрянь же ты! – с лютым восхищением воскликнула Марта и быстро пошла прочь.

Тихон смотрел ей в спину до тех пор, пока она не исчезла за поворотом, и только потом, удовлетворенно крякнув, открыл кубрик.

Универсальная печь, нарушив изуверскую традицию, накормила его нормальной едой. Что-то подсказывало Тихону, что диета осталась в прошлом – навсегда. Он заказал угря с жареной картошкой и, немного подумав, грибы. Из бункера выехала металлическая плошка с длинной прямой ручкой, наполненная какими-то пластинками, напоминающими мелко порезанные яблоки, только не сладкие.

– Не сладенькие, – выразительно произнес Тихон, обращаясь к потолку.

Поев, он попытался выпросить у печки то, чем поил его лейтенант, но после долгой паузы получил стакан горячего чая.

Белый экран в стене самовольно включился и объявил, что Тихону возвращен допуск к некоторым каналам интервидения. Это событие было более значительным, чем расширение меню, – ему определенно намекали, что статус неблагонадежного с него снят.

Он мстительно погасил монитор и, не раздеваясь, улегся на кровать. Спать Тихон не собирался, для этого он был слишком возбужден. Однако помечтать ему не дали: через пару минут экран снова засветился, и диктор потребовал срочно прибыть в помещение для наказаний, адрес такой-то.

Столь оживленное движение в проходах Тихон видел впервые. Он мог бы и не следить за стрелками на полу – все курсанты шли в одном направлении. Влившись в молчаливый поток, Тихон некоторое время разглядывал попутчиков, пытаясь отыскать среди них ту пятерку, что однажды встретилась ему по дороге в класс. Зачем? Этого он сказать не мог, просто обилие незнакомых лиц его угнетало.

Посреди большой, ярко освещенной комнаты возвышался постамент с койкой. На ней, между четырьмя угловыми мачтами, корчился бритоголовый Филипп. Он что-то кричал и энергично тряс башкой, но зрители взирали на него равнодушно и даже с некоторым злорадством.

Тихон занял место за изголовьем, отсюда был виден только идеальный шар голого черепа и дюжие плечи. Когда все собрались и замерли, вперед вышел Игорь.

– Курсант Филипп, кубрик сорок пять – шестьдесят восемь, в Школе с две тысячи двести девятнадцатого года. Совершил действие, противоречащее здравому смыслу. Назначается кара в три балла.

– Три – это халява, – пробормотали рядом.

Филипп выгнулся дугой, но тут же распластался, точно придавленный прессом. Тихон исподлобья оглядел зал – полное равнодушие. Некоторые вообще не смотрели на койку, а, скучающе притаптывая ножкой, так же как и он блуждали взглядом по безразличной толпе.

Если б Тихон сам не испытал кары, он, возможно, и не понял бы, в чем она заключается. Здоровый парень неподвижно лежит на плоской кровати, а сто человек, набившиеся в комнату, смиренно стоят вокруг. И только память о неимоверной боли да еще, может быть, странный румянец, разбежавшийся от сияющей макушки Филиппа, говорили о том, что сейчас терпит молодой курсант.

Интересно, в чем его вина, отстраненно подумал Тихон. Неужели тоже разыскивал родственников?

Наконец процедура закончилась. Двое сержантов подняли неподвижного Филиппа и вынесли в коридор. Остальные с видимым облегчением направились следом, но у ворот возникла какая-то заминка, и люди вернулись обратно.

К койке вели еще одну жертву, это была высокая, неестественно худая девушка с плоской грудью и некрасивым лицом.

Какой-то человек в форме лейтенанта вышел вперед и объявил, что ее зовут Маргаритой, в Школе с две тысячи двести девятнадцатого года, и так далее. Карали ее все за то же противоречие здравому смыслу. В чем оно заключается, лейтенант не пояснил, да это никого и не волновало.

Из-за слабого здоровья Маргариту приговорили к одному баллу, поэтому длились ее муки недолго. За ней притащили третьего, и по залу разнесся нетерпеливый ропот. Тихон пожалел, что не устроился в заднем ряду, – особо опытные зрители незаметно кемарили, облокотившись на стену.

Всего наказанию подверглись пятеро. Тихон, конечно, им сочувствовал, впрочем, не так уж и сильно. В конце концов, никто из них не получил четырех баллов, а если б и получил, то какое ему дело? Он смертельно жалел потерянного времени. А людей ему почему-то было не жаль. Его это не касалось.

Тихон ожидал, что после победы на полигоне в его жизни что-то переменится, но если не считать питания и развлекательных программ по интервидению, то все осталось по-прежнему. График занятий был таким же кошмарным, правда, Тихон незаметно вошел в ритм, и научился использовать каждую минуту передышки.

Он все так же проводил время на полигоне, с той только разницей, что теперь стрельба доставляла ему настоящее удовольствие. Уничтожать машины конкуров было так же легко и приятно, как мчаться на полной скорости по кочкам.

Вскоре ему показали другие виды ландшафтов – в коллекции симулятора их было более ста – и Тихон вновь учился: сбивать мух поврежденной пушкой, распознавать мины-хамелеоны, выбирать на местности удобные огневые точки.

На одном из занятий лейтенант сказал ему, что собирается выполнить давнее обещание. Предчувствуя очередную каверзу, Тихон сразу после влипания изготовил орудия к стрельбе, но осмотревшись, пришел в неописуемый восторг: острота восприятия неожиданно выросла на несколько порядков. Зрение стало объемным и панорамным. Теперь Тихону незачем было оборачиваться, чтобы увидеть происходящее за спиной, а стоило ему сосредоточиться на каком-нибудь удаленном объекте, как тот начинал стремительно наплывать, увеличиваясь в размерах. Кроме этого ему включили радары, и теперь он ощущал мир во всех мыслимых спектрах. Это было похоже на внезапное прозрение.

Безответные мишени превратились в реальных противников – искусно маневрирующих, действующих по общему плану, а главное, стреляющих. Иногда Игорь сам ложился в одну из капсул и составлял ему компанию, однако чаще Тихону приходилось воевать в паре с Мартой. Они попеременно выступали в разных ролях, но бывало и так, что лейтенант менял их местами прямо в бою.

Однажды Тихон застал в классе всю группу, что случалось достаточно редко. Лейтенант невнятно порассуждал о координации действий и без дальнейших объяснений указал на кабины.

Полигон был новым, но чертовски напоминал что-то уже не раз виденное. Пологий холм, расшитый ярким цветочным рисунком, темно-зеленая стена хвойного леса и молодая посадка березок, за которой вспыхивали и волновались солнечные зайчики от близкой воды. Тихон невольно поискал двухэтажный домик, укрывающий платформу переноса, но никаких строений вокруг не было. Озеро за склоном могло называться не Нежень, а как-то иначе, возможно, этот пейзаж вообще был скопирован не с Земли, но Тихон испытал странное щемящее чувство, похожее на окончательное расставание с чем-то дорогим. Это казалось удивительным, поскольку ничего дорогого у Тихона никогда не было.

Он снова занимал субъект стрелка, на месте же водителя появилась новая личность, разительно отличавшаяся и от Игоря, и от Марты. От соседа по КБ веяло ледяным спокойствием человека, поставившего на жизни большую жирную точку. Если на свете и существовал кто-то, кому действительно на все наплевать, то это был он, напарник.

– С чего ты взял, что я какой-то начальник? – прошелестело рядом, хотя после влипания всякая необходимость в словах отпадала.

Усатый имел модное имя Зенон и сроду никем не командовал. Он и своей-то судьбой толком не мог распорядиться, поэтому…

Тут Тихон наткнулся на глухую стену, за которой серела пустота – намеренно созданный барьер, старательно оберегаемый хозяином.

…поэтому Зенон и пришел в Школу.

– Извиняюсь, – смущенно молвил Тихон. – Я не хотел вторгаться.

– Пустяки. У нас у всех такие стены, даже у Игоря, ты заметил?

– Ладно, отвлеклись. Старайся не мять траву, хорошо?

– Ты же сам сказал: слова не нужны.

Тихон обратил внимание на радар. Кроме надвигающейся армады не идентифицированных конкурских машин поблизости находилась еще одна с теплой меткой «свой».

– Пока связь доступна, договоритесь о совместных действиях, – посоветовал лейтенант.

– Экипаж Марта – Филипп просит сверить позиции.

Так, значит. «Марта – Филипп». Уже спелись, достигли гармонии. Шустрые ребята.

– Зенон, ты радар видишь?

– Какой радар?

– Понятно. Давай к лесу. Держи вон на ту сломанную елку.

– Что такое «елку»?

– Вот, черт! Как же мы с тобой воевать-то будем? Короче, влево. И быстро!

– Тихон, спишь, что ли? Это Марта. Шестьдесят шесть целей, одни блохи. Расстояние – двадцать километров.

Он на мгновение соединился с локатором – шестьдесят шесть светлячков, не считая белого пятнышка. Стая поделилась на три части и начала расходиться в стороны.

– Клиньями пойдут. Лобового не получится.

– Сама вижу. Предлагаю встать под деревьями, спиной к спине, так дольше продержимся. А, ты уже…

Зенон несся по лугу с восторгом вырвавшегося из больницы ребенка. Чаща, у которой ждала Марта, приближалась со скоростью не менее двухсот. О лютиках-ромашках речи не было: траки перемалывали цветы в кашу, и оставляли позади широкие черные борозды. Порыв ностальгии незаметно прошел, на смену ему явилось что-то более важное и весомое: боевая задача.

Два звена образовали короткие дуги примерно в километре от леса и сходу, едва рассредоточившись, пошли в атаку.

В настоящем сражении конкуры вряд ли могли позволить себе такую роскошь: шестьдесят шесть броневиков против пары танков, но Егор, видно, решил не скупиться.

– Тихон, мы уже герои! – задорно крикнула Марта. – Сколько гадов на себя вызвали!

От ее танка протянулись пунктирные линии, и в левом ряду засверкали оранжевые разрывы. Не желая отставать, Тихон открыл шквальный огонь из всех орудий. Толстые голубые канаты, выпростанные большими пушками, он старался направлять так, чтобы поразить сразу две машины. Ему приходилось держать в голове около десяти целей, но это почему-то было совсем не трудно.

Третья группа промчалась почти вплотную к танкам – стальная шкура Тихона зазвенела от мелких, но глубоких укусов.

Выстрелом он зацепил колесо предпоследней блохи, и она, клюнув, воткнулась в землю. Следовавшая за ней вильнула в сторону, но слишком поздно, и машины, сминая друг друга, слиплись в большой рваный ком.

За спиной с треском рухнуло высокое дерево. Крона вылетела вперед и еще долго раскачивалась, осыпая землю иголками.

Двадцать броневиков сделали круг и присоединились к редеющему фронту. Тихон и Марта синхронно исторгли по четыре ветвистых струи, и ни одна из них не прошла мимо – восемь блох распались на куски и покатились, брызгая горящими внутренностями.

– Браво, – сдержано похвалил лейтенант.

Чем ближе подбирались броневики, тем ощутимее становились уколы от их ускорителей. Зенон неистово маневрировал, поэтому больших отверстий в их танке пока не насверлили, но маленьких было великое множество. Тихон уже перестал видеть довольно широкий сектор – частицы ртути перебили несколько нервов, идущих от объективов к командному блоку. Вертеть башней времени не было, поэтому все, что находилось справа-сзади, он воспринимал лишь в радиодиапазоне – спасибо, локатор еще кое-как работал.

