Баллада о змеях и певчих птицах Коллинз Сьюзен

– Как ты можешь такое говорить? Я прекрасно все помню! – вскинулся Кориолан.

– Тогда будь так любезен, Корио, не смотри свысока на тех, кому пришлось выбирать между смертью и позором!

Упрек Тигрис его шокировал, хотя куда хуже был намек на поведение, которое можно считать позорным. Что же она сделала? Во всяком случае, Тигрис поступила так ради него. Кориолан вспомнил утро Жатвы, когда гадал о том, чем она расплатится с торговцами на черном рынке. Впрочем, всерьез он эти догадки никогда не воспринимал или же просто не хотел знать, на какие жертвы она готова пойти ради него. Много чего могло считаться ниже достоинства девушки из семьи Сноу. Честно говоря, подробностей Кориолан знать не хотел.

Подойдя к дому, он распахнул перед кузиной стеклянную дверь в вестибюль, и Тигрис вскрикнула от удивления:

– Не может быть! Лифт заработал!

Кориолан сперва не поверил, ведь лифт сломался еще в начале войны. Однако дверь была открыта, свет горел и отражался в зеркальных стенах кабины. Кориолан с радостью отвлекся от неприятных мыслей и отвесил кузине галантный поклон, приглашая ее войти.

– Только после вас, мадам!

Тигрис хихикнула и проследовала в лифт с видом великосветской дамы, которой ей полагалось быть по праву рождения.

– Вы очень любезны.

Кориолан торжественно вошел следом, и оба уставились на кнопки с номерами этажей.

– Насколько я помню, в последний раз лифт работал в утро похорон моего отца. После кладбища мы уже поднимались пешком.

– Мадам-Бабушка будет в восторге, – заметила Тигрис. – Из-за больных коленей ей тяжело ходить по лестницам.

– А уж в каком восторге я! Надеюсь, теперь она станет хотя бы ненадолго выбираться из апартаментов, – сказал Кориолан. Тигрис с притворным негодованием шлепнула его по плечу и рассмеялась. – В самом деле! Представь, как здорово пропустить иногда утреннее исполнение гимна или не надевать галстук к ужину. С другой стороны, существует опасность, что она начнет активно общаться с людьми. «Вот когда Кориолан станет президентом, мы будем каждый вторник купаться в шампанском»!

– Пожалуй, люди спишут это на возраст, – вздохнула Тигрис.

– Будем надеяться! Ну, не окажете ли мне честь?

Тигрис уверенно нажала на кнопку «Пентхаус» и долго не убирала палец. Двери закрылись без единого скрипа, кабина поехала наверх.

– Как странно, что домоуправление решило починить его сейчас. Должно быть, ремонт обошелся недешево.

Кориолан нахмурился.

– Ты не думаешь, что здание облагораживают в надежде подороже продать квартиры? Ведь с новым налогом на жилье…

Тигрис помрачнела.

– Очень может быть. Насколько я знаю, Дулиттлы подумывают выставить свои апартаменты за хорошую цену. Говорят, им стало там слишком просторно, хотя ты же знаешь, что причина вовсе не в этом.

– Мы тоже скажем, что отчий дом для нас слишком велик? – спросил Кориолан, и тут лифт остановился на нужном этаже. – Пошли, мне еще домашнее задание делать.

Мадам-Бабушка специально не ложилась, чтобы пропеть внуку дифирамбы и сказать, что по телевизору без остановки крутят повторы с вечера интервью.

– Твоя девушка, конечно, жалкая оборванка, однако по-своему привлекательна. Наверное, дело в голосе. Он проникает в самую душу!

Удивительно, Люси Грей удалось покорить Мадам-Бабушку! Похоже, зрителям ничего не остается, кроме как последовать ее примеру. Если никому нет дела до ее сомнительного прошлого, то и Кориолану об этом тревожиться незачем.

Он налил себе пахты, переоделся в отцовский шелковый халат и сел писать обо всем, за что любит войну. Начал Кориолан так: «Как говорится, война – это страдание, однако она имеет свои прелести». Вступление показалось ему удачным, но дальше дело не пошло, и за полчаса он не сочинил ни строчки. Как справедливо заметил Фест, писать тут действительно особо нечего. К сожалению, доктора Галл такой вариант не устроит, а небрежно написанное эссе привлечет ненужное внимание.

Тигрис зашла пожелать кузену спокойной ночи, и он решил обсудить с ней тему эссе.

– Тебе запомнилось вообще хоть что-нибудь хорошее?

Она присела в ногах кровати и задумалась.

– Мне нравилась военная форма. Теперь такую не носят. Помнишь красные мундиры с золотым кантом?

– На парадах? – При мысли о марширующих под окнами солдатах и военном оркестре Кориолан ощутил давно забытый восторг. – Кстати, я любил парады?

– Ты их обожал! Ждал их с таким нетерпением, что даже про завтрак не желал слышать. В дни парадов у нас всегда собирались гости.

– Места в первом ряду… – Кориолан накорябал на бумажке слова «военная форма» и «парад», потом добавил «фейерверк». – Полагаю, в младенчестве меня привлекали любые зрелищные мероприятия.

– А индейку помнишь? – неожиданно спросила Тигрис.

В последний год войны длительная осада довела жителей столицы до полного отчаяния и даже до каннибализма. Лимская фасоль подходила к концу, и они несколько месяцев не ели мяса. Для поднятия боевого духа президент объявил пятнадцатое декабря Днем героев нации. По телевизору показали документальный фильм, посвященный десятку жителей, которые погибли, защищая Капитолий, включая отца Кориолана, генерала Красса Сноу. Электричество дали лишь к началу трансляции, а перед этим его не было целый день, соответственно, отопление тоже не работало. Они все вместе грелись под одеялом на огромной бабушкиной кровати, и там же остались, чтобы посмотреть, как чествуют капитолийских героев. У Кориолана сохранились об отце весьма смутные воспоминания, и, хотя он знал это лицо по старым фотографиям, его до глубины души поразил звучный отцовский голос и непримиримая позиция в отношении мятежных дистриктов. Едва закончился гимн, как в дверь постучали. На пороге стояли трое солдат в парадной форме с памятной плакеткой и двадцатифунтовой замороженной индейкой в подарок от правительства. С претензией на былую роскошь Капитолий расщедрился также на пыльную банку мятного джема, банку консервированного лосося, три потрескавшихся ананасовых леденца, мочалку из люффы и свечу с цветочным ароматом. Солдаты поставили корзинку со снедью на столик в холле, прочли благодарственное письмо, пожелали всем доброй ночи и удалились. Тигрис расплакалась, Мадам-Бабушка бессильно опустилась на стул, а маленький Кориолан первым делом бросился запирать дверь, чтобы защитить неожиданно свалившееся на них богатство.

Они поели тостов с лососем и решили, что на следующий день Тигрис вместо школы займется индейкой. Кориолан отнес Плюрибу приглашение на ужин, написанное на почтовой бумаге с фамильной монограммой, и тот пришел с бутылкой поски и помятой банкой консервированных абрикосов. Вооружившись старой поваренной книгой, Тигрис превзошла саму себя, и они полакомились индейкой в сладкой глазури, фаршированной хлебом и капустой. Кориолану никогда не доводилось пробовать ничего вкуснее.

– До сих пор считаю тот день одним из лучших в жизни. – Кориолан добавил к списку «избавление от лишений». – Ты сотворила настоящее чудо! Мне ты казалась взрослой, хотя на самом деле была просто маленькой девочкой, которая храбро справилась с огромной индейкой.

Тигрис улыбнулась.

– Ты тоже держался молодцом. Помнишь Сад победы на крыше?

– По части петрушки я стал настоящим профи! – засмеялся Кориолан.

Впрочем, он гордился своей петрушкой. Она оживляла суп, и иногда удавалось ее на что-нибудь обменять. К списку важных вещей добавилась «находчивость».

Так Кориолан и написал эссе, перечисляя свои маленькие детские радости, и все же остался собой недоволен. Он вспомнил события последних двух недель: взрывы на арене, гибель одноклассников, побег Марка и возвращение ужаса, испытанного во время осады Капитолия. И добавил еще абзац про огромное облегчение после победы, про мрачное удовлетворение при виде врагов Капитолия, поставленных на колени. Сколько горя причинили повстанцы ему и его близким, а теперь уже не в силах навредить никому!.. Лишь сила дает безопасность и возможность все контролировать. Да, пожалуй, это и есть самое приятное!

Утром, глядя на уцелевших менторов, бредущих вразнобой на воскресное собрание, Кориолан пытался представить, кем те могли бы стать. В начале войны они едва умели ходить, в конце им исполнилось лет по восемь. Хотя трудностей стало меньше, Кориолан и его одноклассники все еще были весьма далеки от той красивой жизни, которая причиталась им по праву рождения. Их мир возрождался из руин медленно, и пока перспективы выглядели довольно мрачно. Если бы он только мог вычеркнуть из жизни продуктовые карточки и бомбежки, голод и страх, если бы мог заменить их достойным и безоблачным существованием, узнал бы он этих ребят?..

Вспомнив о Клеменсии, Кориолан ощутил острое чувство вины. Выйдя из больницы, он так и не удосужился ее навестить, разрываясь между домашними заданиями и подготовкой Люси Грей к Играм. Впрочем, дело тут было не только в нехватке времени. Он не испытывал ни малейшего желания возвращаться в больницу и видеть, в каком состоянии находится Клеменсия. Вдруг доктор солгал, и она вся покрылась чешуей? Вдруг она вообще превратилась в змею? Глупо, конечно, однако зловещая лаборатория в Цитадели навевала на Кориолана паранойю. Вдруг подчиненные доктора Галл только и ждут, чтобы его там запереть? Полная чушь! Если бы им хотелось его задержать, могли бы сделать это прямо в больнице. В общем, Кориолан в конце концов понял, что накручивает себя напрасно, и решил навестить Клеменсию при первой же возможности.

Доктор Галл явно любила вставать пораньше, в отличие от директора Хайботтома. Вдвоем они прошлись по всем вчерашним выступлениям. Кориолан с Люси Грей разбили противников в пух и прах, однако и те, чьи трибуты дотянули до интервью и приняли в нем участие, тоже получили баллы. Счастливчик Фликермен с «Капитолий-ТВ» регулярно сообщал последние новости с Главного почтамта по ставкам и подаркам. Хотя фаворитами Игр считались Теннер и Джессап, Люси Грей заработала в три раза больше подарков, чем ее ближайшие соперники.

– Вы только посмотрите, – проговорила доктор Галл. – Эти люди посылают хлеб несчастной худышке с разбитым сердцем, которая заведомо не может выиграть! Какой в этом урок?

– На собачьих боях я видел, как ставят на шавок, что едва держатся на ногах, – поделился Фест. – Людям нравятся аутсайдеры.

– Скорее им нравятся хорошие песни о любви, – улыбнулась Персефона, показав ямочки на щеках.

– Дураки! – презрительно усмехнулась Ливия. – У девчонки нет ни единого шанса.

– Зато романтики хоть отбавляй. – Щенок захлопал ресницами и сочно причмокнул.

– Да, романтические и идеалистические понятия бывают довольно привлекательными. И теперь самое время перейти к вашим эссе. – Доктор Галл уселась на лабораторный стул. – Посмотрим, что у вас вышло.

Вместо того чтобы собрать работы, доктор Галл попросила учеников прочесть вслух по фрагменту. Одноклассники Кориолана коснулись многих вещей, которые даже не приходили ему в голову. Одних в войне привлекало мужество солдат и шанс стать героем самому. Других восхищала тесная связь, которая возникает между боевыми товарищами или при участии в благородном деле вроде защиты Капитолия.

– Я чувствовала, что все мы – часть чего-то большого, – призналась Домиция. Она торжественно кивнула, и конский хвост у нее на макушке смешно подпрыгнул. – Чего-то важного. Ради спасения родины мы все шли на жертвы.

Кориолан ничуть не разделял подобных «романтических идей», поскольку не видел в войне абсолютно никакой романтики. Отвага в бою часто проистекает из стратегических просчетов командования. Он понятия не имел, готов ли закрыть Феста от пули, и вовсе не собирался это выяснять. Что же касается благородных идей применительно к Капитолию – неужели люди верят в подобную чушь? Желания самого Кориолана не имели ничего общего с благородством, его интересовал исключительно контроль над ситуацией. Нельзя сказать, что у него не было никакого морального кодекса, совсем напротив. Однако все, что связано с темой эссе – начиная с объявления войны и заканчивая парадами победы, – представлялось ему пустой тратой ресурсов. Кориолан поглядывал на часы, в то же время притворяясь увлеченным беседой, и мечтал, чтобы до него очередь не дошла. К парадам он давно охладел, могущество привлекало по-прежнему, но на фоне романтических бредней одноклассников выглядело каким-то бессердечным. И еще он сильно жалел, что написал про петрушку, ведь эта история звучала совсем по-детски.

Когда настал его черед, Кориолан не придумал ничего лучше, чем прочитать историю про индейку. Домиция сочла ее трогательной, Ливия закатила глаза, а доктор Галл подняла брови и поинтересовалась, есть ли ему еще чем поделиться. Кориолан покачал головой.

– Мистер Плинт? – спросила доктор Галл.

Весь урок Сеян просидел молча, и вид у него был подавленный. Он перевернул листок и прочел:

– «Единственное, за что лично я любил войну, – тогда я жил у себя дома». Если вы меня спросите, чем она была ценна для других, так это возможностью восстановить справедливость.

– И удалось? – подняла брови доктор Галл.

– Вовсе нет. Жизнь в дистриктах стала только хуже! – выпалил Сеян.

В классе раздались возмущенные возгласы.

– Ничего себе!

– Вот так сказал!

– Езжай обратно во Второй! Скучать по тебе не станем!

«Теперь он и правда нарывается», – обреченно подумал Кориолан. В то же время он разозлился. Для того чтобы развязать войну, нужны две стороны. Первыми, кстати, начали повстанцы. И он в результате остался сиротой.

Сеян не обращал на одноклассников никакого внимания, пристально глядя на Главного распорядителя Игр.

– А за что любите войну вы, доктор Галл?

Она смерила его долгим взглядом и улыбнулась.

– Я люблю ее за то, что она подтвердила мою правоту.

Директор Хайботтом объявил перерыв на обед прежде, чем кто-нибудь осмелился уточнить, в чем именно заключалась эта правота. Ученики вышли, оставив свои эссе на партах.

На еду им дали полчаса, однако Кориолан ничего с собой не принес, а столовая по воскресеньям не работала. Весь перерыв он провел, растянувшись в тени на парадной лестнице, пока Фест с Иларием Хевенсби, которому досталась девушка из Дистрикта-8, обсуждали стратегию для трибутов женского пола. Кориолан с трудом вспомнил трибута Илария – он видел ее на вокзале в полосатом платье и красном шарфике, и еще она постоянно находилась рядом с Бобином.

– Беда в том, что девушки, в отличие от юношей, не привыкли драться, – заметил Иларий. Хевенсби были очень богаты, примерно, как Сноу перед войной, тем не менее Иларий всегда выглядел довольно невзрачно.

– Ну, не знаю, – протянул Фест. – Думаю, моя Коралл вполне способна составить конкуренцию этим парням.

– А моя – заморыш. – Иларий лениво поковырялся наманикюренными пальцами в сэндвиче с отбивной. – Она зовет себя Воуви. Я пытался подготовить старушку Воуви к интервью, но она полный ноль! Никакой индивидуальности. Спонсоров она не привлекла, поэтому даже если ей удастся скрыться от остальных, кормить ее будет нечем.

– Если выживет, спонсоры найдутся, – заметил Фест.

– Ты меня вообще слушаешь? Драться не умеет, денег на еду для нее нет, потому что членам семей менторов быть спонсорами нельзя, – проныл Иларий. – Надеюсь, она продержится достаточно долго, и я смогу посмотреть в глаза родителям. Им будет ужасно стыдно, если мой трибут не войдет даже в дюжину финалистов.

После обеда Сатирия повела менторов на студию «Новостей Капитолия», чтобы они поближе познакомились с закулисной стороной Голодных игр. Хотя сами распорядители работали в обшарпанных кабинетах, аппаратная выглядела вполне пристойно; впрочем, в итоге она оказалась слишком мала и не смогла вместить всех. Кориолан немного расстроился – он ожидал увидеть нечто более эффектное. Распорядители как ни в чем не бывало обсуждали комментарии менторов и участие спонсоров, радуясь нововведениям этого года. Студия буквально гудела от оживленных голосов, пока операторы проверяли дистанционно управляемые камеры, установленные еще в те времена, когда на арене проводились спортивные мероприятия. Полдюжины сотрудников тестировали малые беспилотники, предназначенные для доставки подарков от спонсоров; аппараты могли переносить по одному предмету за раз и умели распознавать получателя по лицу.

Счастливчик Фликермен, окрыленный успехом предыдущего вечера, стоял в окружении репортеров из «Новостей Капитолия». Увидев, что ему назначено на восемь пятнадцать следующего утра, Кориолан возликовал, пока ведущий не пояснил: «Мы поставили тебя пораньше, чтобы успел выступить. Сам знаешь, твоя девушка мигом сыграет в ящик».

Кориолана словно с размаху ударили в живот. Ливия просто злобствовала, доктор Галл была не в себе, поэтому он с легкостью игнорировал их заявления, что победа Люси Грей не светит. А вот дурацкие слова Счастливчика Фликермена неожиданно задели его за живое. По дороге домой он морально готовился к последней встрече с Люси Грей и размышлял о том, насколько велика вероятность, что завтра в это время она будет мертва. Вчерашняя ревность к ее бывшему и к ошеломительному успеху на сцене испарились. Кориолан чрезвычайно привязался к девушке, которая вошла в его жизнь так неожиданно и с таким шиком. И дело не только в том, что благодаря Люси Грей ему удалось блеснуть в роли ментора. Она притягивала его гораздо сильнее, чем капитолийские девушки. Если она выживет – ах, если бы! – их судьбы соединятся навсегда. К сожалению, несмотря на все свои бодрые заверения, Кориолан знал: шансы не в ее пользу, и чувствовал гнетущую тоску.

Дома он лежал на кровати и страшился момента, когда придется сказать ей «прощай». Ему хотелось подарить Люси Грей что-нибудь красивое в награду за все, что она для него сделала. Она вернула ему чувство собственной значимости. Она дала ему возможность блеснуть перед всем Панемом. Благодаря ей премия лучшего выпускника Академии уже почти у него в кармане. И, разумеется, она спасла ему жизнь. Значит, подарок должен быть особенный. Драгоценный. От него лично. Розы не годятся, ведь их вырастила Мадам-Бабушка. Нужен какой-нибудь предмет, который она возьмет в руки и вспомнит, что не одинока, если на арене придется туго. Изящный шарфик оранжевого цвета, чтобы вплести в прическу? Именная золотая булавка с гравировкой, врученная Кориолану за успехи в учебе? Локон его волос, перевязанный ленточкой? Что может быть более личным?

Внезапно Кориолан разозлился на себя. Какой прок от подарка, если его нельзя использовать для защиты? Да он же думает только о том, чтобы ее труп смотрелся понаряднее! Сможет ли она задушить кого-нибудь шарфиком или заколоть булавкой? Впрочем, оружия на арене будет в избытке, так что дело не в этом.

Кориолан все еще мучился насчет подарка, когда Тигрис позвала его ужинать. Она купила немного рубленой говядины и зажарила четыре котлетки. Ее порция выглядела самой маленькой, однако Кориолан знал, что за готовкой кузина всегда лакомится сырым мясом. Тигрис его обожала и готова была питаться только им, если бы Мадам-Бабушка строго-настрого ей не запретила. Одна котлетка предназначалась Люси Грей. Тигрис разрезала пополам булочку, полила мясо соусом, добавила жареного картофеля и капустного салата. Кориолан отобрал лучшие фрукты и сладости из корзинки с подарками, которую Сатирия принесла ему в больницу. Тигрис постелила льняную салфетку в картонную коробку, украшенную яркими птицами, уложила еду и прикрепила сверху розу из садика Мадам-Бабушки. Кориолан выбрал цветок насыщенного персикового оттенка с малиновыми краешками, потому что весь ее ансамбль обожал яркие цвета, а Люси Грей – особенно.

– Передай, что я болею за нее! – попросила Тигрис.

– Передай ей, – добавила Мадам-Бабушка, – нам очень жаль, что она должна умереть.

После мягкого, прогретого солнцем вечернего воздуха холод Хевенсби-холла напомнил Кориолану семейный склеп Сноу, где покоились его родители. Без учеников и создаваемой ими суеты шаги и вздохи гулко отдавались в опустевшей Академии, придавая и без того мрачному мероприятию загробный колорит. Свет не горел, потому что еще не стемнело, и внутрь проникали лучи заходящего солнца. Эта встреча резко отличалась от предыдущих, которые проходили при ярком свете дня. Оставшиеся менторы стояли на галерее, смотрели сверху на своих собратьев по Играм и молчали.

– Дело в том, – шепотом призналась Лисистрата Кориолану, – что я довольно сильно привязалась к Джессапу. – Она замолчала, поправляя оберточную бумагу на куске запеканки из лапши с сыром. – Он мне жизнь спас.

Кориолан задумался. Лисистрата была к нему ближе всех на арене, когда начали взрываться бомбы. Видела ли она, как Люси Грей спасла его? Не на это ли намекает?

Пробираясь к своему столику, Кориолан заставил себя думать только о хорошем. Что толку тратить оставшееся время на рыдания, если последние десять минут можно посвятить стратегии, которая позволит его трибуту выиграть? К счастью, в этот раз Люси Грей выглядела гораздо лучше, чем на предыдущих встречах. Чистая и ухоженная, в нарядном платье – словно собралась на вечеринку, а не на бойню. При виде коробочки с едой у нее загорелись глаза.

Кориолан поклонился и протянул подношение.

– Я пришел не с пустыми руками.

Люси Грей изящным движением взяла розу и понюхала, потом сорвала лепесток и положила в рот.

– Только сказки на ночь не хватает, – с грустной улыбкой проговорила она. – Какая милая коробочка!

– Тигрис берегла ее для особого случая, – пояснил Кориолан. – Если голодна, то ешь прямо сейчас, пока не остыло.

– С удовольствием. Поем напоследок, как цивилизованный человек. – Люси Грей развернула салфетку и восхитилась содержимым коробочки. – О, какая прелесть!

– Здесь много, можешь и с Джессапом поделиться, – предложил Кориолан. – Хотя вроде бы Лисистрата принесла ему еды.

– Увы, он совсем перестал есть. – Люси Грей бросила на Джессапа встревоженный взгляд. – Нервничает, наверное. Кстати, он и ведет себя странно. Конечно, все мы сейчас несем полнейший бред…

– Например? – спросил Кориолан.

– Например, вчера ночью Рипер извинился за то, что ему придется нас убить, – поделилась Люси Грей. – И обещал загладить свою вину перед нами, когда победит. Собирается отомстить Капитолию, хотя и непонятно, как именно.

Кориолан бросил взгляд на Рипера, который, оказывается, не только отличался физической силой, но и мозги умел пудрить.

– И что вы ему ответили?

– А что тут ответишь? Джессап плюнул ему в лицо. Я сказала, что игра не кончена, пока не пропоет сойка-пересмешница, однако он меня не понял. Наверное, ему так легче. Мы все немного не в себе. Прощаться с жизнью нелегко… – Нижняя губа девушки задрожала, и Люси Грей отодвинула сэндвич в сторону, даже не откусив.

Почувствовав, что беседа принимает мрачный оборот, Кориолан направил ее в другое русло.

– К счастью, тебе и не придется. Представляешь, ты заработала подарков в три раза больше, чем все остальные!

Люси Грей удивленно вздернула брови.

– В три раза?!

– Да! Ты непременно победишь! Я все продумал. Как только ударят в гонг, беги. Беги изо всех сил! Заберись на трибуны. Найди хорошее укрытие. Я буду посылать тебе еду. Главное – продержись до тех пор, пока остальные не перебьют друг друга или не умрут с голоду. У тебя все получится!

– Думаешь? Знаю, я заставила тебя поверить в мои силы, и вот вчера ночью я представила, что ждет меня на арене. Бежать особо некуда. Кругом оружие. Рипер, готовый убивать всех подряд. Хотя днем все кажется не таким безнадежным, с наступлением темноты становится очень страшно… – Внезапно по ее лицу покатились слезы. Люси Грей впервые не смогла их сдержать. На помосте, когда ее ударил мэр, или когда Кориолан принес ей хлебный пудинг, она едва не заплакала, однако справилась. Теперь же плотину прорвало.

При виде ее беспомощности у Кориолана защемило в груди, и он ощутил, насколько беспомощен сам.

– Эх, Люси Грей…

– Не хочу умирать, – прошептала она.

Кориолан утер с ее лица слезы.

– Я не дам тебе умереть! – Люси Грей всхлипнула. – Слышишь, я не дам тебе умереть!

– А стоило бы. От меня одни неприятности, – с трудом проговорила она. – Я только и делаю, что подвергаю тебя опасности и ем твою еду. И с балладой не угодила! Завтра ты от меня избавишься.

– Завтра я с ума сойду! Люси Грей Бэйрд, помнишь мои слова о том, что ты нужна мне? Тогда я говорил про тебя не как про трибута. Я имел в виду тебя как человека, как моего друга, как мою… – Как это называется? Возлюбленная? Девушка? Кориолан был не вправе претендовать ни на что, кроме банальной влюбленности, которая к тому же могла оказаться неразделенной. Впрочем, что ему терять? – Твоя баллада заставила меня ревновать, ведь я хотел, чтобы ты думала обо мне, а не о каком-то парне из прошлого. Глупо, знаю. Ты – невероятная! Правда! Ты уникальна во всех отношениях! И я… – Глаза его наполнились слезами, но ему кое-как удалось проморгаться. Он должен быть сильным, ради них обоих. – И я не хочу тебя потерять. Я отказываюсь тебя терять! Прошу, не плачь.

– Прости! Прости! Я не буду. Просто мне так одиноко, – призналась она.

– Ты не одна. – Кориолан взял ее за руку. – И на арене тоже будешь не одна – мы будем вместе! Я буду с тобой каждый миг. Я глаз с тебя не сведу. Люси Грей, мы победим. Обещаю!

Люси Грей вцепилась в его руку.

– Тебя послушать, и все кажется возможным.

– Не просто возможным, – заверил он, – а вполне вероятным. Если будешь следовать нашему плану, то победа неизбежна!

– Ты правда в это веришь? – спросила Люси Грей, вглядываясь в его лицо. – Если да, то я точно справлюсь.

К счастью, Кориолан подготовился заранее. Он еще сомневался, учитывая возможный риск, но не мог оставить ее без поддержки. Это был вопрос чести. Девушка принадлежала ему, она спасла его от смерти, и теперь он должен сделать все, чтобы ее спасти.

– Послушай! Ты меня слышишь? – Хотя Люси Грей все еще плакала, рыдания постепенно перешли в тихие прерывистые всхлипы. – Моя мать оставила мне кое-что перед смертью. Это мое самое большое сокровище. Возьми его с собой на арену, и оно принесет тебе удачу. Учти, я отдаю его на время, потом заберу. Иначе никак! – Кориолан полез в карман, что-то достал и протянул Люси Грей. На ладони, сверкая в лучах заходящего солнца, лежала серебряная пудреница его матери.

При виде нее Люси Грей изумленно открыла рот, хотя впечатлить ее было не так-то легко. Она дотронулась до изящно выгравированной на крышке розы, погладила старинное серебро и с сожалением отдернула руку.

– Нет, я не возьму. Она слишком прекрасна! Спасибо, что предложил, Кориолан.

– Уверена? – спросил он, поддразнивая ее, нажал на кнопочку и протянул пудреницу так, чтобы девушка увидела свое отражение в зеркальце.

Люси Грей глубоко вздохнула и рассмеялась.

– Ну вот, теперь ты играешь на моей слабости. – И это было правдой. Она всегда относилась к своей внешности внимательно. Без лишней суеты, и в то же время заботилась о том, как выглядит. Люси Грей заметила под зеркальцем пустоту, хотя всего час назад там находился ароматный порошок. – Здесь была пудра?

– Да, но… – начал Кориолан и умолк. Если он скажет, то пути назад уже не будет. С другой стороны, если не скажет, то может потерять ее навсегда. Он понизил голос до шепота: – Я подумал, у тебя найдется, что туда насыпать.