Назову своей Кистяева Марина
– А если отец не пустит? – спросила Шура Лёшу.
– Не пустит, сам уеду, – угрюмо ответил тот. – Без благословения обойдусь.
Шура посмотрела на приятеля, пожалуй, действительно обойдётся. Шура не смогла бы. Страшно. Поделись она сомнениями с подружками из колледжа – не поймут. Сельские на смех поднимут, поэтому мысли свои Шура держала при себе. Правильно мама говорила: «Подушка – лучшая подружка». Молчи!
– Бог даст, вернёшься, – произнесла она принятую у них поговорку.
Случается, что возвращаются к истокам, к истинной христианской, русской вере. Калугины Михаил и Фёдор, например, вернулись. Значит, и Лёша сможет, если уедет, конечно же.
– Скупаться бы, – задумчиво посмотрела на воду Шура.
– Давай, – согласился Лёша. – Я посторожу, иди. Мало ли. – Он недвусмысленно намекнул на то, что вечером девушке лучше одной вдоль кустов не ходить.
Половина сельских мужиков напилась в честь выходного, лучше не дразнить судьбу. Вчера от реки характерные крики раздавались, никто не сомневался, что надругались над какой-то несчастной, а утром – шито-крыто, тишина. Все слышали, никто не видел, только сплетни стали разбегаться, как круги на воде.
– Ладно, – тут же согласилась Шура.
Скинула лёгкое платье, оставшись в простом раздельном купальнике, отправилась в реку. Хорошо-то как! Последние недели стояли тёплые, вода в реке к вечеру прогревалась, как парное молоко. Долго торчать в воде не стала, неудобно задерживать Лёшу. Быстро выскочила, поблагодарила, выжимая волосы, в ответ получила сдержанный кивок.
Лёша поспешил домой, Шура за ним вдоль петляющей тропинки. Вскоре приятель скрылся из вида. Шаги у Калугина широченные, Шуре, как кенгуру надо прыгать, чтобы наравне с ним передвигаться. Замешкалась, платье к влажному телу прилипало, осталась одна. Ничего страшного, рядом пирс с лодками, здесь люди часто проходят, вряд ли вчерашнее случилось на протоптанной тропе, скорее всего – где-нибудь подальше, в укромном углу, как «наше место».
Замерла от странного звука… Вернее, звук-то был понятным. Что не ясного в женских стонах удовольствия? Шура, хоть и опасалась жить без родительского благословения, дурочкой не была. Откуда дети берутся, знала, как и то, как их делают.
Испугалась, попятилась. Не похоже на произошедшее накануне, но кто знает, что на самом деле случилось. Вдруг начиналось так же… по доброй воле, после же все слышали, что было. Или попалась под руку такая, как Шура, мимо бежавшая.
Шура бочком стала отдаляться от звуков, ей казалось – дальше и дальше. Ступила вперёд, обогнув гладкое бревно, и увидела их. Женщина оседлала мужчину, он целовал её, водил губами по шее и ниже, сдавливал под платьем, тяжело, отрывисто дышал, она протяжно, глубоко стонала, позволяя себя не только целовать.
Шура отпрянула, рванула в сторону заросшей тропы, не дыша добежала до схода к протоптанной дорожке, ведущей от главной улицы к пирсу. Не остановилась, пока не хлопнула за спиной калитка родного дома.
Половину ночи не спала, чудилось, что кто-то бродит под окнами, скребётся в двери, а когда все-таки проваливалась в поверхностный, болезненный сон, снились двое у реки. Руки мужчины, нырнувшие вниз горловины женского платья, женские ладони на широких плечах. Стоны… такие… настоящие.
Хотелось так же, чтобы стоны неприкрытого удовольствия сами по себе вылетали изо рта, руки скользили по крепким мужским плечам. Всю ночь мерещились звуки подслушанного удовольствия, перед глазами стояла увиденная картина. Ни уснуть, ни покоя не найти! Мучение какое-то!
Утром отец хмуро оглядел Шуру, посетовал, что та бледная, синяки под глазами, всю ночь по дому бродила, ни сама не выспалась, ни ему не дала. Оставалось лишь согласно кивать, вздыхать, отгонять невольные мысли, воспоминания о мужских руках на женском теле. Да чтоб он провалился, мужик этот!
– Где вчера задержалась? – хмуро спросил отец.
– На работе, – соврала Шура.
– Я ходил в библиотеку, закрыто было, – зыркнул отец, Шуре стало страшно.
– Значит, разминулись, – тут же нашлась она.
– Значит, – задумчиво протянул в ответ отец. – У реки снова крики слыхали… Не ходи туда, поняла меня?!
– Хорошо, – быстро согласилась Шура.
Отец ушёл, Шура занялась домашними делами, отгоняя мысли о вчерашней паре. Сколько можно думать, уже низ живота тянет – такое случалось, только как быстро накатывало, так же мгновенно отпускало, сейчас же…
Может дать согласие Серёге Дружинину? Блуд – грех, а то, что в голову лезет, не давая соображать, заставляя сжимать ноги, ища высвобождение – не блуд разве?
И словно мало ей, по пути в райцентр столкнулась с Калугиным Фёдором. Он выручил, и в другое время Шура несказанно радовалась бы, а сейчас заморозилась, могла только дышать через раз и не пятится, как рак-отшельник, пытаясь убежать.
Сначала ничего не заподозрила. Увидела, что Фёдор не один, поняла, что рядом брат, который приехал жениться – Игнат Степанович, – когда же тот спиной повернулся, едва чувств не лишилась. Дело не в размахе плеч, тренированных руках, которые обтягивала ткань спортивной футболки, а в небольшой надписи сверху, на спине этой самой футболки: Rееbok, с примостившимся ниже логотипом.
На вчерашнем незнакомце была такая же, только другого цвета. Совпадение? Нет! Не покупают местные брендовые вещи. Две-три тысячи рублей всегда найдётся куда потратить, на тряпку с логотипом никто деньги выбрасывать не станет.
Начали складываться последние события, как кирпичи при строительстве дома, один к одному, ровной линейкой. Игнат приехал, в тот же вечер слышали женские истошные крики у реки. Наутро тишина, несмотря на то, что в Кандалах известно всё про всех. На одном конце чихнёшь, с другого «Будь здоров» прилетит. Вчера история повторилась, Игнат точно у реки был. Не один!
Почему женщина боится огласки понятно, любая бы молчала, чтобы в глазах односельчан виноватой не остаться. Отчего не нашлось ни одного свидетеля – стало ясно в машине Фёдора. Кто в своём уме на Калугина покажет?
Несколько дней у реки было тихо, люди разное болтали, в основном о предстоящей свадьбе брата Калугина. Насколько повезло Любе, особенно её родне. Рассказывали, где молодые жить будут, какие деньжищи и привилегии в одночасье свалились на Любашку Барханову. Не смотри, что не молоденькая, замужем побывала, ребёнка природила, извернулась девка, раздраконила, умаслила мужика. Сходились на народной мудрости, кто именно счастья не минует.
При случайной встрече с Игнатом Шуре становилась не по себе, особенно от следов «умасливания» на его шее, но чаще не вспоминала о нём. Он непотребства совершал у реки в те два дня или нет – безразлично. Если он, выходит, кричавшая женщина – Люба. Диковатые развлечения для Шуры, только, что она в этом понимала? Теорию она знала, а на практике, когда невмоготу стало, с собственным телом совладать не сумела.
А потом всё закружилось, словно на аттракционе «Сюрприз», который каждое лето в райцентр привозил «Луна-парк», рабочие устанавливали старые аттракционы, среди них был и «Сюрприз». Шура единственный раз прокатилась, больше в ту сторону не смотрела. Перед глазами крутилось-вертелось до тошноты, железо издавало жуткий звук, будто вот-вот развалится, погребёт отдыхающих под грудами искорёженного металла.
Сначала она отправилась к Дружинину. Сама! Сколько можно терпеть, в девушках сидеть. Грех, не грех, блуд или не блуд – Господь разберётся. Человеку всё равно не спастись, слишком много вокруг соблазнов.
– Я и жениться могу, – сказал Сергей Дружинин, окинув Шуру плотоядным взглядом.
Он давно за ней ухаживал, кругами ходил, Шура отказывала. Не нравился, несмотря на приятную внешность. Мало иметь выразительные глаза, атлетическое телосложенияе, нужно ещё что-то… Любовь, наверное.
– Ладно, – спокойно ответила она.
Хорошо, что может жениться. Падать ниже, чем она собралась, не хотелось. Дружинины – семья крепкая, из старообрядцев. Отец лесом занимался, Шура подозревала, что незаконное творит, но не её дело. Мать детей вырастила, теперь за внуками присматривает. Хорошая семья, понятная. К мужу привыкнуть можно… Бог позволит, и полюбить.
Зашли в дом, когда отца не было, ушёл по делам. Шура расправила кровать, вздохнула, встала столбом рядом с Сергеем, ожидая его действий. Губы накрыл чужой рот, Шуру передёрнуло, однако, стерпела. Отвечать – не отвечала, от одной мысли об ответе становилось дурно, к подкатывающему страху прибавлялась тошнота.
Серёжа быстро уложил Шуру на кровать, завалился сверху всем телом, упёрся носом в шею, начал громко, влажно, надрывно дышать. Прислушалась к себе: пока губы к лицу не тянет, вроде приятно. Зажмурилась, невольно сжалась, когда горячие ладони забрались под платье – ледяные, колкие мурашки проскочили от поясницы вниз. Ужасно. Всё происходящее было ужасным, отвратительным, гадким. Тяжесть сверху, ёрзанье чужих рук по её несчастному телу. Разгорячённое дыхание прямо в ухо особенно раздражало. Она не могла вывернуться, оттолкнуть, отпрянуть сама.
Помимо страха появилось понимание, что блуд – действительно грех. Чем ещё назвать то отвратное, пугающее, противное, жуткое, вызывающее тошноту, что чувствовала Шура?!
С огромным трудом она вывернулась, пища как мышонок:
– Нет, нет, нет!
Сергей спешно встал, одернул рубашку, тяжело задышал, посмотрел исподлобья.
– Нет? – повторил он.
– Нет.
– Чего тогда звала?
– Я… – Что ответишь? – Иди домой, Сергей. Пожалуйста…
Тот ушёл, злобно зыркнув. Шура пила воду, клацая зубами о край чашки, никак не могла прийти в себя. Руки тряслись как в лихорадке, дышать стало больно, хотелось выть от накатывающего отчаяния. Что она натворила? Что?!
На пороге появился отец, посмотрел на Шуру, сжал челюсти так, что стало страшно – зубы раскрошит.
– Есть грех на тебе? – рявкнул он. – Блудила? Блудила, спрашиваю?!
– Есть… – затряслась Шура. – Б-б-б-л-луди-и-ила…
Достаточно одного взгляда на помятую постель, чтобы понять, где именно грешила. В родительском доме, под образами. Ей не жить… Не жить!
Александр Ермолин отличался жёстким нравом, слова доброго за всю жизнь не сказал ни односельчанам, ни жене, ни детям, благо наказывал редко, всегда за дело, особенно, когда его ослушивались.
Шуре реже всех доставалось, всё-таки младшая, отцовская любимица, названная в честь него. За всю жизнь пару раз всего отшлёпал, чаще в подпол закидывал, как щенка, наказывая, чтобы молилась, просила у Господа спасения. Она молилась, усердно, искренне, от всей души. Разве можно сравнивать детское непослушание с тем, что произошло сегодня. В отцовском доме!
Боли Шура не чувствовала, скорей всего, отец отчаянно не бил, контролировал силу, иначе убил бы, настолько зол был. Когда Шура влетела в холодный подпол единственное, что ощутила – облегчение. Боль на голове – в подвал тащил за косу, – и жар на пятой точке, на хлёсткие удары отец не поскупился.
Не прошло и часа – она всё это время не вставала с коленей, – как Шура услышала голос Фёдора Калугина. Напряглась, обратилась в слух, обомлела. Выходит, про неё с Лёшкой говорят? Видели их у реки в тот вечер, когда женские стоны на всю округу раздавались? Что это она кричала, стонала? Она с… Лёшкой Калугиным? Разве может двадцатилетний Лёшка заставить её так стонать, если двадцативосьмилетний Дружинин только перепугать сумел? Да и какой насильник из Лёшки-то, с его детскими планами уехать в Москву?
Не успела Шура переварить информацию, что опозорена Лёшей, как обрушилась следующая новость. Зачем Игнату Степановичу её в жёны брать? Она не Люба Барханова, «умасливать» не умеет. К тому же, выходит, после родного племянника берёт…
Ох, мамочка, мамочка, почему ты так рано умерла, зачем отца послушала, не стала врачей вызывать, Женю прогнала, когда та приехала? Что теперь Шуре делать, как во всём разобраться? А Настя? Настя… Что теперь будет с Настей? С отцом, с Женей, с сыночком её?
Единственное, что поняла Шура сразу – надо соглашаться. На всё! На замужество, сожительство, блуд при всём частном народе. Что на уме у Игната неизвестно, для чего ему Шура непонятно, только Лёша говорил, он полковник ФСБ, вместе с отцом генералом – пуще всех известных бесов опасен.
Если они вообще существуют, бесы эти. Всю жизнь Шуру ими пугали, в итоге сплетни, которые в прямом смысле могут её убить, распускают люди. За волосы оттаскал, отлупил человек. До смерти пугают тоже люди – у Калугиных ни рогов, ни хвоста, ни копыт, а страшно так, что колени подкашиваются. Бесы преисподнюю не покидают, людей боятся.
Она стерпит, приноровится, приспособится. Игнат – не бес, значит, договариваться умеет. Хочет в жёны взять – пусть берёт.
Легко сказать «пусть берёт», легко подумать, представить, успеть пофантазировать во время поцелуя с мужем. На деле Шура стояла в дверях номера, где должна была состояться брачная ночь. Теребила в руках подол шёлковой сорочки – подарка Жени, – смотрела на мужа, который сидел на краю кровати, вытянув и расставив ноги в брюках, руками уперевшись в белое покрывало. Внимательно смотрел на молодую жену, словно оценивал. Впрочем, действительно оценивал. В таком виде – в шёлке, едва доходящем до середины бёдер, без бюстгальтера под одеждой, он Шуру ещё не видел.
Шура же думала о том, насколько ужасно это будет. Воспоминания о навалившемся сверху Дружинине накатывали тошнотворной стеной, стерев то томительное, сладкое чувство, которое изводило её, толкнув в противные объятья.
Это будет так же душно, тяжело, гадко? Игнат ей так же будет дышать в ухо, вдавливать до боли в простыню, заставлять сжиматься от желания вскочить, смыть с себя чужое дыхание, пот, следы рук на теле. Или это будет ещё хуже?
Вот она – Шура Ермолина, теперь Александра Калугина, сказавшая «да» перед богом и людьми. Вот он – Игнат Калугин, её муж. Какого Бог послал, с тем и будет жить, того и полюбит. А раз так, делать нечего.
Шура отступила от двери, вздохнула и сняла сорочку.
Глава 12
Игнат ступил босыми ногами на газон турбазы. Ходить по траве не лучшая идея – отдыхающие, перебрав со спиртным, могли оставить любой «сюрприз». И всё же охладиться не помешает, остудить кровь, которая сначала ударила ниже пояса, а после, почти мгновенно, в голову.
Женился, молодец! Оторвал приз «счастливчик года»! Суперприз на барабане жизни Калугина Игната Степановича!
