Шкатулка рыцаря Прашкевич Геннадий

Он был спокоен, но появление Шурика его насторожило.

«Мотай отсюда, — сказал он грубо. — Скокову помоги или ребятам».

«Да ладно, — благодушно кивнул милицейский капитан, очень довольный тем, что ранен не его человек. — Я его понимаю. — Похоже, он действительно понял Шурика. — Пусть набежит разок».

Шурик с маху пнул Соловья в живот.

Крысы! Что позволяет крысам плодиться с такой неистовой, с такой невероятной силой? Он ничего не видел и ничего не чувствовал. Он бил ногами хрипящего, катающегося в картофельной ботве Костю-Пузу, а милицейский капитан благодушно придерживал за плечи хмурого Роальда и только повторял: «Да ладно. Пусть набежит разок».

Крысы, подонки, плесень, сволота, паскуды!

Ладно. Хватит воспоминаний. Шурик водрузил поднос на тумбочку и с кружкой пива в руках вышел на балкон. Может, Роальд прав? Может, просто надо простить всех? И Пузу, и прочих?

Смеркалось.

Душно несло травой, вялыми листьями. За темными кустами китайской сирени Константин Эдмундович, первооткрыватель, а может, первопокоритель, упорно гнался за каменным пионером, держа в откинутой руке серп. А снизу, из кафе, доносилось:

— Пришел, значит, мужик в столовую…

— Да сгорит она, — сипло перебил рассказчика Лигуша. Кажется, он перебрался за столик Гаргоса и его приятелей. — Уже на той неделе сгорит!

— Да нам-то что? Не мешай! — обозлился Гаргос. — Ты даже не спросил, о какой столовой я говорю.

— А чего спрашивать? Бывшая орсовская.

Мне двенадцать. Через шесть лет отдамся миллионеру. Телефон в редакции

Уходя от Шурика, Лерка сказала: ты работаешь на помойке, тебя убьют на помойке, тебя не могут не убить. Ты столько дерьма пересажал в тюрьмы, что тебя все равно убьют. Чем больше дерьма вы сажаете в тюрьмы, тем больше его вываливается обратно.

Наверное, Лерка права.

Затренькал телефон. Звонить мог только Роальд. Самое время обменяться впечатлениями о человеке, пятнадцатого которого убьют. Он вернулся в комнату и поднял трубку.

— Ты уже лег? Это я, твоя ласковая зверушка! Чувствуешь, какая я нежная и гибкая? Это потому, что в прежней жизни я была кошкой.

— Да ну? — удивился Шурик. — Ты это точно знаешь?

— Ну конечно, котик! — простонала невидимая собеседница, опаляя Шурика огнем неземной страсти, и задышала тяжело, неровно, многообещающе: — Ты у меня обалденный мужик! Я как тебя впервые увидела, так сразу решила: ему отдамся!

— А где ты меня впервые увидела?

— Я теперь куда ни гляну, везде ты! — задыхалась незнакомка. — Глаза закрою, ты стоишь предо мной…

«Барон! Барон!!» — донеслось с улицы.

«Наверное, я схожу с ума, — догадался Шурик. — Не надо было ехать в Т. Я тут когда-то уже сходил с ума». Он был уверен: звонила Кошкина. Правда, в автобусе ее голос звучал низко и злобно. А сейчас, когда она не громила масонов, голос звенел, как эолова арфа, как морской накат на таинственном берегу. Кошкина умоляла: не набрасывайся на меня сразу! Ну, подразни меня! В голосе Кошкиной волшебно дрожала туго натянутая струна. Она стонала: не торопись!

— А вы не ошиблись телефоном?

Голос Кошкиной изменился:

— Сорок семь тридцать три?

— Сорок семь тридцать два.

— Я в суд подам на телефонную станцию!

— Не стоит, — сказал Шурик. — Я все равно собирался вам позвонить.

— Ну да, «позвонить»! А предоплата? Я не шлюха, чтобы работать бесплатно. И не проститутка, чтобы бежать на первого поманившего самца. Я просто помогаю робким стеснительным мужчинам преодолеть застарелые комплексы. Мой телефон, он только для таких мужчин!

— А выбор?

— Какой выбор? — опешила Кошкина.

— Есть у вас разрешение на работу с тихими стеснительными мужчинами? Судя по вашему молчанию, нет. Я не ошибся? А вот у меня имеется разрешение на отлов всех, кто пытается таким образом работать с мужчинами.

— Вы это к чему?

Шурик усмехнулся:

— А к тому, что нет проблем навсегда прикрыть вашу лавочку. Особенно теперь. Доходит? Так что указываю на выбор. Либо я со скандалом прикрываю вашу лавочку, либо помогаю вернуть стоимость рога. Ну как?

Кошкина ошеломленно выдохнула:

— Ты от Кости?

— С этого и следовало начинать, — удовлетворенно заметил Шурик. То, что Кошкина назвала имя Соловья, его не удивило. — Завтра в два, — сказал он, опасаясь, что Кошкина раздумает. — Около «Русской рыбы».

— Так она же не работает.

— А мы не за покупками идем.

Две неразлучные подруги желают создать семью нового типа ~~ две жены и один муж. Ищем счастливца.

Шурик допил пиво, закурил и снова выдвинулся на балкон,

Снизу тревожно доносилось пьяное сипение бывшего бульдозериста:

«Да ему полморды снесут! Замахивается, паскуда!» — Неясно, кого он имел в виду, но звучало тревожно.

«Много ты знаешь!» — грубо возразил Горгос.

«Точно, полморды! И одним выстрелом!»

«А мне наплевать! — без всякого акцента вмешался в спор парагваец. — Мне вообще наплевать, я в Асунсьон еду!»

«Ну вот, а ему полморды снесут!»

Вдруг налетел ветерок, негромко зашуршала листва, а потом, сверкнув сквозь тьму, грохнул внизу выстрел. «Соловей, черт возьми!» — дошло до Шурика. Не задумываясь, он махнул с балкона в высокую клумбу, заученно перевернулся через плечо и вскочил на ноги. Прямо перед ним возник человек с обрезом. Победно вскинув над собой руки, он вопил:

— Полморды!

Коротким ударом Шурик уложил убийцу на землю. «Не помог я Лигуше! — клял он себя. — Оставил дурака без защиты!» Обрез полетел в кусты и с тем же грохотом самопроизвольно пальнул и; второго ствола. Было слышно, как в кафе бьется посуда, шумно падают на пол люди. Прямо как в Парагвае, хмуро вспомнил Шурик. Впрочем, нет, там нефы с деревьев падают.

— За что ты его? — Шурик заломил руку убийцы. Он был уверен: Лигуше не повезло — бывший бульдозерист не дожил до пятнадцатого.

— За дело! — Нападавший был в эйфории. От него густо несло спиртным. Не пытаясь вырваться, он торжествующе вопил в лицо Шурику: — С маху! Полморды! Одним выстрелом!

— За что ты его?

— А тебе за что нужно?

— Мне? — изумился Шурик.

— Не мне же. За себя я все сделал. Я тебя спрашиваю.

— Не дергайся! — приказал Шурик. — Ты арестован. — И полез в карман за удостоверением.

— А вот тебе хрен! — страшно обрадовался убийца. — Это не я, это ты мои бумажки будешь читать, козел! Я у нас в дурдоме тихий!

Поддав придурку ногой, Шурик выпрямился. Тощий официант деловито собирал побившуюся посуду и бормотал: «Ну, ты смотри… То день ВДВ, то ночь Пограничника… А то бандиты придут, сладких ликеров требуют…»

— Нет, ты только посмотри! Точно, полморды! — Мужики, кряхтя, поднимались с пола, неторопливо отряхивались. Тинейджеров, кстати, за столиком не оказалось, наверное, раньше слиняли. — Точно, полморды! Ты прав, Иван!

Все почему-то смотрели в сторону зарослей, и Шурик обернулся.

В неярком, по-провинциальному уютном свете фонарей он увидел пригнувшегося за китайской сиренью Константина Эдмундовича. С серпом в откинутой руке, с полуснесенным картечью лицом дерзкий первооткрыватель выглядел прямо устрашающе.

— За что ты его? — повторил Шурик.

— А за дело! — самодовольно выпрямился мнимый убийца. Он был в восторге от содеянного и пытался шагнуть в кафе прямо через ограждение. Но тощий официант возражал:

— Закрыто!

— Полморды! Одним выстрелом!

— Вот и ладушки. Тебе хватит. Топай себе домой.

— Как это домой? — удивился Шурик. — Он арестован.

— А куда ты его поведешь? — тоже удивился официант. — Это же Дерюков. Он псих нормальный. Его ни в одну милицию не возьмут, от него уже дурдом отказался. Куда ему идти?

Глава IV

«Я ЛЕЧУ СИЛЬНЫМИ СРЕДСТВАМИ…»

Москва. 2 октября 1641 года

…Сенька Епишев, дьяк Аптекарского приказа, с откровенным недовольством смотрел на помяса, выставившего на стол тяжелую, похоже, очень тяжелую, металлически поблескивающую шкатулку. Не след приносить в Аптекарский приказ предметы, никак не связанные с прямыми делами. В Аптекарский несут сборы лекарственных трав и цветов — это важное государево дело. Если ты истинный помяс, если ты истинный собиратель трав, сберегатель жизни, собирай травы да коренья, очищай их, перебирай тщательно, чтоб земля не попала в сбор, суши собранное на ветру или в печи на самом легком духу, чтобы травы да коренья от жару не зарумянились. И в Аптекарский приказ, само собой, сделанный сбор неси не в железной шкатулке, а в легком лубяном коробе. А этот дурак, помяс Фимка Устинов, шкатулку припер.

Дьяка Сеньку Епишева точил бес любопытства.

Не стой помяс напротив, пуча бессмысленно голубые глаза, толстый палец дьяка давно лег бы на алое, бросающееся в глаза пятно, четко обозначенное на темной, как бы неведомым огнем опаленной крышке. Непонятно, как открывается шкатулка… И вообще… Как в тундре, в сендухе, в халарче отыскать такую вещицу?

Земли у нас немерены, горделиво подумал дьяк.

Идешь на север, идешь на восток, версты да версты.

Ни он, умный дьяк, ни этот помяс, ни многие промышленники, ни даже сам царь-государь и великий князь всея Руси Михаил Федорович не знают, где лежат восточные да северные границы державы. Идешь, слева речка выпадет, справа серебряная жила откроется, хоть руби ее топором. На камне орел сидит, прикрылся, как шалью, крыльями, голову из стороны в сторону поворачивает, робкая самоядь спешит на олешках. Рухлядь мягкую, дорогую спешат доставить в казну. Откуда в тундре такая шкатулка? Где самояди взять медь? Или то золото?

Нет, дурак, дурак Фимка!

А Фимка Устинов, помяс, уставясь на дьяка выпученными немигающими глазами, пришептывал виновато: вот-де искал везде, всякие травы искал. И траву колун, к примеру, цвет на ней бел. Горьковата трава колун, растет при водах, но не на каждом озере… И корень искал — просвирку… Тоже растет при воде от земли в четверть, а ягода на нем чуть меньшая, чем курье яйцо, видом зелена, на вкус малина…

Дьяк с укором, но и с некоторым испугом слушал пришептывания помяса.

Безумен помяс, думал.

В одиночестве человек как бы слаживается, становится открытым для бесов. Вот бесы и настигли Фимку, подсунули шкатулку. Он в гиблых местах скаредной пищей питался, много непонятного видел, чего осознать не мог, — без греха такую шкатулку, тяжести столь необычной, из пустынных землиц не вынесешь. Сибирь, известно. Там карлы живут, в локоть величиной, не каждый такой осмелится один на один драться на гуся выйти, там на деревьях раздвоенные люди живут, их пугни, они с испугу раздваиваются и падают в воду. И там студ такой, что воздух, как масло, можно резать ножами…

Палец дьяка сам собой лег на алое пятно.

Вот истерлось, видно, за время. Помяс говорит, что вдруг ссыпался перед ним крутой берег. Подмыло, значит. А в глине, как берег ссыпался, металлическая шкатулка открылась. Удивился помяс, никогда ничего такого не видел в сендухе, потом задумался: государево, видно, дело, нельзя такую вещь оставлять дикующим! И даже вскрыть не решился — законопослушен, богобоязнен, так и нес на плечах по тундре.

Глупый помяс!

Палец дьяка лег на алый кружок.

Он, государев дьяк, только глянет, не потерялось ли что из шкатулки? Только глянет и передаст все наверх. Он понимает, дело, похоже, впрямь государево.

Нажал пальцем пятно. Глаза жадно вспыхнули.

Изумился. Будто металлическая струна, напрягшись, лопнула, долгий звон вошел в стены приказа, легкий, ясный, высокий, будто птичкины голоса славу пропели, а сама шкатулка, обретение дьявольское, морок, наваждение, начала стекленеть, подрагивать, будто постный прозрачный студень, и сама собой растаяла в воздухе.

— Свят! Свят! Свят!Крикнул на помяса:

— Людей пугаешь!

Фимка Устинов честно пучил испуганные синие глаза, левой рукой растерянно держался за бороду. Не было у него сил возразить дьяку. Шепнул только: «Свят! Свят! Свят!» И дышал густо.

14 июля 1993 года

Лучше всего праздничный вечер запомнится вашим гостям, если вы отравите их копчеными курами, купленными в магазине «Алау-2», ул. Горького, 19.

Шурик раздраженно проглотил слюну.

Уже совсем собравшись позавтракать, он не нашел в кармане бумажник.

Скорее всего выронил, когда прыгал с балкона. Прекрасная возможность проверить талант Лигуши, но лучше бы другой вариант… Еще эта Анечка… Работник библиотеки и вдруг телефонный секс… О времена! И этот безумец Дерюков, стрелявший в Константина Эдмундовича…

Как выяснилось в отделении, куда Шурик доставил человека с обрезом, Дерюков совсем недавно вышел из психлечебницы, закрытой по финансовым обстоятельствам. Печальным, разумеется. А Дерюков с детства жил светлой мечтой: победить всех бесчисленных каменных гостей, заполонивших страну и его родной город. Первооткрыватели, первопокорители, герои, спортсмены, балерины, просто неизвестные мужчины в орденах, в мускулах, в шляпах — все стояли у него поперек горла. «Куда ни сунься, — искренне кричал Дерюков, — везде каменные гости. На садики у нас денег нет, вот даже психушку закрыли, а как монумент соорудить начальнику — вот миллионы!.. А теперь еще максимки пошли!»

«Вы и с беженцами ведете войну?» — поинтересовался Шурик.

«Пока нет, — вызывающе ответил Дерюков, шумно сморкаясь в огромный клетчатый платок. — Пока готовлюсь. Пока не тяну на два фронта. Мне бы подлечиться да с каменными гостями покончить! Вот тогда…»

Милиционеры, присутствовавшие на допросе, захихикали.

«А мне, между прочим, показалось, — заметил Шурик, — что ты, Дерюков, целился в Ивана Лигушу».

Ничего ему показаться не могло, ибо вмешался он в происходящее уже после выстрела, но на всякий случай он так спросил, и псих Дерюков несказанно удивился:

«Это как так? Зачем мне стрелять в Ивана?»

Короче, пустое дело. Отпустили психа. Обрез, правда, оказался меченым. Именно из него в апреле стреляли в Лигушу. Небезызвестный Костя-Пуза стрелял. Не важно, из ревности, как считала Анечка Кошкина, или из хулиганских побуждений, как считал следователь. Шурик, кстати, с тем следователем познакомился. Неторопливый кудрявый человек спокойно пил чай в отделении, приходил беседовать с кем-то из будущих подопечных. «Вы-то как думаете? — простодушно спросил следователь у Шурика. — Вы все же из столицы Сибири, у вас там виднее. Как думаете, из каких побуждений Соловей в Лигушу пальнул?»

«Из общечеловеческих, — ответил Шурик. Его злила история с Дерюковым. — Вы мне лучше скажите, почему Соловей, выбрасывая обрез, не вынул патроны?»

Следователь не ответил.

Господин президент! Софию Ротару как делить будем?

Перерыв карманы, Шурик набрал мелочишки на кофе. Официант, не вчерашний, свежевымытый, благоухающий одеколоном, понимающе сощурился:

— Без полного завтрака?

— Это что такое?

— Холодная курица, салат, овощи, немного фруктов, сыр, печенье, кофе со сливками.

— А неполный это как?

Официант ухмыльнулся, правда, не обидно:

— Я вам булочку принесу. Булочки у нас выпекают отменно.

Вся страна говорит о приватизации. Я тоже за, но с контролем, а то вот отнес сапожнику-частнику старые туфли в починку, а он мало что тысячу за подошвы с меня содрал, он еще запил на радостях. А теперь, придя в себя, говорит: ни туфлей нет у него, ни денег. Ну не скотина? Я ему подпалил будку, чтобы наперед знал: в приватизации главное — честь и достоинство, а остальное мы в гробу видели при всех вождях и режимах!

Крик души.

Не мог написать такое Лигуша!

Шурик припомнил огромную рыхлую фигуру бывшего бульдозериста, его опухшее сырое лицо, пегий ежик над низким лбом. Будку подпалить Лигуша бы мог, но выдать такое…

Всем джентльменам, помнящим нежность роскошной путаны Алисы, гостиница «Сибирь» — срочно необходима финансовая помощь в СКВ. Срок отдачи — полгода. Вы меня знаете!

Шурик не выспался.

Его раздражал официант, скромно устроившийся за крайним столиком.

Перед официантом стоял завтрак. Тоже, видимо, не полный, но и не простой. Кроме пухлой горячей булочки, официант глодал куриную ножку, на тарелочке перед ним лежали крупно нарубленные помидоры. Шурика страшно раздражал утерянный бумажник. Еще его раздражала Анечка Кошкина. И еще больше раздражала нелепая история с психом.

«Пятнадцатого меня убьют…» Как Роальд купился на просьбу Лигуши?

Мужчина, пятьдесят пять, крепко сложен, продаюсь бесплатно. Условия: сон — шесть часов в сутки, личное время — три часа, плотный обед, плотный ужин, пачка сигарет «Астра» — каждое утро.

Шурик даже не усмехнулся.

Первого августа моей родной тетке исполнится сорок лет. От зверств и безысходности коммунального быта тетка не хочет жить. Люди! Вас я прошу! Говорят, что доброе слово спасает. Скажите по телефону хорошему человеку несколько добрых слов!

Шурик кое-что знал о коммунальном быте.

Это еще легко сказано — зверство и безысходность.

Именно в таких безысходных квартирах произрастают самые диковинные извращения и уродства, возникают самые диковинные представления о мире, растут на страх людям всяческие Кости-Пузы и Дерюковы. Именно в таких безысходных квартирах среди банок с солеными огурцами можно найти гранату Ф-1 в рубчатой оболочке или случайную книжку с идиотическим названием вроде такого — «Закат неуемных звезд. Почти что полная история Понта».

Странно, подумал Шурик, почему жителей коммуналок не хоронят в братских могилах?

Ладно.

Все путем. Все как у всех.

Правда, намного свирепее, намного круче.

Отвечу всем Ивановым Иванам Иванычам, отцами которых точно были тоже Ивановы Иваны Иванычи. Обещаю содержательную переписку. Иванов Иван Иванович.

Я не могу этого читать!

Шурик отложил вырезки.

У меня голова идет кругом. Я не знаю, что правильнее — ненавидеть или жалеть? Это Роальд все знает о ненависти и сострадании. А меня на то и на другое не хватает. Я могу или ненавидеть, или сострадать.

Мы обуем всю страну.

Охотно верю.

Не раз уже обували.

«Барон! Барон!» — донеслось издалека, кажется, из-за магазина «Русская рыба».

Что, собственно, произошло? — подумал Шурик. Ну, встречусь с Анечкой, поговорю с Врачом, проверю способности Лигуши, а завтра уже пятнадцатое. Роальд твердо сказал: с шестнадцатого хоть в Марий Эл! Допивая кофе, Шурик внимательно всматривался в дымку березовых и сиреневых ветвей, в прозрачный утренний воздух, чуть подрагивающий над первооткрывателем, которому кто-то сочувственно натянул на разбитую голову целлофановый пакет.

В сущности, в Т. ничего не изменилось.

Известно ведь, что можно менять форму грелки, делать ее круглой, квадратной, прямоугольной, ромбической, украшать аппликациями и вологодскими кружевами, все равно она останется грелкой,

В одном и том же месте, в старом парке на седьмой улице, с самого начала перестройки тощая белая собачонка в вязаном ошейнике терпеливо ждет бросившего ее хозяина.

Шурик поднялся.

Сразу за площадью начинался пустырь.

Когда-то на пустыре начали возводить современную гостиницу, подняли девять этажей, застеклили окна, но на этом все закончилось. Стекла выбили или разворовали, рамы унесли, забор, окружавший стройку, повалили, а под капитальными кирпичными стенами, в белесых полувытоптанных зарослях лебеды, прочно обосновались беженцы из солнечного Таджикистана.

Заграничный кишлак.

Совсем как в старом кино.

Картонные коробки, деревянные ящики, жесть, фанера. Иногда в кишлак забредали местные алкаши. Их никто не гнал. Туризм — тоже статья дохода. Смутная странная жизнь. Оглядываясь на картонные хижины, Шурик пересек пустырь и свернул на Зеленую.

Эта улица всегда была зеленой. И десять лет назад в канаве под трансформаторной будкой цвела ряска. И сейчас она цвела Дом номер восемнадцать чернел в самой глубине довольно обширного, но запущенного двора. На скамеечке под открытым окном уныло сидел человек в тапочках, в простых вельветовых брюках, в потертой байковой рубашке. На круглой голове плоско сидела кепка с большим козырьком. Из-под козырька недоброжелательно глянули выцветшие, будто застиранные, глаза:

— Живая очередь.

Шурик огляделся. Кроме них, во дворе никого не было.

Он уже пристроился на скамеечке, когда в распахнутое настежь окно стремительно выглянул остроносый губастый тип, похожий на Буратино.

— С каких это пор мы все сентябрим да октябрим, — заорал он, тыкая в Шурика пальцем, — закутавшись в фуфайки и в рогожи?

А действительно? С каких пор?

— Ты от Роальда?

— Ага.

— Тогда заходи!

— А живая очередь? — возмутился человек в тапочках.

— Это консультант, — сказал Леня Врач. — Без него тебе кранты!

Не оглядываясь на расстроенного человека в плоской кепке, Шурик миновал темные сени и оказался в просторной комнате, занимающей едва ли не половину дома. Беленные известкой стены заставлены массивными книжными шкафами. Таинственно мерцали стекло, темный лак. Иностранных языков Шурик не знал, но написание фамилий на корешках было достаточно четким. Крамер, Кольдевей, Шлиман, Бикерман, Лейард, Винклер. Ничего эти имена Шурику не говорили. Может, медики, подумал он. Или психи.

Один из двух простенков занимали высокие напольные часы в шикарном деревянном резном футляре, в другом висел черно-белый портрет химика Менделеева. Правда, ручаться за это Шурик бы не стал. В последний раз портрет Менделеева он видел в школе.

— Расслабься! — крикнул Врач.

Письменный стол перед ним был огромен. Он был беспорядочно загружен книгами и бумагами. Тут же стояла пишущая машинка, на ее клавиатуре дымилась только что зажженная длинная сигарета.

— Расслабься! — крикнул Врач. — Я сам тут даже трети не прочитал.

— Тогда зачем столько книг?

Врач удивился:

— Как это зачем? А атмосфера! Ты же к профессионалу пришел! Не хомуты же вешать на стены! Ты вошел и должен сразу понять — это кабинет умного человека! — Врач вскинул длинные руки: — Что облагораживает человека без особых усилий с его стороны?

И сам, хохотнув, ответил.

— Книги!

Шурик пожал плечами.

— У меня бумажник пропал.

— Бумажник? Это к Лигуше! — мгновенно ответил Врач, жадно изучая Шурика. Темные зрачки Врача сузились, волосы встали дыбом, толстые губы еще сильнее распухли, с них срывались странные, никак не истолковываемые Шуриком слова Он такие слова раньше слышал только от Роальда.

Хлюстра упала старому графу на лысину,

когда собирался завещание одной кокотке Ниню написать!

Он так испугался, что вовсе не пискнул…

Наклонив голову набок, как делают куры, Врач изумленно моргнул. В черных глазах зрели странные требования.

— Смелей! — воскликнул он. — Не учиняй над собой насилия. Я чувствую, ты готов. Я чувствую, ты набит глупостями и дурацкими представлениями о жизни. Это замечательно! Произноси все вслух, не томи душу. Незачем стыдиться глупости, если она твоя. В конце концов, глупость, она тоже от природы. И именно глупость делает быт стабильным. Говори!

— У меня бумажник пропал.

Врач изумленно моргнул:

— Ну не мог мне Роальд прислать придурка!

И быстро спросил:

— Как плечо?

— Тянет… Откуда вы про плечо знаете?

— Я все знаю. Садись.

Врач высунулся в окно и махнул рукой.

Через минуту живая очередь в полном составе уважительно стягивала перед Врачом кепку. При этом очередь смущенно сопела, опускала глаза, пыталась сбить с вельветовых штанов воображаемую пыль.

— Печатнов… — Очередь, похоже, стеснялась.

— Знаю! — отрезал Врач.

— Дореволюционный… — Печатнов знающе и с уважением провел коротким пальцем по закругленным углам ближайшего книжного шкафа.

— Даже доконтрреволюционный! — отрезал Врач.

И вдруг крикнул в упор:

— Лигушу хочешь убить?

Печатнов вздрогнул:

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Планета Мараукан славилась своей непредсказуемостью. Следы исчезнувшей миллион лет назад цивилизации...
Звездные корабли и магические талисманы, сражения в космосе и битвы магов. У экипажа «Пожирателя Про...
Возлюбленный Яны Цветковой Ричард, опечаленный ее отказами выйти за него замуж, отправился на Черном...
К моргам Яна Цветкова всегда относилась без особого энтузиазма, но в силу тяготеющего над ней злого ...
«…История удивительная! В 1839 году в Александровский кадетский корпус, размещавшийся в Царском Селе...
«…Павел Дмитриевич держал в руке документ международного значения и не верил своим глазам. Наконец с...