Инквизитор. Башмаки на флагах. Том третий. Графиня фон Мален Конофальский Борис
Рыцари один за другим стали спускаться к воде.
– Наглецы какие! – с неприятным для Волкова восхищением произнес Пруфф.
– Как до середины реки доедут, так бейте по ним, – сухо бросил в ответ полковник.
– Кулеврины, по кавалерам – пали по готовности! Только цельтесь, ребята, цельтесь хорошо.
Первый рыцарь уже заезжает в воду, они и вправду не спешиваются. Волков, наверное, слез бы и шел, аккуратно нащупывая дно.
– Палю… – кричат один за другим канониры небольших пушек.
И опять звонко и не так уж громко, по сравнению с полукартауной, одна за другой хлопают кулеврины.
Может, то было военное везение, может, Бог был к кавалеру благосклонен, а может, канониры уже наловчились стрелять точно в цель, но первое же ядро оторвало голову коню, на котором ехал первый всадник. Голова отлетела в сторону, а сам конь вместе со всадником свалился плашмя в воду. Всадник скрывается под водой, только копыта конские из-под нее торчат. «Вот, а я бы пешим шел, коня в поводу вел. А ты барахтайся теперь, болван, надеюсь, ногу из стремени вытащить не успел. И тебе это за вторую роту, дай бог, не выплывешь, будешь знать, как моих людей топтать». И никакого снисхождения не было у кавалера к тому рыцарю. Служили они хамам, топтали его людей, так еще и еретиками были, скорее всего, – пусть хоть все потонут.
Другие рыцари спрыгивали тем временем с коней, кидались на помощь к своему товарищу.
– Пруфф, бейте по ним, бейте из полукартауны, пока в кучу съехались, хорошо же стоят.
– Картечь мелкая, далеко для нее, рыцарский доспех не возьмет, – сомневается капитан.
– Попробуйте. Стреляйте.
– Канонир полукартауны, пока кавалеры в кучу собрались, врежь им.
– Да, господин.
Наводчик припадает к стволу. Волков смотрит то на него, то на рыцарей, которые, к его сожалению, достают товарища из-под воды. «Да быстрее же, быстрее». Ему не терпится, но подгонять канонира нельзя, спешка только увеличит вероятность промаха. Волков молчит, хотя уже готов сам кинуться наводить орудие. Вернее, помогать. Сам, конечно, он этого делать не умеет.
Кавалеры уже вытащили своего лидера, поддерживают его. Он, стоя по пояс в воде, открывает забрало шлема, дышит…
И тут кричит канонир:
– Палю!..
Бах-х-х…
Волков уже готов был к такому громкому хлопку, открыл рот и смотрел, как густой рой мелкой картечи летит прямо к рыцарям и их коням. Свинец взметнул мелкие фонтанчики там, где и нужно было, – вокруг сбившихся в кучу рыцарей. Одна лошадь, с которой всадник спрыгнул, чтобы спасать своего товарища, стала биться, а еще одна встала на дыбы, скинув седока в воду.
– Накрыл, – удовлетворенно произносит канонир, глядя на кутерьму, что началась на переправе.
Те рыцари, что еще не вошли, ждали, а те, кто уже вошел, поворачивали назад. Еще трое пешими выходили из воды, под руки вели товарища, который двигался так неуверенно, словно собирался упасть. Видно, одна из картечин нашла щель в его доспехе.
– Кажется, переправа в этом месте на сегодня закончена, – с улыбкой произнес капитан Пруфф, глядя, как, увлекаемые стремниной, на середину реки выплывают мертвые лошади – три, одна за другой.
«Ну что ж, переправа сорвана, три лошади убито, один кавалер ранен. А главное… Главное, что у мужичья, которое торчит на берегу и все это видит, задор упал, упал. Если даже кавалеры в своей прекрасной броне не смогли на вражеский берег вылезти, то им и пытаться нечего. Тем более что потом придется лезть на укрепленный лагерь, под те же самые пушки, что так их нещадно бьют».
– Кавалер, – слышит он голос из-за плеча, Максимилиан указывает рукой на восток, на дорогу. – Колонна!
