Кольцо принца Файсала Ройтер Бьярне

Том хватает ее за руку.

– Это замечательно, Тео, это же просто замечательно!

– Я не хочу никого обманывать, – продолжает Тео, – а Саласара и подавно. Но за эти четыре недели в море я увидела небо – то черное, то серое, но прежде всего – огромное, голубое небо, и в первый раз по-настоящему поняла, что такое свобода. Поняла, что я могу потерять.

Она устремляет взгляд вверх.

– Можешь мне объяснить, что такое свобода, Том?

– Самая верхняя рея, – смеется Том.

Тео смотрит прямо перед собой.

– Полная противоположность сеньору Саласару, – говорит она.

Том притягивает ее к себе.

– Ты даже не представляешь, как у меня полегчало на сердце, – шепчет он. – Свобода – это полная противоположность сеньору Саласару. Так оно и есть, Тео, так оно и есть.

Она высвобождается из объятий брата.

– Нет, – говорит она, – ничего не получится. Мой жених не позволит мне сорвать церемонию. Он обратится к верховной власти в лице капитана Муньеко, и тот решит, что мы должны обвенчаться, как и было условлено.

Теодора понижает голос:

– Решено, что мы соединим себя священными узами брака послезавтра на рассвете, в день рождения Саласара. Я стану его женой в ту секунду, когда первый луч солнца разорвет тьму.

Том смотрит на Тео во все глаза.

– Ты что, не можешь отказаться? – шепчет он.

Тео не отвечает. Том хватает ее за руки и начинает трясти.

– Должен же быть выход! – кричит он.

Она смотрит на него.

– Должен. Он есть. Ты прав, вот она – свобода, и я никому не позволю отнять ее у меня.

Том берет обеими руками Тео за голову и прижимается лбом к ее лбу.

– Тео, – шепчет он, – посмотри на меня. Послушай меня. Я не знаю, что ты задумала, но… но я только хочу сказать, что выход есть всегда. Чего только со мной не происходило, в каких только переделках я не оказывался. За мной гнались с ножом и абордажной саблей, грозили дубинкой и виселицей. Но, Тео, человек обязан жить… он обязан…

– Что он обязан?

– Крепко держаться за свою жизнь, Тео, крепко.

– Думаешь, хуже смерти ничего нет, Том?

Тео устало улыбается.

– В таком случае ты ошибаешься. Одиночество куда страшнее. Тебе никогда этого не понять, Том. Не потому, что ты ирландец, а потому, что ты мужчина.

– Спустимся вниз, Тео.

Но вместо того чтобы покрепче ухватиться за ванты, Тео отпускает руки и, обняв Тома, целует его.

– Я всегда любила тебя, Том Коллинз, всегда. И ненавидела тебя, как чуму. Но в глубине души я тебя любила. Взгляни наверх, малыш! Посмотри на Макушку Дьявола!

– Лучше я посмотрю на тебя.

Она улыбается ему и вытягивает руки в стороны. Ветер треплет ее волосы. Глаза горят. Первый раз в жизни Том видит в глазах сестры слезы.

И тут она прыгает.

На долю секунды Тео зависает в воздухе – голова откинута назад, глаза широко распахнуты.

На головокружительную долю секунды время останавливается.

И вот она уже падает вниз. Цепляется за трос, переворачивается и снова летит вниз.

Рука. Пальцы. Захват.

Разум, мысли, чувства. Все прочь.

Только тело на ветру.

Он скользит по канату вниз и, уцепившись ногами за снасть, бросается вперед – тело вытянуто, голова опущена.

Рука, пальцы. Ее запястье.

Звуки снова возвращаются – в уши врывается рев моря и завывание парусов на ветру.

Она висит под ним. Глаза широко распахнуты и черны как уголь.

– Отпусти… меня… Том!

– Никогда!

Она мотает головой и извивается всем телом. Ему кажется, будто у него вот-вот оторвется рука. Но он лишь стискивает зубы и держит еще крепче.

– Черт бы тебя побрал, ирландский полукровка, – вопит она, – отпусти меня!

– Никогда, Тео, никогда!

И шепотом добавляет:

– Если ты хочешь стать свободной, то не так.

И в этот момент ее пальцы начинают выскальзывать из его руки. Он слышит ее крик и чувствует, что силы покидают его.

– Так ты заберешь меня с собой в могилу, – рычит он, – если не ухватишься за снасть, Тео, ты заберешь меня с собой!

– Отпусти меня, Том!

Он смотрит наверх.

– Мы идем к тебе, Отец Небесный, – кричит он, – мы идем к тебе! Раб Божий Коллинз, со мной моя сестра.

Тео хватается рукой и повисает на снасти рядом с ним. Оба со стоном громко выдыхают.

У них нет сил говорить. Том продолжает держать Тео за запястье. Он не отпустит ее, пока они не коснутся ногами палубы.

Судовой колокол пробил три склянки, нарушая тишину, воцарившуюся на «Океании».

Том принес с камбуза кувшин воды для себя и для Тео. Сестра за все время не произнесла ни слова.

Они обтерли свои лица и руки, липкие от пота и соленой влаги.

Том осушил кувшин и почувствовал на себе взгляд сестры.

– Я осталась совсем одна, – наконец заговорила она. – Мамы не стало. Ты уехал. Остались только мы с Лопесом. Я начала ненавидеть таверну, ненавидеть свою работу; в конце концов я возненавидела весь Невис. Мечтала только о том, чтобы уехать оттуда. Если бы это можно было сделать на твоей старой лодке! Каждый вечер я внимательно разглядывала посетителей в надежде, что один из них возьмет меня с собой. Но те, кто предлагал мне это, были либо еще более безнадежны, чем я, либо преследовали совсем иные цели. Прошел еще один год. Я начала терять надежду. И вот однажды вечером появился он, сеньор Саласар. Уже не как инквизитор, а как обычный человек. Думаю, глядя на меня, он сразу догадался, насколько мне было тоскливо. И воспринял это как согласие на брак. Мне же было все равно. В тот вечер я собрала свои вещи. Хотя до отплытия оставался еще месяц.

Том задумался и сидел так какое-то время, погруженный в свои мысли. Потом взял Тео за руку.

– Я беру тебя с собой, Тео, – сказал он.

– Меня? Куда?

Том улыбнулся.

– На край света.

Тео покачала головой.

– Несносный ты ирландец, что мы там будем делать?

– Избавимся от него.

– О, так ты хочешь убить сеньора Саласара?

Том кивнул.

Тео закрыла глаза и вздохнула.

– Сразу видно внука Грании. Спасибо судьбе. Ты спасаешь жизнь мне и хочешь отнять ее у другого, да?

– Бог дал, Бог и взял.

Теодора встала на ноги.

– Но ты не Бог, Том Коллинз. Ты нищий полукровка, и, быть может, в следующий раз это мне придется брать тебя с собой.

Том улыбнулся. Наконец-то он узнает прежнюю Тео.

Теодора быстрым шагом прошлась по палубе, но внезапно развернулась и, глядя на Тома прищуренными глазами, сказала:

– Клянусь Богом, у тебя достанет решимости выполнить то, что ты задумал. Хладнокровно убить сеньора Саласара. Клянусь Богом, ты можешь это сделать. Но этого никогда не будет.

– Не будет?

Тео вдруг улыбнулась и поцеловала брата в щеку.

– Это работа для испанца.

Глядя на свою сестру, Том подумал, что, похоже, ошибался насчет испанцев. В них, возможно, все-таки было что-то хорошее.

Короткое время спустя он уже лежал рядом с Ньо Бото.

– Разве жизнь не прекрасна? – прошептал Том и закрыл глаза.

И сам себе ответил:

– Хотя твоя рубашка все еще воняет плесенью, жизнь прекрасна.

– Когда запах выветрится, – ответил Бото, – я хочу ее подарить.

– А я думал, ты ее любишь.

– Люблю.

Том вздохнул.

– Когда я все-таки научусь тебя понимать? – пробормотал он.

На следующий день Тома позвали к капитану.

Это был обычный спокойный день, почти безветренный, но, хотя шхуна почти не двигалась, все воспринимали это спокойно, потому что корабль все равно шел с опережением графика. Было решено воспользоваться штилем и починить снасти, исправить небольшие повреждения корпуса и очистить штурвал. Для этой работы позвали Тома, который все дни напролет хвастался своими незаурядными способностями ныряльщика.

В капитанской каюте кроме самого капитана Муньеко были также штурман и сеньор Саласар.

– Штурман считает, что руль плохо двигается.

Капитан широко улыбнулся.

– Поэтому мы решили, что кому-нибудь надо нырнуть и заняться его очисткой. Я позвал плотника, так что ирландцу Коллинзу с его незаурядными способностями ныряльщика будет с кем посоперничать.

Капитан бросил взгляд на штурмана, который все это время с мрачным видом смотрел на Тома. После истории с неправильным курсом их отношения нельзя было назвать дружескими.

– Ведь ты действительно такой хороший пловец, как говоришь? – проворчал Муньеко.

Том не успел ответить, потому что в дверь постучали.

– Ага, вот и наш плотник, – произнес капитан и сам открыл дверь.

В каюту шагнул мужчина.

В эту секунду Том почувствовал, что время остановилось. Он словно очутился на дне оврага, длинного-предлинного, но все же не настолько, чтобы нельзя было различить лицо и фигуру человека, стоящего на его другом конце. Внезапно до Тома донеслись шелест ветра в сахарном тростнике, скрип мельничных крыльев и исходящий от земли жар. Его сознание словно раскололось надвое, а внутри все похолодело.

Но он находился сейчас не в овраге и уж тем более не на поле среди сахарного тростника, а в капитанской каюте лицом к лицу с приглашенным плотником, который, вцепившись рукой себе в подбородок, смотрел на Тома во все глаза, не скрывая изумления и радости.

– Том Коллинз, – произнес он и шагнул вперед. – Вот мы и встретились снова.

Муньеко удивленно взглянул на него.

– Вы знакомы?

Корабельный плотник кивнул, по-прежнему не спуская с Тома глаз.

– Еще как, – ответил он. – Не правда ли, Том-бомба?

Том не ответил, но покосился вправо-влево, словно мышь, выискивающая лазейку. Саласар Феликс, видимо, почуял что-то неладное и ухватил Тома за плечо.

– Объясни же нам, юноша, – сказал он, – откуда ты знаешь этого плотника?

Не сводя глаз с Саласара, Том обратился к бывшему инквизитору, понимая, что сейчас спасти его сможет только он.

– С тех самых пор, как я работал на плантации, – негромко ответил Том. – Этот плотник – француз, и имя его – Пьер, но раньше все называли его Волк.

– А этого ирландского сопляка, – высоким дрожащим голосом выкрикнул Пьер, – ищут по всей Ямайке, да и по всему Карибскому морю тоже!

Тишина, нависшая над морем, в мгновение ока заполнила собой всю каюту и расползлась по лицу штурмана недоброй ухмылкой.

– Очень надеюсь, – продолжил Пьер, – что, как только господин капитан узнает, что натворил этот Том Коллинз, он ни секунды не позволит ему оставаться на свободе и тотчас закует его в кандалы.

Теперь все внимание было приковано к Тому, который решительно поднял голову и сказал, что все, что он натворил, было сделано исключительно для самозащиты.

Спустя полчаса Том все еще сидел в капитанской каюте, но теперь его руки были стянуты ремнем за спиной, а сам он привязан к стулу прочной пеньковой веревкой.

Слева от Тома сидели Саласар Феликс, штурман, боцман и судовой врач вместе с одним из пассажиров в чине полковника. Справа разместился Волк.

В центре за письменным столом восседал главный судья, капитан Муньеко, который по такому случаю переоделся и сменил парик. Он звякнул колокольчиком и начал допрос с того, что предоставил слово корабельному плотнику Пьеру Августину. Тот поднялся и почтительно поклонился капитану.

– Господин капитан, – начал он, – мое имя Пьер Эмиль Августин. Мне сорок шесть лет, я родился в Марселе и был принят на борт в качестве корабельного плотника. Последние пять лет, вплоть до того дня, как я оказался на этом славном судне, я работал на ямайской сахарной плантации, которая называлась «Арон Хилл», – место с очень хорошей репутацией, известное образцовым ведением хозяйства и мягким отношением к неграм. На плантации я был бомбой, надзирал за работниками, то есть за рабами. Моим ближайшим начальством был голландец по имени Йооп ван дер Арле, упокой Господь его душу. Всего нас было восемь бомб, и мы трудились не щадя себя с утра до вечера, потому что проведали, что несколько рабов задумали устроить мятеж. Самого опасного из них звали Кануно. Жестокий и неуправляемый дикарь, он ждал лишь того дня, когда сможет всадить свою мотыгу в спину белому и спалить все дотла.

Волк оглядел всех собравшихся.

– Но Кануно, этот чернокожий дьявол, понимал, что одному ему не справиться, потому что «Арон Хилл» была, как я уже упоминал, образцовой плантацией и мы, бомбы, не спускали с него глаз.

– Будьте добры, покороче, – проворчал капитан.

Пьер кивнул.

– В один прекрасный день мы обнаружили дым в юго-западной части поля. И хотя мы делали все, что могли, огонь быстро охватил всю плантацию. Оказалось, что это был поджог, который совершил один из приятелей Кануно, некий Джордж. Мы тут же схватили самого Кануно и, приковав его к столбу, бросились в погоню за поджигателем. С нами был Том-бомба, вот этот рыжеволосый ирландец, которого вы видите перед собой. Но, оказалось, он был другом этого Джорджа! Другом этих грязных негров и большим мастером вешать лапшу на уши. На это я очень прошу господина капитана обратить внимание, когда он даст слово этому парню. Том-бомба нашел поджигателя, но, вместо того чтобы схватить его и предать заслуженному наказанию, предатель отдал ему свою лошадь, а затем, пока все сражались с огнем, освободил Кануно.

Пьер еще раз оглядел собравшихся.

– Меньше чем за сутки больше половины «Арон Хилла» сгорело дотла. Тридцать рабов сбежало. Некоторые из них успели ограбить хозяйскую усадьбу. Мы бросились в погоню за Томом Коллинзом, и мой друг и коллега Франц Брюгген нашел его в Порт-Ройале.

Пьер склонил голову и продолжил сдавленным от слез голосом:

– На одном из вонючих постоялых дворов Коллинз перерезал горло старине Францу, который меньше чем за час истек кровью и умер. Мастер Йооп и остальные бомбы погнались за убийцей через весь город и наконец настигли его на берегу моря. Йооп велел Коллинзу сдаться, чтобы потом его могли судить по закону, как и положено, но Коллинз выстрелил, мастер Йооп мертвый упал в воду, и она стала красной от его крови, а Коллинз прыгнул в волны и скрылся. Он думал, что сможет спрятаться, – оставил Карибы и перебрался подальше, в Испанию. Но справедливость все-таки есть, и мое старое сердце радуется, видя, что теперь этот убийца, поджигатель и мятежник получит по заслугам. Больше мне нечего сказать, господин капитан. Да будет Господь мне свидетелем.

Волк сел и с отвращением отвернулся от Тома. Вокруг тотчас же послышался свирепый ропот.

Наконец Муньеко дал слово Тому.

После короткой паузы Том рассказал о своей жизни на плантации. О дружбе с Сахарным Джорджем и его женой Тото. О продаже их маленькой дочери и о том, как Франц Брюгген и Йооп ван дер Арле обращались с неграми. Он рассказал также о своей дружбе с Сарой Бриггз, но на этом месте был перебит капитаном, который хотел точно знать, участвовал ли Том в поджоге плантации. Да или нет!

– Нет, сеньор, – ответил Том.

– Ложь! – выкрикнул Волк.

Капитан попросил его помолчать.

– Ты действительно перерезал горло белому бомбе?

– В целях самозащиты, сеньор. Либо я, либо он.

– И ты стрелял и прикончил этого фламандца, Йоопа ван дер Арле?

– Нет, сеньор, он был застрелен испанским офицером. У меня никогда не было огнестрельного оружия.

– Ложь на лжи! – крикнул Волк. – Вы видите перед собой убийцу двух человек и…

Капитан Муньеко встал.

– Это очень серьезное обвинение, – произнес он. – Я должен попросить четырех из моих матросов отвести обвиняемого в трюм. Там он будет сидеть до тех пор, пока я не закончу совещаться с этими господами. Если нам потребуются какие-либо дополнительные разъяснения, мы позовем сюда и свидетеля, и обвиняемого. В противном случае решение будет принято без их участия. Плотник может идти.

Карцер, в который поместили Тома, был размером с собачью будку, где он жил в «Арон Хилле». Здесь стояли стол, койка, а в стене было небольшое смотровое отверстие, в которое было видно лишь немного моря.

Том не знал, сколько часов провел в заключении, но на улице уже стемнело, когда штурман наконец отпер дверь.

Снаружи стояли капитан, сеньор Саласар и пьяный полковник. Штурман громко зачитал приговор. Он был написан красными чернилами на плотном листе бумаги, внизу красовалась подпись капитана.

– Матрос Том Коллинз, – зачитывал штурман, – обвиняется в двойном убийстве, поджоге и подлом поведении по отношению к своему хозяину. Посовещавшись, беспристрастное жюри, состоящее из почтенных и законопослушных людей, во главе с капитаном судна сеньором Муньеко, признало Коллинза виновным по всем пунктам обвинения. Приговор подписан в присутствии свидетелей и при их единодушном одобрении. Том Коллинз приговаривается к смерти через повешение, и на рассвете приговор будет приведен в исполнение.

После оглашения приговора дверь закрыли и заперли на замок.

С приходом ночи на море опустился густой туман.

Том сидел у щели и смотрел на черно-синий океан, где еще недавно бушевавшие волны сменились бесконечной гладью цвета блестящей стали.

Через час дверь снова открылась, чтобы впустить последнего посетителя. Теодоре милостиво разрешили повидать брата, но только в присутствии охранника.

Они разговаривали через решетку. У Теодоры было строгое лицо и напряженный взгляд. Они просунули руки сквозь прутья решетки и теперь крепко держали друг друга, переплетя пальцы.

Тому больше всего хотелось поговорить о маме, но Тео все время его перебивала. Рассказывала ему, каким замечательным братом он для нее был. И каким отважным мужчиной стал.

– Лучше думай об этом, Том, и не надо думать о другом. Слава о тебе разойдется, как круги по воде.

Том сказал, что беспокоится за Ньо Бото и его участь.

– Не думай о Бото, – сказала Тео, – о нем уже позаботились.

Оказалось, что капитан и его мудрые соратники после еще одного совещания постановили, что верного оруженосца Тома Коллинза, чернокожего парнишку, которого все на судне звали Малец, ожидает та же участь, что и его господина. Когда Теодора поняла, что ее старания по спасению брата ни к чему не ведут, а лишь вызывают недовольство сеньора Саласара, она бросила все свои силы на спасение Ньо Бото, который страдал совсем уж безвинно.

В конце концов Саласар равнодушно бросил:

– Возможно, я могу спасти жизнь этому чернокожему, но я не буду чинить препятствий, когда его соберутся продать на ближайшем невольничьем рынке. За это ты, Теодора, будешь мне послушной женой.

И теперь Тео могла сообщить Тому хорошую новость: Ньо Бото не будет повешен.

– Он сидит в трюме, – сказала она, – и шьет.

– Он знает, что меня ждет? – спросил Том.

Тео кивнула.

– Я рассказала ему. Он все правильно понял и сказал, что назовет в честь тебя одного из своих сыновей.

Том лишь головой покачал и достал амулет.

– Я хочу отдать это тебе, – сказал он. – Я получил его от одного раба по имени Кануно. Он сказал, что этот амулет приносит удачу.

Том улыбнулся.

– А может, он просто хотел избавиться от него.

– Оставь его себе, Том, – прошептала Тео, – он – твой, свидетель твоего мужества.

– Я тут подумал кое о чем… – пробормотал Том и покосился на охранника. – После того как… как я умру… В общем, я буду рад, если ты сможешь позаботиться о том, чтобы у меня были похороны, как у настоящего моряка. Священнику не обязательно ничего говорить, но я хотел бы быть похороненным в море. Возьми это на себя, Тео, ладно?

Ничего не ответив, Тео как подкошенная упала на пол, потом все-таки заставила себя встать и, схватив руку Тома, прижалась к ней губами. Но тут охранник вытолкал девушку вон.

– Прощай, Теодора, – сказал ей на прощание Том, – будь здорова.

Он слышал ее крики и проклятия всю дорогу, до самой верхней палубы, где, судя по звукам, между ней и охранником разгорелась нешуточная драка.

Поздней ночью Том провалился в сон, но вскоре его разбудили стук и удары молотка, доносившиеся с верхней палубы. Нетрудно было догадаться, чем занимается корабельный плотник. И с каким пылом и рвением он трудится.

«Должно быть, до рассвета уже недалеко», – подумал Том.

– Скоро, – громко произнес он, – совсем скоро. Моя сестра выйдет замуж за отца Инноченте, а меня повесят. Ты слышишь меня, мама? Наверное, не слышишь. Вряд ли можно представить худшую судьбу для своего ребенка. Но знай, ты ни в чем не виновата.

И тут он заметил крошечного травянисто-зеленого геккона, сидевшего на одной из потолочных балок.

– Кого я вижу, – протянул Том. – Чем могу быть полезен?

– Однако, – притворно удивился геккон, – ты прямо-таки читаешь мои мысли!

Раздвоенный язычок то высовывался наружу, то снова исчезал. Геккон подобрался поближе.

– Во время нашей последней беседы, – произнес он, – ты выглядел куда более самоуверенным.

Том кивнул.

– Ты права, склизкая ящерица, теперь ты можешь взять все и почти задаром. Что я получу взамен своего сердца?

– О, твое сердце уже отдано одной девушке, чье имя ты забыл.

– А ты не дурак, – заметил Том, – но зачем ты явился сюда, если не хочешь заключать сделку?

– Любопытство, – улыбнулся геккон, – смерть все время идет за тобой по пятам, Том Коллинз.

– Приблизься ко мне, геккон, – прошептал Том, – хочу прошептать тебе на ушко один секрет.

– Неужели этот осужденный на смерть человек может поведать мне что-то, чего я не знаю?

– На пороге смерти люди прозревают, старина геккон, и узнают то, что неведомо другим.

– Вот как? – пробормотала ящерица и спустилась к Тому.

– Так слушай же меня!

Том внезапно выпростал руку и, схватив ящерицу, сжал ее посередине. Животное билось и выворачивалось, боролось и кричало, сверкало глазами, плевалось и свирепствовало, но все безуспешно.

– Чувствуешь теперь, – мстительно прошептал Том, – хватку смерти, холодную как лед, неумолимую и полную боли? Что скажешь теперь, полудохлая рептилия?

– Отпусти меня, – простонал геккон, – что тебе даст смерть такого крошечного существа, как я?

Том хрипло рассмеялся.

– Не так уж и мало, мой скользкий друг, не так уж и мало. Ты всегда появлялся, когда мне было хуже всего, когда я был одинок и несчастен. Но получил ли я хоть раз от тебя руку помощи?

– Ты сам пожадничал, когда я предлагал тебе выгодную сделку.

– Возможно, ты прав. Быть может, я был слишком суров к тебе. Сдается мне, что ты все дни напролет мечтаешь стать кем угодно, только не ящерицей. Не правда ли?