Путь искупления Харт Джон
Вид у Бекетта был вопросительный.
Она слегка поежилась.
– Простите. Соединение почти сразу разорвалось, так что часть я пропустила, но, по-моему, он сказал: «Даже дому Господа не нужно пяти стен».
«Пяти стен». Бекетту очень не понравилось, как это прозвучало. Пяти стен, чтобы поддерживать крышу… Что за пятая?
Эдриен Уолл[37]?
Решил все-таки проехаться. Полностью опустил стекла в машине, чтобы выгнать жар, а потом направился через центр, мимо расползающихся во все стороны пригородов. «Горячие линии» известны тем, что от них больше головной боли, чем реальной пользы, особенно в громких делах о насильственных преступлениях. Стоит прессе распалиться, как начинают активизироваться всякие психи. Ложные доносы. Имитаторы. Общая истерия. Бекетт достаточно долго проработал в полиции, чтобы как следует на все это насмотреться, но что-то в тоне сегодняшнего сообщения не давало ему покоя.
«Даже дому Господа не нужно пяти стен…»
Бекетт ехал, пока не увидел церковь на далеком холме. Преодолев перевал и выбравшись на кряж, обогнул ее с восточной стороны и остановил машину там же, где и в прошлый раз. Свет косо падал из-за деревьев. Задувал горячий ветерок.
– Блин!
Обрывки ленты трепыхались на земле. Дверь стояла открытой.
Вылез из машины, и рука сама ухватилась за рукоять пистолета, пока он изучал пустые окна и слепые углы, темные стволы массивных деревьев. В церкви и впрямь недавно было какое-то движение, что бы под этим ни понималось. Нечего и сомневаться. Стал подниматься по ступенькам, чувствуя, как солнце горячо наваливается на плечи. Встретил все ту же темноту внутри, в нефе; на миг показалось, будто он отсюда и не уходил.
– Господи!
По старой привычке перекрестившись, Бекетт продвинулся глубже в неф, повторяя про себя: «Жопа, жопа, это уже полная жопа!»
Женщина на алтаре была мертва, и явно совсем недавно. Ни мух, ни обесцвечивания кожи; волосы по-прежнему блестящие. Но он все равно уловил первый намек на знакомый душок. Кисловатый, маслянистый – запах самой смерти, хотя и совсем не из-за него у Бекетта вдруг противно закрутило в животе. Он попытался приподнять одну из рук жертвы – понял, что трупное окоченение в полном разгаре, ни единого признака ослабления. По меньшей мере три часа. Не больше пятнадцати. Приподнял холстину, чтобы убедиться, что под ней она обнажена, бросил последний взгляд на лицо, а потом рванулся обратно глотнуть свежего воздуха. Ступеньки были стерты до блеска, и он едва не навернулся, сбегая по ним. Спотыкаясь, продрался еще футов двадцать по пояс в ромашках и диком сорго. Сделал глубокий вдох, обжегший горло, согнулся пополам – показалось, что сейчас вырвет. Прикрыл глаза, но окружающий мир продолжал кружиться. Вовсе не из-за церкви ему стало дурно. Не из-за налитых кровью мертвых глаз или измятой шеи и даже не из-за того, что это была уже третья женщина на этом проклятом алтаре.
Бекетт знал эту девушку.
Действительно хорошо знал.
Через сорок минут к нему присоединилась все та же команда, что и в прошлый раз: криминалисты, медэксперт, даже Дайер.
– Ну, и какие мысли? – Дайер уже чуть ли не десятый раз задавал один и тот же вопрос. – Почему церковь? Почему именно эта церковь?
Бекетт тоже уже десяток раз это проходил, словно повторение одного и того же вновь и вновь могло каким-то волшебным образом все прояснить. Он пожал плечами.
– Это была церковь Эдриена.
– И моя тоже. Равно как и еще пятисот людей. Черт, да я и тебя тут видел разок-другой!
– У меня нету тараканов в голове. А у Эдриена, по-моему, есть.
Дайер никак не отреагировал. Обошел вокруг тела, будто не совсем понимая, что делать. Даже сейчас он держал остальных наготове за дверями. Здесь, внутри церкви, ему нужен был Бекетт, и только он один. Только они двое. И тело.
– Теперь может начаться паника, – произнес Дайер. – Сам это наверняка понимаешь.
– Наверное.
– Да какие тут «наверное»? Город уже на пределе. Есть у нас какая-нибудь возможность сработать по-тихому?
Бекетт подумал обо всех этих людях за дверями. Сколько их – человек пятнадцать? Больше?
– Не вижу такого способа.
– Ну что ж, тогда не допускаем никаких ошибок. Все делаем по правилам.
– Ясен пень.
– Так говоришь, ты знал ее?
– Лорен Лестер. Работала в детском садике в приходе святого Иоанна, жила на боковой улочке в Милтон-Хайтс. Одно время и за моими детишками присматривала. Моя младшенькая до сих пор ее вспоминает.
– А ты не слишком ли близок ко всему этому, Чарли?
– Если ты про личную заинтересованность, то со мной все пучком.
– Расскажи еще про того звонившего. «Пять стен»? Он наверняка имел в виду Эдриена.
Бекетт пожал плечами.
– Или хотел, чтобы мы так подумали.
– Нам его практически назвали по фамилии.
– «Пять стен»… «Дом Господа»… Да чего нам там назвали, Фрэнсис? «Пять Уоллов?» Бред сумасшедшего.
– Тот, кто звонил, знал, что там тело.
– Или сам положил его туда.
– Мне нужен Эдриен для допроса.
– Аминь. Нужен так нужен, сам этим занимайся.
– Ладно, говори, что тебе нужно для работы.
– Всё, Фрэнсис. – Бекетт уронил руку на плечо Дайера, крепко стиснул. – Мне нужно всё без исключения.
За час до заката Бекетт получил собаку, натасканную на поиск трупов. Она приехала на заднем сиденье патрульной машины с мигалками – черный лабрадор по кличке Соло, взятый взаймы в конторе БРШ в Шарлотте.
– Привет, Чарли! Извини за задержку! – Проводницей была молодая женщина, которую звали Джинни. Тридцатник с небольшим. Атлетического сложения. Открыв заднюю дверь, она выпустила собаку. – Слыхал про аварию вертолета в округе Эйвери?
– С туристами-то?
– До сих пор собираем клочки и ошметки по склону.
– Ни хрена себе…
– Да, это уж точно. Однако у вас тут тоже людно.
Бекетт осмотрел сцену вокруг свежим взглядом. Девятнадцать автомобилей. Больше двух десятков людей. Тело уже увезли, но криминалисты продолжали усиленно шмонать церковь, в то время как полицейские в штатском прочесывали окрестности.
– А где капитан Дайер?
– Не знаю, – отозвался Бекетт. – Наверное, к журналюгам помчался. Ты вообще в курсе, что тут происходит?
– Только то, что вы нашли очередное тело.
– Я хочу убедиться, что только одно. Песик, надеюсь, не очень устал? После аварии и всего прочего?
– Шутишь? Посмотри на него!
Бекетт посмотрел. Животному явно не терпелось заняться делом – глаза так и горят. Джинни, похоже, тоже.
– Просто скажи, когда приступать.
Бекетт оглядел небеса, линию темных деревьев. Еще немного, и сядет солнце. Пес подвыл.
– Приступай, – распорядился полицейский.
Джинни перехватила поводок.
Он наблюдал за происходящим все с той же полянки на противоположной стороне лощины. За собакой. За тем, как она двигалась.
Прошу тебя, Господи…
Посильней прижал бинокль к глазам. Этой части действа никак не предполагалось. Тело на алтаре – это да. Но только не его особое место.
Только не все остальные.
Собака обследовала одну сторону церкви, вернулась вдоль другой. Остановилась, попятилась, побежала дальше. Проводница направляла ее, сама двигаясь легко и проворно. Собака явно вела себя возбужденно.
Церковь.
Больше собаку ничего не заботило. Туда-сюда, носом вниз.
Нет, нет, нет…
Он высунулся из своего укрытия – просто не смог удержаться. Теперь уже и Бекетт принимал активное участие. Тот безошибочно узнавался с первого же взгляда. Габариты. Взлохмаченная голова. Его рука взлетела вверх, и полицейские в штатском со всех ног бросились к церкви. А где же собака?!
Нет!!!
Собака нырнула в густые кусты. Бекетт – за ней. И проводница.
Нет! Нет!
Собака уже в кустах.
Скребет лапами.
Роет.
– Ну, всё. Отводи его, оттаскивай! – Бекетт стоял в кустах; пес яростно скреб лапами у крошечной двери в основании церкви.
Два на два фута. Облупленная краска. Деревянная.
– Держишь его?
Джинни прицепила поводок к ошейнику.
– Порядок.
Когда собаку отвели в сторону, Бекетт внимательно изучил дверь. Та основательно покоробилась и разбухла. С трудом открыв ее, он заглянул в темное пространство за ней.
– Лаз. Вроде большой.
Бекетт встал, отыскал глазами Джинни. Пес сидел рядом с ней, но весь так и рвался к двери. Из глубины его глотки опять вырвался сдавленный вой.
– Твоей собачке не терпится.
– Да не то слово. – Она взъерошила ему шкуру. – Жуть, как тянет туда залезть.
21
Фэрклот Джонс просто не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько бодро. А все оттого, что появилась цель, решил он, – греющая кости вера в то, что люди нуждаются в нем.
Старый клиент.
Красивая женщина.
Он наблюдал за ней поверх оправы очков. Просто кошмар; выжата, как лимон.
– Принести тебе что-нибудь? Еще стаканчик? Не проголодалась пока?
Они сидели на больших креслах по бокам от холодного камина. Элизабет скинула туфли, поджала под себя ноги. Улыбнулась, и старик опять ощутил трепет.
– Пожалуй, все-таки посплю, – произнесла она. – Совсем немножко. А вы останетесь?
– Знаешь, что нам обязательно надо устроить? – Подавшись вперед, он поставил свой стакан на каменную плиту под очагом. – Большой сбор!
– Здесь же только нас двое.
– Вот именно. – Он встал, ухмыляясь.
– Вы уходите?
– Эдриену тоже нужно быть тут. – Фэрклот вытащил из шифоньера стеганое одеяло, прижал его к своей узкой груди. – Уже пять. Поспи несколько часиков. Прими душ, если хочется. А я извлеку Эдриена из трагических руин, в которых, как я уверен, он засел, а на обратном пути заскочу в какой-нибудь ресторанчик, возьму что-нибудь с собой. Устроим ужин, как тогда собирались. Праздник жизни.
– Что-то я не в настроении праздновать…
– И все-таки даже в самом затюканном состоянии нужно нормально питаться. – Фэрклот разложил одеяло у нее на коленях и присел на корточки рядом с ней. – Тут ты в безопасности. От тебя ничего не требуется. Никто тебя не разыскивает.
– А как же Ченнинг?
– Сейчас твоя юная подруга для нас недоступна, но завтра наступит другой день, а адвокаты у ее папаши – очень грамотные ребята. С утра я с ними свяжусь и предложу устроить военный совет. Вот так все и будет проистекать, моя дорогая. Заверяю тебя в этом – равно как и в том, что будут предприняты все мыслимые усилия.
– Спасибо вам, Фэрклот. – Ее глаза уже закрывались сами собой. – Просто огромное вам спасибо!
Старый адвокат пересек подъездную дорожку, резко выбрасывая перед собой трость. Шофер вылез из машины.
– Еще маленько прокатимся, – объявил ему Фэрклот. – Пара часиков, и я отпущу тебя обратно в семью.
– Нету у меня семьи. – Шофер распахнул заднюю дверцу. – Можно не спешить.
– Ну вот и отлично. – Фэрклот устроился на заднем сиденье. – Тогда – на сто пятидесятую, а потом к северу.
Боковыми дорожками водитель вырулил на трассу 150, объехал кругом город и по указателям выехал на асфальтовое шоссе, ведущее к ферме Эдриена. Фэрклот смотрел, как солнце красными вспышками мелькает в прогалах между холмами, за сменой тени и света – словно дни один за другим быстро проскакивали мимо.
– Прямо за следующим подъемом. Длинная дорожка вправо.
Взлетев на гору, лимузин скользил вниз по обратной стороне, пока дорога не выровнялась.
– Сэр? – Фэрклот подался вперед, когда водитель ткнул пальцем в стекло. – Это вон туда?
Адвокат тоже заметил подъездную дорожку – полмили дробленого гравия, – которая бежала через поля и скрывалась среди деревьев. Полуразрушенный дом вдали проглядывал лишь смутным намеком. Автомобиль, однако, был виден кристально четко и ясно – серый седан, который перегораживал большую часть въезда. Фэрклот практически не сомневался, что уже видел его раньше.
Нога водителя слетела с педали газа.
– И что прикажете делать?
– Остановись прямо за ним, бампер к бамперу.
Водитель сделал, как велено. Теперь им были хорошо видны мужчины в седане – водитель смотрел в зеркало заднего вида.
– Давай-ка выждем минутку. Хочу посмотреть, чем они тут заняты.
Минутка растянулась. Никто не двигался.
– Сэр?
– Ну хорошо. – Фэрклот решительно толкнул дверцу. – Давай-ка посмотрим, что это все значит.
Он успел поставить одну ногу на землю, когда подхватил мотор седана.
– Осторожней! – крикнул шофер, но его голос практически утонул в реве мощного движка – водитель серого автомобиля газанул, и тот пулей вылетел на асфальт.
Фэрклот подавился пылью, когда тот уносился прочь – металл его ярко блестел под садящимся солнцем.
– Очень интересно! – Адвокат опять устроился на заднем сиденье.
– Я записал номер, если что.
– Молодец! Придержи пока при себе.
– Ну что, заезжаем?
– Давай.
Лимузин медленно перевалил через стальную решетку, служащую преградой для скота, на размытый гравий, пересек ручей и проехал под таким огромным дубом, каких Фэрклоту видеть еще не доводилось. Разрушенный дом терялся во мгле. Адвокат заметил проблеск огня, а потом и Эдриена, в полной неподвижности застывшего там, где когда-то была стена. Лицо у него выглядело не особо приветливо.
– Знаешь что? – Фэрклот протянул шоферу пятидесятидолларовую купюру. – Поезжай-ка перекусить. Я позвоню, когда соберусь обратно.
– Спасибо, сэр. – Водитель взял деньги. – У вас есть моя визитка?
Старый адвокат охлопал карманы.
– Я позвоню.
– Сэр?
Фэрклот замешкался, положив руку на ручку двери.
– Точно есть? – Шофер явно имел в виду темноту и руины, автомобиль, который они спугнули, и мрачный силуэт Эдриена. – Скоро совсем стемнеет, а вид у этого малого довольно подозрительный. Не обижайтесь, если я ошибаюсь, но не похоже, что это место вам особо подходит.
Фэрклот бросил взгляд на Эдриена – покрытого шрамами, худого, как волк, в плохо сидящей одежде.
– Это просто отличное место. Желаю приятно поужинать.
– Да, сэр. – Водитель с большим сомнением кивнул. – Как скажете.
– Тогда дуй. Со мной все будет хорошо.
Выбравшись из лимузина, Фэрклот проследил, как тот уезжает. Когда осела пыль, сгорбился над тростью, наблюдая за приближением Эдриена.
– Здравствуй, мой мальчик. Так и думал, что найду тебя здесь.
– А куда мне еще деваться?
– Мир большой, разве нет? – Эдриен вышел из-под деревьев, и Фэрклот сошелся с ним на обочине дорожки. – Я скорее предположил бы, что уж ты-то сильнее прочих должен недолюбливать подобные места, столь крепко настоянные на истории и воспоминаниях.
– А может, у меня есть неоконченное дело.
– Да ну? – Приподняв брови, Фэрклот нацелился на собеседника самым пронизывающим из всех своих взглядов, хорошо отработанным за долгие годы в суде. – Наверное, нам стоило бы это обсудить, поскольку я только что видел тот самый серый автомобиль – он торчал в самом начале проезда к тебе.
– Нисколько не сомневаюсь, что видели.
– Ты знаешь, кто это?
– Вы и вправду считаете, что я должен вам это сообщить?
– Чем ты так раздржен? – старый адвокат искренне недоумевал. Эдриен просто излучал напряжение, которое таилось в плечах и линии подбородка. Обычно теплые глаза были какими угодно, но только не теплыми. – Мы что, больше не друзья?
Эдриен повернул голову, и Фэрклот посмотрел, как тот вглядывается в начинающие скрываться в темноте поля. Все в нем было каким-то твердым и жестким, словно его каким-то образом намертво заморозили. Но ощущалась при этом и печаль – горькие метания глубоко израненной души.
– Вы меня ни разу не навестили.
– Я пытался…
– Я не про тот первый месяц, Плакса. То были темные дни, мой собственный выбор. Я имею в виду последующие тринадцать лет. Вы были моим адвокатом, моим другом… – Никакого прощения не чувствовалось в его голосе. То, что он говорил, было фактом, не подлежащим обсуждению.
– Я был слишком стар для того уровня апелляционной работы. Мы это уже обсуждали.
– И для друга тоже слишком стар?
– Послушай, Эдриен! – Старик вздохнул и повернулся к нему лицом. – Когда тебя посадили, жизнь очень сильно изменилась для многих. Лиз с головой окунулась в жизнь и во все, что с ней связано. А я вот – наоборот. Я не испытывал интереса к тому, чтобы видеться с коллегами или бывать с друзьями. У меня не было интереса иметь интерес. Может, то была депрессия. Не знаю. Я чувствовал себя так, будто остыло солнце или кровь в моих жилах каким-то образом сгустилась – я давно уже овладел искусством аналогий и мог бы предложить тебе еще хоть сотню подобных, но все же, по-моему, лучше всех это выразила моя жена. Она продержалась еще два года, а потом сказала мне, что даже в семьдесят два еще слишком молода, чтобы жить с мертвецом. После того, как она уехала, я практически не оставлял своих владений. Мне доставляли продукты, забирали белье в стирку… Я напивался в стельку, спал. До нынешней недели за десять лет я едва ли раз вышел из дому.
– Почему?
– В самом деле, почему? – Тень улыбки коснулась губ Фэрклота. – Наверное, потому, что слишком уж сильно горевал.
– Но только не из-за меня.
– Из-за жестокости закона, наверное, или непоправимых ошибок системы, которую я был не в силах улучшить… Может, я потерял веру. А может, просто постарел.
– Я посылал письма с просьбами о помощи. Страдания страданиями, но как вы могли просто на меня наплевать?
– Не было такого.
– Было.
– Тут какое-то недоразумение, мой дорогой мальчик. Я никогда не получал никаких писем.
Эдриен поразмыслил над этим; разок кивнул.
– Письма перехватывали. – Он кивнул еще раз. – Естественно, перехватывали! Они просто должны были так поступать. Глупость. Глупость…
Под конец он разговаривал уже сам с собой. Фэрклот решил переключиться на что-нибудь другое.
– Кого ты имеешь в виду, когда говоришь «они»?
– Только не смотрите на меня так!
Эдриен сверкнул темными глазами, и Фэрклот подумал было, что все понял. Он ведь знал тюрьму – были у него и другие клиенты, заработавшие длинные сроки. Здесь всегда в определенной степени присутствовали диссоциация[38] и паранойя.
– Я все это себе не вообразил! – почти что выкрикнул Эдриен.
– Тогда давай об этом поговорим. Про письма. Про загадочную машину.
Эдриен отступил глубже в темноту. Фэрклот видел его спину, наклон головы.
– Эдриен? – старик переступил с ноги на ногу, опираясь на трость. – Друг мой?
Не обращая внимания на старого адвоката, Эдриен посмотрел куда-то в сгущающуюся темноту. Никому не постичь полной правды о том, что творится за решеткой, пока сам этого не переживешь. Даже сам Эдриен иногда терял представление, что факт, а что выдумка. Действительно ли небо такое темное? Действительно ли сейчас тут старый адвокат? Пожалуй, ответ положительный на оба вопроса, но раньше ему случалось и ошибаться. Сколько раз он видел зеленую траву и ощущал теплый ветерок, только чтобы открыть глаза и обнаружить тьму внутри старого котла? Холод и тесноту полузамерзшей трубы? Даже сама дружба отдавала фальшивым обещанием. Его бросила жена. Его бросили коллеги. Друзья. С какой это стати он должен доверять заверениям старого адвоката?
Только охранники были реальными.
Только начальник тюрьмы.
Эдриен еще раз подумал, что обязательно должен убить их. Как он может жить, если они живут тоже? Как он может хоть когда-либо исцелиться?
Эдриен прекратил расхаживать взад и вперед; не был уверен, что даже вообще начинал ходить.
– В данный момент я далеко не лучшая компания, Фэрклот. Дайте мне несколько минут, хорошо?
– Конечно. Сколько угодно.
Эдриен не стал оглядываться. Вышел на поле, поскольку небо тут было самым большим, а первые ночные звезды – самыми яркими. Думал, что открытое пространство поможет, но оно лишь заставило его почувствовать себя совсем крошечным и безголосым – забытым человечком среди миллиардов других. Но даже это на данный момент вполне устраивало. Он понимал безголосость, знал об одиночестве куда больше остальных. Кипящее стремление выжить выпаривается до решимости и воли; а когда пасуют и они, зиждется на неподвижности и словах Эли, на простейшем действии ухода прочь. Но Эдриен больше не хотел так поступать. Он хотел вернуть свою жизнь, хотел вступить в противостояние с теми, кто свел ее к чему-то мелкому, жалкому, ничтожному.
И как это будет выглядеть?
Разговор?
Эдриен сомневался в этом; сомнение и было причиной, почему он до сих пор не покинул пустую скорлупу того, что некогда было достойной жизнью. Ярость была столь всеобъемлющей, что стала живым существом, зубастой тварью, поселившейся у него в грудной клетке. Он хотел причинять боль и убивать, а потом похоронить все это под толстым слоем земли.
Но имелось и еще кое-что.
Память о том, кем он некогда был.
Эдриен прорывался по заросшему полю, ощущая траву на коже. Да, когда-то он был достойным человеком. Не идеальным. Нет, далеко не идеальным. Но он выполнял свою работу, не давая себе поблажек; был другом, напарником, наставником; любил одну женщину и не сумел полюбить другую. Это была сложная и запутанная жизнь, которая теперь казалась еще более сложной и запутанной, когда все, чего ему сейчас хотелось – это убить пятерых мужчин и зарыть их так глубоко, чтобы даже сама земля навеки забыла об их существовании.
Что бы сказал по этому поводу Плакса?
Или Эли?
Это была еще одна мысль, которая удерживала его от насилия. Эли Лоуренс хотел, чтобы Эдриен вышел на свободу и заново отстроил свою жизнь. Такова была цель каждого урока, которые он ему давал с самого начала – дожить до конца дня, до выхода из тюремного двора, до конца его фразы.
«Выживать не грех».
Эдриен просыпался каждый день с этими словами в голове; ложился спать с ними на устах.
«Не грех».
Но просто тихо отойти в сторонку – это несправедливо. Начальник прослужил в Центральной тюрьме девятнадцать лет. Сколько заключенных рассталось с жизнью за все это время? Сколько сошло с ума, а то и вовсе бесследно исчезло? Эдриен был явно не единственным, но и насчет риска он тоже не обманывался. Начальник. Четверо охранников. Эдриен знал их имена и где их искать; и все же они не выказывали абсолютно никакого страха. Они появились в суде и после того, как подстрелили мальчишку; следили за ним до дома адвоката, а потом до его собственной фермы. Они что, и вправду считали, что он настолько слаб и сломлен?
Ну конечно же, да.
Ведь они-то и были теми, кто его сломал.