Пост сдал Кинг Стивен

«Малибу» в пятнах грунтовки вновь медленно проезжает мимо, на этот раз направляясь к подножию холма. Водитель еще раз окидывает мужчин долгим взглядом, потом давит на педаль газа.

– Отпускает, – говорит Ходжес. – Возблагодарим Господа за маленькие радости. – Но живот в огне, и поясница подает отчаянные сигналы.

Том с тревогой смотрит на него:

– Вы уверены, что с вами все в порядке?

– Да. Судорога, ничего больше.

– А может, тромбофлебит. Вы уже не мальчик. Вам надо показаться врачу. Если бы с вами что-то случилось, пока вы были со мной, Пит меня бы не простил. И его сестра тоже. Мы перед вами в огромном долгу.

– Об этом я уже позаботился. Мне назначено на завтра, – отвечает Ходжес. – Уходим отсюда. Чертовски холодно.

Первые два или три шага он прихрамывает, но потом боль под коленом уходит полностью, и дальше он идет нормально. Нормальнее Тома. Встреча с Брейди Хартсфилдом в апреле 2009 года закончилась для Тома Зауберса неизлечимой хромотой.

Когда Ходжес приезжает домой, живот болит не сильно, но усталость валит с ног. Теперь он так легко устает. Он говорит себе, что причина в плохом аппетите или полном его отсутствии, но вновь задается вопросом, а в этом ли дело. По пути из Ридждейла Ходжес дважды слышал звон разбитого стекла и крики мальчишек, приветствующих круговую пробежку, но он никогда не достает мобильник, если ведет автомобиль, отчасти потому, что это опасно (и запрещено правилами дорожного движения штата), а по большей части потому, что отказывается становиться рабом мобильника.

Кроме того, не нужно быть телепатом, чтобы догадаться, от кого как минимум одна из полученных эсэмэсок. И он тянет время: сначала заходит в дом и вешает пальто в стенной шкаф в прихожей, предварительно коснувшись кармана, чтобы убедиться, что крышка от окуляра никуда не делась.

Первая эсэмэска от Холли: «Нам надо поговорить с Питом и Изабель, но сначала позвони мне. У меня В.».

Вторая не от нее. В ней написано: «Доктору Стамосу нужно срочно с вами поговорить. Вам назначено на 9 утра. Пожалуйста, приезжайте!»

Ходжес смотрит на часы и видит: еще только четверть пятого, хотя ему кажется, что этот день уже растянулся на месяц. Он звонит доктору Стамосу, и трубку берет Марли. Он узнает ее по жизнерадостному голосу школьного чирлидера. Но голос разом становится серьезным, едва он называет свою фамилию. Она не знает результатов обследования, но едва ли они хорошие. Как однажды сказал Боб Дилан, вам не нужен синоптик, чтобы понять, откуда дует ветер.

Он просит перенести рандеву с девяти часов на девять тридцать, потому что сначала хочет провести совещание с Холли, Питом и Изабель. Ходжес не позволяет себе поверить, что после посещения кабинета доктора Стамоса последует госпитализация, но он реалист, и внезапная боль в ноге напугала его до смерти.

Марли переводит его в режим ожидания, и какое-то время Ходжес слушает «Young Rascals»[13] (Теперь они вовсе не молодые, думает он), потом выходит на связь.

– Мы можем принять вас в половине десятого, мистер Ходжес, но доктор Стамос хочет, чтобы я подчеркнула: прийти вам надо обязательно.

– Все настолько плохо? – спрашивает он, не успевая сдержать себя.

– У меня нет никакой информации по вашему случаю, – говорит Марли. – Я только думаю, что лечение надо начинать сразу, как только выявлены какие-то отклонения от нормы. Вы со мной согласны?

– Конечно, – с тяжелым чувством отвечает Ходжес. – Я приду, можете не сомневаться. И спасибо вам.

Он дает отбой и смотрит на мобильник. На экране фотография его дочери, какой она была в семь лет, радостной и улыбающейся. Она сидит на качелях, которые он поставил во дворе, когда они жили на Фриборн-авеню. Тогда у него была семья. Теперь Элли тридцать шесть, разведена, ходит к психоаналитику и переживает расставание с мужчиной, который подцепил ее на старую как мир историю: Я собираюсь уйти от нее, но сейчас самое неудачное время.

Ходжес кладет мобильник и поднимает рубашку. Боль в левой половине живота поутихла, теперь он просто ноет, и это хорошо, но Ходжесу не нравится припухлость под грудиной. Можно подумать, он наелся до отвала, хотя на самом деле смог съесть только половину ленча, а позавтракал бубликом.

– И что с тобой происходит? – спрашивает он у раздутого живота. – Хотелось бы узнать, прежде чем я приду завтра к врачу.

