Сын ярла Посняков Андрей
Хельги сглотнул слюну, на миг прикрыл глаза и продолжил:
- — Вырежи их на меча рукояти
- И дважды пометь именем Тюра!
Змей Крови! Великолепный получился меч — послушный, прочный, удобный. И красивый, как смерть на поле брани. А главное, выковали его они вдвоем с Велундом, хотя кузнец говорил, что в стране франков такие мечи кует целая группа кузнецов — настолько сложно это искусство. Хороший вышел меч… Не меч — песня!
Теперь бы еще научиться владеть им так, как владеет Велунд… или так, как когда-то владел Сигурд.
По редколесью, что на дальнем берегу фьорда, от усадьбы Сигурда в горы шли двое: Дирмунд Заика — рыжеватый, с длинным отвислым носом и тонкими выпяченными губами — и дружок его Приблуда Хрольв — кругломордый, наглый, на подбородке щетина непонятного цвета — то ли светло-русая, то ли рыжая. В руках у обоих охотничьи луки, за плечами котомки — складывать добычу. Дирмунд на ходу мечтательно улыбался, а Хрольв, наоборот, хмурился.
— И чего мы поперлись в эти места? — хмуро выговаривал он приятелю. — Пошли бы к роще, там и ветер меньше, и дичи больше.
Ничего не отвечал Дирмунд Заика, не смотрел даже на Хрольва, впрочем, в глаза он никогда никому не смотрел, себе на уме был. Буркнул только, что, мол, здесь от усадьбы ближе.
— Ага, — кивнул Хрольв. — Зато и людей больше: Снольди-Хольм во-он за той горкой. А гляди, вот и людишки с хутора. Кажись, сам вислоусый Торкель… Ну да, он. Не иначе — на пастбище собрался, проверить, как там, — что и говорить, хозяин справный, и девка у него ничего, Сельма, я б с такой в овсах повалялся. А, Заика?
Дирмунд вздрогнул, обернулся к дружку, в его маленьких глазках на миг мелькнул гнев.
— Что прищурился? — ухмыльнулся Приблуда. — Думаешь, не знаю, что нравится тебе дочка Торкеля бонда? А? Ведь нравится? Ага, киваешь… Кивай не кивай — а она больше на Фриддлейва глаз положила да на нашего дурачка Хельги, жаль, не до конца прибили его тогда каменюками… Послушай-ка, Заика! — Остановившись, Хрольв хлопнул себя ладонями по коленкам. — А ведь ты не только из-за будущей дружины и наследства Сигурда решил поквитаться тогда с Хельги! Еще и из-за Сельмы, так?
— Д-д-дошло, как до утки, — на третьи с-с-сутки. — Заика деланно засмеялся и едва успел подавить внезапно вспыхнувший в глазах огонь ненависти и злобы.
— Да не переживай ты так, Заика! — Хрольв с размаху стукнул его по плечу своей тяжелой ручищей, да так сильно, что Дирмунд присел. — Сквитаемся еще с этим Хельги, он же тоже будет в лагере у Эгиля.
— П-п-правильно говоришь, Хрольв, — шмыгнув носом, слабо улыбнулся Заика. — Пок-к-квитаемся и с Хельги, и с этим з-з-задавакой Фриддлейвом. А лучше, как я и говорил, с-с-стравить их, пусть передерутся, а?
— Здорово придумано, Заика! — восхитился Хрольв. — Я всегда говорил, что ты умный.
Дирмунд довольно осклабился, не скрывая, как приятна ему похвала.
— Интерес-с-сно, дома ли С-сельма, — почесав рыжеватую башку, задумчиво произнес он. — А то бы з-з-заявились в г-г-гости.
— И заявимся! — поддержал его идею Приблуда. — А что? Пошли-ка! Тем более что Торкель, говорят, на охоту собрался. А мы, ежели шагу прибавим, к вечеру у его усадьбы будем. А потом можно будет в дальний лес махнуть, к Ерунд-озеру, там тетерева да рябчики!
— Через т-т-три дня надо вернуться — С-Сигурд с-с-сказал: в море п-пойдем, з-за рыбой.
— Ну и вернемся. Успеем. А не вернемся — так перебьются и без нас, в усадьбе бездельников много: толстяк Харальд, Ингви Рыжий Червь, да хоть тот же мелкий Снорри.
— Эт-то точно, — согласно кивнул Заика, и приятели, пройдя через заросли ясеня, повернули на дорогу, ведущую к усадьбе Торкеля.
Встретив по пути слуг Торкеля с хворостом, узнали, что Сельма с утра еще отправилась куда-то, скорее всего — к Ерунд-озеру, навестить тетку свою, Курид.
— З-з-знаем, к-к-какую тетку, — буркнул Заика. — От Ерунд-озера д-д-до кузницы Велунда — рукой под-д-дать.
— Так мы туда и собрались! — обрадовался Хрольв. — Я ж и говорю — там рябчики! Ну, сегодня, конечно, заночуем, а уж завтра с утречка… Ух, давненько я рябчиков не едал.
Дирмунд молча кивнул и вслед за приятелем свернул на тропинку, ведущую к лесу.
Они вышли к Ерунд-озеру к вечеру, как и рассчитывали. К этому времени кончился то и дело накрапывавший в течение всего дня дождь пополам со снегом, стих ветер. Озеро было подернуто льдом, тонким, зеленоватым, прозрачным. В блестящей ледовой глади отражались высокие сосны. Далеко, на противоположном берегу, угадывались низкие строения — хутор Курид. Из озера вытекал неширокий ручей, тоже уже почти замерзший. Пробив во льду ручья лунку, приятели наловили рыбы. Хрольв, достав трут, принялся разводить костер. Удар… Еще удар… И вот уже застелился над озером легкий дымок. Хрольв довольно потер руки, обернулся к Заике… а тот вдруг быстро разбросал ногой уже готовый разгореться хворост.
— Ты что, сдурел? — возмутился Приблуда и размахнулся, чтобы наградить приятеля хорошей затрещиной, но тот приложил руку к губам и кивнул в сторону лесной чащи. Хрольв опустил руку и присмотрелся: уже стемнело, и было хорошо видно, как не так уж и далеко от них плясали на стволах сосен красные отблески костра.
— Охотники?
— Вряд ли. Торкель сюда не ходит, а больше некому.
— Чужаки?
— К-к-кто знает?
— Я проберусь, посмотрю… может, и мы там чем поживимся. — Не дожидаясь ответа, Хрольв Приблуда ужом юркнул в кусты.
Он отсутствовал недолго, но Заике так не казалось. Навалилась ночь, озеро потемнело, не видно уже было ни зги, лишь слышалось где-то рядом истошное уханье совы. А может, это и не сова, может — злобные тролли? Заика почувствовал вдруг, как подступает к самому горлу волна страха. Хотел было уж ретироваться на тот берег, поближе к жилым местам, не дожидаясь неизвестно куда сгинувшего напарника, только собрался — как тот и объявился, выскочив из кустов, мокрый, тяжело дышащий, пахнущий холодной болотной жижей.
— Четверо, — отдышавшись и напившись из ручья воды, сообщил он. — Мужичаги во-от с такими кулачищами. Один, кажется, берсерк — уж больно буйная у него бородища, да и глаза… ух, не хотел бы я с ним повстречаться на узкой тропке. У каждого — меч и стрелы. Одеты плохо — точно бродяги. Изгнал, видно, тинг за что-то, вот и шляются. Рябчика жарят! — Хрольв облизнулся.
— Оп-п-пасные люди, — согласился Заика. — Н-н-надобно бы нам убраться п-по-добру-п-по-з-здорову.
— Да, нам с ними не справиться. Пойдем-ка вдоль озера, там где-нибудь и заночуем.
Они проснулись уже утром. Резко похолодало, и Ерунд-озеро заволокло плотным густым туманом. Солнца не было видно, лишь смутно угадывался в хмуром мареве маленький палево-золотистый шарик. Немного подкрепившись сырой форелью — огня так и не разжигали, — Хрольв и Дирмунд Заика решили не искать себе приключений, возвращаясь домой через лес, а пойти в обход, мимо кузницы Велунда. Хоть так и дальше будет — да вернее.
Пройдя берегом, они повернули направо, миновали болото и через несколько полетов стрелы благополучно выбрались на широкую лесную тропинку, ведущую от кузницы к хутору Курид. Выбрались — и сразу же затаились в кустарнике, услыхав приближающийся стук копыт.
Лежа в кустах, Заика почувствовал, как сильно забилось сердце. Неужели — погоня? Нидинги? Но как они их заметили? Мысли эти пронеслись в трусливой душе Заики всего за пару секунд, а потом Хрольв сильно дернул его за руку — смотри, мол.
Дирмунд осторожно выглянул из-за кустов и увидел… Сельму. Дочь Торкеля бонда, спешившись, гладила за ушами каурую кобылу, а рядом с ней… рядом с ней, растянув рот до ушей, стоял ненавистный Хельги и что-то рассказывал, отчего Сельма то и дело смеялась, поправляя съехавший на шею платок, голубой, вышитый желтыми нитками. Заику аж передернуло от вспыхнувшей ненависти и злобы. Руки сами собой потянулись к луку со стрелами… Эх, не был бы он умен… или был бы не так труслив…
Хорошо хоть голубки вовремя разлетелись. Свистом подозвав коня, Хельги вскочил в седло, помахал рукой девчонке. Та улыбнулась и, тронув поводья, на прощанье взмахнула платком. Разъехались, каждый в свою сторону. Хельги — направо, к кузнице, а дочь Торкеля бонда — налево, к хутору Курид.
Выбравшийся из кустов Дирмунд Заика тоскливо посмотрел вслед Сельме. Нагнулся вдруг, поднял упавший на землю платок — голубой, с золотистой вышивкой. Постоял задумчиво и вдруг нехорошо улыбнулся.
— Как придем, надо б сказать Сигурду про бродяг, — подошел к нему Хрольв. — Вместе мы их быстро вытурим, а может, и убьем, если кому повезет.
— С-с-сказать Сигурду про бродяг? — в задумчивости повторил Дирмунд. — А з-зачем? — Он посмотрел на платок. — Пос-с-слушай-ка, Хрольв. Д-давай сделаем так… Сними-ка со своей лошади кк-колоколец, он у тебя все равно коровий… Теперь с-с-слушай дальше…
— Ну, я всегда говорил, что ты умный! — выслушав предложение приятеля, заржал, словно конь, Хрольв. — Вот уж никогда бы до такого не додумался. Башка у тебя соображает, Заика, точно быть тебе хевдингом! Если и не получится — вдруг к тому времени уйдут бродяги, — то и ладно, а получится — так славно выйдет.
Ничего не ответил Заика, лишь слабо улыбнулся. Маленькие глазки его, блеклые, почти что бесцветные, светились злобным торжеством.
Хельги со все большим остервенением занимался у Велунда, осваивая тактику битв. Учился двуручному бою — когда нет щита, лишь два сверкающих клинка птицами летают в воздухе, учился уклонениям от ударов, прыжкам: «прыжку кота» — мягкому, с приземлением на цыпочки; «прыжку медведя» — такому, что сбивал противника с ног; «прыжку лосося», позволяющему пробиться кувырком через головы врагов. Учился метать секиру — страшной убойной силы оружие, действующее иной раз похлеще меча! Не день и не два метал, пока не научился попадать в тонкий ствол ясеня двумя секирами сразу. Потом снова настала очередь меча — Велунд так и предупреждал: о мече забывать не следует, удобное оружие — всегда с собой, а ведь недаром говорится в сагах:
- Муж не должен
- Хоть иногда
- Отходить от оружья,
- Ибо как знать,
- Когда на пути
- Оно пригодится.
— Твой меч — пожалуй, лучший меч в здешних краях, Хельги, — говорил Велунд. — Всегда помни об этом и знай — не стоит, как другие, бояться подставить лезвие под удар — выдержит. Это — выдержит. А ну, смотри!
Кузнец брал в обе руки по мечу и начинал вращать ими — сначала медленно, потом все быстрее, пока лезвия не сливались в два сверкающих круга.
— Пробуй!
Легко сказать!
Как ни бился Хельги — не получалось. Но он не сдавался, поднимал с земли выбитый Велундом меч, начинал снова и снова. И снова ничего…
— Дело не в мечах, дело в тебе, — положив руку ему на плечо, улыбнулся кузнец. — Настройся на битву, слейся с железом, почувствуй его, словно бы это продолжение твоих рук. Давай же, смотри на клинок… ближе к глазам… и не моргай… Не о врагах думай — о холодном железе, о разящей стали, о благородстве кованого клинка. А теперь — пробуй!
Теперь стальные круги заиграли и в руках Хельги… И снова на миг послышались тот страшный грохот, скрежет и вой, что преследовали Хельги во снах, вернее, в том зыбком мареве между сном и реальностью.
Вскрикнув, Хельги выронил мечи, сжал ладонями уши… Затем успокоился, огляделся — не видел ли Велунд? Нет, похоже, не видел. Тем лучше. Подобрал клинки…
Он совсем не чувствовал усталости, лишь утром едва смог подняться. Болели не только кисти рук — все тело, словно и не тренировался он почти все время в беге с камнями и прыжках меж деревьями.
— Что, тяжеловато? — усмехнулся Велунд. — А ведь совсем скоро лагерь молодых воинов. Ты напрасно думаешь, что твои друзья-соперники спят и накапливают жир. Харальд Бочонок каждый день швыряет в воду огромные камни, все дальше и дальше, Ингви достиг большого искусства в метании дротиков, а Фриддлейв, говорят, совсем не дает себе покоя и уже превосходит их обоих. Помни, Хельги, во главе дружины может стать только лучший!
Хельги помнил…
Знал, что все это: и бег с камнями, и прыжки, и вечный голод, и ноющая боль по утрам во всем теле — еще цветочки. Так, небольшая разминка…
Он вспомнил случайную встречу с Сельмой на дороге у Ерунд-озера, та ехала к тетке на хутор. И, смелая девчонка, остановилась, заговорила с ним, не опасаясь злых чужих взглядов. Впрочем, никого вокруг не было, ни злых, ни добрых. Хельги не осмеливался спросить самого себя — любит ли он Сельму? Наверное, любит… Но — любовь ли это, ведь он еще никогда никого не любил. Кто б объяснил…
Хельги усмехнулся. Еще бы знать наверняка, как относится к нему Сельма. Любит ли? Или это просто дружеское влечение? Ведь собирала же она цветы с Фриддлейвом, сыном Свейна Копителя Коров. Да, что там ни говори, а красив Фриддлейв — благородные черты лица, матово-белая кожа, волосы светлые, словно выбеленный на солнце лен. Повыше Хельги на полголовы, постарше на год. Храбр, отважен, щедр — нелегко будет одолеть такого. Что ж, тем приятнее будет состязание. Хельги знал одно: он обязательно должен быть первым во всем — иначе какой из него выйдет предводитель-хевдинг?
А Сельма… Сельма… Вот не видал ее несколько дней — и кажется, и день померк, и солнце светит тускло, и вообще все не так, как должно быть.
Хельги обернулся к конюшне. Взять коня, помчаться… А что? Вот именно так и сделать!
Юноша отвязал каурого жеребца, ласково потрепал по холке, погладил — конь посмотрел на юношу умными большими глазами, ткнулся мордой в плечо, всхрапнул ласково.
И снова — только ветер в лицо, и ветки из-под копыт, и — успеть уклониться бы — корявые еловые лапы. Как это здорово: нестись вперед на верном коне, подставляя лицо свежему ветру, эх, еще верной дружины недостает, да ведь скоро будет и дружина, обязательно будет, никуда не денется, ибо он, Хельги, сын Сигурда ярла, станет первым среди лучших молодых воинов Бильрест-фьорда!
Пролетали мимо заснеженные луга, летом покрытые розовым клевером, фиолетовые горы, леса с темными вкраплениями урочищ, а вдалеке, за горами, синела блестящая гладь моря.
Выехав на тропинку, ведущую к хутору Курид, Хельги придержал каурого: здесь они последний раз встречались с Сельмой, она еще хвасталась платком — девчонка, что поделать… Однако что это там голубеет? Уж не платок ли? И правда, платок. Голубой, с желтой вышивкой — Сельмин платок, чей же еще-то?
А что это за бурые пятна? Неужели — кровь? И в самом деле…
Хельги настороженно осмотрелся. Платок он поднял с самого края тропы, как раз там, где она уходила в лес, узкая, почти неприметная. А ну-ка… Проверить, догнать, узнать!
Не думая больше, Хельги вскочил на коня и повернул в лес. Здесь пришлось ехать потише — мешали ветки и колючие кусты можжевельника, в изобилии разросшегося на самой тропке. Что-то звякнуло вдруг — кажется, коровий бубенчик — и какой дурак привязал его на ветку?
Пожав плечами, Хельги осторожно поехал дальше. Нагнулся под особенно колючей веткой…
Не успел он поднять голову, как краем глаза заметил летящую в него секиру! Нет, что это была именно секира, а не лесная птица и не белка, Хельги понял уже потом, быстро выныривая из-под конского брюха. Вскочил на ноги, вытащив из ножен меч, огляделся. Ага, вот и первый нидинг — о подобных бродягах всякий был наслышан: украли что-нибудь у себя на родине, или убили кого, или еще чего нехорошего совершили, вот и выгнали их решением общего собрания — тинга, — а это уж очень тяжелое наказание, даже, пожалуй, тяжелей смерти — поди-ка, поскитайся без родни, без крова — да еще каждый встречный-поперечный имеет полное право тебя убить, потому что ты не человек, а вообще никто, сплошное недоразумение — безродный бродяга-нидинг.
Тем временем нидинг — высоченный рыжебородый мужик с подбитым левым глазом и широким носом — снова размахнулся, чтобы швырнуть в Хельги копье, да передумал, разглядев жертву. Видно, внешний вид Хельги не внушил ему особого опасения. Рыжебородый обернулся, свистнул кому-то. Тут же за елками возникли еще двое — один тощий, слева, другой позади, и Хельги толком разглядеть его не смог. Что ж, намерения бродяг не оставляли никаких сомнений, нужно было действовать.
Хельги чуть присел, согнув ноги в коленях, покачался на них туда-сюда, краем глаза наблюдая за задним — тот уж как-то резко нагнулся, видно — за упавшей секирой. Ага, так и есть! Теперь подойти ближе к рыжебородому… Так… Задний, кажется, уже размахнулся… Нет, еще рано… А вот теперь — пора! Хельги резко ушел в сторону, настолько быстро, что нидинги не успели ничего сообразить, а пущенная секира поразила рыжебородого точнехонько в лоб! Один есть. Тут же выскочив на тропу — он вовсе не собирался вечно отсиживаться за деревьями, — Хельги нанес удар мечом… И попал в пустоту — бродяги явно не были новичками в битвах, по крайней мере тот из них, что только что стоял перед Хельги. И вот он же возник снова, уже с секирой на длинной, украшенной рунами ручке. Взмахнул… и словно ветер просвистел над головой сына Сигурда, холодный ветер смерти. Нет, не зря Велунд учил его уворачиваться. А нидинг не унимался, махал секирой — словно сено косил, летели сбитые с деревьев ветки и листья. Вроде бы он был какой-то неказистый, длинный, сутулый, с темной, свалявшейся от грязи бородою. Но секирой, пес, орудовал вполне профессионально — ни разу на пути ее не встретились ни ствол дерева, ни особо толстая ветка. Только позади вдруг хрустнул трухлявый ствол… Нидинг повалился навзничь, выронив из рук секиру. Хельги бросился было к нему… но тут же отпрыгнул далеко в сторону длинным и мощным «прыжком лосося». Он вспомнил про второго! Ведь не зря же тот затаился, не подавая признаков жизни. Да и этот, с секирой, уж слишком нелепо упал… Ага, вот, встал уже, озадаченно оглядываясь. Не шевелясь, Хельги пристально наблюдал за ним из зарослей можжевельника. Но где же, однако, второй? Хельги осторожно выглянул… и получил бы удар мечом под лопатку, если б не почувствовал за спиной чье-то дыханье. Отпрыгнул, пробежал к толстому дереву — ага, эти двое, кажется, зажимали его в клещи, старательно оттесняя… куда? Хельги осмотрелся… Ага, ясно куда — в болотце. Хоть и тронутое льдом, а все ж таки ненадежен ледок-то. И тут в мозгу юноши грохнуло, заскрежетало, завыло… но сразу же стихло… и появилась одна задумка, сначала не вполне четкая — словно не самим Хельги придуманная, но все же вполне выполнимая. Идете сюда? Что ж, давайте.
На этот раз оба нидинга напали одновременно — Хельги наконец разглядел второго: низенького роста, с широким морщинистым лицом, он походил бы на старый трухлявый пень, поросший сизой бородой-мхом, если б не был так опасно подвижен. Как легко он ставил ноги — ни одна ветка не хрустнула. Он был вооружен мечом, коим и нанес быстрый удар — в это время второй как раз замахнулся секирой. Хельги не стал дожидаться дальнейшего развития событий, а, высоко подпрыгнув, ухватился за крепкий сук, спрыгнул, перевернувшись в воздухе через голову, и оказался позади темнобородого. Тот среагировал поздно — стальной клинок Хельги уже пронзил его сердце. Теперь оставался один коренастый, пожалуй, самый опасный изо всей троицы. Поигрывая мечом, он невозмутимо улыбался и медленно подбирался к Хельги. Юноша сделал выпад… поспешил, лишь расцарапав левую руку противника. Тот нанес быстрый рубящий удар — Хельги еле успел подставить меч, к немалому удивлению нидинга, — такие приемы здесь мало кто использовал. Не давая ему опомниться, Хельги закрутил меч сверкающим кругом — теперь уже защищался бродяга. Почувствовав, что встретил достойного противника, он больше уже не улыбался, сосредоточив все внимание на борьбе. Удар! Уклонение влево. Еще удар — отбил! Ну-ну, быстро соображает, перенял тактику. Вернее, это он, Хельги, навязал врагу свою. Интересно, а меч у тебя насколько хорош? Приподнявшись на носках, Хельги изо всех сил опустил клинок, вложив в это движение всю силу своего молодого тренированного тела, — меч нидинга, не выдержав, треснул. Дрожащий обломок клинка с силой вонзился в землю. Хельги опустил Змей Крови: убивать безоружного — не много чести для благородного викинга! А вот бродяга на поверку оказался напрочь лишенным и благородства, и чести: улыбнулся, показав зубы, и, когда Хельги подошел ближе, подло, исподтишка, метнул в него рукоятку меча с острым торчащим обломком. Слава богам, Хельги успел среагировать — пущенный с силой обломок лишь задел его левое ухо. Нидинг бросился было бежать, развернулся, но, зацепившись ногой за пень, рухнул лицом вниз… Якобы рухнул — этот прием кто-то из бродяг сегодня уже использовал, — и Хельги на него не купился. Сжимая меч, с опаской подошел ближе, ожидая, что сейчас нидинг бросится на него. Ну-ну, давай, бросайся… Учены уже, ждем…
— Он больше не встанет, мой мальчик, — раздался вдруг голос Велунда. Старый кузнец вышел из-за сосны и, подойдя к лежащему недвижно бродяге, кивнул на его спину. Из-под левой лопатки нидинга торчал обломок меча, тот самый, воткнувшийся в землю…
— Но… — Хельги замялся. — Что ты здесь делаешь, учитель?
— Грибы собираю, — расхохотался кузнец. — Я знал, куда ты поехал, и помнил, что где-то здесь видели нидингов. Не предупредил, потому как кто же будет предупреждать тебя в битве? Сам же направился за тобой. Много ошибок ты совершил, сынок…
Велунд прошел вперед по тропинке:
— Не привязал коня, вообще, даже не подумал о нем.
Хельги стыдливо зарделся.
— К тому же слишком много прыгал без особых на то причин. Подумаешь, бродяги.
Сын Сигурда ярла вспыхнул до корней волос. А он-то так гордился сегодняшней битвой, но вот, оказывается… теперь хоть и не приходи в усадьбу. Не воин — посмешище.
Хельги сел на пень и закрыл горящее лицо руками. Очень хотелось заплакать.
— Ну, что ты там расселся? — услыхал он голос Велунда, далекий, словно бы из другого мира. — Вставай-ка, нечего время терять. Нужно успеть заехать к хозяйке Курид за брагой, есть что отметить.
Хельги поднял глаза.
— В общем-то, сегодня я очень доволен тобой, мой мальчик! — с улыбкой произнес кузнец.
Глава 6
ВОЛК
Ноябрь 855 г. Бильрест-фьорд
«Беовульф»
- Тогда разъярился
- Дух богомерзкий,
- Житель потемков…
Прошло чуть меньше месяца с тех пор, как узколицый друид Конхобар стал членом рода Сигурда ярла. Сам обряд посвящения — вступление левой ногой в специально содранную кожу с левой ноги кобылы — занял не так много времени, больше ушло на согласование: каждый ли член рода был согласен усыновить безродного ирландца? Конечно же, большинство отнеслось к нему с подозрением, и вряд ли бы узколицый так быстро стал родичем, если б не помощь и покровительство Гудрун. Он ей нравился — узколицый знал почему — и тем пользовался — никогда не проходил молча мимо хозяйки, все время заговаривал о чем-то, правда, надо сказать, без излишней настойчивости, ненавязчиво. Гудрун подобные ухаживания нравились — еще б не понравились сорокалетней женщине живые воспоминания о бурной любви, да если еще принять во внимание болезнь мужа… Постепенно Конхобар стал в усадьбе незаменимым, чего, надо сказать, и добивался, сперва — помня указания друида Форгайла Коэла, а затем и сам стал находить в своем положении массу выгод. Всегда вежлив, выдержан — не чета прочим грубиянам, — ирландец как должное принял на себя обязанности управителя усадьбы, а Гудрун была и рада такому помощнику — все сделает так, как сказано, четко и вовремя, да к тому же, как становилось уж совсем худо Сигурду — лежал в лежку, — самолично заваривала ему сон-траву Гудрун и, дождавшись, когда муж уснет, шла в амбар, где дожидался ее ирландец. Не злоупотребляла подобными встречами Гудрун — умна была, хитра, коварна — знала: немного уже осталось Сигурду земных дней, а уж там как повезет: кто будет владеть усадьбой — она, всем известная хозяйка Гудрун, или этот неумелый щенок, Хельги. Да, по законам вроде бы — Хельги, но жизнь есть жизнь, она посильнее законов будет, Гудрун это хорошо знала.
Два десятка дойных коров — часть принадлежащего Сигурду стада — жевали сено в дальнем сарае под присмотром Трэля Навозника, черноволосого, темноглазого, смуглого — увидишь такого, сразу скажешь: раб, нидинг, слуга, — именно так описывались рабы в древних сагах. Сарай стоял почти впритык к лесу, где шумели, качая ветками, темные голубоватые ели и росшие на холмах корявые сосны вздымали к небу вершины, покрытые жесткими иглами. В противоположной стороне, за еле видневшейся усадьбой братьев Альвсенов, широкой оранжевой полосой плавилось в море закатное солнце. Несколько рыбацких лодок — маленьких, издали похожих на жуков, деловито перебирающих лапами, — пользуясь хорошей погодой, покачивались на волнах Радужного ручья. Ловили сельдь, и всем работы хватало. Чьи были лодки — Сигурда или Альвсенов, — с усадьбы было не разглядеть, да Трэля Навозника, честно говоря, это мало интересовало. Он лежал на копне сена, подстелив старый, выцветший плащ. Отломив соломину, сунул в уголок рта, развалился, положив под голову руки, наслаждаясь редкими минутами покоя, закрыл глаза, представив далекое детство: теплое перламутровое море, оливковые рощи и огромный город с белыми стенами и золотыми, сверкающими на солнце воротами. Гавань, полную кораблей, самых разных, от узких рыбачьих фелюк до огромных военных дромонов, вооруженных неугасимым огнем, горящим даже в воде. Рынок, многоголосый, разноязыкий, полный пряных запахов; огромный — кажется, до самого неба, купол храма Святой Софии. Колокольный звон медленно плыл над городом, поднимаясь в синее, как цветы незабудки, небо. Где-то в оливковой роще выл волк… Волк?
Раб открыл глаза, перевернулся на живот и, выйдя из теплого, пахнущего навозом, коровника прислушался, вглядываясь в черный лес, начинающийся сразу за невысокой оградой, сложенной из круглых камней. Именно здесь, в лесу, похоже, и выл волк. Трэль поежился. Что стоит хищнику перемахнуть через ограду? Конечно, через закрытую дверь в коровник ему не пройти. А если через сеновал? Запросто проберется. А до дома отсюда далековато — пока прибежит помощь, волки спокойно пару коров сожрут и его, Трэля, в придачу. Навозник вздрогнул, услышав, как зашуршало на сеновале сено. Прислушался. На всякий случай взял в руки увесистый посох. Впрочем, что против стаи посох? Так, игрушка.
Соскочившая с сеновала черная тень стремительно бросилась прямо на Трэля. Тот отбросил посох и широко расставил руки: огромный, черной масти пес размером с теленка, поскуливая, принялся лизать щеки раба, и тот щекотал собаку за ухом, запуская руки в косматую шерсть.
— Айн, хороший мой Айн, — шепотом приговаривал Трэль. — Как я рад, что ты пришел!
Могуч, космат и страшен с виду был Айн, правда, изрядно ленив, и это качество сводило почти на нет все его остальные достоинства. Особенно летом, на верхних лугах, пес предпочитал целыми днями валяться в кустах, укрывшись от солнца, и лишь иногда лаял на отбившихся от стада коров. Впрочем, с волком он бы справился. С одним волком. А вдруг их там стая? Ведь волки никогда не рыщут в одиночку. Может, все-таки добежать до усадьбы, позвать на помощь? Нет, там одни насмешки посыплются, да еще и тумаков получишь. Скажут — Трэль Навозник так же глуп, труслив и ленив, как и его пес. Да и пока он бегает, вдруг волчина и вправду проберется в коровник? Поди потом доказывай, что ты не особо и виноват. Навозник почесал левую лопатку и передернул плечами. Кожа на его спине была покрыта шрамами, не так давно оставленными кнутом хозяйки Гудрун, — с неделю назад заснул-таки, проглядел, как орел унес овцу из выпущенной на последнюю траву отары. Вот тогда-то, после наказания, и отправили Трэля в дальний сарай, с глаз подальше, — коровы не овцы, орел не унесет, вот, правда, волки… Так волков никогда и не было поблизости от усадьбы. Не было… Да вот ведь, заразы, взялись откуда-то. А может, и вправду какой-нибудь одинокий волк, приблудный? Вон, что-то не воет больше. Ладно, что будет, то и будет. Зарыться вместе с Айном в солому да поспать — все больше толку. А если и порешит ночью волк корову — так что, к побоям привыкать, что ли?
В урочище, что меж горами и усадьбой Сигурда ярла, всегда, даже в самый светлый день, а тем более сейчас, ноябрьским вечером, было неуютно и сумрачно. Свет заходящего солнца с трудом проникал сквозь темные мохнатые лапы елей, окончательно пропадая в кустах можжевельника и жимолости. Прямо через лес вела неширокая тропка к хутору Свейна Копителя Коров, по обе стороны от нее громоздилась непролазная чащоба, с кучами бурелома и колючим малинником. Многочисленные звериные тропы терялись в черном лесу, впрочем, и они встречались лишь изредка — дичи здесь было мало.
Огромный волк с темной, почти черной, шерстью, остервенело рыча, рыл лапами землю. По виду это был редкостный экземпляр: повадками он чем-то напоминал сбежавшую от человека собаку, но передвигался бесшумно и мягко, словно рысь. По хребту его, от кончика хвоста до загривка, тянулась неширокая полоска светлой шерсти — светлой, конечно, на общем серо-черном фоне. Длинная косматая шерсть зверя, темная по бокам, к брюху светлела, приобретая тот коричневато-желтый цвет, что скорее свойственен шакалам, а не волкам. Мускулистые лапы заканчивались желтыми когтями, вообще же, встань волк на дыбы, его пасть оказалась бы вровень с лицом самого высокого человека, — не слабый был зверь, и не просто было достать такого охотникам, если б они и задались такой целью. Впрочем, в черном лесу не бывало охотников — не было дичи.
Что же делал волчара здесь, в этом гиблом месте? Неужели вырывал из мерзлой земли чьи-то полусгнившие трупы, вместо того чтобы насытить утробу свежей живой кровью?
А, похоже, что так!
Рядом с волком, под елями, валялись два больших кувшина, покрытые желтовато-коричневой прошлогодней хвоей. Вокруг них волк и рыл землю могучими лапами. Вот на миг остановился, услыхав собачий лай, повернул жуткую морду, прислушался. И снова заработал лапами, вырывая закопанные в землю полусгнившие трупы. Вырыв, есть почему-то не стал, лишь разбросал части тел лапами да завыл, подняв морду к низкому небу, тоскливо, безнадежно, злобно.
Быстро темнело. Темно-серые, под масть зверя, тучи заволокли небо, пошел дождь, редкий, противный и нудный. Трэль Навозник зарылся в сено и уснул, притянув к себе Айна. Где-то далеко, за священной рощей, в ответ на зов из урочища внезапно завыли волки.
Огромный зверь опустил морду, прислушиваясь к вою. Ноздри его раздулись, из раскрытой пасти стекала на землю желтая тягучая слюна. Некоторое время волк принюхивался, оставаясь на месте и словно бы раздумывая, а затем, прижав уши, помчался на зов собратьев длинными мощными прыжками.
Он обнаружил их сразу, как только пересек дорогу. Небольшая стая — с десяток особей — подозрительно обступила чужака. Это были еще довольно молодые звери, средь них лишь пара трехлеток. Голенастые, словно подростки, и уже успевшие отощать, видно, серым не очень-то везло с добычей в последнее время. В глазах их стояла тоска, шерсть потускнела, поблекла, на тощих лапах веревками выделялись жилы. Сгрудившись позади вожака, серые, поджав хвосты, с надеждой взирали на могучего новичка. А тот принюхивался к вожаку — старому, много повидавшему зверю, с порванным левым ухом и покрытой шрамами мордой. Видно, когда-то это был настоящий боец, но старость и невезение доконали его: шерсть свалялась, из кончика хвоста торчал репейник. Но глаза… глаза горели прежним боевым задором! Чужаку, видно, не понравились эти глаза, ибо, только взглянув в них, он сразу совершил мощный прыжок, словно знал — остальные не будут вмешиваться, а двух вожаков на одну стаю — много. Старый волк ждал этого — резко отпрыгнул в сторону, зарычал, показывая клыки, желтые, давно уже не видевшие живого мяса. Промахнувшийся чужак быстро развернулся, ощерился, ожидая ответа. И старый прыгнул! Серой молнией — откуда и силы взялись? — метнулся влево и, резко притормозив передними лапами, вытянул шею вправо. Клацнул зубами, раскровянил-таки пришельцу плечо — еще немного, добрался бы и до шеи, и тогда кто знает, как обернулась бы схватка. Старый вожак горделиво обернулся, ища глазами поддержки своих. Лучше б он этого не делал!
Темно-серый рванулся вперед, распластался на брюхе и, извернувшись, впился сопернику в горло. Старый вожак захрипел, забил лапами, стараясь расцарапать противника когтями, — тщетно: темно-серый оказался сильнее, злее, нахальнее, и старый волк повалился на седой мох с перегрызенной шеей. Он быстро слабел, и темно-серый, рыча, рвал его на куски, еще живого. Летели в кусты кровавые ошметки, и вся стая — несколько самок и волчата-подростки, — поджав хвосты, следила за новым вожаком. Тот наконец насытился, повел из стороны в сторону ощеренной окровавленной мордой. Волки подошли ближе, молча склонили головы, подставив холки. Темно-серый торжествующе завыл, и вся стая поддержала его, пожрав поверженного вожака. Теперь у них был новый вожак — молодой, сильный, злобный.
Стая обнаглевших от безнаказанности волков под предводительством нового вожака принялась рыскать по окрестностям Бильрест-фьорда. Резали прямо в загонах овец, не брезговали и нападениями на одиноких путников, а однажды чуть не загрызли младшего брата Фриддлейва, хорошо сам Фриддлейв вовремя оказался поблизости, а то бы…
Много раз выходили на охоту мужчины из усадьбы Сигурда ярла, да и не только они — и все без толку. Уж такой вожак оказался у стаи — играючи обходил самые хитроумные ловушки, а о засадах, казалось, знал или даже предвидел их заранее. Словно бы издевался над охотниками. Многие из них видели его: огромный, темно-серой масти зверь с черными, пылающими огнем Муспельхейма глазами.
Когда волки загрызли очередного теленка, терпение Сигурда иссякло. В облаву были посланы все, включая Хельги и узколицего Конхобара, недавно принятого в род.
У дальнего коровника, недалеко от усадьбы, прямо перед сеновалом вырыли глубокую яму, утыкали кольями с обожженными на огне остриями. Слева и справа от коровника, а также и спереди располагались точно такие же ямы, так что меж ними оставалась лишь узкая тропка, по которой только и должен был загонять скот ленивый раб Трэль Навозник. Ветви росших позади сарая деревьев крепко-накрепко переплелись между собой — так что если б и захотели волки, бежать им было бы некуда — один путь: в яму. Не в одну, так в другую. В соседнем овине сидели несколько человек с копьями — добить хищников, если те вдруг попытаются выпрыгнуть. Хоть и маловероятно это, но бывали случаи, лучше уж побеспокоиться заранее.
Навозник лишь скептически усмехался про себя — знал: вряд ли пожалуют волки при таком скопище народу. Что ж они, совсем идиоты, что ли?
А волк все-таки пришел! Не в самую ночь, уже под утро, когда стирается тонкая грань между сном и явью. Явился один, не подставляя стаю. Прошмыгнул меж кустов в коровник невесомой темно-серой тенью. Подняв уши, залаял Айн и тут же, захрипев, упал с прокушенным горлом. Кровь выливалась на свежевыпавший снег мелкими упругими толчками, несчастный пес, умирая, судорожно сучил ногами. По лицу Навозника Трэля текли слезы. Никого и никогда не любил он здесь, в усадьбе, а вот к собаке привязался. Теперь и этого был лишен.
Молнией метнулся волк — огромный, темно-серый, со светлой полоской по всему хребту до хвоста, — пролетел над оградой, прополз под кустами на брюхе, извернулся и исчез — словно в воду канул. Кинулись искать, махнули уже было рукой, да Трэль Навозник заглянул с испугу на сеновал — там и обнаружил зверя. Огромные черные глаза, совсем непохожие на волчьи, сверкали лютой злобой и ненавистью. С широко раскрытой, источающей трупный смрад пасти медленно стекала слюна, могучие когти царапали дерево перекрытий.
Издав утробное рычание, свирепый хищник прыгнул на тщедушного раба, раздирая когтями грудь. Трэль изо всех сил сжал руками косматую волчью шею, чувствуя, как капает прямо на лицо горячая слюна.
Держать! Только б удержать зверя до прихода подмоги. А острые клыки хищника приближались все ближе, и в черных глазах зверя, казалось, стояла злобная усмешка.
Нет… Не удержать. Уж слишком неравны силы. Огромный свирепый хищник и недокормленный мальчишка-раб. Конечно, жизнь раба — не такое уж счастье, но подобная жуткая смерть… Нет! Нет! Нет!
Трэль в отчаянии замотал головой, чувствуя, что еще немного, и острые челюсти зверя сомкнутся на его шее… Он даже закрыл глаза… И челюсти сомкнулись бы, не подоспей вовремя Хельги. С ходу метнул копье — волк уклонился, — подскочив, вытащил из ножен меч. Отпустив бледного раба, чудовищное создание бросилось на Хельги, страшно сверкая глазами. Тот ждал, без страха в душе. Что ему какой-то там волк, когда имеется меч и умение им пользоваться! Улыбаясь, ждал зверя сын Сигурда. Уже в прыжке хищник посмотрел ему прямо в глаза… И вдруг проскочил мимо! Развернулся, выскочил наружу и, одним прыжком перепрыгнув ограду, исчез в лесу. Хельги улыбнулся — ну-ну, беги. Там и ждет тебя яма.
Почти сразу же за оградой, на небольшой поляне, скрытой молодыми елками, около ямы, в которую неминуемо должен был попасть серый ночной гость, с коротким копьем в руках маячила сутулая фигура узколицего ирландца Конхобара. Не очень-то нравилась ему вся эта затея с поимкой волков — ирландец лучше предпочел бы заниматься управлением в доме: милостивая хозяйка Гудрун не так давно поставила его присматривать за рабами и слугами. Уж это дело оказалось Конхобару по душе, хорошее дело. А тут стой вот, жди волка. Все остальные вон давно уже ушли спать, а его, Конхобара, смена как раз под самое утро вышла. Хорошо хоть луна. Светло.
Ирландец зевнул, стараясь отогнать сон, как вдруг со стороны загона послышались крики и какое-то глухое рычанье.
«Неужели волк?» — с опаской подумал Конхобар и покрепче обхватил копье, утешая себя мыслью, что уж в этом-то месте волку одна дорога — в яму.
Хищник появился внезапно. Выпрыгнул из кустов, огромный, темно-серой масти, помчался прямо на яму… И вдруг остановился перед застывшим, как изваяние, Конхобаром. Повернул голову, взглянул строго. Ирландец ахнул, узнав черный сверкающий взгляд зверя — это был взгляд сгинувшего друида Форгайла. Неужели этот волк и есть волкодлак-оборотень?
— Да, это я, Конхобар, — сами собой образовались в мозгу узколицего огненные слова. — Я не могу… — продолжал волк, скалясь окровавленной пастью. — Не могу много общаться с тобой… Я ухожу, но ты… жди.
— О, мой друид! — Конхобар в страхе упал на колени перед волком. — Будь осторожен — здесь яма! Лишь только там, ближе к кустам, узкий проход. Беги же!
Ничего больше не сказал волк. Поблагодарил младшего друида кивком головы и, осторожно пробравшись по самому краю ямы, прыгнул с обрыва в лес…
— Ушел! — выскочил на поляну Хельги с обнаженным мечом в руке. — Все-таки опять ускользнул.
— Да. Это хитрейший волчище, — как ни в чем не бывало поднялся с земли ирландец. — Проскочил краем, сбив меня с ног. Впрочем, думаю, вряд ли он снова объявится здесь — я хорошо зацепил его копьем.
И правда, с тех пор не появлялись больше волки около усадьбы Сигурда. Хотя доходили смутные слухи, что стая по-прежнему разбойничала в дальних лесах у Ерунд-озера, ну, так то, наверное, была другая стая…
Больше всего славы получил от ночной засады узколицый Конхобар. Его так и звали теперь — Конхобар Избавитель От Волка. Раб Трэль Навозник вновь отведал плетей за тупость, впрочем, ему к этому не привыкать было. А Хельги… Что Хельги? Повод для насмешек был — надо же, упустил-таки волка, — хоть вообще в усадьбу не показывайся. Он и не показывался больше, жил у Велунда.
А огромный волк темно-серой масти по-прежнему творил разбой во главе стаи, а в лунные ночи, насытившись и рычаньем разогнав в стороны волков, выходил на поляну в Черном лесу и выл, подняв морду к звездам. В вое этом слышалась вовсе не злоба, а одна лишь жуткая нечеловеческая тоска.
Глава 7
СЕКИРА ЭГИЛЯ
Декабрь 855 г. Бильрест-фьорд
«Старшая Эдда». Речи Сигрдривы
- Гнев и вражда
- И обида не спят;
- Ум и оружие
- Конунгу надобны,
- Чтоб меж людей
- Первым он был.
Лагерь молодых воинов под руководством Эгиля Спокойного На Веслах располагался в густом лесу у среднего течения Радужного ручья и тщательно охранялся — вход и выход из лагеря без специального разрешения Эгиля был строго-настрого запрещен: молодежь должна была повариться в собственном соку, привыкнуть к особому специфическому настрою дружины, в которой каждому было нужно заявить о себе и вместе с тем оставаться таким, как все остальные. Харальд Бочонок, Ингви Рыжий Червь, красавчик Фриддлейв, сын Свейна Копителя Коров, Хельги и даже Дирмунд Заика с Приблудой Хрольвом в числе других молодых воинов жили в длинном, обложенном дерном доме, откуда то и дело разносились раскаты смеха. Старый Эгиль, сидя на лавке перед входом, в полудреме смотрел на катившееся к закату солнце, нет-нет да и прислушиваясь к тому, что происходило внутри дома.
Конечно же, говорили о девках. О чем еще-то? Харальд Бочонок рассказывал о пухленькой рыжеволосой Ингрид, дальней родственнице красавчика Фриддлейва. Ингрид Харальду давно нравилась, а вот добиться взаимности он не знал как. Как-то раз, зимой еще, подарил ей лисенка, вернее, хотел подарить: только вытащил из корзинки, а тот хвать Харальда за руку — и был таков, только хвост замелькал за деревьями. Ингрид хохотала на весь Бильрест-фьорд — она считалась известной хохотушкой, не то что вечно молчаливый Фриддлейв. Он и сейчас молчал, никак не реагируя на веселые россказни Бочонка.
— А вот еще случай был, — подождав, когда все перестанут смеяться, продолжал Харальд. — Снег уже таял, как позвал я Ингрид на горку — покататься. Уселись в санки — ну, думаю, тут-то я ее и обниму, затискаю, а если повезет, то и поцелую… Ты не слушай, Снорри, тебе про то рано еще!
Снорри — светло-русый малыш лет двенадцати, по здешним меркам уже вполне взрослый, внимающий Харальду буквально раскрыв рот, покраснел, низко опустив голову, что тут же вызвало у его сотоварищей новый приступ хохота.
— Ишь, Снорри-то наш загрустил, — с притворной суровостью покачал головой Хельги. — Видно, ему тоже нравится Ингрид. То-то я смотрю — зачастил он к хутору Свейна. Да что ты притих, Снорри? А, молчишь? Сразу видно человека, в любовных делах опытного. Ну, чего так сидеть? Научил бы хоть Харальда целоваться, а то он ведь, бедный, так и не умеет. Верно, Бочонок?
— Да… Пожалуй… — хмыкнул Харальд, широко расставляя руки. — Иди, иди сюда, Снорри!
Бедный Снорри съежился в углу, словно хотел слиться с лавкой. Хельги улыбнулся, подмигнул Харальду — пора, мол, заканчивать с шуткой. Бочонок махнул рукой:
— Ну его в горы, этого Снорри! Похоже, не дождешься от него помощи.
— Похоже, что так, Харальд! — поддакнул Ингви Рыжий Червь. — Видно, придется тебе учиться у Ингрид.
— Эй, вислогубые! — В дверь просунулась косматая голова Эгиля Спокойного На Веслах. — Хватит ржать, как саксонские лошади, спать давно пора, иль не заметили, как солнце село?
А ведь действительно — не заметили. Угомонились быстро — за день-то немало пришлось побегать — Эгиль был учителем суровым и спуску никому не давал, даже своему внучатому племяннику Снорри.
Эгиль прошелся меж широкими лавками, оглядывая спящих. Вот Ингви, вечно взъерошенный и чем-то похожий на воробья-переростка, эдакий недотепа с виду — однако жилистый, упорный, выносливый и далеко не дурак. Вот, на соседней лавке, храпит Харальд Бочонок, толстый, подвижный и даже во сне улыбающийся. Круглое лицо, нос картошкой, лезущие в глаза волосы цвета прелой соломы — казалось бы, обычный деревенский простак, ан нет! Совсем не таким простоватым был Харальд. Напротив Харальда — Хельги, сын Сигурда ярла. Светловолосый, синеглазый, с тонкими чертами лица и чуть припухлыми губами — такой должен нравиться девчонкам, да, похоже, на уме у него покуда лишь одна Сельма, дочка Торкеля бонда с дальнего Снольди-Хольма. Она же, похоже, зацепила и красавчика Фриддлейва, сына Свейна Копителя Коров. Напротив Фриддлейва — Дирмунд Заика, себе на уме. Не нравился этот парень Эгилю, было в Заике что-то нехорошее, подленькое, что, может быть, и сойдет на нет постепенно, под влиянием совместного обучения… а может, и не сойдет, останется — знал Эгиль и подобные случаи. За Дирмундом — лавка его дружка Хрольва, дежурившего ныне у очага. Хрольв — приблуда, принятый в род несколько лет назад. Эгиль хорошо помнил, как тот дичился первое время, даже боялся спать вместе со всеми — убегал к коровам, на сено. Хрольв, конечно, поглупее Заики, да и злобен изрядно — ну, то черта для воина отнюдь не лишняя. Снорри… Вот он, малыш, ворочается, не спится ему что-то: гонял его Эгиль больше других, чтоб, несмотря на возраст, стал Снорри хорошим воином. Подойдя к спящему, Эгиль погладил его по волосам. Спи, спи, малыш… возраст — штука быстро проходящая…
Обойдя всех, Эгиль улегся сам и тут же захрапел, едва вставил в пазы спальную доску, превращающую обычную широкую лавку во вполне комфортное ложе — при всем желании не свалишься с такого, как ни вертись.
Хельги почему-то не спалось. Грезилась Сельма, да и громкий храп Эгиля был слышен даже здесь — в заднем углу дома. Напротив Хельги ворочался малыш Снорри. Видно, тоже никак не мог уснуть. Хельги запоздало пожалел о своей шутке по поводу поцелуев — нехорошая какая-то получилась шутка, надо при случае как-то загладить вину перед Снорри. Впрочем, похоже, как раз сейчас и наклевывался подходящий случай.
Хельги осторожно приподнялся на ложе.
— Снорри, эй, Снорри! — прошептал он. — Ты же не спишь, я вижу.
— Не сплю, — тихо откликнулся Снорри. — А что?
— Кажется, Хрольв Приблуда задремал у очага.
Снорри повернул голову, присмотрелся. Затем согласно кивнул. Ну и сторож этот Хрольв! Так в походе враги всем головы поотрезают, с таким-то стражем.
— Давай-ка привяжем к его поясу котел — то-то с утра будет потеха!
Снорри не пришлось уговаривать дважды. Правда, не ожидал он такого от Хельги, ну да… Быстро соскочив с лавок, они тихонько подобрались к очагу, около которого, упершись лбом в поддерживающую крышу вертикальную балку, спал Хрольв Приблуда. Хрольв чему-то кривовато улыбался во сне, из полуоткрытого рта его стекала тонкой нитью слюна.
— Видно, девки снятся! — со знанием дела пояснил Хельги, Снорри зажал себе рот рукою, чтобы не рассмеяться.
К поясу и ногам Хрольва они привязали буквально все, что обнаружили рядом, благо веревок в доме хватало, — большой котел, свисавший с потолка на толстой цепи, два котелка поменьше, сучковатое осиновое полено, деревянную бадью с водой и недоеденную кабанью голову, недавно присланную в качестве подарка Свейном Копителем Коров, отцом красавчика Фриддлейва. Полюбовавшись при смутном пламени очага делом рук своих, Снорри и Хельги остались крайне довольны. Правда, последнему этого показалось мало.
— Смотри-ка, Харальд как разоспался! — шепнул он, останавливая Снорри. — Ишь, вытянул руки… Слушай, там, у очага, где-то был окорок… Тащи-ка его сюда… Эх, жаль, в одежде все спят, так бы рукава связали… Ну да ладно. Давай-ка Заику к ложу привяжем!
Ни один из спящих не остался без внимания орудующей в доме парочки, даже старый Эгиль — тому тщательно заплели бороду в длинную толстую косу. Осмотрев все, Хельги и Снорри довольно переглянулись и потерли руки.
— Ну вот, теперь можно и поспать, — почесал живот Хельги. — Прикинь, какой утром переполох будет.
— Да уж, — согласно кивнул Снорри и, проходя мимо так и не проснувшегося Приблуды, зацепился ногой об котелок.
Котелок со звоном опрокинулся…
Встрепенувшийся Хрольв спросонья задергал ногами, да с такой прытью, что зазвенело все, что можно, кабанья голова попала в очаг, туда же со страшным грохотом свалился и сорвавшийся с цепи котел.
— Йотуны! — дико закричал пришедший в себя Хрольв. — Йотуны! Великаны!
Все, как один, вскочили с лавок… Вернее, те, кто смог. Некоторые — привязанные — остались, не понимая, какая колдовская сила их держит.
— Великаны! Великаны! — прыгая вокруг очага и звеня привязанными к ногами котелками, нагнетал обстановку Хрольв. — Я прогнал их, прогнал!
— Что, что случилось? — спрыгнув с ложа, схватился за секиру Эгиль, привычно погладил бороду… С бородой явно было что-то не то.
Разбуженный Харальд Бочонок потянулся к мечу… и вместо него вооружился окороком. Рядом, не в силах оторваться от ложа, грязно ругался Заика.
— Великаны! Великаны! — носясь по всему дому, дико кричал Хрольв. — Я видел их, видел! Почти убил одного вот этим вот мечом.
— Ах, чтоб тебя! — выругался красавчик Фриддлейв, со всей дури ударившись ногой об опрокинутую бадью.
Ингви Рыжий Червь молча освобождался от пут.
Наконец, по знаку Эгиля, все выстроились на поляне перед домом. Сменили часовых на улице — те клялись всеми богами, что в глаза не видали никаких великанов, вообще никого не видали.
— Даже зверь лесной вокруг не шатался, — доказывал один из стражей — Йорм из Снольди-Хольма. Низенького роста, коренастый, он выглядел довольно комично, когда, потрясая копьем, призывал в свидетели самого Одина.
В общем, порешили, что дело темное. Йотуны не йотуны — а без троллей тут явно не обошлось, хотя Хрольв упорно твердил обратное.
— Какие тролли?! Великаны то были. Я лично видал двух: один огромный, как скала у ручья, другой маленький, злобный.
— Что ж ты не поразил их секирой, Хрольв? — невзначай поинтересовался Хельги, но Приблуда лишь рукой махнул.
Разговоров о ночном происшествии хватило на три дня, да и потом частенько вспоминали этот случай — даже сам Эгиль Спокойный На Веслах. Спорили до хрипоты: тролли то были или и в самом деле великаны. Хельги невозмутимо поддакивал, а малыш Снорри старательно прятал глаза и невпопад хохотал.
На следующий день Эгиль разделил отряд на две группы: «Медведи» и «Рыси». В «Медведи» попали Дирмунд Заика, Хрольв, Фриддлейв, Харальд Бочонок и еще несколько парней с дальних хуторов. Остальные — Хельги, Ингви Рыжий Червь и малыш Снорри — оказались «Рысями» и должны были, по мысли Эгиля, совершить диверсию в укрепленном лагере «Медведей», который те должны были разбить за ночь в неизвестном для соперников месте.
— Вот — секира. — Эгиль торжественно вручил предводителю «Медведей» Фриддлейву собственное оружие. — Спрячьте ее понадежней и охраняйте. Вы же… — он повернулся к Хельги, — добудете ее любым, приличным настоящему викингу, способом. Задание ясно?
— Ясно! — хором отозвались молодые воины.
«Медведи» тут же скрылись в лесу, а «Рысям» вроде как и нечем было заняться аж до самого утра, что отнюдь не означало, что они будут бездельничать, — Эгиль велел им рубить деревья и копать в глубоком снегу длинные ямы для устройства полосы препятствий. Ухайдакались, и Хельги чувствовал, как стекают по лбу крупные соленые капли, слышал рядом тяжелое дыхание Ингви и Снорри — последнему приходилось особенно тяжело в силу возраста — Эгиль не делал различий: сказано, всем рубить деревья и таскать тяжелые стволы, значит — всем. К вечеру Снорри не выдержал, споткнувшись, упал лицом в снег, да так и застыл, потный, смертельно уставший, грязный.
Бросив топор, Хельги уселся рядом, положил руку Снорри на плечо, оглянулся: Ингви, стиснув зубы, молча тащил бревно.
— А здорово мы повеселились прошлой ночью! — заметил Хельги, и Снорри перестал дрожать, обернулся. Правда, ничего не сказал — видно, не ворочался язык от усталости, — однако в глазах его мелькнула искорка веселья.
— Думаю, и завтра неплохо проведем время, — продолжал Хельги. — Уж заставим «Медведей» побегать, верно, Снорри?
— Да уж, ясное дело, заставим, — кивнул тот и улыбнулся. Подошел, присел рядом Ингви. Отдышался, сказал что-то смешное. Хельги незаметно кивнул на брошенную Снорри осину. Ингви не переспрашивал — молча встал, схватился было за бревно. Хельги придержал его за руку:
— Эй, Снорри! Давай-ка обтеши ветки.
Снорри кивнул, схватил топор, заработал — так, что полетели по сторонам вкусно пахнущие смолистые щепки. Старался — еще бы, уж это-то было ему вполне по силам, не то что тащить тяжеленный ствол. Хельги переглянулся с Ингви.
— Здорово у тебя получается! — тут же похвалил малыша тот. — Давай-ка так — ты и дальше обтесывай, а мы с Хельги будем таскать деревья, лады?
Снорри молча кивнул, счастливо улыбаясь, — еще бы не лады. Усмехнулся в усы стоящий за старым дубом Велунд, шепнул что-то подошедшему Эгилю и тихонько засмеялся.
«Рыси» были на ногах, как только взошло солнце. То есть как бы считалось, что оно взошло, — сыпал мелкий снег, похожий на недоваренную овсянку, сквозь затянувшие небо густые серые тучи не пробивался ни один солнечный лучик, лишь на востоке, за горами — сейчас не видными из-за туч, — чуть-чуть алело. Хельги переглянулся с Рыжим Червем, и оба улыбнулись — такая погодка была им на руку — куда как проще подкрасться к становищу «Медведей»… Вот только где оно, это становище?
— Думаю, не так далеко, — поделился мыслями Ингви. — Сам смекай, они же должны были выбрать место, выстроить что-то, пусть даже и в снегу, да к тому ж еще сначала добраться — и все за одну ночь. А темно!
Хельги согласно кивнул — нагнулся, чтобы подвязать завязки на обуви, незаметно бросив быстрый взгляд назад, ухмыльнулся чему-то и, выпрямившись, добавил, что, по условиям игры, «Медведи» могли воспользоваться лошадьми, угнав их с чьего-нибудь пастбища.
— Вряд ли они стали связываться с лошадьми, — покачал головой Ингви. — Потом не оберешься проблем с их хозяевами — сразу шум поднимут… Нет, вряд ли.
Хельги с уважением взглянул на приятеля: оказывается, у Ингви был аналитический склад ума. Вот вам и Рыжий Червь.
Прячась за деревьями, «Рыси» бесшумно вышли на тропинку, ведущую из усадьбы Сигурда ярла к кузнице Велунда и дальше, к Ерунд-озеру. Выставив часового, уселись вокруг густой елки — безумно хотелось есть, да вот никаких дорожных припасов им не полагалось — все должны были добыть сами, на ходу.
— Смотрите. — Сглотнув слюну, Хельги отломил сухую ветку и, разгладив рукой снег у самых корней, нарисовал крестик: — Это наш лагерь. Вот — тропа. Вот здесь — ручей, а тут — скалы. За ними священная роща и дорога, еще дальше река, — ну, так далеко они вряд ли успели уйти. Слева от дороги лес, озеро, хутор Свейна Копителя Коров и усадьба Альвсенов, тут холмы, пастбище… Ну, в общем, ясно?
Сын Сигурда ярла окинул взглядом свою небольшую команду: он как-то сразу стал вести себя так, словно уже был вождем-хевдингом, и, странное дело, его слушались. Впрочем — а кто бы выпендривался-то? Ингви для этого слишком умен, остается малыш Снорри.
— Ясно. — Снорри кивнул и, немного помолчав, неожиданно поинтересовался, почему Хельги не изобразил на чертеже дальний лес и Ерунд-озеро.
Ингви Рыжий Червь лишь хмыкнул, а Хельги терпеливо объяснил, что среди «Медведей» многие не дураки покушать: и красавчик Фриддлейв, и Приблуда Хрольв, и уж тем более Харальд Бочонок — в этом месте Ингви хихикнул, — поэтому они и не пошли к Ерунд-озеру.
— В тамошнем лесу, конечно, и рябчики водятся, и зайцы, так ведь их добыть еще надо, а это время. Тем более что для становища там никакой приличной поляны нет, один бурелом.
Снорри недоверчиво хмыкнул, и Ингви тоже бросил недоуменный взгляд на Хельги — уж слишком простоватым выглядело объяснение.
— Вы на тропу хорошо смотрели? — неожиданно поинтересовался Хельги.
— Вообще не смотрели, — пожал плечами Ингви Рыжий Червь. — Чего на нее смотреть-то?
— А пошли-ка!
Хельги осторожно выбрался из-под елки, стараясь не обрушить скопившиеся на ветвях снеговые шапки. Снег так и валил, не переставая, даже стал гуще, лишь где-то далеко на юге небо чуть-чуть посветлело, напоминая изрядно сдобренную маслом овсяную кашу. Вспомнив о каше, Снорри вздохнул.
Читать бесплатно другие книги:
