Сын ярла Посняков Андрей

— Ты спишь, уважаемый господин? — тихо поинтересовался из темноты голос. Не дожидаясь ответа, откинулось покрывало, и на ложе Хельги скользнула юркая тень. На ощупь — а темно было, хоть глаз коли, — сын ярла определил, что это женщина. Неужто младшая жена Рекина? Да, пожалуй, нет. Для почетных гостей у каждого уважающего себя хозяина, а уж тем более ярла, специальная наложница есть, красивая и молодая, а то и не одна. Ночная гостья между тем подвинулась ближе, так, что сквозь тонкую ткань платья прощупывалась высокая грудь. Сквозь тонкую ткань… Хельги почувствовал тогда, как нежные девичьи руки погладили его по спине, и сразу же ощутил на губах жаркий поцелуй. А затем наложница Рекина быстро скинула рубаху. Обнаженное тело ее прижалось к Хельги, горячее, нежное, зовущее. Горя от нетерпения — ведь не железный же, — сын Сигурда ярла провел руками по девичьим бедрам, крепко сжал талию, почувствовал, как крепнет, наливаясь соком, грудь, тяжелеют соски и становится громким дыхание…

Хельги уснул уже под утро, чувствуя, как руки красавицы — хотя кто ее знает, что там за красавица, темно ведь, не видно! — ласково гладят его длинные, разметавшиеся по ложу волосы. Уже засыпая, услышал, как раздаются рядом — с ложа, где спали Харальд и Ингви, — томные страстные звуки. Видно, и к ним прилетели желанные ночные гостьи…

— Хорошеньких наложниц подсунул нам Рекин, — уже на обратном пути, как проехали лес, засмеялся Харальд. — Всю-то ноченьку спать не дали!

— А ты еще и недоволен? — рассмеялся Хельги. — Видно, не угодил тебе хозяин. Может, ты предпочитаешь мальчиков?

Ингви громко захохотал и поклялся, что никогда больше не будет спать с Бочонком на одной лавке.

— А девки ничего были, — подытожил он. — Страстные. И совсем не обязательно, что рабыни. Может, и хозяйские жены. Говорят, что Рекин наполовину финн, ну, саам, как они себя называют. А у них это принято — сам от стариков слыхал, — своих жен отдать гостю…

Все эти видения вихрем пронеслись в голове Хельги. Сельма сидела в лодке, повернувшись к нему спиной, и белое плечо ее вызывало у юноши такое жгучее желание, что… Вот, казалось бы, просто: протянул руку и медленно спустил платье дальше, вместе с сарафаном — он все равно без фибулы. Хельги воочию представил, как обнажается спина девушки, как та оборачивается, улыбаясь, как… Он уже готов был услышать в голове гул… Но…

— А ведь он обманул тебя, этот ваш Ирландец, — закалывая сарафан фибулой, обернулась Сельма.

— Как обманул? — потряс головой Хельги.

— Да так. — Сельма усмехнулась. — Сказал, что с устья плывет, а ведь если б так было, никак он бы с нами не встретился, ведь оттуда течение по южному берегу.

— И правда, — согласно кивнул юноша. — Значит, не с устья возвращался Ирландец, а с одного из островов, с Рауна, да, именно оттуда, как раз такой путь и получится. Но что он там делал? И зачем врал? Какой ему в этом смысл?

— Значит, не очень-то хотел, чтоб знали люди, что он ходил на Раун. Может, что-то там прятал? А давай-ка посмотрим! — Сельма азартно хлопнула в ладоши. — Нам ведь все равно почти по пути.

Оправдывая свое название, остров Раун — «левый клык» устья фьорда — встретил их всплесками волн. Волны бились повсюду: огромные — со стороны моря, чуть поменьше — с залива. Словно рассерженные коты, выгибая спины, они с шумом разбивались о скалы мириадами пенных брызг, и, казалось, не было никакой возможности пристать к острову даже совсем небольшому судну. Однако Хельги был достаточно умелым кормщиком и знал нужный путь: ворвавшись в самую гущу бьющихся о черные камни волн, дождался, когда сравняются друг с другом вершины двух скал, и в этот момент направил судно вправо, в узкий проход между камнями. В этот момент суденышко подбросило на волне, и Сельма крепко ухватилась за Хельги. Тот ободряюще улыбнулся. Ловко проскочив меж острыми краями камней, лодка очутилась в тихой небольшой заводи, с трех сторон окруженной черными отвесными скалами. Меж скалами светлела расщелина, поросшая густым колючим кустарником, — именно туда Хельги и направил лодку. Схватив веревку, соскочил первым, привязал лодку за камень, помог выбраться Сельме.

Еле заметная тропка — по всему было видно, что пользовались ею крайне редко, — тянулась между кустами по дну расщелины, постепенно расширяющейся кверху. Как молодые люди ухитрились не разорвать в клочья одежду, пробираясь меж колючими ветками, известно одним богам. Место было дикое — черные, теснящиеся вокруг скалы, густой темный кустарник, шум прибоя и жалобные крики чаек над головой, а высоко в небе — парящий орел-стервятник.

— Ну и островок, — покачала головой Сельма. — И чего только тут надобно было Ирландцу?

Хельги хмыкнул. Они стояли на небольшой, покрытой бурой травой поляне в центре острова, вокруг росли низкие корявые сосны, за соснами возвышались скалы. Тень от одной из скал, самой высокой, разрезала поляну напополам.

— С вершины этой скалы видно всю округу, — обернувшись, сказал Хельги. — Хочешь, взглянем? Там есть небольшая такая тропинка… Ага, вот она.

Молодые люди пошли по тропинке, огибающей скалу серпантином, перебрались через сваленную бурей сосну и остановились перед большим камнем.

— Я сейчас заберусь на него, а потом помогу тебе, — задумчиво произнес Хельги. — Не хотелось бы просто так убираться восвояси — ведь что-то нужно здесь было Ирландцу.

— Смотри, кровь! — неожиданно вскрикнула Сельма, указывая на бурые пятна на левой стороне валуна. Проведя рукой по пятнам, Хельги понюхал пальцы. Действительно, кровь. Вытащив нож, он внимательно осмотрелся, затем осторожно заглянул в кустарник, разросшийся возле самого камня, словно надеялся там что-то найти… Сельма недоуменно посмотрела на него и пожала плечами. Ползать по кустам, вместо того чтобы думать, как забраться на камень, — занятие пустое.

— Ага! Есть! — Торжествующе улыбаясь, сын Сигурда ярла выбрался из кустов. В руке он держал ствол елки с торчащими сучьями, тщательно обрубленными по краям.

— Хорошая лесенка, — оценила Сельма. — Мне кажется, ты знал, что она тут есть.

— Раньше ее здесь не было, — отрицательно покачал головой Хельги. — И думаю, появилась она не так давно… с тех пор, как сюда стал наведываться Ирландец. Вряд ли он так же ловко лазает по скалам, как я или, скажем, малыш Снорри. Что ж, пойдем посмотрим, что там, на вершине скалы. Чувствую, и там мы отыщем что-нибудь эдакое…

Предчувствия Хельги полностью оправдались: едва они ступили на плоскую вершину, как тут же обнаружили остатки кострища. Угли были еще теплыми. И зачем Ирландцу приспичило жечь здесь костер? Хельги чувствовал за всем этим какую-то мрачную тайну. Притихшая Сельма внимательно разглядывала желтоватую веточку, поднятую с земли рядом с костром. Веточка была обагрена кровью.

— Омела, — прошептала она. — Именно стрелой из омелы Локи когда-то убил Бальдра.

Хельги кивнул, он тоже знал эту историю из жизни богов, да и кто ее не знал?

— А еще говорят, омелу используют злобные ирландские колдуны друиды, — задумчиво произнес юноша. — Теперь ясно, откуда кровь: Ирландец приносил здесь жертву. Щенка или, скорее, ягненка…

— Да, в усадьбе Сигурда как раз недавно пропал ягненок, я вчера слыхала, — согласно закивала Сельма. — По приказу хозяйки Гудрун высекли вашего раба, Навозника, дескать, не доглядел… а теперь видно, что Навозник-то тут ни при чем. Вот так Ирландец — устроил тут капище. Нечего принимать в род кого ни попадя.

