Железный лес Малышева Анна

– Цинизм невероятный. Снимать семью с детишками, а потом попытаться увести мужа. Ну, там с моральным обликом все ясно, удивляться нечему. Вокруг состоятельных мужчин все время копошатся паразиты. То, что Иван Алексеевич увлекся этой женщиной, тоже не удивительно. Случается… У него сейчас такой опасный возраст!

И Галина не очень уважительно фыркнула.

– Ведь я знаю всю их жизнь насквозь, он больше времени проводит на работе, чем дома. Для меня нет никаких тайн. Так вот, хотите верьте, хотите нет, но за десять лет, что я его знаю, это всего второй роман! А у него были десятки вариантов!

– То есть был и другой роман?

– О нем даже вспоминать смешно на фоне того, что сейчас творится, – отмахнулась секретарша. – Это было давно, длилось несколько дней и ничем не кончилось. А тут такие страсти… Ивану Алексеевичу тоже надо бы вести себя иначе. Повиниться перед женой, прогнать эту стерву. Ну, не знаю, взять семью и в кругосветное путешествие с ними поехать, чтобы все забылось. А он, представьте, решил, что встретил свою большую любовь.

– Если и муж, и жена хотят развестись, почему не разводятся?

Галина подняла руку и красноречиво потерла указательный и средний палец о большой:

– Вот почему. Деньги. Мария Денисовна выдвигает свои требования, а Иван Алексеевич не согласен. Из-за всего этого страдают дети. Особенно Ксения. Вот кого мне по-настоящему жалко!

– Если она страдает, то очень хорошо это скрывает, – заметила Александра.

– Ксения – умная и мужественная девочка, – горячо возразила Галина. – Она росла на моих глазах, и я ее знаю, как никто. Она умеет добиваться своего и умеет скрывать свою боль.

– В такой ситуации старшие дети обычно принимают сторону одного из родителей… – осторожно произнесла Александра. Она вспомнила то, что ей рассказала Натэлла Макарова. Галина пожала плечами:

– Обычно? Да, наверное. Но Ксению не назовешь обычной девушкой. Она уже взрослая. Иногда мне кажется, что она старше и опытнее меня. Обычно в этом возрасте гормоны бурлят, эмоции через край, да? Так вот, не в ее случае. Она все просчитывает. Иногда… – Секретарша помедлила. – Иногда меня это даже пугает. В девятнадцать лет красивой здоровой девушке полагается крутить романы. Пробовать запретные плоды, делать глупости… А Ксения на парней даже не смотрит. Учится, следит за своим здоровьем, занимается спортом.

– Ну, в этом нет ничего плохого! – Александра невольно улыбнулась. – Многие родители мечтали бы о такой дочери. Да все мечтали бы!

Галина посмотрела на нее с удивлением, словно поражаясь непониманию.

– Да нет, хорошего тут мало, – задумчиво произнесла она. – Мне иногда кажется, что Ксения совсем ничего не чувствует. И вот то, что она такая идеальная – целеустремленная, серьезная, спортивная, уравновешенная, – все это роль, на самом деле. Убедительная маска. Она пошла в отца. Там, внутри, могут быть одни обломки, но снаружи всегда все безупречно.

– Ты настоящий психолог.

– Хороший секретарь – всегда психолог, – Галина поднялась, оправляя юбку. – Позвоню-ка я ему. Может быть, поехал куда-нибудь ужинать. Вообще, Иван Алексеевич никого не заставляет ждать. Сегодня все наперекосяк!

Маневич явился через полчаса. Он прошел через приемную, едва удостоив Александру взглядом, и у нее мгновенно родилось скверное предчувствие. Галина побежала за ним в кабинет и через несколько минут вернулась.

– Иди, – шепотом сказала она. – Что-то опять случилось.

Александра вошла в кабинет. Маневич стоял спиной к ней, разглядывая Писсарро, заложив руки за спину, словно в самом деле глядел в окно.

– Что нового? – спросил он, не оборачиваясь.

– Вчера убили человека, которому я предложила купить несколько ваших картин, – с места в карьер начала Александра. – Сделка была готова, он привез из банка задаток. Но его застрелили и ограбили. В его собственном магазине. Когда я пришла на встречу, он был мертв.

Она ожидала любой реакции, кроме полного равнодушия, которое демонстрировала спина Маневича. Никаких оттенков не было и в ровном голосе, когда он произнес:

– Прискорбно, что такое случается.

– А вы не слышали об этом убийстве? – не выдержав, она заговорила громче. – Уже все, похоже, знают. Его звали Федор Телятников. Он уже много лет держал антикварный салон рядом с Мясницкой.

– Нет, впервые слышу, – ответил Маневич и, наконец, повернулся. Оглядев посетительницу, словно с трудом ее узнавая, он вспомнил об учтивости и указал на кресло: – Прошу. Вы ведь не только затем пришли, чтобы сообщить мне об этом происшествии?

– Не только, – Александра, переведя дух, села, приказывая себе сохранять спокойствие. – До меня дошли слухи… Что эта коллекция – не исключительно ваша собственность. И я хочу понять, насколько законна эта продажа при отсутствии согласия другого собственника.

Маневич смотрел на нее, слегка склонив голову набок. Он засунул руки в карманы брюк и покачивался с носка на пятку. «Похож на змею, которая готовится напасть», – мелькнуло в голове у Александры.

– Это вы сообщили моей жене, что я продаю картины? – осведомился Маневич, все так же бесстрастно.

– Нет, – чистосердечно ответила Александра. – Мы никогда не общались.

– Вчера вечером моей жене кто-то позвонил, – он словно не услышал ее ответа. – После этого она захотела узнать, почему я начал ликвидировать коллекцию. Значит, звонок был не от вас?

– Я даже не знаю ее номера.

– Хорошо. А от кого вы узнали, что эта коллекция – общая собственность супругов?

Александра развела руками:

– Нелепое совпадение… Никогда со мной такого не случалось. Я демонстрировала потенциальному покупателю фотографии картин. Те, которые мне прислала Ксения. И одна картина оказалась ему знакома. Он вспомнил, что это вы купили ее когда-то у его приятеля. Так он понял, чью коллекцию я продаю.

– Кто это? – отрывисто спросил Маневич.

– Я не могу сказать.

– Значит, я должен догадываться? – раздраженно уточнил коллекционер. – Так это он вам сказал, что я не имею права продавать картины без согласия жены?

– Не этими словами, – уклончиво ответила Александра. – Мне сказали, что если ваша жена не знает об этом предприятии, у меня могут быть проблемы.

– Никаких проблем не будет, – Маневич уселся за стол и без всякой нужды переложил папку с бумагами справа налево. Выдвинул и задвинул ящик. – Просто жена никогда не интересовалась картинами, и я не посчитал нужным что-то ей говорить заранее. Потом мы бы произвели раздел вырученных средств. Надеюсь, вы не принимаете меня за жулика?

– Конечно, нет. Но это важный момент.

– Теперь момент прояснен, – Маневич снова переложил папку. – Мы с супругой обо всем договорились вчера вечером. Это заняло несколько минут. Я хочу кое-что вам сказать.

Он схватил карандаш, с недоумением посмотрел на него и тут же снова положил.

– У меня нет друзей, – сообщил Маневич, подталкивая карандаш кончиками пальцев, так что тот покатился по блестящей поверхности стола. – Мне завидуют, меня ненавидят. Если вы станете слушать все, что говорят обо мне, то действительно не решитесь ничего продавать.

Александра пыталась поймать его взгляд, но черные блестящие глаза не отрывались от медленно катящегося карандаша.

– На месте преступления кое-что обнаружилось, – Александра открыла сумку и положила на стол ключ на брелке в виде золотой восьмерки. Карандаш остановился в сантиметре от ключа. Маневич поднял взгляд:

– Как это понимать?

– Я увидела это на полу рядом с телом. И забрала, потому что это мой ключ. От моей старой мансарды. Тот ключ, который я отдала вам, и который вам подменили. И он оказался на вашем брелке, как видите.

Маневич снова открыл ящик стола и положил перед Александрой три ключа на брелке в виде золотой восьмерки. Отличить один брелок от другого было невозможно.

– Вот мой брелок, – произнес он все так же спокойно.

– А второй у вашей жены, так?! – подалась вперед Александра. – Вы говорили, Ксения подарила вам одинаковые брелки на годовщину свадьбы.

– Совершенно верно.

– Третьего нет?

– Полагаю, нет. Ксения купила их где-то в Италии.

– Вы можете сейчас позвонить жене и спросить, где ее брелок?

Маневич несколько секунд смотрел на нее, затем отрицательно качнул головой:

– Я бы не стал этого делать сейчас. Жена еще немного сердится на меня из-за того, что я начал распродажу без ее согласия. Она все равно согласилась, конечно, но все-таки была обижена. Я спрошу вечером, когда буду дома.

– Вы так спокойны! – в отчаянии воскликнула Александра. – А тем временем могут убить кого-то еще! Вы же видите, эти два убийства связаны! И в том, и в другом случае рядом с трупом были ваши вещи!

– На этот раз не мои, – возразил Маневич, поднимая свои ключи и раскачивая в воздухе брелок, как золотой маятник. – Мои – вот. От кабинета, от сейфа и от галереи.

– Вашей жены, это все равно!

– Это очень не все равно, – Маневич взял второй брелок, поднес его к самым глазам. – Это совсем другое дело. Я поговорю с женой вечером и выясню, при каких обстоятельствах она могла его потерять. Могу я взять этот брелок?

– Да, – поколебавшись, ответила Александра. – Но ключ снимите и дайте мне. Могу я забрать и тот, другой? Который подкинули вместо моего?

– Конечно, – Маневич отпер сейф и достал прозрачный файл, внутри которого виднелись часы, визитная карточка и ключ. – Вот он.

– Положите их рядом, – попросила художница.

Ключи были очень похожи. Размер, форма, цвет металла, а также, вероятно, и время изготовления были идентичны. Отличались лишь бородки.

– Вы понимаете, что это значит? – Александра не сводила взгляда с ключей. – Тот, кто подменил ключ, при каких-то обстоятельствах увидел у вас мой. Иначе он бы не подобрал такой похожий экземпляр. Это не так просто, поверьте мне на слово. Таких замков все меньше. Я как-то хотела сделать дубликат, обегала пол-Москвы. Причем у него было совсем немного времени. Я отдала вам ключ позавчера утром, здесь, в этом кабинете. А уже вечером того же дня у вас оказалась подделка, а у кого-то – подлинник. Вы можете вспомнить, кто мог войти к вам в кабинет как минимум дважды и иметь такую возможность – увидеть ключ и подменить его?

Маневич тихо рассмеялся, и художнице впервые пришло в голову, что в его смехе звучит что-то искусственное. Это, собственно, был не смех, а его подделка – спонтанный выброс похожих на смех звуков. Коллекционер взял ключ от мансарды и отцепил от него брелок. Протянул оба ключа Александре.

– Ну, во-первых, я сам мог это сделать! – он уложил в файл брелок, запер сейф. – Я ведь главный подозреваемый, исходя из улик, не так ли?

– Я не думаю, что это вы, – твердо сказала Александра. – Если бы вы были убийцей, вы бы вели себя умнее и не оставляли столько следов. Вас же искать не надо – бери визитку и звони. Ваши часы с гравировкой, брелок вашей жены…

– Ваша мансарда, ваш ключ… – иронически продолжил коллекционер.

– Ключ я сама передала вам. Вы это не станете отрицать, думаю?

– Разумеется, не стану. Ну что ж, если это не я, то это кто-то из тех, кто сюда входил вплоть до вечера.

– Вы их можете вспомнить?

– Я – вряд ли, но Галина может восстановить тот день. Но вот я чего не понимаю, – Маневич опять выдвинул ящик стола и заглянул туда. Со стуком задвинул. – Я положил ключ сюда, если мне не изменяет память.

Александра подтвердила, что именно так все и было.

– Это был просто ключ. Каждый, кто увидел бы его, подумал бы, что это просто старый ключ от допотопного замка. Откуда им было знать, что это ключ от вашей мансарды? И что вы мне его отдали? И где находится ваша мансарда?

– Мы с вами были одни, – тихо добавила Александра.

– В том-то и дело.

– И вы никому не рассказывали, откуда этот ключ, кто вам его дал, где та дверь, которую он отпирает?

Маневич отрицательно покачал головой:

– Никому.

– Нас не могли подслушать?

– Дверь звуконепроницаемая. Как и все остальное.

Александра кусала губы, исподлобья поглядывая на собеседника. Наконец, она не выдержала:

– Извините, этого не может быть. Если нас никто не слышал, то вы кому-то рассказали. Если вы никому не говорили, то нас кто-то слышал. Этот ключ сам никаких сведений о себе сообщить не мог.

– Давайте оставим эту тему, – перебил ее Маневич. – Допустим, произошло что-то, чего мы не понимаем. Пока. Поговорим о делах. Вы все еще мой агент, не так ли? Вы читали наш договор?

– Там прописана неустойка, – сухо ответила Александра. – Я вполне понимаю, чем мне грозит отказ от сотрудничества.

– Значит, мы продолжаем.

Александра не услышала вопросительной интонации – Маневич утверждал непреложное. Даже сейчас, утратив свой идеальный ореол, он выглядел безупречно.

– Только вот не знаю, останетесь ли вы довольны результатами, – она встала. – Я сразу нашла трех клиентов. Но один уже мертв. Другой отказался иметь с вами дело. Остался третий, его нет в городе.

– Ну, так займитесь им, надо же с чего-то начать, – все так же невозмутимо заявил Маневич. – И, если не возражаете, я с вами прощусь, у меня еще много дел сегодня.

Александра сделала шаг и оказалась у самой двери – так мал был кабинет. Обернулась.

– Да, я хотела вас спросить… Тот человек, который терроризировал вас письмами – он так вам и пишет?

– Странно… – Маневич сощурился, его глаза превратились в две черные сверкающие щели. – Почему вы спросили? От него третий день ничего нет. Не могу сказать, что я скучаю по его излияниям.

– Имя Илья Ветошников вам о чем-то говорит?

Маневич медленно поднялся, не сводя с нее взгляда.

– В чем дело? – хрипло спросил он.

– Тот человек у меня в мансарде – Илья Ветошников. Муж Валерии Ветошниковой. Она вам знакома, кажется.

Маневич не торопился отвечать. Его худощавое лицо с тонкими чертами словно одеревенело. На нем жили только глаза, над которыми нервно трепетали веки.

– Валерия приходила ко мне, – Александра взялась за дверную ручку. – Она ищет мужа. Я все это вам рассказываю, чтобы вы были в курсе. Может быть, и вы станете со мной немного откровеннее. Вы ведь рассказали кому-то о моем ключе, иначе быть не могло.

– Рассказал, – голос коллекционера прозвучал чуть слышно. – Ей. Не вмешивайтесь, я все решу сам.

Эмиль, повязав клетчатый передник в оборках, возился у плиты, хлопал дверью холодильника, гремел посудой, что-то тихо бормотал себе под нос. Несмотря на протесты Александры, он решил приготовить «нечто особенное». Игнат, напротив, был очень доволен перспективой парадного ужина.

– Буду честен, мать, – ласково обратился он к Александре, которая сидела на кухонном диванчике, забравшись в самый угол. – Ты питаешься всякими несъедобными вещами. Такое ощущение, что я снова в нашей общаге в Питере. Помнишь тамошнюю кухню? Разбитые раковины, горы мусора, крысы…

– В трудные минуты я ее вспоминаю, – отозвалась Александра. – И мне сразу становится легче. Я понимаю, что многого добилась.

– Пожалуйста! – Эмиль повернулся к ним и приложил к груди большую ложку, вымазанную в томатном соусе. – Не говорите о всяких грызунах, я их не переношу.

– Поэтому у тебя столько кошек? – поинтересовался Игнат.

– Да нет, они как-то сами завелись… – Эмиль говорил почти виновато. – Сначала их было всего пять, потом кто-то выбросил на помойку коробку с котятами, в мороз… Я их выходил. Потом тут по соседству умерла моя знакомая старушка, она котов подбирала и держала у себя. Не стерилизовала, конечно, на какие средства? Они у нее плодились. Она котов и кошек держала в разных комнатах, но все равно коты иногда прорывались к кошкам. Когда наследники приняли квартиру, там было уже голов двадцать. Хотели усыпить. Я забрал. Ну а потом мне уже стали нести кошек со всего района, прошел слух, что я их подбираю. Людям ведь только дай сделать доброе дело. Себе брать не хотят. А меня чуть не блаженненьким считают…

– Никакой ты не блаженненький, всем бы до такого бизнеса додуматься! – отрезал Игнат.

За те два часа, пока ее не было, мужчины подружились, и теперь казалось, что они знакомы давным-давно. Игнат моментально сходился с людьми и сразу принимал тон старого друга. Эмиль был застенчив, но доверчив и явно радовался тому, что приобрел такого веселого приятеля.

– В общем, Саша, вот что мы тут сообща придумали, – Игнат присел на диванчик рядом с Александрой. – Я, знаешь, верю в высшие силы, мы все встретились неспроста.

– Уже страшно, – Александра взяла на руки кота, который давно уже бодал лбом ее ногу, вымогая ласку. Кот был черный, старый, одноглазый. – Опять какая-то комбинация с гербами?

– Да, родилась гениальная идея! – Игнат придвинулся еще ближе. – Я тут посмотрел гобелены, эти, с цветочками. Эмиль мне показал еще с животными. Это просто находка! У Эмиля есть мастер, он может сделать штандарт. А на его фоне уже будем размещать герб на деревянной доске. Будет грандиозно… Это уже само по себе – искусство.

– Будет очень красиво! – откликнулся Эмиль, на миг отрываясь от пыхтящей сковородки. Его румяное лицо было воплощением добродушия и довольства своей судьбой. – И мне это выгодно! Сейчас торговля идет не очень бойко. Как у всех, впрочем…

– Вот только Сашу осталось уговорить, – продолжал Игнат. – Никак не поддается.

Эмиль по пояс исчез в холодильнике и появился с радостным воркованием:

– Вот где я их нашел, из Италии привез год назад, одна милая старушка подарила. Я у нее вышивки и кружева покупал. Черные трюфели в оливковом масле! Все хотел попробовать, и вот – повод!

Он открыл банку, сквозь стенки которой виднелись черные бугристые комки, плавающие в желтом масле.

– Роскошно! – протянул Игнат. Он явно наслаждался жизнью, забыв обо всех неприятностях. Александра смотрела на него с удивлением и некоторой завистью.

– Эмиль, а он рассказал тебе, для чего нужно рисовать эти гербы? – осведомилась Александра через голову Игната. – Рассказал, чьи они и кому он собирается их впаривать?

– Да-да! – откликнулся Эмиль. – Я так смеялся!

Александра на миг оторопела, потом и сама рассмеялась:

– Если вдуматься, это в самом деле смешно! Но совершенно незаконно!

– С твоей щепетильностью, мать, тебе давно полагалось бы помереть с голоду, – Игнат блаженно откинулся на спинку дивана, скрестив руки за головой. – А ты все еще как-то шевелишься. Почему ты такая грустная? Маневич расстроил?

– Скорее, озадачил. И я впервые поймала его на откровенной лжи. Кто-то когда-то сказал о нем при мне: «Маневич великолепно лжет!» И действительно, это так. Это тип человека, которому веришь.

– Вы это о чем? – насторожился Эмиль. – Что случилось?

– Ничего, не обращай внимания, – опомнилась Александра. – Так, дела.

Ужинали здесь же, на кухне. Эмиль присаживался к столу и тут же вскакивал, проверяя пирог в духовке, доставая очередную позабытую баночку с приправами, откупоривая новую бутылку вина. Игнат пил, не пьянея, у Эмиля снова заблестели глаза, он был весел и с виду совершенно счастлив. Он оживленно болтал:

– Я обожаю готовить, но мне не для кого. Только для кошек, а там сами понимаете, какая кулинария… Сейчас поставлю вариться потроха, извините, будет специфический запах. Но я включу вытяжку!

Он снова вскочил из-за стола и вытащил из холодильника большую кастрюлю. Поставив ее на плиту и налив туда воды, включил газ.

– Для себя ведь не будешь стараться, правда? Мама работала дома, она ведь была известной переводчицей, вот Саша знает. И у нее было время готовить, она и меня научила. А когда мама умерла, я готовил ужин для себя и для отца. Мы каждый вечер сидели здесь, за этим столом. А потом я остался один и готовлю только для кошек.

Эмиль открыл духовку, надел силиконовые рукавицы и достал противень с пирогом. Игнат втянул воздух и простонал:

– Я остаюсь здесь жить!

– Смотри, Эмиль, он ведь останется, – предупредила Александра полушутя, полусерьезно. – Я понимаю, что ты собираешь бездомных животных, но этот для твоего зверинца великоват…

Они ели сырный пирог с зеленью и цветной капустой – Эмиль готовил по рецептам матери, а та любила индийскую кухню. Игнат много шутил, Эмиль искренне веселился. Александра оставалась скорее зрителем, чем участником застолья. У нее не шло из головы признание, вырвавшееся у Маневича напоследок.

«Он не знал о смерти Ветошникова и страшно испугался. Понятно, почему – убит муж его любовницы. Личность, которая известна и жене, и секретарше. И даже старшей дочери. И мало ли еще кому. Любовница разводиться не желала. На теле найдены вещи, принадлежащие Маневичу: часы с гравировкой и визитная карточка. Утром Маневич берет у меня для неизвестных целей ключ от мансарды. Вечером там кто-то есть. Утром я нахожу там труп Ветошникова. И я могу ручаться, что у Маневича нет алиби на тот вечер. Он, по его словам, пришел домой усталый, принял душ и лег спать. А жена с детьми были в гостях у его тещи. Все складывается в четкую картину. У него был мотив, была возможность. Против него есть улики. Но… Какова роль Валерии? По словам Маневича, ей было известно, что это за ключ. Ей одной. Если она провела вечер с ним, пока его жена с детьми были у матери… У нее была возможность украсть и подменить все, что угодно. Но тогда… Получается, это она отперла мансарду, пригласила туда мужа и… Возможно, застрелила его. И вроде бы, снова все складывается в четкую картину – избавиться от гримера, выйти замуж за состоятельного бизнесмена… Но! Она подкинула улики против любовника. Выходит, Валерия хотела избавиться от обоих?!»

– Мы с тобой разговариваем, а ты думаешь о чем-то мрачном, – Игнат похлопал ее по руке, и она вздрогнула, очнувшись. – Это не очень вежливо.

– Да, Саша, правда, ты все время сидишь с таким лицом, будто случилось что-то ужасное! – подтвердил Эмиль. Он уже был сильно навеселе. – Расскажи, может, я что-то смогу сделать?

– К сожалению, не сможешь, – улыбнулась ему Александра. – Я должна сделать один звонок. Сидите, ребята!

Она вышла в комнату Эмиля. Уже стемнело, на бульваре зажглась иллюминация. Александра остановилась у окна, достала из кармана телефон и нашла номер Ксении.

– Слушаю! – тут же откликнулся юный голос.

– Это Александра, вы узнали?

– Да, конечно! У меня сохранен ваш номер. Чем я могу помочь?

– Я хочу кое о чем вас спросить, – нерешительно проговорила художница. – Понимаю, вопрос может показаться странным, но… Позавчера вечером вы с мамой и сестрами были в гостях у бабушки, верно?

– Верно, – после секундной заминки подтвердила девушка. – Я же сама вам это сказала.

– Да, конечно. Вы не можете припомнить, когда вы уехали из дома и когда вернулись?

– Ну… – протянула Ксения. – Приблизительно с шести до десяти нас не было.

– И вы сказали, что когда вернулись, отец был дома и уже спал?

– Лежал в постели, так точнее, – поправила Ксения. – А теперь можно я тоже задам вопрос? Зачем вам все это?

– Я сама толком не понимаю, – скрепя сердце ответила Александра. – Но как только разберусь, сразу вам все расскажу.

– Когда я слышу подобную фразу, у меня появляется желание до всего докопаться самой. Что-то случилось тем вечером? Ведь так?

– Да, кое-что случилось.

– И каким боком в этом замешан мой отец?

– Ксения, я пока ничего не знаю.

– Но когда узнаете, сразу все мне расскажете, так? – в голосе девушки слышалась ядовитая ирония. – Что ж, не хотите говорить – не надо. И вот что… Я знаю, вы авторитетный эксперт, и я должна относиться к вам с уважением. Но все-таки я могу вам дать один хороший совет. Не углубляйтесь в наши семейные дела. Занимайтесь тем, за что отец платит вам деньги.

Ксения первая дала отбой. Александра положила на подоконник замолчавший телефон. Открыла створку окна. В лицо ей дохнула подкравшаяся августовская ночь, влажная и тихая. Фонари на бульваре были окружены сияющими радужными кольцами. Ей пора было возвращаться домой, но она медлила, пытаясь задержать мгновенье, в котором ей не надо было действовать и принимать решений.

Когда она заглянула на кухню, за столом никого не оказалось. Хозяин и гость переместились в шоу-рум, прихватив с собой последнюю бутылку вина и бокалы. Игнат был трезв, как стекло. Эмиль опьянел, как подросток, впервые попавший на вечеринку.

– Взгляни, какая красота! – Эмиль вытащил из стопки гобеленов большое полотно и развернул его перед Александрой. – Это отличный кусок. Правда, видишь, тут края утрачены, чего ты хочешь – время… Это я в Шампани отхватил, он там гнил в каком-то пивном ресторане, в углу, представляешь? В провинции вообще можно найти всякие чудеса, вот в больших городах ловить нечего. Красиво?

Гобелен, который демонстрировал Эмиль, казался старинным даже на расстоянии нескольких шагов. Это было изрядно поблекшее жесткое полотнище пыльно-бордового цвета, покрытое узором из желтых королевских лилий. Тут и там виднелись пятна, похожие на ржавчину.

– Червленое поле, усеянное золотыми лилиями, – задумчиво проговорил Игнат. – Мы видим здесь более двенадцати фигур, а мастера надо попросить, чтобы он срезал некоторые наполовину, когда будет делать кайму. Будет идеальный баннер.

– Баннер?! – поднял брови Эмиль, прижимая к груди гобелен. Его заметно пошатывало.

– Баннер – это средневековый флаг, несущий изображение герба владельца, – пояснил Игнат. – Никто ниже ранга рыцаря-баннерета не имел права на флаг. Сейчас этого титула нет. А прежде он давал привилегию во время сражений вести своих вассалов под собственным флагом. Титул баннерета следовал сразу после титула баронета.

– Обалдеть, сколько ты знаешь, – Эмиль закрыл глаза. Он побледнел, под ярким светом ламп его лоб блестел.

– По-моему, тебе надо лечь отдохнуть, – Александра забрала у него гобелен и положила полотно на полку. – А нам пора. Завтра продолжите общение. Я вижу, вам есть о чем поговорить.

– Оставайтесь ночевать! – жалобно попросил Эмиль.

– А что, Саша, давай останемся? – Игнат, сощурившись, цепко оглядывал полки. – Ну какой смысл тащиться по дождю полчаса…

– Двадцать минут, – отрезала она. – И дождь уже кончился. Эмиль, спасибо тебе огромное!

Она расцеловала окончательно размякшего приятеля.

– Игнат, идем.

– Я тебе завтра с утра позвоню, – он похлопал покачнувшегося хозяина по плечу. – У тебя шикарная коллекция!

– А я не коллекционер, – протянул он, провожая гостей до двери. – Я только продавец…

У его ног терлась серая кошка с круглой мордочкой и маленькими ушами. Она требовательно, протяжно мяукнула. Эмиль засмеялся:

– Напоминает, что пора выпускать остальных из клеток.

– Ты всех их выпускаешь?! – Игнат с опаской покосился на двери «кошачьих» комнат.

– Только здоровых. Чтобы размяли лапы. Ночь – это их время!

Они дошли по бульвару до Мясницких Ворот, и Александра предложила:

– Идем переулками. Так ближе.

С Чистопрудного бульвара они свернули в Архангельский переулок, затем в Кривоколенный.

– В Москве начинаешь понимать, насколько ничтожная наука – геометрия, – проговорил Игнат, шагая рядом. – Тут квадрат гипотенузы ни разу не равен сумме квадратов катетов. Мне кажется, этот путь дольше.

– Он короче, поверь мне, – Александра шла быстро, жадно вдыхая влажный ночной воздух. Игнат послушно следовал за ней, приноравливаясь к ее шагу.

– Завтра, – чуть задыхаясь, продолжала она, – мы с тобой сделаем то, что должны были сделать вчера утром. Позвоним в полицию. Это не может так продолжаться. Мне снятся кошмары. Я их не помню, к счастью, но они мне снятся из-за него.

– Из-за этого типа в мансарде?

– Да! – она остановилась так резко, что Игнат чуть на налетел на нее. – Эта мансарда была моим прошлым, понимаешь? Огромной частью моей жизни. Пусть это была не самая идеальная жизнь, не самая счастливая, но она была моя! Я работала, думала, училась, встречалась с друзьями. Я была там счастлива, по-своему, не каждому подошло бы такое счастье, как мое! А теперь… Он словно занял мое место. И вместо прошлого у меня теперь – черное пятно на полу. И мухи.

Александра пошла дальше, Игнат молча двинулся за ней. Она сворачивала из переулка в переулок автоматически, не глядя на названия. Ее спутник озирался, глядя в свой телефон, пытаясь определить маршрут.

– Мы сейчас не туда повернули, – подал он голос.

– Я хочу посмотреть на свой прежний дом.

– А я не хочу.

– Можешь зайти в магазин и купить чего-нибудь на завтрак. Ты же всегда голоден.

Но, дойдя до освещенной витрины круглосуточного магазина, оба как вкопанные остановились на тротуаре, глядя на особняк в лесах. На железных стойках напротив входа в подъезд были натянуты красно-белые полосатые ленты.

– Они начали реконструкцию? – проговорил Игнат после паузы.

– Давай зайдем в магазин, – Александра потянула на себя дверь.

– Полиция утром приезжала, когда я уже сменилась, – знакомая продавщица говорила это с явной досадой, словно ей пришлось пропустить интересный фильм. – Что там точно случилось – никто не знает, сменщицу опрашивали, меня завтра будут опрашивать. Вроде бы, там кого-то убили или наркоман умер. Я что-то такое предсказывала, когда ты уехала, Саша. Конечно, прошел слух, что подъезд стоит пустой, и сюда полезла всякая нечисть. Хоть бы входную дверь забили! Это же центр, тут шляются такие клоуны, что ах. И днем и ночью.

Игнат стоял в двух шагах от Александры, внимательно изучая витрину с колбасами. Продавщица окликнула его, завлекательно играя хрипловатым голосом:

– Чего-нибудь желаете, молодой человек?

– Я бы взял вина, – Игнат быстро взглянул на Александру. Продавщица перехватила его взгляд и заговорщицки заулыбалась:

– Вовремя надумали, через полчаса я бы вам ни за что не продала. Возьмите вот это, итальянское! Мне очень нравится!

Игнат, любезничая с продавщицей, сделал еще несколько покупок. Александра стояла спиной к ним, глядя сквозь витрину на огороженный лентами подъезд своего бывшего дома. Там же, в стекле витрины, она видела отражение Игната и продавщицы. Не оборачиваясь, Александра громко сказала:

– Купи заодно штопор. Я никак не найду свой после переезда.

Они шли по переулку медленно, словно примерная супружеская пара, которая прогуливается перед сном. Александра едва прислушивалась к тому, что говорил Игнат. А он говорил непрерывно.

– Мы естественно держались, правда? Его нашли утром. Тебе еще не звонили, значит, тебя с этим не связывают. Дверь открыта, бери, что хочешь.

– И объявления нет, – вяло ответила она.