Волков вглядывается – так и есть. Люди, много, много людей. И им уже переправляться нет нужды, они уже на этом берегу и идут к нему. С барабанами, с флагами. Колонна тянется и тянется, люди выходят из утренней дымки, кавалер прикидывает: шесть сотен, семь, восемь. Они подходят ближе. Волков уже различает флаги, слышит барабаны. Все верно, он так и думал: перед сплоченными пехотными колоннами свободным строем идут стрелки и арбалетчики – по сотне тех и других.
– Развернуть пушки? – спрашивает у него Пруфф.
Полковнику очень не хочется этого делать, он боится, что, как только артиллерийский огонь будет перенесен на другую цель, с той стороны снова полезут в воду мужики или кавалеры, но, наверное, придется разворачивать.
Он не успевает ответить артиллеристу. Они оба видят, как из прохода навстречу колонне выходит… ротмистр Вилли.
Он спокойно, даже вальяжно идет вперед. Идет навстречу тысяче врагов, хворостиной похлопывая себя по сапогу, отходит от рогаток шагов на пятьдесят, останавливается и поднимает руку. Тут же за ним, быстро обходя вкопанные рогатки, выдвигаются мушкетеры.
Волков думает закричать ему, потребовать, чтобы немедленно вернулся за стену, но не успевает, Вилли отдает приказ:
– Рядами по двадцать стройся!
Два сержанта стрелков показывают подчиненным, где начинаются линии. Мушкетеры деловито встают, ставят свои сошки, кладут на них свои тяжелые мушкеты. Они готовы, фитили, привязанные к рукам, дымят. Стрелки замирают, ждут команды. Теперь Волков уже не думает останавливать Вилли, он видит, что молодой командир стрелков знает, что делать. А тот ждет. Видно, считает шаги. С какой дистанции мушкетерам открывать огонь, он знает. Враг все ближе, ближе… Двести шагов, теперь Волков уже различает офицеров и сержантов, а Вилли поднимает вверх свою хворостину. Еще мгновение, еще… «Чего он тянет? Еще полсотни шагов, и арбалетчики смогут ему ответить».
– Первая линия, пали! – кричит Вилли, делая отмашку своей хворостиной.
Дружно, с таким звуком, словно крепкую ткань порвали, прозвучал залп, окатив стрелков серым дымом. Но Волков смотрит не на стрелков и не на дым, он смотрит на арбалетчиков и аркебузиров врага, что идут в авангарде мужицкой колонны. Он видит, как десяток, а может, и вся дюжина арбалетчиков валится на влажную еще землю. Товарищи хватают упавших и стараются быстро оттащить их из-под ног надвигающейся пехотной колонны. Это был неожиданный для кавалера результат.
– Первая линия, в лагерь! – кричат сержанты. – Вторая линия, готовься!
«Ах, как это было хорошо, и не подумал бы, что на такой дистанции может быть такое прекрасное накрытие».
А Вилли снова поднял свою хворостину.
– Вторая линия, пали!
Снова рыжие всполохи, снова почти черный дым клубами. И опять валятся на землю и арбалетчики, и аркебузиры. На сей раз меньше, но все равно хорошо. Хорошо. Вторая линия уходит в лагерь…
– Третья линия!.. – кричит Вилли и… не торопится, ждет, пока враг пройдет еще десяток шагов навстречу тяжелым мушкетным пулям. Когда дистанция кажется молодому ротмистру достаточной, он кричит: – Пали!..
Новый залп, снова дым, снова удачно, снова валятся на землю враги.
Деловито и неспешно третий ряд кладет на плечи мушкеты, забирает сошки и уходит, освобождая линию огня для последнего, самого малочисленного ряда. В последнем ряду всего двенадцать человек, но, судя по всему, это лучшие люди, Волков знает пару из них – это его вчерашняя охрана.
– Разбегаются, – Максимилиан смеется, – они разбегаются!
И точно: ни аркебузиры, ни арбалетчики не желают стоять под мушкетными пулями, они разбегаются от дороги и влево, и вправо, предоставляя право получить свою порцию свинца закованному в доспех первому ряду мужицкой пехоты.
– Четвертая линия, пали! – Вилли снова машет хворостиной.
Новый залп разрывает воздух. И это был залп прекрасный.
Колонна врага построена для штурма, по шесть человек в ряд. И вот весь первый ряд, закованный в железо с головы до ног, все шесть человек как подкошенные валятся наземь. Никакая, даже самая лучшая броня не выдержит попадания мушкетной пули.
В последнюю линию стрелков Вилли и вправду поставил лучших.
Второй ряд пехоты спотыкается об упавших, мешкает, третий ряд накатывается на второй, третий пытается остановиться, но на него сзади напирает уже четвертый, сержанты бросаются исправлять дело, но колонна уже смешалась в кучу, останавливается. Мужики есть мужики. Солдаты, у которых за плечами годы войн, давно научились перешагивать через павших товарищей, не теряя темпа и не задерживаясь, чтобы оказать кому-то помощь. Главное в строю – это слушать сержанта и держать линию.
Волков бросает быстрый взгляд за реку – там все спокойно, толпа с берега еще не убралась, но переправляться хамы и не помышляют.
– Господин капитан, – он указывает Пруффу на остановившуюся колонну, – кажется, неплохая цель для вас.
Пруфф тут же кричит:
– Фейерверкер! Весь огонь по колонне справа!
– Весь огонь по колонне справа! – орет младший офицер. – Пошевеливайтесь, ребята, пока они кучей стоят!
Прислуга начинает поворачивать орудия, канониры целятся, все это не занимает много времени.
– Готов! Готов! – первыми кричат канониры кулеврин.
– Готов! – чуть погодя вторят канониры полукартауны.
– Так стреляйте! – разрешает капитан.
– Огонь! – кричит фейерверкер.
Хлопают кулеврины, а за ними все тем же ревущим басом ахает полукартауна. Опытные артиллеристы со ста пятидесяти шагов не промахиваются, тем более с возвышенности, тем более в огромный отряд. Ядра и картечь ложатся как надо – накрывают мужиков.
– Еще! – кричит Волков.
Результат отличный, но ему мало… Мало.
– Заряжай так же! – командует Пруфф.
И артиллеристы принимаются за свою нелегкую работу. Но… Через шлем и подшлемник кавалер слышит далекие трубы. Это не его, это у мужиков… Они играют сигнал «отходим».
«Отходим, отходим, отходим!» – несется над дорогой. И первыми приказ выполняют стрелки и арбалетчики. Они, пока пехота пытается построиться в колонну, дружно поворачивают и уходят быстрым шагом. Кому охота попасть под картечь или пули? Уходят на восток, туда, откуда пришли.
Да, колонна разворачивается, а из лагеря выбегают мушкетеры и аркебузиры. Сначала Волков не понял для чего, а потом додумался. Мушкеты и аркебузы заряженными оставлять нельзя, вот Вилли и вывел стрелков разрядить оружие вслед уходящему врагу. Дым заволок всю округу, а полковник смотрел на тот берег. Там враг убирался прочь, унося с собой раненых и убитых.
– Ну что ж, – произнес капитан Пруфф, не скрывая удовольствия, – дело, можно сказать, сделано. У врага пять-шесть десятков убитых и раненых. Надеюсь, мы поквитались за вчерашнее.
– Нет! – неожиданно резко и для капитана, и для Максимилиана, и для Фейлинга отвечал Волков.
Пруфф, как всегда, поджал губы, Фейлинг посмотрел на господина с опаской.
– Не поквитались, и десятой доли мы им не отплатили, даже за Увальня хамы еще не рассчитались. – И, видя удивленное и обиженное лицо Пруффа, уже смягчаясь, добавил: – Вы были на высоте, капитан, ваши люди стреляли отлично, победа по праву принадлежит вам и ротмистру Вилли. Всем вашим людям по талеру награды. А вам, господин капитан, гульден премии.
Пруфф, который, кажется, хотел уже, по обыкновению своему, что-то обиженно отвечать полковнику на его жесткий тон, оттаял и крикнул:
– Артиллеристы, за хорошую стрельбу полковник жалует вам по талеру!
– Слышали, ребята? – подхватил фейерверкер. – Полковник жалует каждому по талеру!
Артиллеристы радовались, а кавалер уже спускался с насыпи.
Еще недавно, часа не прошло, в лагере царила суматоха, похожая на панику, а теперь на лицах радость. Отбились, не пролив ни одной капли своей крови, хотя собиралась уже умирать. Враг даже не дошел до них.
– Славное дело, господин полковник, – закричал кавалеру один сержант, из старых людей Брюнхвальда, – умыли хамов!
Волков кивнул: «Умыли».
Люди радовались, но никто, никто из них не вспоминал вчерашнюю ночь, когда они ненавидели командующего до зубовного скрежета только потому, что он не побежал назад, рискуя обозом, а приказал строить лагерь. Интересно, сколько человек вчера ночью хотели его ударить копьем в спину или со всего размаха врезать ему по шлему алебардой? Может, даже каждый второй. А теперь вон радуются… Радуются… Полторы тысячи человек: солдат, кашеваров, саперов, возниц в лагере, – и ни один даже капли крови не пролил. Враг пришел, понюхал частокол и ушел, обливаясь кровью. И это не только потому, что он приказал ставить тут укрепление, а еще и потому, что тащил сюда свои пушки черт знает откуда вместо того, чтобы нанять кавалерию. Потому что он делал мушкеты за свой счет, потому что не жалел денег на дорогой новый порох, давая возможность и стрелкам, и артиллеристам получать навыки стрельбы. Может, кто-то скажет ему спасибо за это? Нет, не скажет, да Волков и не ждал ни от кого благодарности. Он стянул с головы шлем, снял латную перчатку, вытер лоб, лицо и подумал, что чертовски хочет есть.
Глава 5
– Господин Фейлинг, прошу собрать ко мне офицеров, денщика моего сыщите. Шуберт… – Волков заметил инженера. – Господин Шуберт!
– Да, господин полковник. – Инженер подошел к нему.
– Вы видели северную стену?
– Нет, не видел. Я не ставил ее… Я ставил…
– Стена дрянь, – отрезал Волков. – Бревна мало того что кривые, тонкие, вкопаны плохо, их рукой повалить можно, так еще и почти не окопаны. И рогатки… Рогатки у западного прохода не вкопаны, просто валяются рядом. А у южной стены ров доходит до середины.
Инженер смотрел на полковника, в его взгляде так и читался вопрос: «Да когда ж ты все успеваешь?» Шуберт вздохнул.
– Люди устали. Трудно требовать от них хорошей работы, когда они еле стоят на ногах.
– Люди устали… Люди всегда усталые. Сейчас пусть ложатся спать до полудня, а как встанут и пообедают, начинайте укреплять стены. А пока выделите мне десять человек, пусть разобьют мне шатер, но не у южной стены, там будут нужники, – у северной пусть телеги уберут и там ставят. И не у прохода, а у артиллерийской насыпи.
Инженер откланялся, а кавалер вернулся к своему столику и стулу, что так и стояли у телеги с мукой. Офицеры поспешили к нему. Ничего особенного он им не сказал, только то, что укрепления поставили быстро, и это их спасло, как спасло и наличие артиллерии. С этим были согласны все.
– Первой роте отдыхать, – продолжал Волков, – и половина стрелков пусть ложится спать. Вторая рота и вторая половина стрелков пусть выставят пикеты. Остальные тоже пусть отдыхают, но чтобы были все вместе и доспехов не снимали.
– Да, господин полковник, – отвечали офицеры.
– Да, кстати, капитан Рене, прикажите возничим уменьшить расход овса, они лошадей одним овсом кормят, так у нас фураж через неделю закончится. Овса, пока стоим, лошадям не давать, овес только на марше. Пусть косят траву, врага рядом нет, а травы вокруг много, она хороша.
– Будет исполнено, – отвечал капитан Рене.
– Господа, я больше вас не задерживаю.
Но, прежде чем офицеры начали расходиться, заговорил командир кавалерии ротмистр Гренер:
– Господин полковник, а что делать с дезертирами?
Офицеры остановились, а Волков спросил:
– А… Значит, наловили за ночь? Много ли?
– Девятерых. Почти всех поймали на западной дороге. Один думал бежать на юг, через овраг.
– Ага, и кто они?
– Двое возниц, кашевар, два сапера, один из стрелков, трое солдат из роты господина капитана Рене.
– А что тут думать? Господин Рене. Вы, как комендант лагеря, надеюсь, решите это дело.
– Я? – с удивлением спросил Рене.
И не сам вопрос, хоть и он был дурацкий, а вот это вот глупое удивление в голосе капитана взбесило Волкова, он потемнел лицом и холодно, едва сдерживаясь, чтобы не заорать, спросил:
– А не вас ли я назначил комендантом лагеря?
– Да, конечно… – промямлил Рене. – Но как я должен решать это…
– Как? – еще сильнее свирепея, прорычал полковник. – Как обычно, подняв и скрестив оглобли телег или вовсе перебросив веревку через забор. Помните, как я повесил любовника своей жены? Вот точно так же. Веревки в обозе были.
– Да, но нужно посоветоваться с воинскими корпорациями, – продолжал комендант лагеря.
– Нет, не нужно. – Волков вскочил так, что и стул, и стол разлетелись в стороны. – Не нужно! Мерзавцы бежали в ночь перед боем, сие есть трусость! Какие еще тут нужны советы с корпорациями? – Он подскочил к Рене, схватил того за железный налокотник, подтянул к себе и зашептал зло ему прямо в лицо: – Вам придется их повесить, придется, иначе люди при любой опасности станут от нас бежать, а уж если боитесь сами казнью командовать, так найдите другого, вы старший после меня офицер, опорой мне должны быть, но вы не опора, а… Вы комендант лагеря, не забывайте об этом, дорогой мой родственник.
Гюнтер уже поставил стул и стол, Волков устало уселся на место, на его лице еще читалось раздражение, и он, почти с презрением глядя на Рене, сказал:
– Капитан, подготовьте мне письменный приказ о казни дезертиров, я подпишу, раз уж для вас сие затруднительно. А казнь должна состояться немедленно после подписания.
– Будет исполнено, – отвечал Рене.
Офицеры разошлись, а умный денщик тотчас поставил на стол перед господином стакан с вином. Вино было очень кстати.
– Есть ли у нас еда? – спросил денщика Волков, беря стакан.
– Нет, ту, что была вчера, господа офицеры всю съели ночью. Велю повару приготовить для вас что-нибудь.
– Долго. Ступай посмотри, кто-то из солдатских поваров тушил ночью бобы с солониной и мучной подливой. Найди, если остались. Но сначала принеси мне письменные принадлежности.
Слуга сразу исполнил поручение, и, допив вино, Волков разложил лист бумаги и обмакнул перо в чернила. Мгновение или два думал, что писать.
Слава богу, мужичье предприняло попытку атаки лагеря, иначе его рапорт оказался бы весьма унылым. И он начал:
«Милостивый государь, господин маршал, с прискорбием сообщаю вам, что приказ ваш о постройке лагеря на северном берегу реки Линау, восточнее Бад-Тельца, выполнить мне не довелось. Переправиться я не смог, так как враг ждал меня у бродов силами немалыми, в две с половиной – три тысячи пеших, не считая стрелков, арбалетчиков и кавалеров, и, не дав мне перестроиться из походных колонн, атаковал мой авангард с двух направлений».
Писать, что врага он видел чуть более двух тысяч и что он по недосмотру Гренера-старшего угодил в засаду, Волков не собирался.
«Устоять мне удалось, и главное – удалось сохранить обоз. Бежать я не думал, хотя многие меня о том уговаривали. За ночь поставил лагерь на южном берегу Линау, прямо на дороге, в месте удобном, у первого брода. Лагерь мой уже на заре пришли брать мужики снова, но тут Господь не дозволил понести мне многих потерь. Но все равно за два дня я потерял не менее семи сотен своих солдат мертвыми, побитыми и беглыми и полторы сотни саперов. Силы мои теперь малы, а у врага велики, посему прошу вас, господин маршал, с приходом не тянуть, а идти сюда, как уговорено.
Милостью Божьей кавалер и полковник,
Иероним Фолькоф фон Эшбахт».
Прочитал дважды. Вышло вроде хорошо, можно было отправлять.
– Максимилиан!
– Да, полковник, вызвать из кавалерии посыльного? – сразу догадался знаменосец.
– Вы спали сегодня ночью? – спросил у него кавалер, заглядывая молодому человеку в лицо.
– Да, как вы легли, так и я.
– Хорошо. – Волков немного помолчал. – Возьмите у Гренера одного человека, что поумнее, себе в помощь. Езжайте в Нойнсбург. Отдадите письмо маршалу.
– Я? – удивился Максимилиан. – Вы уверены?
В глазах молодого человека кавалер видел удивление.
– Да, уверен. Объясните, что сил у меня немного, но пару дней я продержусь, если у хамов нет пушек, конечно.
– Вас оставлять не хочу.
– Послушайте меня, отдадите письмо маршалу, а сами летите в Ланн со всей возможной поспешностью.
– В Ланн? – Максимилиан еще больше удивлялся. – За мушкетами?
– За Агнес, – ответил Волков и, пока молодой человек ошарашенно молчал, продолжил: – Везите ее сюда, и побыстрее.
– Но…
– Ни о чем не спрашивайте. Сегодня остановитесь в Бад-Тельце, как следует отдохнете, завтра днем будете у фон Бока, еще день – и вы в Ланне, постарайтесь только коней не загнать. Скажите Агнес, чтобы летела сюда, она мне очень нужна.
– Ясно, – сказал Максимилиан, пряча письмо к маршалу в потрепанный рукав колета.
Волков протянул ему десять талеров.
– Тому, кто с вами поедет… заплатите ему столько, сколько сочтете нужным, но помните, что Агнес мне тут очень нужна, жду вас через пять дней.
Меньше всего Максимилиану хотелось видеть эту необычную девицу, уж лучше под градом пуль и болтов сидеть за щитом на берегу и стрелять в мужиков, чем ехать за ней, но раз сеньор просит, значит, это важно и это нужно сделать.
– Я привезу ее, кавалер. Не сомневайтесь.
Волков обнял его. К Брюнхвальду Бог был милостив, раз дал ему такого сына.
– Скачите.
Хоть Волков и устал, и шатер ему уже поставили, но спать он не ложился. Ему все не давал покоя один вопрос. Он никак не мог понять, где могла прятаться рота мужиков, которая напала на вторую роту. Ответ был один: в леске, что тянется вдоль реки.
С двумя стрелками и Куртом Фейлингом кавалер покинул лагерь и отправился на то место, где дралась вторая рота, а там долго бродил по зарослям. Там так и лежали павшие солдаты, причем как его, так и мужицкие. Их, конечно, было много меньше, чем тех, что лежали дальше по течению, тех, что были в третьей роте. Но все равно. Это был непорядок, в котором виноват Рене. Почему он оставил мертвых валяться в лесу? Почему не забрал? Но сейчас не это занимало мысли Волкова.
Он осматривался и убеждался, что именно тут и прятались сотни мужиков. А кто еще мог вытоптать все вокруг, кто затоптал весь берег следами тяжелых солдатских башмаков? Его лагерь находился прямо над этим местом. Кашевары ходили к реке за водой, собирали тут хворост и дрова, солдаты рубили лес для частокола, но ему казалось, что все это было западнее. Или все-таки его люди оставили все эти следы?
В общем, этот осмотр ему не много дал. Волков вернулся в лагерь и позвал к себе заспанного Гренера.
– Вы сказали, что всё вокруг просмотрели, а лес, что ниже лагеря, у реки, осматривали?
– Первым делом, он же рядом с переправой, – отвечал молодой ротмистр.
– И ничего там не видели? Там же все вытоптано, там до сих пор следы кованых башмаков на мокром песке видно.
– Я там не был, я ехал по другой стороне, что у оврага. Я и мои люди осматривали овраг.
– Мне нужны те солдаты, что осматривали лес у брода. Хочу поговорить с ними.
Гренер взглянул на командующего и ответил:
– Те солдаты уехали на тот берег… С отцом.
Волков вздохнул.
– Хорошо, ступайте отдыхать. – И после крикнул: – Господин Фейлинг, коменданта Рене ко мне!
А пока Рене не пришел, Волков всё думал о засаде и о следах в леске у реки.
Родственник, кажется, тоже спал.
– Вы меня звали, полковник? – А в глазах его читался вопрос: «Господи, что ж тебе не спится? Ты же тоже не спал почти сутки».
– Я был в лесу, что у брода, – сказал ему Волков, – там видел наших мертвых солдат.
– Видно, сержанты в темноте не доглядели, – отвечал Рене.
«В темноте? Бой закончился, когда сумерки лишь опускались, ночь еще не пришла. Просто лень было тащить».
– Как ваши люди проснутся, распорядитесь собрать павших и похоронить, и третью роту тоже.
– Третью роту тоже? – переспросил Рене.
– По-вашему, их хоронить не нужно?
– Нет, нужно, конечно, нужно, но я думал, что это могут сделать саперы, – попытался возразить капитан.
«Нет, это сделаешь ты».
– У саперов есть дела, на них могут напасть. Возьмете телеги, соберете павших и похороните их рядом с лагерем, у дороги.
– Как прикажете. – Рене поклонился.
Когда он вышел, Волков вдруг почувствовал, как устал за последние дни. Лечь, лечь и позабыть про все дела, больше ему сейчас ничего не хотелось. Он позвал Фейлинга и денщика.
– Курт, Гюнтер, помогите мне снять доспех.
– Конечно, кавалер, – отвечал ему молодой человек.
Пока с Волкова снимали латы, он почти заснул, но даже сейчас думал над ситуацией: «Все непонятно, непонятно… Хорошо, что я послал за Агнес».
Глава 6
Встал Волков глубоко за полдень, когда солнце уже к вечеру покатилось. Повара к тому времени уже приготовили ему отличную похлебку из хорошо вываренной курицы, жареного лука и клецок, все это с кореньями, травами и вареными вкрутую яйцами. Клецки – жратва мужицкая, но кавалеру очень понравилась похлебка. Пока Гюнтер раскладывал на ковре чистую одежду и приносил горячую воду, он съел две полные чашки, закусывая свежим солдатским хлебом, запивая все это хорошим пивом, после которого стакан прилипал к рукам. Выспался, поел, помылся, надел чистую одежду. Вроде все хорошо, но как увидел в руках Фейлинга правый наплечник, так сразу помрачнел. Эта часть доспеха сзади была смята, вывернута, тончайший узор вмят сильным ударом.
– А что со шлемом? – спросил он оруженосца, жестом прося того подать этот предмет.
Шлем был не лучше наплечника: левая сторона вся разбита, крепление забрала слева держится каким-то чудом. Волков и вспомнить не мог, когда его так колотили, конечно, то было на берегу, но… Горжет помят, правое «плечо» повреждено, правый наколенник тоже искривлен, даже пробит в одном месте, кираса на груди, там, где как раз самый красивый узор, истыкана вся, словно с ней забавлялись, нанося по узору удары чем-то острым. А на ваффенрок и смотреть нельзя. Дорогой шелковый ваффенрок был бурого цвета от грязи и засохшей крови, ни единого белого или голубого пятна, сплошь бурый с черным. В руке такой и держать неприятно.
– Что ж ты мне его не постирал? – с досадой спросил Волков у денщика.
– Вы же мне сказали, что доспех – дело оруженосца, – отвечал тот растерянно. – Я думал, это тоже его дело.
– Постирай, если, конечно, получится, – сказал кавалер, кинув некогда прекрасную вещь Гюнтеру.
Кое-как с помощью Фейлинга надел мятые и битые доспехи, опоясал себя обломанным мечом и вышел из шатра.
Слышался стук топоров, кавалер под них и проснулся. Волков знал, что лагерь живет, но был приятно удивлен. Видно, беседы с Рене не прошли даром, родственник старался укрепить и обустроить лагерь по мере сил. Телеги уже не стояли где ни попадя, их собрали в юго-западном углу, сняв с них часть поклажи и сложив ее рядом. Да и весь другой провиант и фураж не валялся как попало по всему лагерю. Нужники оборудовали за южной стеной, как и хотел Волков, у оврага. Лошадей держали отдельно, для них сооружались загоны вдоль всей северной стены. Через западный проход в лагерь въезжали телеги, груженные свежескошенной травой, почти у шатра командира кашевары сложили большую гору собранного хвороста и снова разжигали костры, готовя ужин для солдат и всех остальных. В общем, в лагере стал возникать хоть какой-то порядок. Но не это сейчас волновало полковника, ведь порядок – хорошо, но главное в его положении – это укрепления. Он отлично это понимал, зная, что у хамов людей в три, а может, и в четыре раза больше. Волков с Фейлингом и двумя стрелками, что охраняли шатер, вышли из лагеря через восточный ход. Почти сразу за рвом кавалер увидел свежие холмы братских могил, которые появились, пока он спал.
– Быстро комендант управился с похоронами, – сказал он негромко, останавливаясь у могил.
– Много людей побито было, – отвечал ему один из стрелков. – Устали мертвых укладывать.
– Не вздумайте раскисать, – строго велел Волков, покосившись на стрелка. – За павших еще отомстить надобно будет.
– Нет, господин, не волнуйтесь, мы понимаем, – отвечал ему солдат. – Мы всё понимаем – слабину давать никак нельзя. Ежели слабину дашь, так сам под такой холмик уляжешься.
Волков молча кивнул ему и пошел осматривать укрепления. Повернул налево, уж больно ему не давала покоя северная стена, та, за которой была река. Тут не очень весело ковырялись саперы, тут же был и инженер Шуберт. Он сразу подошел к полковнику.
– Стену укрепим и ров углубим, до сумерек дойдем до половины стены.
Волков присмотрелся. Да, во рву сделали подъем более крутой, тут и без противодействия защищающихся на него непросто взобраться. Хорошо. В частокол ставили подпоры, стена стала крепче. Теперь она уже не смахивала на старый покосившийся деревенский забор. Теперь в лагерь с севера можно было войти только по удобной тропинке, что вела к узкому проходу, который было нетрудно оборонять.
Не сказать, что ему все нравилось, но перемены к лучшему были заметны.
– Вы вкопали рогатки у западного въезда? – спросил кавалер, идя вдоль рва и оглядывая частокол.
– Нет, – Шуберт семенил рядом, – я думал, что эта стена важнее.
– Снимите людей, поставьте частокол до заката, а со стеной закончите завтра.
– Как прикажете, господин полковник. Сейчас же все сделаем, – пообещал инженер.
Волков обошел свой немаленький лагерь по периметру – везде суета, работа кипит, несмотря на приближение вечера. Он был удовлетворен тем, как менялась обстановка. Он видел, что за пару дней все будет приведено в полный порядок, лагерь станет укрепленным и удобным, обоз с провизией и фуражом сохранить удастся, и у фон Бока будет меньше причин упрекать кавалера.
Вечером, когда уже стемнело, он обедал с офицерами, отдавал приказания о пикетах и ночных разъездах и говорил о том, сколько солдат и из каких рот оставить в охранении. Также просил Рене поутру снять повешенных дезертиров, так как, скорее всего, утром Гренер и его кавалеристы наловят новых. А после ужина пошел спать и спал отлично, так как до самого утра его никто не потревожил.
Утром Волков, ожидая завтрака, долго разглядывал выстиранный ваффенрок. Стирка мало помогла: дорогая ткань так и не вернула своего цвета и казалась серой, бурой, да какой угодно, но уже не бело-голубой, а еще вся была испещрена дырами. Даже нищему такое носить стыдно. Пришлось ходить в доспехах, ничем не прикрывая их.
Кавалер прошелся по лагерю, поговорил с офицерами. Все шло хорошо, солдаты и саперы знали, что им делать. Укрепления становились лучше с каждым днем, Гренер поймал лишь двух дезертиров. Это был хороший знак, людишки почти уже не бежали. Этих двоих мерзавцев быстренько и без особых церемоний после короткой исповеди повесили на заборе, на освободившихся утром местах.
Пока дезертиров вешали, Волков думал о том, что Максимилиан уже должен быть в Нойнсбурге, если, конечно, не встретил армию маршала уже на пути к лагерю. Что ж, как бы там ни было, его знаменосец должен уже свернуть к Ланну и завтра оказаться там. «Что ж, если они поторопятся, Агнес прибудет через три дня, ведь кони в ее карете неплохие».