— Погоди, Сельма, не шуми. — Хельги предостерегающе поднял руку. — Дай подумать.

— Ну, думай, думай. — Девушка, похоже, обиделась.

Хельги чуть улыбнулся:

— Да ты не дуйся. Я вот подумал: а что, у нас здесь лесов поблизости мало? Зачем Ирландцу непременно понадобилось плыть именно на этот остров? Ну-ка, еще посмотрим.

Они осмотрели всю вершину, заглянули под каждый камешек, обшарили каждый кустик — нет, ничего. Плюнув, решили набрать с собой птичьих яиц — все хоть не зря лезли.

— Ты подержи меня за ноги, — подойдя к отвесному краю скалы, попросил Хельги. Далеко внизу с грохотом разбивались о камни волны. Этот край скалы выходил в открытое море, малыш Снорри как-то хвастал, что в хорошую погоду видел отсюда берега Англии, правда, никто ему не верил. Хельги вот ничего не видел, как ни старался, одно море, ярко-синее, бескрайнее, в пенных бурунчиках волн.

— Держи крепче, Сельма! Кажется, там было много гнезд… Ах, вот оно что!

В голосе Хельги послышалось что-то такое, отчего девушка мгновенно напряглась.

— Что? Что случилось? — набросилась она с вопросами, едва вытянув парня.

— Я знаю, зачем сюда приплывал Ирландец, — нехорошо улыбнулся Хельги.

— Зачем же?

— Там, внизу, на отвесе скалы, — сверкающая на солнце слюда.

— И что же?

— Слюда выложена руной «Сиг».

— «Сиг»… Сигурд?

Хельги кивнул:

— А рядом с руной — стрелка. И указывает она в море, точнехонько туда, где только и можно пройти в фьорд крупному кораблю.

— Тайный знак! — ахнула Сельма. — Но кому?

— Люди говорят, в море видели чужие драккары. Может, это корабли Хастейна Спесивца.

Молодые люди быстро спустились вниз со скалы и, отвязав лодку, поплыли прочь, туда, где выступал лесистый берег Снольди-Хольма. Хельги не довез Сельму до самого дома, да та и сама этого не хотела, опасаясь досужих разговоров. Высадилась чуть раньше, в лесу. Махнула рукой на прощанье и исчезла в густых зарослях. А Хельги отправился в обратный путь, задумчиво глядя перед собой. Ласковые волны фьорда легко несли судно на своих синих спинах, дул легкий ветерок, было слышно, как на берегу, в ивняке, пели птицы. Все так же кричали чайки, отдыхая на пенных гребнях волн, а особо наглые воровали из лодки так и не прикрытую рогожей рыбу. На западе собиралась над морем хмурая дымка. Хельги не замечал ничего: думал. Что или кто заставил Ирландца предать своих новых родичей? А может, это вовсе не Ирландец выложил знаки на острове, и напрасно обвинять его во всем? Вернее, так: не напрасно, а преждевременно. Сначала надо за ним последить, по мере возможности. Тайно, чтобы никто пока ни о чем не догадывался. А уж потом, получив достаточные доказательства, действовать. Да, именно так и следует поступить.

Хельги улыбнулся и вдруг испуганно оглянулся, ощутив в глубине мозга знакомый холод. Только вот барабаны на этот раз не били и не скрежетало ничего, но… Но Хельги так никогда раньше не рассуждал! Никогда! Еще год назад в подобном случае он просто убил бы Ирландца, не говоря худого слова: виноват — значит, поделом, а не виноват, так и пес с ним. Но сейчас… Словно бы кто-то все решал за него, Хельги… И тот случай со Снорри… И тогда, когда он осмелился поцеловать Сельму… О, боги…

Ветер утих. Вздохнув, сын Сигурда ярла спустил ненужный парус и налег на весла.

Конхобар Ирландец, привязав лодку у причала, явился в усадьбу и, отправив выгрузить улов попавшегося на глаза Навозника, взял лошадь и выехал за ворота. Сказал, что поедет проверить скот на горных лугах. Каменистая дорога вилась между кустами жимолости и дрока, пересекала ясеневую рощу и мостик через Радужный ручей, сразу за мостиком сворачивая к горным отрогам, где и находились верхние пастбища Сигурда ярла. Не особенно оглядывался — знал: вокруг было пустынно. Ирландец, пришпорив коня, проскочил поворот и выехал на старую дорогу, что вела к лесному урочищу, к тому самому, где около года назад были принесены первые жертвы Крому Кройху — кровавому кельтскому богу. Принесены Форгайлом Коэлом, Черным друидом Теней Мертвых, ныне обретающимся в теле огромного волка. Два раза в месяц в условленный час — днем, чтобы быть вне подозрений, — являлся Конхобар на то самое место, где были закопаны в землю жертвенные кувшины и обезглавленные трупы жертв. Являлся для встречи с волком, сиречь — Черным друидом Форгайлом. Узколицый Конхобар и раньше-то побаивался старшего жреца, а уж после того, как тот стал оборотнем-волкодлаком, — и подавно. Эх, если б не Форгайл! Ведь совсем неплохо жилось Конхобару в доме Сигурда, старого и больного ярла. Почти все дела в усадьбе решал он — естественно, с соизволения своей любовницы, хозяйки Гудрун, — и эта власть, власть над рабами и слугами, стала для Конхобара уже привычной и такой сладостной и необходимой. А кем он был в Ирландии? Никому не нужным младшим жрецом почти никем не почитаемых богов, униженным и презираемым. Конхобар столь явственно ощущал свое убогое положение — особенно после смерти отца, бывшего отнюдь не последним среди друидов, — что сразу же откликнулся на зов Форгайла, предложившего ни больше ни меньше, как восстановить прежнюю кровавую веру в новой стране, где нет еще сильных богов. Такой страной должна была стать Гардарика, о которой Конхобар имел лишь самые смутные представления. И самым могучим конунгом в Гардарике должен был со временем стать Хельги, сын Сигурда. О том, что именно в его тело мечтал переселиться Форгайл, старался никогда не забывать Конхобар. Вот, правда, сегодня чуть не забыл, когда змееныш так некстати встретился у него на пути с острова, где Ирландец, принеся очередную жертву богам, выложил условный знак для знаменитого разбойника Хастейна Спесивца, когда-то помогавшего друидам справиться с Магн. О знаке том они с Хастейном условились незадолго до того, как друиды вынуждены были бежать из Ирландии на кнорре Сигурда ярла. Теперь настала пора выполнять обещание, что Конхобар, надо признать, делал совсем неохотно. Но все-таки делал, опасаясь возможной мести Спесивца. По той же причине он поддерживал и Форгайла. Впрочем, если уж зашла речь о трусости младшего жреца, то надо отметить, что дело-то было не только в ней. Всю свою жизнь Конхобар Ирландец мечтал стать богатым и сильным. Ярл, эрл, князь, тан, ард — без разницы, как называться. Лишь бы властвовать, лишь бы видеть униженно согбенные спины, купаясь в льстивых речах и угодливых взглядах. В этом смысле кое-что давала ему Гудрун, назначив управителем усадьбы, и Конхобар мог бы быть вполне довольным, если б не знал — а он был далеко не глуп и, как никто другой, умел чувствовать свою выгоду, — что для всех здесь, включая самого распоследнего раба, он навсегда останется презираемым чужаком, недавно принятым в род и если и пользующимся кое-какими привилегиями, так только с соизволения истинной хозяйки усадьбы. А расположение женщины, известное дело, — вещь ненадежная, сегодня она любит, завтра возненавидит, и никакой логикой это не объяснимо. Чувствовал, остро чувствовал Конхобар Ирландец всю шаткость своего положения в усадьбе Сигурда ярла, хотя сам Сигурд относился к нему вполне доброжелательно, не догадываясь о любовной связи Ирландца с Гудрун… А может, и догадывался, да только глубоко наплевать ему было на Гудрун, давно ему надоевшую. Давно уже не делил старый ярл ложе со старшей женой, утешался наложницами, от которых вполне мог бы иметь еще детей, ежели б не та же Гудрун, знавшая толк в особых травах. Она периодически опаивала наложниц, чтоб не понесли, — незачем плодить будущих конкурентов. Сигурд, скорее всего, прогнал бы Гудрун, развелся бы, ведь проще некуда — всего и надо-то объявить о разводе в присутствии нескольких послухов, — да только пойдут ведь после развода самые разные слухи по всей земле Норд Вегр — «Северному Пути» — от Халогаланда и Трендалага на Севере до Вика на Западе и Юге. О таком положении Гудрун хорошо был осведомлен Ирландец. Знал и другое — сколько еще имеется претендентов на усадьбу, начиная с Хельги и заканчивая тем же Хастейном Спесивцем. Потому особую политику вел, не храня птичьи яйца в одной корзине. Да, не был Конхобар храбрецом, но и дураком точно не был. Знал: не сегодня завтра призовет Один старого Сигурда. Останется хозяйкой усадьбы Гудрун? Замечательно, и он при ней, а если повезет, так еще и официальным мужем станет. Налетит, откуда ни возьмись, Хастейн со своей разбойничьей вольницей? И тут Конхобар свой кусок урвет, и не самый малый, — еще бы, кто Спесивцу фарватер указывал? Станет хозяином усадьбы этот мальчишка Хельги? Вот это не очень хорошо, но ничего, что-нибудь придумать можно. Сбудутся все желания Черного друида, и душа его, вселившись в тело Хельги Сигурдссона, начнет свое черное дело? Мгм… Чем дальше, тем меньше нравилась эта затея Конхобару. И чего ему делать в далекой Гардарике, когда и тут вроде бы неплохо? Исчез бы этот друид Форгайл навсегда — вот было бы хорошо, уж с остальными-то можно будет как-нибудь разобраться. Исчез бы… Конхобар опасливо оглянулся по сторонам и сразу же увидел волка. Огромный, темно-серый, с желтоватой полосой по всему хребту до кончика хвоста, волкодлак сидел подле кривой сосны, скалил ужасную пасть и прямо-таки прожигал младшего жреца черными пронзительными глазами. Неужели прочел мысли? Ирландец поежился и тут же упал на колени:

— О мой друид, какая радость и честь для меня лицезреть тебя!

Ничего не ответил волк, лишь склонил набок голову и, казалось, презрительно ухмыльнулся.

«Помни, Конхобар, после смерти старого Сигурда именно Хельги должен стать ярлом!» — возникли — словно вспыхнули — слова прямо в мозгу Ирландца. Тот вздрогнул и еще ниже уткнулся в землю в глубоком поклоне. А когда поднял голову — волка уже не было.

— Хельги должен стать ярлом? — усмехнувшись, повторил про себя Конхобар. — Что ж, поживем — увидим…

Хорошая идея пришла ему в голову буквально только что: а что, если убить Хельги? В кого тогда переселится Черный друид? В хозяйку Гудрун? Только обставиться надо хитро, чтоб Форгайл ни в жизнь не догадался, кто тут замешан. Все должно выглядеть предельно естественно. Мало ли врагов да завистников у сына Сигурда ярла? Вот хоть те два ублюдка — туповатый наглец Хрольв и хитрый и трусоватый Дирмунд Заика. Хорошие ребята, и так ненавидят Хельги, что это у них написано буквально на лицах. Их и нужно использовать. Еще кто? Фриддлейв, — это, кажется, ему наступил на больную мозоль Хельги в лагере молодых воинов? Нет, Фриддлейв — это на крайний случай, слишком честен — глупец, одним словом.

Выбравшись из урочища, Ирландец пришпорил коня и с тревогой посмотрел на небо, большую половину которого уже застилала огромная темно-лиловая туча. Вокруг стояла тишина, давящая, гнетущая, мертвая, так, как всегда бывает перед бурей. Эх, нехороша непогода в лесу, но еще хуже она в море! В море… Так ведь этот дурачок Хельги, по всем прикидкам, еще не успел возвратиться. Чей, интересно, гребень валялся у него в лодке, и кто так тщательно прятался под рогожей? Рыжая Ингрид? Или дочка Торкеля бонда? Впрочем, кто бы ни был, не до них пока…

У самой усадьбы загонял в ворота овец Трэль Навозник — худой, темноволосый, смуглый. Коротко стриженный, как стригутся в Ирландии друиды, а здесь подстригают невольников.

— Эй, раб! — Подъехав к воротам, Конхобар спешился и пнул Трэля ногой. — Не возвращался ли еще Хельги с моря?

— Нет, господин. — Навозник отрицательно покачал головой. — Его лодки до сих пор нет у причала, а ведь дело к грозе!

Раб опасливо покосился на огромную тучу.

— Вижу, что к грозе, — хмуро буркнул Ирландец и, загнав лошадь в конюшню, огородами пробрался к причалу. Туча вот-вот должна была разродиться грозой, да не простой, а с дождем и ураганным ветром. Подойдя к берегу фьорда, Ирландец внимательно всмотрелся вдаль и сразу же заметил — не так уж и далеко — маленькую рыбачью лодку. Видно даже было, как мелькают весла, — Хельги торопился успеть к берегу до грозы. Куда же он обычно ставит лодку? Ага, вот к этому колу привязывает, вон, тут и веревка…

Оглянувшись по сторонам, Конхобар Ирландец вытащил нож и тщательно надрезал веревку в нескольких местах. Детская, конечно, затея, но это как посмотреть — может, и выгорит, буря-то надвигалась нешуточная… а если и не выгорит, так тоже неплохо, что-то как-то не очень активно ведут себя по отношению к Хельги все его недруги.

Первый гром грянул, когда Ирландец уже заходил в ворота усадьбы. И тут же начался ливень, сильный, беспросветный, яростный. Крупные капли вонзались в землю, словно стрелы, выпущенные из тугого лука, в миг образовались лужи, с гор побежали ручьи, сливающиеся в мутные, все сметающие потоки…

— Ну и погодка, — зайдя в дом, поежился Конхобар. — Все ли наши в доме? Нет Хельги? А где ж он? Ну, нашел время рыбачить! Да, кстати, кто-то из слуг, уж и не упомню кто, видал на причале Заику. Интересно, что он там делал? Успел хоть прийти-то? Ах, он на верхние луга отправился… Интересно, а что же тогда болтают слуги?

Буря застала Хельги почти у самого причала. Казалось, еще немного, и… Бах!!! Сверкнула молния, раздался гром, и налетевшая волна с грохотом ударила в лодку. Развернув, подняла на гребне, чтобы с размаху швырнуть на скалы…

Хельги яростно заработал веслом, надеясь на милость богов и свое искусство. А волны не унимались, становились все больше, все сильнее, все яростней, играя лодкой, словно маленьким детским корабликом из коры дуба. И если б Хельги хоть на миг бросил весло — лодку тут же перевернуло бы и выбросило на камни. Сын Сигурда хорошо понимал это, поэтому греб, как никогда в жизни. А вокруг неудержимо гремел гром, сверкали молнии, и стена дождя стала настолько плотной, что почти слилась с морем.

Хельги греб, закусив губы, и в какой-то миг почувствовал — надолго его сил не хватит, слишком уж разошлась стихия, видно, крепко поссорился морской великан Эгир со своей женой Ран. Ишь как ругаются! Аж все море пенится, словно котел с брагой, а земля дрожит, как наковальня под молотом Тора… Хельги храбрился, но чувствовал, что слабеет. С каждым взмахом весла, с каждым вздохом, с каждым ударом молнии… Что ж, и такая смерть почетна для викинга. Валькирии не дадут ему утонуть, утащат в Валгаллу — золоченый чертог Одина, на пир богов и героев…

О боги! Кто это?

Опустивший было голову Хельги вздрогнул, увидев прямо перед собой, в пелене дождя, лицо женщины с синими сияющими глазами.

Кто это? Видно, одна из дочерей Эгира, может быть, Бледугхадда — «Кровавые Волосы»? Нет, скорее, Химинглеффа — «Небесный Блеск»… О, боги!!! Это вовсе не дочери Эгира… это та самая женщина, Магн, являющаяся в страшных снах… И в ушах Хельги, перекрывая гром, вновь загремели барабаны, послышался страшный скрежет и рычание — пение Магн. Но — странное дело — Хельги теперь вовсе не испытывал страха, может быть, просто от предчувствия близкой смерти. Более того, он вдруг почувствовал, что руки его словно получили чужую силу, заработали за двоих, да так, что почти разом лодка оказалась у самого пирса. Вот наконец и знакомый колышек… Ухватившись за веревку, Хельги подтянул лодку, выбросил на причал весла, подтянулся… Веревка оборвалась, и сын Сигурда ярла полетел с причала обратно в лодку, вновь оказавшуюся в лапах стихии, но теперь уж — без руля, ветрил и весел…

Что ж… «Никто не избегнет норн приговора»…

«Кому повешену быть — тот не утонет», — цинично продолжили тему где-то в глубине мозга. Впрочем, Хельги этого не слышал. Он уже принял решение, единственно возможное в данных условиях. Скинув сапоги и тунику, бросился в набежавшую волну. Вынырнув, набрал в легкие побольше воздуха и снова нырнул, стараясь больше плыть под водой, к берегу. Так и плыл, как утка, ныряя и выныривая, хватая воздух широко открытым ртом и выискивая близкий берег покрасневшими от воды глазами. Берег-то был рядом. Но там были камни! Острые замшелые убийцы. Как проскочить между ними? Как-как? Хельги неожиданно улыбнулся такому нелепому вопросу — конечно же, на гребне волны! Так и сделал: подождал очередную волну — вот она накатила, большая, сероспинная, страшная, — и на этот раз не подныривал, просто расставил пошире руки… и птицей, а вернее — летучей рыбой перелетел через камни, ободрав лишь кожу на коленях.

— Легко отделался, сынок! — раздался над лежащим ничком юношей чей-то грубый насмешливый голос.

Хельги поднял голову.

Велунд!

— Вижу, я не зря учил тебя плавать, — помогая юноше подняться на ноги, скупо улыбнулся кузнец. — Хотя, конечно, ты выбрал для купания не совсем подходящую погоду. В следующий раз выбирай, слышишь?

Хельги ничего не ответил, лишь улыбнулся. Мокрый, полураздетый, дрожащий. Но тем не менее очень довольный. Доволен был и Велунд. Доволен именно им, Хельги, сыном Сигурда ярла. Так они и шли вдвоем, озаряемые желтыми вспышками молний: молодой парень с мокрыми спутанными волосами и могучий седобородый старик. В спины им сквозь разрывы туч сверкало оранжевое чистое солнце.

Глава 11
ЗАЗНАЙСТВО И ПОДЛОСТЬ
Май 856 г. Бильрест-фьорд

Будешь, князь,
Коварно обманут,
Горе узнаешь
От козней…

«Старшая Эдда». Пророчество Грипира

— Ты зря думаешь, что все уже окончилось, парень, — покачал головой Велунд, искоса бросив взгляд на Хельги, сидящего на лавке возле кузницы и чему-то улыбающегося. Юноша вздрогнул, словно бы кузнец прочел его тайные мысли. А ведь действительно так и было! Расслабился сын Сигурда ярла, — еще бы, среди молодых он, пожалуй, был теперь лучшим, да не «пожалуй», а точно! Ведь сколько ляпов допустил в лагере молодых его ближайший конкурент красавчик Фриддлейв, и это не говоря уже о других! А сколько молодежи поверило в будущего ярла — Хельги, сына Сигурда, — и не сосчитать. Ну, Харальд Бочонок и Ингви Рыжий Червь — эти само собой, плюс Снорри, кроме них — еще много парней с дальних хуторов, с того же Снольди-Хольма, даже с усадьбы Свейна Копителя Коров, отца Фриддлейва. Скоро, уже совсем скоро настанет день, когда тинг провозгласит сына Сигурда вождем младшей дружины, вознесется на мачте ладьи «Транин Ланги» красно-белый полосатый парус и вся дружина под предводительством славного хевдинга Хельги Сигурдссона отправится в дальний поход под синим боевым стягом с изображением ворона. Куда идти — Хельги еще не решил, вот как раз сейчас об этом и думал. «Транин Ланги» — прекрасный корабль, слаженный из ясеня, липы и дуба. А как он слушается кормчего, так маленькие дети не слушаются матерей! Как плавно перетекает с волны на волну — ни одна дощечка не затрещит, как ходко идет под парусом, ровно в два раза быстрее, чем на веслах. Пятнадцать скамей на «Транине» — пятнадцать пар весел, обшивка внакрой, мощный киль, крепкие заклепки, на форштевне резное изображение журавля с длинным клювом, ведь «Транин» значит «Журавль». Приметный корабль «Транин Ланги», обычно-то все на носу ставят Дракона или Змея — «Ормринн», а Сигурд вот Журавля поставил, и ни разу не подводил еще «Транин Ланги» старого ярла, как не подведет и молодого. Хельги представил себя у форштевня драккара на гребне волны — попутный ветер, волны и брызги в лицо, а за спиной — верная дружина — и улыбнулся. Что ему теперь мелкие проблемы! Вот Ингви говорит, кто-то подрезал швартовочную веревку на причале, тогда, прямо перед бурей. Говорят даже, незадолго до бури на причале видели Дирмунда Заику, правда, сам он это отрицает. Хельги как-то спросил его прямо при встрече, пойдет ли Дирмунд с ним? Заика закивал, только вот глаза забегали, видно, все-таки он и подрезал веревку, чтоб его тролли забрали… Ладно, хватит о Дирмунде, куда он денется-то? А в основном младшая дружина подбиралась неплохая, все парни умелые, проверенные, с такими можно натворить дел и в Англии, и в Ирландии, да хоть и на побережье страны франков. Ничего, выберем еще, куда пойти.

— Эй, эй, парень! Ты там не заснул?

— А? Что? Нет, я не сплю, учитель! Просто думаю.

— Ну, думай, думай. Заодно вспомни-ка, что боги дали тебе дар скальда. Что такое море?

— Земля кораблей, дорога ладей, — тут же без запинки ответил Хельги.

Велунд, однако, не унимался, видно, не очень-то его удовлетворил ответ:

— Еще о море!

— Путь морских конунгов.

— Меч?

— Ньорд брани, Ас металла, Крушитель бранных рубашек, Уж кольчуги…

— Достаточно. Ладья?

— Слейпнир моря, Конь волны, Зверь пучины, Стрела ясеня, Вяз вепря стяга попутного ветра.

— Молодец! Снова — море.

— Земля коней волны. Дорога зверей пучины.

— Неплохо. Битва?

— Сходка мечей. Пиршество воронов.

— А лучше?

— Сходка ужей крови… тьфу… росы смерти. Пир гусят Одина.

Кузнец довольно усмехнулся в усы. Похоже, в искусстве скальдов — отнюдь не менее важном, чем владение мечом, — его ученик был явно не последним человеком в Бильрест-фьорде. Правда, зависело это не только от Хельги… И не от Велунда…

Довольная улыбка кузнеца не укрылась от наблюдательных глаз юноши. Он поднялся с лавки, почтительно поклонился и попросил разрешения съездить в усадьбу — проведать старых друзей.

— Возьми белого коня и езжай, — махнул рукой старик. Проводив Хельги, он долго еще стоял у края дороги под сенью шумящих на ветру лип и смотрел вслед ученику, хмуря густые брови. Не нравилось ему тщеславие Хельги. Хорошо, стал первым в лагере Эгиля, но ведь на этом ничего не закончилось! Да, приобрел верных друзей, но остались и враги и даже, быть может, появились новые. А уж они-то не будут сидеть сложа руки. И что-то еще решит тинг… А Хельги уже поди видит себя ярлом, — вот уж поистине: молодость — сестра глупости. Что ж, пусть обожжется. Чужие ошибки никогда никого ничему не учили. Все учатся на своих. Вот как Хельги. Ну, пусть учится…

А Хельги в это время скакал вдоль Радужного ручья, подставив разгоряченное мыслями лицо ветру. В глазах его синим пламенем горела гордость… или, верней, гордыня… И вовсе не к усадьбе Сигурда держал путь Хельги: доехав до развилки, свернул к Ерунд-озеру, к хутору Курид. Знал — где-то в тех краях должна быть Сельма…

В тот же час в ту же сторону ехали Дирмунд Заика, длинный, неказистый, с большим носом и маленькими, близко посаженными глазками, и его кругломордый приятель Приблуда Хрольв. Хрольв не очень-то хотел куда-то идти сегодня: слушал, раскрыв рот, рассказы узколицего Конхобара Ирландца. Тот рассказывал о походах в дружине Железнобокого Бьорна. Бьорн был конунгом, щедрым на кольца, и Хрольв недоумевал — почему же ушел от него ирландец? Скорее всего, напакостил чем-нибудь Бьорну или убил кого-нибудь не того, всякое случается, сам же Конхобар ничего конкретного не рассказывал, окромя того, как с треском крушил черепа непутевых защитников Уэссекса. Ну а дальше Хрольв не дослушал — привязался Заика: пойдем, да пойдем на охоту к Ерунд-озеру. Приблуда усмехнулся: знаем, знаем, кто так тянет Дирмунда в те края, — Сельма, дочка Торкеля бонда!

Сев на коней, Дирмунд и Хрольв выехали из усадьбы и, повернув налево, поскакали вдоль Радужного ручья. Конхобар Ирландец — с узким лицом и хитроватым взглядом прожженного мошенника — немного погодя тоже взнуздал коня и, стараясь не попадаться на глаза жителям усадьбы, быстро понесся следом. Он нагнал их на вершине холма, где Хрольв с Заикой остановились, чтобы дать передохнуть лошадям.

Внизу, вплоть до самого моря, переливались изумрудной зеленью травы. В голубом небе ласково пели жаворонки. Пахло жимолостью и цветущим нежно-розовым клевером. Изумительный по красоте пейзаж, впрочем, не очень-то занимал приятелей, хоть и смотрели они в сторону моря. Влажный морской ветер заставлял хищно раздуваться ноздри Хрольва, лицо его сотоварища было напряжено, на тонких губах играла нехорошая улыбка.

— Что, «Транин Ланги» все еще гниет в корабельном сарае? — подъехав ближе и не обращая никакого внимания на недовольный взгляд Заики, поинтересовался Ирландец. Пусть и потрепанный в сражениях, однако любовно подремонтированный, боевой корабль «Транин Ланги» представлял собой большое богатство и силу. Старый Сигурд не очень-то разрешал использовать корабль, берег — все знали для кого. Прошлым летом еще, в конце августа, ладью заново тщательно просмолили, заменили, где надо, заклепки, покрыли позолотой высокую фигуру журавля на форштевне. Красивым кораблем был «Транин Ланги», красивым и мощным.

— Знаю я человека, что с радостью принял бы вас к себе с таким кораблем, — продолжал Конхобар. — И немало б вы с ним натворили дел.

— С-с-случайно, не Хастейном Спесивцем з-з-зовут того человека? — с усмешкой спросил Дирмунд Заика.

Ирландец улыбнулся:

— Ты всегда был умен, друг мой. И на этот раз догадался правильно. Догадайся же, почему Хастейн не придет и не заберет корабль?

— Сигурд ярл, — не задумываясь, ответил Дирмунд. В блеклых глазах Заики вспыхнул огонь ненависти, злобы и зависти. — Думаю, Сигурд ссслишком известен и пользуется большим уважением с-с-среди морских конунгов. Это нужно иметь в виду даже такому человеку, как Х-х-хастейн Спесивец.

— Да, Хастейн не дурак, — кивнул Хрольв. — А вообще-то, хорошо бы было, чтобы…

— Чтобы с-с-старый Сигурд поскорее отправился в Валгаллу, — закончил его мысль Дирмунд.

— Да! — Вскочив на ноги, Хрольв громко захохотал. — После смерти Сигурда останется лишь молодой Хельги.

— Уж с ним-то мы с-с-справимся, уж теперь-то не п-п-получится, как в прошлый раз, — хохотнул Заика. — Все дело в Сигурде.

— Да, Хастейн много бы дал за то, чтобы старого ярла не стало. Он бы поддержал нового владетеля Бильрест-фьорда. — Ирландец со значением посмотрел на Дирмунда. Заика приосанился, расправил узкие плечи. В маленьких бесцветных глазках его появилось горделивое выражение, словно давно уже стал он бильрестским ярлом.

— Хастейн Спесивец, — задумчиво повторил Заика. — Но хорошо бы прежде расправиться с Хельги!

— Замечательная мысль! — тут же поддержал его Ирландец. — Только не стоит торопиться, надо все тщательно обдумать.

Под впечатлением от случившейся только что беседы все трое направились к лесу. На узких губах молодого друида играла торжествующая улыбка. Ирландец давно уже присматривался ко всем обитателям усадьбы, искал возможных союзников, и вот, кажется, нашел.

В лесу было чудо как хорошо! Солнечные лучи, чуть приглушенные еловыми ветками, падая на землю, светились теплой зеленоватой дымкой. Хрустели под ногами сучки и старые шишки, где-то совсем рядом озабоченно стучал дятел. Вспорхнув, пролетела кукушка, закуковала, усевшись на ветку. Дирмунд хотел было сбить ее камнем, размахнулся уже, да передумал — жаль было тратить время на столь незавидную добычу. Идущий впереди Хрольв вдруг замер, быстро спрятавшись за кустом можжевельника, и Заика с Ирландцем последовали его примеру.

— Рябчик! — обернувшись, шепнул Хрольв, указывая рукой на одиноко стоящую сосну, что росла на небольшой полянке, за ольховыми зарослями. Заика присмотрелся и заметил на нижней ветке сосны упитанную красновато-пегую птицу.

— Подберемся поближе, — скомандовал Хрольв и, не дожидаясь ответа, пополз к поляне. Уж как не хотелось Дирмунду — а уж тем более Ирландцу — ползти по сырому мху, а все ж пришлось, никуда не денешься. Они заползли в ольховник и разом замерли, услышав вдалеке чей-то голос.

— Кто бы мог здесь так орать? — удивленно переглянулись все трое. — И главное — зачем?

— Может, з-з-змея кого укусила, сейчас они как раз в-в-выползают, змеи. — Дирмунд Заика опасливо осмотрелся вокруг.

— Укусила б, так не орал, — резонно возразил Конхобар. — Вон он, крикун, по той тропинке идет. Выходить не будем, отсюда посмотрим, кто.

— М-мудрое решение, — одобрительно кивнул Дирмунд, и все трое затаились в кустах.

Ждать долго не пришлось — голос, а точнее, голоса быстро приближались, и вот уже на поляне показался Хельги, высокий, красивый, с длинными, развевающимися на ходу волосами цвета спелой пшеницы. На поясе юноши висел меч в украшенных золотыми бляшками ножнах, через левое плечо перекинуты лук и колчан, полный стрел. Рядом с ним быстрой, упругой походкой шла Сельма, дочка Торкеля бонда. Хельги, улыбаясь, смотрел на девушку и громко читал висы, тщательно, с выражением, практически не сбиваясь:

— Познай руны речи,
Если не хочешь,
Чтоб мстили тебе!
Их слагают,
Их составляют,
Их сплетают…

Хельги остановился на поляне, посмотрев в небо:

— Познай руны мысли,
Если мудрейшим
Хочешь ты стать!
Руны письма,
Повивальные руны,
Руны пива
И руны волшбы, —
Не перепутай,
Не повреди их,
С пользой владей ими;
Пользуйся знаньем
До смерти богов!

Смеясь, Хельги и Сельма пересекли поляну и скрылись в лесной чаще.

— Жаль, н-н-не пристрелил его т-т-тут, — запоздало шепнул Заика, и Хрольв бросил на него недоумевающий взгляд. Что болтает этот дурак? Выстрелить стрелой в человека, вот так запросто читающего волшебные висы, — то же самое, что направить стрелу в собственное сердце. Ну уж нет, Хрольву отнюдь не улыбалось погибнуть от собственной же стрелы.

