Истории Дядюшки Дуба. Книга 1. Встреча Бадаль Жозеп
Прошло три дня. То тут, то там им попадались обгоревшие вишнёвые деревья, возле которых не осталось следов пепла. Или стая крикливых ворон. Нашли они два овечьих скелета и обломки птичьих гнёзд, увидели круглые проплешины посреди цветущего луга. Но старуху они не повстречали. Шло время, и дети начали беспокоиться, что рано или поздно им придётся вернуться ни с чем. Они волновались и из-за родителей — наверняка те уже дома и, конечно, того и гляди спросят дедушку, где же дети. Что он им ответит?
Тау и Майя начали терять надежду. Петибертус лизал им щёки, чтобы хоть как-то взбодрить. Они перешли ручей и промочили ноги, продрались сквозь почти непроходимую чащу, после чего в волосах у них запутались паутина и сухие листья.
Наконец они присели на большой плоский камень. Вокруг шумел прозрачный сосновый бор, покрывавший склоны гор. Стояла такая жара, что даже цикады умолкли. Фляжки опустели, следовало срочно найти воду; припасов тоже почти не осталось, а на душе было муторно. Мир казался враждебным, к тому же жарким, как печка, и полным тревог.
— Майя… — Голос Тау дрогнул. — Мы её не найдём.
— Тау, мне тоже так кажется.
Они посмотрели друг на друга. Глаза их блеснули. У каждого выкатилось по горючей слезе. Это были слёзы разочарования и усталости.
Даже Петибертус скуксился. В конце концов он зевнул и улёгся прямо на земле, прикрыв мордочку передними лапами: ему тоже больше не хотелось ни шутить, ни баловаться.
Ещё две слезинки упали на камень, на котором сидели дети. А потом ещё. И ещё. Постепенно накапала целая лужица. Дети не произносили ни слова: говорить было не о чем.
И тут камень под ними шевельнулся!
Дети аж подпрыгнули от неожиданности. Камень удлинялся, как будто потягиваясь после долгого сна.
— Ничего себе: раз — и проснулся, — тихо проговорил он.
Протянул над землёй руки, такие же длинные, как сам камень, выпрямил кряжистые ноги и расправил угловатое тело. Нос у него напоминал баклажан. Уши были как два кочанчика савойской капусты, рот как два ломтика продолговатой дыни, а глаза как два кокоса. Открывались они с большим трудом. В глазах виднелись зрачки, похожие на камешки или грецкие орехи.
Разговаривал он так медленно, что понять его было почти невозможно. Он не пытался встать на ноги: наверное, решил, что и так сойдёт.
— Какой сейчас век? — вот что он спросил первым делом.
Когда Майя и Тау ответили, что двадцать первый, Эндимио — а именно так звали человека-скалу — печально улыбнулся.
— Надо же, я спал всего семь веков. Для хорошего самочувствия надо хотя бы восемь. А лучше девять… Чувствую себя совершенно разбитым.
Эндимио поведал детям, что когда-то пас овец. Было это давно — больше пятидесяти веков, то есть пяти тысяч лет, назад. О людях он знал мало. День за днём проводил в полном одиночестве посреди леса, наблюдал за жизнью его обитателей и сочувствовал всем существам, какими бы мелкими и ничтожными они ни были. И вот в один прекрасный день влюбился во всё одновременно — в каждый камень, в каждую птичку, в каждый ручей и каждое дерево, в солнце и луну (в луну особенно), а заодно и в звёздную ночь.
Он засыпал лёжа на спине, обнимая взглядом небо. Лицо его делалось спокойным, как гладь лесного пруда. И вот как-то ночью луна догадалась о чувствах Эндимио и тоже его обняла.
— Я очень одинока и иногда слежу за тобой издалека. Проси у меня всё что хочешь, я исполню! — сказала она ему.
В ответ Эндимио признался, что хотел бы провести целую вечность, любуясь её несравненной красотой и заодно красотой неба, а ещё тысячами птиц и деревьев, всеми ветрами, жизнью самой планеты и того, что на ней.
В ответ луна лишь загадочно усмехнулась.
Тут Эндимио прилёг, потому что всё его тело внезапно отяжелело. Прилёг и затих. Шли годы. Он не ел и не пил ничего, кроме дождевой воды. Его не беспокоили ни дневная жара, ни ночная прохлада. Через несколько веков он окаменел. Но его каменный сон не был подобием смерти. Вовсе нет! Он был полон безмятежного созерцания.
Пока на него не упала слезинка Тау. А потом ещё одна. Это и оживило старого Эндимио.
— Я могу вам помочь, — сказал он детям. — Но поторопитесь. Я буду бодрствовать лишь до тех пор, пока ваши слёзы не высохнут.
— А если мы ещё наплачем? Нарочно? — спросил Тау.
— Такие слёзы не в счёт: они не от чистого сердца.
И тогда дети уже в который раз торопливо рассказали о старухе и Говорящем Бревне. А ещё о том, что никак не могут их отыскать и понятия не имеют, что с ними делать, когда найдут.
К тому времени голос Эндимио звучал чётко и ясно:
— Ищите говорящие камешки. Они вам помогут.
— А где они? Как их искать? Как они нам помогут? — Странные ответы Эндимио окончательно сбили детей с толку.
Каменный человек зевнул.
— Что-то мне снова спать хочется… Как помогут, говорите? Как-как, конечно же, проводят назад к Дядюшке Дубу. К Дядюшке Дубу, куда же ещё.
Он глубоко вздохнул, прилёг и задремал. Его руки и ноги застыли в оцепенении. Было понятно, что очень скоро лишайники, мхи, папоротники, пыль, комки земли и глины, принесённые грозами и ветрами, вновь надёжно его укроют.
Тау и Майя, ещё более печальные и растерянные, чем прежде, пустились в обратный путь. Верный Петибертус бежал за ними по пятам, то и дело останавливаясь и принюхиваясь. Казалось, каменный человек с хриплым голосом не произвёл на медвежонка впечатления. Зато как он испугался, когда ему на нос села голубая бабочка! Плюхнулся на задние лапы и захныкал, как маленький ребёнок.
Этот жизнерадостный пушистик скрашивал детям дорогу домой: с ним всегда было весело.
На другой день вдали, между огромными задумчивыми облаками, показалась крона Дядюшки Дуба. Дети пересекли русло высохшего ручья. Внезапно Тау споткнулся о круглый камень, напоминавший страусиное яйцо. Разозлившись, он схватил его и зашвырнул подальше.
— Трик-трак, — успел проговорить камень.
Шлёпнувшись на землю, он разлетелся на две половинки. Удивлённые Тау и Майя быстренько подобрали их и бросили снова.
— В добрый! Шлёп! — проговорила одна половинка.
— Путь! Шмяк! — проговорила другая.
Похоже, это и были говорящие камни! Когда такой камешек падал на землю, он что-нибудь говорил.
А если бросить сразу несколько, из слов получится предложение. Правда, в нём не всегда можно обнаружить смысл.
— Шмяк-шлёп-дорога-бац-бум-Дядюшка-шмяк-Дуб-шмяк-шлёп-бац-бум…
А потом:
— Кинуть-шмяк-шлёп-бац-рот-бум-шмяк-камень-бам-бум-старуха…
Или:
— Шмяк-шлёп-Дикинсон-бац-бум-пишет-шмяк-пятницы-бам-камень-шлёп-старуха-бац-бум-рот-шмяк…
Петибертус тоже захотел поучаствовать в развлечении: сунул камень в рот и выплюнул. Тот взлетел в воздух и, стукнув на обратном пути медвежонка по носу, шлёпнулся на землю.
— Шмяк-шлёп-бедный-бац-бум-Петибертус… шмяк-камень-шмяк-шлёп-больно-бац-бум-шмяк…
Похоже, все эти слова следовало записать и расшифровать. Но времени на раздумья не было. Дети набили полные рюкзаки говорящих камней и зашагали к Дядюшке Дубу.
Они догадывались, что, если бросить говорящие камни в рот старухи Деборы, что-нибудь да произойдёт. А мисс Дикинсон должна про это написать.
Их уже встречали. Мисс Дикинсон выбрала самый маленький камушек, потому что расцветкой он напоминал тигровую лилию, и направилась в свою комнату. Пока Тау и Майя рассказывали Ванильной Девочке и Мальчику Йогурту об Эндимио, Дядюшка Дуб и мисс Дикинсон о чём-то совещались.
— Ох уж этот старикашка Эндимио! — посмеивался старый дуб.
— Индейская трубка, индейская трубка, открой свой секрет, — напевала мисс Дикинсон странные слова.
- Ты тоже никто? Или, может быть, нет?
- Индейская трубка, поверь мне, поверь.
- Ты тоже никто и нас двое теперь[19].
Вскоре она вернулась с чайником «Камелия Бонда». В другой руке сжимала говорящий камушек.
В этот миг на полянке появился ворон: каркнул, подлетел к Тау и попытался вырвать у него из рук камень.
Дальше всё стремительно завертелось.
Ворон наскакивал, Тау отбивался одной рукой, пряча за спину вторую, в которой сжимал булыжник.
— Выцарапай у него глаза! Выцарапай глаза! — послышался хриплый голос старухи Деборы. Она вынырнула из чащи, но никто не заметил, в какой момент.
— А ну-ка, Майя, — скомандовал Дядюшка Дуб, — несите ваши лимонные косточки!
Мальчик Йогурт и Майя помчались за синей коробкой.
В этот миг Ванильная Девочка залепила ворону такую оплеуху своей новенькой мраморной рукой (а мраморная рука, несмотря на всё своё изящество, не перестаёт быть каменной), что тот каркнул как резаный, отлетел к ближайшему дереву, да так и остался сидеть там со сломанным крылом. Глаза его сверкали от бессильной ярости.
— Осторожно! — закричал Мальчик Йогурт. — Она хочет напасть!
Старуха Дебора, не выпуская из рук Говорящее Бревно, наступала на детей. Но, заметив Дядюшку Дуба, рванула прочь, да так, что пятки засверкали.
Наброшенная на плечи чёрная мантия летела за ней по воздуху, словно крылья ворона. Казалось, старуха вот-вот взлетит!
Майя и Тау бросились за ней вдогонку. Шустрая старуха петляла, как змея, между колючими кустами ежевики. Но дети ориентировались в лесу как у себя дома!
Майя неслась сквозь лес, словно маленькая газель. Она догнала удирающую старуху и схватила её за плащ. Дебора резко остановилась и обернулась. Разинув огромный рот, она попыталась ухватить девочку за руку.
Тау бросился на помощь сестре. Он собирался пнуть старуху прямо по жёлтым зубам. Но пасть, распахнувшись ещё шире, проглотила сандалию Тау.
— Ай! — вскрикнул он.
Казалось, у старухи не две руки, а целых восемь. Чёрная мантия развевалась, как щупальца спрута, и будто подталкивала детей к открытому рту.
В это мгновение медвежонок Петибертус, издав боевой клич медведя Умбертуса, отважно прыгнул прямо на Дебору, изо всех сил боднув её. Раздался звонкий стук — голова Петибертуса была очень твёрдой. Майе и Тау удалось увернуться от жадных рук и ожившей чёрной накидки.
— Тау, бросай камни! Петибертус, беги!
Но разъярённая Дебора только шире разинула пасть. Раз — и медвежонок Петибертус исчез в ней целиком!
— Петибертус! — воскликнула Майя и зарыдала.
Щёки старухи раздулись, кадык заходил по шее вверх-вниз, и в следующий момент она растянула рот в довольной сытой улыбке как ни в чём не бывало!
— А ну-ка, детки, идите ко мне! — вкрадчиво проскрипела она, нацелив на них свой сломанный зуб. А потом ещё шире распахнула рот — теперь он был просто гигантским — и медленно двинулась на них.
Тут уж Майя и Тау не растерялись — принялись кидать в рот старухе говорящие камни. Круглые булыжники со стуком ударялись о жёлтые зубы.
Яростные вопли ведьмы заглушали лепетание камушков.
— А-а-а-а-а!
— Шлёп-ведьма-бац-быстрее-шмяк-бац-бум-скала-бамс-лимон!
Казалось, с каждым их словом Дебора становилась больше и больше. Она выронила Говорящее Бревно, которое всё это время сжимала в руках.
Майя выхватила у мисс Дикинсон пятнистый камушек и тоже швырнула его в старуху.
— Кар-р-р! — проскрипела Дебора. Колени у неё подогнулись. — Да сытая я, сытая, — уже спокойнее добавила она. — Теперь сытая!
— Зёрнышки лимона… — долетел до них голос Дядюшки Дуба.
Тау быстро достал зёрнышки из синей коробки, которую держала в руках Майя, бесстрашно приблизился к старухе и забросил их прямо ей в рот. Старуха потемнела и сморщилась.
Воспользовавшись её замешательством, Майя вытащила из-под ног старухи бревно. Огоньки на нём побледнели, но не погасли. К счастью, они не обожгли девочке руки.
Майя отскочила от Деборы. Проглотив семена, та как-то странно корчилась и гримасничала. Издалека до них донёсся рёв Умбертуса и Марти — медведи во весь опор мчались на подмогу.
— Петибертус! — ревели они на скаку.
XIII. Сюрприз, преподнесённый лимоном. Песня мира. Русалкин платок
Чёрная мантия соскользнула с плеч старухи и упала на траву. И тут случилось нечто неожиданное: из земли показались тонкие древесные побеги и обвили Дебору. Из ног старухи, которые внезапно слились, высунулись какие-то верёвки, похожие на корни: они вонзались в почву, как будто хотели пить и искали воду. Заскрипев и завизжав, ведьма начала врастать в землю, с каждой секундой теряя человеческий облик.
Её тело вытянулось, постройнело и стало походить на древесный ствол.
Голова и руки стремительно превращались в ветки, веточки и листья, блестевшие, будто покрытые лаком.
У всех на глазах ведьма обернулась лимонным деревом. Исчезла пасть, исчезли безумные глаза, равно как и все прочие черты её лица.
Умбертус и Марти молча смотрели на превращение. В глазах у них стояли крупные медвежьи слёзы. Тау и Майя, по-прежнему сжимавшие в руках Говорящее Бревно, тоже изумлённо молчали. Где-то внутри новенького дерева скрывалось то, что осталось от бедного Петибертуса.
Медведь Умбертус выпрямился во весь гигантский рост и обхватил дерево передними лапами, словно намереваясь выдернуть его из земли.
— Не смей! — крикнуло Говорящее Бревно. Его бледные огоньки стали красными и взмыли в воздух, так что Майя уронила его на землю. — Не трогай!
На верхней ветке лимонного дерева появился белый цветок. Он рос очень быстро, просто стремительно. Лепестки его были плотно сомкнуты. Но вот они раскрылись. Внутри показалась завязь, будущий плод — маленький, словно игрушечный.
Но плод тоже рос быстро. Из ярко-зелёного он сделался светло-зелёным, как грецкий орех, потом бледно-жёлтым, как самый настоящий лимон. Затем он стал похож на апельсин. Наконец он приобрёл густо-жёлтый оттенок, а потом созрел настолько, что чуть ли не покраснел. Его черешок уже с трудом удерживал такую тяжесть.
Наконец зрелый крупный плод упал с дерева. Медведь Умбертус поднял его и взвесил на лапе. Тяжёлый… Очень тяжёлый!
С превеликой осторожностью медведь положил лимон обратно на землю.
— Чего смотрите? — засмеялось Бревно. — Открывайте!
Тау и Майя надорвали мягкую кожуру плода. Затем уже смелее обхватили его пальцами и принялись чистить. Рыхлая шкурка снималась без труда.
Птицы умолкли, слышалось только равномерное стрекотание цикад.
— Смотрите! — воскликнул медведь Марти.
Из мякоти лимона показалась маленькая головка с зажмуренными глазами — это был медвежонок!
— Петибертус! — взревел медведь Умбертус и кинулся к нему.
Как же обрадовался медвежонок, когда снова увидел солнце! Он запрыгал, забегал, закружился от восторга. И уж как все принялись обниматься, целоваться, похлопывать друг друга по плечам, дёргать за уши!
А на дереве вырастали всё новые цветы, которые мгновенно превращались в лимоны. Созревшие плоды падали на землю, и из них появлялось всё, что старуха Дебора съела за свою жизнь. Чего тут только не было! Швейные машинки, зубные щётки, автомобильные покрышки, расчёски, будильники, купальники, пляжные шезлонги и зонтики… и даже небольшой дом! Нашлись там и зверюшки: родившись заново, они бегали и скакали, а некоторые летали или энергично закапывались в землю (например, личинки, черви и насекомые). Но были там и солнечные лучи, облака и тучи, небольшая буря, три радуги, мотоцикл, старые ржавые шпаги, веники и… дети. Дети разного цвета кожи и всех возрастов. Дядюшке Дубу пришлось собирать их вместе с помощью бесконечной колыбельной: детей предстояло вернуть родителям либо родственникам (если они были съедены много веков назад) или просто отправить в родные края.
Лимонное дерево продолжало плодоносить весь день и всю ночь, а потом ещё целый день до позднего вечера, и всё это время лесные жители приходили подивиться необычному зрелищу.
Вечером, когда, казалось бы, всё уже закончилось, на самую толстую ветку лимонного дерева сел ворон со сломанным крылом. Вид у него был потерянный.
— А, и ты здесь? — воскликнуло лимонное дерево. В его стволе открылся деревянный рот и проглотил птицу.
И тут же на кончике ветки распустился цветок. Из него появился маленький лимон, который мигом вырос и упал на землю… А из лимона выбрался ворон, совершенно здоровый и с целым крылом. Он осмотрелся, важно поклонился, словно благодаря присутствующих за участие в его непростой судьбе, и улетел навсегда.
С того дня лимонное дерево больше не показывало никаких чудес: оно стало самым обычным. Таким и должно быть всё в мире — самим собой.
Говорящее Бревно вернулось к Дядюшке Дубу. Пламя его сияло ярче, чем прежде: пурпуром, золотом, багрянцем, синевой. Дядюшка Дуб спрятал его в надёжное место: в одно из своих семи сердец.
Иногда казалось, что мудрое дерево светится, вокруг него разливается сияние, что оно стало ещё выше, хотя с научной точки зрения такое вряд ли возможно.
Дядюшка Дуб пропел все свои арии, ариетты и даже некоторые дуэты (потому что он умел петь на два голоса), а также целиком оперы Моцарта, Верди и Монтеверди, Бизе, Беллини, Доницетти и Пуччини, а заодно Вагнера, Шостаковича, Бриттена, Альбана Берга, песни Шуберта, Мануэля де Фальи, Момпоу, Монтсальватже — это лишь некоторые имена, остальных композиторов не станем перечислять, чтобы не утомлять читателя.
Дети, мисс Дикинсон, медведи, лесные звери — все уснули после двух часов непрерывного пения. Ни разу ещё жители окрестностей Сан-Льоренс и Серра д’Обак не спали так крепко.
Наступили прекраснейшие деньки — тёплые, но не жаркие, долгие, но не утомительные: они были наполнены радостью общения, совместными чаепитиями и бесконечными историями.
В один из таких дней Тау и Майя пришли к Дядюшке Дубу и сказали, что им пора возвращаться: их заждались дома. Но тысячелетнее дерево успокоило детей: там, во внешнем мире, времени прошло всего ничего и никто о них не беспокоится. А на прощание предложило совершить маленькое кругосветное путешествие. Как говорится, чтобы было потом что вспомнить (именно так и было сказано).
В тот же вечер Дядюшка Дуб призвал бурю Метеору и попросил её загородить луну на небе, а главное — себя самого. Никто не должен видеть, как гигантский дуб вытаскивает из земли корни и шествует по горам и равнинам — по всей стране, по всему континенту.
Тау и Майя могли бы показать на глобусе все моря и океаны, которые они пересекали по дну, рассматривая в окно-сердечко в стволе Дядюшки Дуба китов, акул, розовые льды гигантских подводных пещер, куда вмёрзли доисторические чудовища. Мимо их окошка проплывали животные из атласов и энциклопедий, а также рыбы, которые до сих пор не открыты; водоросли приветственно махали им зелёными стеблями; дети засматривались на затонувшие корабли, метеориты из других галактик, на которых можно было прочитать загадочные письмена; скелеты пиратов, погибших в бою с противником: подхваченные глубинными течениями, они всё ещё размахивали саблями, не в силах выйти из бессмысленной схватки… А потом увидели высокие горы, могучие ледники, великий штиль и великие бури, страны не больше острова, где не было места для Дядюшки Дуба; услышали таинственные и прекрасные языки, на которых говорит не более полудюжины человек да несколько сотен говорящих животных; встретили памятники природы, выточенные водой и ветром прямо в скалах; муравейники, устроенные сложнее, чем современные города, и муравьёв размером с поросёнка; музыкантов, которые играли в пустыне, где их никто не слышал; всевозможных ремесленников, художников, мудрецов и счастливчиков — людей и других творений, разбросанных по всему миру; а заодно племена, народы, природные катастрофы, а также таинственные атмосферные свечения, которые можно видеть изредка в полночь… Все явления и создания, порождённые Вселенной в минуты, когда она скучала или просто желала сотворить что-нибудь новенькое — на Земле или в каком-нибудь далёком уголке галактики (а может, и там, куда не проникает даже наше воображение: например, во се). Как песня, которая звучит сама для себя.
Путешествие подходило к концу, когда Дядюшке Дубу пришло в голову, что дети непременно должны увидеть чудесный город Стамбул. Сам Дуб остался в море, а Тау и Майя сошли на берег в сопровождении Мальчика Йогурта, Ванильной Девочки (обоих пришлось плотно укутать в турецкие покрывала и шарфы) и мисс Дикинсон.
Откуда-то потянуло острыми, пряными, сладкими и терпкими ароматами специй. Они пошли на запах и оказались на восточном базаре. Чего там только не было! Украшения, еда, ковры — всё что душе угодно!
Мисс Дикинсон купила себе двадцать три сорта чая, которые прежде ни разу не пробовала.
Они погуляли по городу, осмотрели достопримечательности. Встретили старичка: тот сидел у входа в бедный, обшарпанный трактир и на дикой смеси итальянского, греческого, каталанского, испанского, португальского и турецкого рассказывал историю, но его почти никто не слушал. Кроме какого-то оборванного мальчишки да пожилого торговца, который задумчиво молчал, равнодушно переводя взгляд с чашки кофе на голодного кота.
Этот печальный старик возле трактира когда-то был рыбаком. Его щёку украшал шрам, его руки и ноги ещё сохранили былую силу, на голове у него была видавшая виды шляпа, а на шее — потрёпанный шёлковый шарф некогда розового цвета.
Человек рассказывал, что уже давным-давно не выходит в море. А всё потому, что однажды совершил страшную ошибку!
В юности ему частенько приходилось рыбачить в одиночку. Когда на берегу одолевали заботы и тоска, он уходил в море и там заново учился радоваться жизни.
И вот как-то раз в его сети попалась русалка. Никогда прежде не видел он таких голубых глаз с перламутровыми искорками. В первый миг он даже подумал, что выловил рыбу-меч!
Они долго смотрели друг на друга. И без слов было ясно: это любовь. Русалка очнулась первой. Она сняла с себя розовый платок, который носила на шее. Острыми коготками разорвала его на две части и одну половинку повязала рыбаку на шею вместо медальона, а другую — себе. Стоит ему опустить платок в морскую воду, как она приплывёт и они встретятся.
Старый рыбак снял с шеи платок и протянул детям. Платок был потрёпанным и грязным, но всё равно было видно, что соткан он из тончайшего шёлка.
Шло время. Молодой дуралей так радовался избавлению от одиночества, что принялся всем встречным и поперечным разбалтывать про свою любовь с русалкой. После той встречи он осмелел и чувствовал себя неуязвимым. Вот и пустился во все тяжкие. Как-то раз он всё проиграл в карты. Даже свою лодку! А чтобы отыграться, поставил на кон последнее, что у него было. И тогда сицилийский моряк, известный карточный шулер, выиграл у него кинжал, снасти и платок. А вместе с платком — счастье.
Рыбак отчаялся. Он плакал много дней подряд. Он раскаялся в своей неправедной жизни, ему хотелось умереть. Какой-то сириец подобрал его и взял из жалости к себе на корабль. Этот сирийский моряк обожал всякие необычные истории. Он поверил рыбаку и решил помочь ему получить платок обратно.
Они отправились по следам того сицилийского матроса. Сперва в Грецию, затем в Далмацию[20]. Судьба забросила их с сирийцем даже на Канарские острова! Затем в Италию и, наконец, на Сицилию.
Когда они отыскали сицилийца, тот расхохотался. Надо же, столько гоняться по свету за каким-то платком! А никакого платка у него давно нет: в первом же порту он обменял его на бутылку дешёвого рома. «Дьявольская тряпка, — внезапно помрачнел сицилиец. — Похоже, кто-то её заколдовал!» Оказывается, как-то раз в жаркий полдень он окунул платок в воду, чтобы затем повязать на голову и охладиться. Как вдруг из воды протянулись к нему две руки, вцепились и потащили в море. «Похоже, это была одна из подводных сирен, которые охотятся на моряков. Про это ходит много историй», — рассказывал сицилиец. Он успел ударить кинжалом (его он тоже выиграл в карты) схватившую его руку и видел, как из раны хлынула кровь. А потом при первом же удобном случае отделался от платка. «Заколдованный или проклятый, — повторял он. — Одним словом — дьявольская тряпка!»
Вне себя от горя, рыбак решил посвятить остаток жизни поискам платка. Иногда он вроде бы нападал на след, но затем снова его терял. Пару раз ему доводилось слышать истории, похожие на ту, что рассказал сицилиец. Кто-то случайно опускал платок в море, и тотчас из воды появлялись две руки. Владельцу платка казалось, что его хотят задушить, и он как мог отбивался — ножом, палкой, а то и просто кулаками.
И вот через тринадцать лет рыбак наконец нашёл свой платок. Он обнаружился в лавке, где распродавали предметы, найденные после кораблекрушения. Ему пришлось полгода проработать в лавке бесплатно, чтобы рассчитаться за него: почуяв жгучий интерес покупателя к странной вещице, хозяин запросил за неё баснословную сумму. А у рыбака всего-то и были одежда, что на нём, да огромное желание наконец-то выспаться и наесться вдоволь. Он давно уже лишился и родины, и дома. Он не помнил, какой у него родной язык. Не помнил даже имени своей матери.
И вот однажды он получил то, о чём так страстно мечтал. Он прорыдал всю ночь. А на рассвете помчался к морю. Но никто не появился из воды. Если однажды предал русалку, не жди от неё потом вечной верности.
Человек умолк. Больше рассказывать было нечего. Он снял шляпу и вытер пот, заливавший ему лоб и глаза.
Майя и Тау переглянулись. А что, если это та самая история, которую им рассказывал дедушка Друс? Он ещё говорил, что как-то раз нашёл русалку в бухте неподалёку от Бланеса.
Эту историю они вкратце пересказали мисс Дикинсон. Ванильная Девочка поцеловала всех по очереди, и лицо у неё покрылось мороженым: слушая о несчастной любви, она всегда плакала. Мисс Дикинсон принялась уговаривать рыбака отправиться с ними. Она пообещала, что он увидит много интересного, к тому же путешествие успокоит его, даже если он не найдёт свою русалку.
Рыбак колебался: он не знал, что делать. Внезапно ему стало страшно. Вся его жизнь показалась ему случайно подслушанной чужой историей.
— Иногда я и сам не уверен, было ли всё так, как я рассказываю, — признался он на своём странном наречии, собранном из обрывков разных языков. — А что, если всё это мне привиделось? А я взял да и поверил, что это случилось на самом деле?
Но мисс Дикинсон оказалась не из тех, кто легко отступает: иной раз она бывала упряма как осёл. Она так настаивала, так усердно потчевала старого рыбака чаем «Камелия Бонда», что тот наконец согласился.
Все были очень взволнованны.
А Дядюшка Дуб под водой запел.
Он пересёк Средиземное море, отталкиваясь от дна длинными извивающимися корнями, подобно гигантскому спруту. Никогда ещё он столь быстро не бегал! Он мчался так, что один из фарфоровых сервизов мисс Дикинсон упал с полки и разбился вдребезги.
Поскольку Дядюшка Дуб говорил на всех существующих языках и мог свободно объясниться как с любым рыбаком, так и с крохотным анчоусом, он без труда выяснил, как добраться до Бланеса, и вскоре нашёл русалку. Вот уже пятьдесят лет она жила в глубокой печали, руки её были исколоты кинжалами, которыми отбивались от неё моряки, пока она искала среди них своего единственного. Русалка ютилась в маленькой бухте среди камней, морской пены и одиноких закатов.
Дядюшка Дуб доставил рыбака к русалке и сделал так, чтобы они сумели поговорить. Самое удивительное — русалка, в отличие от рыбака, совсем не состарилась!
Вначале между ними повисла тишина, глубокая, как ночное море.
Затем старик снял с шеи платок и протянул русалке.
А она развязала свою половинку, такую же новую и красивую, как в далёкий день их встречи, и протянула ему в ответ.
Шёлковый платок трепетал, как рябь на поверхности моря ранним утром.
А потом они взялись за руки. Русалка прошептала что-то рыбаку на ухо. Тот улыбнулся и кивнул.
Он попрощался со своими спутниками, молча заглянув каждому в глаза. Повернувшись к русалке, снова взял её за руку, чтобы отправиться с ней в глубь моря. Пена сомкнулась у них над головами, как кружевная свадебная фата.
Ванильная Девочка так горько рыдала, обхватив руками Мальчика Йогурта, что казалось, на этот раз она точно растает.
А Тау и Майя засыпали Дядюшку Дуба вопросами. Они не захлебнутся? Что с ними будет дальше? Где они станут жить?
Старый дуб лишь просил их не расстраиваться, потому что всё будет хорошо. У этой истории счастливый конец. А детям настало время возвращаться домой.
Потом запел:
- Я верю, что ещё услышу…
Это была ария Надира из оперы Бизе «Ловцы жемчуга».
XIV. Новые знакомые. Старые знакомые
На прощание Дядюшка Дуб решил рассказать Тау и Майе о некоторых весьма любопытных обитателях леса, а заодно кое с кем познакомить.
Перечислить всех поимённо невозможно. Да и не нужно, потому что кое-кто появится в этой истории чуть позже и не стоит опережать события.
Можно ли, например, вкратце рассказать историю храброго охотника на драконов по имени Ахаб с его механической рукой и драконом Ху Луном — быстрым как молния? Настолько быстрым, что летать на нём способен только Ахаб!
А про Пузатого Ксима — гнома, который легко съест всё что угодно? Или про Картофельного Ксама с мешком, откуда появляются лакомства, которые только можно себе вообразить, причём в любом, даже самом невероятном количестве? Про лунного мальчика Селено, про маленького Кванца, про крошку Гильгамеша, ребёнка-мудреца, про Тётушку Осину и Поющие Сосны, про Загадочницу и великого Ху Цзе Чу, про маленькую птицу Феникс, которая не просто так бросается в огонь, — только там она излечивается от ран, какими бы смертельными они ни были. А ещё про Крошку Фею, Петипо, зловещих стражей и Микоу, червяка Эстентора, лунных мастеров, неразлучных Логоса и Силео, Бладука, гномика Панеро, маленького Жоана Креу, универсальную машину доктора Смоленски, пирата Горго, медвежий оркестр…
А ещё Дядюшка Дуб научил детей, как превращаться в кусты ежевики, клевер или ромашку. Между прочим, знания эти настолько необходимы в жизни, что пора бы преподавать их в школе вместе с наукой о том, как становиться деревом или камнем. Секрет заключается в умении концентрироваться: стоит на миг хорошенько сосредоточить внимание — и вот уже все тебя принимают за нужное растение, животное или предмет. И если кто-то в этот момент проходит мимо, он не догадается, что перед ним вовсе не сорный куст или коряга, а двое детей.
Прощание не было ни тяжёлым, ни печальным (только Ванильная Девочка всё время плакала): Майя и Тау знали, что в любой момент они могут вернуться.
Все обнялись, а Дядюшка Дуб на прощание спел. А потом прошептал на ухо Тау и Майе (каждому по отдельности) своё настоящее имя. Каждый слышал это имя по-разному, поэтому сообщалось оно непременно один на один.
Мисс Дикинсон подарила им по мешочку с чаем «Камелия Бонда» и открытки, на которых она красивым и аккуратным почерком написала свои лучшие стихи. Мальчик Йогурт и Ванильная Девочка поцеловали детей в щёку и каждому подарили на память пёрышко птицы Феникс. А Петибертус попросил взять его с собой.
Дядюшка Дуб и медведь Умбертус были не против, но выдали медвежонку длиннющий список указаний, как вести себя в гостях. Петибертус пообещал исполнять их беспрекословно.
— До свидания, Дядюшка Дуб!
— Прощайте, дети! До скорого свидания…
Провожали детей медведь Умбертус и медведь Марти. На этот раз все отчётливо услышали, что бормотала змея Кассандра, когда они проходили мимо:
— Мы увидимся раньше, чем вы думаете, дети…
Медведь Умбертус сообщил, что вызвать его очень просто: достаточно бросить в колодец четыре камешка или зажечь свечу на подоконнике, если дело происходит ночью.
То один, то другой обитатель леса подходил попрощаться, но дети уже никого не боялись, даже самых диковинных существ или привидений. Некоторые обнимали их так крепко, что ребята ойкали.
Оказавшись внутри колодца, они заметили, что луны в небе уже нет. Рассветало. Майя и Тау забеспокоились. Сколько времени провели они вдали от дома? А что, если родители волнуются? И дедушка?
Двор был точно таким, каким они запомнили его много недель назад. Закрывая скрипучую дверцу колодца, они услышали рёв медведя Умбертуса:
— Потише, Майя.
Их встречали огоньки свечей в чердачном окне.
— Смотри-ка, дедушка уже встал! — воскликнул Тау. — Он никогда так рано не просыпается!
Дети побежали к дому.
Поднявшись на чердак, они увидели, что дедушка записывает что-то гусиным пером в большую зелёную тетрадь.
— Дедушка, дедушка! — И дети бросились в его объятия.
Одна из свечей упала на пол и погасла. Дедушка Друс крепко обнял Тау и Майю. Он был очень доволен и явно гордился своими внуками.
— Дедушка, ты волновался? — спросила Майя.
— Ты боялся за нас? Напрасно, потому что…
— Тс-с-с… — перебил их дедушка. — Тише, тише… Нет, я нисколечко не волновался. И не боялся.
Дети ничего не понимали. Дедушка преспокойно задул свечи одну за другой.
— Я же вас очень хорошо знаю, ребята. И знаком с Дядюшкой Дубом. Я был уверен, что ещё до рассвета вы окажетесь дома.
— Да, но прошло столько дней… — возразила Майя.
Дети и взрослые часто не понимают друг друга, когда речь заходит о времени. Но внезапно все смолкли: на чердак вкатился меховой шар и, как маленький ураган, опрокинул стопку книг и египетскую кофеварку, а задней лапой наступил на последнюю горящую свечку.
— Петибертус! — воскликнул дедушка Друс.
И тут же упал в кресло, потому что медвежонок бросился ему на грудь и принялся облизывать бороду, нос, глаза.
Когда он немного успокоился, дедушка снова обратился к Тау и Майе:
— Я переживал только об одном — подойдёт ли мраморная рука Ванильной Девочке. Как всё прошло?
— Отлично! У неё теперь две руки!
Дедушка с облегчением вздохнул.
Они говорили, говорили и всё никак не могли наговориться. Спать детям не хотелось, а хотелось, наоборот, рассказывать и рассказывать. Дедушке было интересно абсолютно всё! Например, он даже вообразить не мог, чем закончилась история русалки и рыбака.
Все знают, что дедушки и внуки больше всего на свете любят говорить и слушать, а потому не будем им мешать. Пусть себе беседуют, пока Петибертус спит у них в ногах, обхватив передними лапами баночку мёда.
Читать бесплатно другие книги:
