Между двумя мирами. Школа выживания Ефиминюк Марина

– Ее поймали, когда она с остальными пыталась сбежать из молельной.

– Ты сказал: молельня? – ужаснулась я, чувствуя, что голова готова лопнуть, как переспелый арбуз. – Да она с ума сошла!

Как дочь молельщика позволила себе осквернить святилище вместе с остальными вандалами? На мой взгляд, это было сродни тому, как плюнуть в лицо собственному отцу точно под Древом Судьбы.

– Все в порядке? – раздался за спиной спокойный голос Оливера.

– Господин Вудс? – удивился парень, узнавая преподавателя, и для чего-то спросил очевидную вещь, ткнув пальцем в сторону мансарды: – Вы здесь живете?

– На первом этаже, – не моргнув глазом, соврал сосед и поставил мне под ноги мужские домашние туфли. – Обуй, а то простудишься.

Ступни утонули в его обуви.

– Я должна ехать за Крис, – заявила я и, нещадно загребая туфлями, направилась к веранде, даже не понимая, насколько противоречу сказанной Оливером лжи.

– Мне поехать с тобой? – предложил он.

– Не хочу вас обидеть, господин преподаватель, но моей подруге сейчас нужен хороший судебный заступник, а не учитель по традициям Абриса, – отказалась я от добровольного сопровождения и промолчала, что Валентин придет в бешенство, если увидит на пороге целую компанию соседей.

Парень следил за нами с открытым ртом.

– Господин Вудс, а разве вы не сказали, что живете на первом этаже? – уточнил он, указав в меня пальцем.

– Ты ослышался, – с ледяной интонацией отрезал Оливер, заставив адепта отказаться от любых расспросов и даже вытянуться в струнку.

Несмотря на ранний час, застать Тина в особняке Озеровых мне не удалось. Лакей, открывший дверь, объявил, что «молодой господин уже уехал», пришлось прыгать в кеб и нестись в центр города в контору Озеровых. И Валентин заставил меня промаяться в помпезной приемной два часа.

Сидя на краешке велюрового дивана, я не сводила глаз с высоких напольных часов с золотым ободом на циферблате, нервно стучала ногой по дубовому наборному паркету и постоянно ловила сочувственные взгляды секретаря. В отличие от меня, он не понимал, почему лучшая подружка Озерова-младшего попала в немилость.

Наконец, когда я действительно собиралась вломиться в кабинет, тяжелые двустворчатые двери отворились. Валентин вышел, надевая на ходу пиджак. За ним следом выкатились бледные, как призраки, советники. Видать, тоже попали под горячую руку. По утрам дурным настроением молодой хозяин мог помериться с мифической горгульей, и не факт, что последняя оказалась бы злее.

Вскочив с дивана, я изобразила жалобную мину и принялась теребить лямки матерчатой сумки, чтобы Тин уж с ходу оценил степень отчаянья. Однако спектакль не прошел. Он смерил меня ледяным взглядом и стремительной походкой направился вон из приемной. Пришлось припустить следом, точно собачонка. Что-что, а заставлять людей чувствовать себя ничтожествами у него отлично получалось.

– Что за синяк на лбу? На тебя больно смотреть, – бросил он, когда мне удалось его нагнать. – Ты выглядишь так, будто у тебя тяжелое похмелье.

– Угадал.

– Мой ответ: нет, – продолжил он тем же резким тоном, который заставлял скачущих следом советников икать от страха.

– Я еще ничего не сказала!

– Слышал, что сегодня ночью была облава. Арестовали пару десятков игроков. Видимо, дочку молельщика тоже схватили? Это единственная причина, которая могла заставить тебя прийти ни свет ни заря в контору. Так вот, мой ответ: нет! Никакого судебного заступника я не дам. Думаю, что пару лет в исправительном доме вернут ей чувство реальности! – отрезал Тин.

– Валентин, ты же понимаешь, что ее семья не может себе позволить хорошего судебного заступника.

Он резко остановился, советники испуганно столпились и боясь налететь на молодого хозяина. Вперив в меня гневный взгляд, Тин зло прошипел:

– Дочь молельщика…

– У нее есть имя.

– Наплевать! – Он резко втянул воздух через раздувающиеся ноздри, на виске пульсировала жилка. – Она втянула тебя в это дерьмо с Абрисом! Смотри, чем все для тебя закончилось! Что за глупая жажда приключений? Сколько чокнутых должно погибнуть, чтобы вы уже прозрели?

– Если ты не заметил, меня не окружает толпа друзей! Я, знаешь ли, не очень уживчивая. И сегодня моя единственная подруга попросила о помощи.

Он молчал, буравил меня тяжелым взглядом. Пауза затягивалась.

– Ты мне должна артефакт, Лерой! Будь это заводная кукла или очередная бездонная сумка, наплевать. Ты сделаешь его для моей мануфактуры, – наконец процедил он. – Поняла меня?

– Дорожный сундук, – поправила я, припоминая, как бесился Озеров-старший, когда проект дорожного сундука, разработанный для курсовой в прошлом году, уплыл в руки королевской мануфактуры, где производили простые бытовые артефакты.

– Чего?

– Это был дорожный сундук, но неважно. – Я сжала губы, чтобы не расплыться в довольной улыбке. Это была полная и абсолютная победа!

– И чтобы думать забыла о боевой руне! – Валентин не был бы сыном самого богатого дельца Кромвеля, если бы не начал торговаться. – Я не позволю тебе профукать талант из-за глупой паранойи. Если страшно жить одной, переезжай к моим родителям.

– Ладно.

– Переедешь? – изумился он, не веря собственным ушам.

– Подумаю, нужна ли мне руна.

– Сегодня мы идем на тренировку.

– Вот это уже шантаж! – от мысли, чтобы в похмелье летать по спортивному залу, как подбитая ворона, голову заломило пуще прежнего.

– Тогда с тебя ужин в выходные.

– Могу даже сама приготовить. Я покладистая сегодня, правда?

– Сегодня не смей появляться в участке! Езжай на учебу и не высовывай носа из лаборатории, судебный заступник все сделает сам. Тебе ясно? – бросил Тин и, кивнув советникам, направился дальше по коридору, застеленному зеленой ковровой дорожкой.

– Спасибо! – крикнула я ему в спину. Не оборачиваясь, он только раздраженно помахал рукой.

Знакомый экипаж, принадлежащий семье Озеровых, дожидался меня у пешеходной мостовой, как раз напротив главного входа. Когда кучер открыл дверь и я забралась в салон, обнаружила знакомого судебного заступника, уже просматривающего какие-то бумаги. Конечно, Валентин знал подругу детства как облупленную и даже не сомневался, что первым делом я брошусь в участок.

– Добрый день, госпожа Уварова, – улыбнулся поверенный одними губами, на секунду оторвавшись от работы. – Хорошо выглядите.

– Вы мне явно льстите, – хмыкнула я, удобно устраиваясь на мягком сиденье.

– Валентин решил, что ему будет спокойнее, если вы доедете до участка со мной, а не на общественном транспорте. Вероятно, он не жалует городские омнибусы.

– Откровенно говоря, он вообще мало что жалует, – согласилась я светским тоном. – Особенно утром.

– Не против? – Судебный заступник показал бумаги.

– Не буду отвлекать. – Я тут же вытащила из сумки учебник по артефакторике и, наверное, разобрала бы тему пропущенной утренней лекции, если бы не вырубилась быстрее, чем успела прочитать первый абзац.

Когда мы остановились, я не сразу сообразила, что нахожусь в карете. Судебный заступник складывал бумаги в портфель.

– Останетесь в карете? – любезно уточнил он, сделав вид, будто не обратил внимания, что попутчица всю дорогу прохрапела с открытым ртом, некрасиво запрокинув голову.

– Нет, – стараясь не смотреть в его сторону, отозвалась я и спрятала учебник обратно в торбу.

– Так я и думал.

Поверенный оказался претенциознее самого Озерова-старшего. Он не вышел из кареты, пока кучер не раскрыл зонт. Любезно предложил мне уцепиться за локоть. Жаль, что торжественный проход по раскисшей от конских копыт и колес повозок грязной жиже подпортил эффектное появление. Ну и я умудрилась споткнуться на пороге участка.

В приемной толпился возбужденный народ. Судя по всему, большинство из штурмующих участок людей являлись родителями игроков. Разговоры велись тихие, лица были растерянные. Видимо, всех, кто пытался скандалить со стражами порядка, успели приструнить.

– Это не займет много времени, – уверил меня судебный заступник и направился к дежурному стражу.

Я огляделась, пытаясь среди незнакомых людей найти кого-то из четы Серебровых, но родителей Крис не было. Зная суровый характер ее отца, не оставалось сомнений, что он решил преподать старшей дочери урок и в воспитательных целях не забирать на поруки.

Они – поникшая Крис и лощеный поверенный Озеровых – появились через полчаса, я не успела ни разнервничаться, ни прикорнуть в уголочке. Подруга выглядела бледной как смерть, даже веснушки посерели. В углу рта алел кровоподтек, губа опухла.

– Тебя били? – выпалила я первое, что пришло в голову, и за спиной мгновенно заволновались перепуганные родители.

– Нет. Я упала. – Она низко опустила растрепанную голову, спрятала лицо в ладонях и горько заплакала. На внешней стороне запястья стоял знак, говоривший о том, что Крис – нарушительница порядка. Сама таким же половину лета пугала степенных соседей.

За все время знакомства я впервые видела жизнерадостную подружку рыдающей и даже растерялась. Не зная, что сказать и как правильно успокоить, обняла ее за плечи и неловко похлопала по голове, хотя, наверное, стоило пригладить взлохмаченную макушку.

– Да брось. Все уже закончилось, Крис…

– Отец закроет меня в монастыре, – прорыдала она.

– Думаю, что модистка с разрешительной грамотой устроит твою семью больше, чем монахиня, – уверила я.

– Да? – С покрасневшими от слез глазами она подняла голову и, заглядывая мне в лицо, шмыгнула носом.

– Так подсказывает здравый смысл.

– Лерой, ты совершенно не умеешь успокаивать, даже обняла меня не сразу. И по голове не погладила, а настучала.

– Ты заслужила, и не спорь.

– Дамы? – позвал нас судебный заступник и, покосившись на настенные часы, деликатно намекнул, что нам следовало садиться в экипаж, если мы не хотим добираться до города на омнибусе.

Домой я вернулась в глубоких сумерках. Под вымокшими от мелкой мороси деревьями уже сгущалась темнота. В мансарде горел свет. И вдруг в груди странно заныло, а мысль, чтобы закрыться дома и провести вечер в одиночестве, показалась такой унылой, хоть вой. Не заходя к себе, я тут же поднялась на второй этаж и постучалась. Раздались шаги. Оливер открыл дверь. Некоторое время в молчании мы разглядывали друг друга. Я стояла, прислонившись к влажным от дождя перилам, он привалился плечом к косяку.

– Перцовая каша деда Вудса еще осталась? – вымолвила тихо. – Есть хочу.

Оливер пошире открыл дверь и подвинулся, позволяя мне войти.

– Что с подругой?

При воспоминании о скандале, случившемся в доме Серебровых, меня до сих пор пробирала дрожь.

– Должны назначить дату суда. Думаю, обойдется принудительными работами, но отец хочет отправить ее в монастырь. – Я подняла взгляд на Оливера, в его лице читалось одобрение. – Только попробуй сказать, что согласен.

Тот развел руками:

– Вам, ребятки, пора вернуться в реальный мир.

Они точно по выходным не встречались с Валентином Озеровым, чтобы сыграть партийку другую в карты и обсудить поганость Абриса?

– Между прочим, Абрис, господин преподаватель, твоя историческая родина.

– Поэтому я знаю, что туда не стоит соваться без разрешения, – парировал он.

Презрительно фыркнув, я ретировалась в купальню, чтобы помыть руки, а когда вернулась, то стол оказался накрыт к ужину, а комната пустовала. В мансарде было тепло, свет горел желтоватый, и он добавлял особенного уюта. В тарелках уже дымилась каша, на очаге гудел закипающий ковш с водой для чая. Оливер как будто исчез.

Пытаясь его отыскать, я тихонечко подошла к приоткрытой двери в спальню, хотела позвать соседа по имени, но слова замерли на устах. Он стоял спиной ко мне и был раздет до пояса. От каждого движения под кожей перекатывались мускулы. На правой лопатке темнела вытатуированная незнакомая руна. Линии переплетались в сложном рисунке, настолько необычном и искусном, что хотелось рассмотреть каждую мелкую деталь. Возможно, даже прикоснуться. Надо было бы уйти, но ноги точно вросли в пол.

Неожиданно мужчина оглянулся через плечо и в тишине спокойно произнес:

– Это обычная татуировка, никакой магии.

– Извини, – отшатываясь, пролепетала я. Он услышал мое возбужденное сопение, ведь не мог же различить неприличный грохот сердца?

– Сними воду с огня, а то выкипит, – тем же ровным голосом велел он.

– Угу…

Быстро сняв ковш с очага, я отложила прихватку и скоренько направилась на выход.

– Ты куда? – донеслось мне в спину.

– А?

Уже облаченный в джемпер Оливер с удивлением наблюдал за моим отступлением.

– Кое-что хотела в сумке взять, – моментально соврала я, ткнув пальцем на брошенную прямо на пол торбу.

– Садись есть, а то окончательно остынет. – Он кивнул на стол, сделав вид, что никакого конфуза не случилось. Может, посчитал, что каждая уважающая себя девственница раз в жизни имеет право не только ворваться к голому красивому мужику в купальню, но и подглядеть за ним в замочную скважину?

Усевшись, некоторое время я таращилась на полоски молотого перца на поверхности каши, а потом решительно перемешала варево, приобретшее сероватый оттенок. Едва я сунула в рот ложку, даже толком не почувствовав вкуса, как на скатерть лег знакомый сборник темных рун. Еда пошла не в то горло.

– Очень остро, – выпив залпом почти стакан воды, промычала я.

– При похмелье отлично помогает острая горячая еда, – спокойно размешивая кашу в тарелке, отозвался Оливер, а потом, как будто между делом, спросил: – Почему ты ее не выжгла?

Враз стало ясно, что он говорил про метку Кайдена на стене дома, а не про перцовое варево.

– Просто.

– Просто обладатель Истинного света оставляет метку паладина у себя в жилище? Ты понимаешь, что приглашаешь его в Тевет? К себе в дом…

– Да!

– Ты наивная или просто дура?

– Я наивная дура! Еще вопросы есть? – огрызнулась я и со звоном отшвырнула ложку. – Что за мерзостная привычка говорить на серьезные темы во время еды? Весь аппетит отбил.

– Ты ведешь себя как ребенок.

– Извините, господин преподаватель, что не оправдываю ваших завышенных ожиданий! – фыркнула я, сложив руки на груди. – Раз тебя беспокоит метка, то уничтожил бы сам. Чего ты ее оставил?

– Потому что не по силам. Во мне нет магического света.

– Какая глупая отго… Чего?!

Оливер одарил меня ироничным взглядом и, усмехнувшись, сунул в рот ложку с кашей. На секунду его перекосило. Запив несъедобное кушанье водой, он наконец пояснил:

– Я говорил, что сила темной магии всегда стремится к нулю, а в смешанных браках она исчезает полностью уже к четвертому поколению. Скорее всего, мои внуки будут светлыми неофитами.

– Тогда как ты пробуждаешь руны?.. Ах, конечно! В твоем стило стоит кристалл? – через мгновение ответила я на собственный вопрос.

Оливер согласно кивнул.

И как только раньше не догадалась? Кристаллы-ловушки, вбирающие магический свет из пространства, появились уже давно, но из-за дороговизны использовались только для штучных артефактов. Адепты университета не могли себе позволить роскошь заплатить бешеные деньги за крошечный камень.

– Красивая магия, – заметила я. – Дашь посмотреть?

– Нет.

– Жалко?

– Не хочу, чтобы ты его из любопытства разобрала на части.

– Семейная реликвия?

– Нет, дорого заплатил артефактору.

– Никогда бы не подумала, что ты такой мелочный. – Я поднялась из-за стола. – Приготовлю омлет, а то каша по рецепту деда Вудса что-то совсем несъедобная. Кулинар из тебя, господин преподаватель, сказать честно, посредственный.

– Ты мне польстила. – Он с благодарностью отодвинул от себя тарелку и поднялся. – Помочь?

Подстегиваемые голодом, мы работали слаженно и быстро. Пока я нарезала зелень, Оливер взбивал яйца в глиняной плошке. Плюхнув на очаг тяжелую сковороду, я привычно щелкнула пальцами, чтобы зажечь огонь, и перед глазами блеснула вспышка.

Вместо крошечных голубоватых язычков, пробегавших по диаметру конфорки, к потолку вырвался ослепительный столб пламени, подкинувший чугунную посудину. Казалось, что время замедлило ход. Широко раскрытыми глазами я смотрела на сплетенные струи огня, настолько жаркие, что воздух плавился и дрожал.

Внезапно Оливер сбил меня с ног. Мы повалились на пол, но он ловко принял удар от падения и прикрыл мне голову руками. Тяжело дыша, я уткнулась носом в его грудь. В нескольких дюймах от нас с грохотом приземлилась сковородка. И вдруг все стихло. Вокруг разливалась испуганная, настороженная тишина и ощущался горький запах гари.

Оливер приподнялся на локтях и заглянул мне в лицо:

– Ты в порядке? Не поранилась?

От шока не удалось выдавить ни слова, только кивнуть. Откатившись, он пружинисто поднялся и протянул руку мне. Я помедлила, прежде чем вложить пальцы в раскрытую ладонь. То, как преподаватель принимал решения, с ходу, не раздумывая, буквально на инстинктивном уровне, словно в совершенстве владел телом, снова навело на мысль о боевой подготовке.

На потолке над очагом темнел неровный выжженный круг.

– Надо будет побелить, – резюмировал сосед, не выказывая ни жестом, ни голосом досады из-за нежданного ремонта.

– Угу, – вздохнула я.

Перед мысленным взором невольно появился потолок в другом доме, нашем столичном особняке. Испуганные и ошеломленные, вместе с мамой мы задирали головы и разглядывали прожженную до перекрытия дыру. Кухня лежала в руинах, искореженный очаг покрылся гарью. Мое белое платье с воланом стало черным от копоти. Мы недоуменно переглядывались и еще не понимали, что это было начало конца.

– Испугалась? – переспросил Оливер, возвращая меня в реальность. – На тебе лица нет.

– Мою мать сжег Истинный свет, – произнесла я. – Болезнь начиналась так же. Сначала исчезала созидательность светлой магии.

– Абсолютно уверен, что ты пытаешься себя накрутить. Очаг старый, руны давно не обновлялись, как раз хотел вызвать мастера. Странно, что он раньше не бабахнул, – голос мужчины звучал твердо, убежденно.

– Да. – Я вздохнула и сжала кулак, пряча пробудившуюся темную руну. – Скорее всего.

Сегодня проводили обряд сжигания Аглаи Коваленко, и казалось, будто одна часть университета оцепенела, а другая продолжала жить как ни в чем не бывало. В холле раздавался хохот, улыбались влюбленные парочки, сплетничали, спрятавшись за стеллажами, библиотекари. В беззаботной молодости страдание доставляет только личное горе.

Когда я вошла в лабораторию, то оказалось, что мой стол возле окна был занят новеньким адептом, прежде не появлявшимся в нашем кабинете. Как правило, учеников допускали до проектов только на втором курсе, но к этому времени обычно оставалась только пятая часть потока. Одни сами переводились на специальности попроще, вторые сбегали, других выгоняли за плохую успеваемость, так что свободных мест всегда было предостаточно, больше, чем в читальном зале.

Перед новичком лежали горка мелких деталей, деревянная шкатулка и куча свитков со вскрытыми печатями. Замечу, моими именными печатями. Видимо, преподаватель посоветовал для практики разобраться в шкатулке с секретом, придуманной мной еще в средних классах лицея. Безделицу я сделала из скуки маме в подарок и, когда показывала руководителю, не подозревала, что по моему проекту начнут натаскивать начинающих артефакторов. Новенький с угрюмым видом пытался разобраться в описании и явно не понимал, с чего начать.

Когда я встала возле стола, он сделал вид, что не заметил моего появления. Пришлось постучать двумя пальцами по столешнице, чтобы привлечь внимание. Парень скосил глаза.

– Чего тебе? Кабинет кройки и шитья дальше по коридору.

– Так ты оттуда выбрался? – Настроение было под стать погоде, такое же паршивое.

– Я адепт по обмену.

– Надеюсь, обмен был не с факультетом изящных искусств?

– С Королевской академией, – козырнул он названием элитарного учебного заведения.

– А-а-а, понимаю, – издевательски протянула я. – Хотели отчислить?

– Решил открыть новые горизонты, – высокомерно парировал тот.

– Послушай, адепт по обмену, ты тут товарищ новый и пока не знаешь, что у нас не принято занимать обжитые места. Собирай свои вещички и отвали за соседний стол.

– А здесь подписано? – ухмыльнулся новенький и указал на свитки: – В этой хрени много мелких деталей и еще больше рун, а у меня со зрением не очень. Нужен свет, а стол у окна.

Гудящая лаборатория вмиг смолкла, и за спиной наступила звенящая от любопытства тишина.

– Не подписано, говоришь?

Понимая, что поступаю по-детски и рисуюсь, прямо пальцем я вывела на столешнице: «Лерой». Метка, стоявшая на всех придуманных мной артефактах, угрожающе вспыхнула голубоватым свечением, заставляя парня поморщиться. На деревянной поверхности остался выжженный росчерк.

– Лерой? – фыркнул нахал, начиная раскачиваться на стуле. – Карамелька, ты серьезно?

– Ты меня сейчас конфетой обозвал? – изогнула я брови.

– Все знают, что Лерой – парень.

– Да неужели?

Умник по обмену качался на моем почти колченогом стуле и всем видом напрашивался на неприятности. Не устояв перед соблазном, я ударила ботинком по давным-давно болтавшейся ножке – сама же за два года и расшатала. Раздался хруст, и, нелепо взмахнув руками, парень с грохотом кувыркнулся на спину. Воздух содрогнулся от отборных ругательств. Народ загоготал как сумасшедший. Пока побежденный противник копошился на полу, я по-хозяйски плюхнула сумку на стол, невольно смахнув пару деталей.

– А я предупреждал! – радовался кто-то из артефакторов. – Предупреждал его, что Лерой перекашивает, когда этот стол занимают!

– Капец тебе! – рявкнул адепт, поднявшись с пола, но тут вмешался староста группы, видимо уставший от клоунады. Он перехватил руку новичка и процедил:

– Остынь, придурок, и свали на другое место. Достал уже.

– Пусть она уходит!

– Подписи не видишь? – фыркнул староста, кивнув на только-только остывший росчерк.

Некоторое время парни таращились друг на друга, словно коты, готовые драться за территорию. Хорошо, что хотя бы без воинственного шипения. Вырвавшись, новичок зло цыкнул в мою сторону, со звоном ссыпал детали в шкатулку и, теряя по дороге свитки, переместился за соседний стол. И вроде отступил, но окончательно испоганил и без того отвратительное настроение.

Я прекрасно знала, что в гневе не стоило браться за магию – все равно или не получится вязь, или придется переделывать, однако из упрямства (зря, что ли, устроила переполох) вытащила из стола ящичек с деталями. За спиной перешептывались парни и приходилось делать вид, будто на меня напала внезапная глухота.

– Все девушки раз в месяц на людей кидаются.

– Почему?

– Соблюдайте тишину! – не оборачиваясь, рявкнула я.

– Видишь? Даже тихони звереют.

– Может, называть ее Буйная Лерой?

Те люди, кто считает, будто склоки и сплетни случаются только в женских коллективах, никогда не сидели в одном кабинете с тридцатью парнями, любящими помериться длиной магического стило.

Стараясь справиться с раздражением, я заставила части миниатюрной конструкции подняться над столом и попыталась их соединить в правильный узел.

– Она Голубая кровь? – зашипел кто-то из новеньких.

– А ты думал, они только в Королевскую академию поступают? – отозвался другой.

– Так они правда светятся? Охренеть!

Детали со звоном осыпались на стол. Застонав, я растерла горящее лицо ладонями.

– Заткнитесь, дамы! – рявкнул староста. – Учиться мешаете!

Встретившись с ним взглядом, я благодарно кивнула.

Части снова поднялись в воздух. Они перемещались под разными углами, отскакивали друг от друга, точно однополярные магниты. Руны, нанесенные на поверхность, сплетались в вязь, никак не желавшую пробуждаться. Я была готова сдаться, но вдруг у меня на глазах части стали заворачиваться буравчиком, быстрее и быстрее. Усмирить их не выходило, детальки сминались и крошились. Из символов вырывалось кроваво-красное свечение, не имевшее ничего общего с Истинным светом.

– Проклятие! – прошипела я, начиная впадать в панику. Магия точно взбесилась. Любой пасс руками не замедлял, а ускорял верчение и раскалял воздух.

Еще секунда – и детали взорвались облаком пепла! Горячая волна ударила мне в лицо. Пока я надрывно кашляла, народ зачарованно рассматривал кружение похожих на черный снег крупных хлопьев…

Точно в полусне, я добралась до кабинета университетского здравника. Первым делом, не успев умыться, отправила записку Валентину, а потом долго терла лицо и руки едким хозяйственным щелоком. Часов в закутке, где стояли три узкие, застеленные простынями койки, не было, и время тянулось бесконечно. Казалось, мне пришлось прождать полдня, но, когда Тин появился, даже занятие не успело подойти к концу.

Лучший друг ворвался в университетскую здравницу и, увидев меня, сгорбившуюся на кровати, оцепенел на пороге. Выглядела я жалко, как бездомный котенок, случайно спасенный из пожара. Волосы и брови опалило, одежду посекло мелкими прожженными дырочками. Под ногтями чернели полумесяцы: отмыть грязь в ледяной воде не удалось.

– Лерой… – у Валентина сел голос, и он кашлянул, прежде чем спросить: – Ты ранена?

Чувствуя, как к горлу подступает комок слез, я отрицательно покачала головой.

– Ты в порядке? – тихо вымолвил он.

И я снова покачала головой, а потом выдохнула:

– Нет.

– Ты написала, что в лаборатории случился взрыв.

– Меня перестает слушаться магический свет. – Самой стало страшно, как безнадежно прозвучал высказанный вслух приговор.

Тин побледнел, во взгляде появилось замешательство, как во время погребальной церемонии, когда сжигали тело моей матери. Костер полыхал, я рыдала, а Валентин не понимал, нужно что-то говорить или надо молчать. И теперь он будто мысленно представлял меня, сгорающую в том самом пламени. Уже хоронил.

Пауза длилась так долго, что, вероятно, другим стало бы неловко.

– Так было… – наконец вымолвил он, но все равно осекся.

– Да, именно так было у мамы.

В четыре шага Тин преодолел разделявшее нас расстояние и, схватив меня в охапку, так крепко прижал к себе, что стало трудно дышать.

– Ты волнуешься раньше времени, Валерия.

– Она меня убивает. Темная руна меня убивает! – мой голос истончился.

Сдерживать слезы всегда оказывается сложнее перед тем, кто понимает величину твоего страха.

– Не решай за здравника, – выдохнул он. – Все будет хорошо.

Мы оба знали, что в его словах имелась только крошечная капля правды.

– Разве можно так расплачиваться за одну совершенную глупость? Это нечестно, – прошептала я, хотя прекрасно понимала, что дело не в коротком скольжении в Абрис. Жизнь наказывала меня за встречу с темным паладином, за непонятные чувства к нему, за ломившее от тоски сердце. Таких, как Кайден, с детства учили убивать таких, как я. Видимо, для этого не всегда был нужен меч.

Не знаю, сколько мы простояли, тесно прижавшись, но вдруг дверь тихо отворилась. На пороге появился Оливер. Взгляд остановился на нас с Тином, застывших в объятиях. В лице мелькнуло странное выражение, будто набежала гневная тень, и он вышел, не произнеся ни слова.

Несмотря на дорогую мебель, шелковую ткань на стенах и дубовый паркет, кабинет здравника все равно пах лечебницей. В воздухе веяло валерьяновой настойкой. Может, каждый раз, когда очередной пациент узнавал, что с его магическим даром творилась какая-нибудь дрянь, ему требовались успокоительные капли?