С Мартой связи не было – капитан любил, чтоб задание выполнялось с надрывом, – но Тихон и без этого знал, что дела у нее неважные: из шести разрядников стреляли только два, да и то не всегда удачно.

Оставшиеся пятнадцать блох продолжали наступать, планомерно превращая Тихона в худую жестянку. Очередная капля ртути повредила накопитель, и малые орудия замолчали.

Десять блох. Радар выскользнул из сознания, будто его там и не было. Выключился еще один зрительный сектор, и Тихон окончательно окосел. Появилось новое тревожное предчувствие: конкуры кромсали броню.

– Зенон! Двигайся!

– Все, траков нет.

Жиденький залп – две машины в огне. Марта плюнула в ближнюю блоху слабо светящимся сгустком – и не попала. Дальше на нее рассчитывать нельзя.

Еще выстрел – еще две машины. Нет, в одиночку не справиться. Шесть блох, и его уже почти распилили. У Тихона возникло непреодолимое желание посмотреть, что происходит с Мартой, и он, теряя последние секунды, обернулся. На этом механизм заклинило, и Тихон потерял возможность видеть своих врагов.

Корпус Марты покрывала оспа мелких раковин. Башни пересекали бесчисленные шрамы, а одно из главных орудий было срезано по длинной диагонали.

– Пора заканчивать, – сказал лейтенант. – Отлипайте.

Тихон не понял, кого Игорь имеет в виду, – оба экипажа или его с Зеноном. Чтобы подать хоть какой-то знак, он шевельнул пушками. Марта ответила тем же. Она все еще находилась в танке, и Тихон этому обрадовался. Теперь он мог осуществить то, что задумал в самом начале. Ведь не из тактических же соображений он приказал Зенону гнать к лесу. Совсем из других.

Тихон впился взглядом в поверженную Марту – чтобы налюбоваться на ее гибель, ему не хватило бы и вечности. Он дождался, пока ртутная игла не достигнет самого сердца, и тяжело выдохнул в сторону Марты. И, уже угасая и погружаясь в холодный мрак, удовлетворенно отметил, что сжег суку дотла.

– Опять ты со своими фокусами?! – разъяренно крикнула она, выбираясь из капсулы. – Игорь, он же бешеный! Тебе что, идиот, КБ разрушили?

– Не успела, да? – осклабился Тихон. – Ничего, в следующий раз наверстаешь.

– Так, заткнулись! – велел лейтенант, поднимая руки. – Воевали отлично, всеми доволен, а теперь вон отсюда. И учтите: за драку у нас полагается пять баллов.

Марта тряхнула волосами и выскочила в коридор. Филипп, как теленок, поплелся за ней.

– Еще что-нибудь подобное повторится – вернешься домой, – улыбаясь, пригрозил Игорь. – Своих убивать нехорошо, ясно, курсант?

– Даже мертвых?

– Свободен, говорю.

– Мне понравилось, – поделился Зенон, выходя из класса. – Я про блох. У меня вот не получается. Наверное, придется служить водителем.

– Тебе не позволят, – успокоил Тихон, прибавляя шаг.

Зенон был ему симпатичен, но не настолько, чтобы ради знакомства жертвовать сном.

Есть Тихон не хотел. Как только печь согласилась выполнять любые заказы, интерес к еде пропал, а потребность организма в калориях из-за лежачего образа жизни была мизерной. Лишь мягкое и вкусное слово «вотка» кормилица по-прежнему игнорировала, издевательски поднося то чай, то взбитые сливки.

Тихон поплескался в санблоке и, обсохнув под обжигающим ветром, стер с зеркала остатки пара. За прозрачной границей начиналась точно такая же комната, отделанная под розовый камень, и в этой второй комнате кто-то стоял.

Светлая шевелюра отросла неимоверно, но поскольку привычки расчесываться Тихон так и не приобрел, волосы свалялись в космы и лежали кое-как. Иногда они сползали на лоб, и тогда он нервным движением закидывал их куда-то назад, не слишком беспокоясь, как они там устроятся.

Фигура, и прежде далеко не атлетическая, стала приобретать какие-то стариковские пропорции. Ноги удлинились, и на них четко выделились коленные суставы. Руки тоже похудели. Если раньше Тихон все же мог найти у себя жилку, названную в анатомическом справочнике бицепсом, то сейчас она и вовсе растворилась. Под кожей прощупывалась мягкая масса невостребованных мышц, болтающаяся вокруг тонкой кости. Лесенки ребер нисходили в плавную впадину – Тихон отметил, что скромное брюшко ему бы не помешало, по крайней мере, тело не было бы таким извилистым.

Он переместил взгляд еще ниже, под отсутствующий живот, и некоторое время постоял, оценивая отражение. Здесь все было в порядке. Общий физический упадок не коснулся только двух вещей, в том числе – лица.

Разыскав на полках шлем-парикмахер, он состриг волосы почти под корень, так, чтобы едва отличаться от сверкающего Филиппа. Затем, напевая что-то из прошлого века, Тихон вернулся в комнату и потребовал запеченного поросенка. И заставил себя его съесть. Всего.

Не успел он, осатаневший от обилия жирной пищи, заснуть, как раздался вызов в класс. На сборы и дорогу ему отвели самый минимум, и Тихон встревоженно бросился к ботинкам.

Марта жила ровно между его кубриком и классом, и он свернул раньше времени. Тихону показалось крайне важным проверить, вызвал ли Игорь его одного, или всю группу.

На стрелке «62» лежал прямоугольник желтоватого света – комната Марты была почему-то не заперта. Борясь с мнимой порядочностью, Тихон прижался к стене и сделал несколько маленьких шажков, пока ухо не приблизилось к открытому проему. Он вообразил бесстыдную картину совокупления Марты и Филиппа, и невольно дорисовал к ним третьего – себя. Любопытство смешалось с возбуждением, и он вдруг испугался, что его застанут врасплох. Отшатнувшись от створа, он уже собрался бежать в класс, как вдруг расслышал приглушенный плачь.

Это была она. Кроме того, что в кубрике Марты вряд ли станет реветь какая-то другая женщина, он узнал ее голос. И ее вздохи. Марта плакала очень тихо, осторожно всхлипывая и без умолку пришептывая. Можно было подумать, что это обычные бабьи причуды, если б не створ, который она забыла опустить.

Тихон немного постоял и, будто это что-то значило, будто кто-то за его спиной мог это прочитать, медленно вывел пальцем на матовой поверхности: «ПЛАЧЬ, СУКА».

– Ты опоздал! – возмущенно произнес лейтенант. – Они на тебя рассчитывали, ясно?

Тихон дико осмотрелся – семь пустых капсул. Капитан нервно гладил закругленный бортик пульта и вдруг, не выдержав, вскочил.

– Быстрее, ну! Упустим же!

– В кабину! – приказал Игорь. – Продержишься три минуты – получишь приз, – добавил он, судорожно подталкивая Тихона в задницу.

– Что случилось-то?

– Сам увидишь, – сказал Игорь и, уже захлопывая крышку, бросил. – Это не полигон.

Шар – тяжесть – холод – клубника. Тьфу…

Взрыв слева разнес скалу вдребезги. Нет, не вдребезги – в пыль, отстраненно уточнил Тихон, уворачиваясь от шквала осколков. На мгновение воздух превратился в серую муть. Губчатая структура, высокое содержание извести, зачем-то отметил Тихон. Откуда я знаю про известь? А черт ее…

Из мглы вынырнули две ракеты. Тихон подавил желание спрятаться за треснувший валун и принялся исполнять дурацкую пляску: влево-вправо, влево-вправо. Когда дистанция сократилась до ста метров, он остановился посередине и резко бросился вперед. Глубокие ямы, вырытые траками, вздыбились фонтанами черного шлака.

Радар показал новый залп – борзые птахи вертелись вокруг невидимой оси, и угадать, какая из них долетит первой, было невозможно. Умные, твари, азартно подумал Тихон. Он заехал под огромный камень и за секунду до взрыва сделал рывок назад. Две ракеты воткнулись в обломок скалы, третья обогнула его сверху и выдрала за ним полтонны грунта.

Тихон тут же нырнул в воронку и завертелся на месте, врываясь в мягкую почву. Песок и комья глины обрушились гулким дождем, засыпая его по самую башню. Если на поверхности что и осталось, так это невзрачный холмик. Ну, родные, не станете же вы палить по куче земли!

Беспокойно пискнув, напомнил о себе радар. Тихон попытался сосчитать машины конкуров – около двадцати единиц, и это без тех слонов, что уже показались на пределе видимости. Слоны не волнуют, пронеслась спасительная мысль. Ему нужно продержаться только три минуты. Постой, почему так мало? Война за три минуты не кончится!

Двадцать три легких броневика и одиннадцать мобильных крепостей, доложил радар. Ладно. Он аккуратно повращал объективом и, отвалив мешавший камешек в сторону, включил оптику. Осязать мир локатором было непривычно и уж больно тоскливо.

Обследовав местность, Тихон впал в короткое оцепенение – вокруг стояли десятки танков и утюгов УТ-9, но все они были неподвижны. Приглядевшись, он заметил, что машины покалечены. Некоторые были иссечены порезами от электромагнитных ружей, из других вылезали нераспустившиеся бутоны взорванной обшивки. На маленькой площади сконцентрировалось огромное количество земной техники, но имя ему было – кладбище.

Убедившись, что чужой взгляд-пеленг отсутствует, Тихон медленно повернул малую башню на девятнадцать градусов. Только бы грунт не осыпался. Затем проверил расстояние до ближайшего слона – далековато, но если длинной-предлинной очередью, то можно и прожечь.

Тихон знал, что ему не выбраться. Вон, по земле уже скачут нетерпеливые радуги широкоспектрального поиска. Пока они ищут только обломки, не догадываются, гады, что он жив-здоров, но скоро кому-нибудь придет в голову прощупать воронку, и тогда – не плачь, Марта, будь счастлива с Филиппом.

Тихон смирился с тем, что жизнь подходит к концу, но как ни странно, особо не расстроился. Он подкорректировал прицел и снова обратился к радару. Лить слезу и произносить скорбную речь не хотелось, а хотелось только одного: залепить вон тому слону долгой голубой струей в наиболее уязвимое место, аккурат под главное орудие. В принципе, он давно всех простил, но загнуться в одиночку не позволяла гордость.

Он обождал еще немного и, уловив стальной шкурой холодок инфракрасного внимания, сделал сильный выдох. Ничего.

– Действуй, – сказал лейтенант где-то в дальних извилинах. – Переключаю на стрелка.

Тихон почувствовал, как наливается силой накопитель, как радостно гудят, предвкушая хороший удар, пушки. Да это же эрекция, обалдел он. Самая настоящая! Где ты, Марта?

Он последний раз сверил прицел, но радар уже празднично мигал роем выпущенных по нему ракет. Тихон кинул на разрядник все, что имелось в наличии, и в это мгновение стая голодных пираний порвала стальную плоть на части. Он испытал что-то вроде полета – возможно, это возносилась душа машины, и его по ошибке втянуло в маленький невидимый смерч.

Тихон лежал в кабине. Ни разбитой скалы, ни обреченного слона – лишь невесомый датчик на лбу и загадочное лицо Игоря над капсулой.

– Поздновато мы с пушкой, – сказал Тихон.

– Ты серьезно ее чувствовал? – недоверчиво спросил лейтенант.

– Только выстрела не получилось.

– Какой выстрел? Ты же был в субъекте водителя.