Он понимает, что может много чего выяснить, включив компьютер и зайдя на сайт «Медицина-в-сети»[14], но уже давно пришел к выводу, что пытаться самостоятельно поставить диагноз с помощью Интернета – занятие для идиотов. Вместо этого Ходжес звонит Холли. Она хочет знать, нашел ли он что-нибудь интересное в доме пятнадцать восемьдесят восемь.

– Очень интересное, как говаривал тот парень в «Поводе для смеха»[15], но прежде чем я начну рассказывать, задай свой вопрос.

– Как по-твоему, Пит сможет выяснить, собиралась ли Мартина Стоувер купить компьютер? Проверить ее кредитные карточки и расходы. Потому что у ее матери компьютер был древний. Если собиралась, это означает, что она серьезно настроилась на онлайн-курсы. А если она настроилась серьезно, тогда…

– Тогда шансы, что она договорилась с матерью об убийстве и самоубийстве, падают до нуля.

– Да.

– Но не исключается вероятность, что мать все решила сама. Она могла влить водку с растворенными таблетками в питательную трубку Стоувер, пока та спала, а потом лечь в ванну, чтобы довершить начатое.

– Но Нэнси Олдерсон сказала…

– …что они были счастливы. Да, знаю. Просто указываю на такой вариант. Хотя и не верю в него.

– У тебя усталый голос.

– Обычный упадок сил в конце рабочего дня. Подзаряжусь после того, как поем. – Никогда в жизни он не испытывал такого отвращения к еде.

– Съешь побольше. Ты очень исхудал. Но прежде скажи, что ты нашел в пустом доме.

– Не в доме. В гараже.

Он ей рассказывает. Она не прерывает его. Ничего не говорит и после того, как он замолкает. Холли иногда забывает, что она на телефоне, поэтому Ходжес задает наводящий вопрос:

– И что ты думаешь?

– Не знаю. Я хочу сказать, действительно не знаю. Это просто… очень странно. Ты со мной согласен? Или нет? Потому что я могу реагировать слишком остро. Иногда со мной такое бывает.

«Мне можешь этого не говорить», – думает Ходжес, но на этот раз таких мыслей у него не возникает. И он от нее этого не скрывает.

– Ты говорил мне, что Джейнис Эллертон, по твоему мнению, ничего не взяла бы у мужчины в куртке с заплатой и рабочей одежде.

– Да, говорил.

– Тогда это означает…

Теперь его черед молчать, предоставляя ей возможность закончить мысль.

– Это означает, что двое мужчин действовали сообща. Двое. Один дал Джейнис Эллертон «Заппит» и фальшивый вопросник, подойдя к ней в магазине, тогда как другой наблюдал за ее домом из гаража на противоположной стороне улицы. И этот бинокль! Дорогой бинокль! Наверное, эти мужчины могли работать и порознь…

Ходжес ждет. Еле заметно улыбается. Когда у Холли процесс мышления включается на полную, он буквально слышит, как у нее в голове вращаются шестеренки.

– Билл?..

– Да, я жду, когда ты закончишь мысль.

– Знаешь, они точно работали вместе. Мне это понятно. И что-то сделали с этими женщинами. Ну, ты согласен?

– Да, Холли. Да. Завтра в девять тридцать мне надо быть у врача…

– Пришли результаты обследования?

– Да. С Питом и Изабель я хочу встретиться раньше. Половина девятого тебя устроит?

– Конечно.

– Мы им все изложим, расскажем об Олдерсон и портативной игровой приставке, которую ты обнаружила в доме шестнадцать ноль один. Посмотрим, что они думают. Ты согласна?

– Да, но она ни о чем не думает.

– Возможно, ты ошибаешься.

– Конечно, и небо мы завтра можем увидеть зеленым в красный горошек. А теперь поешь чего-нибудь.

Ходжес заверяет ее, что так и сделает, разогревает банку куриного бульона с вермишелью, смотрит ранний выпуск новостей. Съедает большую часть банки, не спеша, смакуя каждую ложку, уже поздравляет себя: «Ты можешь это сделать, можешь».

Он споласкивает тарелку, когда боль в левой половине живота возвращается, и ее щупальца тянутся к пояснице. Она словно пульсирует в такт ударам сердца. Желудок сжимается. Ходжес успевает подумать о том, что надо бежать в ванную, но поздно. Наклоняется над раковиной и блюет, плотно закрыв глаза. С закрытыми глазами нащупывает кран и открывает воду, чтобы все смыть. Он не хочет видеть, что в раковине, потому что во рту и в горле вкус крови.

«Ох, – думает он, – у меня проблемы».

Серьезные проблемы.

Восемь вечера.

Когда звонят в дверь, Рут Скапелли смотрит какое-то глупое реалити-шоу, основная цель которого показать полуголых молодых мужчин и женщин. Вместо того чтобы идти к двери, она, надев домашние шлепанцы, спешит на кухню и включает монитор камеры наблюдения, установленный на крыльце. Живет она в безопасном районе, но рисковать незачем. Как говаривала ее покойная мать, дерьмо может всплыть везде.

Она не просто удивлена, ей становится не по себе, когда она узнает мужчину, стоящего у двери. Он в твидовом пальто, очевидно, дорогом, на голове мягкая фетровая шляпа с перышком. Из-под шляпы видны идеально подстриженные седые волосы, длинные у висков. В руке плоский портфель. Это доктор Феликс Бэбино, заведующий отделением неврологии Кайнера и главный невролог Клиники травматических повреждений головного мозга Озерного региона.

Вновь звонок, и она идет к двери, чтобы впустить его в дом, думая: «Он не может знать о том, что я сегодня сделала. Дверь была закрыта, и никто не видел, как я вошла в палату. Расслабься. Дело в другом. Может, что-то связанное с профсоюзом».

Но он никогда раньше не обсуждал с ней профсоюзную тематику, хотя последние пять лет она входила в руководство отделения профсоюза медицинских сестер всей больницы. Доктор Бэбино мог и не узнать ее, проходя мимо по улице, если бы она была без униформы медсестры. Мысль эта заставляет Рут вспомнить, в каком она сейчас виде: старый домашний халат и еще более старые шлепанцы с мордашками кроликов. Но с этим уже ничего не поделаешь. Слава Богу, что не накрутила волосы на бигуди.

«Ему следовало позвонить, – думает она, но следующая мысль крайне тревожна: – А если он хотел застать меня врасплох?»

– Добрый вечер, доктор Бэбино. Заходите в тепло. Извините, что встречаю вас в домашнем халате, но я никого сегодня не ждала.

Он заходит, но остается в прихожей. Рут вынуждена протискиваться мимо него, чтобы закрыть дверь. Видя его так близко вживую, а не на мониторе, она понимает, что и он не подготовился к встрече должным образом. Она в домашнем халате и шлепанцах, а у него щеки поблескивают седой щетиной. Доктор Бэбино (никому и в голову не придет назвать его доктор Феликс) не чужд тенденциям моды, у него на шее красиво повязанный кашемировый шарф, но ему следует побриться, и давно. К тому же под глазами у него лиловые мешки.

– Позвольте мне взять ваше пальто, – говорит она.

Доктор ставит портфель между ногами, расстегивает пуговицы, протягивает ей пальто вместе с дорогим шарфом. Он до сих пор не произнес ни слова. Лазанья, которую Рут съела на ужин, показавшаяся ей такой вкусной, теперь вдруг становится кирпичом, который разрывает желудок.

– Не хотите ли…

– Пройдем в гостиную. – Он проходит мимо нее, словно дом принадлежит ему. Рут Скапелли семенит следом.

Бэбино берет пульт дистанционного управления с подлокотника ее кресла, нацеливает на телевизор и убирает звук. Молодые мужчины и женщины продолжают бегать по экрану, но уже без дурацких комментариев ведущего. Скапелли сейчас не просто не по себе – она охвачена страхом. За работу, да, за должность, добиться которой ей стоило огромных усилий, но также за свою жизнь. Взгляд у него очень странный, в глазах пустота.

– Могу я вам что-нибудь принести? Газировки или чаш…

– Слушайте меня, медсестра Скапелли. И очень внимательно, если хотите сохранить свою должность.

– Я… я…

– И потерей работы дело не закончится. – Бэбино кладет портфель на кресло, берется за золоченые застежки. Они громко щелкают, поднимаясь. – Сегодня вы напали на психически неполноценного пациента, и это нападение можно квалифицировать еще и как сексуальное домогательство, за которым последовало то, что закон называет криминальной угрозой.

– Я… я никогда…

Она едва себя слышит. Думает, что грохнется в обморок, если не сядет, но портфель Бэбино занимает ее любимое кресло. Она пересекает гостиную, направляясь к дивану, по пути ударяется голенью о кофейный столик, да так сильно, что едва не переворачивает его. Чувствует, как струйка крови течет к лодыжке, но не смотрит на нее. Если посмотрит, точно лишится чувств.

– Вы крутили сосок мистера Хартсфилда. Потом пригрозили проделать то же самое с его яичками.

– Он меня оскорбил! – взрывается Рут Скапелли. – Показал мне средний палец!

– Я прослежу, чтобы вас больше нигде не взяли на должность медсестры. – Бэбино всматривается в глубины портфеля, а Рут плюхается на диван. Его инициалы вытиснены на боку. Золотом, естественно. Он ездит на новом «БМВ», и его стрижка стоит никак не меньше пятидесяти долларов. Скорее больше. Он властный, не терпящий возражений босс, и теперь угрожает погубить ее жизнь из-за одной маленькой ошибки. Одной маленькой ошибки в оценке ситуации.

Она бы не возражала, если бы пол разверзся и поглотил ее, но видит все чрезвычайно отчетливо. Видит каждую бородку перышка, торчащего из-под ленты его шляпы, каждый алый сосуд его налитых кровью глаз, каждую отвратительную седую блестку щетины на его щеках и подбородке. Волосы у него были бы цвета крысиной шерсти, если бы он их не красил.

– Я… – Слезы текут из ее глаз, горячие слезы по холодным щекам. – Я… Пожалуйста, доктор Бэбино. – Она понятия не имеет, откуда он знает, но какая разница? Главное, он знает. – Я никогда больше такого не сделаю. Пожалуйста. Пожалуйста.

Доктор Бэбино не утруждает себя ответом.

Сельма Вальдес, одна из четырех медсестер вечерней – с трех до одиннадцати – смены в Ведре, небрежно стучится в дверь палаты 217 (небрежно, потому что пациент никогда не отвечает) и заходит. Брейди сидит на стуле у окна, глядя в темноту. Лампа на столике у кровати включена, ее свет золотит волосы Брейди. На груди все тот же значок-пуговица: «МЕНЯ ПОБРИЛА МЕДСЕСТРА БАРБАРА».

Она уже собирается спросить, готов ли Брейди к получению необходимой помощи перед отходом ко сну (он не может расстегнуть пуговицы на рубашке или штанах, однако вполне способен раздеться, если пуговицы расстегнуты), но вовремя отказывается от этой идеи. Доктор Бэбино добавил листок к медицинской карте Хартсфилда, на котором написал приказными красными чернилами: «Пациента нельзя беспокоить, когда он находится в полусознательном состоянии. В эти периоды его мозг на самом деле «перезаряжается», медленно, но верно. Возвращайтесь и проверяйте каждые полчаса. Не игнорируйте это указание».

Сельма не думает, что у Хартсфилда что-то перезаряжается, он давно и навечно в стране дебилов, но, как и все сестры, работающие в Ведре, она побаивается Бэбино и знает о его привычке заявляться в клинику в любое время, даже в предрассветные часы, а сейчас только начало девятого.

После того как Сельма заглядывала в палату в прошлый раз, Хартсфилд смог подняться и сделать три шага к прикроватному столику, где обычно лежит его портативная игровая приставка. Подвижности пальцев, необходимой, чтобы играть, у Хартсфилда, конечно, нет, но он может ее включать. Он обожает класть приставку на колени и смотреть демоверсии. Иногда сидит так по часу или больше, склонившись над экраном, словно человек, готовящийся к важному экзамену. Его любимая – демоверсия игры «Рыбалка», и сейчас он как раз на нее и смотрит. Звучит мелодия, которую она помнит с детства: «У моря, у моря, прекрасного моря…»[16]

Сельма приближается, хочет сказать: «Тебе действительно это нравится?» – но вспоминает подчеркнутое «Не игнорируйте это указание» и лишь смотрит на маленький – пять на три дюйма – экран. Она понимает, почему Хартсфилду нравится эта демоверсия. Прекрасные, приковывающие взгляд экзотические рыбы появляются, замирают, а потом исчезают, вильнув хвостом. Одни красные… другие синие… третьи желтые… о, какая красивая розовая…

– Перестань смотреть.

Голос Брейди скрипит, как петли редко открываемой двери, и хотя слова произнесены с заметной паузой, звучат они четко и ясно. Ничего похожего на привычный бубнеж, словно с набитым кашей ртом. Сельма подпрыгивает, будто он ущипнул ее за зад, а не просто заговорил. Экран «Заппита» вспыхивает синим, рыбы исчезают, но тут же возвращаются. Сельма смотрит на часы, надетые поверх рукава униформы. Они показывают восемь двадцать. Господи, она простояла здесь почти двадцать минут?

– Иди.

Брейди по-прежнему смотрит на экран, где плавают рыбы, туда-сюда, туда-сюда. Сельма отрывает от них взгляд, но с трудом.

– Вернешься позже. – Пауза. – Когда я закончу. – Пауза. – Смотреть.

Сельма делает все, что ей велят, и только вернувшись в коридор, чувствует себя более уверенно. Он с ней заговорил, и что с того? А если ему нравится смотреть демоверсию игры «Рыбалка», как некоторым парням нравится наблюдать за играющими в волейбол девушками, опять же что с того? Главный вопрос в том, почему детям разрешают играть в эти приставки? Они не могут принести пользу неокрепшей психике. С другой стороны, дети постоянно играют в компьютерные игры, так, может, у них иммунитет? Да и вообще у нее полно дел. Пусть Хартсфилд сидит на своем стуле и смотрит эту хрень.

В конце концов, он никому не причиняет вреда.

Феликс Бэбино неловко наклоняется, сгибаясь в талии, будто андроид из старого научно-фантастического фильма. Сует руку в портфель и достает плоский розовый гаджет, похожий на электронную читалку. Экран серый и пустой.

– В ней есть число, которое вы должны найти. Девятизначное число. Если сможете найти это число, медсестра Скапелли, сегодняшний инцидент останется между нами.

Первое, что приходит ей на ум: «Вы сошли с ума», – но такое сказать нельзя, потому что ее жизнь в руках Бэбино.

– Как я его найду? Я ничего не знаю об этих электронных штуковинах. Едва управляюсь со своим мобильником!

– Ерунда. Вас высоко ценили как хирургическую сестру. Благодаря проворству пальцев.

Это правда, но прошло десять лет с тех пор, как она работала в операционных Кайнера, передавая хирургу ножницы, ранорасширители, губки. Ей предложили пройти шестинедельный курс микрохирургии – больница оплатила бы семьдесят процентов, – но ее это не заинтересовало. Так она говорила. На самом деле она боялась провалить экзамены. Однако он прав: в лучшие годы ее отличала быстрота реакции.

Бэбино нажимает кнопку в верхней части гаджета. Скапелли выгибает шею, чтобы лучше видеть. Экран освещается, появляется надпись: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В “ЗАППИТ”». Потом экран заполняют разнообразные иконки. Игры, предполагает Скапелли. Бэбино пролистывает экран, раз, другой, потом велит ей встать рядом с ним. Скапелли колеблется, и он улыбается. Возможно, это обаятельная и приглашающая улыбка, но она пугает. Потому что в его глазах нет ничего человеческого.

– Подходите, медсестра. Я вас не укушу.

Разумеется, нет. А если да?

Тем не менее она подходит ближе, видит экран, по которому туда-сюда плавают экзотические рыбы. Когда они виляют хвостами, появляются пузырьки. Звучит мелодия, которую она уже где-то слышала.

– Видите игру? Она называется «Рыбалка».

– Д-да, – отвечает она, думая: «Он действительно спятил. Заработался».

– Если включить опцию в нижней части экрана, начнется игра, и музыка изменится, но я не хочу, чтобы вы это делали. Вам достаточно демоверсии. Ищите розовых рыб. Они появляются нечасто, очень быстрые, так что не отрывайте глаз от экрана.

– Доктор Бэбино, с вами все в порядке?

Это ее голос, но долетает он откуда-то издалека. Бэбино не отвечает, просто продолжает смотреть на экран. Она тоже смотрит. Рыбы такие занятные. И еще эта мелодия, словно какой-то гипноз. Экран вдруг полыхает синим. Скапелли моргает, а потом все рыбы возвращаются. Плавают туда-сюда. Виляют широкими хвостами и пускают облачка пузырей.

– Всякий раз, увидев розовую рыбу, нажимайте на нее, и появится число. Девять розовых рыб – девять чисел. На этом вы закончите, и все останется в прошлом. Понятно?

Она думает, а не спросить ли, что ей делать – записывать цифры или запоминать, – но это требует слишком больших усилий, и она отвечает коротким «да».

– Хорошо. – Он протягивает ей гаджет. – Девять рыб – девять чисел. Но только розовых, помните.

Скапелли смотрит на экран, по которому плавают рыбы, красные и зеленые, зеленые и синие, синие и желтые. Они плывут от левого края маленького прямоугольного экрана к правому, а потом разворачиваются и плывут обратно. Они плывут от правого края экрана, а потом обратно.

Влево, вправо.

Вправо, влево.

Но где розовые? Ей нужно нажать на розовую, и когда она нажмет на девять таких, эта история уйдет в прошлое.

Краем глаза она видит, как Бэбино защелкивает портфель, берет его и направляется к двери. Он уходит. Но значения это не имеет. Она должна нажать на розовую рыбку, и тогда все станет прошлым. Вспышка синего света на экране, потом рыбы возвращаются. Плавают слева направо и справа налево. Звучит песня. У моря, у моря, прекрасного моря, ты и я, я и ты, счастье ждет нас впереди.

Розовая! Скапелли проводит по ней пальцем. Выскакивает число 11. Начало положено.

Она нажимает на вторую розовую рыбу, когда входная дверь тихо закрывается, и на третью, когда заводится двигатель автомобиля доктора Бэбино. Она стоит посреди гостиной, приоткрыв губы, словно для поцелуя, и смотрит на экран. Цвета меняются, и блики бегут по ее щекам и лбу. Глаза широко распахнуты и не моргают. Появляется четвертая розовая рыба, эта плывет медленно, словно приглашая палец стукнуть по ней, но Рут стоит не шевелясь.

– Привет, медсестра Скапелли.

Она поднимает голову и видит Брейди Хартсфилда, сидящего в ее кресле. Он немного мерцает по контуру, весь какой-то призрачный, но это он, точно. В той самой одежде, которая была на нем, когда она заходила в его палату во второй половине дня: в джинсах и клетчатой рубашке. На прежнем месте и значок-пуговица «МЕНЯ ПОБРИЛА МЕДСЕСТРА БАРБАРА». Но пустой взгляд, к которому в Ведре успели привыкнуть, исчез. Брейди смотрит на нее с живым интересом. Она вспоминает, что именно так смотрел на муравейник ее брат, когда они были детьми в Херши, штат Пенсильвания.

Возможно, он призрак, потому что в его глазах плавают рыбы.

– Он все расскажет, – говорит Хартсфилд. – И это будет не его слово против твоего, не надейся. Он установил в моей палате видеоняню, чтобы наблюдать за мной. Изучать меня. У камеры широкоугольный объектив, так что он видит всю палату. У таких объективов и название специальное есть – «рыбий глаз».

Он улыбается, дабы подчеркнуть, что понимает юмор. Красная рыба плывет по его правому глазу, исчезает, появляется в левом. «Его мозг полон рыбы, – думает Скапелли. – Я вижу его мысли».

– Камера подсоединена к записывающему устройству. Он покажет совету директоров видеоэпизод с твоими противоправными действиями. На самом деле ничего страшного не произошло. Боль я чувствую не так, как раньше, но он назовет это пыткой. И пойдет дальше. Он выложит запись на «Ю-тьюб». Разместит в «Фейсбуке». На сайте «Скверная медицина»[17]. Ролик просмотрят тысячи людей. Ты станешь знаменитой. Медсестра-садистка. И кто тебя защитит? Кто поддержит? Никто. Потому что тебя терпеть не могут. Все думают, что ты ужасная. А что думаешь ты? Ты ужасная?

И теперь, когда Скапелли все так подробно растолковали, она полагает, что да. Любой, кто угрожает выкрутить яйца человеку с травматическими повреждениями головного мозга, по определению должен быть плохим. О чем она думала?

– Скажи это. – Улыбаясь, он наклоняется вперед.

Рыбы плавают. Синий свет полыхает. Мелодия звучит.

– Скажи, ты, паршивая сука.

– Я ужасная, – говорит Рут Скапелли своей гостиной, в которой нет никого, кроме нее самой. И смотрит на экран «Заппит коммандер».

– А теперь скажи еще раз, полностью отдавая себе отчет, что это не просто слова.

– Я ужасная. Я ужасная паршивая сука.

– И что собирается сделать доктор Бэбино?

– Выложить это видео на «Ю-тьюб». Разместить в «Фейсбуке». Разместить на сайте «Скверная медицина». Рассказать всем.

– Тебя арестуют.

– Меня арестуют.

– Твое фото появится в газете.

– Конечно, появится.

– Ты сядешь в тюрьму.

– Я сяду в тюрьму.

– И кто защитит тебя?

– Никто.

Сидя в палате 217, Брейди смотрит на демоверсию «Рыбалки». Сна ни в одном глазу, лицо оживленное. Это лицо он прячет от всех, кроме Бэбино, а доктор Бэбино уже никто. Доктора Бэбино, считай, что нет. Теперь он по большей части доктор Зет.

– Медсестра Скапелли, – говорит Брейди. – Пойдем на кухню.

Она сопротивляется, но недолго.

Ходжес пытается держаться ниже уровня боли и продолжать спать, но боль тащит и тащит его наверх, пока он не выныривает на поверхность и не открывает глаза. Ищет часы на прикроватном столике и видит, что еще только два часа ночи. Неудачное время для пробуждения, может, самое неудачное. Страдая от бессонницы после выхода на пенсию, он называл два после полуночи часом самоубийц, и его мнение не изменилось. Вероятно, именно тогда миссис Эллертон сделала это. В два часа ночи. В два часа ночи кажется, что день никогда не наступит.

Он встает с кровати, медленно идет в ванную, достает из аптечного шкафчика огромную – экономичная упаковка – бутылку гелусила, старательно отводя взгляд от зеркала. Делает четыре больших глотка, потом наклоняется над унитазом, ожидая решения желудка: принять или нажать кнопку выброса, как случилось с куриным бульоном.

Гелусил остается в желудке, и боль начинает уходить. Иной раз лекарство помогает. Но не всегда.

Ходжес подумывает о возвращении в постель, но боится, что тупая дергающая боль начнет донимать его вновь, едва он примет горизонтальное положение. Поэтому, волоча ноги, он идет в кабинет и включает компьютер. Знает, это худшее время для поиска причин недомогания, но больше сопротивляться не может. Появляется заставка (еще одна детская фотография Элли). Ходжес смещает курсор вниз, чтобы открыть «Файрфокс», и замирает. Потому что видит кое-что новое. На панели управления, между шариком (иконкой для текстовых сообщений) и видеокамерой (иконкой для «Фейстайм»). Это синий зонтик с красной единичкой над ним.

– Сообщение на сайте «Под синим зонтом Дебби», – говорит Ходжес. – Чтоб я сдох!

Юный Джером Робинсон шестью годами раньше зарегистрировал его на этом сайте. Брейди Хартсфилд, он же Мистер Мерседес, хотел пообщаться с копом, который не сумел его поймать, а Ходжес, пусть и вышедший на пенсию, тоже очень хотел поговорить. Потому что, начиная говорить, такие ублюдки, как Мистер Мерседес (слава Богу, насчитывалось их немного), оказывались в шаге или двух от поимки. Положение это подтверждалось прежде всего для самодовольных наглецов, а в наглости Хартсфилду не было равных.

У обоих имелись причины общаться на безопасном, вроде бы не позволяющем выйти на собеседника сайте-чате, серверы которого располагались в темных глубинах Восточной Европы. Ходжес рассчитывал, что сумеет заставить преступника, устроившего Бойню у Городского центра, допустить ошибку, по которой его и вычислят. Хартсфилд рассчитывал, что убедит Ходжеса покончить с собой. Как у него получилось с Оливией Трелони.

«Какая у Вас теперь жизнь, – писал он в первом послании к Ходжесу, том, что прибыло «улиточной почтой»[18], – когда «азарт охоты» уже в прошлом?» А потом: «Хотите со мной связаться? Попробуйте сайт «Под синим зонтом Дебби». Я даже придумал Вам имя пользователя: “кермит_лягушонок-19”».

Благодаря существенной помощи Джерома Робинсона и Холли Гибни Ходжес выследил Брейди, а Холли его нейтрализовала. Джером и Холли получили бесплатный доступ к услугам всех городских служб на десять лет; Ходжес получил кардиостимулятор. О печалях и утрате тех дней Ходжес не хочет думать даже теперь, но надо признать: для города, особенно для его жителей, которые в тот вечер оказались на концерте в аудитории Минго, все закончилось хорошо.

Где-то между 2010 годом и настоящим временем синий зонтик исчез с панели в нижней части экрана. Если Ходжес и задавался вопросом, что случилось с иконкой (он не помнит, чтобы задавался), то предположил, что Джером или Холли сбросили ее в «корзину», когда приводили в рабочее состояние беззащитный перед агрессией «Макинтош». Но, как выясняется, один из них просто переместил иконку в папку неиспользуемых ярлыков, где она благополучно пребывала все эти годы. Черт, может, он сам переместил ее и забыл. Память иной раз подводит после шестидесяти пяти лет, когда люди минуют третью базу и выходят на финишную прямую.

Он подводит курсор к синему зонтику, колеблется, потом кликает. Заставка на экране сменяется молодой парой на ковре-самолете. Они летят над бескрайним морем. Льет серебряный дождь, но под синим зонтом парочка не промокнет, она в безопасности.

Ах, какие воспоминания приносит этот образ.

Он вводит «кермит_лягушонок-19» в строки и логина, и пароля. Ведь так он делал раньше, следуя инструкциям Хартсфилда? Он не помнит наверняка, но есть только один способ проверить. Ходжес нажимает клавишу «Ввод».

Машина задумывается на секунду-другую (кажется, дольше), а потом – гоп-ля! – он на сайте. Ходжес хмурится, глядя на экран. Брейди Хартсфилд использовал ник «мерсуби», сокращение от «мерседес-убийца» – Ходжес вспоминает это без труда, – но сейчас с ним хочет пообщаться кто-то еще. Это не должно удивлять, поскольку Холли превратила свернутые мозги Хартсфилда в овсяную кашу, но он все равно удивлен.

Зет-бой хочет с тобой поговорить!

Ты хочешь поговорить с Зет-боем?

ДА

НЕТ

Ходжес подводит курсор к «ДА» и кликает мышкой. Через мгновение появляется сообщение. Одно предложение, полдюжины слов, но Ходжес перечитывает их снова и снова, ощущая не страх, а волнение. На что-то он здесь напал. Не знает, что это, но чувствует: рыба крупная.

Зет-бой: Он с тобой еще не закончил.

Ходжес смотрит на сообщение, хмурится. Наконец наклоняется вперед и печатает:

Кермит_лягушонок-19: Кто со мной не закончил? Кто это?

Ответа он не получает.

Ходжес и Холли встречаются с Питом и Изабель в «Закусочной Дейва», дешевой забегаловке, расположенной в квартале от утреннего дурдома, именуемого «Старбакс». Час пик для раннего завтрака прошел, поэтому они могут выбрать себе место и садятся за столик в глубине зала. На кухне радио транслирует песню группы «Badfinger», официантки смеются.

– У нас полчаса, – предупреждает Ходжес. – Потом мне надо бежать к врачу.

Пит наклоняется вперед, на его лице тревога.

– Надеюсь, ничего серьезного?

– Нет. Я прекрасно себя чувствую. – Этим утром так и есть: ему вновь сорок пять. Сообщение на компьютере, короткое и зловещее, похоже, оказалось более эффективным лекарством, чем гелусил. – Давайте посмотрим, что мы нашли. Холли, им нужна вещественная улика Один и вещественная улика Два. Передай.

Холли принесла с собой небольшой клетчатый портфель. Из него она достает (явно с неохотой) «Заппит коммандер» и крышку окуляра, найденную в гараже дома 1588. И гаджет, и крышка в полиэтиленовых пакетах, хотя крышка по-прежнему завернута в салфетки.

– И что это вы замыслили? – спрашивает Пит. Он хочет, чтобы голос звучал весело, но Ходжес улавливает обвинительные нотки.

– Расследуем, – отвечает Холли и, хотя обычно избегает визуального контакта, бросает взгляд на Иззи Джейнс, как бы говоря: «Сечешь?»

– Объясни, – просит Иззи.

Объясняет Ходжес, а Холли сидит рядом, опустив глаза, ее чашка с кофе без кофеина – другого она не пьет – стоит нетронутая. Впрочем, челюсти Холли работают, и Ходжес знает, что она вернулась к «Никоретте».

– Невероятно, – говорит Иззи, когда Ходжес заканчивает. Указывает на прозрачный пакет с «Заппитом». – Ты просто это взяла? Завернула в газету, как селедку, купленную на рыбном рынке, и вынесла из дома?

Холли вся сжимается. Ее пальцы сцеплены так крепко, что костяшки побелели.

Ходжес обычно благоволит к Изабель, пусть однажды та едва не расколола его в комнате для допросов (во время истории с Мистером Мерседесом, когда он проводил незаконное расследование), но сейчас она ему совершенно не нравится. Ему не может нравиться человек, который заставляет Холли так сжиматься.

– Будь благоразумна, Из. Если бы Холли не нашла эту штуковину – и лишь благодаря случаю, – гаджет бы там и лежал. Вы же не собирались обыскивать дом.

– Вы, наверное, и домработнице не позвонили бы. – Холли не поднимает голову, но в ее голосе слышится металл. Ходжес этому только рад.

– Со временем мы бы позвонили Олдерсон, – отвечает Иззи, но при этих словах взгляд глаз цвета серого тумана смещается влево. Это классический признак лживости, и Ходжес очевидно, что Иззи с Питом даже не обсуждали домработницу, хотя, вероятно, когда-нибудь и вышли бы на нее. Пит Хантли, возможно, и зануда, но зануды обычно не упускают мелочей, надо отдать им должное.

– Если на этом гаджете были отпечатки пальцев, – говорит Иззи, – их уже нет. Можно с ними попрощаться.

Холли что-то бормочет, возвращая Ходжеса к тому времени, когда он впервые ее встретил (и недооценил на все сто процентов). Тогда он и называл ее Холли-Бормотунья.

Иззи наклоняется вперед, теперь ее глаза цветом напоминают не туман, а металл.

– Что ты сказала?

– Она сказала, что это глупо, – отвечает Ходжес, прекрасно зная, что Холли произнесла слово «тупо». – Она права. Гаджет засунули между подлокотником и сиденьем кресла. Любые отпечатки размазались бы, и ты это знаешь. Кроме того, вы собирались обыскать дом?

– Могли бы и обыскать, – говорит Изабель обиженно. – В зависимости от того, какие результаты получили бы от экспертов.

Но эксперты побывали только в спальне и ванной Мартины. Все копы это знают, включая Иззи, и Ходжесу нет необходимости это подчеркивать.

– Расслабься, – говорит Пит Изабель. – Я приглашал Кермита и Холли, и ты согласилась.

– Это было до того, как я узнала, что они собираются вынести…

Она замолкает. Ходжес с интересом ждет продолжения. Она собирается сказать вещественную улику? Улику чего? Зависимости от компьютерного пасьянса, «Злых птиц» и «Лягушатника»?

– …принадлежавшую миссис Эллертон вещь. – В голосе Иззи обреченность.

– Что ж, теперь она у вас, – говорит Ходжес. – Мы можем двигаться дальше? К примеру, обсудить человека, который отдал ей эту штуковину в супермаркете, заявив, что компании интересно мнение пользователей о гаджете, который давно не производится?

– Или человека, следившего за женщинами, – добавляет Холли, не поднимая головы. – Человека, который, вооружившись биноклем, следил за ними с другой стороны улицы.

Давний напарник Ходжеса берет пакет с крышкой.