Кольцо принца Файсала Ройтер Бьярне

Глава 4. Отец Инноченте

Том стоял в коридоре возле небольшой комнаты, которая располагалась над покоями сеньора Лопеса. Он только что вернулся домой с моря, и было еще очень рано. Из всех комнат второго этажа эта была самая маленькая и обычно использовалась для хранения парусов и сетей, бочонков со свининой и бутылок с соком. Теперь все это было убрано, и на полу лежала соломенная циновка, а прямо над ней была длинная полка, на которую какой-то заботливый человек поставил вазу с веточкой фиалкового дерева. Этим человеком мог быть только тот, кто спал сейчас на циновке, а именно – моряк из Кадиса.

Едва придя в себя и подлечив свои раны, Рамон принялся плотничать и вырезать деревянные колышки для донных рыболовецких сетей. Такое усердие пришлось по нраву хозяину таверны, особенно после того, как удалось отремонтировать его любимое кресло.

Умение Рамона приспосабливаться беспокоило Тома. Каждое утро он спрашивал моряка, когда они отправятся с рабом на острова Зеленого Мыса, и каждое утро получал один и тот же ответ: как только придет корабль, Рамон наймется на судно и заберет чернокожего парнишку с собой.

– Без меня ты никуда не поплывешь, – отвечал Том, – помни наш уговор.

– У меня и в мыслях не было отправляться без тебя, Том, – уверял испанец, – а этому негру и бежать-то некуда. С ним прямо как с поросенком: чем больше он становится, тем больше мы для него делаем.

Том стоял, прижавшись к двери, и тайком подглядывал за моряком. Он никак не мог раскусить этого Рамона, который, казалось, был благодарен ему за то, что он для него сделал. Но руки боцмана выздоровели и окрепли, а сам испанец оказался чересчур хитрым и обходительным малым и вдобавок умел прикидываться глухим, когда трактирщик принимался жаловаться на еще один лишний рот, который ему приходилось кормить.

Но пока ухо было глухо, уста моряка источали сладость.

– Большая редкость встретить в наши дни такого щедрого человека, как вы, сеньор Лопес, – Рамон даже глаза прикрывал от полноты чувств. – Нет, сеньор, не спорьте. Мы всего лишь четверо жалких людишек, которые ежедневно вкушают плоды вашего гостеприимства и радушия.

– Делаю что могу, – бормотал Лопес, не совсем уверенный в том, дурачат его или и вправду хвалят.

– Позвольте налить хозяину, да побольше. Мне же хватит и малости.

– Ага, вы, значит, тоже будете? – и сеньор Лопес обеспокоенно заерзал в своем кресле.

Но Рамон сделал вид, что не слышит, и вместо этого спросил:

– Где прошла ваша юность, сеньор?

Дальше можно было не волноваться. Рамон спокойно сидел и слушал сеньора Лопеса, который часами мог петь о своем суровом детстве и отрочестве, которые, несмотря на всю свою суровость, наградили его столь добрым нравом.

На протяжении трех недель моряк из Кадиса вил из сеньора Лопеса веревки. Всегда готовый услужить Рамон вел себя крайне любезно, особенно с матерью Тома, которая, однако, редко с ним заговаривала. Она чувствовала, что испанец неискренен, и ждала, когда он покажет свое истинное лицо.

Том ничего такого не замечал, но все же задавался вопросом, с чего бы неотесанному моряку украшать свое жилище свежими цветами.

Чернокожий паренек был временно устроен под полом таверны, в кладовке по соседству с провизией. Том приносил ему еду и следил, чтобы в его кувшине всегда была свежая вода. Одна мысль о том, что парнишка может скончаться от чахотки, была невыносима. Для Тома он стал единственной надеждой когда-нибудь разбогатеть.

В подвал никогда не проникали солнечные лучи, но, по словам Рамона, свет был бы губителен для глаз раба.

– Кроме того, – добавлял испанец, – так он не привлечет ничьего внимания. Представь, что будет, если поползут слухи о том, что мы держим в кладовке сына короля.

Все же матери и сестре Том решился сказать правду, но это не произвело на них большого впечатления.

– У меня теперь есть собственный раб, – сообщил Том Теодоре.

– Половинка раба, – поправила она его, – и что ты будешь с ней делать? И кстати, мы говорим о правой половинке или о левой? А может, вы поделили его посередине?

– Ты мне просто завидуешь, – фыркнул Том, – впрочем, как и всегда.

Теодора улыбнулась и поправила длинные черные волосы.

– И почему все ирландцы такие глупые? Дураку понятно, что за этого тощего птенчика не дадут и пяти горшков мочи. Ты останешься с носом, Том Коллинз. Рамон надует тебя.

– Зато ты у нас умная, – огрызнулся Том. – Этот мальчишка-раб стоит столько же золота, сколько весит сам, и в один прекрасный день, когда мы доставим его на острова Зеленого Мыса, Том Коллинз разбогатеет и сможет купить половину Невиса, если захочет.

Услыхав последнее замечание, сестра расхохоталась и заявила, что если этого раба будут продавать исходя из его веса, то она не даст за него и дохлой курицы.

В тот же день Том решил кормить чернокожего два раза в день вместо одного в надежде, что тот станет хоть немного более упитанным. Раб по-прежнему ничего не говорил и молча съедал все, что ему приносили. Но когда после нескольких недель удвоенного рациона он не стал выглядеть сильнее или, по крайней мере, здоровее, Том понял, что худоба парнишки была врожденной, и сократил число приемов пищи до одного.

Том постучал в дверь.

Рамон стремительно сел, предварительно спрятав под подушку нож. Но, различив сквозь щели в стене Тома, он улыбнулся и открыл дверь.

– Рано вы сегодня, Том Коллинз.

Том проскользнул внутрь и сел на единственный стоявший в комнате стул.

– Я был в море, – сказал он. – И, кстати, скоро у нас будет гость.

– Гость? Кто? – глаза Рамона забегали.

– Очень важный гость. С чего бы, ты думал, таверну вымыли и отскребли от погреба до чердака?

Рамон попробовал пальцем лезвие ножа.

– Расскажи мне, что тебе известно, – прошептал он.

Речь шла о человеке по имени отец Инноченте, которого отправил на Карибы восьмой по счету папа римский. На самом деле его имя было Саласар, и был он инквизитором, посланным церковью искоренять ересь и преследовать ведьм. Его знали на всех островах в окрестностях Сент-Кристофера, где он успел заработать себе определенную репутацию. По правде говоря, страх людей перед этим святым отцом пересиливал даже страх перед чумой и лихорадкой. Многие боялись даже нос высунуть за дверь, когда отец Инноченте посещал их остров. Слухи о методах, к которым прибегала инквизиция, выбивая признания из заключенных, давно достигли Невиса. Ни для кого не было секретом, что многие еретики в Испании закончили свои дни на костре.

В последний раз Инноченте был на острове два года назад. Он прибыл в сопровождении десятка солдат, писца и палача, и его слово было для них законом. У него не было друзей, но все его уважали. Во время своих визитов он, как правило, останавливался у сеньора Лопеса, который потчевал инквизитора по всем правилам поварского искусства. За те двое суток, пока в таверне гостил важный гость, хозяин проникался сильным религиозным чувством, а его речь становилась такой витиеватой, что ее с трудом можно было разобрать. Таверну, которая и без того славилась своей чистотой и про которую никто бы не посмел сказать, что здесь привечают еретиков, ведьм или людей с сомнительной репутацией, переворачивали вверх дном, скребли и мыли от погреба до чердака. На самом видном месте откуда ни возьмись появлялось распятие, чтобы любой мог видеть: здесь живет истинный христианин, которым может гордиться папа римский и вся католическая Испания.

Самого сеньора Лопеса тщательно мыли и дезинфицировали от вшей, а его лучшую одежду чистили и штопали.

Рамон уставился в пространство невидящим взглядом. По его лицу нельзя было ничего прочесть.

– Что ты об этом думаешь? – спросил Том. – Боишься инквизиции?

Испанец резко поднялся и ответил, что он всегда был богобоязненным человеком и, если потребуется, он поможет отцу Инноченте всем, чем только сможет.

– Ты его знаешь?

Рамон вздохнул.

– Я слышал о нем, но кто может сказать наверняка, что знает отца Инноченте?

– Но ведь у нас на острове нет ведьм, – заметил Том.

Рамон с тревогой взглянул на него.

– Если бы на Невисе не было ведьмы, – прошептал он, – отец Инноченте сюда бы не пожаловал. В народе он известен как самый ревностный из всех инквизиторов. Его пытки чудовищны, а то, что остается от тех, кто попал к нему в лапы, вывешивают на виселице, чтобы внушить еще больший страх остальным.

Том приложил палец к губам, призывая к тишине. Усевшись на пол, он убрал в сторону соломенную подстилку, которая служила Рамону постелью, и с едва заметной улыбкой откинул крышку люка, спрятанную в полу.

Рамон встал на колени рядом с ним.

– Готовы комнаты его превосходительства? – донесся из отверстия голос Лопеса.

– Все в полном порядке, – отвечала мама Тома, пришивая последнюю пуговицу к хозяйскому камзолу, на спине которого уже предусмотрительно был вшит клин, чтобы, не дай бог, платье не треснуло, когда трактирщик начнет раскланиваться перед святым отцом.

– Чтобы ни одной крысы на полу не было, – сварливо отозвался сеньор Лопес.

– Том расставил по углам ловушки, – ответила мама Тома, – а Рамон забил все щели в кладовке и погребе.

– И чтобы вот она, – хозяин указал на Теодору, – все три последующих дня была глуха и нема как рыба.

Мама Тома громко пообещала, что рот ее дочери будет заперт на семь замков.

– Говорят, – простонал Лопес, – что на этот раз отец Инноченте прибудет на Невис с совершенно особым поручением. Да-да, чего уставились, так оно и есть. Но ничего, теперь мы положим конец ереси.

– Ереси? – мать Тома покосилась на дочь.

– Вот именно, ереси! Разве я не талдычил вам об этом целый год, или вы попросту не желали слушать? Ну ничего, теперь этому придет конец. Скоро появится инквизиция, и вы сами все увидите.

Том закрыл люк.

Рамон стоял около окна, голый по пояс, собираясь переодеться.

Том спросил себя, почему у Рамона на спине всегда свежие рубцы. Мама была права, когда говорила, что у этого испанца странный характер. Перепады настроения случались у него неожиданно.

Как-то раз Том видел Рамона на берегу: он хлестал себя плетью и рыдал, как дитя, безудержно и безутешно. Плеть он взял из покоев сеньора Лопеса, и Том поначалу решил, что моряк собирается научить уму-разуму их общего раба, но вскоре понял, что Рамон самым жестоким образом истязает самого себя.

– Зачем ты это делаешь, Рамон? – спросил Том.

– Потому что я это заслужил, – ответил испанец. – Каждый удар плети.

– Заслужил? За что?

– Тебе лучше этого не знать, Том Коллинз. Я заслужил все муки ада, это так же верно, как и то, что мое имя Рамон из Кадиса.

Том слышал, как он стонет по ночам в своей комнате. Особенно странно и неприятно было слушать, как испанец разговаривал во сне на разные голоса.

Но с наступлением нового дня Рамон опять становился самым спокойным и беззаботным человеком в мире.

Том почувствовал руку испанца у себя на плече.

– Нам следует радоваться, – сказал Рамон, – что наша церковь заботится о нас. Вспомни, Том, Господу Всемогущему, творцу всего живого, самому пришлось бороться со змеем в Эдемском саду. Зло – оно повсюду, и для борьбы с ним все средства хороши. Вот поэтому у нас и есть инквизиция.

– Расскажи мне о ней.

– Я знаю только то, что мне рассказывали, – вздохнул испанец. – Инквизиция вроде допроса, после которого наши ряды очищаются от еретиков.

– Я еретик, Рамон?

Рамон улыбнулся.

– Нет, – сказал он, – ты не еретик, Том, ты всего-навсего честолюбивый и наглый мальчишка, который любит приврать. Настоящий еретик – это куда серьезней.

– Объясни, кто они такие, эти еретики?

Рамон довольно долго молчал, пока наконец не спросил:

– Тебе ведь хорошо известно, кто такая ведьма?

Том кивнул, не уверенный, правда, встречал ли он в своей жизни хоть одну ведьму. Рамон прикрыл ставень и достал свою трубку.

– Бывают женщины, – произнес он, – которые рождаются ведьмами. Они возятся с жабами и змеями, занимаются черной магией, заколдовывают людей и все такое прочее. Они заодно с Вельзевулом, который есть сам дьявол. Еще люди говорят, что ведьмы не тонут.

Том уставился на него.

– Как не тонут?

– Это правда, – кивнул испанец, – в Кадисе я собственными глазами видел, как одну старуху раз за разом бросали в реку, а она никак не хотела тонуть.

– Она просто хорошо плавала.

– Нет, Том, ты не понимаешь. Эта женщина была ведьмой. Она водила дружбу с самим дьяволом. Я слышал, что есть ведьмы, которые проникают в дома и пьют кровь грудных младенцев.

Том отвел взгляд и помотал головой, словно стараясь прогнать наваждение.

– Инквизиция, – сказал Рамон, набивая табаком трубку, – избавляет нас от женщин подобного рода. За это мы должны быть ей благодарны.

Испанец повернулся спиной к Тому и понизил голос.

– В народе говорят, – еле слышно произнес он, – что на Невисе живет одна ведьма.

– Ты веришь в это?

– Вот мы и увидим.

– Кто же это может быть? – тоже шепотом спросил Том.

Рамон посмотрел на свою трубку и покачал головой.

– Понятия не имею, но будь уверен, отец Инноченте знает, где ее найти. Но теперь ступай, Том, и постарайся немного вздремнуть. И выкинь все плохие мысли из головы. Лучше вспомни ту забавную историю, которую я тебе рассказывал. Про поросенка, который стал губернатором на Ямайке.

Том ушел и вскоре уже лежал в своем линялом гамаке, подложив руки под голову, и пытался уснуть.

Но сон никак не шел. Он посмотрел на сестру, спавшую рядом на скамье. Ее темные волосы разметались, щеки разрумянились, а между приоткрытых губ виднелись жемчужно-белые зубы.

Том уставился в потолок. Отец Инноченте будет жить у сеньора Лопеса. Именно здесь, а не где-то еще. Что бы это значило?

Он вдруг тяжело задышал и принялся оглядывать сестру от макушки до пят.

«А ведь похожа, – внезапно подумал он, – явно похожа на ведьму». Он вспомнил, что без напоминания матери Тео почти никогда не читает молитву после еды.

Когда же они зажигают свечу во славу Пречистой Девы Марии, Тео может вдруг улыбнуться и закатить глаза. Или скорчить гримасу, а спустя мгновение снова стать притворно серьезной. Порой она говорит:

– Ты не забыл сложить свои маленькие потные ладошки, Том, и поблагодарить Бога за курицу, которую съел?

– А ты сама-то не забыла, Теодора?

– Сначала я отрубила бедной птичке голову, ощипала ее, разделала и сварила. А потом, конечно же, поблагодарила Бога за еду, и знаешь, Том, что он мне ответил? «Спасибо тебе, дорогая Тео».

– Ты скотина и безбожница, Теодора Долорес Васкес. Если сеньор Лопес услышит подобное, то ты отведаешь Хуана Карлоса уже сегодня вечером.

– Слушай меня, Том Коллинз, – сестра понизила голос до таинственного шепота. – Сеньор Лопес уже не в состоянии держать плеть, и его удары для меня все равно что щекотка. Его руки слишком заплыли жиром, так что можешь забыть о Хуане Карлосе. Лучше сложи свои грязные кулаки и помолись Ему, дабы не подавиться куриной костью и не сдохнуть во сне.

Том закрыл глаза и стиснул зубы. Подобного рода разговоры происходили часто. Когда Тео говорила как настоящая еретичка. И теперь наказание ее настигло. Многие на острове ругали ее за высокомерие, и еще столько же проклинали ее не в меру острый язык. И если случится так, что отец Инноченте возьмет сеньора Лопеса в свидетели, то дни Тео сочтены.

Не осознавая, что он делает, Том прикоснулся к черным волосам сестры. Они были такими мягкими, такими чистыми и такими красивыми. От них пахло лимонами, чей сок она подмешивала в воду для умывания, совсем как мама.

– Боже мой, – прошептал Том, – боже мой, Теодора.

Внезапно ему вспомнился один случай из раннего детства, когда они с сестрой нашли жабу, большую такую коричневую жабу с длинным липким язычком.

– Она приносит болезни и несчастье, – сказала тогда Тео.

А потом выхватила из складок юбки нож и перерезала жабе горло. Быстрым и точным движением. Жаба едва ли что-нибудь почувствовала. Но Том тогда остолбенел.

– Бог ты мой, Тео, – потрясенно пробормотал он, – неужто ты и вправду ведьма?

Сестра на секунду приоткрыла глаза.

– Черт возьми, конечно же, я ведьма, – спокойно произнесла она.

Том в ужасе упал на пол.

– Ты сама не понимаешь, что говоришь, – прошептал он.

– Не понимаю?

– Совсем не понимаешь. Ты знаешь, кто к нам завтра сюда явится?

– Вот как, у нас будут гости!

– А зачем мы, спрашивается, мыли и скребли дом всю неделю?

– Ах, и правда, совсем из головы вылетело. К нам же пожалует святой отец. Странно, как я могла об этом забыть после того, как сегодня полдня полировала распятие! А наш лицемерный хозяин только и делал, что валялся в постели, воняя, как легкомысленная девка.

– Отец Инноченте явится сюда, потому что на острове есть ведьма, – прошептал Том.

– Неужели, Том! – и Тео закатила глаза.

Том схватил ее за руку.

– С такими вещами не шутят, Тео!

– Ты только для этого меня разбудил?

– Ответь мне, Тео, когда ты плаваешь в море…

– Да, Том, когда я плаваю в море…

Том набрал полную грудь воздуха и выпалил:

– Ты можешь утонуть?

Сестра пристально посмотрела на него, но вдруг села и озадаченно потерла подбородок.

– Забавно, что ты спросил об этом, – она прищелкнула пальцами, – но нет, не могу. Сколько раз пыталась, но ничего не выходит.

Том прищурил глаза.

– Ты это серьезно? – спросил он.

– Серьезнее не бывает. Я действительно не могу утонуть.

Том бросил взгляд на ее длинные худые пальцы, которые, казалось, совсем не огрубели от работ, которые взваливал на нее сеньор Лопес. Совсем.

– Ведьмы, – прошептал он, – не могут утонуть. Ты понимаешь, о чем я говорю, Тео? Ведьмы не тонут. Я не шучу. Посмотри на меня. Это серьезно. Обещай мне, что, если отец Инноченте решит подвергнуть тебя испытанию, обещай мне сделать все возможное, чтобы сделать вид, что ты тонешь.

– Буду стараться из всех сил, Том. Обещаю.

Том взял сестру за руку.

– Ты странный человек, Теодора, – прошептал он.

– Неужели?

– Да, но ты все равно моя сестра.

– Только наполовину, если быть точным.

– Только наполовину, и все же. Все же я должен…

– Что должен, Том?

– Должен на время расстаться с тобой. Что, если я отвезу тебя на лодке на один из тех рифов, пока отец Инноченте будет здесь находиться?

– Ох, Том, в таком случае ты тоже странный человек; ведь это не твоя вина, что ты родился наполовину ирландцем. Но ты не думал, что это может привлечь внимание, если та, что не тонет, внезапно исчезнет?

Том сжал руку сестры.

– Я просто боюсь того, что может случиться, – прошептал он.

Теодора кивнула.

– Ты знаешь, – еле слышно прошептал Том, – ты знаешь, что делают с ведьмами?

В комнате стало тихо.

Теодора глядела на Тома, и было невозможно понять, о чем она думает.

– Их сжигают, – жестко сказала она.

Два дня спустя около полудня задул ветер, который с каждым часом усиливался. Рыбацкие лодки стали поворачивать к берегу.

К вечеру поднялись волны, и старый одноногий моряк, шатавшийся по пристани, принялся развлекать ребятню историями о червях, которые с приближением бури выползают из его деревянной ноги. С наступлением темноты ветер принес со стороны моря тучи, дождь забарабанил по дверям и крышам. Между домами завывал ветер, и люди плотнее придвигались к огню в надежде, что балки и перекрытия выдержат напор стихии.

Том с Теодорой и их мать решили провести ночь в зале таверны. Тем самым они составили общество сеньору Лопесу, который по случаю непогоды пораньше закрыл трактир. Теперь он сидел, попискивая при каждом скрипе, словно голодная мышь, и с ужасом взирая на воду, которая просачивалась сквозь щели и стропила.

Иными словами, это была превосходная ночь для того, чтобы слушать хорошие истории, и Теодора, которая была искусной рассказчицей, как раз завела историю о моряке и Южной звезде, когда в дверь постучали. Хозяин послал Тома объяснить нахалу, что таверна закрыта. Из-за рева ветра ничего не было слышно, поэтому Том приоткрыл дверь.

– Прошу прощения, – сказал он, – но мы…

Закончить ему не дали. Дверь с треском распахнулась, и в таверну вошел высокий худой мужчина в темно-красной накидке. За ним вкатился маленький толстенький человечек самой рядовой наружности. И когда высокий мужчина снял шляпу, сеньор Лопес с ужасом выдохнул, потому что узнал отца Инноченте.

Не говоря ни слова, инквизитор приблизился к очагу, где и устроился спиной к пламени. С осуждающим видом он переводил взгляд с Лопеса на Теодору и с Теодоры на Тома, словно обвиняя их в непогоде, которая насквозь промочила его одежды.

Том никогда прежде не видел так близко этого могущественного инквизитора и теперь смотрел на него во все глаза, впитывая его образ до последней черточки: глаза навыкате, огромный крючковатый нос, высокие скулы. Как он и ожидал, выглядел отец Инноченте очень впечатляюще.

Сеньор Лопес упал к ногам святого отца и залепетал нечто совершенно бессвязное, что можно было одновременно истолковать как извинения, мольбу и приветствие.

Инквизитор проигнорировал его и, приблизившись к столу, уселся в хозяйское кресло. Щелчком пальцев он велел Тому стянуть с него промокшие сапоги.

После этого ему тут же укрыли ноги теплым одеялом и принесли бокал лучшего вина.

Сеньор Лопес засуетился, кудахча, как обезумевшая курица, и даже пару раз наподдал Тому и прикрикнул на Тео, когда ему показалось, что они недостаточно быстро выполняют его приказания.

– Простите великодушно, отец Инноченте, – приговаривал он. – Это все буря. Ух, и натерпелись же мы от нее. Редко выдается столь ужасная погода.

– Ужасная? – переспросил святой отец и грозно выпрямился. – Как ты можешь называть ужасной погоду, ниспосланную нам Богом?

Сеньор Лопес испуганно перекрестился и поспешил добавить, что он не хотел сказать ничего плохого про Божью погоду.

Отец Инноченте велел ему замолчать и обратил свой взор на мать Тома. Пламя очага вспыхнуло и отразилось в его черных глазах.

– Десница Божья указала на Невис, поведав нам, что здесь тот, кого мы ищем. Что здесь живет безбожник.

После этих слов сеньор Лопес бросился на пол. Это, кажется, позабавило святого отца. Легким кивком он подозвал к себе мать Тома.

– Быть может, у вас осталось что-нибудь от обеда? – спросил Инноченте, но теперь его голос звучал мягче.

Элинора устремилась было на кухню, но была остановлена сеньором Лопесом.

– Ты приготовишь свежий ужин для его превосходительства, – грозно приказал он и тут же рассыпался в извинениях за свой резкий выпад.

– Прислуге должно выполнять то, что ей поручено, – наставительно произнес отец Инноченте.

– Его превосходительство получит все, чем богат наш дом, – испуганно пролепетал Лопес.

Ночь выдалась длинной, никто так и не сомкнул глаз.

Отец Инноченте и его писец ели и пили не переставая. Едва отдышавшись, требовали еще, и так всю ночь напролет.

Том с матерью хлопотали возле горшков на кухне.

Тео носилась туда-сюда, храня гробовое молчание.

Том радовался, что сестра в кои-то веки помнит о хороших манерах и держит язык за зубами. Наконец трое мужчин за столом наелись и устало откинулись на спинки стульев. Теодора убирала со стола.

Коротышка писец был как раз на середине истории про осла с Тринидада, который умел считать. Оставшуюся часть истории так никто и не услышал.

Отец Инноченте внезапно схватил Теодору за белую руку и принялся внимательно изучать ее, палец за пальцем.

– Как твое имя, юная дама? – спросил Инноченте.

– Мое имя – Теодора Долорес Васкес, – ответила Тео высоким ясным голосом.

– И у нее самый острый язык на всем острове, – добавил сеньор Лопес.

Инквизитор взглянул на Тео.

– Это правда? Неужели у обладательницы столь красивого ротика может быть острый язычок?

– Судите сами, – ответила Тео и показала язык.

Том закрыл глаза.