Инквизитор. Башмаки на флагах. Том третий. Графиня фон Мален Конофальский Борис
Кажется, Волков никогда ее так не ждал. Мало того, в последнее время ему все меньше и меньше хотелось видеть девушку. Нет, он, конечно, ее не боялся, но она держала его в напряжении, словно противник, что ждет удобного случая для атаки. А еще он ожидал неприятностей, которые рано или поздно она может ему доставить. Но сейчас, сейчас она оказалась очень ему нужна, он чувствовал, что только эта хрупкая девочка с тяжелым и крепким, как люцернский молот, характером способна ему помочь. Он нутром это чувствовал. А как иначе? Ведь не зря хитрый жид уговаривал его взяться за это дело, считая, что дело это нечистое. Теперь Волков и сам так думал.
В общем, день прошел в мелких делах и заботах. Если не считать того, что кавалер просил Гренера проехаться до второго брода, посмотреть да послушать. Тот со своими людьми прокатился, постоял у тихого брода, но ничего там не увидел: ни пикетов, ни застав, ни даже следов мужичья.
Так день и миновал, а как стемнело, кавалер с удовольствием снял доспехи и лег спать.
– Господин, господин! – Гюнтер, держа в одной руке лампу, тряс Волкова свободной рукой. – К вам человек.
– Что? Какой человек? – не сразу сообразил кавалер. – Утро уже?
– Ночь, господин, ночь… К вам солдат пришел.
– Солдат? Зови, – приказал он, садясь на кровати.
Солдат вошел в шатер, с интересом осматриваясь.
– Ну, что случилось?
– Сержант к вам послал… Шум, господин. Кажись, мужики пошли куда-то.
– Пошли? Куда пошли?
– За рекой, господин, кажется, идут… куда-то…
– А ты из какого пикета?
– Мы тут внизу под лагерем у речки стоим.
– И что, шум слышите?
– Ага. Топочут.
– Много их, куда идут, лошади есть, телеги есть?
– Так разве в темноте разглядишь… – Солдат разводил руками. – Может, есть телеги, а может, нет.
Понимая, что большего он от дурака не дождется, Волков приказал Гюнтеру:
– Одежду давай и Фейлинга буди.
Сам кавалер, Фейлинг, два стрелка охраны и солдат спустились к реке, тут и был пикет из четырех солдат и двух стрелков.
– Ну, что звали?
– Господин, – заговорил сержант из стрелков, – невдалеке за рекой дорога есть, по ней отряд прошел. Все слышали шум тихий.
– Огни были?
– Нет, только звуки. Люди шли, люди с железом.
– А сейчас есть звуки?
– Так послушать надо, – отвечал сержант.
– Тихо всем, – приказал Волков и стал прислушиваться.
Не то чтобы он слышал что-то отчетливое, но какой-то несвойственный ночи шум был. Да, был. То ли древко копья или пики трется о кирасу, то ли башмаки по дороге стучат. Не разобрать, дорога-то не у самой реки. Солдаты и полковник прислушиваются и вдруг слышат тонкий писк. Волкову подумалось, что такой звук и показаться мог, но один из солдат тут же сказал:
– Телега. Телега скрипнула колесом.
– Точно, и телега перегруженная, – поддержал его другой. – С обозом идут.
– Может, то мужик какой местный, – предположил третий.
– Ага, мужик, – тут же взяли под сомнение его мысль другие, – в полночь-то. Траву косил до луны.
Теперь у Волкова сомнений не было, враг куда-то выдвинулся, скорее всего, на запад. Зачем? Эх, как жаль, что разведку он организовать не смог. Толковых людей для этого у него не было. Не мальчишку же Гренера отправлять на опасное дело. Он не стал дальше прислушиваться, а поспешил вверх, к лагерю.
У входа кавалера встретил молодой ротмистр Мальмериг, дежуривший этой ночью с сотней солдат из первой роты.
– Господин полковник, что-то произошло?
– Пока неясно, за рекой отряд хамов с обозом пошел на запад.
– Хотят обойти нас и ударить с двух сторон?
– Я бы так и сделал, уж на две стороны пушек нам не хватит. Но… Мы сильно укрепили лагерь. Попытка штурма таких укреплений закончится для них большой кровью.
– Может, поднять людей? – предложил Мальмериг.
– Пока не нужно, – ответил полковник и пошел в свой шатер.
Спать он больше не собирался, какой теперь сон. Фейлинг и Гюнтер помогли ему облачиться в доспехи. После, взяв с собой десяток стрелков с сержантом, Волков обходил и проверял другие посты и пикеты. Сам обходил, сам хотел убедиться в том, что все тихо. И успокоился, только когда на востоке, и на западной дороге, и в южном овраге у отхожих мест все оказалось в порядке. Солдаты везде бодрствовали и ничего подозрительного не слышали. Он еще раз спустился к реке, долго вслушивался, но ничего уже больше не услыхал. Вернулся в лагерь, когда солнце на востоке уже слегка осветило верхушки деревьев. В мае солнце раннее.
Весь следующий день он изводил и солдат, и офицеров дальними вылазками и разъездами. Все никак не мог понять, куда же шли ночью мужики, и это его сильно тревожило. Очень ему нужно было знать, где враг. Поэтому к полудню, не дав ни солдатам, ни офицеру пообедать, Волков отправил почти всю свою кавалерию с Гренером во главе, две сотни людей из первой роты с ротмистром Хайнквистом и полсотни стрелков по западной дороге с наказом все осмотреть, но при малейшей опасности бегом возвращаться обратно. Около часа с волнением ждал разъезды, и когда они вернулись, то сообщили ему, что в округе ни единой души, даже заблудшего мужика на дороге не видели.
Нет-нет, что-то тут было не так, не один он слышал, что ночью кто-то на том берегу реки куда-то двигался. А тут вдруг врагом и не пахнет, словно и не было его никогда.
«Максимилиан уже сегодня должен быть в Ланне и сегодня же выехать с Агнес обратно. Два, ну или три дня – и он привезет ее сюда. Господа молю, чтобы за эти три дня ничего не произошло».
А уже ближе к вечеру на западной дороге появились два всадника. То были гонцы, от маршала письмо привезли. Письмо было коротким и злым:
«Господин полковник Фолькоф, то было моей стариковской ошибкой на столь важное дело посылать такого неумелого человека, как вы. Вы бахвалиться и выставляться мастер, в одежды царские рядиться хороши, но как до дела, так и лагерь вы ставите не там, где велено, и людей ваших мужицкий сброд побивает крепко. Теперь хамы знают, что мы пришли, и тайно, без боя, переправиться на тот берег нам не дадут. И в том ваша заслуга.
Что обоз вам удалось сохранить, так это чудо, равное чуду Рождественскому. За чудо сие Господу молюсь неустанно. Теперь уж держитесь крепко в лагере своем, раз встали, ландскнехты сегодня подошли к нам, более ждать нет нужды. Я уже завтра со всеми силами выступаю к вам. Берегите обоз и лагерь, без них кампании не быть. Да хранит вас Господь».
Кавалера едва не перекосило от презрительного и насмешливого тона письма. Но что делать, если по сути фон Бок был прав. До самой ночи, даже за ужином, Волкову вспоминались ехидные слова командира, так у него аж аппетит пропал. Но он был рад, что армия уже вышла. Если письмо было подписано числом позавчерашним, значит, сегодня фон Бок уже должен подходить к Бад-Тельцу, а завтра к вечеру быть тут. «А там Максимилиан и Агнес привезет. Дальше легче будет». В этом он был уверен, а пока ему нужно удерживать лагерь. Может, поэтому кавалер в который раз перед сном отправился обходить укрепления.
И опять спал он неспокойно, просыпался, прислушивался к звукам, что доносились снаружи. Ждал и боялся услышать крики «к оружию!». Но ничего подобного не слышал и снова засыпал сном неглубоким, чтобы, встав утром, проверять все вокруг и волноваться.
Когда приехали к нему вестовые, от маршала письмо привезли, надо было о своих волнениях и о том, что он слышал ночью, как отряд мужиков шел по тому берегу реки на запад, фон Боку написать. Но Волков не стал, чтобы старый ехидный маршал над его страхами и слухами снова не насмехался. Напиши он о том, может, тогда все вышло бы по-другому, но кавалер не написал, и вышло все так, как вышло.
В два часа пополудни прибежал к нему солдат от западного прохода и доложил, что четыре кавалериста прискакали и просят полковника. Он сразу пошел к западному проходу, там и увидал четырех запыленных кавалеристов на сильно уставших конях.
– Кто старший? – спросил у них полковник.
– Я, господин, – отвечал один кавалерист с седыми усами.
– Говори.
– Господин, беда, колонна наша атакована мужичьем на марше. Маршал ранен был почти сразу. Построиться в боевые порядки никто не успел, колонну рассекли на две части. Откуда взялись – непонятно.
«Похоже на то, что и с нами было». Волков слушал дальше, холодея сердцем.
– На арьергард сразу наехали рыцари, смяли его, сразу за ними навалилась пехота. Полковника фон Клейста убили. Людишки побежали сразу, кто не сбежал, тех порезали всех. Наш арьергард был разбит и развеян сразу, и получаса не прошло. Авангард и центр колонны пытались строиться, но их непрерывно обстреливали, ранили полковника Эберста, а потом и авангард атаковали, а мужиков было много, не менее трех с половиной тысяч.
«Вот куда они шли ночью. Решили с лагерем не мучиться, людей на частоколах да на рогатках под картечью не гробить, а нанести удар нашим главным силам на марше. Вот тебе и быдло, вот тебе и нелепые мужики. Разбивают нас по частям. Но как они узнали, что фон Бок вышел? Неужто у них шпионы так хороши, что всё знают, что в округе творится?»
Волков был в растерянности. Не могло быть правдой то, что железнорукий предатель, мужицкий генерал, лучше многоопытного фон Бока. И он продолжал слушать.
– Полковник фон Кауниц смог построить пару рот и пытался мужиков оттеснить.
– И что? – спросил кавалер.
– Дальше мы не знаем, нас позвал генерал фон Беренштайн, приказал ехать к вам.
– Ко мне? Зачем?
– Он приказывает вам со всеми возможными силами идти к нему на помощь.
Тут кавалер и призадумался. Лошади у кавалеристов все в пене, их гнали, не жалея.
– Сколько же вы ехали сюда? – спросил Волков.
– Два часа, господин.
Два часа? Значит, пехоте идти до места боя часов пять. Только к ночи поспеет. К этому времени фон Беренштайн либо сам отобьется, либо уже будет разбит. А Волков со своими людьми еще и рискует сам попасть под удар мужицких колонн. Зачем же такой приказ отдавал генерал фон Беренштайн?
Волков посмотрел на усатого кавалериста внимательно, спросил как бы между прочим:
– А маршал, говоришь, ранен?
– Да, говорят, пуля пробила горжет, угодила ему в шею. Крови было много, как бы не помер старик, – отвечал кавалерист.
– И приказал мне выступать не он, а генерал фон Беренштайн?
– Да, господин.
– И письменного приказа ты не привез?
– Нет, господин, где там было приказы писать, бой шел вокруг. Генерал на словах приказ отдавал.
Волков поднял руку, чтобы привлечь внимание своей охраны, а затем указал на кавалеристов пальцем:
– Арестовать их.
Кавалеристы удивленно переглянулись, а усатый спросил:
– Господин, за что?
– Вас я не знаю, – отвечал ему полковник, – а подпись маршала фон Бока на приказе крепко держать лагерь и охранять обоз мне известна. Посидите, пока все не прояснится, под стражей.
– Господин, а кони наши? Их покормить нужно, расседлать.
– За них не волнуйтесь.
Глава 7
Растерянность, вернее, озадаченность и заставила его сначала ходить из стороны в сторону вдоль загона для коней, поглаживая морды, которые те доверчиво тянули в надежде получить какое-нибудь лакомство. И солдаты, и возницы поглядывали на командира с видимой тревогой. Он замечал их взгляды и понимал, что это нехорошо. Командир не должен вида иметь озадаченного, растерянного или испуганного. Даже в самой плохой ситуации вид старшего должен внушать людям надежду. Чтобы не волновать людей своим поведением, Волков ушел в шатер.
И что ему было делать, опять посылать Гренера с кавалерией проверить слова прибывших? Так они вернутся лишь к ночи. Да еще и вовсе, может, не вернутся. Идти самому с крепким отрядом? Нет, это исключено. Он не покинет лагерь и не выведет отсюда людей, пока не будет понимать, что происходит. Но что-то говорило кавалеру, что приехавшие кавалеристы не врут, там, в двух часах езды на запад, идет бой. Мужики Железнорукого и вправду напали на колонну маршала. Уж больно похож был рассказ кавалеристов на то, что произошло с его собственным полком.
«Да, а если я тут сижу, а фон Беренштайн ждет моей помощи и, не получив ее, будет разбит и рассеян? Тогда… Тогда я останусь один против всех сил хамов». От такой мысли Волков вскочил, сжал кулаки. Правильно он сделал, что ушел в шатер. Люди его точно стали бы волноваться, если бы увидали его сейчас. «Как этот Железнорукий так все смог рассчитать? Как все устроил? Словно читал записки Цезаря, который учил, что врага лучше бить по частям, не давая ему собраться в единое целое? И словно предвидел каждый наш шаг. Он непрост, нет, непрост. Хорошо, очень хорошо, что я позвал сюда Агнес».
Все эти мысли испортили Волкову аппетит, на который в прошлом он почти никогда не жаловался. Чего уж греха таить, он волновался всерьез, ведь дело-то нешуточное. И хуже всего, что в положении его было слишком много неопределенности. Он даже и представить не мог, что после сегодняшнего ловкого маневра с побитием фон Бока еще может выдумать Эйнц фон Эрлихенген. «Черт железнорукий, что же ты дальше делать собираешься?» Волков лениво ковырял ложкой свою еду. Повара расстарались: яйца, печенные в углях с карамелизированным луком и тмином, заяц в винном соусе, сдобный жирный хлеб, – есть бы и есть, а он в прекрасных жидких желтках ложкой поковырялся, хлеба отломил и стал пить пиво. Наелся. Редко такое бывало. Еду кавалер, как и всякий бывший солдат, которому пришлось поголодать в осадах, всегда ценил. После встал и вышел из шатра, невмоготу было сидеть там одному. Ходил по лагерю в плохом расположении духа, искал всякое дурное в его устройстве и к кому бы прицепиться, чтобы отчитать.
Офицеры и инженер Шуберт уже прятаться от него стали, а тут на дороге, опять с запада, появились всадники. То оказался Мильке, адъютант маршала, с охраной. Мильке был сравнительно молод и заносчив согласно занимаемой должности. И он принес полковнику вести и успокоение. Волкову Мильке не нравился, но сейчас кавалер был ему очень рад, даже коня придерживал сам, пока усталый адъютант слезал на землю.
– Генерал фон Беренштайн вернулся в Бад-Тельц, где сейчас находится и маршал фон Бок и другие раненые, – сразу начал Мильке.
– Как здоровье маршала? – вежливо поинтересовался Волков.
– Лекари говорят, что выживет, но крови потерял он немало, да и лечение не будет скорым. Лекари долго не могли достать пулю.
Волков изобразил на лице, насколько умел, соболезнующую мину. А адъютант продолжал:
– К вам, Фолькоф, со своим полком идет полковник Эберст.
– Я слыхал, он тоже ранен.
– Ранен, но не сильно. А вот полковник фон Клейст убит. И два его лучших капитана Ганзо и Рейнер тоже убиты. Чертово быдло выскочило на нас из какого-то чахлого лесочка как бешеное. Они сильно потрепали наш арьергард, где и был полк фон Клейста. Ударили его с двух сторон и давили до тех пор, пока фон Кауниц не построил свои роты и не отодвинул их. Но от полка фон Клейста мало что осталось. Те, кого не зарезали, разбежались по округе. А весь обоз, что был с нами, разорен. Оставшиеся люди идут без хлеба, без палаток и даже без котлов.
– У меня тоже большие потери, – сказал полковник. – Вторая рота погибла полностью, половина кавалерии сгинула на том берегу, и, главное, много офицеров выбыло из строя. Но обоз я сохранил, провианта нам хватит.
Они пошли по лагерю к шатру кавалера.
– А что с вашим прекрасным доспехом? – заметил адъютант, разглядывая латы Волкова, которые теперь не были прикрыты тканью ваффенрока. – Кажется, в прошлый раз, когда я вас видел, они выглядели получше.
– Боюсь, что так хорошо они уже не будут выглядеть никогда.
– Вижу, вам и самому непросто пришлось. – Мильке щелкнул пальцем по гнутому наплечнику.
– Была пара мгновений, когда я прощался с жизнью, но у Господа на меня, видно, другие планы.
– Что ж, таково наше ремесло. Фон Клейст был моим хорошим приятелем, а теперь его нет.
– Очень жаль, да примет Господь его душу, – произнес кавалер. – Прошу вас, адъютант, в мой шатер, я не стал есть обед, он остыл немного, но, думаю, разогревать мы его не будем.
– Я не ел со вчерашнего вечера, так что ваш обед я стану грызть, даже если он покрыт льдом, – заверил кавалера Мильке.
Они укрылись в шатре, где принялись за остывший обед, перед тем помянув павших товарищей. Мильке ел с великим удовольствием.
– Господь всемогущий, ваш повар колдун.
– Что, у маршала повар хуже? – спросил Волков, не уточняя, что эти кушанья ему приготовил простой солдатский кашевар.
– Вы смеетесь? – Адъютант даже перестал грызть бедро зайца. – Маршал скуп, как церковный староста. У него нет повара. Он ест горох, и не всегда с салом. И даже просо ест, как самый нищий поденщик, лишь сбрызнув его маслом. Пьет самое поганое вино и убеждает всех, что «вино не так уж и плохо для своей цены». И не дай вам бог с ним не согласиться. Кстати, чуть не забыл, Эберст просит вас начать готовить для его людей ужин, ужин на тысячу человек. Они придут голодные.
– Я распоряжусь, – пообещал кавалер.
После раннего ужина с адъютантом он приказал начать готовить еду для людей полковника Эберста и отпустить из-под стражи кавалеристов, а также поставить палатку для Мильке.
Прибывшим перед сумерками людям полковника Эберста найти место в лагере оказалось непросто. Здесь уже было около четырехсот телег и еще больше лошадей, да еще и припасы, так что новые палатки для тысячи человек ставить оказалось негде. Волков и полковник Эберст уговорились, что пока прибывший полк поживет на телегах, так как погода стоит хорошая. Уже когда стемнело, кавалер пригласил всех офицеров на поздний ужин. Там Мильке и Эберст рассказали всем его офицерам о внезапной атаке, которую мужики устроили маршалу. Они говорили, что атака была прекрасно спланирована и проведена с должной энергичностью.
– Словно то были не мужики, а отличные и опытные солдаты с прекрасными сержантами, – говорил полковник Эберст.
На что Мильке согласно кивал: и никак иначе.
– Точно так же было и с нами, – заметил ротмистр Хайнквист. – Мы и понять не могли, откуда во всей красе выскочили четыре десятка кавалеров, а пока мы пребывали в удивлении, они растоптали авангард третьей роты.
– Верно-верно, – тут же соглашался Рене, – так же внезапно появились и у нас, я даже и придумать не смог, откуда они выскочили. Чертово отребье!
А Волков рассказы прибывших офицеров слушал молча, но с удовлетворением. Теперь-то ни фон Бок, ни фон Беренштайн не смогут упрекнуть его ни в недосмотре, ни в беспечности. Ведь эти славные и опытные господа сами оказались в такой же ситуации и при всем их опыте потеряли людей намного больше, чем он. Пусть теперь лишь попробуют упрекнуть, он найдет что им ответить. Тем не менее кавалер ждал приезда генерала фон Беренштайна с некоторым волнением. А генерал с остатками войска должен был прибыть уже завтра.
Лагерь, который построил Волков, прибывшие офицеры признали укреплением достойным, что ему польстило. Не зря он десяток раз обежал частокол по периметру, не зря ругал офицеров и инженера, тыча их носом в недоделки. Теперь полковник Эберст с удивлением говорил:
– Отличный лагерь, полковник Фолькоф, и, главное, так быстро возведенный такими малыми силами.
«Знали бы вы, чего мне это стоило».
Но лагерь окажется мал для целой армии, так как к вечеру генерал должен был привести еще около двух тысяч человек. Зная это, Волков велел Шуберту начать разбивку новых мест за пределами лагеря и подготовить площадку для шатра генерала. Также он приказал поварам готовить еду в расчете на то, что уже с вечера придется кормить больше четырех тысяч человек.
Но все эти приготовления не сыграли никакой роли. Ничто не помогло задобрить генерала. Фон Беренштайн, только появившись, сразу позвал Волкова к себе.
– Крепость отстроили, – брюзжал фон Беренштайн, проходя по лагерю. Шел он тяжело, опирался на палку, как старик. – Долго тут сидеть думаете? Пока провизия не кончится?
– Как приказано было, – отвечал Волков, – велено было сохранить обоз, я и сохранил. Велено было поставить лагерь, я и поставил.
Другие офицеры шли следом, прекрасно слыша их разговор.
– Велено вам было лагерь ставить на том берегу реки, – продолжал отчитывать его генерал. – А теперь что?.. Как переправляться думаете на виду у мужичья? Штурмовыми колоннами пробиваться?
– Я не мог поставить лагерь на том берегу. Это было невозможно, хамы уже ждали меня на этом берегу. Мне пришлось принять бой.
– Да-да, читал я ваш рапорт. Приняли вы бой и при этом потеряли много людей… Да, кстати, я не вижу ваших прекрасных арбалетчиков. – Генерал остановился и стал притворно оглядываться по сторонам. – Кажется, нет их нигде?
– Они сбежали во время боя, – не стал врать Волков. Он едва удержался, чтобы не спросить в ответ у генерала: «Где полк фон Клейста и небольшой обоз, что шел с вами?» Слава Богу, что дал ума промолчать.
А фон Беренштайн не унимался:
– Вот! Деньги, брошенные на ветер. Жуликам пришлым деньги подарили. Три месяца содержания выдали небось?
Генерал хотел, видно, намекнуть, что сбежали они неспроста, но Волков пресек эти домыслы.
– Всего месяц вперед оплатил, – ответил он быстро.
Генерал махнул на него рукой.
– Не умеете вы, Фолькоф, даже солдат правильных выбрать. Уж и не знаю, как вы умудрились от государя нашего патент на чин полковника добыть.
И все это генерал говорил при других офицерах, причем при младших офицерах его же полка. Тут и Рене был, и Хайнквист.
– Я патента не добывал… – начал было кавалер.
Но фон Беренштайн оборвал его пренебрежительным жестом.
– Оставьте, знаю я подобных ловкачей.
Волков побагровел. Снова едва сдержался, чтобы не ответить грубостью. Сдержался, но у него в который раз за последнее время кольнуло в груди.
А генерал пошел дальше, оглядывая лагерь и продолжая брюзжать:
– Ему велено было лагерь поставить, а он форт возвел, да с пушками, чуть не крепость с редутами, видно, до зимы тут собирается сидеть. Пока провиант не кончится. – Он скривился, как от кислого, а потом повернулся к офицерам: – Господа, нам, подобно полковнику, сидеть тут не пристало. Маршала нашего славного с нами нет – что ж, мы сами сподобимся. Отребье и нападает на нас исподтишка, потому как в честном бою тягаться с нами не может. Посему надобно нам, господа, навязать ему нашу волю и склонить к генеральному сражению. Согласны со мной?
Офицеры ему возражать не смели, соглашались. Волков молчал, хотя, в принципе, тоже был согласен с генералом. И фон Беренштайн продолжал:
– Так что прошу вас, господа, думать и к завтрашнему дню, если у кого появятся мысли какие, обратить их в план и обдуманную диспозицию. А сейчас можете быть свободны, идите к людям своим. Кроме вас, Фолькоф.
Офицеры поклонились и разошлись, и как только они разошлись, генерал спросил:
– И где же вы думали поставить мне палатку?
– Если вам будет угодно расположиться в лагере, то, надеюсь, вас устроит южная стена. Там телеги, лошадей нет, кашевары костров не жгут, там и потише будет.
– Распорядитесь там и поставить, – повелел генерал.
Там ему палатку и поставили, место действительно было неплохим, разве что за южной стеной находился овраг, у которого были оборудованы нужники, а так место вполне хорошее.
Этим же вечером, гремя барабанами, с развевающимися флагами подошла пестрая, яркая колонна ландскнехтов. Три роты, не менее шести сотен человек, возглавлял капитан Зигфрид Кленк – бодрый человек в огромном берете, ехавший верхом на стареньком мерине. Теперь ужин нужно было готовить на пять тысяч человек.
Даже учитывая, что в лагере находилась тысяча с лишним возниц, кашеваров, саперов, всяких других людей ремесла не воинского, все равно выходило число внушительное. Волков прикидывал, прохаживаясь с Хайнквистом по лагерю, что, даже оставив на месте крепкую охрану, генерал фон Беренштайн сможет выставить в поле три тысячи двести, а то и три тысячи четыреста человек, среди них три сотни кавалеристов. Кавалер видел мужиков в деле и не был о них излишне высокого мнения. Уж не горцы, это точно. А учитывая, что среди армии генерала фон Беренштайна были шесть сотен хороших солдат Волкова, не считая его же отличных стрелков, и шесть сотен ландскнехтов, успех мужичья казался весьма эфемерным.
Теперь кавалер почти успокоился. И черт с ним, с генералом, и его едкими придирками, неделя пройдет, две, они разобьют мужиков, и он, получив свою долю добычи, поспешит сначала в Ланн, просить нового епископа на кафедру Малена, а потом к себе в Эшбахт. Причем со своим полком. Да, дел у него было много. Поэтому он должен был высыпаться и в эту ночь спал как всегда прежде, то есть как усталый солдат.
А утром, еще кашевары только раскладывали по мискам нелюбимое солдатами просо с небогатыми кусками солонины, в лагере появилась карета с мрачным и залихватским кучером. Волков сильно удивился бы, увидев карету, которая въехала в лагерь без его разрешения, но впереди ехал Максимилиан и еще один верховой. Карету кавалер узнал. Не из дешевых, а кони так и вовсе отличные, вся четверка хороша.
Когда карета остановилась посреди лагеря на виду у всех солдат и пришедших завтракать офицеров, так из нее вывалилась здоровенная девица. Она откинула ступени, Максимилиан спешился, быстро подошел к открытой дверце, и уже после этого, протянув ему руку и придерживая юбки, показалась молодая девица явно благородного происхождения. Ну, а кто иной, как не дева из благородного семейства, мог с таким недовольством, а может, даже и презрением осматривать солдатский лагерь и всех там присутствующих мужчин. Солдаты отводили от нее взгляд, ну ее к лешему, а офицеры кланялись весьма любезно.
– И где мне жить придется? – недовольно спрашивала она у Максимилиана, отвечая на поклоны офицеров едва заметным кивком.
– Прошу вас, госпожа. – Максимилиан рукой указал на пристанище Волкова. – Думаю, полковник уступит вам свой шатер.
Волков уже шел к ней. Он на глазах у всех обнял прибывшую весьма радушно и повел в шатер.
Там, расправив платье, Агнес уселась на раскладной стульчик, все с тем же недовольным видом стала осматриваться. Ей все не нравилось: кровать из мешков с горохом, которую лишь отчасти делали удобными перины и простыни. Вместо платяных шкафов – ящики с оружием и пустой ящик из-под доспехов. Два крепких сундука с полковой казной и личными ценными вещами полковника. Никаких удобств. Но вот ковры, серебряный кувшин для умывания, медный таз и медная ванна ей пришлись по душе.
– Как доехала? – спросил Волков с улыбкой, наблюдая за ее недовольным лицом.
– Очень быстро, – ехидно заметила Агнес, которая была утомлена долгой дорогой и раздражена постоянными уговорами Максимилиана ехать быстрее и отдыхать меньше. Она тут же взглянула на кавалера. – А спать я где буду?
Волков кивнул на свою кровать.
– Там, мне сделают другую. Авось мешков с горохом в лагере предостаточно.
– А долго мне тут жить?
– Пока надобна будешь, – неопределенно отвечал он.
– А куда же по нужде мне ходить? Где мыться?
Волков молча встал, откинул полог шатра.
– Фейлинг, инженера Шуберта ко мне! – Он повернулся к Агнес. – Есть хочешь?
– Мыться желаю, юбки нижние желаю сменить, а еще желаю знать, зачем тащили меня сюда три дня без малого, коней надрывали.
– Ничего, кони твои крепки, а помощь мне твоя не помешает.
Агнес порозовела: опять этому сильному и непреклонному человеку, коего все почитают за храбреца-вождя, была нужна ее помощь. Это ей льстило, это ей приятно было. Не зря ехала.
– Так что за помощь требуется? – спросила девушка.
Волков ни мгновения не раздумывал, в мыслях и словах он был уверен:
– Колдовство одолеть надобно. А колдун очень умел.
Глава 8
Агнес молчала, она уже из разговоров с Максимилианом поняла, для чего ее господин видеть желал. Девушка немного волновалась, сомневалась в силах своих. И немудрено. В Хоккенхайме Волков с ведьмами управился сам. Выжег почти все их гнездо. Все сам сделал, за малым исключением. Ей только порчу с него снять надо было. А тут ее звал, видно, сам управиться не может, и колдун здешний нешуточный. Как бы ей самой не опростоволоситься с ним.
– Ну, что молчишь? – спрашивал у нее господин.
– А что ж говорить, если вы ничего мне пока не рассказали, – отвечала девушка вполне разумно. – Как сей колдун вас изводит? Порчу на вас наводит, что ли? Может, на людишек ваших страх нагоняет?
– Нет, не то, не то все… – Волков принялся рассказывать ей о своих догадках.
Он говорил о том, что люди его, да и он сам, словно слепыми стали, тысячи врагов под носом были, а их не увидели. Тысячи! Две тысячи были рядом, в лесах да в оврагах, а люди Волкова даже следов их не рассмотрели. Как? Как могли пройти две тысячи человек, не оставив на земле ни единого следа? Да еще с кавалерией. Он явно такого не понимал.
– Ну, что скажешь, разве нет тут колдовства? – спрашивал он у девушки.
– Может, и есть, а может, и нет, – уклончиво отвечала она. – Если есть тут темное дело, то это морок.
– Морок? Что за морок?
– Умение людям глаза застить. Наваждение на глаз человеческий.
Она и сама так могла, ей не представляло труда пройти средь многих людей так, что никто на нее и не обернется, никто о ней и не вспомнит, если спросят. Давно она этому научилась, умела тенью скользить даже при свете дня, как будто и не было ее. В книге одной умной о таком писали, что это умение великое, но ей оно далось легко, само собой, без учения. Но вот чтобы в тени своей две тысячи мужиков спрятать, так чтобы глаз чужой их не видел, да еще с конями… Нет, о таком она даже в книгах не читала.
– А еще что темным делом казалось? – спросила Агнес у Волкова, оторвавшись от размышлений о великом мороке.
– Знали они наперед, что мы идем. Знали, как стоять будем, как действовать… – отвечал кавалер, вспоминая те события. – Мы словно в ловушку шли, что они нам расставили.
Вот тут Агнес уже всерьез заинтересовалась.
– Думаете, знали? Может, оно само вышло, может, ловушка та не силами злыми, а умением устроена да беспечностью вашей?
– Может, и так, только вот командир наш, маршал фон Бок, в такую же ловушку угодил. – Волкову не нравилось, что Агнес сомневается в присутствии тут злого дела. – Так же шел и так же несколько тысяч человек у дороги своей не заметил, за что и сильно бит был.
Агнес все равно сомневалась, но теперь уже меньше.
– Стекло-то у вас с собой?
– Ты же знаешь, что с собой.
– Ну мало ли, вдруг вы потеряли, когда вас били? – спросила девушка с заметным ехидством.
Волков на это ничего не ответил, отпер сундук, вытащил оттуда мешок со стеклянным шаром и бросил его на кровать.
– На, смотри.
– Поесть мне прежде надобно, помыться, – произнесла девушка.
И, как по заказу, из-за полога донесся голос оруженосца Фейлинга:
– Господин полковник, господин инженер прибыл.
Волков вышел к инженеру.
– Ко мне приехала родственница.
Читать бесплатно другие книги:
