Назову своей Кистяева Марина

Глава 16

Мать прислала сообщение в середине дня – старшие Калугины ждут на празднование Дня знаний всё семейство. Николая с женой и дочкой, Игната с Шурой, Олега. Для доктора исторических наук, профессора кафедры Истории Церкви, педагога высшей школы с большим стажем первое сентября – не пустой звук.

Игнат вторую половину рабочего дня маялся в собственном кабинете, сходя с ума от бумажной волокиты – важной, нужной, при этом чертовски бестолковой, ненавистной. Благо, первую провёл в зале. У спортсменов, чьи имена на слуху, а лица растиражированы, существует пик спортивной формы. Они могут позволить себе быть как в форме, так и не в форме. Те, чьи лица не показывают по телевидению, обязаны всегда находиться на «пике» – это не вопрос престижа, победы, это вопрос жизни и смерти. Победы в другом значении слова. Никто не поставит тебя не пьедестал, не вручит кубок, медаль на верёвочке. Не прилетела пуля в лоб тебе и товарищу – вот твоя победа.

Посмотрел в окно. День знаний, надо же. Формально даже не первое сентября – празднование назначено на выходной, чтобы все смогли приехать. На улице едва ли не тропическая жара, солнце словно взбесилось. Сейчас бы развалиться на шезлонге, потягивать пиво, оценвать красоток через солнцезащитные очки, прикидывая, с кем именно провести ближайшую ночь, а не торчать в душном кабинете.

Вместо красавиц мелькали лица таких же мужиков, как сам Калугин. Некоторые, давно перешедшие на штабную работу, с пропитыми мордами и выпирающим, рыхлым пузом, другие подтянутые, спортивные, как молодые гончие псы. Пиво заменил кофе из автомата, солнцезащитные очки – дёргающая боль у глаза: тупейшим образом пропустил удар. Задумался. На рефлексах увернулся, однако Маге удалось Игната слегка задеть.

– Что с тобой? – протянул руку Мага. – Соберись.

– А-ай, – недовольно фыркнул Игнат, небрежно махнув рукой.

Потом молоденькая медсестричка в санчасти старательно прикладывала холод к глазу полковника, со всей ответственностью натирала скулу гелем и строила глазки.

– Если будет болеть, примите обезболивающее, – попыталась серьёзно говорить Лена – так звали медсестру, но все называли её Лёля, Лёлька или Алёна, Алёнка.

– Так точно, – улыбнулся Игнат.

Игнат вышел, не забыв подмигнуть Лёльке, заставив девчонку зардеться. Не зря мужики кругами вокруг медсанчасти бродили, словно мёдом им намазано. Впрочем, когда было иначе? В царстве тестостерона любая дурнушка автоматически превращалась в Царевну-Лебедь, а Лёля дурнушкой не была. Хорошенькая. Молоденькая. Аж приятная дрожь пробивает, когда смотришь.

Освободился ближе к позднему вечеру, глянул телефон. По-прежнему одно сообщение от матери, пара пропущенных от неизвестных номеров, от Шуры – тишина. Дуется ёж, обижается. Игната, вопреки собственному эгоизму, радовал такой демарш.

Шёл третий день молчания Шуры. Нет, она конечно разговаривала. Здоровалась, задавала вопросы, интересовалась делами, как и полагается хорошей жене. Готовила, убиралась, наглаживала, не придерёшься даже при желании. В остальное время сидела в гостевой, которая сама собой превратилась в мастерскую Шуры. Игнат заглядывал несколько раз в царство бус, ободков, серёжек, ко-кош-ни-ков. Не узнал собственную комнату, с трудом поверил, что «творческий беспорядок» – дело рук жены-аккуратистки. Ничего не сказал. Хочется ей корпеть над ерундой ручной работы – пожалуйста.

Первую ночь после разбитой вдребезги вазы вздумала уйти спать в гостевую. Молча взяла ночную сорочку, потопталась на пороге, развернулась и ушла. Игнат добропорядочно таращился в потолок не меньше десяти минут, давая жене возможность одуматься. Самой!

Встал, зашёл в комнату, ставшую мастерской Шуры и, видимо, в её воображении – спальней. Шура устроилась в центре кровати, натянув тонкое одеяло на нос и оставив лишь перепуганные глаза да привычно всклокоченные пряди волос по линии лба и у висков.

Игнат постоял, сверля взглядом притихшую жену, та лишь выразительно моргала, время от времени морща в панике нос. Вы только посмотрите на этого принципиального, с торчащими иголками и зелёными глазами ежа! Нагнулся, заграбастал одним движением худенькую, чертовски соблазнительную фигурку, поднял на руки. Хотел было перекинуть через плечо, как пещерный человек, приложить ладонью по упругим ягодицам, но остановил сам себя. Не ровен час задерётся сорочка, покажутся трусы – и получите ежа в обмороке, распишитесь.

Зашёл с ношей в семейную спальню, опустил на постель, укрыл одеялом, так же, до самого носа, нагнулся, поставив руки по бокам перепуганного создания, и сказал:

– Спать будешь в кровати со мной.

– Всё равно ничего не будет, – пропищала Шура. – У нас с тобой. Сегодня.

Игнат от неожиданности приоткрыл рот, оглядел то, что видит… всё та же Александра Ермолина, теперь Калугина, Шура. Не подменили инопланетяне, не повлияли магнитные бури, а оказывает сопротивление.

– Обойдусь. Спать ты будешь в одной постели с мужем. Понятно? – Он совсем немного надавил интонацией. – Я, между прочим, извинился. Цветы подарил, – добавил зачем-то Игнат, скосив взгляд на вазу с некрупными розами с нежными бутонами, под стать Шуре. – Недостаточно?

Шура вздохнула в ответ, уткнулась носом в подушку, изображая крепкий сон.

Утро прошло обыкновенно. Привычный завтрак. Сухой поцелуй в щеку от Шуры, потому что попросил. Стойка, как по команде «смирно», когда Игнат в ответ поцеловал Шуру у краешка губ, отметив сладкий запах, притягательный, словно он пчела, а губы Шуры – цветок, наполненный нектаром.

Вечером Игнат явился почти к полуночи, пришлось задержаться. Позвонил Шуре, сказал, чтобы не ждала, ложилась спать. Не хватало, чтобы она стоически сидела у окна среди ночи, дабы накормить муженька поздним ужином. Она действительно легла, можно сказать – дисциплинированно. Только снова в своей комнате, устроившись щекой на столе – как сидела за своими поделками, так и уснула.

Игнат вздохнул, аккуратно отложил в сторону бусины, поднял Шуру и отнёс в кровать. Она встрепенулась спросонья, попыталась вырваться, неуклюже взмахнув руками, пришлось прижать сильнее. На постели притихла, смотря из-под ресниц, Игнат вздохнул, подоткнул одеяло вокруг свалившегося счастья, ушёл на кухню. Когда вернулся ёж вовсю сопел, обняв подушку.

Какого лешего, спрашивается, мама с папой родили его мужиком из плоти и крови, а не пуховой, текстильной продукцией? В тот момент он бы не отказался отказаться в объятьях законной жены.

Игнат позвонил домой, предупредил, что скоро будет. На том конце провода благодушно сказали нейтральное: «хорошо» и тут же положили трубку. Продолжает злиться. Справедливости ради, есть за что.

У Игната действительно сорвало крышу в тот вечер. Ритка – его безумие, наваждение, сумасшествие. Он, как Пигмалион, сотворивший Галатею, считал своё создание безупречным, вот только… по здравому размышлению, ему совсем ненужным.

Он поморщился, отгоняя бессмысленные воспоминания. Давно пора вытравить Ритку из сознания. В сердце её никогда не было. По гамбургскому счёту там не было никого, обходился до тридцати пяти.

Вспомни чёрта, он появится. Едва Игнат миновал проходную, как услышал знакомый голос:

– Привет. – На него невозмутимо смотрела Ритка.

Летнее платье открывало ноги до середины бедра, кокетливый разрез шёл и того выше, открытое декольте в V-образном вырезе подчёркивал массивный кулон из белого золота – подарок Игната. Обманчиво лёгкий макияж, небрежная причёска, линзы в глазах, подчёркивающие натуральный цвет.

– Привет. – Игнат окинул взглядом приветствующую. Красота, да и только.

– Чем планируешься заниматься? – как ни в чём не бывало продолжила Ритка. Словно на днях её не бросили посредине оживлённого проспекта одну в такси.

– Домой пойду, – усмехнулся Игнат.

– Домо-о-о-ой? – протянула Ритка. – Хорошо дома?

– Не поверишь, отлично. – Игнат приподнял бровь, этим самым спрашивая, какая шлея попала под хвост давней подруге тела. Спросил с нескрываемой усмешкой: – Случайно мимо шла?

– Издеваешься? – сверкнула зубами Ритка. – Делать мне нечего, случайно после работы сюда тащиться? Я к тебе, – без обиняков добавила она, не сомневаясь, что не прогонят.

– Какая честь, – ухмыльнулся Игнат, отдавая должное прямоте Ритки.

В том числе и за эту черту она нравилась ему. Безапелляционная прямота, иногда на грани со скандальностью не на шутку заводила, наравне со стревозностью и вызывающей красотой.

Кинул взгляд на служебный автомобиль, рядом вытянулся водитель, не смотря в упор на Калугина, но и не выпуская из поля зрения – в любой момент услужливо подъедет. Игнат подал знак, что придётся подождать начальство.

Сажать в машину Ритку Игнат не собирался, вести какие-либо разговоры при посторонних тем более. Водитель, естественно, не дурак, что бы ни происходило в салоне, он будет молчать, если дорога благополучная жизнь своя и родственников, однако многолетняя привычка Игната дистанцироваться давала о себе знать.

– Что-то хочешь сказать? – Игнат пошёл по тротуару, примеряя шаг под неспешный Риткин, та выписывала на шпильках.

– Уточнить хочу, что это было? В такси, – тут же добавила она, предвосхищая уточняющий вопрос.

– Я поехал к себе домой, ты к себе, – пожал плечами Игнат. – Если поехала, конечно.

– К молодой жене помчался? – пропела Ритка.

– К кому же ещё? Она бы сильно расстроилась, не приди я ночевать, – с наглой улыбкой ответил Игнат.

– Тебя интересует её мнение? – Ритка облизнула губы быстрым движением кончика языка. Игнат невольно задержался взглядом на влажном, многообещающем рте. – Боишься расстроить крошку-староверку?

Игнат сжал челюсть на долю секунды. Зачем он рассказал в пьяном угаре, что женился на молоденькой девушке из «своих»? Хотя, что именно из «своих», Ритка всё равно бы поняла. Всегда знала, что именно случится, когда он созреет для брака. Не светило ей стать женой Калугина, уродилась не той масти, не той религии были мама с папой.

– Она моя жена. – Игнат сознательно подчеркнул «жена», указывая Ритке на её место. – Естественно, я боюсь её расстроить.

– А меня, значит, не боишься? – На жалкую долю секунды с Риты слетел образ томной львицы.

– Тебя можно расстроить? – проигнорировал увиденное Игнат.

Они это уже проходили раньше, тогда истинные чувства Ритки не имели значения, сейчас – тем более.

– Ты не инфляция в стране, чтобы я из-за тебя расстраивалась, – засмеялась Ритка, вернув облику свойственное ему снисходительное высокомерие.

– Рад, что у нас взаимопонимание, – в тон ей ответил Игнат и решил свернуть разговор: – Прости, я спешу.

Присутствие Ритки, её обалденного тела, вызова, который она бросала одним своим появлением, будоражило Игната. Заставляло мысли выстраиваться в определённом направлении, руки сами тянулись впечатать податливое тело в себя, стащить бельё, унять, наконец, желание, которое становилось с каждым днём невыносимей. Он живой человек, мужик, который не привык обходиться в мирной, гражданской жизни без секса. Искушение в лице соблазнительной бабы рядом откровенно нервировало.

– Подбросишь? – мгновенно нашлась Ритка.

– Я спешу, – по слогам проговорил Игнат. – Тебе такси вызвать?

– Не стоит, – небрежно взмахнула она рукой, демонстрируя кровавый маникюр, поднесла телефон к уху, кому-то проговорила нараспев: – Зайчик, заберёшь меня?..

Игнат не стал дослушивать, безынтересно, что там за «зайчик» появился у Ритки. Всё ещё старый депутат или уже новый бизнесмен? Подал знак водителю, тот подъехал. Махнул на прощание Ритке, сел в автомобиль, сказал, куда ехать, закрыл глаза, откинувшись за спинку заднего сидения.

По пути купил цветы, на этот раз букет ярких, как игрушка, гербер. Шура молоденькая, ей должно понравиться.

Квартира встретила ароматами домашней еды, негромкой, ритмичной музыкой, доносившейся из кухни. Игнат разулся, быстро помыл руки, заглянул туда, откуда шли запахи и звуки, прихватив букет. Шура пританцовывала у плиты, помешивая что-то в сковороде. Коса, лёгкое платье выше коленей, поясок, обхватывающий тонкую талию, подол, струящийся по соблазнительным формам, бёдра, покачивающиеся в такт музыке, – восхитительная картина.

Какая же ты, Шура? Что прячется в хорошенькой головке? Что там, за мистической зеленью глаз? Она слушала «Король и Шут» в свои-то двадцать три года. Покачивала головой под разорвавшую когда-то чарты «Куклу колдуна».

Как скромный внешний облик и покладистость уживаются со смелостью перечить мужу, пусть в малом, крошечном, почти незначительном, но перечить! А истинная христианская вера – с хоррор-панком?

Игнат бесшумно подошёл со спины к Шуре, та уже отодвинулась от плиты вдоль столешницы. Поставил руки с двух сторон от фигурки в платье, опираясь о стол. Шура вздрогнула, замерзала. Он нагнулся под её рост – после рослой Ритки Шура казалась совсем крошкой, несмотря на соблазнительные формы, – это было необычно и чертовски заводило. Впрочем, прямо сейчас Игната заводило всё. От запаха волос, до влажного дыхания сквозь приоткрытый рот – Шура резко развернулась, испуганно посмотрела на мужа.

– Ты осталась с ним вдвоём, не зная ничего о нём, – пропел он тихо.

Шура оказалась зажата вплотную между телом Игната и столешницей. Смотрела в глаза, не моргая, окутывая дурманом, отравляя острым желанием.

– Всё происходит будто в страшном сне, и находиться здесь опасно мне… – вдруг подпела она вполголоса, от чего у Игната сорвало стоп-кран.

Одним движением он обхватил тонкую талию, прижал к себе, другим обхватил затылок, давая понять, что вырваться не получится, не в этот раз. Тут же накрыл губы губами, сразу завоёвывая пространство, навязывая агрессивные поступательные движения, не позволяя отстраниться, увернуться, отказаться от ответа.

Шура отвечала, не так, как нужно было оголодавшей мужской натуре Игната, но отвечала, и этого было достаточно, чтобы окончательно сойти с ума. Подхватить на руки, быстро добраться в спальню, там опустить на кровать, прервав поцелуй лишь на пару секунд, чтобы позволить Шуре перевести дыхание, и тут же продолжить начатое на кухне.

Где-то на уровне рефлексов Игнат вспомнил, что Шура напрягалась всякий раз, когда оказывалась под ним, зажатая в горизонтальном положении. Он сразу перекатил её на себя, удержал, продолжил целовать, тем временем ныряя руками под лёгкую ткань платья, ощущая шелковистую, горячую кожу – невероятно, божественно, за гранью привычного удовольствия.

Шура заёрзала, вцепилась в плечи Игната, впивая ногти, начала отвечать более страстно, почти отчаянно, хаотично. Он быстро перевернул девичью фигуру на бок, верно истолковав происходящее. Несколько движений, налившаяся слезами зелень глаз, напрягшееся в ожидании тело и несдержанный, наполовину испуганный вскрик стал наградой за сообразительность.

Шура всё ещё мелко дрожала, когда спрятала лицо в ладонях, кажется, не дыша то ли от страха, то ли от стыда.

– Шура? – Игнат подтянул на себя испуганного ежа, подул на торчащие, взопревшие завитки волос у лба и висков. – «Брак у всех да будет честен и ложе непорочно; блудников же и прелюбодеев судит Бог». Понимаешь, что это значит?

– Что в браке нет блуда, – вздохнув, ответила Шура, отвела руки от лица, приподнялась, посмотрела в упор на Игната, спросила: – Откуда ты знаешь послание Апостола Павла?

– «И утешайся женою юности твоей, любезною ланью и прекрасною серною: груди её да упоявают тебя во всякое время, любовью её услаждайся постоянно», – добавил, то что вспомнил из книга притчей Соломоновых Игнат и, наконец, пояснил, откуда засели цитаты в его мозгу: – Твоя свекровь – профессор кафедры Истории Церкви, в детстве я много времени проводил у неё на работе.

– А-а-а-а, – протянула Шура.

– Обращайся, – подмигнул Игнат через силу.

Беседа – это, конечно, прекрасно, но мысли Игната блуждали вокруг «утешения юною женою», тогда как жена резко вскочила и понеслась прочь из спальни, на ходу одёргивая подол. Пришлось встать, последовать за Шурой на кухню, где клубился дым и отвратительно воняло гарью.

– Я курицу сожгла, – пискнула Шура, подлетая к плите.

– Значит, пойдём в ресторан, – ответил Игнат, распахивая настежь окна в кухне.

Глава 17

Шура быстро пьянела. Единственный Апероль остался недопитым, а девочка пьяненько вздыхала и изредка хихикала. Игнат мог только улыбаться в ответ, задаваясь вопросом, зачем ему понадобилась жена, тем более вот такая – похожая на хмельного ежа.

Ах, да, карьерный рост, репутация, семейные установки, прочно впитавшиеся с молоком матери – жена должна быть единоверкой. Наслаждайся, Калугин! Говорят, молодую жену можно воспитать под себя, внушить, что твоё внутреннее дерьмо на самом деле пряник. Займись делом: преврати ежа в шальную императрицу.

И всё-таки он хорошо провёл время. Ужинали – для этого Игнат выбрал камерный ресторанчик рядом с домом, – потом гуляли. Ночь стояла тёплая, наверняка тёмная, с по-осеннему низким звёздным небом, но сверкающая иллюминация засвечивала натуральные краски, насыщая город яркими, как ночная жизнь, цветами.

Шура разглядывала витрины, прохожих, рекламу, уличных актёров, музыкантов, художников с нескрываемым детским интересом. Игнат ругал себя за то, что до сегодняшнего дня не сообразил показать жене ночной город, да и вообще город не показывал.

Ведь сам Калугин, родившийся, проживший почти всё время здесь, возвращаясь из долгих командировок, где зачастую видел лишь грязь, песок, бесконечную пыль, всегда спешил прикоснуться к сверкающим огням цивилизации, почувствоваться себя живым, частью огромного, спешащего куда-то муравейника.

А что Шура видела в своей недолгой жизни? Посёлок, скрытый бездорожьем, тайгой и дурной славой. Райцентр с двумя торговыми точками, почтой, пунктом выдачи Озона. Областной город, в котором училась, будучи совсем крошкой, где из развлечений ей был доступен лишь троллейбус – невиданное чудо для девчушки из далёкого таёжного села.

Игнат расспрашивал о жизни, учёбе, планах. Постепенно Шура перестала ёжиться, простодушно принялась рассказывать о своей жизни, страхах, которые преследовали её первый год – немудрено, учиться уехала в четырнадцать лет, совсем ребёнком. О том, как многому удивлялась, не понимала, не принимала. Как с ней занималась учительница русского языка и литературы, избавляя от диалекта – источника насмешек над Шурой. Наконец выяснилось, отчего у его жены такая почти чистая речь.

Они ели фисташковое мороженое, одно на двоих. Зашли в Макдональдс, как оголодавшие студенты, где Игнат проглотил два Биг Тейсти, объявив, что всё, что в рот полезло – полезно. Шура ограничилась обычным Чизбургером и Кока-колой, ни от того, ни от другого в восторг не пришла, но съела с аппетитом, несмотря на ночь.

А ещё они часто целовались. Не жадно, не жарко, не страстно, а просто часто, с наслаждением, словно продолжали лакомиться одним мороженым на двоих. Игнат чувствовал себя мальчишкой, бестолковым и отчаянно влюблённым. Пытался вспомнить, ощущал ли он подобное, и не мог припомнить ни единого раза.

В юности, во времена учёбы, на первый план выходило желание секса. Как ни припудривай сказки о взаимной любви, во главе угла всё равно стояла её величество похоть. Тогда Игнат влюблялся лишь в лёгких девушек, время на мороженое не тратил. После вошёл в силу, во вкус, бесцельные прогулки по улицам отошли на сто пятый план. Дорогие машины, шикарные, страстные, умелые женщины пришли на замену безотказным девчонкам. Сейчас же с Игнатом творилось непонятное, он бы сказал – влюблённость. Только в кого? Шура не была лёгкой девчонкой, не тянула на шикарную, умелую любовницу, и не факт, что с догмами, вбитыми в ежиную голову, она когда-нибудь станет таковой.

Завершили прогулку сеансом кино, недемократично расположившись в ВИП-зале, где Шура умудрилась уснуть во время главной эпической сцены, сладко причмокнув губами. Вот тебе и продолжение ночи, о которой размечтался Игнат – спасибо бесконечным поцелуям, тонкому стану в его руках, сладкому, притягательному дыханию.

Возвращались домой на такси. Шура проснулась, но поминутно закрывала глаза, а потом и вовсе уткнулась носом в шею Игната, засопела, щекоча кожу. Он улыбался всю дорогу, вопреки раздражению, которое неконтролируемо поднималось в нём – то ли на молоденькую жену, то ли на себя самого, беспросветного болвана. Терпи, полковник, генералом станешь.

Никто вступать в брак с почти ребёнком не заставлял. Спрятала бы Настя дробовик от греха подальше – закон есть закон, особенно если красноречиво надавить. Шура осталась бы в доме отца – не убил бы Ермолин дочь. Грех великий на душу не взял. Алёшка уехал бы в город, на учёбу – не страшны угрозы ненормальной девчонки с ружьём наперевес. А Игнат спокойно женился бы на любой другой. Шура и Люба не последние единоверки на земле. Сам выбрал бы «жену».

Вставать пришлось рано, хотелось проскочить к родителям без пробок. Шура среди ночи попыталась уйти к себе в комнату, пришлось рыкнуть, придавить хорошенечко к постели. Спать они будут в одной кровати. Что непонятного?

Одежду, которую Шура выбрала для поездки, Игнат одобрил. Не вызывающее платье актуального фасона – сама выбрала, купила, похвасталась. Странно, но ему начинала нравиться манера жены одеваться одновременно скромно и модно. Было в этой закрытости что-то интригующее, манящее, невероятно притягательное, главное – естественное для Шуры. Та же Ритка смотрелась в платье длиной по колено и со скромным вырезом на груди как корова в седле, а Шура становилась манкой настолько, что пара мужиков в подземном паркинге едва не сломали глаза, таращась на неё. Парадокс, да и только.

Сам Игнат любовался женой, когда выходил из квартиры, стоял в лифте, шёл по паркингу, открывал дверь Гелендвагена.

– Хорошая машина, – прошептала Шура, оглядев салон.

– Нравится? – улыбнулся Игнат, бросив на заднее сиденье небольшую сумку.

– Конечно, – кивнула Шура.

– Хочешь за руль? – расщедрился Игнат.

Раньше ему подобные мысли в голову не приходили, делить руль Гелика всё равно что делить жену, даже хуже.

– Не справлюсь, – растерянно прошептала Шура, почти плотоядно сверкнув глазами.

– С древней Нивой справлялась, с этим зверем тем более подружишься, – подбодрил он.

– А страховка? – сомневалась Шура.

– Напомнить, кто твой муж? – засмеялся Игнат.

Естественно, существовал мизерный шанс, что их остановят доблестные сотрудники ГИБДД. Варианта, что Калугин не сумеет договориться, не было. Шура покосилась на Игната, задумчиво кивнула, широко улыбнулась и согласилась с щедрым предложением.

Игнат сидел как на иголках, несмотря на то, что Шура показала себя уверенным водителем. Практики в большом городе явно недоставало. Иногда менжевалась, уступала там, где не стоило, перестраховывалась, но осторожность при нехватке опыта скорее благо, чем раздражающий фактор. Игнат всё понимал, однако к тому времени, как добрались в загородный посёлок, где летом проживали родители, с него сошло сто потов, ноги же устали искать несуществующие запасные педали.

Автоматические ворота открылись, как только подъехал чёрный внедорожник. Шура осторожно вырулила, остановилась там, где показал Игнат, рядом с автомобилем Николая, мерседесом представительского класса с детским креслом на заднем сидении.

Смотрела распахнутыми глазами, приоткрыв рот, на то, что открылось взору. Загородный дом генерала ФСБ – просторный, трёхэтажный особняк за высоким, глухим забором. С обихоженной парковой зоной, домиками для гостей, банным комплексом, бассейном, зоной отдыха с беседками, пространством для барбекю.

Игнат помнил времена, когда у родителей не было этой роскоши. А вот Лера и Славка проводили «на даче» всё лето. И Олег, начиная со школьной поры, тоже считал дом отца незыблемой частью быта Калугина-старшего, наравне с положением и связями.

Шура в ужасе таращилась на выступающие эркеры с панорамными окнами, вычурные балюстрады, арки, колонны. На зелёный, словно ранней весной, газон, ухоженную дорожку, которая вела к ступеням в дом.

– Пойдём? – Игнат приобнял жену за талию, ободряюще улыбнулся.

– Да, – едва заметно кивнула Шура, сделала шаг вперёд, можно сказать, отважно.

Простой девушке, которая за всю жизнь не пробовала ничего слаще редьки, сложно осознать, что приличных размеров особняк – часть имущества семьи мужа. Слишком большая разница в происхождении, которая била бы по глазам любой, самой глупенькой девчонке. Шура глупой не была. Именно поэтому Игнат не торопился привозить Шуру в родительский дом, она и без того цепенела при упоминании свёкра.

– Добрались наконец-то! – На пороге молодоженов встретила мать в фартуке и косынке поверх удобного домашнего платья – вид совершенно несоответствующий хозяйке особняка.

В центре просторного холла восседала на горшке дочка Николая. Вокруг была рассыпана мука, она же была на голове, лице, одежде малышки.

– Руки мойте и на кухню, – после дежурных приветствий сказала мать и поспешила в сторону, куда показала, и довольно пропела, прежде чем скрыться за поворотом: – У нас пельменный день!

Игнат невольно выругался, такой подставы он не ожидал. Ох, уж этот «пельменный день»! Вместо того чтобы отдыхать, наслаждаться хорошей погодой, окружающей обстановкой, плавать в лазурном бассейне, родители раз в несколько месяцев устраивали праздник трудолюбия, вынуждая всех присоединиться. Отец лично месил и раскатывал тесто, остальные лепили пельмени, вареники, иногда хинкали, убивая на это «интересное» занятие целый день.

По убеждению Степана Мироновича, трудовая повинность сплачивала семью как ничто другое. Мать – Елена Андреевна Калугина, – радовалась тому, что почти все дети в сборе, сидят плечом к плечу, несмотря на возраст, пол, интересы, невольно делятся новостями, планами, рассказывают последние события жизни. Не сидеть же в гробовом молчании. Игнат искренне не любил подобные манифесты, Николай и Олег были полностью с ним солидарны, но никто с матерью, и тем более с отцом, не спорил.

– Добрый день, – сказала Шура, заходя в просторную кухню с овальным длинным столом за которым собралось всё семейство Калугиных, кроме тех, кто остался в Кандалах.

– Добрый, здорово, привет, хорошо выглядишь, – понеслось со всех сторон.

– Долго добирались, – недовольно буркнул отец, кинув взгляд на сына, а невестку проигнорировал.

– Не получалось быстрее. – Игнат прижал к боку притихшую Шуру.

– Садитесь, раз соизволили явиться, – продолжил Степан Миронович и в упор поглядел на Шуру, смерив колким взглядом с головы до ног: – Посмотрим, какая ты хозяйка.

– Твой сын не выглядит худым, – не обращая внимания на недовольный тон мужа, ответила мать и похлопала Игната по плечу, мягко улыбнулась, поддерживая заробевшую невестку: – Упитанный, холёный, красавец!

– Красавчик! – тут же ввернул Олег, усмехнувшись.

– Шикарный мужчина, – засмеялась Лена.

– Хорош, женитьба пошла тебе на пользу, – загоготал Николай, отдалённо напоминая Фёдора.

– Моргни два раза, если тебя держат в заложниках, – ответил Игнат Николаю, бросая озабоченные взгляды на Шуру.

Она держалась молодцом, споро принялась за дело, ничем не показывая недовольство поведением семьи мужа, особенно свёкра. Игната коробило демонстративное поведение отца, и все же он решил оставить недовольство для разговора с глаза на глаз.

Не дело это – устраивать публичные разборки за семейным столом. Все всё понимают, даже двойняшки Лера и Слава в курсе предшествующих свадьбе событий: дебильной выходки Насти, упрямства Лёши, бестолкового рыцарского порыва Игната. Никому, по большому счёту, не было интересно, что случилось «до». Договорной брак – есть договорной. Важно, как супруги будут договариваться в процессе.

В итоге справились быстрее обычного, что греха таить, благодаря проворным рукам Шуры. Девочка, выросшая в убеждении, что ведение домашнего хозяйства – женская и только женская обязанность, была с детства приучена к труду. Игнат не понимал, как ему к этому относиться. Радоваться, наверное… Не получалось.

Его бы обрадовали другие порывы у молодой жены, желательно те, что ниже пояса, но ёж продолжал красноречиво демонстрировать, что Игнат отлучён от тела. Впрочем, что ему стоит переломить мнимое сопротивление? Ни-че-го.

Пытка пельменями подошла к концу. После сытного обеда с щедрыми сибирскими гостинцами, все начали разбредаться по дому. Мать убиралась в кухне и холле после погрома внучки, отказавшись от помощи семьи. Отец заявил, что у него неотложные дела. Лена отправилась спать с малышкой. Николай, не отпускающий руку с пульса собственного бизнеса, засел за ноутбук. Олег отправился в свою комнату, наверняка с целью договориться о свидании поздним вечером, когда вернётся от родителей. Привезти в этот дом девушку, не жену, чтобы хорошо провести время – совершенно немыслимо! Исключением стала Лена, та появилась в доме Калугиных ещё ребёнком, хотя родилась в совершенно нерелигиозной семье, однако с предками, придерживающимися истинной веры.

Игнат взглядом показал Шуре на бассейн. Сентябрь месяц, но жара такая, что окунуться не грех. Купальник она взяла. Шура сомневалась, однако, увидев вальяжно растянувшегося на шезлонге мужа, переоделась, прикрывшись парео.

– Можно? – покосилась Шура на тёмные окна особняка.

– Если бёдрами крутить не будешь, естественно, можно, – ответил Игнат, понимая, что Шура никогда бы не осмелилась на нечто подобное.

Её максимум – зайти в бассейн, от души наплаваться, выбраться, тут же закутавшись полотенцем. Ритка так себя бы не вела, но Ритку никогда бы не позвали в этот дом, даже если Игнату пришла бы в голову идея на ней жениться. Ведь хотел когда-то, отчасти назло отцу, отчасти из-за тупой влюблённости, чувства долга. Хорошо, что передумал.

– Не такая тебе женщина нужна, – только и сказала мать, когда он по глупости поделился своими планами.

Сейчас смотрел на Шуру и отчего-то отчётливо понимал, что мать была права – Ритка оказалась не нужна. Он мгновенно забывал пылкую любовницу, стоило личному ежу насупить брови. Чудеса? Шура бы сослалась на родительское благословение, чин брачного молитвословия, во что Игнат не мог поверить, сколько бы ни возвращался к мысли о духовной составляющей брака.

Просто… разве может Шура не нравиться? Разве возможно не думать о ней без внутреннего содрогания, желания сделать своей здесь и сейчас, невзирая на место, время, метеорологические условия. Она ведь откровенная красавица, чистый секс – первородный как грех. Без искусственного налёта, тонны косметики, скрипа силикона под руками. Пробуждающий не желание или похоть, а жажду обладать ею целиком и полностью от взлохмаченных кудряшек у лба, до кончиков ногтей на ногах.

Игнат перевёл взгляд на Шуру, та стояла у края бассейна, примеряясь, как лучше оказаться в воде. Невысокая, удивительно ладная, со стройными, длинными для среднего росточка ногами. Со сформированными бёдрами, ягодицами, которые наводят на такие мысли, что впору прикрывать пах полотенцем, с нереально тонюсенькой талией и полной, идеальной формы грудью. Раздельный купальник, несмотря на скромность, позволял Игнату насладиться видом собственной жены.

Никакие ухищрения и фильтры не нужны, чтобы снести голову среднестатистическому мужику, каковым себя считал Игнат. Дай красивую бабу – организм во всеоружии. Шура же не красивая, а очень красивая. Охренеть можно, какая красавица! Куда он смотрел раньше, почему не замечал очевидного?

Глава 18

Шура погрузилась в воду, фыркнула, случайно опустив нос к голубой глади. Поплыла вдоль бортика, стараясь не намочить собранные наверх волосы. Остановилась в углу бассейна, уцепилась за поручень и принялась болтать ногами, очевидно получая удовольствие от происходящего.