А ведь он и правда решил на несколько минут, что схватил удачу за хвост. Молодая, красивая, невинная жена, как в сказке. Царевна-Лебедь!
Когда Шура сделала шаг в комнату, скинув белую тряпку со своего тела, Игнат на мгновение зажмурился. Женскими прелестями его сложно удивить. Он питал слабость к женскому полу, имел обширный выбор, всегда отдавал предпочтения красивым – таким, чтобы кровь бурлила, в висках стучало от желания заполучить. Серые мышки очаровательны в своей простоте, пару раз он увлекался, однако интерес быстро пропадал, взгляд сам устремлялся к сочным красавицам.
Шура и оказалась красавицей, самой настоящей, без капли искусственности: стройные ноги заканчивались аккуратными ступнями, крутой изгиб бёдер переходил в нереально тонкую талию, что подчёркивала идеальной формы грудь. Никакого намёка на девчачью неуклюжесть, без топорного очарования юности, лишь женственность, граничащая с пороком. И эта светлая, молочного цвета кожа, изящная шея, вспыхнувшие щёки. Как же ты умудрялась всё это прятать, Шура?
Игнат сам подошёл к жене, она застыла соляным столбом, после того, как сделала свой шаг. Всё правильно, он старше, мужчина, ему и карты в руки. Дотронулся до ладони, привычно перебрал тонкие пальцы, поднёс к губам, поцеловал каждый, особенно остановился на безымянном, с простым колечком, которое, не прошло и суток, надел своей жене, услышав однозначное «да».
Сейчас ему было необходимо услышать такое же уверенное «да». Он подвёл Шуру к постели, сдерживая собственное желание подхватить обалденную фигуру, принадлежащую ему по праву, опустить на простыни, вдавить в своё тело, окунуться в наслаждение, вожделение, похоть. Игнат оставил лёгкий, больше похожий на дыхание, поцелуй на губах, неспешно притянул к себе Шуру, обхватив тонкую талию, почувствовав ладонью пылающую кожу – словно ожог. Безумие какое-то, колдовство! Он и забыл, что женщину можно настолько желать, безумно хотеть до помутнения рассудка.
Опустил губы к шее, вдыхая, как наркоман дозу, цветочную смесь от тонкой, шёлковой кожи, притронулся языком, где бьётся синяя венка, отмечая захлёбывающееся сердцебиение. Страшно тебе, девочка? Ничего, страх улетучится, а удовольствие останется. Он сделает всё что угодно, чтобы первая ночь была пропитана им, больше возможного сделает.
Поднял взгляд к лицу Шуры, чтобы сказать ей это, и застыл, разглядывая увиденное. Первобытный ужас – вот что было написано на мертвецки-бледном лице. Это не было страхом первой близости, не было испугом, замешательством, болезненным стыдом, нет. Одно неосторожное движение, колебание воздуха, и Шура попросту захлебнулась бы в панической атаке.
– Шура, – позвал он тихо. – Посмотри на меня, пожалуйста.
Она подняла взгляд, тот почему-то уставился на острый подбородок.
– Ложись отдыхать, девочка, ты устала, – шепнул Игнат, отступая на полшага, давая возможность сесть на кровать.
– Но ведь…
– Ложись, – повторил он. – Не хочу чувствовать себя насильником.
– Но… не… – промямлила Шура, со страхом смотря на мужа, которого выворачивало наизнанку от этого взгляда.
– Ложись, – повторил он.
Надавил на плечи, усадил на край кровати, дёрнул простыню, накинул на девичьи плечи, закутал до соблазнительных ключиц, развернулся на месте, не оборачиваясь, вышел. Связался чёрт с ребёнком!
Что теперь прикажите делать с этим ценным призом? Нет, чтобы сказать: «нет, не хочу», «давай сначала познакомимся поближе», «соблазните меня, товарищ полковник», ставшее притчей во языцех «голова болит», «пойди в зад!», наконец. Но она вознамерилась терпеть. Зоя Космодемьянская перед лицом врага, твою мать!
Добрался до беседки, шлёпнулся на лавку, пошарил по карманам, зная, что сигарет с собой нет. Вдруг Дед Мороз расщедрился настолько, что вместе с женой готовой-всё-стерпеть подарит и пару затяжек. Никотин ему сейчас определённо нужнее.
– Что-то быстро ты управился с молодой женой, – услышал Игнат насмешливый голос за спиной. Олег. Извечный балагур. Калугин во всей красе и стати.
– Возраст уже не тот, братец? – усмехнулся он по-доброму.
– Ага, первые признаки старческого маразма, простатит, – в тон ответил Игнат, кинув взгляд на подошедшего Фёдора.
– Всё нормально? – Фёдор нахмурился, оглядел брата с головы до босых ног.
– Отлично всё. – А что ответишь? Что женился сгоряча на выпускнице средней группы детского сада, не подумав, а теперь не знает, как из этой истории выпутаться? Сомнительное признание после нескольких часов брака. – Спит.
– Заездил, – позубоскалил Олег, за что тут же получил увесистую оплеуху от Фёдора, закатил демонстративно глаза, изображая праведное возмущение, за что ещё разок прилетело.
– Курить есть? – спросил Игнат Олега, игнорируя присутствие Фёдора. Не до реверансов.
– На. – Олег протянул пачку брату, точно так же, не обращая внимания на старшего.
Фёдор в сторону не отошёл, остался рядом с дымящими. С невозмутимым видом таращился в ночное небо, мерно покачивая бородой-лопатой. Через пару минут Олег встал, озвучил благовидный предлог, поспешил за стайкой девчонок-студенток, похожих на говорливых синичек, что-то празднующих здесь же, на базе отдыха.
– Когда уймётся? – покачал головой вслед брату Фёдор.
– Пусть, – махнул рукой Игнат.
– Что произошло? – повторил Фёдор свой вопрос.
– Я женился. – Игнат выставил вперёд руку, уставился на кольцо на безымянном пальце, не веря самому себе. Женился. Не жилось спокойно, не спалось вольготно в женских постелях… – Я женился на ребёнке, Федь!
– Молодость – недостаток, который быстро проходит, – изрёк Фёдор прописную истину. – Шура всё-таки не ребёнок, хотя… – он бросил быстрый, сочувствующий взгляд на брата, невольно подтверждая сонмы сомнений, крутящихся в голове Игната. – Всякому мужу глава Христос, жене глава – муж, а Христу глава – Бог.
– Это всё решает, – кивнул Игнат.
Он, значит, глава над Шурой, именно это она и продемонстрировала всем своим бледным, дрожащим видом.
– Осталось что выпить? – перевёл тему Игнат.
Ни с кем не станет он обсуждать интимное, касающееся только его и Шуры. Ни с братом, ни с отцом, ни с наставником, ни с Богом, ни с бесом. Вот выпить действительно не помешало бы, и окунуться в ледяную воду. Организм успел остыть, мысли же крутились вокруг шикарного тела молодой жены. Он, конечно, глава жене, настоит – та покорно подчинится, только вертел он на органе такую покорность.
– Осталось, – кивнул Фёдор. – Пойдём.
Посидели, выпили молча, как на похоронах, помянули беззаботные денёчки Игната. Фёдор скоро засобирался домой, родители и дети уехали раньше, к нему присоединился Михаил с семьёй, Олег пропал в дебрях страсти, ждать не стали. Явится сам, под утро.
Вот и отгремела, отплясала свадьба, Игнат Степанович. С совершением чина брачного молитвословия, благословением родителей, банкетом, танцем новобрачных, тортом в центре зала. Не хватало малости – фейерверка в честь молодожёнов и – ах, да, брачной ночи. Всех уважил, всем сделал хорошо, себя забыл.
Игнат поплёлся в номер для новобрачных, встал в дверях, запустил линию света в затемнённую комнату, прислушался к тихому сопению на кровати. Подошёл, посмотрел сверху вниз на вытянувшуюся оловянным солдатиком жену, которая безуспешно делала вид, что спала. Разделся до трусов, лёг рядом. Мог бы на коврике у двери, предпочёл с женой. Тяжело выдохнул и на удивление быстро уснул.
Утро встретило ставшим привычным гомоном птиц из окна. Шура спала, уткнувшись носом в стену, будить жалко, но надо в Кандалы, после обеда на вокзал. Возвращаться к привычной жизни, насколько это возможно в новом статусе…
– Шура, просыпайся, – прошептал он.
Та мгновенно подскочила, её пошатнуло из стороны в сторону, уставилась сонными, перепуганными глазами, заставляя Игната растечься в иррациональной, неуместной улыбке.
– Пора домой, – кашлянув, сказал он.
– Я сейчас, – подпрыгнула Шура, прижимая к груди простынь, пытаясь закутаться в неё, как в тогу.
– Не торопись, – потянулся он, неспешно оделся, благо успел воспользоваться душем, переодеться в свежее, и указал на часы: – Душ в твоём распоряжении, у тебя сорок минут.
– Сорок, – кивнула Шура. – Поняла.
И тут же рванула в совмещённый санузел, вызвав ещё одну улыбку Игната.
Давно тебе стали доставлять удовольствие нимфетки, Калугин?
Почему же нимфетка? – ответил сам себе. – Взрослая женщина, почти двадцати трёх лет от роду, жена полковника ФСБ, между прочим – статусная красотка.
Завтракали, а заодно и прощались в доме Фёдора, пришёл Михаил с семьёй, примчался Олег, воспользовавшись службой такси при базе, заглядывали любопытные соседи, бросая изучающе взгляды на Шуру, заставляя её то болезненно краснеть, то бледнеть, прятаться за спину Игната. Калугины делали вид, что ничего особенного не происходит, собственно, ничего и не происходило. Просто появился ещё один член семьи – Александра. А что выглядит немного помятой, будто пристыженной, то понятно – детей Бог даёт, только без участия мужа не обойтись.
Поехали к Ермолиным, где у калитки топталась Настя, а рядом с ней Женя – ждали сестру. Настя просканировала внешний вид Шуры, кинув прищуренный, недовольный взгляд на Игната. Женя бросилась обниматься, плакать, вскоре рядом ревела Настя, через несколько секунд слезы потекли из зелёных глаз Шуры.
– Чего сырость развели? – окрикнул с крыльца Ермолин. – Проходь в дом.
Игнат прошёл за сёстрами, спрашивать разрешения не стал. В большой комнате, где происходило «сватовство», стоял совсем небольшой чемодан и пластиковый органайзер для рукоделия. Невелико приданное.
– Можно? – Шура показала взглядом на органайзер.
– Боюсь, разобьют при транспортировке, – Игнат покрутил хилую конструкцию с надписью «Made in China» и ободряюще улыбнулся. – Придумаем, что-нибудь.
Он взял чемодан, вышел за порог, оставляя семейство наедине.
С тестем попрощался коротко, благословения ждать не стал. У родного отца не просит, Ермолинское ему тем более ненужно. Отдал дочь за первого встречного, первый встречный взял, возвращать не собирается. Назвал своей – не откажется.
На вокзале не обошлось без слёз, разрыдалась Даша, следом Маша, отчего-то пустила слезу мама, отец предостерегающе кашлянул, вызвав лишь приступ плача у Полины. Забирались в вагон всем селом, плача, смеясь, толкаясь, по Калугински шумно, потом вышли все, кроме Игната и Шуры, оставив наедине в вагоне СВ. Ехать всего ничего, но Игнат предпочёл комфорт, намаются ещё в ожидании самолёта, при перелёте.
Поезд набрал скорость, Шура оторвала взгляд от пролетающих за окном деревьев, которые прятали где-то там, за сотню-другую километров, её отчий дом, родную семью, могилу матери. Тяжело, обречённо вздохнула, поправила в который раз косынку на голове – видно, кусок ткани раздражал её до скрипа зубов.
– Тебе необязательно это носить, – показал Игнат рукой на косынку. – Сними, если хочешь.
– Можно? – с надеждой пискнула Шура.
– Прости, наверное, нужно было сразу это обговорить. – Игнат запустил пятерню в голову, взлохматил волосы, почесал затылок.
Брачная ночь, обручальные кольца, невинность, органайзер для рукоделия – всё это хорошо, но есть основополагающая вещь для их брака. Вера. Он женился на «своей», её выдали за «своего», а не за погоны – в последнем сомневаться не приходилось. Ермолин отказал бы, будь Игнат хоть главой мирового правительства, но не приверженцам старой, истиной веры.
– Я живу в миру, обычной мирской жизнью, заботами. Мне бы хотелось, чтобы ты вела такой же образ жизни. Понимаешь меня?
Шура неуверенно кивнула.
– Я могу молиться? – уточнила она.
Игнату захотелось удариться лбом о стекло. С другой стороны, хорошо, что спрашивает, уточняет, ведёт диалог. Хорошо же?
– Третья статья конституции гарантирует право на свободу совести и вероисповедания, – улыбнулся он. – Кто я такой, чтобы спорить с конституцией, Шура? Ты можешь молиться, поститься, но не жди от меня этого. Ты можешь ходить в платке, если тебе хочется, если нет – не ходи. Поступай так, как комфортно тебе, а не мне.
– Но если ты будешь недоволен?..
– Тогда я сообщу тебе, – улыбнулся Игнат, протянул руку, взял озябшую ступню Шуру, помассировал немного. – Давай вторую лапку, погрею.
Шура удивлённо, но согласно протянула ногу, через минуту прикрыла глаза от удовольствия. Что ж, вот и получен ответ, что делать с суперпризом, выхваченном в сибирском селе. Ухаживать, оказывать знаки внимания, вести себя так, словно хочешь завоевать понравившуюся женщину. Впрочем, никаких «словно», Игнат захотел завоевать эту девочку.
Перелёт прошёл без происшествий, Шура, конечно, ошарашенно смотрела по сторонам, опасалась выпустить из вида Игната, что ему, самым удивительным образом, нравилось, но в целом держалась молодцом, быстро ориентировалась, не отставала, бойко протягивала документы, сдержанно радовалась возможности вытянуть ноги в бизнес-классе, невозмутимо ела то, что подали вежливые стюарды.
Замешкалась лишь когда остановился встречающий Игната автомобиль, и водитель-идиот гаркнул приветствие, как при построении. Озадаченно, стараясь скрыть боязливость, обернулась на мужа, тот открыл дверь, показал взглядом, чтобы не думала долго, забиралась в салон.
– Привыкай к привилегиям, – шепнул Игнат, ободряюще, почти по-дружески обнял жену. – Ты теперь жена полковника ФСБ.
– Спасибо, – ляпнула Шура, нервно облизав губы. Игнат оценил, что «Спаси Христос» она проглотила.
– Обращайтесь, – рассмеялся он.
Он уже было подумал, что всё случится этой ночью, вернее, под утро, только у судьбы, которой самым естественным образом было начхать на планы Игната, оказались свои планы. И начальству навалено на планы подчинённого. Родина сказала, офицер взял под козырёк.
– Как – улетаешь? – моргала Шура, смотря во все глаза на Игната.
– Всего на неделю, – успокоил он.
– Это ведь неопасно? Нет?
– Конечно, нет, – ничуть не солгал Игнат.
Рядовые квалификационные испытания в Ставрополе, на которых он не должен был присутствовать, но в итоге попал, потому что подполковник Буравин свалился с детской болячкой – ветрянкой. Хорошо хоть, не с диареей, второй раз профукать собственную брачную ночь из-за поноса Буравина – слишком обидная насмешка судьбы.
– Давай, быстро покажу, что здесь и как, – сказал Игнат, включая свет в ванной комнате. – Это ванна, здесь туалет, тут, – он прошёл дальше по широкому коридору, открыл точно такую же дверь, как и во всей квартире, – что-то типа прачечной, – пробежался взглядам по полкам, где стояли какие-то порошки, гели, всей этой красотой заведовала приходящая домработница, а н предпочитал не вмешиваться. – Это газовая плита с электроподжигом, нажимаешь кнопку и…
– Игнат, – выдернула его из увлекательнейшей экскурсии по собственной квартире Шура. – Я знаю, что такое электроподжиг, я видела унитаз своими глазами, представляешь! А ещё я умею пользоваться стиральной, посудомоечной и кофе-машиной. Я только этого шайтан-аппарата боюсь, – показала она мультиварку и засмеялась. – Я с девятого класса жила в общежитии, потом мы снимали квартиру на шестерых, зато отдельную и со всеми удобствами. Я не дикая, правда.
– Прости, – засмеялся Игнат. – Простишь?
– Прощу, – кивнула она, дёрнулась было, но застыла, словно на стену со всего маха наткнулась.
– Поцелуешь? – попросил Игнат, подставляя щёку. Жена поцеловала, опалив горячим дыханием ухо. – Обустраивайся, – сказал он в дверях и рванул исполнять долг перед Родиной.
Глава 13
Уже месяц Шура была замужем и жила в огромной, благоустроенной квартире на седьмом этаже закрытого жилого комплекса. От всего происходящего шла кругом голова, иногда тряслись поджилки, накатывала паника. Это не её жизнь, не Шуры Ермолиной!
В день приезда, когда за Игнатом закрылась дверь, Шура даже примерно не представляла, что ей ожидать от дальнейшей жизни. Побрела на кухню, села на стул, уставилась на глянцевую поверхность кухонного гарнитура, совершенно не понимая, что делать прямо сейчас. Наверное, разобрать свой чемодан, сумку Игната, поужинать, лечь спать? Или…
От хаотичных, прыгающих, как мошки, мыслей оторвало несколько сообщений подряд. Все от мужа. От собственного нового статуса, понимания, что практически незнакомый мужчина – её муж, брала оторопь. Радовало одно – кажется, Игнат не злой, впрочем, никакой уверенности в этом быть не могло.
«Мне не звони, сам буду звонить, когда смогу. Писать можешь».
«Завтра придёт домработница, не пугайся».
«Этого должно хватить на первое время».
Не успела Шура подумать, чего именно «этого» на что «должно хватить», мигнул сигнал интернет-банка, сообщая о переводе от Игната Степановича К. «Первое время» – это год?
Действительно, утром пришла домработница. Заспанная Шура – на новом месте не спалось почти всю ночь, – с опаской выглянула из спальни, услышав шорох в прихожей. Затянула покрепче пояс на халате, вышла поздороваться.
– Доброе утро, Александра Александровна, – с вопросительной интонацией произнесла гостья, заодно уточняя действительно ли перед ней Александра Александровна.
– Доброе, – смутилась Шура.
– Меня зовут Ангелина Петровна. Игнат Степанович сказал, что предупредит о моём приходе. Я помощница по хозяйству. Домработница.
Ангелине Петровне на вид было около шестидесяти лет. С модельной, короткой причёской, сдержанным макияжем, в широкой тунике с этническим рисунком поверх зауженных джинсов.
– Вам лучше отдыхать, – кивнула Ангелина Петровна, Шура ответила таким же кивком, намереваясь скрыться в спальне. Неудобно стоять перед человеком нечёсаной, заспанной неряхой. – Игнат Степанович пояснил, что вы с дороги.
Несмотря на разбитое состояние и честную попытку доспать хотя бы полчасика, расслабиться не получалось. Разве возможен отдых, когда в доме Игната хозяйничает посторонний, а выходит, и в её доме тоже… Внутренне Шура содрогалась от мысли, что какая-то женщина трогает вещи, посуду, возможно, готовит. Накануне обнаружилось, что холодильник заполнен продуктами, новоиспеченную семью дожидался сытный, свежеприготовленный ужин. Выходит, готовила Ангелина Петровна?
Шура всё понимала. Несмотря на вбитый с малолетства на подкорку строжайший запрет на скверну, в колледже она быстро оценила прелесть столовой, потом и кафе, куда нечасто, но позволяла себе выбраться. В общежитии быстро научилась есть из общей посуды. Тарелки кочевали из комнаты в комнату, чашки постоянно пропадали, зато взамен появлялись другие, из соседних комнат. Но чужие руки в доме… Шуре становилось не по себе. Как бы она ни уговаривала себя, сидя на углу кровати, что теперь живёт по мирским правилам, ничего не получалось: натура противилась происходящему. И ведь не выгонишь человека, тем более, Игнат велел…
Шура собралась, вышла из спальни, предварительно ополоснувшись в душе и переодевшись. Старалась не следить пристально за Ангелиной Петровной, несмотря на то, что руки чесались накрыть пустые, чистые чашки у мойки. Поскорей бы привыкнуть к новой жизни.
– Вам приготовить завтрак? – услужливо спросила Ангелина Петровна, Шура мотнула головой отказываясь.
«Привыкай к привилегиям», – сказал по приезду Игнат. Шура была готова привыкать, честно настроена стараться, но не в первое же утро в новом доме, когда от недосыпа и калейдоскопа впечатлений раскалывалась голова, а к горлу поднималась тягучая тошнота.
– Нет, спасибо. Я сама… позже, – прошептала Шура.
– Я уйду через час, – улыбнулась Ангелина Петровна. – Может быть, всё-таки кофе?
– Я сделаю, – метнулась к кофеварке Шура.
Ангелина Петровна ничего не ответила, вышла из кухни, оставив Шуру наедине с набитым холодильником и сверкающими диодами, отражающимися в глянце. Домработница несколько раз заглядывала на кухню, молча интересуясь, не нужно ли что-то хозяйке: Шура три раза проходило мимо, якобы невзначай.
Через час Ангелина Петровна отчиталась о проделанной работе, вежливо поинтересовалась, всем ли довольна Александра Александровна, Шура сдержанно кивнула, показывая, что всем довольна.
Перед уходом Ангелина Петровна бросила очередной оценивающий взгляд на Шуру и вдруг сказала:
– Александра Александровна, вы знаете, что в этом городе существуют кризисные центры для женщин в беде?
– Да, – слукавила Шура.
Ни о чём подобном она не знала, иногда мелькали новости, но подробностями не интересовалась. В Кандалах никаких кризисных центров никогда не было. Семья – и защита, и беда для женщины, кому как повезёт. Когда училась в колледже, давали телефоны доверия для подростков, объясняли их права. Шура сразу выбросила из головы ненужную информацию.
– Хм-м-м, – вздохнула Ангелина Петровна. – Запишите мой телефон на всякий случай, – подчеркнув «всякий», домработница продиктовала номер, Шура быстро забила его в телефон, просто чтобы поскорее остаться одной. – У тётки моей крёстной тёплый зимний дом в жилом посёлке. Родственники по кресту, ни в одной базе не указано, – пояснила она совсем шёпотом, нагнувшись к уху Шуры, и тут же скрылась за дверью.
Выходит, Ангелина Петровна решила, что Шуру держат силой. Что греха таить, она бы и сама так подумала, если бы месяц назад увидела себя в этот момент: в чужом городе, в огромной квартире, среди обстановки, которую до этого она могла только в интернете посмотреть. Существуют квартиры больше, более шикарно обставленные, но для Шуры Ермолиной и того, что видела здесь – выше крыши. От понимания же, что теперь это её с мужем дом, вовсе кружилась голова.
Неделю Шура провела как во сне, писала сообщения мужу, отчитывалась обо всём, где бывала, что делала. Список был небольшой: продуктовый магазин, сквер рядом с домом, зоомагазин, где в витрине сидели хорошенькие волнистые попугайчики. Ещё разложила в одной из комнат свои сокровища для рукоделия и приняла несколько заказов. Сама заказала материалы – раз муж выделил деньги на хозяйственные нужды, решила, что можно взять немного. Естественно, сначала спросила разрешения, Игнат позволил, засмеявшись в трубку телефона.
Шуре стало немного обидно от этого смеха, однако она решила внимания не обращать. Семейный бюджет – дело непростое. Обязательно нужно обговорить с Игнатом, сколько и на что возможно тратить. Она ведь и примерно не представляла, заработок мужа – понятно, что больше, чем у её отца, например, вон какие дорогущие серьги и кольцо купил, не моргнув глазом, – но границы обозначить необходимо.
Приехал Игнат рано утром, ровно через неделю, как и говорил. Лёг в кровать, когда Шура ещё спала, прошептал в шею:
– Тёплая такая, пахнешь вкусно.
Шура спросонья заворочалась, оказалась вжата спиной в горячее тело мужа. Мгновенно вспомнила, что муж он только на бумаге, супружеских отношений у них ещё не было. Ни разу! Значит, решил сейчас, что ж, имеет право. Она зажмурилась, невольно вытянулась по струнке. Когда-то это должно произойти. Сейчас – значит, сейчас.
– Не бойся, – шепнул Игнат, поглаживая живот Шуры, расправляя пальцы, снова сжимая.
От каждого движения по телу разбегались мурашки, Шура прислушивалась к себе – приятно. Ей нравились руки Игната – сильные, немного шершавые, нравилось то, что он делал, нравилось горячее дыхание за своей спиной.
– Расслабься, – услышала она.
Со всем старанием попыталась расслабиться. Ничего страшного, неприятного не происходило, всё было именно так, как и должно быть. Он – муж, имеет полное право ждать близости от жены. Не настаивает, не давит, не…
Игнат перевернул Шуру, вжал в себя, она уткнулась носом ему в шею, чувствуя, как запах парфюма, который, секунду назад лишь окутывал, буквально впился в ноздри. Приятный аромат, древесный со свежестью нравился Шуре, но прямо сейчас, перемешанный с чем-то посторонним, чужим, вызывал рефлекторное отторжение.
Шура сжала губы, судорожно вдохнула, выдохнула, собралась с силами. Необходимо выбросить всё из головы, дать мужу то, на что он имеет право. Перешагнуть рубеж, а потом… ещё раз. И ещё. Всю жизнь!
– Шура? – услышала она сквозь молотящуюся в висках кровь. – Слышишь меня?
Читать бесплатно другие книги:
