Шкатулка рыцаря Прашкевич Геннадий

— Ну как чё? — Время от времени Соловей оглядывался на закаменевшего Роальда, что-то его влекло к Роальду. — Деньжат каких собери, сам добавь для ровного счета. Мы из-за вашей резины, смотри, сколько времени потеряли. И водилу не забудь. Ишь, какой наел загривок.

— Не забуду, — хохотнул Врач. И крикнул: — Скоро там?

— Делаю же! — со страхом обернулся водила.

Костя-Пуза медленно обошел «девятку». Навалившись животом на капот, уставился на Роальда сквозь лобовое стекло. «Где-то видел тебя, серый… — бормотал он как бы про себя. — Твой фас мне знакомый… Вот знакомый, и все… Где-то пересекались…»

Узнает, похолодел Шурик.

Сейчас Роальд не выдержит и ответит, и Соловей сразу его узнает.

Лицо у Роальда стандартное, мало запоминающееся, зато голос характерный, отрывистый.

К счастью, Роальд не дрогнул ни одним мускулом, просто пожал плечами. Дескать, может, и пересекались. Усталость чувствовалась в этом жесте, и впервые за все время работы в бюро Шурик пожалел, что при нем нет оружия. Пистолеты Роальд упаковал в сумку. А сумка под ногами. А к ней нагнись… Мордастые молчальники, как волки, вцепились взглядами. Хорошенькая история, если Костя-Пуза и его кореша захватят оружие и удостоверения частных детективов. Конец конторе.

По спине Шурика стекал мерзкий пот.

Давным-давно в какой-то книжке он вычитал забавную схему мироздания. Вся Вселенная, говорилось в той книжке, это нечто вроде тесной закопченной баньки по-черному. В ней всегда мрак, запах сажи, угар, в ней сухая плесень. Вот и вся вечность, чего искать? Мрак, сырость, пауки копошатся.

Шурик напрягся.

Щека Роальда дернулась.

Вроде как нервный тик, но Шурик понял правильно. Они эту систему разработали еще год назад. Коля Ежов (тот, что не Абакумов) посмеивался над ними, но Роальд был убежден — в работе ничего лишнего не бывает. Шурик поежился и у него тоже дернулась щека. Это означало: поддержу. Это означало: в любом случае.

Правая рука Шурика лежала на колене.

Оттопырив палец, он слегка отжал замок дверцы. Толкни ее, вывалишься на дорогу. В пыль и под стволы, сказал он себе.

— Интересные у тебя кореша, — нехорошо ухмыльнулся Костя-Пуза, опять поворачиваясь к Врачу, суетливо докуривающему сигарету. — Ну, совсем как хорьки. Даже не хрюкнут.

— Сейчас захрюкают, — деловито пообещал Врач, выбрасывая окурок. — Сейчас карманы начну трясти, захрюкают.

— Жадные? — удивился Костя-Пуза, подозрительно вглядываясь в каменное лицо Роальда.

— А то!

Врач подловато потер руки.

Все у него пока получалось. Он торжествовал.

Он смотрел на водилу победителем. Тощий и длинный, он ни у Соловья, ни у его корешей не вызывал никаких подозрений.

— А ну! — заорал Врач. — За проезд рассчитываться!

— Ты не ори, — вдруг передумал Соловей. — Мы сами соберем за проезд. Ты водилу поторопи.

— Да завсегда!

Врач выкрикнул это так бодро и весело, что Костя-Пуза одобрительно хмыкнул:

— Звать-то тебя как?

Дверцу, Врачом не захлопнутую плотно, Костя-Пуза просто не увидел.

— Говнида! — весело выпалил Врач.

— Чего? — изумился Костя-Пуза. — Как ты сказал?

— А так и сказал — Говнида!

— А баба тебя как зовет?

— А так и звала, пока терпела.

— Ну ты даешь! — Костя-Пуза восхищенно покрутил головой. Врач его купил. — Ты точно чокнутый!

И крикнул:

— Митяй! Собери с говнид деньги.

Один из напарников, молчаливый, коренастый, правда, как бы чуть скособоченный, все время плечо выпячивал, неторопливо, с несколько показным равнодушием шагнул к машине. Выбрал он Шурика:

— А ну, опусти стекло.

Шурик опустил. Ручку он крутил левой, всем телом повернувшись к дверце, а пальцы правой лежали на слегка отжатом замке.

— Собери деньги и подай. Одной рукой подай, сволоченок.

Солнце.

Пыль. Духота.

Жаба сипло курлычет.

На реке, наверное, хорошо. А на дороге вся радость — ни машины, ни конной повозки. Далеко отъехали. Не видать над Т. даже дымков. Надо было учиться дураку, подумал Шурик. Окончил бы техникум, водил тяжелые поезда, Лерка жила при мне бы. Он увидел, как дернулась щека у Роальда, и напрягся.

Душно.

Страшно душно.

Как может Врач болтать беспрерывно?

Спокойно, сказал себе Шурик, левой рукой медленно протягивая собранные деньги настороженному мордастому Митяю. Хреновиной все это закончится. Заберут наши купюры и уедут. Что там Роальд говорил? Простить всех? Это значит, мордастого Митяя простить и Соловья Костю-Пузу? И всех их вонючих приятелей? А они всадят пулю в меня и пристрелят Роальда…

— Ты мент! — радостно завопил Костя-Пуза. Он наконец узнал Роальда. — Ты же мент! Я обещал поиметь тебя.

Митяй в это время брал купюры.

Со всей силой, какую можно вложить в удар, Шурик двинул тяжелой дверцей по нагло выставленному колену Митяя. Он не потерял ни секунды, вываливаясь из машины и снося Митяя в густую дорожную пыль. Всей пятерней он сразу въехал в равнодушные, успевшие лишь расшириться от боли глаза Митяя. Роальд успеет! Роальд должен успеть! Роальд опять сделает Костю-Пузу! Черная ярость, которой Шурик всегда боялся, застлала пеленой мир. Сплошные негативы — рож, лиц, машин, неба. Почему, черт побери, Вселенная обязательно должна походить на баньку по-черному? Почему вместо звезд должны поблескивать в небе паучьи глаза? Почему сажа, плесень, запах дров отсыревших?

Заламывая руки всхрапывающему от отчаяния Митяю, Шурик отчетливо вспомнил сон, одно время беспощадно мучивший его. Он просыпался в крике, в поту, Лерка сжимала ему виски, заглядывала в глаза. А он хрипел и отбивался: пусти! «Да проснись, проснись, Шурик. Что с тобой?» — кричала Лерка. А он хрипел и отбивался: пусти!

Ему снилось, что он ослеп.

Это было страшно. Он совсем ничего не видел, только шарил перед собой руками, нащупывая одеяло, сбивая простыни. Он ничего, совсем ничего не видел. Мир красок, теней и отсветов, мир, радующий глаза, исчез. Только тьма, могильная, без просвета. Где-то в подсознании билась, томила, рвалась сквозь тьму трезвая мысль: да нет, сон это, надо проснуться, проснись, все как рукой снимет! — и все равно ужас разрывал сердце. Шурик в отчаянии выдирался из страшного сна. И видел наконец подоконник, ярко освещенный солнцем, а на нем незнакомого ласкового кота. В приступе кипящей, почти животной радости Шурик вопил: «Я ослеп?» И кот, зевнув, ласково подтверждал: «Полностью». Потому Шурик и орал во сне, пробиваясь сквозь стеклянные, темные, многомерные слои, хрипя, рвался из сильных рук Лерки, обнимающей его, и вопил в смертном ужасе: «Ослеп!» А Лерка прижимала его к себе и тоже орала: «Это потому, что ты работаешь на помойке!»

Но кто создал эту помойку?

Шурик молча бил ногой поваленного в пыль Митяя, а Леня Врач, танцуя, как лебедь, торжествующе вопил:

— Набеги на него! Они тоже хотели многого!

— Прекратить! — грубо приказал Роальд, защелкивая наручники на запястьях ошеломленного Кости-Пузы. — Вот как не вовремя ты меня узнал, придурок!

И повернулся к застывшему в испуге водиле:

— Грузи домкрат. Едем.

— Куда?

— В Город, конечно.

— А эти? — Глаза водилы жадно сверкнули. — А их машина?

— Для верности садись за руль, — ухмыльнулся Роальд. — Для компании бери Митяя и его напарника. Я их наручниками пристегну к заднему сиденью.

— Не отстегнутся?

— Нет.

— А вы?

— А мы на твоей машине.

— Почему вы на моей?

— Чтобы ты не баловался.

— Да я…

— Хватит! — прикрикнул Роальд. — Держись за нами. Не отставай, не обгоняй, никуда не сворачивай. Даже если ГАИ привяжется, следуй за нами.

— А права отберут?

— Штраф заплатишь.

— Да ладно… — Губы водилы дрогнули.

Он молча смотрел, как Роальд приковывает к сиденью толстомордого Митяя и его напарника.

— Они до меня не дотянутся?

— Зубами разве что, — хмыкнул Роальд.

— Я так не хочу.

В облаке пыли вдруг подлетел к машинам красный «москвич». Крепкий парень в сиреневой футболке, в такой же косынке, обручем охватившей длинные волосы, увидев, как Шурик пинком загоняет Соловья в машину, заносчиво спросил:

— Кому помочь, мужики?

Костя-Пуза обернулся было с надеждой, но Шурик показал парню удостоверение.

— Понял, — скороговоркой выпалил парень в футболке и, ничем больше не интересуясь, дал газ.

Беляматокий.

В машине пахло страхом и потом. На поворотах Костю-Пузу бросало на Врача, Врач весело отпихивался:

— Любохари, любуйцы, бросьте декабрюнить… Костя-Пуза молчал, злобно щерился.

— Тройные премиальные, — коротко бросил Шурику через плечо Роальд.

— Почему тройные?

— Костя-Пуза — раз. Раскрытая кража в «Тринити» — два. Наконец, Лигуша.

— Да где тот Лигуша? — протянул Шурик.

— Не важно.

Похоже, Роальд чего-то не договаривал.

— Слышь, придурок, — толкнулся к Врачу Костя-Пуза, руки у него были связаны. — Возьми в кармане платок. Пот глаза заливает.

— Айс вайе пюс капердуфен! — весело удивился Врач. Он не собирался помогать Соловью. — С Анечкой Кошкиной как познакомился? В библиотеке?

— Да не ходок я туда! — ощерился Соловей. — По телефону.

— Так я и думал. К Лигуше подбирался?

Теперь уже Роальд (он вел машину) быстро спросил:

— Что искал?

— А то не знаешь?

— Шкатулку?

— Ее.

— Зачем в Лигушу стрелял?

— Надоело.

— Зубайте все, без передышки! — еще веселее удивился Врач. — А все думают, из-за ревности.

Костя-Пуза обиженно засопел.

— Видел шкатулку?

— Анька видела.

— Золотая?

— Анька? — не понял Соловей.

— Шкатулка, придурок. Менталитет у тебя, топором махаться. Шкатулка, спрашиваю, золотая?

— Да ну.

— Чего ж ты за ней гонялся?

— За Анькой, что ли?

— За шкатулкой, козел.

— Ну как, — нагло ухмыльнулся Костя-Пуза, отряхиваясь, как собака. — Что-то лежит в той шкатулке, тяжелая.

— Где шкатулка? — не оборачиваясь спросил Роальд.

— Ты мент. Ты ищи.

— Не скажешь?

Костя-Пуза насторожился:

— Ну а если скажу, что мне светит?

— Роальд, — весело спросил Врач. — Что ему светит?

— Минимум десять лет, — не оборачиваясь, бросил Роальд.

— Мент! — злобно прошипел Костя-Пуза, дергаясь, и Шурик локтем ударил его в живот.

А Врач весело попросил:

— Роальд, тормозни!

— Зачем? — поглядывая в зеркало заднего вида, спросил Роальд.

— Видишь канаву? В таких канавах тьма пиявок. Я Пузе полные штаны набью. У него кровь прилила к голове.

Костя-Пуза мрачно сопел.

— Не человек он, — вдруг странным голосом сказал он. — Я зря с ним связался. Анька предостерегала.

— Ты о Лигуше? — спросил Роальд.

— Ну да. Был я в его домике. Ночью. — Костю-Пузу передернуло. — Он на ночную рыбалку уехал, я решил — наведаюсь. У людей как у людей, а у Лигуши кухня вся в рыбьей чешуе, а в комнате осиные гнезда, паутину шевелит воздухом. Все гнилое, светится.

— Как ты, — буркнул Роальд.

— Мне что? — прошипел Костя-Пуза. — Отсижу, выйду честный. Еще тебя, мент, достану. Должок большой за тобой.

— Где шкатулка?

— Сам ищи! — огрызнулся Костя-Пуза. — А не найдешь, моя будет. — Его выпуклые глаза вдруг затуманились. — Лигуша сказал, что через семь лет увидимся. А он не врет. Так что не светит мне десятка!

— Да нет. Светит.

— Это почему? Его же убили. Говорят, молнией его убило.

— А его и раньше убивали.

Костя-Пуза задумался.

— Я у него был однажды. Еще до той ночи. Зашел как-то, говорю: ножичек потерял. Помоги, говорю, найти, прикипел душой к ножичку. А он на кухне ушицу хлебает, мутная, вроде баланды. Не ищи, говорит, тебе ножичек не поможет. Врут, что ли, насчет молнии? Вы что, пристукнули Лигушу?

Никто Соловью не ответил. Только Врач хохотнул:

— Крепкий шишидрон! Папася, мамася!

Иван!

…На вид шкатулка действительно казалась медной. На темной, слегка помятой поверхности виднелось алое пятно. Палец так и тянулся к нему, но шкатулку Шурик держал двумя руками, такая она была тяжелая. Величиной с толстую книгу, а весом на пуд. Шурик выдохнул:

— Что в ней?

— Увидим, — грубо буркнул Роальд и накинул на шкатулку клетчатый носовой платок. — Идем вон туда. Там все скамьи свободны.

— Откроем?

— Подождем Врача.

— Дался тебе Врач! Больной ты, что ли? Он полчаса назад должен был появиться.

Роальд не ответил.

Оглядываясь, не стоит ли под аркой зала ожидания Леня Врач, борясь с острым желанием ускорить шаг, Шурик и Роальд деловито проследовали мимо коммерческих киосков. Незанятые торговцы, лениво жуя резинку, провожали их ленивыми взглядами. Сникерсы, бананы, кола… Банановая республика… Картошкой не торговать!

— Ну, где Врач? — оглядываясь, прошипел Шурик. — Он уже на полчаса опоздал.

— Просто так Врач не опоздает.

Шурик осторожно поставил шкатулку на неудобную эмпээсовскую скамью.

— Конверт! Ты в конверт загляни, Роальд. Ведь о конверте Врач ничего не говорил.

Под тяжелой шкатулкой, упрятанной в ячейку автоматической камеры хранения, они нашли обычный конверт без марки, слишком тощий, чтобы надеяться на вложенный в него гонорар, но все же.

— Подождем Врача.

— Дался он тебе!

— Если это то, за чем люди гоняются тысячи лет… — Роальд аккуратно кивнул в сторону шкатулки, — не стоит торопиться. Врач ясно сказал: к шкатулке без него не притрагиваться.

— Ты еще на Костю-Пузу сошлись!

Роальд не ответил.

— Роальд! Хотя бы конверт открой!

Роальд поколебался, но вскрыл конверт.

— Чек! — вырвалось у него. — На предъявителя.

— Сколько?

— Много, — изумленно протянул Роальд. — Ты смотри, как много! Откуда у Лигуши такие деньги? — Он показал Шурику оборотную сторону чека. Корявыми буквами на серой плотной бумаге было выведено: «Спасибо».

— За что? — удивился Шурик.

— За уважение, — грубо ответил Роальд. — Ты же в него стрелял.

— Заткнись!

— Ладно, — сказал Роальд. — Премию я тебе увеличу.

— Роальд, — Шурик не спускал глаз со шкатулки, — почему ты мне не расскажешь? Кто он, этот Лигуша? Откуда он знал, что его убьют? И ведь не убил я его, он сам сгорел. Как может человек превратиться в горсточку пепла?

— Спроси Врача.

— Где он, черт побери?

— Наверное, занят.

— Открой шкатулку, Роальд. Там, может, бриллианты?

— Дождемся Врача, — непреклонно ответил Роальд.

Вздохнув, Шурик провел ладонью по шкатулке. От нее несло холодком. И это было приятное ощущение. В зале ожидания, как всегда, царила духота, а от шкатулки несло холодком. Не должна она была сохранять прохладу, но и в душном помещении оставалась прохладной.

— Роальд, ты правда думаешь, что Лигуша через семь лет вернется?

— Спроси Врача.

— Плевал я на твоего Врача! — пробормотал Шурик. — Если в шкатулке бриллиант, торжественно клянусь пропить свою долю задолго до двухтысячного года.

Он вспомнил вдруг: «Люди добрые! Тетке моей исполняется сорок лет…» Исполнилось уже, наверное. Надо бы позвонить. Если в шкатулке бриллиант, сегодня же позвоню. Плюнь, дескать, тетка, на зверства коммунального быта! Ликвидируем скоро зверства!

Палец Шурика машинально коснулся алого пятна, прошелся по нему, почувствовав какое-то невидимое углубление, слегка нажал…

И что-то изменилось вдруг.

Будто струна металлическая лопнула, звук долгий, чистый. А может, птица вскрикнула. Шурик изумленно увидел: шкатулка на глазах начала терять металлический блеск. Она как бы стекленела, становилась прозрачной, странно преломляя свет, отражая его какими-то невидимыми внутренними гранями, наливалась сумеречной пустотой, нисколько, правда, при этом не теряя веса и нисколько не приоткрывая содержимого.

— Хватай ее! — яростно приказал Роальд.

Их руки столкнулись. Они попытались схватить исчезающую шкатулку, но ничего не получилось. Нельзя же схватить руками воздух. Они по инерции еще шарили руками по вытертой деревянной скамье, но никакой шкатулки перед ними не было.

— Будешь ждать теперь до двухтысячного года, — хмуро выругался Роальд. — Только не думаю, что Лигуша вернется именно к нам. Какой смысл иметь дело с придурками?

— А чек! — испуганно выдохнул Шурик.

Роальд схватился рукой за нагрудной карман:

— Чек на месте!

— Почему он написал «спасибо»? — ошеломленно спросил Шурик. — Что мы сделали такого, чтобы заслужить это спасибо? Сперва Лигушу отправили неизвестно куда, теперь шкатулку. Почему ты ничего не хочешь объяснить?

— Врач объяснит, — холодно сказал Роальд. — Вон он. Посмотрю, как вы будете объясняться.

— Ловко, а? — издали весело кричал Врач, огибая пустые скамьи. — Голова у тебя варит, Шурик. Беляматокий — это не просто так. Я и то не сразу допер. Слово, в котором не повторяется ни одна буква! Примитивный линейный шифр. Б — два, Е — шесть, Л — тринадцать, и так далее. Тут, главное, этого слова никто не знает. Звучит не вызывающе и бессмысленно, зато точно указывает местонахождение шкатулки. Я не ошибся, вскрыли ячейку? Эти вещи по самой сути своей просты, — по-детски радовался Врач. — Помните старый анекдот? Мужик на первомайской демонстрации выкрикивает: «Пять, четыре, три, два, один, ура! Пять, четыре, три, два, один, ура!» А ну, сказали люди в казенных плащах и в шляпах, вытаскивая мужика из дружных рядов, колись, вонючий антисоветчик, чего такое кричишь? Он и раскололся: «Пятилетку в четыре года на трех станках в две смены за одну зарплату!» — Врач воздел над собой длинные руки и торжествующе рявкнул: — Ура!

— Недавно в Египте откопали сфинкса, — хмуро сказал Роальд, — так у него на хвосте этот анекдот был выбит шумерскими письменами.

— Беляматокий! — торжествующе объявил Врач. — Где шкатулка?

— Ладно, не ори, — злясь на себя, сказал Шурик. — И так торговцы глядят на нас, как на врагов. Еще за рэкетиров примут. Сам ведь учил: прости всех. Вот и прости. Мы случайно… Кто мог знать? Я к ней почти и не прикасался. Так, только пальцем провел. ~ Шурик машинально, не веря себе, провел рукой по скамье. — Она здесь стояла. И вдруг исчезла. Откуда нам было знать?

Врач схватился за голову.

А Роальд выругался. Грубо, от всей души. Его даже грузчики держали за грубого.

Но это уже совсем другая история.

Новосибирск, 1994