Железный лес Малышева Анна
– Он всех нас переживет, вот увидишь! – заявил Федор, и стекло в окне машины поползло вверх.
Дверь открыла домработница Макаровых Ирина. Александра была с ней знакома не первый год.
– Сергей Леонтьич, к вам! – возвысила голос Ирина, впуская Александру и запирая за ней дверь. И тут же зловеще осведомилась: – Слышали? Соседнюю квартиру обокрали!
– Уже слышала, – Александра взглянула на огромный чемодан, стоявший на пороге спальни Натэллы. – А что, Натэлла уже собирается?
– Ночью самолет, у нее тетка серьезно больна, придется лететь раньше, – негромко информировала ее Ирина. – Я не знаю… Сергей Леонтьевич тоже нехорош был этой ночью. Я бы своего мужа в таком состоянии не оставила.
Ирина была большой поклонницей хозяина, которого считала умнейшим и добрейшим человеком. И весьма критически относилась к хозяйке, считая, что та планомерно сводит мужа в могилу, обкуривая его табачным дымом, нарушая режим питания и приема лекарств. С последним Александра не могла поспорить, но, в отличие от Ирины, она не видела в такой беспечности никаких корыстных мотивов. Натэлла была состоятельна, независима в финансовом плане, и, наконец, искренне любила мужа.
В этот момент из спальни выглянула сама хозяйка.
– Сашенька! – обрадовалась она. – Как славно, что ты пришла! Сережа с утра только о тебе и твердит, ждет. Иди к нему, я тут закопалась… Ира, принеси к Сергею вина и кофе.
– Сейчас, – кратко ответила та и скрылась в кухне.
Коллекционер по-прежнему лежал в постели, плотные коричневые шторы были задернуты, на столе горела лампа – казалось, прошла всего минута с тех пор, как Александра попрощалась с ним в этой спальне, и ничто не успело измениться.
Изменился сам обитатель комнаты. Тяжелые серые веки набухли так, что он едва смог приоткрыть глаза, чтобы поприветствовать гостью.
– Сашенька, – просипел он и умолк, не в силах больше ничего произнести.
Александра обеспокоенно склонилась над постелью:
– Сергей Леонтьевич, может быть, лучше в больницу на этот раз?
– Нет, – ответил он, закрыл глаза и снова умолк. Был слышен только сиплый писк в его гортани.
Помедлив, Александра достала телефон. Она даже не пыталась понять, как человек в подобном состоянии может приобретать картины. Она просто знала, что такое происходит. Один ее клиент продолжал активно покупать после того, как врачи оставили ему несколько недель сроку. И каждый раз ее посещала мысль, что она зарабатывает на чужом безумии.
– Вот, есть снимки, – она присела на стул у изголовья и поднесла телефон к лицу больного.
Он снова открыл глаза, на этот раз шире. Александра медленно пролистала перед ним фотографии выбранных картин.
– Это Маневич, – внезапно заявил Сергей Леонтьевич.
Потрясенная, Александра опустила телефон.
– Как вы узнали?!
– Этого Репина он выменял у Дудникова, у покойного. Я у Ильи Дмитриевича этот этюд и видел. И обманул его еще, а обратного хода не дал.
Сергей Леонтьевич был так взбудоражен, что ему даже дышать стало легче. Он приподнялся на подушках.
– Так ты с ним связалась, Саша? Тогда тебя не с чем поздравлять. Этот родную мать задушит за копейку. Он тебе хоть какой-то аванс выплатил?
– Да… – Александра совсем растерялась.
– Ну, вот считай, что больше ты от него ничего не получишь. И держалась бы ты подальше от этой светлой личности! Хотя, не мое дело давать советы взрослому человеку, но я к тебе как к родной всегда относился.
Александра молчала. Она знала, что коллекционеры обычно ненавидят друг друга и обвиняют коллег по цеху в жульничестве, не обладая никакими фактами. Но Макаров, заточенный в своей квартире уже многие годы, ни с кем не общался, и его профессиональная зависть ничем извне не подпитывалась. Он ни о ком не говорил плохо, уже потому, что просто ни о ком не говорил. Внешний мир для него давно исчез. Это было настоящее затворничество в самом центре Москвы.
Появилась Ирина, катившая сервировочный столик. Две чашки, кофейник, молоко и печенье. Вина, как велела Натэлла, домработница и не думала подавать. Впрочем, хозяину было не до вина.
– Позови Наташу, – велел он.
Спустя минуту явилась Натэлла, в одном из своих ярких шелковых балахонов. Она обеспокоенно подошла к постели:
– Что такое, сердечко мое?
– Представь, чье добро продает Саша! – покрасневшие от бессонных ночей, давно потерявшие цвет глаза мужа светились от возбуждения. – Это Маневича картины!
– Ивана Алексеевича? – уточнила Натэлла. – А я не удивляюсь. Он же не дурак, делиться с женой своей картинной галереей. Сейчас все в деньги обратит, а деньги потеряет.
Последнее слово она произнесла с недоброй иронией. Александра горела, как в лихорадке. Был нарушен главный ее принцип – полной конфиденциальности. Такого оборота она не ожидала. Но то, что сказала Натэлла, заставило художницу забыть о своем провале.
– Почему Маневич должен делиться с женой? – спросила она. – Разве он разводится?
– Они накануне развода, – бросила Натэлла. – Маша уже больше года настаивает, а он все хвостом вертит.
И, обернувшись к Александре, кратко пояснила:
– Мы подруги.
– А говорят, у него такой идеальный брак… – изумленно протянула Александра.
– Если я слышу про идеальный брак, я сразу понимаю, что там где-то что-то сдохло, – отрезала Натэлла. – Нет идеальных браков и нет идеальных людей. И не должно их быть. У него любовница, он за ней бегает, как собачонка. А она сама, между прочим, замужем. И разводиться не собирается. Так что тут даже не любовный треугольник, а целый квадрат.
– Ну все, пошла писать губерния… – сипло выдохнул Сергей Леонтьевич. – Откуда все это известно, позволь узнать? Что у любовницы муж, что она разводиться не планирует? Что, твоя Маша с ней встречалась?
– Если так можно назвать эпизод в собственной спальне, – Натэлла ядовито дернула уголком рта. – Маша приехала домой раньше, чем думала, а эти Ромео и Джульетта воркуют в супружеской постели. На простынях, которые она покупала. И представь, у этой твари хватило наглости спокойно одеться при Маше и сказать, чтобы та не волновалась. Она, мол, замужем и разводиться не собирается.
– Саша, ну ты видишь, я тебе не зря сказал, держись от него подальше! – просипел Макаров. – Если он втайне от жены все распродаст, она вполне может на него в суд подать. Тогда и тебе отвечать придется.
У Александры все плыло перед глазами. Она снова видела свою мансарду, лежащего на полу мужчину в светлом костюме, и черный круг запекшейся крови вокруг его головы. Внезапно она схватилась за горло, ее мучили рвотные позывы.
– Ты что?! – испугалась Натэлла, обнимая ее за плечи. – Напугала я тебя? О боже, я не хотела! Да не бойся, никто на тебя в суд не подаст. Ну, разве что свидетелем вызовут.
– И аванс этому типу не возвращай, – внушительно просипел Макаров.
Александра с благодарностью выпила стакан воды, за которым сбегала Натэлла. Дышать стало легче, на лбу выступила испарина. Больше всего ей хотелось лечь в постель, накрыться простыней с головой и уснуть на сутки. Но впереди была встреча с Телятниковым. И с самим Маневичем. Где-то по городу бродил неприкаянный Игнат. А в ее комнате, под рабочим столом, стояла сумка, битком набитая краденым рыцарским прошлым…
– Да, мне снова повезло, – сказала она, пытаясь улыбнуться. – Как я понимаю, вам эти картины предлагать бессмысленно?
– Это ведь совместно нажитое имущество, – снова вмешалась Натэлла. – Брачного контракта у них нет. Если он продает без ведома Маши, то это незаконно.
– Я думаю, жена все знает… – задумчиво произнесла Александра. – Эти снимки в галерее делала старшая дочь Маневича, Ксения.
Натэлла покачала головой с таким видом, словно увещевала наивного ребенка:
– Ксения – самое печальное во всей этой истории. Дело в том, что она приняла сторону отца. Вряд ли она будет что-то говорить матери. Она с ней вообще почти не разговаривает.
И, взглянув на часы, ахнула:
– Ребята, я из-за вас опоздаю! Еще вещи не собраны. Так, я сейчас быстро звоню Маше и спрашиваю, знает ли она, что творит муж.
Она вышла из комнаты, и шелковый балахон бился за ее спиной, как яркие крылья бабочки. Макаров снова закрыл глаза. Александра опустила телефон в сумку.
– Не отвечает! – прокричала из соседней комнаты Натэлла. – Я потом еще ей позвоню и свяжусь с тобой, Саша.
Александра поднялась со стула.
– Сергей Леонтьевич, простите меня, вышло очень глупо.
– Да не за что совершенно, – ответил он, не открывая глаз. – Ты же ничего не знала. Не забывай нас, приходи просто так, не обязательно по делу.
Натэлла сердечно ее расцеловала на прощанье и тоже просила не забывать их дом.
– Сергей провел очень плохую ночь, – негромко призналась она уже у входной двери. – Мне бы совсем не надо уезжать, но тетя при смерти. Желает меня видеть. Хоть разорвись. Так что не бросай его, заглядывай.
Александра пообещала заходить.
Выйдя в переулок, она не сразу отправилась к метро, хотя уже пора было ехать в салон к Телятникову. Рядом с домом Макаровых был крошечный садик с двумя скамейками. Одна была свободна, и Александра уселась на нее, пытаясь привести мысли в порядок. Прежде всего следовало решить, предлагать ли другим клиентам картины из собрания Маневича.
«Если Натэлла говорит правду, а в этом нельзя сомневаться, то история неприятная. Моя роль в ней – тоже. Но может быть, он собирается разделить деньги с женой?» Она решила подождать звонка Натэллы. Балакян, к счастью, не звонил. Скорее всего, он был поглощен упоительной процедурой лечения. «Зато Федя уже снял деньги, наверняка!»
Она набрала номер Телятникова. Тот не отвечал. Взглянув на часы, Александра предположила, что ее старый приятель еще за рулем. К вечеру весь центр превратился в пробку: люди возвращались из отпусков, с дач, близился учебный год.
В метро тоже начался час пик. Когда Александра вышла на «Тургеневской» и устало побрела в сторону салона, она двигалась уже по инерции, оглушенная этим днем.
Машина Телятникова стояла во дворе, но в окнах магазина было темно. Александра потянула на себя дверь, вошла.
– Федя! – крикнула она. – Это я!
Ей никто не ответил. Она прошла к кассе и нажала на клавишу настольной лампы, при свете которой Федор непрерывно читал.
И сразу увидела хозяина салона, но не на барном стуле – стул был опрокинут. Федор лежал на полу за прилавком, спиной к ней, свернувшись улиткой, словно собирался уснуть. Круглая спина, обтянутая клетчатой рубашкой, выглядела беззащитной, как у ребенка.
Александра отшатнулась. Под ногой хрустнуло. Она взглянула и увидела растоптанные золотые очки Телятникова. Рядом блеснуло еще что-то, похожее на очки, золотое.
Она склонилась. Золотой брелок в виде восьмерки. Знак бесконечности. И на нем ключ, который она знала очень хорошо. Ключ от старой мастерской.
… Приближаясь издалека, в ее голове зазвучала знакомая песенка.
- Я практикую с трех до четырех,
- И возвращаюсь на свой шесток…
Потом милосердно исчезли звуки, погас свет.
Глава 6
… На медную подставку курильницы то и дело опадал легкий серый пепел. Дымилось сразу несколько палочек. Александра различала ладан, сандал и гвоздику. Остальных запахов она не знала да к тому же ее обоняние уже было оглушено какофонией ароматов, пропитавших крошечный магазин.
Едва придя в себя, убедившись, что Федор Телятников лежит за прилавком в той же позе, Александра выбралась во двор и стала звонить в полицию. Затем обратилась за помощью в соседний магазин восточных специй и благовоний. Светловолосая девушка в сари, видя, что Александра едва держится на ногах, пригласила ее дожидаться полиции у себя в магазине.
Полиция явилась через несколько минут. Потом приехали еще две машины. Александра то впадала в оцепенение, схожее с глубоким равнодушием, то начинала крупно дрожать всем телом, так что мужчина в форме, представившийся сотрудником следственно-оперативной группы, останавливался и давал ей время успокоиться, прежде чем снова задавал вопросы.
– Значит, это ваш знакомый, и он вас ждал?
– Да, мы давно знакомы. Я посредник, предложила ему несколько картин, и он поехал в банк за деньгами. Нужно было внести аванс. У него не было в кассе такой суммы. Мы договорились встретиться в семь часов.
Александра отвечала, запинаясь, глядя в одну точку на витрине магазина благовоний. Над дверью звякнул колокольчик, заглянул другой полицейский:
– Тут такие ароматы, что собака работать не может. Повезло. В кавычках.
– Какую сумму он должен был привезти? – продолжал расспрашивать оперативник.
– Триста тысяч рублей, – ответила Александра.
Мужчина посмотрел на нее внимательнее прежнего.
– Это нормально, рассчитываться наличными? – осведомился он. – Налоговая инспекция этот процесс как-то контролирует?
– Я только посредник, – повторила Александра.
– Ну, хорошо, – после паузы продолжил тот. – Он снял эти деньги в банке? И в каком банке у него был счет? Вы не в курсе?
– А при нем денег нет?
Мужчина словно не услышал вопроса. Он продолжал изучать Александру, а она смотрела на свое отражение в стекле витрины. Художница видела собственное бледное лицо с черными провалами глаз, затылок и спину сидевшего напротив человека… На улице уже стемнело. Ей подумалось, что Игнат давно ее дожидается и, наверное, звонит, не переставая. Телефон она отключила сразу, как вызвала полицию. Но тогда она думала не об Игнате, а о Маневиче. Ключ с брелком в виде золотого знака бесконечности лежал у нее в кармане сумки. Она подобрала его, как только пришла в себя, повинуясь первому побуждению. И только сейчас с ужасом начинала осознавать, что подставила себя саму. Теперь у нее был ключ от мансарды, где совершилось убийство! И вернуть его в салон Телятникова было уже невозможно. Там работала оперативная группа, присутствовали понятые.
– Вы сказали, что давно знали Телятникова, – продолжал оперативник. – Он не говорил, что у него были враги, проблемы?
– Нет, никогда.
– Его не пытались ограбить?
– Я ничего такого не слышала…
– А кто еще знал, что он привезет такую сумму наличными? В магазине, кроме вас, кто-нибудь был?
Александра оторвалась от созерцания своего отражения и посмотрела в глаза оперативнику. Глаза были обычные, серые, внимательные. «Совсем молодой, с виду тридцати не дашь…»
– Никого, – покачала головой она. – И не думаю, что он кому-то сказал. Но в банке знали, конечно.
– Ну, скоро выясним, какой у него был банк, – обращаясь к себе самому, бросил мужчина. Он поморщился, глядя на курильницу, где испускала дым последняя палочка. – Вы сами ничего не хотите рассказать? Ничего странного не замечали?
– Нет… Я не так часто у него бываю.
– А когда были последний раз?
– Сегодня днем. Тогда мы и договорились, что к семи он привезет аванс и я подъеду.
– И вы настаиваете на том, что ваш разговор никто не слышал? Ни покупатели, ни сотрудники?
– Он сам владелец и единственный сотрудник. И покупателей не было, повторяю.
Александра провела рукой по виску. Голова нещадно болела. Хозяйка магазина принесла ей графин воды и стакан, прежде чем уйти в салон в качестве понятой. Но теперь графин пуст. Александра с тоской посмотрела на большого золотого Будду, сидевшего на пузатом старинном комоде рядом с резными шкатулками из дерева и кости. Будда загадочно улыбался, чуть приподняв тяжелые веки, из-под которых виднелись зрачки.
Снова звякнул колокольчик, открылась дверь. На этот раз заглянул другой полицейский.
– Отработали, собираемся.
– Да и у меня все, – оперативник встал, Александра поднялась со стула вслед за ним. От долгого сидения ныла спина, в висок словно вонзилась раскаленная иголка. Она поставила на прилавок сумку, принялась рыться в поисках обезболивающих таблеток, но ничего не нашла. Открыла молнию на кармане, куда положила ключ, пальцы коснулись гладкой золотой восьмерки. Какой-то миг она пыталась заставить себя вытащить ключ и рассказать все как было, все, что с ним связано. Но она промолчала и закрыла сумку.
Оперативник стоял в шаге от нее и внимательно наблюдал за тем, как она что-то ищет.
– Ну, значит, вы поняли – вас вызовут для беседы со следователем, которому будет передано уголовное дело, – буднично произнес он. – Вы сказали, что адрес регистрации не совпадает с адресом проживания, все верно?
– Все верно. Я зарегистрирована у родителей. А живу отдельно, снимаю квартиру.
– Ну, вам в любом случае позвонят. Всего доброго.
– И вам, – тихо ответила она, но увидела только спину в голубом мундире. Звякнул колокольчик, за ним закрылась дверь.
И тут же снова отворилась. Вошла хозяйка магазина. Вид у нее был измученный. Ни слова не говоря, она подошла к прилавку, заглянула в графин и облизала губы.
– Хотите чаю? – спросила она у Александры. – У меня хороший чай. Я сейчас заварю. Бедный Федя… Вот несчастье… Такой был хороший сосед!
Не переставая говорить, она удалилась в подсобное помещение, оттуда послышался звон посуды. Потом девушка появилась снова и уставилась на Александру с таким видом, словно впервые обнаружила ее в магазине.
– Мы же не познакомились, – вспомнила она. – Людмила. Лучше Люда.
– Александра… Саша.
Людмила присела на тот самый стул, на котором сидел следователь. На щеках девушки горели розовые пятна, веки припухли. Было заметно, что она много плакала.
– Сейчас вода вскипит… Вы с тростниковым сахаром пьете? Есть еще пастила.
– Не утруждайте себя! – попросила Александра. – Вот если бы таблетку, что-нибудь от головы…
– Я тоже приму, пожалуй…
Она вскочила, вновь исчезла в подсобке, вернулась с полным графином воды и стаканом для себя. Вынула из ящика комода, на котором улыбался Будда, тубу с таблетками, растворила в воде, подала один стакан Александре. Та с благодарностью выпила.
– Извините, но я ни о чем не могу больше думать… – сказала художница, немного отдышавшись. Огненная игла, вонзившаяся в висок, еще ныла, но уже начинала остывать. – Я не решилась спросить у полицейского… Как это вышло?
– Точно не знаю, мне не говорили. Но они там искали пистолет.
– Федора застрелили?! – Александра приподнялась на сиденье. – Но я не видела крови!
– А я вообще ничего не видела, – поежилась Людмила. – Еще они искали какие-то деньги.
– Он должен был привезти мне деньги.
– Так это ограбление, наверное… – вздохнула девушка. – Много денег?
– Триста тысяч.
– Ничего себе. Убивают и за меньшее…
Людмила снова скрылась в подсобке и вскоре вернулась с подносом, расположила его на китайском чайном столе, покрытом черным лаком. Приподняла крышку чайника из красной глины, заглянула внутрь и принялась разливать чай в крошечные пиалки.
– А я люблю фруктовую пастилу, – без всякой связи с предыдущим разговором призналась она. – Берите, попробуйте.
Александра внезапно почувствовала голод. Чай оживил и пробудил все мысли, вернул ей чувство места и времени. Она обеспокоенно взглянула на часы.
– Начало двенадцатого!
Александра вскочила было, но снова села. Внезапно художница поняла, что попросту боится возвращаться в свою квартиру. И не потому, что пришлось бы пройти мимо особняка, окруженного лесами и забранного сеткой. Можно было найти и другой путь в этих переулках, спутанных, как клубок, с которым играл котенок. «Маневич не дозвонился, если звонил, и мог уже приехать ко мне. Что происходит вокруг него? Этот брелок я видела утром. На нем два ключа, один от галереи, второй от сейфа. Но он сказал, что есть еще один. Ксения подарила на годовщину свадьбы ему и его жене одинаковые брелки. Значит, у меня… Второй? Или Маневича снова обокрали?»
– Вы о чем-то плохом думаете, – голос девушки заставил ее прийти в себя. – Я чувствую.
– Да уж, сегодня у меня ни одной радостной мысли не было, – призналась художница.
– Этот день уже прошел, – Людмила снова наполнила крошечные пиалки. – Скоро начнется другой.
– Вот это меня и пугает, – вздохнула Александра.
Выпив чай, она поблагодарила и встала:
– Я пойду. Хочу пройтись перед сном, хотя какой тут сон…
Людмила тоже поднялась. В ее ясном взгляде появилось беспокойство, словно она не могла на что-то решиться.
– Знаете, я сейчас подумала, что зря кое-чего не сказала полицейскому… Он ведь и со мной говорил, спрашивал, что я слышала за стеной, что видела. А я ничего не слышала, тут же стены – пятьдесят сантиметров. Я товар убирала. Как машина Федора приехала около семи – слышала, но не обернулась к витрине, зачем это мне?.. Я его машину по звуку узнаю, там дверца хлопает смешно – будто крякает. Так что я даже не видела, один он приехал или с ним был кто-то. Это все я рассказала. Но вот… Когда вы приходили сюда днем, за вами кто-то шел. И я ничего об этом не рассказала. Может, надо было…
Александра смотрела на нее, не понимая.
– Кто шел? – спросила она и не узнала своего голоса, таким сорванным, жалким он был. – Вы рассмотрели?
– Мужчина или парень, – немедленно ответила Людмила. – Подворотня прямо напротив моей витрины. Я видела, как вы вошли во двор днем. Как раз возилась в витрине, переделывала выставку. Я думала, это ко мне покупательница, но вы пошли к Федору. А в подворотне кто-то остановился, не вошел во двор. Потом отошел к стене. Я решила, что прохожий ошибся или пьяному захотелось по малой нужде. Сплошь и рядом такое случается. Неприятно ужасно. Потом я вышла покурить, а вы с Федором собрались уезжать. Мы с ним еще перекинулись парой слов, помните? А когда машина уехала, я увидела: кто-то отошел от стены, остановился посередине подворотни. Постоял и ушел.
– Вы думаете, он шел за мной?
– Я не знаю… Но мне стало не по себе. Мало ли сброда всякого шатается в центре. Может, он хотел вас ограбить, а вы взяли и уехали на машине. Я даже подумала, не запереть ли мне дверь. Все равно сейчас торговли почти нет.
– Но какой он хотя бы? – настаивала Александра. – Высокий, маленький? Худой, полный? По силуэту кое-что можно понять.
– Среднего роста… Обычный…
– Да уж, приметы те еще… – пробормотала Александра, доставая и включая телефон. – Знаете, а вызову-ка я такси.
И Людмила горячо одобрила это решение.
Александра попросила таксиста провезти ее по переулку, где прежде жила – он хотел было ехать другой дорогой, которую ему проложил навигатор.
– Там круглосуточный магазин, – пояснила художница, хотя таксист не требовал никаких объяснений. Пожилой, молчаливый, нахохленный, он только пожал плечами.
Еще издали она стала выглядывать свой бывший дом. Ей представлялось, что возле него стоят полицейские машины. В ее мансарде мелькает свет фонариков. Там – какой-нибудь молодой оперативник в синей форме, понятые, кинолог с собакой.
Но ничего подобного она не увидела. Дом в лесах был темен и тих.
– Остановите вон там, у магазина, – попросила Александра.
Она часто бывала здесь до переезда и ни разу – после. Рядом казались магазины и лучше, и дешевле. Знакомая продавщица, увидев ее, заулыбалась.
– Какие люди! – протянула она. – Что-то вас не видно, с переезда. Ведь недалеко уехали! Забыли нас.
– Нет-нет, – Александра старалась сохранять спокойный шутливый тон. – Никогда не забывала и не забуду. Разве можно забыть, как Стас у вас в подсобке от Марьи Семеновны прятался с бутылкой?!
Продавщица густо захохотала. Александра поддержала ее искусственным смешком. «Ничего сегодня не было, – поняла она. – А то бы все уже знали. Ей бы сменщица дневная сказала».
– Ой, а я как тогда испугалась! – продавщица самодовольно огладила тугие бока, поправила крылышки синего синтетического передника. – Ворвался сюда, как бешеный, очередь разогнал, мне в аптеку, кричит, в аптеку! Дай, говорит, водки, и деньги бросает. А из вашего подъезда Марья Семеновна бежит и прямо сюда. Все, думаю. Сейчас она его бить будет, а может, и меня – зачем я ему продаю? А он шмыг ко мне под прилавок и на склад. И сидел там, пока всю бутылку не выпил. Закусывал капустой из бочки. Так чего тебе, Саша?
– Вот эти огурцы и консервы, молоко… Хлеб, томатный сок. Все, спасибо, меня такси ждет!
– Минута ожидания – десять рублей, – меланхолично напомнил нахохленный таксист.
В другое время Александра попросила бы высадить ее в переулке, но сейчас ей очень не хотелось идти подворотней. Такси въехало во двор, заставленный машинами. Расплатившись, она остановилась у двери на черную лестницу. Прислушавшись, потянула дверь на себя и вошла.
Лестница освещалась слабенькой лампочкой, горевшей на площадке второго этажа, над дверью Александры. Здесь было тихо, слабо пахло сыростью, гниющим деревом, мышами – всем, чем пахнут старые деревенские дома. Этот запах всегда странным образом успокаивал Александру, напоминая ей поездки на дачу в детстве, бабушкину деревню. Но сейчас этот запах ее тревожил, в него вторглось что-то новое.
Несколько лет назад Александра бросила курить, и с тех пор ее обоняние очень обострилось. И вот теперь она отчетливо различала в привычном букете ароматов незнакомый парфюм. Цитрусовый, резкий.
– Игнат? – окликнула она площадку второго этажа, не выпуская дверной ручки, готовясь бежать.
Наверху послышался шорох, и затем напряженный женский голос:
– Извините, вы Александра Корзухина? Я вас уже давно жду.
– Это вы меня извините, – Александра не тронулась с места. – Но скоро полночь, я очень устала. Если вы по делу, то давайте встретимся завтра, прямо с утра.
– У меня муж пропал, – сказала женщина наверху. – Его нет уже сутки. И телефон отключен.
– Я не знаю, о ком вы говорите, – ответила Александра, внутренне холодея. – Вы там одна?
– Да, я одна. Пожалуйста, просто посмотрите на его фотографию и скажите, приходил он к вам или нет.
Александра отпустила дверную ручку и, подойдя к лестнице, взялась за перила. Отсюда невозможно было увидеть площадку второго этажа, но художница уже не сомневалась – женщина, пахнущая цитрусовыми духами, там одна. Поднявшись на один пролет, она могла убедиться в этом. Возле ее двери стояла высокая светловолосая женщина. В руке она держала телефон.
Александра приостановилась, разглядывая гостью. Та тоже смотрела на нее, но в слабом свете лампочки трудно было различить выражение глаз. Узкое загорелое лицо было неподвижно, как маска.
– А почему вы ищете своего супруга здесь? – осторожно спросила Александра. – Как его зовут?
– Илья… Ветошников Илья Владимирович, – светловолосая женщина ткнула пальцем в экран. – Вот его фотографии. Посмотрите, пожалуйста! Он должен был к вам заходить. Он вас искал.
И со странной сиповатой нотой в голосе закончила:
– Он вас нашел, я знаю.
Поднимаясь по ступенькам, Александра уже знала, чье лицо она сейчас увидит на экране смартфона. И не ошиблась. Гостья пролистала перед ней несколько снимков, и на всех был он – незнакомец из мансарды.
– Вчера вечером муж позвонил мне в последний раз, – продолжала женщина. – Сказал, что едет к вам. И больше не звонил. И телефон выключен.
– Здесь его не было, – твердо ответила Александра. – Я с ним никогда не говорила. Извините, у меня был очень тяжелый день.
Светловолосая женщина продолжала протягивать ей телефон, словно надеясь на какой-то другой ответ. Теперь Александра видела ее глаза – серые, покрасневшие от слез. В них плескались мольба и страх.
Александра ощущала себя загнанной в угол. Не совершив преступления, она все же становилась преступницей, скрывая правду, утаивая улики. «Надо было сразу, сразу звонить в полицию, когда мы с Игнатом нашли этого несчастного в мансарде!»
– Уже первый час ночи, – сказала она, взглянув на часы.
Женщина еще несколько мгновений стояла неподвижно, протягивая телефон. Потом опустила руку. Александра раскрыла сумку, достала из кармашка ключи. Рядом блеснула золотая восьмерка. «Завтра же пойду в полицию и скажу, что только что обнаружила тело! Но где Игнат?!»
– Послушайте, – обратилась она к женщине, немой и неподвижной, как статуя. – Зачем ваш муж меня искал?
– Он хотел вас отговорить… От участия в одном деле, – с запинкой выговорила гостья.
Александра отперла дверь и распахнула ее:
– Зайдите. Не на лестнице же объясняться.
Валерия – так представилась светловолосая женщина – отказалась от чая и кофе, попросила только стакан воды. Александра, несмотря на все переживания, была очень голодна. Она сделала бутерброд, налила сок, поставила чайник и присела к столу.
– Вы давно сюда пришли? – спросила художница.
– Часов в девять.
– Скажите, за это время никто не приходил? Не искал меня?
Валерия отрицательно покачала головой. Светлые волосы волной перелились с одного плеча на другое. Александра оценивала ее взглядом художника, как оценивала вообще всех людей, которых встречала впервые.
Это лицо нельзя было назвать классически красивым, но оно сразу останавливало внимание. Высокий выпуклый лоб, узкая переносица, тонкие трепещущие ноздри, чуть вдавленные. Серые, очень светлые глаза посажены к переносице чуть ближе, чем того требует классическая гармония. Четко очерченные губы – ни помады, ни следов работы пластического хирурга. Александра назвала бы такой рот волевым, но сейчас он беспомощно кривился.
– Что это за история? – спросила Александра. – От чего ваш муж хотел меня предостеречь? И почему он за меня беспокоился? Мы с ним не были знакомы.
Она поймала себя на том, что говорит о Ветошникове в прошедшем времени, и осеклась. Но гостья, казалось, ничего не заметила.
– Он беспокоился не за вас, он вас не знал, – Валерия прикрыла глаза рукой, длинные тонкие пальцы заметно подрагивали. – Он хотел обезопасить меня. Меня хотят втянуть в очень опасную историю… И уже втянули.