Война мертвых Прошкин Евгений

Тихона тогда развеселило, как представился в Лагере вербовщик. Он сказал: «я склероз». И сбросил воспитателю память на семь минут. Совпадение просто фантастическое. Впрочем, теперь уже ясно, что никакое это не совпадение. Их сбрасывают, в массовом порядке. Не «до жопы», конечно, как курсантов-недоучек, мягенько – от тридцати до пятидесяти часов, чтоб все необходимые навыки остались. Что же из них вымарывают? Что они такое могли узнать – и неуловимый Карл, и зоолог-гуманист Зенон, и он, Тихон? Находиться на разных Постах, и узнать почти одновременно!

– Сто семнадцатый, дельные советы игнорировать не следует, ясно? – спокойно сказал Игорь, и Тихон спохватился, что думает в открытую, на весь эфир.

Экипажи подавленно молчали – либо сочли его сумасшедшим, либо еще что.

Операторы перистов уже отлипли, и за чертой города крестом темнели пять кострищ. Крылатые любили, чтоб все было аккуратно и симпатично. Даже смерть.

– Чего приуныли? – с показной бодростью спросил Тихон. – Возражения против второго рейда имеются? Нет? Тогда пошли!

– Имеются, – нерешительно вякнул Филипп.

– А ты права голоса лишен, – заявил он, и стрелок покорно согласился. – И чтоб обязанности свои выполнял!

Филипп не издал ни звука, лишь мысленно кивнул и совсем поник.

Танки привычно построились в колонну, и дефективный, встав на случай обнаружения мин, во главе, тронулся с места. Вторая машина выждала, пока он не отъедет на безопасное расстояние, и отправилась следом.

В спешке нужды не было, поэтому отряд набрал среднюю маршевую скорость и, поделив диапазоны, раскинул по окрестностям сеть интенсивного внимания. Всех смущало одно и то же: полтысячи трупов – и никакого возмездия. Если конкуры так легко относятся к жизни своих сограждан, то ради чего они воюют?

– Ноль девяносто девятый, – позвал Тихон. – Игорь, ответь.

– Я надеюсь, ты хорошо подумал, что можно и чего нельзя говорить в эфире?

– Не напрягай. Меня же не выгонят. Такие операторы, как я, на вес золота. В худшем случае подвергнут каре. Кстати, я до сих пор не понял, за что ты меня тогда наказал.

– Да ни за что, – благодушно отозвался Игорь. – Традиция такая: каждый должен через это пройти, иначе не будет страха. Сейчас тебя легко удержать в рамках, ты привязан к машине. А раньше, когда еще только учился, нужен был бич. Слишком много внутренней свободы – это нехорошо. Это разъедает дисциплину, ясно?

– Так мои поиски родственников ни при чем?

– Повод. Кто у тебя напарник – сто тринадцатый? Спроси, чем заслужил кару он.

– Смешал морковную пасту с яблочной, – буркнул Филипп. – Все равно дерьмо, но так хотя бы есть можно.

– Забавно. Одинаковые наказания и за кулинарные эксперименты, и за выход в интервидение.

– Филипп получил на балл меньше, – возразил ради справедливости Игорь. – Но я же говорю: под кару попадали абсолютно все.

– И ты?

– И я.

– Интересно, как ты мог провиниться.

– Так же, как и ты. Молодой был, глупый. Озарило про сестер-братьев, вот и сунулся в общую сеть.

– Ну и?.. Нашел?

– Нашел, – сказал он с усмешкой. – Четыре балла на нейровибраторе. А, ты про это? Не знаю, больше желания не возникало. Мне мой лейтенант тогда мозги запудрил, я и поверил. И сейчас верю. Так удобней.

– Во что веришь? – не понял Тихон.

– В смерть биологических родственников. Стандартная школьная версия: мы умерли для них, они умерли для нас. Никто никого не ищет, а курсант получает дополнительную мотивацию.

– Постой… Значит, то, что ты рассказал про мою мать…

– Естественно.

– И не исключено, что она жива… – задумчиво произнес Тихон.

– Очень может быть, – равнодушно молвил Игорь. – Только тебе это зачем?

– Мамы, папы… Сто семнадцатый, а почему бы тебе прадедушку не откопать? – хохотнул кто-то из операторов. – Повесишь его черепушку в кубрике. Зато как занимательно! Люди удивляются, а у тебя гордость: родня, все-таки. Гены-фигены, и так далее.

– Ой, как смешно! – огрызнулся Тихон, но спорить не стал: тема была закрыта. Он пока еще не представлял, как поступит: возобновит поиски или махнет на них рукой. Если честно, то конечно же, это было блажью. Вся Конфедерация живет без родителей, и ничего, одному ему неймется.

Все – это все, упрямо подумал Тихон. Они существуют отдельно.

Плавный подъем закончился, и за холмом показался конкурский поселок, который уже без преувеличения можно было назвать городом. Какая-либо система в расположении улиц отсутствовала – узкие проходы начинались где придется и, пропетляв около сотни метров, упирались в глухие стены. Низкие дома были построены по тому же принципу, что и в первом селение и, скорее всего, из того же материала.

Это обстоятельство Тихона особенно порадовало: земляные хижины рассыпались от первого же сильного толчка, поэтому никаких трудностей, кроме пылевой завесы, в бою не предвиделось. Затем он вспомнил, что стрелок обещал прекратить саботаж, и настроение поднялось еще больше.

– Ты готов?

– Возьми самый крупный план, – вместо ответа попросил Филипп.

Тихон нацелил объективы на ближний квартал и, последовательно увеличив картинку, получил портрет конкура с кульком. Из-под толстой материи выпростались три отвратительно гибких змейки, в которых он угадал верхние конечности.

– Ребенок, – мрачно произнес Филипп.

– Детеныш, – поправил его Тихон.

– Я бы даже сказал, зверек, – вмешался Игорь. – Особь на стадии взросления. Когда вырастет, заберется в кабину какого-нибудь кита и пойдет рубить наших колонистов. Все ясно?

– И в том городе тоже находились дети, – пробормотал Филипп. – В каждом свертке – ребенок. Зачем мы это сделали?

– Сто семнадцатый, высади своего напарника, пусть возвращается на Пост пешком, – пошутил Игорь. – Еще слюнтяи имеются?

– Это не слюни, а элементарная порядочность, – высказался голос, успевший за время операции стать знакомым.

– Назовись, слюнявый, – велел Игорь.

– Шестьсот восемьдесят седьмой.

– Кто с тобой в экипаже?

– Шестьсот двадцать пятый, Петр.

– Твое мнение, Петя.

– Я это… подчиняюсь старшему.

– А сам что думаешь?

– Это… не нужно их убивать. Ну, я про мелких.

– Понятненько.

Игорь выехал из строя и, мгновенно развернув башню, ударил по одному из танков короткой голубой струей. Разряд просверлил броню и, вонзившись внутрь, расплавил основные узлы. Машина конвульсивно рыпнулась вперед-назад, но командный блок уже сгорел, а без него она была мертвой телегой.

– Вот так, шестисотые, – удовлетворенно молвил Игорь. – За неподчинение приказу. Я никого не задел?

– А что, был какой-то приказ?

– А разве не было? Командир! Мы тебя слушаем.

– Приказ, – немедленно отозвался Тихон. – Зверинец должен сгореть.

Увидев, что танки не двигаются с места, он помедлил и слегка удивленно сказал:

– Это все.

Машины перестроились в шеренгу и покатились вниз. Город был лишен не только военной техники, но даже примитивных средств связи и оповещения – конкуры зашевелились лишь после того, как танки стали видны невооруженным глазом.

– Кажется, здесь одни самки, – опять заныл Филипп.

– Ты читал, что написано на сержантском шевроне? – спросил его Тихон.

– «Без жалости», я помню. Но на шевроне было про врагов.

– А это кто? Друзья?

– Невиновные.

– Я тебя последний раз…

– Нет, – быстро сказал Филипп.

Тихон отгородился от него непроницаемой стеной и задумался. Дальше так нельзя. Все имеет свой предел, и терпение тоже. Он, оператор номер сто семнадцать, объединил отдельные экипажи в отряд. Он взял их под свое командование, хотя не очень-то и старался. И он не может справиться с каким-то комплексующим убожеством!

Тихон размягчил перегородку до упругой мембраны и осторожно ступил на территорию личности стрелка. Филипп был уверен, что водитель поглощен ездой, поэтому на защите особо не концентрировался. Вторжение прошло незамеченным, это уже полдела. Тихон полностью погрузился в чужое сознание – никакого сопротивления.

Найдя волевой центр, он нежно к нему прикоснулся и чуть надавил. Жесткий. Для такой дешевки, как Филипп, довольно странно. Тихон собрался с духом и… Это было похоже на влипание в КБ – ничего принципиально нового. Филипп всполошился, но поздно: теперь в нем находились двое. Тихон по-хозяйски осмотрелся и мысленно присвистнул, так, чтобы до Филиппа дошло.

Ага, что тут у нас? Новый узел боли почти сформирован. Из чего? Ну конечно, детоубийство. Быстро он управился. Где он детей-то нашел? Просто мазохист какой-то.

Филипп попытался вытолкнуть его обратно, но безуспешно. Тихон дотянулся до самых сокровенных уголков и вытряс наружу все, что в них накопилось. Богато. Этих переживаний хватило бы на целый Пост, а он морочит себе голову убиенными детенышами. Псих! А что здесь?

– Уйди, – простонал Филипп.

– Стрелять будешь?

– Буду.

– Неискренне. Сам себя обманываешь.

Он нащупал какую-то глубоко запрятанную мыслишку и выволок ее на поверхность. Защитник младенцев оказался вовсе не безобидным.

– Ты что же, гнида, задумал? – медленно спросил Тихон. – Ты меня прикончить решил, да?

– В тебе много зла.

Таиться Филиппу смысла не было, водитель уже вывернул его душу наизнанку и перебрал содержимое; рассортировал, взвесил, но до этого – подержал в своих грязных ладонях. Осквернил.

– Много зла, – повторил Филипп. – Такое говно и в таком хрупком тельце. Я же тебе голову сверну, двумя пальцами. Привык понарошку умирать, но убиваешь-то по-настоящему! Настал твой черед. Что, страшно? Бойся, подонок. Наши кабины рядом, я приметил. Это в танке ты такой могучий, а в жизни щупленький совсем. Сломаю тебе позвоночник, получу полный сброс, и домой. Уже скоро.

– Ты закончил? – осведомился Тихон.

Он неторопливо извлек из Филиппа всю его боль и, многократно умножив, швырнул обратно.

Первое влечение – сравнение размеров – смутная тревога. Лагерь – спор – разбитое лицо друга. Пыльная улица – жалобный писк – тонкий хруст под траками – жидкие внутренности, волокущиеся по земле. Белые зубы – нежный поцелуй – брюки на полу – презрительный смех. Пробуждение – похвала капитана – гордость – забытые подробности – непонимание – страх.

– Тебя это тоже беспокоит, дружище? Провал в памяти. Он был у многих, и никому еще не удалось его восстановить. А что мы там делали? Чем мы занимались все это время? Может, расхаживали голиком перед тысячей женщин? И каждая видела нашу ущербность? Может, мы живьем пожирали конкурских зверят? А может… Эй, эй!..

Филипп выразил облегчение – он снова обрел то, без чего самоликвидация была невозможна. Это не имело точного определения – просто нежелание жить.

– Сейчас побеседуем иначе, – пообещал он. – И никто тебе не поможет. Потому, что я здоровее. И потому, что всем наплевать.

Филипп вцепился в свои мучения мертвой хваткой. Это все, что у него было. Это и был он сам.

– Мышцы остались в кабине, – сказал Тихон. – Борьба здесь совсем другая. Вот такая. Смотри.

Он вырвал волевой центр Филиппа и придавил его камнем исступленного страдания. Вся та боль, что Тихон изведал и вообразил, легла на плечи стрелка.

– Мне плохо, – еле выговорил стрелок.

– А будет еще хуже. Выбирай.

– Что? – с тоской и надеждой крикнул он.

– Инфаркт или инсульт? Вообще-то, заранее не угадаешь. Как получится.

Вспомнив опыт с Анастасией, Тихон вышел за пределы чистой психики и ворвался в область психоневрологии. Пребывание в одном командном блоке с чужой личностью позволило участвовать в ней на физиологическом уровне. Тихон не различал органов, не видел ни сердца, ни мозга, но как их повредить, он знал точно.

– Хочу жить…

– Понимаешь, Филипп, я ведь тоже этого хочу.

Он сделал последнее усилие, и сознание стрелка опало невесомой паутинкой. Филипп все еще присутствовал рядом, но уже в виде какой-то полумертвой субстанции. Тихон отряхнулся и окончательно вытеснил напарника из КБ. С этой секунды танк принадлежал ему одному. Никаких соседей, никаких разногласий. Кто здесь главный? Я!!!

– Сто семнадцатый, что с тобой? – встревоженно спросил Игорь. Судя по интонации, он вызывал Тихона уже не в первый раз.

– Порядок, отвлеклись немножко.

– Решился этот ханжа, или нет?

– Все нормально. Я его убедил.

Тихон произвел пробный залп, и крайнюю хижину смело лавиной синего пламени. Ему удалось! Не совсем точно, но для войны с колонистами приемлемо.

– Он у тебя что, стрелять разучился?

Тихон, приноравливаясь, повернул башни и одновременно поехал зигзагом. Оказавшись в самой неудачной позиции, он послал в город четыре редких очереди из малых орудий и сверился с радаром. Все оказалось не так сложно: тот же полигон, только с измененной задачей. Тысяча неподвижных целей, и еще тысяча – бегущих.

– Пошли, – сказал он.

На поселение наступали семь ровных полос выжженной земли, и все, что в них попадало, немедленно обращалось в пепел. Восьмая машина, потерявшая пушки, отъехала в сторону и принялась методично, дом за домом, разваливать город. По сравнению с другими ее продуктивность была невысокой, но бездействовать экипаж не мог. Стрелок, почувствовавший себя лишним, сокрушенно бормотал о справедливости и, уповая на чудо, теребил разрядники.

– Веселей, а то не соберем! – поторопил Игорь.

Конкуры спешно покидали город. На западной окраине возник огромный караван колонистов и, отливая на солнце блестящими нарядами, потянулся в степь. Как трехногие намеревались спастись на пустом пространстве, было неясно, но они могли разбрестись в стороны, и тогда машинам пришлось бы изрядно поколесить.

Небо расчертили дымные трассы от плазменных разрядов, и на противоположной стороне поселения выросла пыльная стена взрывов. Голова каравана бросилась врассыпную, но сзади напирали новые беженцы, для которых городские развалины были куда реальней, чем спонтанный и не особенно прицельный обстрел.

– Хорошо, очень хорошо, – неизвестно к чему сказал Игорь, и в его голосе послышались новые, ранее не звучавшие интонации. – Всех поздравляю с повышением. В первую очередь тебя, сто семнадцатый. Если, конечно, твой стрелок не возражает, – многозначительно добавил он.

– Ты надеешься, что нас повысят? За какую-то бойню?

– Надеюсь – не совсем подходящее слово. Я уже распорядился. Заканчивайте там! – окрикнул он не в меру увлекшийся экипаж. – Всеми доволен, спасибо.

– Может, пояснишь? – спросил Тихон.

– Меньше знаешь – меньше забываешь. Переодевайся в форму виц-капитана и впредь не болтай лишнего, ясно?

– Чтобы еще чего-нибудь не забыть? Ты сам-то кто?

– Склероз, – отчетливо произнес Игорь, и Тихон непроизвольно шарахнулся назад. – Шучу, сто семнадцатый. Пока – шучу. Да! Горячий привет от Егора, он тебя вспоминает. Ставит в пример курсантам.

– А кого еще ставит? – осторожно поинтересовался Тихон.

– Алекса, разумеется. Которого никогда не было.

«И тебя не будет, если что», – без труда расшифровал Тихон.

«Ладно, – мысленно ответил он. – Крепкий сон и большие эполеты в старости. Я согласен».

– Только что все это значит? – сказал Тихон вслух. – Экзамен?

– Так, одна из промежуточных ступеней.

– На пути к чему?

– Ты начинаешь утомлять, сто семнадцатый.

– А конкуры? Вон их сколько сталось.

– Ничего, другие добьют. Легкая кровь – она всем приятна.

Солнце мгновенно погасло, и Тихон ощутил на лбу врезавшийся в кожу датчик. Его выдернули именно в тот момент, когда Игорь решил, что разговор окончен.

Крышка кабины чуть приподнялась, и в ярко-желтом просвете Тихон заметил чьи-то ботинки. Внезапная мысль о том, что это может быть школьный капитан Егор, поволокла за собой целую вереницу таких же сумасбродных предположений.

А если я и правда нахожусь в симуляторе, подумал, распаляясь, Тихон. Если я до сих пор не покинул Школы, и все эти сражения, встречи, провалы – часть учебной программы? Кого, в таком случае, из меня готовят?

Подняв голову, Тихон увидел, что ботинки принадлежат Григорию, и деревце шальных догадок засохло, не успев дорасти до логического завершения.

– Пойдем со мной, – нейтрально произнес капитан. – Есть хочешь?

– Хочу.

– Я тебя не задержу. Кой-какие формальности, и свободен. Будет лучше, если ты поешь в общей столовой. У тебя новый сосед, – сказал Григорий и, состроив недовольную мину, добавил. – Женского пола. Я знаю твое отношение к бабам, но это не надолго…

Проглотив столь неприятную информированность начальства, Тихон вышел из операторской и направился за капитаном.

– А где Зенон? – спросил он его в спину.

Григорий, не оборачиваясь, помотал рукой возле уха. Что это означало, Тихон не понял, но ответом удовлетворился. Дойдя до середины жилого отсека, капитан открыл створ и любезно пропустил Тихона вперед. Внутри его ожидал маленький сюрприз.

– Здравствуй, – Аркадий сделал пару шагов навстречу и поставил на стол продолговатый чемодан.

– Добрый вечер.

– Вечер? – Он поднял брови и переглянулся с Григорием.

– Лампочка в коридоре к закату клонится, – пояснил Тихон.

– А, это юмор, – кивнул Аркадий. – Прости, я сразу не догадался.

Извинения от капитана, пусть даже и несерьезные, Тихон получал впервые. Что-то в поведении офицеров поменялось – не сильно, но так, чтобы он смог заметить. Раньше, по крайней мере, его вызывали не лично, а через браслет.

Аркадий отомкнул чемоданчик и извлек оттуда знакомый по собеседованию на Аранте треугольник.

– Нужно взять анализы.

Тихон пожал плечами. Если капитан ради капли его крови перенесся на другой Пост, значит и впрямь нужно. Пока Тихон отгибал рукав, появился Григорий с плоской коробкой. Сбоку, там, где находилась узкая крышка, висела тяжелая пломба. Едва ли это было связано с секретностью, но выглядело весьма солидно.

– Аксельбант тоже здесь, – сказал Григорий. – Теперь между нами почти нет разницы. Но важнее другое: тобой больше не надо командовать. Оденешься у себя, браслет оставь мне.

– Опять перевод, – апатично констатировал Тихон, не двигаясь с места. – Ладно, спасибо за новую форму.

– Я тут ни при чем.

– А кто? Кто «при чем»?

– Один полковник, первый зам по спецкадрам.

– Полковник? – озадачился Тихон.

– Ноль девяносто девятый. Тот, что курировал высадку на Шадан.

– Игорь?

– Виц-капитан, ты, вроде, собирался пообедать, – напомнил Григорий.

– Или поужинать, – без улыбки добавил Аркадий.

Снова оказавшись в проходе, Тихон устроил коробку под мышкой так, чтоб она не мешала, и неторопливо двинулся к столовой. На перекрестке ему пришлось посторониться – четверо крепышей в серой форме незнакомого подразделения, кряхтя, перли двухметровый ящик, накрытый знаменем Конфедерации. Тихон смотрел на них с нескрываемым интересом – увидеть, чтоб люди тащили тяжелые предметы прямо на себе, можно было не часто. Контейнер предназначался для какого-то церемониала и, судя по всему, был уже нагружен, но особой торжественности на лицах носильщиков не наблюдалось.

Вот, куда надо было устраиваться Филиппу, подумал Тихон. Прикосновение к вечности, плюс отсутствие дурных впечатлений. Это для него в самый раз. И для рук тренировка.

Он окинул ящик прощальным взглядом и пошел дальше. Из-за открытого створа доносились плеск воды и фырканье. Тихон вспомнил, что когда-то собирался начать правильную жизнь, и, повинуясь необъяснимому порыву, заглянул в спортзал.

В широком бассейне бултыхалось одинокое тело. Брызги и слепящий свет солярия не давали толком ничего разглядеть, тем не менее, Тихон учуял, что там женщина, – и совершенно голая.

Первым желанием было уйти, однако в фигуре купальщицы, в том, как она закидывала голову, как подпрыгивала ее грудь, вспомнилось что-то тревожно-сладкое. Нет, она не могла быть ею, ведь с той у него связаны только ненависть и отчаяние. Судорожный поиск петли для шеи и крюка для петли. Но почему эти черты так знакомы?

Он неосознанно пошел к воде и по мере приближения все отчетливей чувствовал, что не ошибся.

– От тебя нигде не скрыться, – с радостным изумлением воскликнула Марта. – Как ты меня нашел?

– Случайно.

Она подплыла к бортику и, грациозно подтянувшись, улеглась на горячий песок. Оранжевые крупинки облепили мокрые ноги, и Марта стала похожа на статую. Не везде. Она не прикрывалась, но вовсе не из желания подразнить: после того, что между ними было, люди перестают стесняться наготы. Если б только вспомнить! Вспомнить хоть что-нибудь, кроме первой неудачи.

– Ты не уделишь мне полчасика? – проворковала она.

– Нет, – молвил Тихон, отклеив язык от нёба.

– Все еще дуешься за тот раз? – невинно улыбнулась Марта. – Мы же с тобой…

– А чего это вдруг ты ко мне воспылала? У Филиппа оказались проблемы покруче моих? – спросил Тихон, удивляясь неожиданно нахлынувшей злости.

– Не вдруг. Когда мы встретились на том Посту, ты был совсем иным…

– И поэтому ты мне отдалась, – заключил он.

– Ты был… как будто постиг что-то такое… – сказала она, не обращая внимания на его показной цинизм.

– Нет, – мотнул головой Тихон. – Ничего «такого». Абсолютно ничего.

Он натужил память, однако второго подарка она ему не сделала. В голове крутились путаные отрывки из прошлой операции на Шадане. В том кусочке жизни было много всякой всячины и про мины-ловушки, и про лесную дорогу, но роман с Мартой, как факт биографии, исчез. Сброшенные пятьдесят два часа не сохранили никаких страстей, только навыки и рефлексы. Все, что необходимо в бою. Остальное – мусор. Женщина у бассейна была ему чужой.

Марта недовольно ойкнула и потрогала браслет. Тихон повернулся к двери – в коридоре шуршали частые шаги, но шли операторы совсем в другую сторону – туда, куда ранее отнесли красивый и строгий ящик.

– Можешь не торопиться, это вызов на похороны.

Марта спрыгнула обратно в воду и, нырнув, доплыла до противоположного бортика.

– Филипп? – угадала она. – Ты? Из-за меня, да?

Ей так этого хотелось.

Тихон задумчиво разгреб песок и носком ботинка нарисовал какой-то иероглиф. Знак был похож на лишнюю букву несуществующего алфавита. И немножко – на танк.