Происхождение Браун Дэн

— И все же другие размышляют о том, что Лэнгдон исчез, потому что сегодня он стал мишенью. Каждый стал «диванным» детективом. В настоящий момент большая часть мира объединяется и хочет выяснить, какие тайны раскрыл Эдмонд… и кто хотел заставить его замолчать.

Внимание Амбры привлек звук шагов Лэнгдона, бодро приближавшегося по извилистому коридору. Она обернулась, как только он показался из-за угла.

— Амбра? — позвал он с напряжением в голосе. — Вы знали, что Эдмонд был серьезно болен?

— Болен? — спросила она пораженно. — Нет.

Лэнгдон рассказал ей о том, что обнаружил в ванной комнате Эдмонда.

Амбра была потрясена.

Рак поджелудочной железы? Вот почему Эдмонд был таким бледным и худым?

Невероятно, но Эдмонд никому и словом не обмолвился о своей болезни. Только сейчас Амбра поняла, почему он так самозабвенно посвящал себя работе в последние несколько месяцев. Эдмонд знал, что дни его сочтены, и ему просто может не хватить времени.

— Уинстон, — обратилась она. — Ты слышал что-нибудь о болезни Эдмонда?

— Да, — ответил Уинстон без колебаний. — Он держал это при себе. Узнав о своем недуге почти два года назад, он тут же кардинально изменил стиль питания, одновременно увеличив интенсивность работы. Он также переехал сюда, на чердак, где он мог дышать воздухом, пропитанным искусством. И Эдмонд тут был защищен от ультрафиолетового излучения: ему необходимо было жить в полумраке насколько это возможно, так как принимаемые им медикаменты повысили его светочувствительность.

Эдмонду удалось с большим запасом пережить сроки, предсказанные его врачами. Но в последнее время он начал сдавать. Основываясь на эмпирических сведениях по раку поджелудочной железы, которые я собрал по базам данных всего мира, я проанализировал ухудшение состояния Эдмонда и подсчитал, что жить ему оставалось девять дней.

«Девять дней», — подумала Амбра, одолеваемая чувством вины за то, что подшучивала над Эдмондом по поводу его веганской диеты. Этот человек был болен; он без устали спешил организовать свой последний момент славы, пока его время не ушло. Осознание этого печального обстоятельства только усилило решимость Амбры найти то стихотворение и завершить начатое Эдмондом.

— Я все еще не нашла ни одной книги со стихами, — сказала она Лэнгдону. — Пока сплошная научная литература.

— Думаю, поэтом, которого мы ищем, может оказаться Фридрих Ницше, — сказал Лэнгдон и поведал ей о помещенной в рамку цитате над постелью Эдмонда. — Конкретно в этой цитате не сорок семь букв, но из нее явно следует, что Эдмонд был почитателем Ницше.

— Уинстон, сказала Амбра, — не мог бы ты пройтись по сборнику поэзии Ницше, и выделить те строки, которые содержат ровно сорок семь букв?

— Конечно, — ответил Уинстон. — Немецкие оригиналы или английские переводы?

Амбра застыла в неуверенности.

— Начните с английского, — подсказал Лэнгдон. Эдмонд планировал вводить стихотворные строчки на свой телефон, а на его клавиатуре было бы непросто ввести какие-нибудь немецкие буквы или эсцеты.

Амбра кивнула. Умная мысль.

— У меня уже есть результат, — почти сразу сообщил Уинстон. — Я прошерстил около трехсот стихотворений, переведенных на английский, и нашел в них сто девяносто две строчки, которые содержат по сорок семь букв.

Лэнгдон вздохнул.

— Так много?

— Уинстон, — вмешалась Амбра. — Эдмонд охарактеризовал свои любимые стихи как пророчество… предсказание о будущем… которое уже сбылось. Вы нашли что-нибудь соответствующее этому описанию?

— Простите, — ответил Уинстон. — Я здесь не вижу ничего, что похоже на пророчество. Лингвистически говоря, рассматриваемые строки все извлекаются из более длинных строф и кажутся неполными мыслями. Нужно ли прислать их вам?

— Их слишком много, — сказал Лэнгдон. — Нам нужно найти бумажную книгу и надеяться, что Эдмонд каким-то образом отметил свою любимую строчку.

— Тогда я предлагаю вам поспешить, — сказал Уинстон. — Кажется, ваше присутствие здесь уже больше не секрет.

— Почему вы настаиваете на этом? — требовательно спросил Лэнгдон.

— По местным новостям говорят, что в Барселонском аэропорту Эль Прат только что приземлился военный самолет и что из него высадились два агента королевской гвардии.

На окраине Мадрида епископ Вальдеспино чувствовал благодарность за то, что сбежал из дворца, пока вход для него туда не закрыли. Сидя вместе с Хулианом в тесноте на заднем сиденье крошечного «Опель-седана» своего аколита, Вальдеспино надеялся, что принятые кулуарно отчаянные меры помогут ему восстановить контроль над потерянным курсом.

— Ла-Касита-дель-Принсипи, — приказал Вальдеспино аколиту, когда молодой человек увозил их из дворца.

Дом принца располагался в уединенном сельском районе в сорока минутах от Мадрида. Скорее особняк, чем дом, он служил в качестве частной резиденции для наследника испанского престола с середины 18 века — уединенное место, где юноши могут быть юношами, прежде чем приступить к серьезному делу по управлению страной. Вальдеспино заверил Хулиана, что удалиться в свой коттедж будет гораздо безопаснее, чем оставаться сегодня во дворце.

«Вот только в коттежд я Хулиана не повезу,» — решил епископ, окидывая взглядом принца, который пристально смотрел куда-то из окна машины — видимо, глубоко задумавшись.

Вальдеспино не мог понятть, в самом ли деле принц столь наивен, каким кажется, или подобно отцу Хулиан овладел навыком являть миру только ту свою сторону, которую хотел показать.

ГЛАВА 54

Гарса почувствовал, что руки слишком плотно зажали его запястья.

«Серьезные ребята,» — подумал он, все еще смущенный действиями агентов своей Гвардии.

— Что, черт возьми, происходит?! — снова потребовал Гарса, когда его люди вышли из собора в ночной воздух на площади.

Ответа не последовало.

Когда сопровождающие переместились по широкому пространству к дворцу, Гарса понял, что рядом с передними воротами расположилось множество телевизионных камер и демонстрантов.

— По крайней мере, отведите меня обратно, — сказал он ведущему его человеку. — Не превращайте это в публичное зрелище.

Солдаты проигнорировали его просьбу и надавили, заставляя Гарсу идти прямо через площадь. Через несколько секунд голоса за воротами начали кричать, и ярко горящие прожектора повернулись к нему. Ослепленный и вспотевший, Гарса заставил себя принять спокойное выражение лица и высоко поднял голову, когда гвардия провела его в нескольких ярдах от ворот, прямо мимо кричащих операторов и репортеров.

На Гарсу обрушилась какофония голосов: ему посыпались вопросы со всех сторон.

— За что вас арестовали?

— Что вы сделали, господин командующий?

Причастны ли вы к убийству Эдмонда Кирша?

Гарса был уверен в том, что агенты проведут его через толпу репортеров, даже не глядя в их сторону, но, к своему ужасу, агенты резко остановились, держа его под обстрелом телекамер. Со стороны дворца, стремительно шагая по площади, к ним приближалась знакомая фигура, одетая в брючный костюм.

Это была Моника Мартин.

Гарса не сомневался в том, что она будет просто ошеломлена, увидев его в такой передряге.

Однако когда Мартин прибыла, она посмотрела на него не с удивлением, а с презрением Охранники силой развернули Гарсу лицом к репортерам.

Моника Мартин подняла руку чтобы немного успокоить толпу собравшихся, потом вытащила небольшой листок бумаги из кармана. Поправляя очки с толстыми стеклами, она зачитала заявления прямо в телекамеры.

— Настоящим уведомляю, — начала она, что Королевский дворец арестовывает Командующего Диего Гарсу за убийство Эдмонда Кирша, а также, за попытки впутать в это преступление Епископа Вальдеспино.

Прежде, чем Гарса мог осознать эти нелепые обвинения, охранники поволокли его к дворцу. Уходя, он мог слышать, как Моника Мартин продолжила свое выступление.

— Что касается нашей будущей королевы, Амбры Видаль, — произнесла она, — и Американского профессора Роберта Лэнгдона, боюсь, у меня очень тревожные новости.

Внизу во дворце директор электронной безопасности Суреш Бхалла стоял перед телевизором, прикованный к прямой трансляцией импровизированной пресс-конференции Моники Мартин на площади.

Она выглядела несчастной.

Всего пять минут назад в кабинете Мартин раздался личный телефонный звонок. Она разговаривала приглушенным голосом и делала аккуратные пометки. Шестьдесят секунд спустя она появилась и выглядела настолько потрясенной, какой Суреш никогда не видел ее. Без объяснений Мартин обнародовала свои записи прямо на площади, обратившись к средствам массовой информации.

Независимо от того, были ли ее утверждения точными, одно было наверняка — человек, который заказал это заявление, только что подверг Роберта Лэнгдона очень серьезной опасности.

«Кто же отдал Монике такое распоряжение?» — удивился Суреш.

Пока он пытался понять странное поведение координатора по пиару, на компьютер поступил сигнал о входящем сообщении. Суреш подошел, посмотрел на экран и остолбенел, увидев, кто его написал.

[email protected]*

* iglesia — церковь(исп.)

«Информатор,» — подумал Суреш.

Это был тот же самый человек, который всю ночь кормил информацией ConspiracyNet. И теперь, по какой-то причине, этот человек напрямую связался с Сурешем.

Осторожно Суреш присел и открыл электронное письмо.

В нем говорилось:

«Я добрался до смс-переписки Вальдеспино.

Ему есть что скрывать.

Дворец должен получить доступ к его смс-переписке.

Незамедлительно».

Встревоженный Суреш перечитал сообщение и затем удалил его.

Какое-то время он сидел молча, размышляя над возможными вариантами действий.

Затем, придя к какому-то решению, быстро сгенерировал мастер-ключ для доступа в королевские апартаменты и, никем не замеченный, проскользнул на лестницу.

ГЛАВА 55

С растущим нетерпением Лэнгдон пробежался взглядом вдоль собрания книг, выставленных в коридоре Эдмонда.

Поэзия… здесь есть какая-то поэзия.

Неожиданное прибытие Гвардии в Барселону запустило опасные тикающие часы, и все же Лэнгдон был уверен, что время не истекло. В конце концов, как только они с Амброй найдут любимую строчку стихов Эдмонда, им понадобится всего несколько секунд, чтобы войти в телефон Эдмонда и запустить презентацию для всего мира. Как намеревался Эдмонд.

Лэнгдон взглянул на Амбру, которая была на противоположной стороне коридора, дальше, продолжая искать с левой стороны, а Лэнгдон прочесывал правый.

— Вы что-нибудь видите?

Амбра покачала головой.

— Пока что только наука и философия. Нет поэзии. Нет Ницше.

— Продолжим искать, — сказал ей Лэнгдон, — возвращаясь к своим поискам. В настоящее время он просматривал раздел фолиантов по истории:

«ПРИВИЛЕГИИ, ГОНЕНИЯ И ПРОРОЧЕСТВА: КАТОЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ В ИСПАНИИ»

«МЕЧОМ И КРЕСТОМ: ИСТОРИЧЕСКАЯ ЭВОЛЮЦИЯ

КАТОЛИЧЕСКОЙ МИРОВОЙ МОНАРХИИ»

Названия напомнили ему о темной истории, которой Эдмонд поделился несколько лет назад после того, как Лэнгдон прокомментировал, что Эдмонд для американского атеиста страдал необычной одержимостью Испанией и католицизмом. «Моя мать была испанкой по рождению, — ответил Эдмонд категорически. — И страдающей от сознания своей вины католичкой».

Когда Эдмонд поделился трагической историей о своем детстве и своей матери, Лэнгдон выслушал ее с большим удивлением. Мать Эдмонда, Палома Кальво, как объяснил программист, была дочерью простых рабочих в Кадисе, Испания. В девятнадцать лет она влюбилась в университетского преподавателя из Чикаго, Майкла Кирша, который был в творческом отпуске в Испании, и забеременела. Наблюдая как избегали других не состоящих в браке матерей в ее строгом католическом сообществе, Палома не видела иного выбора, как принять нерешительное предложение мужчины выйти за него замуж и переехать в Чикаго. Вскоре после рождения сына Эдмонда, мужа Паломы насмерть сбил автомобиль, когда он ехал на велосипеде домой после занятий.

Castigo divino, так называл это ее отец. Божественное наказание.

Родители Паломы не позволили своей дочери вернуться домой в Кадис и опозорить их семью. Вместо этого они предупредили, что страшные обстоятельства Паломы — явный признак Божьего гнева и что Царство Небесное никогда не примет ее, если она не посвятит свою душу и тело Христу на всю оставшуюся жизнь.

После рождения Эдмонда Палома работала горничной в мотеле и пыталась вырастить сына изо всех сил. Ночью в своей бедной квартирке она читала Писание и молилась о прощении, но ее лишения только усубились, а вместе с ними и уверенность в том, что Бог еще не удовлетворил ее покаяние.

В страхе и позоре, Палома через пять лет убедилась, что самым глубоким актом материнской любви, которую можно показать своему ребенку, это предоставить ему новую жизнь, защищенную от божьего наказания за грехи Паломы. И поэтому она отдала пятилетнего Эдмонда в приют, вернулась в Испанию и ушла в монастырь. Эдмонд больше никогда не видел ее.

Когда ему было десять лет, Эдмонд узнал, что его мать умерла в монастыре во время религиозного поста. Преодолевая физическую боль, она повесилась.

— Это неприятная история, — сказал Эдмонд Лэнгдону. — В средней школе я узнал эти подробности, и можно себе представить, как непоколебимая фанатичность матери имеет много общего с моим отвращением к религии. Я называю это «Третьим законом о воспитании детей Ньютона»: для каждого безумия существует равное и противоположное безумие.

Узнав эту историю, Лэнгдон понял, почему Эдмонд был полон гнева и горечи, когда они встретились в первый год его учебы в Гарварде. Лэнгдон также удивился, что Эдмонд ни разу не жаловался на тяжелое детство. Вместо этого он объявил себя готовым к ранним трудностям, потому что это послужило мощной мотивацией для достижения двух целей детства — во- первых, выбраться из нищеты, а во-вторых, разоблачить лицемерие веры, которая по его мнению разрушила жизнь матери.

«Успешно достиг обе цели,» — подумал Лэнгдон печально, продолжая просматривать квартирную библиотеку.

Когда он начал просматривать новую секцию книжных полок, то заметил много знакомых названий, большинство из которых относятся к пожизненным опасениям Эдмонда об опасности религии:

«УБИЙСТВО БОГА»

«БОГ НЕ ВЕЛИКИЙ»

«КАРМАННЫЙ АТЕИСТ»

«ПОСЛАНИЕ ХРИСТИАНСКОЙ НАЦИИ»

«КОНЕЦ ВЕРЫ»

«ВИРУС БОГА: КАК РЕЛИГИЯ ЗАРАЖАЕТ НАШИ ЖИЗНИ И КУЛЬТУРУ»

За последнее десятилетия книги, пропагандирующие рациональность в отношении слепой веры, вошли в списки безусловных бестселлеров. Лэнгдон должен был признать, что культурный сдвиг от религии стал все более заметным — даже в кампусе Гарварда. Недавно в «Вашингтон пост» была опубликована статья о «безбожии в Гарварде», где сообщалось, что впервые за 380-летнюю историю университета в составе первого курса оказалось больше агностиков и атеистов, чем протестантов и католиков.

Точно так же в западном мире развивались антирелигиозные организации, отталкиваясь от того, что они считали опасностями религиозных догм — американских атеистов, Фонда свободы от религии, Americanhumanist.org, Международного атеистического альянса.

Лэнгдон никогда не думал об этих группах, пока Эдмонд не рассказал ему о «Брайтс» — глобальной организации, которая, несмотря на свое часто недооцениваемое имя, одобрила натуралистическое мировоззрение без каких- либо сверхъестественных или мистических элементов. В число членов «Брайтс» вошли такие интеллектуалы, как Ричард Докинз, Маргарет Дауни и Даниэль Деннет. По-видимому, растущая армия атеистов теперь готовила очень сильное оружие.

Лэнгдон обнаружил книги как Докинса, так и Деннета всего несколько минут назад, когда просматривал раздел библиотеки, посвященный эволюции.

Классика Докинса «Слепой наблюдатель» решительно бросила вызов телеологическому представлению о том, что люди, похожие на сложные часы, могут существовать только в том случае, если у них есть «создатель». Аналогичным образом, одна из книг Деннетта «Опасная идея Дарвина» утверждала, что естественного отбора достаточно, чтобы объяснить эволюцию жизни и что сложные биологические создания могут существовать без помощи божественного творца.

«Бог не нужен для жизни, — промелькнула у Лэнгдона мысль на презентации Эдмонда. Вопрос «Откуда мы появились?» неожиданно прозвенел в голове Лэнгдона. — Может это и есть часть открытия Эдмонда? — рассуждал он. — Идея, что жизнь существует сама по себе — без Творца?»

Разумеется, это понятие прямо противоречило любой крупной теории происхождения, отчего Лэнгдону ещё больше захотелось узнать, на правильном ли он пути. Опять же, идея казалась совершенно недоказуемой.

— Роберт? — позвала его Амбра сзади.

Лэнгдон повернулся и увидел, что Амбра закончила поиски со своей стороны библиотеки и покачала головой.

— Здесь ничего, — сказала она. — Сплошная научная литература. Я помогу тебе искать на твоей стороне.

— Похоже здесь тоже, — ответил Лэнгдон.

Когда Амбра перешла на сторону библиотеки Лэнгдона, голос Уинстона затрещал в громкоговорителе.

— Мисс Видаль?

Амбра взяла телефон Эдмонда.

— Да?

— Вам с профессором Лэнгдоном прямо сейчас нужно кое-что посмотреть, — Только что из дворца прозвучало публичное заявление.

Лэнгдон быстро подошел к Амбре и стоял рядом с ней и наблюдал, как крошечный экран в руке начал транслировать видео.

Он узнал площадь перед Королевским дворцом в Мадриде, где на мужчину в форме надели наручники и грубо взяли под стражу четыре агента Королевской гвардии. Агенты развернули заключенного к камере, словно чтобы опозорить перед всем миром.

— Гарса?! — воскликнул Амбра, — Командующий Королевской гвардией под арестом?

Камера повернулась и показала женщину в очках в массивной оправе, которая вытащила лист бумаги из кармана своего брючного костюма и приготовилась прочитать заявление.

— Это Моника Мартин, — произнесла Амбра. — Координатор по связям с общественностью. Что происходит?

Женщина начала читать, произнося каждое слово ясно и отчетливо. «Королевский дворец настоящим арестовывает командующего Диего Гарсу за его роль в убийстве Эдмонда Кирша, а также попытки вовлечь епископа Вальдеспино в это преступление».

Лэнгдон почувствовал, как Амбра немного пошатнулась рядом с ним, когда Моника Мартин продолжила читать.

«Что касается нашей будущей королевы, Амбры Видаль, — сказала PR- координатор зловещим тоном, — и американского профессора Роберта Лэнгдона, боюсь, что у меня несколько тревожные новости».

Лэнгдон и Амбра обменялись изумленным взглядом.

«Дворец только что получил от службы безопасности мисс Видаль подтвержденную информацию, — продолжила Мартин, — что сегодня вечером мисс Видаль забрал из Музея Гуггенхайма против ее воли Роберт Лэнгдон. Наша Королевская гвардия находится в полной готовности, координируя действия с местными властями в Барселоне, где по нашим сведениям Роберт Лэнгдон держит в заложниках мисс Видаль».

У Лэнгдона не было слов.

«Поскольку это формально классифицируется как ситуация с заложниками, общественность настоятельно призывают помочь властям и сообщать любую информацию о местонахождении мисс Видаль или мистера Лэнгдона. К настоящему моменту у дворца больше нет комментариев».

Репортеры начали выкричкивать вопросы Мартин, которая резко развернулась и пошла ко дворцу.

— Это… безумие, — запинаясь проговорила Амбра. — Мои агенты видели, что я покинула музей добровольно!

Лэнгдон уставился на телефон и пытался понять, что он только что увидел. Несмотря на целый поток вопросов в голове, он совершенно отчётливо осознал один ключевой момент.

«Я в серьезной опасности».

ГЛАВА 56

— РОБЕРТ, я так сожалею. — Темные глаза Амбры Видаль были дикими от страха и вины. — Я понятия не имею, кто стоит за этой лживой историей, но они просто подвергают вас огромному риску. — Будущая королева Испании потянулась за телефоном Эдмонда. — Я сейчас позвоню Монике Мартин.

— Не звоните мисс Мартин, — раздался голос Уинстона с телефона. — Именно этого добивается дворец. Это уловка. Они пытаются выманить вас, втянуть в контакт и выявить ваше местоположение. Подумайте логично. Два ваших агента Гвардии знают, что вас не похитили, и все же они согласились помочь распространить эту ложь и полететь в Барселону, чтобы охотиться на вас? Ясно, что весь дворец вовлечен в это. И с арестованным командиром Королевской гвардии эти приказы исходят от высшего лица.

Амбра немного вдохнула.

— Значит… Хулиан?

— Неизбежный вывод, — сказал Уинстон. — Принц единственный во дворце, кто имеет право арестовать командующего Гарсу.

Амбра надолго закрыла глаза, и Лэнгдон почувствовал нахлынувшую на нее волну меланхолии, как будто неопровержимое доказательство участия Хулиана убило только что последнюю оставшуюся надежду, что ее жених был лишь невинным наблюдателем всего этого.

— Это из-за открытия Эдмонда, — заявил Лэнгдон. — Кто-то во дворце знает, что мы пытаемся показать миру видео Эдмонда, и они отчаянно пытаются остановить нас.

— Возможно, они думали, что работа закончена, когда заставили замолчать Эдмонда, — добавил Уинстон. — Они не понимали, что есть невыясненные вопросы.

Между ними повисла неловкая тишина.

— Амбра, — тихо сказал Лэнгдон, — очевидно, я не знаю вашего жениха, но я сильно подозреваю, что епископ Вальдеспино повлиял на Хулиана в этом вопросе. Помните, что Эдмонд и Вальдеспино разошлись во мнениях до того, как началось событие в музее.

Она с неуверенностью кивнула.

— В любом случае, вы в опасности.

Внезапно они услышали слабый звук сирен, раздавшихся издалека.

Лэнгдон почувствовал, как его пульс ускорился.

— Нам нужно срочно найти это стихотворение, — заявил он, возобновив поиски на книжных полках. — Запуск презентации Эдмона является ключом к нашей безопасности. Если она станет достоянием общественности, тот, кто пытается заставить нас замолчать, поймет, что слишком поздно.

— Верно, — сказал Уинстон, — но местные власти все равно будут охотиться за вами, как за похитителем. Вы не будете в безопасности, пока не побьете дворец в своей игре.

— Как? — потребовала ответа Амбра.

Уинстон продолжал без колебаний.

— Дворец использовал средства массовой информации против вас, но это обоюдоострый меч.

Лэнгдон и Амбра выслушали, как Уинстон быстро изложил очень простой план, и Лэнгдон согласился, что это мгновенно посеет хаос и замешательство среди нападавших.

— Я сделаю это, — с готовностью согласилась Амбра.

— Вы уверены? — осторожно спросил ее Лэнгдон. — Пути для отступления не будет.

— Роберт, — сказала она, — я вовлекла вас в это, и теперь вы в опасности. Дворец имел наглость использовать средства массовой информации в качестве оружия против вас, а теперь я собираюсь направить его против них.

— Совершенно верно, — добавил Уинстон. — Взявшие меч от меча и умрут.

Лэнгдон ушам своим не поверил. Действительно ли компьютер Эдмонда просто перефразировал Эсхила? Он подумал, не уместнее ли процитировать Ницше: «Сражающийся с монстрами должен опасаться, чтобы при этом самому не стать монстром».

Не успел Лэнгдон возразить, как Амбра пошла по коридору с телефоном Эдмонда в руке. — Найди этот пароль, Роберт! — крикнула она через плечо. — Я скоро вернусь.

Лэнгдон наблюдал, как она исчезает в узкой башне, чья лестница спиралью поднималась на знаменитую и опасную крышу Каса Мила.

— Будь осторожней! — крикнул он ей вслед.

Оставшись один в квартире Эдмонда, Лэнгдон посмотрел на извилистый как змея коридор и попытался понять, что он здесь видел — витрины с необычными артефактами, цитату в раме, провозглашающую, что Бог мертв, и бесценного Гогена, который поставил те же вопросы, что задал Эдмонд миру сегодня вечером: «Откуда мы появились?» «Куда мы движемся?»

Он пока ничего не нашел, что намекнуло бы на возможные ответы Эдмонда на эти вопросы. До сих пор поиск в библиотеке Лэнгдона дал только один том, который казался потенциально актуальным — «Необъяснимое искусство», книга фотографий таинственных искусственных сооружений, включая Стоунхендж, статуи на острове Пасхи, и растянувшиеся в Наске «рисунки пустыни» — геоглифы, нарисованные на такой массивной скале, что их заметили только с воздуха.

«Это особо не поможет,» — решил он, и возобновил поиски.

Сирены на улице выли все громче.

ГЛАВА 57

— Не такое уж я чудовище, — заявил Авила, со вздохом облегчения, стоя у грязного писсуара в зоне отдыха на шоссе N-240.

Рядом с ним стоял водитель «Убера», который дрожал и видимо, слишком нервничал, не в силах помочиться.

— Вы угрожали… моей семье.

— Если будете хорошо себя вести, уверяю вас, с ней ничего не случится, — отвечал Авила. — Просто отвезите меня в Барселону, высадите, и мы расстанемся друзьями. Я верну вам бумажник, забуду ваш домашний адрес, и вам больше не придется обо мне вспоминать.

Водитель смотрел прямо вперед, его губы дрожали.

— Вы человек верующий, — сказал Авила. — Я видел католический крест у вас на лобовом стекле. И что бы вы ни думали обо мне, вы можете найти успокоение в том, что сегодня делаете божье дело. — Авила закончил мочиться. — Пути Господни неисповедимы.

Авила отошел и проверил керамический пистолет, засунутый за ремень. Он был заряжен единственной оставшейся у него пулей. Авила не знал, понадобится ли пистолет в тот вечер.

Он подошел к раковине и пустил воду на ладони, рассматривая набитую на том месте Регентом татуировку, на случай если его схватят. «Излишняя предосторожность,» — подумал Авила, чувствуя себя теперь бесстрастным духом, передвигающимся в ночи.

Он поднял глаза к грязному зеркалу и ужаснулся своей внешности. Последний раз Авила видел себя одетым в белую форму с накрахмаленныйм воротником и в военно-морской фуражке. Теперь, раздевшись он походил больше на водителя грузовика — надел лишь футболку с треугольным вырезом и одолжил бейсболку у водителя.

По злой иронии, взъерошенный человек в зеркале напомнил Авиле, как он выглядел во времена пьянства и самонеприятия, наступившие вслед за взрывом, от которого погибла его семья.

«Я был в бездонной яме».

Он знал, что поворотным моментом стал день, когда его физиотерапевт Марко обманом убедил его ехать за город встречать «папу».

Авила никогда не забудет, как подходил к мрачным шпилям пальмарианской церкви, проходил через высокие ворота безопасности и входил в собор через утреннюю мессу, где толпы прихожан стояли на коленях в молитве.

Через высокие окна из цветного стекла в святилище попадал естественный свет, и воздух сильно пах ладаном. Когда Авила увидел позолоченные алтари и полированные деревянные церковные скамьи, он понял, что слухи о крупном богатстве Пальмарианской церкви оказались правдой. Она была так же красива как любой встречавшийся Авиле собор, и все же он знал, что эта католическая церковь непохожа на любую другую.

Пальмарианцы — заклятые враги Ватикана.

Стоя с Марко с задней стороны собора, Авила пристально посмотрел на паству и задумался, как оказалось возможным процветание этой секты после явного щеголяния оппозицией Риму. По-видимому, обвинение пальмарианцами Ватикана в растущем либерализме вызвало отклик у верующих, которые жаждали более консервативной интерпретации веры.

Ковыляя вдоль прохода на костылях, Авила почувствовал себя несчастным калекой, совершившим паломничество к господу в надежде на чудодейственное средство. Помощник приветствовал Марко и подвел двух мужчин к огороженным сиденьям в самом первом ряду. Приближающиеся прихожане с любопытством наблюдали, кто удостоился такого особого отношения. Авила пожелал, чтобы Марко не убеждал его надевать парадную военно-морскую форму.

«Я думал, что встречаюсь с папой».

Авила сел и поднял глаза к главному алтарю, где молодой прихожанин в костюме читал выдержки из Библии. Авила узнал отрывок — Евангелие от Марка.

«И когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши». (Евангелие От Марка 11:25)

«Больше прощения?» — подумал Авила, нахмурясь. Он вспомнил, как тысячу раз слышал этот призыв от психотерапевтов и монахинь месяцами после террористической атаки.

Чтение закончилось, и в святилище раздались глубокие аккорды органа. Прихожане одновременно поднялись, и Авила неохотно поднялся на ноги, вздрогнув от боли. Скрытая дверь за алтарем открылась, и появилась фигура, посылая волну восхищения в толпу.

Мужчине на вид было за пятьдесят — осанистый и царственный, хорошего сложения и с неотразимым взором. На нем была белая сутана, золотая стола, вышитая фашья и украшенная бриллиантами папская митра. Он приближался к пастве с вытянутыми вперед руками; казалось, он парил на пути к центру алтаря.

— А вот и он, — восхищенно прошептал Марко. — Папа четырнацдатый, Непорочный.

Он называет себя Папой Иннокентием XIV? Пальмарианцы, как знал Авила, признали легитимность каждого папы вплоть до Павла VI, который умер в 1978 году.

— Мы как раз вовремя, — сказал Марко. — Он готов начать свою проповедь.

Папа двинулся к центру поднятого алтаря, обойдя кафедру проповедника и спустился вниз, чтобы стоять на одном уровне с прихожанами. Он поправил свой петличный микрофон, вытянул руки и тепло улыбнулся.

— Доброе утро, — проговорил он шепотом.

Паства хором ответила. — Доброе утро!

Папа продолжал отходить от алтаря, приближаясь к пастве.

— Мы только что послушали Евангелие от Марка, — начал он, — отрывок, который выбрал я лично, так как этим утром я бы хотел поговорить о прощении.

Папа приблизился к Авиле и остановился в проходе около него в нескольких дюймах. Он ни разу не посмотрел вниз. Авила с тревогой взглянул на Марко, который ответил ему взволнованным поклоном.

— Мы все боремся с прощением, — обратился папа к прихожанам. — И это потому, что бывают случаи, когда преступления против нас кажутся непростительными. Когда кто-то убивает невинных людей из-за чистой ненависти, должны ли мы поступать так, как учат нас некоторые церкви, и подставить другую щеку? — В зале установилась мертвая тишина, и папа еще больше понизил голос. Когда антихристианский экстремист взрывает бомбу во время утренней мессы в Севильском кафедральном соборе, и эта бомба убивает невинных матерей и детей, как от нас можно ожидать прощения? Бомбардировка — это акт войны. Войны не только против католиков. Войны не только против христиан. А войны против добродетели… против самого Бога!

Страницы: «« ... 1314151617181920 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Еще совсем недавно я был нищим малолетним беспризорником. Жил в подвале разрушенного дома, питался к...
Безымянный мир, где рождаешься уже взрослым и в долгах. Мир, где даже твои руки и ноги тебе не прина...
Капля, упавшая в воду, создаёт круги волнения, но они успокаиваются. Капля крови, упавшая с рук убий...
Ее боль не похожа ни на что. Такая невыносимая и уничтожающая. Она пропитала кровь горьким ядом. Пре...
Привнести в размеренный быт капельку сказки? Нет, спасибо. Однажды Милолика уже пробовала, и расплат...
С ранних лет Жене говорили, что она должна быть хорошей: выучиться на переводчика, выйти замуж, роди...