Солнце мрачного дня Art Даша

ГЛАВА 4. Его красота – лишь оболочка.

POV Яна

Первые пару часов я была настроена очень решительно – я не пойду на эту встречу! Но с каждый минутой, приближающей меня к данному моменту, моя решимость таяла, как мармелад на солнце.

Черт!

Пойти – значит, показать свою слабость. А может он хочет поговорить о чем-то серьезном? Или хочет извиниться?

Ага – держи карман шире!

Я хожу по комнате из угла в угол. Меня распирают противоречия. Я ведь дала обещание не вляпываться в неприятности. Но они, кажется, сами стремятся ко мне.

Прийти к Маркусу – это абсолютно точно засунуть свою задницу в большие проблемы. Но моё тело натянулось струной от жажды вновь почувствовать эту огромную, чертовски сексуальную неприятность в себе.

Время тянулось ужасно медленно. Ужинать не хотелось. Я завалилась на кровать. В голову пришла отличная идея, выручающая меня в трудные минуты выбора, – посчитать все «за» и «против». Но с ней пришлось завязать, так как мой здравый смысл был явно на стороне «против». «За» было только одно – я так хочу!

Как бы то ни было, за час до назначенной встречи я приняла душ, высушила волосы, нанесла несколько капелек туалетной воды на запястья и бьющиеся жилки на шеи.

Я целый день парилась в джинсах, и очень не хотелось надевать их снова. Поэтому выбор нал на легкое шифоновое платье – короткое, с лямочками и пояском на талии, темно-синего цвета, с рисунками веточек сакуры. Смотрелось очень мило.

Конечно, я выбрала это платье не только по той причине, что оно было удобным, скорее, оно шикарно подчеркивало мою фигуру. Хотя Маркус и так уже насмотрелся на моё тело.

– Куда это ты? – удивилась мама, когда я прошагала мимо неё к выходу.

– Просто погулять, – соврала я.

Она не успела ничего ответить: я быстро выбежала из дома. Мне не понравилось то, что пришлось лгать маме, но не могла же я признаться, куда иду на самом деле. Я забралась в свою машину и ровно в восемь была у школы.

Я так дико нервничала, что меня почти лихорадило. Еще немного и зуб на зуб перестанут попадать!

Я вошла в школу, прошла по коридору в сторону женской раздевалки и душевой. В школе никого не было. Ну, кроме меня и, наверное, Маркуса, безумных, шарахающихся ночью по школе, не было.

Я втискиваюсь в раздевалку, сразу слышу шум воды, сглатываю.

Маркус?

Я медленно подхожу к душевой, открываю дверь, аккуратно заглядывая внутрь. Да, это был он.

Я не вижу его лица: он стоит ко мне спиной. Но мне этого достаточно, чтобы его узнать. Я не могу оторваться от лицезрения его широких плеч, узкой талии и упругих ягодиц – шикарный вид сзади. Капельки воды струятся по гладкой спине, прикасаясь к нему в тех местах, где и я была бы не прочь пробежаться пальчиками.

Я застыла, не решаясь войти внутрь, и, видимо, затянула с этим: Маркус сам обернулся. Его взгляд медленно прошелся по мне, на губах появилась довольная ухмылка, словно он даже не сомневался, что я явлюсь. Мне же это выражение на его лице вовсе не по вкусу, я приготовилась отступить назад, чтобы скрыться от этих бесстыжих глаз.

– Маркус? – выдыхаю я, заметив, что он начал движение в мою сторону.

Его нисколько не смущает собственная нагота. Он уже в полной боевой готовности.

Маркус подходит ко мне плавно, напоминая хищника. Я всё-таки делаю пару шагов назад и упираюсь в подоконник.

Да, в этой школе в душевой комнате есть окно. Оно замазано чем-то белым, поэтому пропускает солнечный свет, но снаружи не видно голых женских тел.

Маркус продолжает молчать – это пугает.

– Ты о чём-то хотел со мной поговорить? – мой голос дрожит, несмотря на то, что я отчаянно пытаюсь оставаться спокойной.

Я всё же вскрикиваю, когда он резко хватает меня за талию, приподнимает и усаживает на этот самый подоконник. Мы оказываемся лицом к лицу.

Я уставилась в его глаза. Они, действительно, невероятно красивые, словно их нарисовал талантливый художник, используя только два цвета: черный и белый. И это сочетание говорило само за себя: мрачный – темный и холодный – белый.

Маркус тоже неотрывно смотрит в мои глаза. Они у меня по-летнему яркие, цвета сочной зелени. Игра в гляделки прекращается тогда, когда он убирает руки с моей талии, чтобы поместить их на подоконник по обе стороны от меня.

– Значит, ты – иностранка, – от его низкого голоса по телу разливается волна удовольствия. Я ужасно хочу, чтобы он сказал ещё что-то.

– Да, – шепчу в ответ.

– Не знал, что русские такие страстные.

Что на это можно ответить? Маркус наклоняет голову, чтобы провести кончиком носа по моей шее. Я еле слышно застонала.

– Ты хочешь меня, – нагло заявляет он. – А я хочу тебя.

Я фыркаю, не зная, как должна отреагировать на такую дерзость. Но он, кажется, признал, что я ему нравлюсь?

– Секс. – Видимо, Маркус разглядел в моих глазах вспыхнувший огонёк. – Меня интересует только секс. Тот конкретный момент, когда я нахожусь глубоко в тебе. В другое время я тебя знать не знаю.

Я широко открываю рот, опешив от такого хамства. Мне вдруг становится жутко холодно. Что ему нужно от меня?

– Никаких чувств, слёз, выяснений отношений. Мы просто будем время от времени трахаться. – Его руки снова касаются меня. Он сжимает мои голые плечи, поддевая лямочки платья. – Об этом, естественно, никто не должен знать.

Я почувствовала себя так, словно на меня вылили ведро помоев. Маркус только что предложил мне стать его личной подстилкой?

В голове что-то загудело, в горле образовался ком. Такого отвратительного предложения мне ещё никогда не делали!

Маркус тем временем опускает тоненькие бретельки, проводит пальцем по ключице. Я вздрагиваю. Он улыбается, думая, что это от удовольствия. Я молча смотрю на него, собирая свои мысли воедино.

Настолько низко я должна пасть, чтобы принять такое предложение? Сколько ещё унижений выплеснется мне в лицо, если я соглашусь?

Меня начинает заполнять гнев. Да, я никогда не была паинькой: пила, покуривала, портила чужое, да и свое имущество. Но я никогда не была дешёвкой, раздвигающей свои натренированные ножки перед вот такими самодовольными индюками. Пусть даже они и являют собой эталоны мужской красоты.

Его красота – лишь оболочка. Внутри нет ничего, кроме похоти, мрака и льда.

Я зарычала, Маркус взглянул на меня удивленно. Не помню, как решилась на такой шаг. Я быстро замахнулась и моментально влепила ему смачную пощечину. Такого Маркус точно не ожидал, иначе бы поймал мою руку. Звон эхом отразился от пустых стен.

Я воспользовалась его ступором, чтобы оттолкнуть от себя. После чего спрыгнула с подоконника и направилась к выходу.

Я двигаюсь к выходу, широко шагая, словно медведь, топая и косолапя. Я всегда так хожу, когда злюсь. А сейчас я просто пылаю. Внутри меня образовалась граната, которая была готова взорваться в любую секунду.

Но я не успела далеко уйти. Маркус хватает меня за руку в тот момент, когда я шагнула за порог женской раздевалки. Он резко рванул меня на себя, прижимая к своей голой груди. Его бедра уже были обмотаны полотенцем: когда он успел?

Рывок – и вот я уже прижата к цветным шкафчикам.

– Скажи спасибо, что я всё ещё хочу тебя! – прорычал он мне в самой ухо. – Ещё раз ударишь меня – я заставлю тебя заплатить! И, поверь, цена будет непосильной!

Я ошарашено заморгала. А чего я ожидала? Что он просто спустит мне это с рук? Его лицо перекосило от гнева, а глаза засверкали. Я не знала, что хуже – холодная серость или плавящаяся сталь.

Я так и не успела решить: Маркус накрыл мой рот своими губами.

Он принялся грызть мои губы, заставляя их раскрыться – никакой нежности. Я сопротивлялась, била его по груди, плечам, но он лишь еще теснее прижимался ко мне.

Его руки жестко дернули лямки. Я вскрикнула, но Маркус проглотил этот звук. Платье начало сползать, открывая доступ к груди. Он сжал их руками, делая мне больно.

Я молотила кулаками по его груди, но не получала никакой реакции. Он лишь приподнял меня себе навстречу, чтобы удобнее было скользить языком по моей шее.

– Чем больше ты борешься, тем сильнее распаляешь меня!

Он выше меня. Он сильнее меня. Я для него лишь подобие надувной куклы. Одной рукой Маркус удерживал мою талию, другой обернул себя моими ногами. Моё сопротивление постепенно растворялось в этой животной страсти.

Я понимаю, что сопротивление бесполезно. Его пальцы впиваются в мои ягодицы, заставляя меня напрячь ноги, чтобы самой держаться на нём. Я делаю это – он отпускает мою задницу, чтобы приласкать мою грудь, поигрывая с сосками. Я запрокидываю голову, ощущая, как в груди зарождается ток, устремляющийся по венам вниз живота.

– Маркус, – стон.

Куда делась моя гордость? Неужели первобытные инстинкты сильнее?

Он снова возвращается к моим губам, проталкивая свой язык внутрь, принимаясь нещадно исследовать мой рот. Я крепко вцепилась в его плечи, повиснув на нём, словно мартышка на пальме.

Маркус прикусывает мою нижнюю губу, запуская руку мне между ног. Я едва не задохнулась, когда его пальцы проникли в меня – как же хорошо!

Но мне хотелось большего: я недовольно выдохнула. Полотенца на нём давно уже не было.

Маркус просто отодвинул мои трусики в сторону и вошёл в меня. Резко. Одним движением. Ему опять пришлось заглушить мой крик.

Мне понадобилось всего пару толчков, чтобы бомба внутри меня взорвалась. Маркус тоже не смог продержаться дольше. Он яростно вцепился в меня, снова извергаясь мне на живот. Благо платье было поднято до груди, а то как бы я объяснила маме или Оливеру, что это за белые подтёки на синей ткани.

Маркус опускает меня на пол. Я сразу хватаюсь за платье, чтобы оно не испачкалось, хотя сама еле стою на подгибающихся ногах.

Я смотрю на него, ожидая хоть каких-то слов или действий. Но он даже не посмотрел на меня, просто ушёл обратно в душевую.

Я подняла полотенце, что лежало у входа, вытерла мутную жидкость. После чего выбежала из школы, не оглядываясь.

У меня дежавю. Именно так всё было и в прошлый раз.

Господи, что же я наделала?

Я уже стояла под душем в собственной ванной комнате, когда по щекам потекли слёзы.

Разве секс может быть настолько впечатляющим? А страсть настолько сильной, что так легко заглушила голос разума?

Животная, необузданная, первобытная жажда обладать этим мужчиной.

Всё, что происходило последующие три недели, я считала просто наваждением.

Маркус сам назначал встречи. Обычно через день – дни, когда он занимался в спортзале.

Я не могу объяснить, почему приходила к нему. Видя в школе, как он запросто проходит мимо меня, я скрипела зубами и клялась сама себе, что больше не пойду. Но стоило ему незаметно шепнуть мне, что будет меня ждать, и я бежала к нему быстрее ветра.

Моё тело скучало по его прикосновениям, хотя в них совсем не было ласки. Страсть поглощала меня, захлёстывая с головой. Я вновь и вновь нарушала обещания, данные самой себе. И ненавидела себя за это каждый раз, когда Маркус уходил.

Самобичевание сменялось волной неимоверного удовольствия, затем появлялась горечь. Я пыталась убедить себя, что качественный секс так же необходим женскому телу, как и мужскому. Хоть на душе и скребли кошки, тело чувствовало эйфорию после сумасшедших оргазмов.

Чем дольше длилась наша тайная связь, тем больше я боялась, что Маркус не позовёт меня снова. Я понимала, что это ненадолго, и рано или поздно я наскучу ему. Секс со мной приестся, и он оттолкнет меня. А я не смогу даже просто закатить истерику, не то что начать качать права: он мне ничего не обещал, с самого начала чётко очертив границы дозволенного.

В школе я ни с кем не общалась. Может, ещё и это влияло на мою податливость – отсутствие других занятий или развлечений. Я никогда не была в одиночестве. По крайней мере, внешне.

В России у меня не было настоящих друзей – это я поняла после свержения с пьедестала славы, но я со многими общалась. А сейчас тишина. Все ходили стайками. Уже поздно заводить дружбу.

Так я думала вплоть до того дня, когда в туалете случайно наткнулась на странную девушку.

Первое, что бросилось мне в глаза – это длинные белоснежные и жутко растрёпанные волосы. Она будто проснулась и не расчесалась.

Далее шли ярко-синие глаза… Господи, они огромные!

Она вошла и, не заметив меня, встала спиной ко мне, опираясь на стойку с умывальниками. Затем принялась вглядываться в свое отражение, будто видела себя впервые.

Я окинула её взглядом. Одета она очень непривычно для этой школы – худи и джинсы с дырками на коленях, из которых, между прочим, сочилась кровь. Но девушку это, кажется, не волновало.

– Привет, – обратилась я ней: просто не могла пройти мимо, – ты в курсе, что у тебя коленки в крови?

Девушка подскочила на месте. Видимо, она правда не заметила меня, а не просто делала вид, как остальные.

Она затравлено уставилась на меня. Я улыбнулась ей, успокаивая, но ответа всё же не последовало.

– Эй, ты меня слышишь? – Я сделала еще попытку, но отреагировали только её глаза. Они расширились, хотя казалось, что больше некуда.

– Хочешь, дам пластырь?

У меня их было вагон и маленькая тележка. Мозоли и танцоры – родные люди.

Девушка отрицательно помотала головой. Ну, допустим, любая реакция сгодится.

– Ну что ж, славненько, – я протянула ей руку, собираясь с ней познакомиться. – Меня зовут Яна.

Она испуганно вылупилась на мою руку, словно увидела змею.

Вижу, что ей страшно, но чего она боится? Или кого?

Прежде, чем я успеваю спросить, девушка разворачивается и выбегает из туалета, оставив меня с вытянутой рукой. Максимально странно.

Мне становится любопытно, кто она. Я ни разу не встретила её за месяц пребывание в этой школе. Она словно с луны свалилась. И почему, чёрт возьми, она такая зашуганная?

Я не люблю обеды в этой школе. Кормят здесь, скажем честно, отстойно. Пару обедов здесь, и я начала просить маму готовить мне бутерброды или, как здесь говорят, сэндвичи с различными начинками. Больше всего мне нравились с тунцом или с ветчиной и сыром.

Я вошла в столовую, сразу направляясь к столу, за которым обычно сижу, и тут же остановилась. Там сидела та девушка с окровавленными коленками.

Я улыбнулась – это судьба. Но она не видела меня и не слышала: в её уши воткнуты наушники, глаза закрыты. Поэтому я помахала руками, привлекая её внимание.

– Ты же не будешь против, если я с тобой посижу? – спросила я, когда она убрала наушники.

Синеглазая окинула меня пристальным взглядом, после чего нахмурилась.

Что? Тоже не понравилась моя одежда?

На мне обычные джинсовые шорты и майка с Мики Маусом. Я люблю Мики Мауса, особенно его голос. На шее красуется широкий кожаный чокер, и надела я его не просто так.

Вчера Маркус чересчур увлёкся, впиваясь мне в шею. Остался небольшой засос. Что подумают в школе, если вообще обратят внимание, меня не волновало. А вот что скажут мама и Оливер? Уверена, им точно это не понравится.

Впервые в жизни не знаю, что сказать. Эта девушка совсем не идёт на контакт. Мне вдруг стало душно. Я замахала рукой, словно веером, чтобы немного остудить горячий воздух.

– Жарко у вас, – пояснила я свои действия. – А где твоя компания?

Я уже заметила, что в этой школе каждый принадлежит той или иной сформированной группке. Даже неудачники, ботаны и тому подобные планктоны держались кучкой. А вот она так же, как и я, была одна.

– Тебе лучше пересесть, – резко выдыхает девушка.

Ого, она все-таки умеет говорить! Правда, дрожит при этом, словно лист осиновый.

– Почему? – удивляюсь я. Здесь, вроде бы, не занято.

– Уходи, – повторяет беловолосая.

Мне становится не по себе. Кому ж понравится, когда их прогоняют? Но я не подаю вида. Да и, собственно, куда мне идти? Свободных мест ведь больше нет.

– Тебе лучше уйти, – её голос хриплый и нечёткий. – Они забудут, если ты прямо сейчас встанешь и сядешь куда-нибудь в другое место. Неважно куда. Ты новенькая, поэтому тебе ничего не сделают.

Чего? Это ещё что значит? Она типа больна СПИДом или чем-то другим? Меня это не пугает – я ведь не собираюсь с ней спать или обмениваться кровью.

В столовой становится необычно тихо. Гул затих. Я смотрю по сторонам, не понимая, что происходит, и почему все так вылупились на нас. Кто привлёк их внимание? Я в майке с Мики Маусом? Или же эта большеглазая блондинка, больше напоминающая падшего ангела?

– Что происходит? – Я верчу головой. – Почему они так пялятся?

– Печать позора, – она скорее выплевывает эти слова, чем произносит.

Я ничего не понимаю. Это должно вызвать у меня какую-то реакцию?

Да ты что? Печать позора? Как так-то?

Она ожидает чего-то подобного?

– Эм-м-м, окей, – произнесла я, размышляя, что можно ответить в подобной ситуации.

Как следует задуматься, у меня не получилось. В столовую вошли Маркус и его друг, Ник. Я замерла, кожей почувствовав его присутствие. Затем сжимаю кулаки, напоминая себе, что при свете дня я для него пустое место.

– Эй, – девушка вдруг сама обратилась ко мне, – лучше не смотри.

Я только сейчас заметила, что задержала дыхание, увидев его.

– Меня зовут Яна, – вновь представляюсь я, пытаясь проглотить тошноту, возникающую каждый раз, когда Маркус проходит мимо меня, словно я – предмет мебели.

– Мне все равно, – кривится она, после чего встает и уходит.

Я остаюсь одна. Шум в столовой возобновляется сразу, как только девочка в спешке убегает. И мои мысли тонут в этом противном перешёптывании.

Я тоже встаю. Вот тебе и попыталась с кем-то подружиться. Но, знаете, она мне почему-то понравилась. Немного зашуганная, но глаза у нее очень живые.

Это только оболочка у нее пытается оттолкнуть, а сама она нуждается в поддержке. Как, собственно, и я.

Надо поподробнее узнать, что такое печать позора. И спросить я могла только у мамы и Оливера.

В этот раз мама решила не заморачиваться с готовкой. Она весь день провела в клинике Оливера, поэтому вечером просто заказала ужин из ресторана.

Всё время, что я живу с ними, мама готовила сама, поэтому я думала, что Оливер предпочитает домашнюю еду, однако он не возражал.

– Оливер, – обратилась я к нему сразу, как только мы сели за стол, – что такое печать позора?

Он замер. Как и мама. Они уставились на меня так, что мне стало не по себе.

– Что? – удивленно спрашиваю я, прикусывая щёку.

– Где ты об этом услышала? – пропищала мама.

– От одной девушки. Я попыталась с ней подружиться, но она сказала, что нельзя из-за печати позора. Что это?

Мама выдохнула. Оливер тоже расслабился. А я так и сидела в недоумении. Видимо, это не очень приятная вещь, раз даже они так испугались.

Весь ужин я молчала, но в каждом моём взгляде читался вопрос. И мама, в конце концов, сдалась.

– Эта метка ставится на девушку… – начала мама и тут же закончила.

– Кто её ставит?

– Парень, – отвечает она. – После проведенной вместе ночи.

– Для чего? – Я прищурилась, всё ещё ничего не понимая.

Мама пожала плечами, дальше продолжил Оливер.

– Раньше эта была метка для гулящих девушек. Она ставилась, якобы, чтобы наказать эту девушку. Но на самом деле, это было либо для развлечения, либо из-за обиды. Над этой девушкой начинали смеяться, её сторонились, обзывали.

– И? – У меня в голове всё равно не складывалась картинка.

– Ну, обычно это не длилось долго. Пару месяцев. Потом всем надоедало, и девушку оставляли в покое.

– То есть, – я попыталась собрать информацию воедино, – та девушка, которую я встретила сегодня, шалава?

– Сейчас в нашем городе только одна девушка с такой меткой. Жаклин Томсон. И она точно не такая девушка. Жаки всегда отличалась благоразумием, но что-то случилось. Мы не знаем, что именно. И теперь она – изгой.

– Изгой?

– Да, – Оливер давно уже перестал жевать, теперь просто сидел, скрестив руки. – Времена меняются и нравы, к сожалению, тоже. Дети стали агрессивнее. И теперь они не просто смеются и обзывают… Сейчас они издеваются, доводя до самоубийства.

– Эта девочка… – я не договорила, сглотнув.

– Пыталась, – подтверждает Оливер.

– А как же её друзья? Где были они?

– Печать распугивает тех, то рядом, – вздыхает он. – Если ты рядом с тем, на ком стоит печать, то и на тебя она автоматически распространяется.

– Друзья отворачиваются, общество гонит… – Я знаю, о чем говорю.

Разве от меня не отказались, когда я потеряла свое преимущество?

Я ощутила знакомую посасывающую боль в груди. Есть мне больше не хотелось, поэтому я, поблагодарив за ужин, скрылась в своей комнате.

Оливер сказал, что над ней издевались. Что он имел в виду? Мне даже страшно представить.