— Не спеши так, Дирмунд, — успокоил Заику друид. — Не много толку в такой смерти, гораздо лучше сначала опозорить соперника, да так, что навеки закроется для него путь в Валгаллу.

— Да, так, п-п-пожалуй, лучше, — злобно сверкнув маленькими свиными глазками, согласился Заика и тут же внимательно взглянул на Ирландца: — А ты-то за что так не любишь сына Сигурда ярла?

Друид усмехнулся. Он давно уже ждал этого вопроса, и ответ был готов.

— Мне кажется, сын Сигурда не очень-то подходит на роль хозяина усадьбы, — твердо заявил Конхобар, глядя прямо в глаза Заике.

Тот понимающе усмехнулся. Значит, недаром ползли по Бильрест-фьорду слухи об отношениях Ирландца и Гудрун — старшей жены Сигурда. Да, Гудрун, несмотря на всю ее придурь, была неплохой хозяйкой — жестокой, властолюбивой, хитрой. Однако что проку от этого ему, Дирмунду Заике?

А еще нужно было помнить о братьях Альвсенах, что владели обширной усадьбой на другом берегу Радужного ручья. Рыжебородые верзилы — грубые неотесанные мужики с руками словно кузнечные молоты — тоже имели права на усадьбу Сигурда: Сигурд ярл приходился им двоюродным дядей по матери, это считалось очень близким родством, и не раз и не два бросали братья алчные взгляды на усадьбу. Все остальные обитатели Бильрест-фьорда хорошо знали об этом и со страхом ждали смерти Сигурда — в том, что она вызовет целую вереницу кровавых распрей, никто не сомневался. Мир в Радужном ручье держался лишь на авторитете старого и больного Сигурда ярла — нельзя было ему умирать, никак нельзя.

— Очень красивое у тебя ожерелье, хозяйка, — повстречав у овина Гудрун, льстиво заметил Ирландец.

— Да уж, — усмехнулась та. — Немало серебра отвалил за него Сигурд на рынке в Скирингсале.

И правда, красиво было ожерелье, красиво и изящно: янтарь — солнечный камень, сердолик, бирюза и яшма перемежались крупными золотыми подвесками с изображением волшебных птиц и животных.

— Многие бы позавидовали такому ожерелью, — не унимался Конхобар. — Пожалуй, за такую драгоценность можно нанять полдружины или парочку-другую берсерков.

— Да, это так, — кивнула Гудрун, по всему видно было, что похвала Ирландца ей очень приятна. — На ночь запираю его в сундуке, — понизив голос, сообщила она. — Почему-то не очень-то доверяю рабам, особенно во-он тому уроду. — Она кивнула на Трэля Навозника, рыхлившего мотыгой землю неподалеку.

— Да уж, урод редкостный, — кивнул Ирландец. — Смуглый, темноглазый, черноволосый, такому украсть что-нибудь — раз плюнуть. Но, хозяйка Гудрун, не рабов беречься надобно, а других воров, тайных…

— Это кого же? — настороженно переспросила Гудрун.

— Того, на кого и не подумаешь никогда, — закрыв тему, уклончиво ответил Ирландец.

Опасаясь оборотня Форгайла, Конхобар, хорошенько подумав, решил избавиться от Хельги несколько иным — вовсе не самым радикальным — способом: сделать все, чтобы тинг изгнал сына Сигурда из Бильрест-фьорда. Станет Хельги нидингом, уйдет неизвестно куда, вот и волкодлаку Форгайлу вроде бы нечего станет делать в округе — уйдет на поиски юноши, вот только как бы не прихватил с собою его, Конхобара, чего уж никак не хотелось бы. Что-то нужно было придумать. Ну, во-первых, несколько ослабить могущество Черного друида — принести древним богам хорошую жертву, не какого-нибудь там барана, а жертву настоящую, человеческую. Пусть видят боги — и он, Конхобар, ничуть не хуже Форгайла! Во-вторых, хорошо бы направить волкодлака на след юного нидинга, да так, чтоб Форгайл знал точно, где находится Хельги, и обошелся бы без помощи Конхобара. Для этого можно было бы через третьих лиц предложить Хельги бежать, хотя бы с помощью того же Хастейна Спесивца, чьи драккары вот-вот должны были пожаловать в Бильрест-фьорд. Эх, сгинул бы где-нибудь на чужбине сын Сигурда ярла — самое милое было бы для Конхобара дело. И конкурента на усадьбу нет, и Форгайлу не к чему прицепиться. Вообще-то, хорошо бы, чтоб и Форгайл вместе с Хельги сгинул, то-то была бы радость! Ирландец улыбнулся, рисуя себе радужные перспективы. Потом качнул головой, отгоняя грезы: хватит думать, действовать нужно, действовать.

А юному сыну Сигурда ярла совсем вскружило голову предчувствие будущей славы. Да и, надо сказать, большую роль в этом сыграл и сам старый ярл. Уж как он радовался, когда Хельги оказался лучшим из молодых воинов, хоть, конечно, и не очень-то далеко ушел от того же Фриддлейва, а в чем-то от него и отстал. И тем не менее по такому случаю Сигурд вытащил из сундука серебристую кольчугу-бирни и торжественно вручил ее сыну:

— Носи в битвах, и пусть гордится тобою весь твой род и верная дружина!

— Аой! — дружно выкрикнули присутствующие при этом событии родичи, они же — «верная дружина»: Харальд Бочонок, Снорри и Ингви. Облачившись в кольчугу, Хельги накинул на себя алый английский плащ и совсем стал похож на удачливого морского конунга. Посмотрел свысока на товарищей детских игр, сбросил плащ на руки Снорри… Ингви с Харальдом усмехнулись, переглянувшись. А Хельги ничего не заметил, вернее, не хотел замечать… Звезда, тролль его забери!

Он выехал из усадьбы и направился обратно в кузницу Велунда. Честно говоря, выехал неохотно — ну чему еще-то мог его научить старый кузнец? Подъезжая к ручью, оглянулся полюбоваться водопадом, пошарил рукой у седла… Плюнул досадливо — надо же, угораздило забыть суму. Так ведь у очага и оставил, нет чтоб набросить через плечо… а хотел ведь еще приказать кому-нибудь из слуг, чтоб донесли ее до коня, да забыл, собой, красивым, любуясь.

Приподнявшись в стременах, Хельги оглянулся в поисках кого-либо из слуг — послать за сумой. Вот, кажется, пробежал Трэль Навозник… Крикнуть? Нет, далеко, все равно не услышит… да и исчез он уже из виду. Видно, ничего не поделаешь, придется возвращаться — в сумке изящный костяной гребень, подарок Сельмы, да кое-что из мелочи — выпаренная морская соль, чеснок и тому подобное, — что просил привезти Велунд.

Быстро проскакав в ворота, сын Сигурда ярла спрыгнул с коня и вбежал в дом. Сразу навалилась тьма — после солнца-то! — хотя и горели светильники, да и в очаге билось пламя. Чья-то тень мелькнула в сторону, скрылась за покрывалом. То ли Сигурд вставал за чем-нибудь, то ли кто-то из молодых… хотя вряд ли — те все за рыбой ушли. А вот и сума, да, там и лежит, на лавке, где оставил. Перекинув ремень через плечо, Хельги поговорил с вошедшей сестрицей Еффиндой и, простившись, выбежал во двор. Белый конь его призывно заржал, увидев хозяина. Хельги погладил его по холке и вскочил в седло. На этот раз ехал медленно, справедливо рассудив, что торопиться-то особо некуда, на кузницу Велунда он так и так успеет к ночи. Ярко светило солнце, выплеснув на спокойные воды фьорда блестящую золотую дорожку. Низвергающийся со скалы водопад с грохотом поднимал тучи разноцветных брызг — розовых, изумрудно-бирюзовых, палевых. Слева от водопада, у причала, копошился какой-то человек в синем богатом плаще — присмотревшись, Хельги узнал узколицего Ирландца Конхобара — видно, готовил лодку. Интересно, куда это собрался, на ночь глядя? Куда? Хельги усмехнулся: ну, ясно куда. Наверняка на остров Раун, что в устье фьорда. Видно, и вправду кружат неподалеку хищные драккары Хастейна Спесивца. А что, если… Что, если проследить за Ирландцем? Проследить… Но ведь тот далеко не дурак и заметит чужую лодку, спрятаться-то на пути негде. Впрочем, зачем прятаться? А что, если просто опередить Ирландца? Да, но куда там спрятать лодку — тоже ведь негде… Обычную лодку — негде, а вот лодку саамов из нерпичьих шкур вполне можно легко вытащить на берег. У кого же была такая лодка… Ха! У кого — да у малыша Снорри!

— Лодка? — Снорри как раз собирался плыть и уже нес весла. — Да возьми, если тебе нужно.

Хельги молча забрал у паренька весла, уселся в лодку и быстро отплыл, забыв на берегу суму с поклажей. Лодка пошла быстро — легкая оказалась, увертливая, правда, можно было в любой момент перевернуться, поставив низкий борт под волну, но Хельги быстро приноровился и знай себе работал веслом. Раз-два, раз-два, раз… Пробегали мимо скалистые берега и спускавшиеся кое-где прямо к морю низменности, покрытые ярко-зеленой травой с желтыми веселыми одуванчиками, да впереди слепило глаза такое же веселое оранжевое солнце. Хельги тоже улыбался, радуясь прекрасному дню, солнцу, свежему морскому ветру… ну и себе, любимому, вернее — своему статусу. А на берегу, у причала, смотрел ему вслед белоголовый малыш Снорри, смотрел, не отрываясь и глотая готовые брызнуть слезы. Слезы обиды. Малыш Снорри… Напрасно уже прозывали его Малышом, впрочем, похоже, это прозвище так и прилипло к нему, как к Ингви — Рыжий Червь, а к Харальду — Бочонок. Вовсе не напоминал теперь Снорри того сероглазого наивного пацаненка, каким был еще год назад. Он вытянулся — уже доставал Хельги почти до уха, а Харальда так и вообще перерос, — окреп, так что заметно было, как играют под кожей мускулы, да и оружием владел теперь не хуже других, а что касается пращи и лука — так, может, еще и получше. Рад был Снорри, что принял самое непосредственное участие в зимних игрищах молодежи, рад был новым друзьям, из которых лучшим считал Хельги, сына Сигурда ярла. Вот только Хельги, похоже, теперь так не считал…

Подождав, пока саамская лодка не превратится в еле заметную точку, Снорри сглотнул слюну и нехотя побрел в усадьбу. Нехотя — потому что знал: в усадьбе нет никого, кроме старого ярла, слуг и хозяйки Гудрун, да и те вскоре собирались в священную рощу — принести богам кое-какие жертвы да пообщаться с соседями, что тоже обещались подъехать. Остальные были кто на охоте — на несколько дней отправились, кто ловил рыбу артелью — эти должны были вернуться к ночи. Снорри не пошел ни с теми, ни с другими, было у него одно деликатное дело в усадьбе — раб Трэль Навозник обещал третьего дня подарить ему щенка. Крепкого, белозубого, лохматого, — Навозник слыл среди слуг большим специалистом по собакам, и Снорри очень на него надеялся — хоть один верный друг будет — пес.

Разминувшись по пути с Ирландцем, Снорри свернул к огородам — поискать Трэля Навозника. На огородах его не было, как не было и в коровнике, и в овине, и у амбаров, и в доме. Остальные слуги лишь молча хлопали глазами. Откуда им знать, где рыщет этот безобразный Навозник? Вроде бы хозяйка Гудрун посылала его на верхние пастбища, а может, и еще куда. Да что с ним сделается, с рабом? Жрать захочет — явится к ночи, а сгинет где, так туда ему и дорога.

Дождавшись, когда Снорри Малыш скроется за каменной оградой усадьбы, Конхобар свернул от причала влево, к водопаду, где, прямо у скал, начинались желтоватые заросли дрока. Кусты шевельнулись, словно Ирландца здесь давно уже поджидали, и между ветками показалась озабоченная длинноносая физиономия Дирмунда Заики.

— Все сделано, — спускаясь к кустам, кивнул Ирландец. — Там точно будут люди со всех хуторов?

— Т-точно, — кивнул Заика. — К-как раз у священной рощи. И Хельги м-мимо н-не проедет.

— Запомните, ожерелье на самом дне. И не ройтесь там сразу, дайте сначала выступить хозяйке Гудрун, думаю, она уже должна туда подъехать.

— Д-да з-знаю, — отмахнулся Заика. — З-забирай с-своего Н-н-навозника.

Нагнувшись, он пнул ногой связанного по рукам и ногам раба, лежащего навзничь в кустах, прямо у копыт пегого конька Дирмунда.

— Поможешь донести до лодки?

— В-вот еще! Руки м-марать.

— Что ж, видно, придется самому.

Пожав плечами, Конхобар Ирландец ловко перекинул связанное тело через плечо и быстро понес к лодке, привязанной к камням здесь же неподалеку. Дирмунд Заика посмотрел ему вслед, сплюнул и, взгромоздясь на конька, потрусил к лесу.

Вытащив лодку, Хельги спрятал ее в кустах и пробрался на вершину скалы, где и затаился среди серых камней, укрывшись сосновыми ветками. Всполошившиеся было птицы скоро перестали галдеть — сын Сигурда ярла лежал недвижно, он умел ждать. Впрочем, ждать пришлось недолго. Не успел еще край солнца коснуться морской глади фьорда, как послышались шум упавших камней и чьи-то ругательства. А затем на вершине скалы показался из-за камней узколицый Конхобар Ирландец. Он был не один — тащил на себе тощую худенькую фигуру, в которой, присмотревшись, Хельги тут же узнал раба Трэля Навозника. Зачем Ирландец притащил сюда раба — сыну Сигурда было вполне ясно: за тем же, зачем и барана когда-то — принести в жертву. Да и все последующие действия Ирландца не оставляли никаких сомнений в его гнусных намерениях. Не развязывая раба, Ирландец, разорвав, стащил с него рубаху и сделал на плечах два надреза острым широким ножом. Навозник поморщился и высказал в адрес Ирландца несколько самых мерзких ругательств, услышав которые Хельги в своем укрытии едва не захохотал во весь голос, да вовремя удержался. Уязвленный Конхобар в ответ пнул Трэля ногой и пообещал в случае повторения подобных слов первым делом отрезать ему язык. Навозник, похоже, понял теперь, зачем его сюда привезли, потому как притих. Тем временем Ирландец не терял времени даром: вымазал в крови жертвы собственные лоб и щеки, разжег костер и, вытащив из-под камня какие-то железные крючья, принялся калить их на огне, вполголоса напевая что-то незнакомое, но, видимо, торжественное. Хельги с любопытством следил за всеми этими приготовлениями и реакцией на них Навозника. Надо сказать, тот вел себя вполне достойно, как настоящий викинг: не выл, не орал и не просил пощады. Лишь темные глаза его побелели, когда Ирландец резко ткнул ему в грудь раскаленный крюк.

— О Бог мой, Иисус Христос, — подняв глаза к небу, принялся молиться Навозник, и — странно — в глазах его не было страха. — Дай мне силы достойно умереть ради Твоей славы, как умирали за Тебя первые христиане великого Рима, попавшие в руки злобных язычников. Я знаю, Ты ждешь меня, и я знаю, что скоро буду в царстве Твоем и встречу там тех, кого когда-то любил. Это будет прекрасная встреча, жаль только, что они помнят меня еще совсем неразумным дитем.

Хельги не понимал языка, на котором молился Трэль, но чувствовал, что это именно молитва, молитва распятому богу, которого называют Иисусом Христом. Чувствовал ли сын ярла какую-либо привязанность и жалость к рабу? Вряд ли. Ну, может, лишь чуть-чуть, где-то в глубине души… души…

И снова, и опять, как когда-то раньше, ударили в голове барабаны! Гулко, яростно, мощно! Жуткий скрежет поплыл, казалось, прямо над морем, отражаясь от скал и горных кряжей, — и раздалось… нет, на этот раз не рычание, а тонкий высокий голос — и это тоже пела Магн, сумасшедшая девушка из видений. На этот раз она пела на языке, сильно напоминавшем тот, на котором говорил Хельги, по крайней мере, он даже разбирал некоторые слова:

Бил, как прибой,
Булатный бой,
И с круч мечей
Журчал ручей,
Гремел кругом
Кровавый гром,
Но твой шелом
Шел напролом.

Да, это была хорошая, боевая песнь. Вот только жаль, скрежет становился все сильнее. Хельги не выдержал, выскочил из-за камней и пинком отбросил Ирландца в сторону от связанной жертвы.

— Я рад приветствовать в своем священном месте сына Сигурда ярла, — поднявшись с земли, ничуть не смущаясь, произнес Конхобар и почтительно поклонился. — Я, с разрешения хозяйки Гудрун, молюсь здесь своим древним богам, коим, кроме меня, некому больше молиться. Хорошо хоть, благодаря славному ярлу Сигурду, у меня теперь есть настоящая жертва — Сигурд отдал мне этого никчемного раба. Тебя же, его сына и будущего бильрестского ярла… — Конхобар снова низко поклонился, — я приглашаю разделить со мной жертву.

Боевая песня Магн стихла, и Хельги кивнул. Да, это было почетное приглашение. Не всякого пригласят вот так… Тем более что сам Сигурд отдал Ирландцу этого раба. А как же только что Ирландец назвал его, Хельги? Будущим бильрестским ярлом — вот как! Кажется, он неплохой парень, этот Ирландец… А что он приносит здесь жертвы, так каждый человек волен приносить жертвы своим богам. И правильно он выбрал для этого уединенный остров — чтобы не досаждать местным богам. Что же касается его тайных знаков… так с ними можно будет разобраться и после, сейчас же…

Узколицый Конхобар с поклоном пододвинул к ногам незваного, но, как оказалось, почетного гостя плоский серый камень. Хельги уселся, поблагодарил кивком — ему впервые воздавали такие почести, словно самому настоящему ярлу. Было приятно, чего душой кривить… Тем более что и зрелище предстояло интересное.

Упав на колени, Ирландец воздел руки к небу. Некоторое время посидел так, покачиваясь, словно ветви сосны на ветру, а затем, выхватив из-за пояса широкий нож, подполз к поющей молитвы жертве, примерился…

И снова в голове Хельги грянули барабаны!!! И вой… И жуткий скрежет… Сознание его словно бы провалилось… а когда вернулось…

Когда вернулось, откуда-то снизу слышался тоскливый, быстро уносящийся вой. Вой Конхобара, сброшенного со скалы в море сыном Сигурда ярла.

Развязанный — интересно, когда это он его успел развязать? — Трэль Навозник очумело вертел головой, не в силах поверить неожиданному спасению. И так же очумело хлопал глазами Хельги. Глазами синими, как морские глубины…

«Почему? — выбравшись из воды на черные камни, спросил самого себя Конхобар Ирландец. — Почему этот идиот Хельги вступился за никчемного раба? Почему? Ни один нормальный финнгалл-викинг никогда бы не поступил так. А этот? Может быть, он ненормальный? А что, вполне вероятно. Нечто похожее на берсеркерское безумие. Что ж… Надо было придушить змееныша раньше… Впрочем, и без того еще не все потеряно, если Заика и в самом деле умен… А может быть… Может быть, стоило сделать ставку на Хельги?» Ирландец усмехнулся своему дурацкому предположению и, отжав одежду, скрылся в ближайшем лесу.

Заика и в самом деле оказался умен. Не дождавшись Хельги у священной рощи, он возвратился обратно в усадьбу, а уж когда слуги притащили с причала чью-то оброненную суму — Заика узнал чью, — ненавязчиво напомнил хозяйке Гудрун о пропавшем ожерелье. Та вновь заголосила, еще пуще, чем у священной рощи. Здесь-то ей кого было стесняться — все свои.

— В-видно, к-какой-то подлый раб похитил ожерелье, — грустно покачал головой Дирмунд. — Н-надо бы об-быскать их всех… Да в-вот посмотреть х-хоть в-в этой суме…

Он запустил руку на самое дно… Покопался. Выкинул на пол резной гребень… И, торжествуя, извлек на свет пропавшее ожерелье! Янтарь — солнечный камень, сердолик, бирюза и крупные золотые подвески.

И в этот момент в дом вошел Хельги:

— А, вы отыскали мою суму? Молодцы. — Поднял с пола гребень, нахмурился. — А чего ж разбросали вещи?

Все — Харальд Бочонок, Ингви Рыжий Червь, Хрольв, Эгиль — в ужасе посмотрели на него, словно на выходца из страны мертвых. Снорри Малыш подавился овсяной кашей.

Глава 12
ТИНГ
Май 856 г. Бильрест-фьорд

А третий совет —
На тинг придешь ты,
С глупцами не спорь…
Но и смолчать
Ты не должен в ответ —
Трусом сочтут
Иль навету поверят.

«Старшая Эдда». Речи Сигрдривы

— А я же предупреждал тебя: ничего еще не кончено, — усмехнувшись в усы, произнес Велунд. Хельги сидел на лавке у кузницы и меланхолично смотрел в сторону озера, над топкими берегами которого клубился густой утренний туман. Было зябко, но, судя по обильной росе, день не обещал быть дождливым. Впрочем, сына Сигурда ярла это волновало сейчас меньше всего. Отпущенный под честное слово, он ждал решения тинга, который должен был собраться сегодня на большой поляне у священной рощи. Как решит тинг — собрание всех свободных людей округи, — так и будет. Вот объявят Хельги вором, приговорят к изгнанию — и род старого Сигурда покроется позором навеки! Двенадцать послухов-свидетелей должны подтвердить виновность, и также двенадцать — а лучше и побольше — может в свою защиту выставить и сам Хельги. Двенадцать… Но кого? Харальда, Ингви, Снорри? Да, эти, пожалуй, встанут на его сторону. Правда, в последнее время их отношения хорошими не назовешь. Хотя и плохими тоже. Скорей — никакими. И виноват в этом он сам. Слишком уж зазнаваться стал, как же — будущий ярл! А как он обидел Снорри?

— Чувствую, стаи твоих мыслей движутся в правильном направлении. — Велунд внимательно посмотрел на своего ученика. — Я научил тебя почти всему, что знал сам: владению мечом, искусству боя, сложению вис. Жаль, не успел обучить скромности и смирению. Хоть, говорят, эти качества и не нужны викингу. Но они крайне необходимы вождю! Без этого невозможно жить и управлять людьми. Попытайся вспомнить сейчас, что ты сделал не так в последние дни.

— Ну… — задумался Хельги. — Не знаю даже, с чего и начать.

— Начни с начала. Вот ты явился в усадьбу, тебя встретил Сигурд, радостный и довольный…

— Подарил блестящую кольчугу — специально ее берег для меня. Алый английский плащ… Я его потом снял, отбросил…

— Куда отбросил?

— Кому-то на руки, кажется, слугам… Нет, вроде бы кому-то из друзей.

— С чего бы это они должны выполнять обязанности слуг?

Хельги вздохнул. Вспомнил тут же, как небрежно разговаривал с друзьями, Харальдом и Ингви, как все меньше и меньше подходили к нему они, зато мошкарой вились вокруг льстецы вроде Конхобара Ирландца и хитрого Дирмунда Заики. Как обидел Снорри, забрав у того лодку, и даже не поблагодарил, не кивнул на прощанье, поступил, словно бы со слугой. Как…

— Достаточно, — кивнул головой Велунд. — Думаю, ты понял теперь, что, теша свой гонор, отдалился от настоящих друзей, сделав выбор в пользу льстецов и подхалимов. Не грусти, не ты один делаешь такие ошибки. Посмотри-ка на большинство морских конунгов, хоть на того же спесивого Хастейна, ладьи которого, говорят, видали у наших берегов. Да, он силен и удачлив, но давно уже потерял всех, кому можно верить. Ты тоже потеряешь… Если не научишься владеть собой.

— Я научусь, Велунд! — Хельги вскочил на ноги. В синих глазах его горела решимость. — Вот только… Вот только — как быть с тингом?

— А что, у тебя и в самом деле нет больше друзей? — вопросом на вопрос ответил старый кузнец.

Страницы: